Всего лишь миг

Глава вторая

– Включить телевизор? – заботливо спросила Эди.

– Нет, не хочу я ничего смотреть, – ответила старушка и надула сморщенные губы. – Я хочу гулять.

– Хорошо, пойдем погуляем немного, – согласилась Эди. – Но сперва вам надо одеться, да и мне не мешает сменить халат на что-нибудь другое.

Старушка приподнялась было на кровати, затем снова негодующе уставилась на Клифа.

– Убирайтесь-ка отсюда, да побыстрей. Я знаю, почему вы здесь околачиваетесь – хотите посмотреть, как я выгляжу в натуральном виде.

Клиф выскочил из комнаты, покраснев до корней волос. Схватил один из стульев, стоявших у обеденного стола, и поставил его перед окном. Сел и, вытащив пузырек с содовыми таблетками, сунул в рот сразу две. Я готов тебя убить, Уолт, прошептал он чуть слышно. Красотка внучка, которая считает, что я похож на бродягу, и бабка, полагающая, будто меня привлекают ее перезрелые прелести. Вряд ли могло быть хуже. Клиф принялся грызть таблетки, надеясь, что сода облегчит изжогу.

Клиф не обернулся, когда дверь открылась и обе женщины вошли в комнату, он уставился в окно, не обращая на них внимания.

– Вы кто такой? Любитель заглядывать в чужие окна? – услышал он старческий голос за спиной. Клиф не ответил – он не знал, в каком свете Эди представила его самого и видеоаппаратуру. – Так я и знала, что вы извращенец, сразу вас раскусила! – И неожиданно стукнула его по голове.

– Эй! – протестующе вскричал Клиф, потирая затылок.

– Фу, бабушка, как не стыдно, – строго сказала Эди и с виноватой улыбкой взглянула на Клифа; на ее щеках выступил легкий румянец. Старушка тоже улыбнулась довольной улыбкой ребенка, которого застигли за какой-то шалостью и не наказали. – Пошли, пошли, мы же идем гулять. – Эди вывела бабушку из квартиры.

Клиф ждал, пока они выйдут, опасаясь поворачиваться к ним спиной – вдруг старушка опять неожиданно нападет на него, – и был настороже, пока за ними не захлопнулась входная дверь. Только тогда он облегченно вздохнул и откинулся на стуле. Как описал ее Уолт – престарелая больная женщина? Он забыл добавить, что она задириста, как петух. Клиф снова потер затылок. Боли она ему не причинила, но врасплох застигла, спору нет.

Он наклонился вперед и выглянул из окна, под которым был тротуар. И сразу же увидел Эди и старую даму, которые удалялись от дома. Молодая женщина шла мелкими шагами, приноравливаясь к темпу своей спутницы, которая ползла как улитка. Клиф заметил, как Эди попыталась взять бабушку под руку, но та предвосхитила ее намерение, оттолкнув ее. На губах Клифа мелькнула улыбка. Трудно сказать, кто упрямей – бабушка или внучка, которая навязывает ей свою опеку. Взгляд его вновь задержался на Эди.

Спускались сумерки, расцвечивая золотом все вокруг. Луч заходящего солнца плясал на блестящих волосах девушки, словно наслаждаясь последним мгновением свободы, прежде чем его поглотит ночная мгла. Взгляд Клифа спустился ниже, к ее стройной спине, длинной косе, подпрыгивающей в такт шагам. Клиф не мог не заметить, что ее старенькие джинсы сидят как влитые на округлых бедрах. Смущенный направлением, которое приняли его мысли, Клиф оторвал глаза от удаляющихся фигур.

Он вновь принялся осматривать комнату: опыт полицейского подсказывал ему, что, пока не стемнеет, на складе ничего не произойдет.

Встав со стула, Клиф подошел к стене, привлеченный множеством фотографий. В центре висел черно-белый снимок молодоженов. Бабушка в молодости? Наверно, связала беднягу по рукам и ногам, чтобы притащить к алтарю, скривившись, подумал Клиф.

Вокруг свадебных фотографий висели другие, в том числе запечатлевшие Эдит Тернер на разных этапах ее жизни. Можно было отметить, как идут года, по длине ее косы. Вот школьный снимок – веселая беззубая улыбка, кудрявая косичка еще не доходит до плеча. Вот выпускная фотография, лицо светится ожиданием, неизменная коса короной закручена вокруг головы.

Глаза Клифа задержались на фотографии, где Эди была снята в широкой футболке – форма университета Канзас-Сити. Футболка не могла скрыть ее ладную фигурку, каштановая коса, перекинутая через плечо, легко обвивала высокую грудь. Клиф припомнил, как коснулся ее теплой, нежной груди, и у него помимо воли задрожали пальцы.

Что он тут делает, рассматривая снимки чужих ему людей, вспоминая случайное прикосновение женщины, которая ему безразлична? Клиф бросился на стул перед окном и потянулся к сумке, где лежали сэндвичи с острым томатным соусом. У него так болела язва, что одно уж к одному – хуже быть не может.

Внизу, на улице, Эди терпеливо шагала рядом с бабушкой. Старушка шла медленно, спотыкаясь, ей было трудно ходить из-за плохой циркуляции крови.

Однако каждый вечер, если она полагала, что это ей по силам, они ходили сначала в одну сторону от дома, затем в другую. Бабушка любила гулять, и Эди чувствовала, что прогулки ей на пользу. В хорошие дни бабушка показывала ей особо памятные для нее дома: небольшое строение на углу, где когда-то была итальянская пекарня, пустырь, где некогда стоял популярный ресторан. Но в этот вечер ничто не пробуждало воспоминаний в уме старушки. Она смотрела вокруг с таким выражением лица, будто видела все это впервые, будто не она прожила в этом доме пятьдесят восемь лет. Эди знала, что потеря памяти и здравого рассудка объясняется болезнью, лишившей бабушку ее души и заменившей их растерянностью, путаницей в мыслях и агрессией. По мере того как болезнь забирала над ней все большую власть, реже и реже давала себя знать истинная сущность доброй, любящей женщины, воспитавшей Эди с младенческих лет.

На губах Эди мелькнула улыбка – она вспомнила, как удивлен был Клиф, получив удар по голове. В его черных глазах вспыхнула жизнь – впервые за все время, – и в этот миг, когда он потерял над собой контроль и позволил вырваться чувству, он показался Эди куда привлекательней.

– Зачем ты меня сюда привела? – нарушил ее воспоминания голос бабушки.

– Мы просто гуляем, бабушка, – сказала Эди, радуясь, что может отвлечься от мыслей о черноволосом мрачном полисмене, сидевшем в ее квартире.

– Почему мы гуляем по этим улицам? Мне здесь не нравится.

Эди взяла старушку за руку и ласково ей улыбнулась.

– Бабушка, вы же знаете все эти улицы. Посмотрите, вон там ваш дом.

Старушка взглянула на другую сторону улицы с растерянным видом.

– Нет, это не мой дом. Этот дом похож на притон.

Эди улыбнулась, но не стала спорить. Она знала по опыту, что доказывать бабушке ее неправоту бесполезно. Это только еще больше собьет ее с толку.

– Ладно, ладно. Пойдем домой, нам пора есть.

На лестнице они встретили Розу Тоннилеско с сыном. Эди чуть слышно вздохнула. Она очень любила толстуху итальянку, но не сомневалась, что в прошлой жизни та была профессиональной свахой и теперь решила во что бы то ни стало поженить Эди и своего сына Энтони.

– А, Эди и бабушка! – широкое лицо Розы сияло. – Как погуляли сегодня, бабушка, милочка? – Роза громко и отчетливо произносила каждое слово, точно бабушка была глухая.

– Вы кто такая? – спросила старушка, подозрительно глядя на нее.

– Я – Роза, вы же помните меня? Роза, ваш друг.

Старушка придвинулась поближе, испытующе вглядываясь в широкое смуглое лицо.

– Нет, вы не Роза. Роза молодая, а вы – нет.

Роза закатилась смехом.

– Вы совершенно правы. Стоит зазеваться, и ты становишься старше на несколько лет. – Она ласково улыбнулась старушке, затем переключила свое внимание на Эди. – Эди, вы помните Энтони? Я говорила вам, что он приезжает в гости на пару дней.

Эди улыбнулась худощавому черноволосому юноше, стоявшему рядом с Розой.

– Конечно, помню. Привет, Энтони, рада снова вас видеть.

Два месяца назад, поддавшись настояниям Розы, они назначили друг другу свиданье и провели вместе тоскливый вечер. Не прошло и пятнадцати минут, как обоим стало ясно, что они совершили ошибку. Между ними не было ничего общего, ни вкусов, ни интересов. Слава Богу, они смогли признаться в этом друг другу и оставшееся время до того часа, когда, по мнению Розы, должно кончаться свиданье, скоротали, разъезжая по городу и болтая о пустяках. В результате между ними возникла дружба, доставляющая удовольствие им обоим.

– Привет, Эди, – губы Энтони тронула застенчивая улыбка.

– Энтони обручился, – сказала Роза, с сожалением глядя на Эди. – Ах… я так надеялась… – из ее груди вырвался тяжелый вздох.

– Поздравляю, Энтони, – воскликнула Эди, радуясь, что спокойный, стеснительный юноша нашел девушку, с которой хочет связать свою жизнь.

– Надеюсь, эта молодая особа готова дать начало новой семье. Я хочу дожить до внуков.

Энтони крепко взял мать под руку.

– Пойдем, мама. Обсудим наши планы насчет детей попозже. Нехорошо, если Шерри будет нас ждать.

Роза подняла к небу карие глаза.

– Раньше он волновался, как бы не заставить ждать меня, а теперь его волнует, как бы не заставить ждать эту Шерри. – Она вздохнула – глубокий кроткий вздох.

Они попрощались и разошлись. Эди улыбнулась. С такой свекровью, как Роза, бедняжке Шерри трудно будет жить своим умом.

Когда они вошли в квартиру, Клиф обернулся.

– Кто это? – тут же спросила старушка.

– Бабушка, это Клиф. Один из моих друзей, – сказала Эди с таким видом, словно и не знакомила их друг с другом всего полчаса назад.

Клиф был настороже. Он не знал, чего ему ждать от старухи, и был готов ко всему.

– Ты – сын Бесси? – спросила старушка.

– Нет, – ответил Клиф.

– Бабушка, Бесси с сыном больше здесь не живут, – вмешалась Эди.

– Как звали ее сына?

– Джонни, – ответила Эди, подводя ее к столу. – Садитесь, садитесь. Я сейчас принесу ужин.

– Я хочу отбивную, – заявила старая дама.

– Бабушка, милая, вы же знаете, что мы не едим мяса. – Эди открыла дверцу холодильника, словно подчеркивая этим движеньем свои слова. – Я приготовила очень вкусную запеканку из картофеля с баклажанами.

– Запеканка – гадость! – горячо отозвалась бабушка. – Я хочу отбивную.

Клиф посочувствовал ей. «Гадость» – то самое слово. Если выбирать между картофельной запеканкой с баклажанами и сочной, приправленной специями отбивной, он, конечно, выбрал бы второе, и черт с ней, с изжогой.

– Запеканка тебе куда полезней, – сказала Эди, и Клиф услышал жужжание микроволновой печи.

Видимо, ответ удовлетворил старушку – больше разговора об отбивных не было. По правде сказать, до конца трапезы она вообще не проронила ни слова. Голос Эди лился нескончаемым умиротворяющим потоком: она то отпускала добродушные шутки по адресу знакомых и друзей, то напоминала бабушке, что надо пользоваться вилкой, а не пальцами. Клиф поймал себя на том, что ему нравится ее слушать. Низкий мелодичный голос вызывал в памяти гуденье церковных колоколов.

Пока они ели, Клиф молчал. Снаружи уже было совсем темно, лишь уличные фонари рассеивали окутавший все мрак. Что со старушкой? Она психически ненормальна, это очевидно. Но что с ней – просто старческое слабоумие или что-нибудь еще?

Может ли Эди хоть когда-нибудь уйти из дома, может ли общаться со своими ровесниками? Есть ли мужчина в ее жизни?

Клиф выпрямился на стуле, удивленный несвойственным ему чувством. Любопытство?.. Господи, сколько времени прошло с тех пор, как его по-настоящему занимало что-то, помимо работы? Не говоря уж о ком-то.

Клиф переменил позу, ругая себя за то, что позволил себе проявить хоть к чему-то мимолетный интерес. Не хочет он ничего знать про эту Эди и ее бабку. Если знакомишься с человеком поближе, рискуешь привязаться к нему, а это, он поклялся себе, никогда в его жизни не повторится.

Сразу после ужина Эди отвела бабушку в спальню. Примерно через полчаса она вернулась.

– Уснула, – сказала Эди, останавливаясь за спиной у Клифа. Он почувствовал это по аромату ее духов – их тонкий пряный запах казался удивительно приятным. Подумать только, чьи-то духи нравятся ему! Возмутительно! – Клиф… – Эди слегка коснулась его плеча и тут же отдернула руку, почувствовав, как напряглись мышцы, увидев его черные бездонные глаза.

– Что? – резко спросил он.

– Я… я просто хотела извиниться перед вами за бабушку, – запинаясь, проговорила Эди и сделала шаг назад, удивленная его враждебностью.

На губах Клифа появилась принужденная улыбка. Она казалась неуместной, словно он насильственно растянул губы, давно отвыкшие от этого движенья.

– Должен признаться, двинула она меня здорово, – сказал он.

Эди улыбнулась.

– Она еще ни разу никого не ударила. – Улыбка угасла. – Она раздражительна и очень упряма, но драться… Это новый симптом ее болезни.

– Что с ней такое? – вопрос вылетел у него изо рта непроизвольно.

– Болезнь Альцгеймера. Клиф нахмурился.

– Я мало с этим знаком, но разве ей не следует быть в больнице или частной лечебнице?

Эди медленно кивнула, на лбу показались морщинки.

– Да, рано или поздно мне придется поместить ее в частную лечебницу или санаторий: там за ней будет необходимый уход. Если станет слишком трудно держать ее здесь. Но пока все еще бывают моменты, когда она меня узнает и понимает, где находится, и это служит ей утешением. Когда эти светлые полосы кончатся, мне придется устроить ее иначе.

Горькая улыбка омрачила ее лицо. Эди вдруг показалось важным, чтобы Клиф узнал женщину, которая вырастила ее, понял, почему ей, Эди, так нужно заботиться о бабушке как можно дольше.

– Бабушка и дед вынянчили меня, и у меня теперь такое чувство, будто, заботясь о ней сейчас, я хотя бы частично плачу ей за все те жертвы, которые они многие годы приносили ради меня.

– А родители ваши где?

– Погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было четыре года. Бабушка и дед – мои единственные родители, других я не знала. Дед умер пять лет назад.

Внезапно Клиф ощутил, что между ними есть родство: ему тоже была знакома боль, причиненная потерей любимого человека. Но Эди ждет еще большая боль, если она будет и дальше цепляться за бабушку, которую ей неизбежно предстоит потерять. Он оборвал себя – чего это он вздумал ей сочувствовать? Холодная, безличная отчужденность – и ничего больше. Лишь так он избежит опасности.

– Послушайте, это краткое знакомство с вашей семьей было весьма любопытным, но я нахожусь здесь не для того, чтобы изучать фамильное древо Тернеров. Я пришел сюда работать.

Клиф тут же пожалел о своих циничных словах, увидев по лицу Эди, как сильно он ее оскорбил, но сознательно отогнал угрызения совести. Эта женщина представляла собой опасность – в чем она крылась, Клиф и сам не знал – для той брони, в которую он заковал себя за последние два года. Пусть лучше она ненавидит его, пусть лучше он вызовет ее гнев, чем рисковать душевным покоем, которого он наконец достиг.

Да уж, вызвать ее гнев ему удалось, и еще как! Стоило посмотреть на ее поднятые плечи, когда она гордо направилась в другой конец комнаты. Эди и не старалась скрыть своего возмущения. Громко топала ногами, с грохотом бросала посуду со стола в мойку, изо всех сил захлопнула дверцы шкафчика, сопровождая все это приглушенным бурчаньем.

– Я знаю, мне не положено включать электрический свет, но хоть свечи я могу зажечь? – Не голос, а порыв холодного арктического ветра.

Клиф кивнул, глядя, как Эди зажигает свечи, украшавшие комнату. У него мелькнула туманная мысль, уж не является ли это каким-то ритуалом и не хочет ли Эди напустить на него порчу. Ну, видимо, волноваться пока не стоит. Разве что она вырвет у него волосок или попросит постричь ногти и дать ей обрезки.

Спору нет, Эди была в бешенстве – она и припомнить не могла, когда она так злилась, злилась куда сильнее, чем это оправдывалось обстоятельствами. Верно, он не очень-то вежлив, но ей приходилось общаться с грубиянами и раньше. Она удивлялась сама себе. Почему этот Клиф так действует ей на нервы? Эди бросила взгляд туда, где он сидел, устремив все внимание на склад напротив. Больше всего ее возмутило то, что он сам спросил про бабушку, проявил к ней интерес, а когда она стала ему отвечать, грубо ее оборвал. Эди заметила любопытство, мелькнувшее у него в глазах. А затем, словно выключили телевизор, глаза его снова стали похожи на пустой экран.

Эди кончила зажигать ароматические свечи, налила в хрустальный бокал белого вина и, взяв его с собой, села на диван. Скинув туфли, положила ноги на кофейный столик и приказала себе расслабиться. В это время каждый вечер она могла наконец перевести дух, потягивая вино, вдыхая букет запахов, испускаемых мерцающими свечами, а главное, наслаждаясь бездельем. Сбрасывала с себя все дневные заботы и неприятности, как змея, высвобождающаяся из старой кожи. Снимала стресс – так сама она называла этот процесс. Но сегодня обычное спокойствие духа не приходило к ней. Во всем виноват он, этот Клиф. Эди метнула на Клифа неприязненный взгляд. Он сидел, как хмурый страж, вторгшийся в ее жизненное пространство. Даже спиной она ощущала его присутствие. Как один грустный ребенок может омрачить для всех остальных детей день рожденья, так и Клиф своей угрюмостью набрасывал на нее, Эди, темный покров.

Эди подвинулась – теперь, сидя боком, она снова видела его спину. Плечи его были напряжены, ей нетрудно было представить под свитером бугры вздувшихся мышц. У нее вдруг возникло дикое желание подойти к нему сзади и погладить их, снять напряжение. Эта мысль поразила ее, даже слегка испугала.

– Вы женаты? – вопрос слетел с губ Эди прежде, чем возник в уме.

Клиф обернулся, взглянул на нее, в темных глазах – печаль.

– Нет.

Эди кивнула, чуть заметно улыбнувшись. Ответ ее не удивил.

Клиф отвернулся от нее, отвинтил пробку бутылочки с содовыми таблетками и проглотил еще две. Он не знал, что было причиной – бутерброды с кетчупом или Эди, но желудок горел огнем. Он вынул из сумки вахтенный журнал, раскрыл, посмотрел на ручные часы, отметил время, затем написал: «Никаких происшествий». Уолт был очень педантичен и желал получать в письменном виде ежечасный отчет обо всем, что произошло, даже если не произошло ровным счетом ничего.

Зачем ей понадобилось зажигать все свечи? – внезапно возник у Клифа в мозгу непрошеный вопрос. Они наполнили комнату сладким ароматом и расплескали уютные лужицы света, танцующего на волосах Эди, смягчающего контуры ее лица и заливающего щеки теплым румянцем. Почему она не легла спать? Нарочно она, что ли, тут сидит, чтобы действовать ему на нервы?

В оконном стекле перед Клифом было ясно видно ее отражение. Эди сидела боком, задумчиво глядя в пространство. Изгиб скулы, прямая линия носа, вызывающе вздернутый подбородок. Взгляд Клифа задержался на длинной стройной шее, грациозность которой еще подчеркивалась косой, спадающей на спину. Интересно, как она выглядит с распущенными волосами? Карандаш, который он держал в руке, неожиданно чиркнул по бумаге.

– Черт! – восклицание взорвалось, как фейерверк, нарушив тишину и покой, царившие в комнате.

– Что случилось? – Эди, напуганная, вскочила с места.

– Сломал грифель, – ответил Клиф, поворачиваясь и глядя на нее с таким видом, будто в ответе за это – она.

Эди удивленно смотрела на него.

– Вы всегда так расстраиваетесь из-за пустяков?

– А как, черт подери, мне писать отчет без карандаша?

Он знал, что переигрывает. Знал, что его реакция вызвана вовсе не сломанным карандашом.

Эди встала, подошла к кухонному столику и, достав из ящика карандаш, протянула его Клифу.

– Спасибо, – сказал он, кинув на нее взгляд, где стыд боролся с замешательством.

Взгляд этот оказался губительным для Эди, словно Клиф ласково коснулся ее рукой. Она не ждала от него ничего, кроме раздражения и грубости, но его мгновенный взгляд показал Клифа в новом свете. Она увидела, насколько он уязвим, и это сделало его куда симпатичней.

Несколько долгих секунд они смотрели друг другу в глаза. Эди стояла так близко от Клифа, что чувствовала жар его тела, видела жесткую черную щетину на небритых щеках. Она смутно ощущала свой участившийся пульс и, вспыхнув, отвела глаза от его глаз, державших ее словно бабочку, приколотую булавкой к листу картона.

– Я… я думаю, мне пора ложиться. Вы погасите свет, ладно?

Она не стала ждать ответа и чуть не бегом покинула комнату. Последний звук, который она слышала, было тарахтенье в бутылочке содовых таблеток.

Эди нажала первую кнопку будильника и продолжала лежать в полудремоте. После сна Эди всегда бывала в дурном настроении. Бабушка, бывало, поддразнивала ее, говоря, что с ней опасно заговаривать, пока она не выпьет стакан апельсинового сока и не просидит часок, уставившись в пространство. Глядя на эту девочку, понимаешь, что значит человек с причудами, говаривала она со смехом. Эди сама знала, что утреннее состояние – ее слабое место, поэтому вставала всегда рано, чтобы успеть справиться со своими «причудами» до того, как проснется бабушка.

Когда будильник зазвонил снова, она оттолкнула его от себя, заставив замолчать резким ударом по второй кнопке. Встала с кровати. Тело по привычке подчинилось приказу, но голова работала с трудом.

Почти не видя ничего со сна, Эди побрела из спальни в кухню за апельсиновым соком, который помогал ей очнуться.

Она открыла дверцу холодильника, вынула кувшин с соком, налила стакан и поднесла его к губам, поворачиваясь одновременно к окну. Удивленно вскрикнув, она выпустила стакан, и он разлетелся у ее ног на мелкие осколки.