Все разбитые осколки

Глава 22

༺Эмери༻

Он не смотрел на меня, не разговаривал со мной, даже не признавал моего существования. Только проводил меня через дверь в офис и направил к кабинету Ванессы.

Из-за синяков все выглядело еще хуже, чем было на самом деле. Мне повезло, что кроме следов больше ничего не было, но Атлас видел это не так. Он смотрел на них, и его руки сжимались в кулаки, ногти впивались в ладони. Думаю, он даже не заметил, что делает это с собой. Он оставлял на ладонях красные рубцы и сжимал челюсти так, что я боялась, как бы он не сломал зубы. Мужчина пожирал себя заживо за действия, которые совершил под влиянием кошмара.

Это пугало меня, но я не винила его. Я хотела забраться в его голову, стать свидетелем его демонов, увидеть все своими глазами, чтобы знать, как его исправить. Как собрать все эти разбитые осколки и склеить их обратно.

Боль не всегда была физической, иногда это были наши собственные мысли, наши собственные воспоминания, которые били нас так сильно, что оставляли невидимые раны, которые могли чувствовать и видеть только мы сами.

Его разум был неустойчив, но я делала все, что могла, чтобы держать его в узде, даже если сам мужчина этого не хотел. Он нуждался во мне, хотя никогда бы не признал этого.

— Эмери, — мягко улыбается Ванесса, как только мы входим в ее кабинет. Она тепло пожимает мне руку, накрывая мою ладонь своей, и улыбается. А вот с Атласом она поднимается на цыпочки и целует в щеку, причем рука задерживается на его теле гораздо дольше, чем это было положено по правилам. Мне приходится сдерживать ревность, которая вырывается на поверхность.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки так сильно, что чувствую вкус крови на языке, и смотрю куда угодно, только не на них.

— Ты отлично выглядишь, Эмери, — Ванесса, наконец, отрывается от Атласа и рассматривает меня, слегка нахмурившись на тяжелый макияж, который я нанесла, чтобы скрыть следы на лице. — Шарф был хорошей идеей, — одобряет она. — Он придает тебе невинность.

Я сглатываю и рискую взглянуть на Атласа, который уставился на шарф так, словно тот нанес ему личное оскорбление, и один его взгляд мог сжечь его, но я знала, что лучше этого не делать. Дело было не в шарфе.

— Итак, мы будем записывать, а не транслировать в прямом эфире. Потом опубликуем это заявление в социальных сетях и на нашем веб-сайте. Я подумала, что тебе так будет удобнее.

— Да, спасибо, — говорю я. — Но мы все уверены, что это лучший способ сделать это? Разве мне не стоит просто позвонить ему?

— Ты не будешь общаться с Джеком, — рычит Атлас. — Никогда.

Ванесса расширяет глаза от этого тона, от ноток собственничества, но я только киваю.

— Лучше всего будет опубликовать статью, — говорит Ванесса. — Позвонив мистеру Харрису, он начнет манипулировать тобой. Выгоднее будет рассказать обо всем так, чтобы узнали жители города. Ему просто придется с этим смириться.

“Мы, вроде как, тыкаем медведя палкой…” — думаю я про себя, следуя за Атласом и Ванессой по длинному тихому коридору с белыми стенами и черно-белыми фотографиями города.

Мы входим в небольшую комнату, похожую на куб, с чисто белыми стенами. Сзади нас была огромная надпись “РЕДХИЛЛ”, которая располагалась прямо посередине, а под ней было название станции. На нее была направлена камера и несколько ярких лампочек.

— Хорошо, я взяла на себя смелость написать заявление. Слова будут на мониторе перед тобой.

— Мы будем делать это сейчас?

— У нас нет времени. Не нервничай. У тебя все получится, и, кроме того, у тебя лицо, созданное для работы за камерой. Ты потрясающая, и люди будут тебя любить!

— Это не та цель, которую мы хотим достигнуть, — ворчит Атлас.

— Это пойдет на пользу, Атлас, — пожимает плечами Ванесса. — Все любят красивые лица.

Я следую указаниям, когда меня усаживают перед камерой, и тут же появляется команда людей, чтобы все подготовить. Меня подкрашивают, причесывают, и вот я уже готова, передо мной слова на экране, но все, что я вижу, — это огненные глаза Атласа, смотрящие на меня. Его взгляд обжигает, оставляя после себя холод и жар.

— Хорошо, ты готова, Эмери? — говорит Ванесса, подняв три пальца. Не знаю, зачем она вообще спрашивала, потому что затем начала обратный отсчет, и кто-то указал мне начинать.

Мой голос дрожит, нервы сдают, но никто не останавливает меня, когда я читаю слова. Все было довольно просто: я представилась, рассказала, кто я такая и чем занимаюсь. Но вот мы переходим к ситуации с Джеком, и я чувствую, как меняется атмосфера.

Вместо того, чтобы смотреть в камеру, я поднимаю глаза и вижу Атласа, его взгляд мягкий, он смотрит на меня, побуждая продолжать.

— Недавно было объявлено о моей помолвке с Джеком Харрисом, но я хочу воспользоваться этой возможностью, чтобы прояснить ситуацию. Свадьбы не будет. Никаких отношений нет. Я была помолвлена с мистером Харрисом, но теперь эти отношения распались и не будут продолжены. Я делаю публичное заявление, чтобы исключить возможность повторения подобной ситуации. Причины разрыва отношений носят частный характер, и я не буду отвечать на вопросы и давать интервью. Это взаимное соглашение.

Я заикаюсь от последних слов, от лжи и от того, как она ощущается на языке, но Атлас кивает, поддерживая меня, и меня удивляет, насколько лучше я себя чувствую.

— Спасибо, что уделили мне время и уважительно отнеслись к моей личной жизни.

— Вот видите! — смеется Ванесса. — Врожденный талант! Тебе нужна работа? Я могла бы взять нового ведущего.

— Нет, — говорит Атлас.

— Я что-то упускаю? — Ванесса спрашивает, нахмурив брови и ухмыляясь. — Вы двое…?

— Мы уходим, — требует Атлас. — Спасибо за помощь. Проследи, чтобы запись была опубликована сегодня, — его пальцы нежно обхватывают мое запястье, подтягивая к себе и приказывая следовать за ним. Мои слова благодарности прозвучали торопливо и тихо, когда меня выпроводили за дверь под шокированные взгляды и разинутые рты.

— Это было грубо, — ворчу я.

— Я не позволю им продавать тебя всему городу.

— Прости?

— Думаешь, ты им нужна была только для этого? — он насмехается. — Нет, они хотят нарядить тебя и выставить на всеобщее обозрение, чтобы мужчины этого города пускали слюни, а женщины бесились.

— Ладно, но, насколько я знаю, Атлас, ты сказал мне держаться от тебя подальше. Что я делаю со своим временем, зависит от меня.

— Ты хочешь это сделать, светлячок? — он замирает, и я чуть не врезаюсь в его спину. — Иди, покажи сиськи и задницу, чтобы каждый мужчина в этом чертовом городе жаждал тебя, потому что именно это и произойдет. Ванесса тоже это знает.

— Да, а как же все женщины, которые жаждут тебя!?

— Ревнуешь, светлячок? — он ухмыляется, подходит ко мне вплотную, приказ держаться подальше, кажется, забыт в этот момент. — Разница между мной и тобой, Эмери, в том, что я убью мужчин, которые смотрят на тебя, хотят тебя, а что будешь делать ты, а? Отвернешься и сделаешь вид, что ничего не произошло, пока это пожирает тебя изнутри, и ты сгораешь от злости, желая получить то, что тебе не принадлежит?

— Ты меня бесишь, Атлас, — признаю я. — Ты не хочешь меня, но и никто другой не может получить, не так ли?

— Я никогда не говорил, что не хочу тебя, светлячок, — заявляет он. — Признаюсь, я хочу тебя. Больше, чем должен, и уж точно больше, чем мне позволено. Ты — все, чем я не являюсь, и поэтому тебе следует держаться от меня подальше.

— Но как же то, чего хочу я?

Он смеется без юмора.

— Ты хочешь, чтобы я использовал тебя, светлячок? Потому что именно так и будет. Ты — чертов наркотик, которым я не могу насытиться, но всему хорошему приходит конец. Ты и я? Мы никогда не были созданы для того, чтобы жить вечно.

Мой палец вонзается в его грудь, касается его прекрасного костюма.

— Ничто для тебя не вечно, не потому, что оно должно закончиться, а потому, что ты его разрушаешь.

— Ты права, светлячок, все, к чему я прикасаюсь, умирает.

— Это не обязательно должно быть так, Атлас.

— Да, — вздыхает он. — Должно.

Мы молча заходим в лифт, воздух наполнен жаром, напряжением и гневом настолько, что они давят на тело и заставляет меня потеть.

— Мне нужно работать, — говорит Атлас, когда мы возвращаемся к машине. — Ты хочешь поехать в приют или домой?

— В приют, — сразу же отвечаю я. — Спасибо.

Когда он высаживает меня у здания, то смотрит вперед, а руки сжимают руль. Поэтому я не прощаюсь, и как только я выхожу из машины и удаляюсь на безопасное расстояние, он давит на газ и исчезает за углом.