Всплеск внезапной магии

Глава 1

Тоду в Арте все не нравилось. Он знал, что и не должно, но легче от этого не становилось. Тод был здесь только потому, что так потребовал отец.

– Увы, сынок, закон есть закон, – сказал ему пентарх. – Иначе я не стал бы тебя утруждать. Лично мне служить было сущее мучение. Тупые правила, допотопные представления. Говорят, сейчас там еще сильнее отстали от жизни. По-моему, они просто стали никому не нужны, когда появились все эти новые технологии. Но по закону наследник Пентархии обязан провести год в Арте. Если ты туда не поедешь, сынок, то лишишься права унаследовать престол, и тогда царь сможет назначить другого наследника, да и меня сместить. С него станется. Мне несколько раз приходили вежливые запросы из Царской канцелярии по поводу тебя. Придется тебе поехать.

Тод любил старика-отца и верил ему. И ладил с ним, хотя с матерью Тода старик обходился по-свински. Поэтому Тод скандалить не стал, хотя и мог бы. И отказался от своей прекрасной, счастливой, уютной жизни – дорогой машины, красоток-подружек, скачек и коллекции антиквариата, первоклассной еды: боги свидетели, он уже взрослый и может себе все это позволить! – и отправился в Арт с его суровой дисциплиной, всего-навсего ругнувшись про себя.

А теперь, когда прошло почти два месяца, Тод по-прежнему недоумевал, как отец все это вытерпел – даже в молодости. Бедный старина Август, думал Тод. Как он вынес жизнь в этих солдатских бараках с двухэтажными нарами? И это только начало – о кормежке и говорить нечего. Выпивка? Даже и не думай! Правила запрещали все, кроме слабенького пассетового пива: якобы алкоголь нарушает вибрации. Да в этом заведении на все сколько-нибудь приятное находился свой запрет! Иногда Тоду это так надоедало, что хоть дерись, – пусть он и был готов к лишениям.

А вот к чему он не был готов, так это к тому, что другие призывники – за двумя исключениями – окажутся просто уродами. Причем уродами тупыми и неотесанными. Такого Тод не ожидал: ему говорили, что в Арт отправляют только отборную молодежь. А эти уроды были не просто тупые, но еще и завистливые: Тода презирали за благородное происхождение и цеплялись к нему при каждом удобном случае. До призывников как-то не доходило, что Тод не виноват в том, кто его родители, и к тому же может оставить от них мокрое место, стоит только захотеть. Пока что Тоду удавалось сдерживаться, и он ничего им не делал. Однако соблазн был велик, тем более что призывникам приходилось довольствоваться обществом друг друга. Курсанты и полноправные братья высокомерно чурались их компании и редко удостаивали Тода и ему подобных даже словом.

Ну и невелика потеря. Разве что дни в Арте становились только скучнее, хотя, пожалуй, скучнее заданий, чем то колдовство, которое им поручали, и быть не могло. Вот, например, сейчас. Их рассадили у большого окна в нижнем зале для наблюдений и велели высматривать в зеркалах возмущения эфира. Тода научили этому еще в колыбели, как, впрочем, и всему остальному в здешней программе. Старик Август следил, чтобы образование Тода полностью соответствовало наследному волшебному дару, поэтому приставил к сыну лучших учителей, едва тот научился ходить. Но в Арте на это никто не обратил внимания. Даже наоборот. Их маг-наставник, ханжа и зануда по имени брат Уилфрид, в первый же день заявил Тоду: «Мы будем обращаться с тобой как со всеми». Тод по опыту знал, что когда так говорят, обычно имеют в виду «хуже, чем со всеми», и так и оказалось. Брат Уилфрид, как и все прочие неотесанные уроды, презирал Тода за происхождение и с превеликим удовольствием наказывал за него. Пока уроды колупались с колдовством, которое было бы даже интересным, стоит подойти к нему с умом, Тода нагрузили элементарными расчетами и детскими наблюдениями – вот как сейчас. Это было так просто, что Тод мог бы проделать все в уме, не заглядывая в зеркала. Мог бы даже отметить крупное возмущение эфира вон там, сбоку, охватившее несколько ободьев Колеса, которое никто, похоже, не увидел. Если он слишком быстро на него укажет, то даст уродам очередной повод для ненависти. А брат Уилфрид, конечно, решит, что он выпендривается.