Все закручено

Глава 11

Когда мы возвращаемся в мотель Билли, уже темно. Мы вваливаемся через дверь — уставшие, грязные и смеющиеся. Я падаю на диван, а Билли берет с кухонного стола бумагу.

— Где Ивэй?

Он поднимает вверх записку.

— Уехала в Лос-Анджелес. Говорит, непереработанный воздух атакует ее поры.

— Ты не выглядишь сильно расстроенным по этому поводу.

Он достает из холодильника два пива и пожимает плечами.

— Мне плевать.

Билли поднимает гитару, лежащую на кофейном столике, и начинает бренчать по струнам. Потом сует руку за подушки и достает оттуда пакетик. Швыряет его мне.

— Ты до сир пор лучше всех скручиваешь косяк на этом берегу Миссиссиппи? Или окончательно уподобилась остальным?

Я улыбаюсь и беру пакет. Свернуть хорошую сигарету требует концентрации. Возьмете слишком много табака — очень затратно, слишком мало — и все испортите.

Это расслабляющий процесс. Как вязание.

Я облизываю край бумаги и приглаживаю. Потом отдаю Билли.

Он восхищенно смотрит на сигарету.

— Ты мастер.

Зажимает сигарету в зубах и открывает свою Zippo. Но прежде чем из нее выходит пламя, я захлопываю крышку зажигалки.

— Не надо. Я тоже могу надышаться.

— И что?

Я вздыхаю. И смотрю Билли прямо в глаза.

— Я беременна.

Он выпучивает глаза, а сигарета выпадывает у него изо рта.

— Точно?

Я киваю головой.

— Точно, Билли.

Он садится прямо, уставившись на стол. И какое-то время ничего не говорит, так что я заполняю тишину.

— Дрю его не хочет. Сказал, чтобы я сделала аборт.

Произношу слова прерывисто. Тихо. Потому что до сих пор не могу поверить в то, что это правда.

Билли поворачивается ко мне и шипит.

— Что?

Я киваю. И рассказываю ему остальные отвратительные подробности моего отъезда из Нью-Йорка. К тому времени, как я заканчиваю, он уже на ногах, раздраженно мечется по комнате. И бормочет:

— Этот придурок должен мне пистолет.

— Что?

Он отмахивается от меня.

— Ничего.

Потом садится и проводит рукой по своим волосам.

— Я знал, что он говнюк — я знал, черт возьми. Хотя и не принимал его за Гарретта Баклера. В каждом городе есть два типа районов — хорошие и не очень. Гарретт Батлер был из хорошего района Гринвилля, с автоматическими распылителями воды и особняками с лепными фасадами. Он был старшеклассником у нас в школе. И с самого первого дня в школе в том году, Гарретт был сосредоточен на одном: Ди-Ди Уоррен.

Билли возненавидел его сразу. Он никогда не доверял людям с деньгами — деньгами, которые они заработали не сами. И Гарретт был не исключением. Но Долорес забила на Билли. Сказала, что Билли был смешен. Назвала его параноиком. Сказала, что хочет дать Гарретту шанс.

И дала. А еще дала ему свою девственность.

А четыре недели спустя, на трибуне за школой, Долорес сообщила Гарретту, что беременна. По всей видимости, мы, женщины Гринвилля, те еще Плодовитые Мирты.

Не плюйте в нас, а то можете нас обрюхатить.

И да, не смотря на все секс уроки, которые преподала нам Амелия, это все-таки случилось. Потому что — вот как раз то, что многие люди забывают о подростках — иногда они просто творят всякие глупости. Не потому что им не хватает знаний или источников информации, потому что они чертовски молоды, чтобы действительно понимать, что у всякого действия есть свои последствия.

Которые могут изменить всю их жизнь.

В общем, сами представляете, Долорес была в ужасе. Но как любая романтичная молодая девушка с огромными от страха глазами, она подумала, что Гарретт ее поддержит. Что они вместе пройдут через то, что им был уготовано.

Она ошибалась. Он сказал ей, чтобы она проваливала. Обвинил ее в том, что она пыталась заманить его в ловушку — сказал, что не верил, что этот ребенок был вообще его.

Такие истории, как шампунь — прополоскайте, повторите еще и еще.

Долорес была раздавлена. А Билли … Билли был охренеть, в какой ярости. Я была с ним в тот день, когда он украл белый Камаро с парковки Уолгрина. Я ехала за ним на его Ти-берде к мастерской ворованных машин, где ему за нее дали триста долларов.

Как раз достаточно, чтобы заплатить за аборт.

Мы могли бы пойти к Амелии, но Долорес слишком стыдилась. Так что мы сами поехали в больницу. И я все время держала ее за руку.

После этого Билли привез нас ко мне домой. А потом пошел искать Гарретта Баклера. Когда Билли его нашел, он сломал ему руку и повредил челюсть. И сказал ему, что если он кому-нибудь хоть слово скажет про Долорес, он вернется и сломает ему остальные четыре конечности, включая ту, что между ног.

По сей день это самый хранимый секрет в Гринвилле.

— Знаешь что? Да и хрен с ним. Ты хорошо зарабатываешь, так что уже точно не нуждаешься в его деньгах. И вся это фигня, что ребенку нужен отец? Преувеличено. У тебя был отец сколько? Пять минут… у меня и кузины вообще их не было никогда. И все у нас отлично.

Он еще раз обдумывает, что сказал.

— Ну ладно… может, не у Долорес. Но, тем не менее, у двоих из трех — не плохой результат. Мы могли бы…

Я его перебиваю.

— Думаю, я сделаю аборт, Билли.

Он замолкает. Полностью.

Абсолютно.

Но его шок и разочарование долбят громко — как огромные барабаны.

Или, может, это просто мое чувство вины.

Промните, как двадцать лет назад Сьюзен Смит утопила своих двоих детей, потому что ее парень не хотел женщину с детьми? Как и вся страна, я считала, что ее надо подвесить за пальцы и по коже царапать теркой для сыра.

Что это за женщина? Какая женщина предпочтет мужчину своей собственной крови и плоти?

Слабая женщина.

И в этом я уже признавалась, помните?

Я уже какое-то время держу это в голове — как паутина, которая собирается в углу, но вы держитесь за прошлое, просто потому что не хотите связываться с ней.

Я — деловая женщина, прежде всего. Я — аналитик.

Практик.

Если одно из моих вложений не дает результатов, на которые я рассчитывала? Я от него избавляюсь. Сокращаю потери. Простая математика — если получаются одни эмоции, значит, это не требует большого ума.

Я знаю. Знаю, что вы думаете. А как же маленький мальчик, которого ты представляла? Красивый идеальный малыш с темными волосами и улыбкой, которую ты так любишь?

Правда в том, что нет никакого мальчика. Еще нет. Прямо сейчас это всего лишь скопление делящихся клеток. Ошибка, которая стоит у меня на пути и на пути жизни, которая должна у меня быть.

Не знаю, сможем ли мы с Дрю вернуть то, что у нас было, но я знаю, что рождение ребенка, с которым он не хочет иметь ничего общего, тоже не принесет мне никакой пользы. И все станет намного легче.

Как коррекция бровей воском. Простая процедура для удобства жизни.

Вы думаете, что это делает меня холодной сучкой, не так ли?

Да… что ж… думаю, вы правы.

Голос Билли осторожный. Нерешительный. Словно не хочет спрашивать, и еще меньше хочет услышать ответ.

— Ради него? Ты собираешься сделать аборт из-за него?

Вытираю слезы со щек. Я даже не знала, что плачу.

— Я не могу сделать это сама. Одна.

Все к этому всегда и возвращается, так?

Билли хватает меня за руку.

— Эй. Посмотри на меня.

Я смотрю.

У него светятся глаза. Нежностью. И решительностью.

— Ты не одна, Кейт. И никогда не будешь одной. До тех пор пока я дышу, ты не одна.

Я прикусываю губу. И медленно качаю головой. И из-за кома в горле мой голос становится хриплым и слабым.

— Ты же знаешь, что я имею в виду, Билли.

И он знает. Билли понимает лучше, чем кто-то другой, потому что он там был. Он знает, как это было тяжело, как от этого плохо. Все те вечера, которые мы проводили вместе, ели мороженое или ходили в кино, и оставляли мою маму одну в пустом доме.

Все награждения или торжество на выпускном, когда лицо моей матери светилось от гордости, но в ее глазах была печаль. Потому что ей было не с кем это разделись.

Каждый праздник — Новый Год, День Благодарения и Пасха — когда я не могла приехать из колледжа, и плакала у Билли на руках после разговора с ней по телефону, потому что меня убивало, что она проводила дни в одиночестве.

Билли был свидетелем всего этого.

А Амелия. Он видел, как борется его тетя — финансово, эмоционально — пытаясь одна исполнять роль двоих родителей для него и Долорес. Он видел, как она встречалась с разными парнями, в поисках мистера Правильности, который так и не появился.

Их жизни были анти-жизнями. Я никогда не хотела такой жизни.

И вот я здесь.

Билли кивает.

— Да, Кэти, я знаю, что ты имеешь в виду.

Я сильно тру глаза. Расстроенная. Сердитая… на саму себя.

— Мне просто надо принять чертово решение. Надо придумать план и придерживаться его. Я просто… — Голос надрывается. — Я просто не знаю, что делать.

Билли глубоко вздыхает. А потом встает.

— Ладно. Пошло оно все! Пойдем.

Он идет за угол и ныряет в шкафчик под кухонной мойкой. Понятия не имею, что он там ищет.

— Ты о чем? Куда пойдем?

Он вылезает, держа в руках отвертку.

— Туда, где наши проблемы до нас не доберутся.

Билли въезжает на парковку. Фары освещают здоровый темный знак.

Видите?

РОЛЛЕРДРОМ.

Мы выбираемся из машины.

— Не думаю, что это хорошая идея, Билли.

— Почему, нет?

Мы подходим с торца здания. Вот вам совет, о котором я узнала в молодости: когда вы двигаетесь в темноте, или сбегаете от копов через лес? Шагайте по-журавлиному. Это убережет ваши икры и ладони рук от вселенской боли.

— Потому что мы уже взрослые. А это взлом и проникновение.

— Когда нам было по семнадцать, это тоже было взломом и проникновением.

Мы подбираемся к окну. Я едва могу разглядеть лицо Билли в лунном свете.

— Знаю. Но не думаю, что теперь Шериф Митчел даст нам быстро уйти.

Он фыркает.

— Ой, пожалуйста. Амелия сказала, что Митчел уже закис тут от скуки с тех пор, как мы уехали. Он готов убить за какую-нибудь шумиху. Дети сегодня… слишком ленивые. В их вандализме нет креативности.

Погодите. Что?

Давайте вернемся на секундочку назад.

— Что ты имеешь в виду «Амелия сказала»? С каких это пор Амелия болтает с Шерифом Митчелом?

Билли покачал головой.

— Поверь мне, ты не захочешь это знать.

Он поднимает вверх отвертку.

— Ну как? Или ты уже утратила былую хватку?

Во второй раз за вечер, я принимаю его вызов. Я выхватываю у него отвертку и подхожу к окну. И через двадцать секунд мы внутри.

О, да, моя хватка при мне.

Роллердром был нашим местом: забраться туда после закрытия, было нашим фирменным развлечением. Безделье — мать пороков. Так что — ради Бога — позаботьтесь, чтобы у ваших детей было хобби.

Через десять минут, я уже лечу по скользкому полу на роликах, что дают в прокат.

Это удивительное чувство. Как плыть по воздуху — крутиться на больших пышных облаках.

Стерео система играет великие хиты восьмидесятых. Билли прислонился к стене, покуривая травку и выдыхая дым в открытое окно.

Он делает глубокую затяжку. И выпускает белый клубок дыма, а потом говорит:

— Знаешь, ты могла бы поехать со мной в Калифорнию. Откроешь свой магазин. У меня есть друзья — парни с деньгами — они вложатся вместе с тобой. Мои друзья — твои друзья. Mecasaessucasa — и все такое.

Я останавливаюсь и думаю над его словами.

— Вообще-то это означает «Мой дом — твой дом».

Билли хмурит брови.

— О, — пожимает он плечами. — У меня всегда были проблемы с испанским. Сеньорита Гонсалес меня ненавидела.

— Это потому что ты склеил суперклеем ее шпицев.

Он хихикает, вспоминая об этом.

— О, да. Классно тогда было.

Я тоже усмехаюсь. И делаю поворот, которому позавидовал бы любой олимпиец по фигурному катанию. Песня сменяется на «Никогда не говори прощай» Бон Джови. Эта песня играла у нас на выпускном.

Поднимите руку, у кого тоже была эта песня. Уверена, что эту песню хоть раз крутили на выпускном в каждой школе Америки после 1987.

Билли выкидывает сигарету. А потом подъезжает ко мне. Протягивает руку, строя из себя Битлджуса.

— Прошу?

Я улыбаюсь и беру его руку. Кладу свои руки ему на плечи, и пока Бон Джови распевает о прокуренных комнатах и утерянных ключах, мы начинаем двигаться.

Рука Билли лежит на моей пояснице. Я поворачиваю голову и прижимаюсь щекой к его груди. Он теплый. Его фланелевая рубашка такая мягкая и пахнет марихуаной и землей… и домом. Я чувствую его подбородок на своей макушке, когда он тихонько меня спрашивает:

— Помнишь выпускной?

Я улыбаюсь.

— Да. Помнишь платье Ди-Ди?

Он смеется. Потому что Долорес была оригинальной модницей — даже тогда. Леди Гага просто отдыхает по сравнению с ней. Ее платье было белым и накрахмаленным, как и балетная юбка. По нему шла тесьма со сверкающими огоньками. Было довольно мило.

До тех пор, пока оно не загорелось.

Ее пара, Луи Дарден, потушил его из чаши, в которой был газированный Кулэйд. Остаток вечера она была вся липкая и воняла, как затухший костер.

Мы продолжаем окунаться в воспоминания.

— Помнишь последнее лето перед выпускным классом?

Грудь Билли дрожит, когда он смеется.

— Только не мое самое сокровенное.

Это был последний день школы — внутри нашей школы, в которой не было кондиционеров, стояла ужасная духота. Но директор Кливс отказался отпустить нас пораньше. Так что Билли включил пожарную тревогу.

Как раз в том коридоре, где стоял директор.

За ним последовала погоня, но ему удалось сбежать. Тогда директор позвал его по громкой связи. Билли Уоррен, пройдите в главный офис. Немедленно.

— Я знаю, что я не семи пядей во лбу, но неужели они думали, что я до такой степени идиот, что и правда, приду?

Я смеюсь Билли в рубашку.

— И в первый же день в школе на следующий год, Кливс схватил тебя за рукав «Мистер Уоррен, останетесь сегодня после уроков».

И его оставили, в качестве наказания.

Билли вздыхает.

— Хорошие времена.

Я киваю.

— Самые лучшие.

И когда слова о любимых песнях и любви, которая никогда не заканчивается, вращаются вокруг нас, я закрываю глаза. Билли прижимает меня к себе покрепче.

Видите, к чему все идет? Я нет.

— Я скучал по этому, Кэти. Скучаю по тебе.

Я не отвечаю, но мне приятно это слышать. А еще приятнее, когда вот так прижимают.

Быть желанной.

Уже долгое-долгое время я не испытываю к Билли ничего, кроме дружеской привязанности. Но это не значит, что я позабыла. Девчонку, которой была. Той, которая думала, что нет ничего милее, чем смотреть в глаза Билли Уоррена. Ничего более романтичного, чем слушать, как он поет. Ничего более веселого, чем кататься в его машине поздно ночью, после комендантского часа.

Я помню это чувство, какого это — любить его. Даже если так я его больше не люблю

Я поднимаю взгляд к лицу Билли, когда он тихонько напевает слова песни. Мне.

Оглядываясь сейчас назад, я не уверена точно, кто куда наклонился, кто сделал первое движение. Все, что я знаю, это в одну минуту мы танцуем посреди скейтинг-ринга… и в следующую — Билли меня целует.

И уже через секунду, я целую его в ответ.