Вторая любовь

27

В этот вечер доктор Во Шен, заведующий отделением бактериологии, заработался допоздна в своей лаборатории, расположенной в бетонном подвале. С точки зрения главы отделения, предпочитающего сидение за микроскопом бумажной волоките и обсуждению бюджета, это было самое ценное время, и он всегда старался извлечь из него максимум пользы.

Но как Во Шен ни старался, ему не удавалось сосредоточиться на микроорганизмах, которым он посвятил всю свою жизнь исследователя.

Наконец, смирившись с тем фактом, что преследующие его демоны мешают мыслительному процессу, доктор выключил электронный микроскоп, снял очки в черной оправе, делавшие его похожим на И.М. Пея, и стал массировать красный рубец, оставшийся на переносице.

Потом он просто сидел, бездумно оглядываясь по сторонам, словно его вдруг перенесли из привычной обстановки лаборатории в какое-то совершенно незнакомое место.

Что и происходило на самом деле.

«Просто удивительно, — думал доктор, — поистине удивительно, как пугающе быстро — как-то неприлично вдруг! — можно выбить почву у человека из-под ног».

Доктору Во Шену было не привыкать к переменам. Со дня своего рождения, а ученый появился на свет в Шанхае, сорок восемь лет назад, он вынес куда больше страданий, чем ему было положено.

Теперь же доктор Во Шен стал живым воплощением американской мечты, во всяком случае он так думал, пока некоторое время назад, совсем недавно, не поступила просьба — нет, скорее приказ.

По какой-то причине его племянник, «малыш» Во, не мог получить официальное разрешение на выезд из Китая, и не было времени ждать, пока поступят необходимые бумаги. Этот пункт сообщения был предельно ясен. Время решает все. Это вопрос жизни или смерти, как было подчеркнуто. Во обхватил себя руками.

Он даже содрогнулся, подумав о том, что от него требуется, и почувствовал себя оскорбленным при одной мысли об этом. Но был ли у него выбор? Нравится ему это или нет, но придется это сделать, и черт с ними с последствиями.

И эти торговцы живым товаром, с которыми его свел подпольный банкир из Нью-Йорка, преисполнились решимости превратить его в змею, вора, предателя своей благородной профессии. Они отказались принять деньги за приезд Малыша Во, а потребовали взамен бактерии из обширного хранилища замороженных образцов Центра контроля над заболеваниями.

Бактерии!

Обычные бактерии, доктор Во, ничего заразного… Слова контрабандиста. Спокойный голос по телефону, он с этим человеком никогда раньше не встречался. Просто сальмонеллу, ничего экзотического или крайне опасного для жизни…

И они хотели получить это сегодня вечером. Сегодня вечером! Безопасный переезд Малыша Во в обмен на заразу.

Доктор Во обмяк в предоставленном ему правительством кресле. «Господи, помоги мне, — подумал он, испытывая приступ тошноты и еще сильнее сжимая руки. — Пожалей, Господи, мою душу…»

— Эй, док! Док?

Доктор Во резко вернулся в покрытое мраком настоящее. Он поднял голову и слепо моргнул, потом надел очки с толстыми стеклами.

Туман прояснился, и он, казалось, сам удивился, увидев себя в привычной атмосфере своего кабинета, и с изумлением посмотрел на Дотти Столлер, открывшую дверь и стоящую на пороге.

Дотти занималась тропическими болезнями в его отделе. Это была маленькая, похожая на подростка женщина с шеей Одри Хепбёрн и с подстриженными «под пажа» серебряными волосами. Только при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что ей уже за шестьдесят.

— Что случилось, док? — пошутила она. — Клариса наконец пришла в себя и выгнала вас вон? Или вы просто забыли, который час?

— Час? — Во выглядел совершенно сбитым с толку.

Он думал только о себе, воплощении бестактности и вины. Что это с ним такое? Она точно не упустит из вида его нервное состояние, нехарактерную скрытность, почувствует запах его страха.

Бессознательно избегая ее взгляда, Во Шен быстро взглянул на свои часы. Подарок на Рождество от самой младшей дочери. Они были очень яркие и модные и заставляли его ощущать каждый год из прожитых им сорока восьми, но он носил часы ежедневно. Десять двадцать шесть.

— Господи ты Боже мой! — пробормотал доктор. — Как это я так засиделся?

Ученый решил, что ему пора двигаться, если он собирается сделать то, что должен.

— Завтра увидимся. — Дотти помахала ему рукой и исчезла, а потом ее голова снова высунулась из-за косяка. — И не забудьте пойти домой!

Доктор Во кивнул, потом посидел какое-то время, прислушался. В здании все было спокойно. Он слышал его звуки — потрескивание соединений, гудение ламп дневного света над головой, колокольчик лифта, вызванного Дотти.

Вздохнув про себя, он откатился назад вместе с креслом и неохотно поднялся на ноги. Теперь или никогда.

Теперь…

Вздыхая, чувствуя себя несчастным, доктор Во Шен, всемирно признанный ученый и заведующий отделением бактериологии Центра контроля над заболеваниями, вышел из офиса и побрел по истоптанному линолеуму коридора, направляясь к нужной лаборатории.

«Это всего лишь бактерия, уговаривал себя китаец, запрещая себе думать о чем-либо, кроме сегодняшнего дня. — Обычная сальмонелла, она редко приводит к смертельному исходу».

Он кивнул самому себе. Да, это притянуто за уши. Но ему нужен бальзам на душу, хотя бы и фальшивый.

Ведь это совсем другое дело, если бы они потребовали что-нибудь по-настоящему смертельное, например, вирус.

На это бы он никогда не пошел. Господи, нет!

— Эй, док! — любезно проговорил Сонни Фонг. — Спасибо за подарок.

Доктор Во Шен молча, равнодушно стоял на темной сельской дороге.

Сонни положил контейнер в свою машину, потом достал пистолет.

— А теперь, док, — велел он, — садитесь в вашу машину. Мы немножко прокатимся.

Три часа спустя закодированное электронное письмо, улетело на другой конец света. Расшифрованное на вилле Куо Фонга, построенной в итальянском стиле высоко над, Гонконгом, оно гласило:

«Приветствую вас, глубокоуважаемый пятый кузен от двоюродного родственника. Мне выпала честь сообщить вам, что я имею в своем распоряжении требуемый продукт. Мое дело здесь закончено, и наш местный служащий получил свое выходное пособие. Учитывая контроль багажа при авиаперелетах, я отправляюсь к месту назначения на машине. Я полагаю, что путешествие займет четыре-пять дней. Я сообщу об успехе моей скромной операции после ее завершения. Да пребудут с вами боги удачи. Ваш покорный слуга, пятый кузен от двоюродного родственника».

28

По календарю уже наступила весна. Но погода утверждала — зима.

Вихри снежных хлопьев кружились в воздухе, когда предусмотрительно надевший форму охранник махнул рукой водителю черного «инфинити», пропуская машину через ворота.

Резко набрав скорость, автомобиль мягко скользнул по подъездной дорожке, по обеим сторонам которой расположился тщательно спланированный ландшафт, направляясь к зданию из красного кирпича, стоящему на небольшом холме, возвышаясь над окружающими его акрами, и казалось, царствующему над просторной парковкой.

Построенное около восьми лет назад из отмеченного временем антикварного кирпича, с величественным фасадом в четыре этажа, с восьмиугольным, обветренным куполом, здание выглядело так, словно его вырвали с корнем из колониального Вильямсбурга и целехоньким установили здесь, на Уайт Плэйнс в получасе езды от Манхэттена.

На самом деле это была штаб-квартира всемирной корпорации «Хейл», чьей дочерней компанией являлась фирма «Отели Хейл», и мозговой центр многоязычной империи, чьи разнообразные филиалы пустили свои щупальца во всех индустриях сервиса, которые только можно было представить.

Каждое строение из красного кирпича предназначалось для своей особой функции. В одном сосредоточилось управление всей сетью отелей. В другом разместились офисы «Хейл Лайнз», корпорации, владеющей семнадцатью роскошными круизными теплоходами. В третьем расположились административные службы курортов «Каникулы в деревне». В остальных помещались штаб-квартира таймшерной компании «Хейл», специальные службы, занимающиеся различными программами — поставка готовых блюд для авиакомпаний, службы уборки для независимых отелей. Были здесь также отель, мотель и школа ресторанного менеджмента.

Не осталась в стороне и диспетчерская «ФЛЭШ» — системы бронирования мест на авиалиниях компании «Хейл», номеров в отелях и проката автомобилей, — услугами которой пользовались во всем мире.

Кроме всего перечисленного, все филиалы представляли собой компании с оборотом, исчисляемым миллиардом долларов в год. И за все отвечал один человек — пассажир «инфинити».

«Во времена прабабушки в таком разбросе не возникало необходимости, — думала Дороти-Энн. Сидя на обитом плюшем заднем сиденье автомобиля, она любовалась красивым архитектурным комплексом. — Тогда хватало двух этажей в небоскребе на углу Парк-авеню и Пятьдесят первой улицы. Но так было тогда, теперь все иначе. Времена меняются, и компании „Хейл” пришлось меняться вместе с ними».

«И перемены в корпорации будут продолжаться, — решила Дороти-Энн, признававшая своим главным достоинством гибкость и быструю способность адаптироваться. — Если бы это только могло мне помочь сейчас…»

Вестибюль главного здания напоминал холл уютного отеля, с комфортабельными диванами и клубными креслами, огнем за каминной решеткой и клерком за стойкой. Охранники в отлично сшитых костюмах хмуро разглядывали скопление журналистов, наплевавших на их предложение разойтись и решивших расположиться лагерем на диванах, надеясь перехватить Дороти-Энн, как только та появится.

Они могли избавить себя от лишних хлопот. Глава компании никогда не пользовалась вестибюлем. Ее автомобиль объехал здание и нырнул в подземный гараж, где уже ждал охранник в форме.

Для того, чтобы воспользоваться крошечным личным лифтом, требовался специальный ключ. Именно к этому лифту и направилась с портфелем в руке Дороти-Энн, одетая в длинное черное кашемировое пальто нараспашку. Замедлив шаг, но не остановившись, она поздоровалась с охранником, назвав его по имени, и вошла в лифт, дверь которого тот уже держал открытой.

Мужчина закрыл дверь, и, нажав кнопку, молодая женщина, минуя холл, взлетела на третий этаж в уединенность своего личного кабинета. Лифт специально для этого и создавался, чтобы она могла не встречаться со служащими, нетерпеливыми посетителями вообще и представителями прессы в частности.

В просторном офисе Дороти-Энн царила приятно теплая и намеренно уютная атмосфера, абсолютно не свойственная официальному помещению. Комната была лишена технических средств, насколько это вообще возможно для рабочего места. Так что, стоило ей войти, и молодая женщина немедленно ощущала домашний комфорт. Здесь всегда царствовало лето, несмотря на снежные вихри, бушующие по другую сторону оконного стекла.

— Привет, — поздоровалась Венеция, потягивая кофе из маленькой чашки, расположившись на диване в противоположном конце комнаты.

Дороти-Энн взглянула на нее:

— Я заметила, что «доброе утро» уже не в чести, — с кривой улыбкой заметила она, стягивая с пальцев черные лайковые перчатки.

— Да, детка. И все потому, что в нем нет ничего доброго. Твоя подруга тонет в водовороте связей с общественностью. Да. Я на самом деле терплю бедствие.

Дороти-Энн указала рукой на одно их двух кресел из карельской березы, стоящих перед ее письменным столом из розового дерева. И пока Венеция с чашкой и блюдцем в руке перемещалась в указанное кресло, Дороти-Энн безостановочно ходила по кабинету, словно возбужденная, придирчивая хозяйка дома, инспектирующая свои пенаты перед приходом гостей.

В обычном состоянии она бы получила огромное наслаждение от этой просторной комнаты, одобрительно рассматривая эклектическую пышность ее убранства.

Не для нее холодное совершенство прилизанного рабочего интерьера. Совсем наоборот. Вощеный ситец с цветочным рисунком от Ли Джофы на стенах и диванах, он же роскошными складками спадает по обеим сторонам окон. Под ногами, от стены до стены по покрытию из сизаля[18] россыпь вышитых ковриков девятнадцатого века. Весело потрескивает огонь в мраморном камине, переплетенные в кожу тома заполняют встроенные книжные полки, лампы под зелеными шелковыми абажурами проливают озерца мягкого света.

Вокруг множество фотографий в серебряных рамках. Они стоят на полках, рассеялись по изящно отполированным столикам вперемешку с книгами и безделушками. Ее собственные снимки с президентами, премьер-министрами и знаменитостями. Фотографии детей в разном возрасте. Дети вместе с Фредди. И снимки, причиняющие наибольшую боль — Дороти-Энн и Фредди.

Как будто желая противостоять печальным воспоминаниям, воздух волшебно благоухает и завораживает. В горшках из терракоты цветут азалии, в массивных вазах расположились ветви цветущей айвы, и повсюду расставлены изящные сосуды с ветками, усыпанными бутонами роз.

Неоклассические кресла, небрежно брошенные кашемировые шали, засушенные цветы в рамках, странный марокканский стол с инкрустациями из кости — эти вещи собирались здесь ради того, чтобы создать иллюзию случайности, впрочем хорошо продуманной, придать офису этот часто используемый дизайнерами, но редко удающийся вид английского загородного дома. И все с такой легкостью и уверенностью, что не хватало только своры собак, дремлющих у огня.

И действительно, единственной уступкой последнему десятилетию двадцатого века стали портативный компьютер и многоканальный телефон на изящном столике времен Регентства. Факс скромно поставили подальше от глаз. И лучший друг служащего — эргономический монстр с высокой спинкой — вертящееся, обитое кожей кресло председателя.

Именно к нему и направилась Дороти-Энн, обойдя комнату.

— Итак, — пробормотала она, вцепившись пальцами в спинку кресла и глядя в пространство. — Я полагаю, что этому причиной вспышка инфекции.

— Точно так же как и вспышка болезни легионера тогда в декабре, разница только в бактерии и месте действия. — Сидящая в русском кресле Венеция поставила чашку и блюдце и кивнула. — Федеральный центр по контролю за болезнями и их предупреждением называет это, я цитирую, «симптомами отравления сальмонеллой». Четыре частных независимых лаборатории, в которые мы обратились за консультацией, утверждают то же самое, только они опускают слово «симптомы». — Ее голос смягчился. — Детка, это настоящая катастрофа, допускаю. Двести сорок девять случаев, все проживающие в отеле «Хейл» и в «Бич Ризорт» в Хуатуско, Мексика.

— Проклятье! — Дороти-Энн резко оттолкнула кресло в сторону и шлепнула рукой по столу. — Как может какая-то… — Она замолчала и подняла глаза. Дверь офиса распахнулась.

Вошла Сесилия Роузен с серебряным подносом. Только что сваренный кофе-капуччино, грейпфрутовый сок и блюдо с тоненькими ломтиками нежирного датского кекса. Привычным движением бедра она захлопнула за собой дверь.

— Надеюсь, что не помешала вашему веселью, — сухо произнесла она.

Тонкой как струна, невозмутимой и суховато-шикарной без всяких усилий Сесилии Роузен перевалило за пятьдесят, и треть своей взрослой жизни она провела в качестве личного секретаря Дороти-Энн.

«Секретарь старой школы», — с гордостью фыркнула бы она с высоко поднятой головой, стоило ей столкнуться с менее исполнительными легионами «административных помощников» или теми, кто в разговоре с ней назвали бы себя «коллегами».

— Лучше попробуйте это, — посоветовала Сесилия своему боссу, ставя поднос на стол. — Вам необходимо подзаправиться. — Она многозначительно взглянула на Дороти-Энн. — Но я бы не стала засиживаться за завтраком слишком долго. Конференц-зал битком набит, и позвольте мне заметить, эти ядовитые перья на грани.

— Желаю и вам доброго утра, — кисло отозвалась Дороти-Энн.

— И чего в нем доброго? — парировала Сесилия. — Этот кабинет — просто тихий оазис во всем этом комплексе зданий.

— Неужели?

— Побудьте-ка там, — секретарь дернула подбородком в сторону двери. — По тому, как все себя ведут, вы бы решили, что началась третья мировая война. Телефоны просто с цепи сорвались. Если это не из Центра федерального округа Колумбия, значит, репортеры. Если не они, то адвокаты или родственники пострадавших, или турагенты и туроператоры, отменяющие заказ. И это если не принимать в расчет всяких психов, которые тоже звонят. Все и каждый просто осаждают нашу АТС.

— Точно как тогда в декабре, — негромко напомнила Венеция.

— А что, конечно! — Глаза Сесилии заметно расширились. — Если подумать, то это и есть почти точная копия событий в Сингапуре!

Дороти-Энн уставилась на нее.

— Может быть, все слишком идентично? — громко произнесла она, задумчиво постукивая пальцем по губам. — А что, если…

— Милая, мы уже это проходили, — мягко напомнила ей Венеция. — Все эти двести сорок девять постояльцев не изображают болезнь. Поверь мне. У них действительно сальмонеллез.

— Я этого и не отрицаю. И ради всего святого, прекрати так на меня смотреть.

Дороти-Энн замолчала, принимая чашку с кофе из рук Сесилии. Она сделала быстрый глоток, и капуччино обжег ей язык. Она так заработалась, что забыла, каким горячим подает его Сесилия. Глава корпорации аккуратно поставила чашку на стол.

Венеция покосилась на подругу.

— Я не говорю, что у тебя навязчивая идея. Но несчастные случаи имеют место, детка. Они происходят постоянно.

Ощущая себя так, словно из нее выпустили воздух, Дороти-Энн утомленно опустилась в кресло и потерла лицо.

— Извини. Я не хотела выходить из себя.

— Знаю, малышка.

— Это просто потому, что я отчаянно цепляюсь за соломинку.

— Ты не одинока, дорогая. Мы все ведем себя так же. Теперь допивай свой кофе, съешь кусочек кекса…

Словно понявшая намек Сесилия, только что повесившая в шкаф пальто Дороти-Энн, подвинула ей под нос тарелку с выпечкой.

Дороти-Энн отмахнулась.

— Нет, спасибо. У меня нет аппетита.

— Тебе на самом деле стоит кинуть что-нибудь в желудок, — решила уговорить ее Венеция. — В особенности перед пресс-конференцией.

Дороти-Энн хмуро улыбнулась.

— В таком случае, как насчет болиголова?

— Очччень смешно. — Переключившись на рабочий настрой, Венеция постучала блестящими ногтями цвета красного вина по каким-то бумагам, лежащим на столе. — Ладно, это твое подготовленное заявление для прессы. Юридический отдел все просмотрел очень внимательно. Пока ты будешь придерживаться текста, не принимая на себя вину, но и не отказываясь от ответственности…

— Вот как. — Дороти-Энн подняла руку ладонью вперед. — Оставь это там, где лежит.

— Разумеется. — Венеция пожала плечами, словно сказанное не имело никакого значения, но озабоченно посмотрела на подругу. — Ты начальник.

— Верно. Тогда почему бы тебе коротенько не рассказать мне, как себя чувствуют пострадавшие?

Венеция поморщилась при этом слове.

— Прошу тебя. Не называй их пострадавшими во время пресс-конференции, — посоветовала она.

— Да? — Дороти-Энн подняла брови. — И позволь спросить, почему?

— Потому что это можно интерпретировать как то, что ты допускаешь возможность халатности. А это переводит нас в разряд виновных.

— Что?! — Дороти-Энн раскрыла рот от изумления и недоумения. — Господи! Эти люди — наши постояльцы! Мы отвечаем за их безопасность, благополучие и… И ты волнуешься из-за признания вины по закону?

Венеция спокойно смотрела на подругу.

— Я просто довожу до твоего сведения позицию наших адвокатов.

— Адвокаты! — Дороти-Энн фыркнула и махнула рукой. — Черт с ними, с адвокатами! Венеция, — ее голос упал до шепота. — По нашей вине… заболели… люди!

— И мы делаем все, что в наших силах, чтобы исправить злосчастное стечение обсто…

Дороти-Энн раздраженно махнула рукой.

— Давай оставим жаргон специалистов по связям с общественностью для журналистов, ладно?

Венеция почувствовала, как от такой отповеди у нее вспыхнули щеки. Это не похоже на Дороти-Энн — давать кому-нибудь взбучку. А для Венеции уже совсем в диковинку оказаться пострадавшей стороной.

— Итак, — Дороти-Энн сложила руки на столе и наклонилась вперед, глаза горят от искренней озабоченности, — расскажи мне, что мы делаем для пострадавших. Да, ты правильно расслышала. Я сказала пострадавших. Я хочу знать подробности.

— Отлично. — Венеция выпрямилась в кресле. — Двести сорок девять постояльцев слегли с поносом, болями в желудке и температурой. Из них двадцать отвезли в отделение «скорой помощи» в Санта-Круз-Бей, там провели лечение и отпустили домой. Никто не потребовал госпитализации.

— Продолжай.

— Остальные двести двадцать девять случаев оказались не такими острыми, но просто ради того, чтобы подстраховаться, мы наняли частных круглосуточных сиделок. Лечение основывается прежде всего на том, что больному дают как можно больше жидкости.

— Смертельных случаев не было?

Венеция покачала головой.

— Если бы такое случилось, мы бы тебе сразу же сообщили. Судя по всему, смерть наступает только в самых серьезных случаях. И даже тогда летальный исход настигает хронически больных, людей с ослабленной иммунной системой или самых маленьких и самых старых.

«Иными словами, самых беспомощных и безобидных, — печально подумала Дороти-Энн, — слабых и невинных…»

— Учитывая все обстоятельства, — говорила между тем Венеция, — мы легко отделались.

— Легко! — Дороти-Энн сурово посмотрела на нее.

— Да, вспышка была не очень сильная.

— Ты хочешь сказать, возблагодарим Бога за маленькие милости? — едко поинтересовалась Дороти-Энн.

— Совершенно верно, — Венеция проигнорировала ее сарказм. — Поверь мне, дорогая, все могло быть значительно хуже. Намного, намного хуже.

Ветер за окном подгонял снежные хлопья, они водоворотом кружились на фоне неба. Порывы урагана бились в окна словно прилив обвинений. Стекла дрожали под их натиском.

Дороти-Энн развернула кресло. Кожа обивки скрипнула, когда она наклонилась вперед.

— Есть ли какие-нибудь соображения по поводу того, как эта… эта ужасная бактерия распространилась?

— Да, — кивнула Венеция. — Обычным путем, через пищу. Самыми вероятными виновниками являются яйца, мясо, рыба или курица. Они грешат на camerones en escabeche rojo — креветки под красным соусом чили, но это только предположения. Завтра мы будем знать наверняка.

«Завтра, — мрачно подумала Дороти-Энн. — Одному Богу известно, какие еще неприятности принесет нам следующий день».

— Как насчет пострадавших? — спросила она, переплетая пальцы и поднимая одну бровь. — Кроме медицинской помощи, что еще мы для них делаем?

— Мы предоставили билеты на самолет для полета домой почти десятку человек, тем, кто этого требовал. Кроме того мы возместили стоимость пребывания в отеле и билетов туда-обратно для всех больных гостей. — Негритянка сурово посмотрела на Дороти-Энн, словно желая подчеркнуть величину расходов корпорации. — Помимо этого, они получают ваучеры на следующие каникулы на любом курорте компании «Хейл» по их выбору, все расходы мы берем на себя.

— Вот об этом бы я дважды подумала, — язвительно бормотнула Дороти-Энн.

— Считай, что я этого не слышала. — Венеция подалась вперед и встретилась глазами с подругой. — Особенно потому, что мы делаем все, что только возможно. Дорогая, мы склоняемся перед неизбежным. И ты это знаешь!

— Да, да. — Дороти-Энн раздраженно крутилась вместе с креслом.

Снег пошел еще гуще, и весь комплекс, напоминающий студенческий городок, даже машины внизу на стоянке, утонули в триллионах кружащихся белых пятен. С того места, где сидела Дороти-Энн, монохромное небо казалось живым. Словно нашествие белой саранчи…

Женщина попыталась отогнать угрожающее видение, захватившее мозг.

«Держись, старушка, — велела она себе. — Это просто снег. Слишком поздний, не по сезону, снегопад. Только и всего».

Решительно сжав губы, Дороти-Энн прогнала галлюцинацию прочь. Скрипнула кожа, когда она рывком вернула кресло в обычное положение и неохотно остановилась.

— Ладно. Все-таки я должна пойти и послушать этот концерт, да? — ее голос и выражение лица не оставляли сомнений в том, насколько отвратительна ей эта задача. — Чем раньше я с этим покончу, тем лучше.

Венеция тоже встала. Из стопки документов на столе она торопливо достала подготовленное сообщение для прессы.

— Не забудь вот это. — Венеция протянула его своему боссу. — Оно тебе понадобится.

Дороти-Энн разглядывала бумаги с явным неодобрением.

— Нет. — Она решительно покачала головой.

— Нет? Что ты хочешь сказать этим «нет»? — Венеция смотрела на нее во все глаза. — Детка? — Одна элегантная рука уперлась в бедро. — Ты что, с ума сошла?

— И на это я тоже отвечу: нет. Просто, — Дороти-Энн подняла обе руки, — подготовленное сообщение для прессы слишком бездушное… слишком… холодное.

— Но это же как раз то, что нужно!

Дороти-Энн покачала головой. Золотистые пряди качнулись, закрыв, словно срезанные по диагонали занавески, ее лицо.

— Дело в том, — проговорила она, убирая одну прядь за ухо, — что, если уж я должна выполнить эту неприятную обязанность, то пусть уж все будет от души.

Все еще сжимая документы в руке, Венеция оперлась кулачками на стол и тяжело вздохнула.

— Почему, — обратилась она с отчаянным вопросом к своему отражение в молчаливой полированной поверхности, — меня это совершенно не удивляет?

29

Глория и Кристос лежали обнаженными на смятых простынях в крошечном домике на Рашен-хилл, снятом молодой женщиной для их свиданий. Жалюзи скрывали от них Алькатрас, Золотые Ворота и весь окружающий мир. Глория обратилась к своему любовнику:

— Дорогой, неужели тебе так необходимо курить эту кошмарную травку? Честное слово, марихуана распространяет удивительно тошнотворный сладкий запах.

Кристос невозмутимо щелкнул зажигалкой и снова зажег свой косяк. Он шумно затянулся, потом протянул его Глории.

Та состроила гримасу.

— Нет уж, спасибо. Вот как раз это я даже и пробовать не хочу.

— Самое лучшее курево, — его голос звучал сдавленно, так как он старался задержать в себе дым. — Это гавайская травка.

Женщина покачала головой.

— Я же уже сказала тебе. Не хочу.

Выдыхая дым, Кристос пожал плечами.

— Твой проигрыш — мой выигрыш. И все-таки ты не очень-то похожа на Мэри Поппинс. — Он усмехнулся и многозначительно подмигнул. — Верно?

— Я никогда и не претендовала на эту роль, — чопорно возразила Глория. — Просто я предпочитаю выпивку.

Кристос лежал рядом с ней, он затянулся еще раз, чувствуя, как начинает приятно гудеть в голове.

— Ну, ты же знаешь мое мнение. Каждому свое.

Глория перекатилась на бок и приподнялась на локте, чтобы было удобнее любоваться скульптурным совершенством его наготы и… Да что там, его явственным мужским началом. Сколько же времени они встречаются регулярно? Уже три месяца?

Ее затуманенный алкоголем мозг начал обратный отсчет.

Нет. Больше трех месяцев. И что примечательно, чувство новизны еще не притупилось.

Теперь она еще отчаяннее сходила по нему с ума.

«Но что меня так заводит? — уже не в первый раз гадала Глория. — И почему я так привязана к этой стройной, но все-таки посредственности из простых, пусть он и секс-машина? Что в нем такого, чего нет у других мужчин?»

Она мудро решила, что эти вопросы из числа тех, которые лучше оставить без ответа. Всем известно, насколько опасно изучать фрейдистские минные поля страсти и желания. Никогда не знаешь, на что нарвешься.

Глория сняла этот дом ради того, чтобы волшебство продолжалось. Больше никаких торопливых приходов и уходов и этих ночлежек с тонкими стенами. Больше никаких ухмыляющихся клерков за стойкой и блохастых матрасов. Пусть маленькое, но это увитое бугенвиллеей убежище давало ей ощущение уединения и защиты. И что более важно, накладывало печать респектабельности и законности на их связь.

Глория смотрела, как Кристос аккуратно взял косяк и положил его в пепельницу у кровати. Потом почувствовала, как его мускулистая нога опустилась на ее ноги.

Ее тело мгновенно отозвалось. Глория задохнулась, когда дрожь пробежала по ее коже.

— Достаточно насмотрелась? — самодовольно поддразнил ее любовник.

— Кристос! Ты просто ужасен! Честное слово, я иногда спрашиваю себя, почему я с тобой связалась.

Глория сделала вид, то дуется.

Кристос рассмеялся.

— Хочешь знать, почему? Да потому что я всегда готов, хочу и могу. Я всегда горяченький, могу пуститься рысью. Я просто первоклассный и даже больше. Потому что я тот самый правильный пижон, который знает, как нырнуть к леди между ног и приласкать ее сладкую лохматку…

— Фу! — брезгливо поморщилась Глория. — Неужели нельзя обойтись без этого слова? Ты же знаешь, как я его ненавижу.

— Ага, как же, — парень сверкнул ехидной улыбкой. — Это ты так говоришь. Но вот если бы спросили меня…

Глория молчала.

— Ведь в глубине души ты заводишься от моих грубых слов. Иначе зачем бы тебе, — он лукаво подмигнул, — было во все это влезать? Связываться со мной?

Как же хорошо он ее знал.

Глория вздохнула, а ее пальцы отправились гулять по его крепкой мускулистой груди и вниз к блестящему животу. Добравшись до волос внизу живота, она легко погладила его пенис. И тут же ощутила его эрекцию. Снова.

Неужели чудеса никогда не кончатся?

Упорно глядя ему в глаза, Глория отвела назад крайнюю плоть.

— Раз уж тебе известна причина, — хрипло заговорила она, — по которой я связалась с тобой, то это потому, что я… я…

Сообразив, что собирается сказать, женщина быстро закусила губу.

— Да? — Его расширенные зрачки хищно сверкнули. — Произнеси это! Скажи мне!

Глория судорожно глотнула, ощущая, как зачастил ее пульс.

— Я люблю тебя, — срывающимся голосом прошептала она. По ее лицу пробежала тревога, словно ее шокировали собственные слова.

Глория быстро отвернулась.

— Эй, бэби, не прячься. — Кристос взял ее за подбородок и заставил взглянуть на себя, большой палец поглаживает ей щеку.

Ее груди вздымались и опадали, ярко-красные пятна зажглись на скулах. Неужели он намеренно мучает ее? Или просто играет в какую-то извращенную игру? Доводит ее до того, чтобы она выставила себя полной дурой?

Как бы Глории хотелось знать это. Временами ей казалось, что это она главная, что это она подвергает его испытанию. А в другие моменты, вот как сегодня, она не была вполне в этом уверена и думала, не он ли нажимает на ее тайные пружины.

Его голос прозвучал неожиданно мягко, когда он произнес:

— Иди сюда, — и обняв ее, положил себе на грудь.

Глория чувствовала, как плавится ее тело. Его кожа была влажной, теплой и благоухала мускусом от их предыдущих любовных поединков. И она не могла не ощущать его пенис, попавший в ловушку между их животами, подергивающийся и напряженный от нового прилива энергии.

— Повтори еще раз, Гло, — прошептал Кристос, а его руки нежно, умело скользнули вниз по ее шелковистой спине и мягким ягодицам. — Открой мне свое сердце. Поделись своими секретами.

Широко открытыми глазами Глория смотрела на него, ее длинные до плеч темные волосы упали занавесом. Она погружалась в его сияющие глаза и как будто теряла связь с реальностью, словно прыгала в кружащийся водоворот, сознавая таящиеся в нем опасности.

«О, как легко, — думала она, — с каким желанием и радостью я бы утонула в этих синих озерах, опушенных густыми ресницами…»

Ее пальцы вцепились в плечи мужчины.

— Я люблю тебя, Кристос! — с нажимом прошептала она. — Господи, если бы ты только знал, как сильно!

И вдруг Глорию затрясло. В уголках глаз показались слезы.

— Эй, — Кристос был воплощением заботы и доброты. — Детка? Ты в порядке?

Глория молчала.

Он поднял голову, и его язык, подвижный и быстрый как змея, показался между его губами. Парень слизывал все соленые слезинки, не давая им упасть.

— Я тоже тебя люблю, — мягко произнес он.

Ее слезы высохли так же мгновенно, как и появились.

— Ты… любишь? — переспросила она несмело. Женщина смотрела на него по-детски удивленно, словно предчувствуя какой-то подвох.

— Конечно, люблю. И я бы доказал это, если бы не… — он вздохнул и выразительно пожал плечами.

Если бы не?.. Глория почувствовала, как у нее свело желудок. Что он хочет сказать этим своим «если бы не»?

И тут она все поняла.

— Н…не-ет! — с громким тревожным криком Глория вырвалась из его объятий и упала на спину.

— Гло? — Кристо немедленно сел. — Какого черта?

— У тебя есть кто-то еще! — прозвучало горькое обвинение, ее лицо искривилось. — Ведь это ты пытаешься мне сказать. Верно? Да?

— Да, но…

Она не позволила ему закончить.

— Ты, ты… хрен собачий! — прошипела Глория. — Кусок дерьма!

Кристос был захвачен врасплох. Перед ним предстала новая Глория, совершенно не похожая на ту женщину, которую он знал. Что-то уродливое, кошмарное и отвратительное проступило в ее лице, словно кость, прорвавшая плоть.

Он смотрел на нее во все глаза.

— Какой, черт побери, дьявол в тебя вселился?

— В меня? — Глория наградила его свирепым взглядом. — О, Господи! Как же я ничего не замечала? Как могла быть до такой степени слепой?

Кристос постарался сохранять благоразумие.

— Послушай, Гло, — начал он.

Но та уже слишком далеко зашла.

— Не смей называть меня Гло! — в ярости завопила она. И занеся назад руку, изо всех сил залепила Кристосу пощечину.

Тот видел взметнувшуюся руку, но не попытался перехватить ее. Громкое шлеп! прозвучало как выстрел из пистолета, когда ее ладонь обрушилась на его лицо. Его голова дернулась в сторону, а на щеке белыми пятнами отпечатались следы ее пальцев.

— Сукин сын! — задыхаясь произнесла она, нанося ему еще один удар, теперь уже другой рукой.

Голова Кристоса дернулась в противоположную сторону, но он отказывался защищаться.

— Ради всего святого, Гло, — спокойно произнес он. — Может быть, ты возьмешь себя в руки?

Но ее глаза остекленели от специфического алкогольного «завтрака», и ничто не могло ее остановить. Снова и снова она била его по щекам, поочередно, то по правой, то по левой, так что его голова так и моталась из стороны в сторону, налево, потом направо, налево, направо, налево, направо.

— Ублюдок! — шипела она. — Чертов хрен!

— Я сказал, прекрати, — мягко предупредил Кристос.

Спокойная угроза, прозвучавшая в его словах, не произвела на Глорию никакого впечатления. Подогретая спиртным ярость, ослепляющая и всепоглощающая, сумасшедшим пламенем бушевала в ее крови, заставляя дико колотиться сердце.

«Сделать ему больно, черт побери, больно! Причинить боль в ответ, — это все, о чем она могла думать. — Два ока за один глаз! Два зуба за один!»

Фурии, распоясавшиеся в ней, оказались слишком буйными, чтобы их сдержать, слишком непредсказуемыми и примитивными, чтобы можно было как-то повлиять на них. Оставалось только предоставить им свободу действий. Оплеухи обрушивались все чаще, но стали не такими сильными.

Но терпению Кристоса уже пришел конец. Быстрая, словно молния, его рука рванулась вперед и схватила Глорию за запястье. Она замахнулась другой рукой, но и ее он перехватил тоже.

Ее грудь бурно вздымалась, пока Глория боролась, пытаясь вырваться. Когда это оказалось бесполезным, она вскинула голову.

— Потаскун гребаный! — выпалила она и, громко отхаркнув, женщина изо всех сил плюнула ему в лицо.

Кристос даже не моргнул.

В глазах Глории бушевало холодное пламя.

— А теперь отпусти меня.

— Не-а, — Кристос покачал головой. — Только когда ты возьмешь себя в руки.

— Какое чертовское самообладание! — Ее глаза свирепо мерили его снизу вверх. — Ничего себе! Да за кого ты себя принимаешь, когда указываешь мне, что делать?

— Хочешь узнать одну шутку, малышка? — парировал он. — Я сам себя об этом спрашиваю. Только для меня это звучит вот так: какого хрена я вожусь с этой бешеной сучонкой?

Казалось, на ее лицо упала маска. Глаза потемнели, потом превратились в щелочки.

— А ты ничего не забыл? — холодно поинтересовалась Глория.

— Щас угадаю. Если и так, то ты мне напомнишь, точно?

Глория бросила на него злобный взгляд, потом опустила голову, какое-то мгновение приходила в себя, затем вздернула подбородок.

Кристос был настолько ошарашен, что чуть было не выпустил ее запястья. Преображение оказалось мгновенным и поразительным.

Женщина, избивавшая его, казалась орущей торговкой рыбой. А светская леди, говорившая с ним теперь, являлась воплощением высокомерия, свойственного обитателям холмов.

— Ты забываешь о том, — подчеркнуто-холодно заявила она, — что между нами капиталистическое соглашение. Другими словами, я плачу тебе, чтобы получить то, чего я хочу. — Глория сладко улыбалась, но ее глаза напоминали два острых клинка. — А я хочу, чтобы ты сию же секунду убрал от меня свои грязные лапы.

— Ничего себе! — негромко воскликнул Кристос. — А знаешь что? Ты и в самом деле настоящая чертова шлюха!

— Все дело в интерпретации. С моей точки зрения я была лишь упорной. Но если ты настаиваешь на том, что я была сукой, что ж, — Глория пожала плечами, — в любом случае, кого интересует то, что думаешь ты? Итак. Тебе выбирать. Или ты меня отпустишь, или больше не увидишь ни одного кругленького цента. Так как?

— Значит, ты считаешь, я за этим гоняюсь? За твоими долбаными зелеными?

— А разве нет? — Ее улыбка превратилась в язвительную ухмылку. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но я и вспомнить не могу, чтобы ты хоть раз отказался от моих денег.

— Знаешь что, леди? Да пошла ты!

— Ой-ой, — не без сарказма отозвалась Глория. — Каков джентльмен!

Он подавил тяжелый вздох, задержал дыхание, чтобы успокоиться, и медленно выдохнул.

— Ты ведь можешь и ошибаться, — напряженно заметил Кристос.

— Да неужели? — Глория подняла искусно выщипанные брови. — С какой это стати?

— А тебе никогда не приходило в голову, что может быть, только может быть, ты мне действительно небезразлична?

Глория засмеялась:

— Ой, дай отдышаться! Ну разве это не вторая самая старая ложь на свете? Подумай-ка сам, детка, — на ее лице появилась злобная гримаса, когда губы повторяли его любимое ласковое слово, — может быть, ты себя и считаешь жеребцом. Но я тебе кое-что скажу! — Ему не хотелось этого слышать, но Кристос понимал, что Глория все равно выскажется. — Ты, — выложила женщина свой козырь, — ничем не лучше бродяги с Полк-стрит!

Кристос нахмурился.

— Да неужели? Так почему бы тебе не отправиться на Полк-стрит и не подобрать там себе кого-нибудь? Тогда я хоть от тебя отделаюсь!

Парень выпустил запястья Глории и оттолкнул ее от себя. Она шлепнулась на спину, подпрыгнула на матрасе, потом встала на колени и наблюдала, как Кристос хватает свои джинсы и натягивает их.

— И куда это ты собираешься? — требовательно поинтересовалась миссис Уинслоу.

— Туда, где воздух почище.

Он замолчал, завозившись с ширинкой, застегивая пуговицы снизу вверх. Потом подобрал с пола серую майку, хорошенько встряхнул и облачился в нее. Торопливо заправил ее в джинсы, щелкнул пряжкой пояса и взглянул на любовницу.

— В такое место, где нет этого дурдома.

Глория снова рассмеялась.

— Дай-ка я угадаю. — Она игриво постучала указательным пальцем по губам. — Ты пользуешься своим правом мачо и уходишь от меня. Верно?

— Это ваши слова, леди.

Казалось, Глорию это ничуть не беспокоит.

— Ты вернешься, — со знанием дела заметила она. — Такие, как ты, всегда возвращаются.

Кристос одарил ее взглядом, в котором не было ни грамма веселья.

— На твоем месте, я бы не стал на это надеяться.

Женщина изобразила громкий зевок.

— Поверь мне, милый, я и не надеюсь.

Ее гнев уже утих, и она только получала извращенное удовольствие, играя с ним. А почему бы и нет? В конце концов, ведь это ее обидели. Ведь Кристос почти было признался, что есть кто-то еще.

Он это сделал. И, по чисто мужской привычке, разве он не ведет себя именно так, как по общему мнению должен себя вести виноватый мужчина? Обижается, пыхтит, топорщит свои перышки изо всех сил, как будто это он жертва.

Да. Кристос заслужил это. Пусть покрутится. А она понаблюдает и получит огромное удовольствие, когда он станет ластиться, умасливать ее и упрашивать, чтобы только вернуть себе расположение миссис Уинслоу.

«Кто бы ни придумал эту старую поговорку, он ошибался, — размышляла Глория, развлекаясь, наблюдая за тем, как Кристос ходит вокруг, подбирая носки и ботинки. — Месть не то блюдо, которое следует подавать холодным. Совсем наоборот. Чтобы лучше им насладиться, отмщение надо подавать с пылу с жару — обжигающим, дымящимся, пузырящимся!»

Кристос — носки в одной руке, ботинки в другой, — стоял и с мрачным видом смотрел на нее.

— Ты все еще думаешь, что это такая игра, — напряженно произнес он. — Верно?

— Ах, мой дорогой. — Глория возвела очи горе. — Не можешь же ты на самом деле ожидать, что я стану принимать тебя всерьез. Разве не так?

Он воинственно посмотрел на нее.

— Если честно, то так и есть. Это мое мнение. Как только я переступлю через этот порог, — его палец, словно дуло пистолета, нацелился на дверь, — мы попрощаемся навсегда.

— О-ох! — женщина театрально содрогнулась. — Знаменитые последние слова, так я полагаю?

Кристос пожал плечами.

— Можешь думать так, как тебе нравится. Увидишь, что мне плевать.

С грацией танцора, он нагнулся, пробалансировал по-балетному на одной ноге, надел носок и ковбойский сапог, потом повторил процедуру. Кристос аккуратно опустил брюки на сапоги, выпрямился в полный рост и оглянулся вокруг в поисках своей крутки «Ливай’с».

— Наверно, оставил ее внизу, — бормотнул он себе под нос. Потом повернулся к Глории. — Можешь не провожать. Ах, да, пока не забыл, — он выловил из кармана джинсов ключи, выданные ему любовницей, — держи. — Связка полетела на кровать. — Они мне больше не понадобятся.

С этими словами Кристос развернулся и направился к двери.

Когда ключи приземлились рядом с ней, в голове Глории зазвенел тревожный сигнал. «Боже мой! — ее как громом поразило неожиданное открытие. — Он же на самом деле говорил серьезно!»

— Кристос! — воскликнула она.

Тот закрыл глаза, резко остановился и выругался тихонько:

— Дерьмо! — но не обернулся. «И что теперь?» — устало подумал он.

Голос Глории дрожал от страха.

— Ты… ты сказал, что не вернешься. Ты это серьезно или нет?

Просто хочется зарыдать в голос! Что она себе думает? Что он треплется только ради удовольствия челюстью погреметь?

— Совершенно верно. — Кристос широко распахнул дверь.

— Подожди!

В панике Глория сорвалась с кровати и нагая бросилась через комнату. Его лицо оставалось бесстрастным, а женщина отчаянно уцепилась за него, ее губы осыпали его легкими торопливыми поцелуями — там, здесь, повсюду.

Но Кристос не отвечал. Ему хотелось уйти. Честное слово, так отчаянно хотелось вырваться, что стало наплевать, насколько велико состояние Уинслоу. Даже за все золото Форт-Нокса не стоит возиться с таким дерьмом.

— Пожалуйста, не оставляй меня! — лился водопад умоляющих слов. — Дорогой, не надо! Прости меня! Я так виновата!

Кристос отворачивал лицо с покрасневшими щеками от ее отчаянных поцелуев. Он от нее устал. «Почему, — с тоской подумал он, — она не может просто заткнуться и дать мне уйти?»

Тело Глории сотрясалось от рыданий.

— Я ничего такого плохого и не думала. Наговорила просто так, — униженно молила она. — Ничего! — Глория упала на колени и крепко обхватила любовника за ноги, ее дрожащее, залитое слезами лицо прижималось к бледно-голубой джинсе на его бедрах. — Просто когда ты признался, что в твоей жизни есть кто-то еще, я… Весь мой мир рухнул! Мне было так больно, что я совершенно потеряла голову!

— Черт! — в его голосе слышалась ирония.

— Это правда! — настаивала Глория. — Почему ты мне не веришь?

Кристос безнадежно покачал головой.

— Ты все еще ни хрена не поняла, точно?

Женщина подняла лицо с полосками от слез и уставилась на него.

— Не поняла чего? — воскликнула она. — Кристос, о чем, черт тебя дери, ты говоришь?

— Я говорю о том, что ты знаешь — обязательства, свадьба, обеты. — Видя, что складка между ее бровями становится все глубже, он заговорил таким тоном, каким отчаявшийся наставник разговаривает с невероятно тупым учеником. — Я говорю о том, что нас разделяет. О том, что всегда существовало и разделяло нас.

— Дорогой! — взмолилась Глория. — Прошу тебя! Почему бы тебе не перестать мучать меня загадками?

Кристос резко вдохнул и выдохнул. Свирепо глядя на нее, он схватил ее руку, обвившуюся вокруг его бедра. Держа за запястье, он поднес руку к лицу Глории, чтобы та на нее взглянула.

Ее кольцо с огромным бриллиантом, подаренное в день помолвки, и обручальное кольцо с насечками ярко сверкали, пока он водил пальцем с двумя кольцами у нее перед носом.

«Ну и что? — подумала Глория. — Тоже мне, большое дело». Она носила их все время.

— Теперь ты въехала? — поинтересовался Кристос.

— Нет. — Женщина покачала головой. — Если честно, то я не могу сказать, что поняла.

— Знаешь, для умненькой леди ты можешь быть здорово тупой. — Его голос был ледяным. — Разумеется, я говорил о тебе! Ты только посмотри на свои обручальные кольца! И теперь скажи мне, что в твоей жизни нет другого мужчины.

Глория смотрела на него во все глаза.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что имеешь в виду моего мужа? — недоверчиво переспросила она.

— А почему бы и нет?

Молодая женщина едва не расхохоталась. А она-то боялась, что у него есть другая! Она почувствовала, какой легкой вдруг стала ее голова — она кружилась, но от эйфории и наслаждения, от облегчения.

— Совершенно определенно ты не можешь считать Ханта угрозой. Дорогой, я как-то уже сказала тебе и могу повторить это тысячу раз — наш брак только фикция.

— Ну и что? — грубо сказал Кристос. — Ты считаешь, что я так и буду тебя с ним делить? — Глория посмотрела на него. — Но ты, — он выпустил ее руку и начал жестикулировать, — ты сразу же подумала о самом плохом! Что кто-то есть в моей жизни! — Кристос отвернулся и стукнул ногой в косяк. — Черт! Так-то ты меня отблагодарила за мою любовь?

Глория понурила голову и молча посмотрела на кольца на своей руке. В глубине души у нее поднималось тошнотворное чувство. Какой же дурой он должен ее считать! Это она-то со всей ее изощренностью, со всем ее умом, со всей ее ловкостью, и вдруг устроила истерику, как избалованный, ревнивый ребенок. И из-за чего? На пустом месте!

Стоит ли удивляться, что она чувствует себя неуверенно со всеми, кого знает? Даже с Кристосом?

— Ах, дорогой мой, — печально шепнула Глория, — если бы я только знала!

— Куда уж там! — его голос звучал насмешливо, и он по-прежнему стоял к ней спиной. — Ты всегда так зациклена на самой себе, что ничего больше не видишь, не слышишь и ни о чем другом не думаешь!

Глория вздрогнула, услышав жалящую правду в его отповеди.

— Но почему ты ходил вокруг да около? — спросила она. — Ты что не мог прийти и прямо мне сказать, что у тебя на уме?

— Черт возьми, леди, я пытался. — Кристос развернулся к ней. — Но ты даже не дала мне закончить. Ты все сразу не так поняла.

Лицо Глории исказила гримаса страдания. «Он прав, — подумала она. — Я просто не дала ему такой возможности».

Цепляясь за Кристоса, Глория нетвердо поднялась на ноги. Слезы струились у нее по щекам.

— Прошу тебя, не уходи, — мягко попросила она. — Мы разберемся с этим!

Его лицо оставалось бесстрастным.

— Ага, конечно, — цинично отозвался он.

— Мы сможем! — настаивала Глория. Ее лицо выглядело упрямым, ребяческим, отчаянным.

— А как насчет следующей недели? Будущего месяца? Следующего года? — яростно спросил он. — Мы так и будем прятаться всю нашу гребаную жизнь?

В глазах Глории появилось странное выражение.

— Мы бы не стали ссориться из-за этого, если бы я не была замужем.

— Может быть, да. — Кристос пожал плечами. — А может быть и нет. Но дело в том, что ты замужем, Гло. Взгляни правде в глаза. С этим ничего не поделаешь.

Она поцеловала его в щеку, едва прикоснувшись губами, чтобы не причинить большей боли. «Как я могла так отхлестать его по щекам? — виновато размышляла она. — Что, ради всего святого, на меня нашло?»

Ее голос упал до хриплого шепота.

— А если бы я была одна? Ты бы тогда со мной встречался?

— Будь реалисткой, Гло. Это… Есть какое-то слово… Гипотеза? Ага. Гипотеза.

— Может быть, — прошептала она. — Но как ты не понимаешь? Мы же можем с этим справиться. Мы можем сделать это реальностью!

Кристос покосился на нее.

— Ты хочешь сказать, что подашь на развод?

Глория глубоко вздохнула.

— Ну, не совсем так.

Парень уставился на женщину.

— Тогда что ты пытаешься мне сказать, а?

— Развестись не так просто.

— Почему это? Ты что не такая, как другие? — поинтересовался Кристос.

— Потому, — с горечью ответила Глория, — что перед свадьбой я подписала добрачное соглашение.

— Вот оно как, — отозвался Кристос, чувствуя, что разгадка близка.

— Так что если я с ним разведусь, то мы останемся с носом.

Кристос чуть было не улыбнулся. Нет, вы только послушайте ее. Она говорит «мы». «Мы останемся»…

— Ну и что? — он намеренно оставался холоден. — Значит, ты ни черта не получишь. Но у тебя буду я. Чего еще тебе надо?

Он с ней играл. Забросил наживку, чтобы посмотреть на ее реакцию.

Глория моментально клюнула на нее, как акула на кровь.

— Послушай! — прошипела она. — Я заработала свой кусок пирога! Ты хоть представляешь себе, на что это похоже — все время изображать на публике влюбленную парочку, а потом, стоит только добраться до дома — бац! Занавес упал, и меня как-будто больше нет!

— Что ж, значит, ты несчастна, — заключил Кристос. — Это я усек. И если ты его бросишь, то останешься на мели. Подумаешь, большое дело. — Он пожал плечами. — Кому нужны его бабки?

— А ты, черт побери, как думаешь? Нам!

— Гло…

— Я серьезно говорю! Ты разве не понял, что деньги нужны даже для того, чтобы дышать!

— Ага, но если развод означает, что ты остаешься на бобах, а тебе этого совсем не хочется, то какого хрена вообще это все обсуждать?

— Потому что есть другой способ! — голос Глории звучал мягко. — Мы можем получить наш пирог и съесть его!

Кристос по-прежнему держался начеку.

— Это каким же образом?

Обнаженное тело Глории прижалось к его телу, прикрытому одеждой. Она откинула голову назад и взглянула на любовника снизу вверх.

Кристос видел, как в глубине ее глаз играют странные огоньки, из-за выпивки зрачки казались размытыми. Но он заметил и кое-что еще, что-то твердое, непреклонное, вызывающее беспокойство и скрытое под блестящей поверхностью.

— Кто знает, что может случиться? — прошептала Глория. — А вдруг с Хантом произойдет несчастный случай!

От ее яростного пыла парня затрясло. Какое-то мгновение он просто смотрел на нее, не веря своим ушам. Когда он наконец смог говорить, его голос звучал с таким же ужасом, что отражался и на его лице.

— Что ты сказала? — хриплым шепотом переспросил Кристос.

По лицу Глории пробежала тень боли.

— Почему ты так ужасно на меня смотришь? Дорогой, в чем дело?

— В чем дело? — в ужасе спросил он. — Ты еще спрашиваешь? Боже мой! — Кристос прижал ладони к вискам и медленно покачал головой, словно пытаясь прийти в себя. — Да ты только послушай, что ты несешь! Ты что не понимаешь, что говоришь?

— Разумеется, понимаю, — мирно ответила Глория. — Поверь мне, я очень много размышляла над этим. Если бы существовал другой способ…

— Я не верю своим ушам! — Он выглядел изумленным, и его голос звучал так, словно перед ним разворачивался зрелищный и невероятно отвратительный спектакль.

— Дорогой, — уговаривала Глория, — ты ведь и сам понимаешь, правда? Это единственный выход…

И тут его гнев достиг точки кипения, и Кристос взорвался:

— Черт побери, Гло! Какое дерьмо ты пытаешься мне внушить? Это не единственный выход! — Глория отпрянула и вздрогнула от его неожиданной вспышки. — Так ты хочешь его отправить на тот свет? — продолжал Кристос. — Отлично! Отправляйся и принимайся за дело. Но я? Я не специалист по трупам. Усекла?

— Но… Но несчастные случаи происходят все время, — попыталась умаслить любовника Глория. — Мы всего только и должны помочь тому, чтобы один такой произошел…

Кристос схватил ее за плечи и сильно потряс.

— Такие несчастные случаи сами по себе не происходят! — проорал он. — По меньшей мере, я в них не участвую!

Женщина мило надула губки.

— Я просто хотела нам самого лучшего.

— А мне глубоко плевать, почему ты этого хочешь! — его голос вдруг успокоился. — Я тебе уже сказал. Убийства не по моей части.

Глория снова прижалась к нему, и Кристос почувствовал, как быстро и бешено колотится ее сердце.

— Он богат, Кристос! — прошептала Глория.

Он видел маленьких Кристосов, отражающихся в ее глазах, два его лица блестели, как новенькие монетки — золотые дукаты, которые только и остается подобрать. Подумал об этом и тут же закрыл глаза, чтобы избавиться от алчного видения.

Но все бесполезно. Сверкающие доллары с его изображением отпечатались на его роговице и танцевали веселый вальс под его сомкнутыми веками.

Золото! Стандарт благосостояния и власти. Универсальный символ всего того, что можно купить за деньги, что можно пожелать, из-за обладания которым люди убивали друг друга в течение тысячелетий.

Убивали?..

Кристос немедленно открыл глаза. Глория по-прежнему смотрела на него снизу вверх, с таким выражением, будто что-то просчитывала.

— Мой муж не просто богат, — шептала она голосом соблазнительницы, Ева, Далила и Саломея в одном лице. — Он даже не очень богат. Хант безумно, неприлично, супербогат! Дорогой, ты хоть представляешь себе, что это значит? Ты можешь себе вообразить притягательность такого состояния?

На самом деле он мог, но Кристос мудро придержал язык. Он не собирался распространяться насчет того, что выяснил в «Форбс» о семействе Уинслоу, или о том, что ему известно — завязки-то кошелька у старой леди Алтеи. Чем меньше, по мнению Глории, ему известно, тем для него лучше.

— Он стоит миллиарды! — выдохнула она. Ее глаза лихорадочно блестели. — Именно так, милый. Миллиарды! С заглавной «М».

— Я уже сказал тебе, — напряженно ответил Кристос, — убийство это не для меня!

Глория крепко обняла его.

— Да что с тобой такое? Только не говори мне, что боишься стать миллиардером!

— Черт возьми, конечно, нет. С чего мне бояться?

— Тогда что же тебя удерживает?

Кристос холодно взглянул в ее запрокинутое лицо.

— Да я просто не хочу закончить жизнь на электрическом стуле, — мрачно заявил он.

— Электрический стул! — хохотнула Глория. — Да это же курам на смех, милый! Мы же не идиоты! Мы все как следует спланируем, — ее голос стал мечтательным. — Ты только представь себе эти миллиарды и миллиарды долларов…

На какое-то мгновение Кристос отпустил тормоза и позволил попировать своему воображению. Просто с ума сойти, если подумать, что можешь позволить себе все, о чем мечтал, и многое из того, о существовании чего даже и не подозревал. «Роллс-ройсы», «феррари», «ламборгини». Личные самолеты, яхты и лимузины. Вертолеты. Шкафы ломятся от сшитых на заказ рубашек и костюмов. Особняки, пентхаусы, поместья на берегу моря. Слуги только и ждут твоих указаний.

Деньги, которые можно тратить.

Проклятье, деньги, которые можно прожигать!

Чувствуя, что он на грани, Кристос приказал воображению убираться на место.

Глаза Глории ярко блестели, как будто она вместе с ним совершила это путешествие в страну мечты.

— Ты можешь представить? — прошептала она. — Дорогой, только ты и я! Ты и я, и все эти прекрасные, прекрасные миллиарды! Если это не счастье, то что же тогда?

Кристос не ответил.

Да ему и не нужно было этого делать. Глория спрятала улыбку, понимая, что семя попало в благодатную почву. А пока и этого достаточно.

30

Репортеры почувствовали кровь.

Как только Дороти-Энн появилась на пороге зала для пресс-конференций, началось вавилонское столпотворение. Засверкали вспышки, ослепляя ее, обжигая глаза, оставляя отпечаток на сетчатке. Заурчали видеокамеры с темными зрачками объективов, микрофоны оказались у самого ее лица.

— Позвольте… Позвольте… — Сесилия Роузен проворно шла впереди, прокладывая дорогу сквозь толчею.

За ней по пятам шли Дерек Флитвуд, шести футов ростом, прилизанно-красивый, и Венеция, тоже высокого роста, само совершенство, сошедшее с подиума. Они образовывали защитный барьер по обеим сторонам Дороти-Энн, расталкивая толпу и сопровождая своего босса к пюпитру. Зажатая между ними Дороти-Энн казалась маленькой, бледной и невероятно хрупкой.

Но это не остановило журналистов, обрушивших на нее лавину вопросов.

Финансовый обозреватель из «Уолл-стрит джорнэл»:

— Мисс Хейл! Это всего лишь вторая ваша пресс-конференция. Неужели ваше появление связано с финансовыми трудностями, которые испытывает ваша компания? Ходят различные слухи по этому по…

Фотограф одного из телеграфных агентств:

— Мисс Хейл! Посмотрите-ка сюда…

Известный скандальными публикациями журналист из «Инкуайрер» с выговором лондонского кокни:

— Мисс Хейл! Есть ли еще новости о том, чем вызвано падение самолета вашего мужа…

Тонкий австралиец из популярного таблоида:

— Это правда, что вы подали в суд на тех, кто сделал самолет вашего покойного мужа…

Дороти-Энн старательно сохраняла сдержанное выражение лица. Она смотрела прямо перед собой, умело избегая пересечения взглядов, глядя на точку поверх голов окружающих ее людей. Этим приемом пользуются знаменитости, кинозвезды и члены королевских семей по всему миру, и этот трюк отлично помог Дороти-Энн. Даже очень внимательный наблюдатель не смог бы догадаться, какая буря бушует у нее внутри.

И гнев, спровоцированный журналистами.

«Как они смеют! — кричала она про себя, каждая словесная стрела пробивала доспехи ее достоинства. — Кто дал им право ломать столь для меня ценные стены, возведенные вокруг моей личной жизни? Неужели нет ничего святого?»

Это все, что могла сделать Дороти-Энн, чтобы не выдать того, как она оскорблена. Эти вопросы были сугубо личными и не заслуживали даже презрения. Эта… эта вседозволенность! Ведь не ради нее созывалась пресс-конференция.

Венеция почувствовала, как напряжена подруга.

— Не сорвись, дорогая, — прошептала она краешком губ. — Ради этого они на тебя и набросились.

Дороти-Энн глубоко вздохнула. С высоко поднятой головой она подошла к пюпитру из древесины фруктового дерева и встала за ним. На передней части пюпитра красовался логотип корпорации — большое стилизованное «X», а на стене у нее за спиной сияющие бронзовые буквы складывались в надпись «Хейл компани, Инк.».

Как только глава корпорации заняла свое место, защелкали затворы фотоаппаратов, засверкали вспышки, загудели направленные на нее видеокамеры. Дороти-Энн откашлялась и огляделась.

Представители прессы замолчали.

Она пожалела о том, что не послушалась совета Венеции. «Ведь я сейчас могла воспользоваться подготовленной речью, — в панике думала Дороти-Энн. — Я даже представить не могу, что должна говорить!»

И произнеся про себя молитву, она подалась вперед к группе микрофонов с символами CBS, NBC, ABC, CNN и «Фокс-5».

— Дамы и господа, — начала миссис Кентвелл, — благодарю вас за то, что вы бросили вызов погоде и присутствуете сегодня здесь. Я сразу же перейду к сути вопроса, но прежде чем начать, я бы предпочла прояснить некоторые минимальные недоразумения. Прошу вас, выслушайте меня.

Я слышала, как некоторые из вас называли меня мисс Хейл. Прошу вас запомнить, что я миссис Кентвелл. В отличие от моей прабабушки, основавшей корпорацию и сохранившей девичью фамилию, несмотря на замужество, я выбрала фамилию моего покойного мужа.

И с этим связано мое следующее замечание. — Дороти-Энн замолчала, от души желая, чтобы можно было вообще не касаться этой темы. Но она должна сказать об этом хотя бы для того, чтобы избежать боли в дальнейшем. — Вне всякого сомнения вам известно, что мой муж погиб четыре месяца назад в авиакатастрофе, унесшей еще три жизни. — Она услышала бормотание и заметила кое-где сочувственные кивки головой. Остальные журналисты внимательно слушали. Камеры стрекотали, ручки летали над блокнотами. — Нет нужды напоминать вам, что горе — это сугубо личное дело. — Дороти-Энн говорила негромко, чуть задыхаясь. — Поэтому я надеюсь, что вы с уважением отнесетесь к этому и поймете мой отказ отвечать на вопросы, связанные с моим покойным мужем и\или авиакатастрофой. Тем не менее я могу сделать исключение, чтобы ответить на один из специфических комментариев по этому поводу.

Я не веду никакой тяжбы и не собираюсь вести судебного разбирательства против тех, кто построил самолет. Одному Богу известно, откуда взялись такие слухи. Заверяю вас, что для этого нет абсолютно никаких оснований.

И кроме того, если некоторые таблоиды сообщают, что я вступала в контакт с инопланетянами и начинаю строительство сети межгалактических отелей, я надеюсь, что вы также не станете обращать внимания на эти истории. — Волна прокатившихся смешков сняла напряжение в зале.

«Ну что за девчонка!» — мысленно поаплодировала Венеция, стоящая рядом с Дороти-Энн, сложив на груди руки.

— Теперь, когда мы внесли некоторую ясность, — продолжала Дороти-Энн, — давайте перейдем к теме нашей встречи — трагической эпидемии сальмонеллеза в отеле «Хейл» и на курорте в Хуатуско, что находится в Оаксаке, Мексика.

Покопавшись в своей памяти, молодая женщина сумела вспомнить все, что знала, ясно давая понять, что не просто перечисляет факты, скрывая какую-либо информацию, и не изображает из себя «доброго» доктора, который преуменьшает опасную ситуацию.

— Неважно, кто окажется виновником, — продолжала она, — это непростительный случай. Для этого не может быть никаких оправданий.

Венеция взяла себя в руки. Она боялась того, что за этим может последовать. «Детка, — взмолилась она про себя, — почему тебе не замолчать, пока ты еще на плаву?»

А Дороти-Энн говорила:

— Раз это правда, и подобный несчастный случай произошел, ни корпорация «Хейл», ни я сама не собираемся преуменьшать серьезность этой трагедии. Это ужасно, и честно говоря, такого не должно было произойти.

Короче говоря, я несу за происшедшее полную ответственность. За это должен кто-то ответить, и этим человеком буду я.

Венеция закрыла глаза. «Черт, — в отчаянии думала она, — она все-таки сделала это! Настежь открыла двери для классического обвинительного судебного процесса, не говоря уж о множестве индивидуальных исков!»

Дороти-Энн закончила свою речь следующими словами:

— Дамы и господа, я поделилась с вами всей информацией, которой располагала до этого момента. Мы будем держать вас в курсе событий и дальше. А пока, если у вас есть вопросы…

Поднялся лес рук.

«Настало время задавать вопросы», — с сарказмом сказала самой себе миссис Кентвелл. И указала на хорошо причесанную брюнетку из АВС.

— Мисс Хейл. Простите, — репортерша поморщилась от своей оговорки, — я хотела сказать миссис Кентвелл…

— Все в порядке, — милостиво ответила Дороти-Энн. — Прошу вас, продолжайте.

— Миссис Кентвелл, вы всегда считали вопросом принципа держаться в стороне от глаз общественности. Не могли бы вы пояснить, что заставляло вас прежде избегать публики? И что именно заставило вас изменить свое мнение?

— Я могу это сделать, — ответила Дороти-Энн. — Превыше всего я всегда ценила свою семью и свое уединение. Именно в таком порядке. Разве это не достойная причина, когда мать во мне захотела защитить детей от взоров общества? Что ж, это не изменилось.

И тем не менее, наступило время, когда корпорация настолько разрослась, что ей стала грозить опасность превратиться в совершенно безликий, анонимный конгломерат. Именно это, как мне показалось, и происходило с компанией «Отели Хейл».

А наши гости заслуживают большего. Намного большего.

Таким образом, чтобы придать нашей фирме человеческий облик, я решила выйти из тени. В этом случае наши постояльцы могут быть уверены, что за все на самом деле отвечает живой и неравнодушный человек.

На лицах журналистов проступило своего рода уважение. Десятки рук снова взметнулись вверх.

Дороти-Энн выбрала журналиста из «Вашингтон пост».

— Миссис Кентвелл, — мужчина попытался нахмуриться, — вы упомянули о том, что вспышка сальмонеллеза не привела к смертельным случаям.

— Верно, — откликнулась Дороти-Энн.

— Но в декабре в Сингапуре во время вспышки болезни легионера смертельные случаи были…

— Семь смертей в «Отеле династии Хейл», — со вздохом мрачно подтвердила миссис Кентвелл. — Мне этого не забыть.

Венеция вздрогнула и подумала: «Ради всего святого! Зачем ей понадобилось называть точную цифру умерших? И что еще хуже, она упомянула полное название гостиницы, указанное в туристических проспектах».

А репортер из «Вашингтон пост» продолжал:

— И болезнь легионера и сальмонеллез — это бактериальные инфекции. Разве эти случаи не указывают на то, что санитарные проблемы в ваших отелях более серьезны, чем в других?

— Не обязательно. Нет. — Вместо того чтобы говорить громче, Дороти-Энн понизила голос. — По всему миру наши стандарты обслуживания, безопасности, санитарных условий и благоустроенности намного превышают общепринятые. На самом деле небольшое исследование с вашей стороны покажет, что от Антигуа до Зимбабве отели компании «Хейл» не имеют равных по всем этим категориям.

— Но это все-таки не ответ на мой вопрос, миссис Кентвелл. Возможно, мне следует сформулировать его иначе. — Репортер замолчал, постукивая пальцем по губам, как-будто в глубоком раздумье. — Миссис Кентвелл, в ваших отелях имели место две вспышки инфекционных заболеваний, спровоцированных бактериями. И все это с разрывом в три месяца. Вы не считаете это невероятным совпадением?

— Если честно, то да, считаю, — правдиво ответила Дороти-Энн. — И именно поэтому мы обратились к услугам нескольких независимых исследовательских лабораторий, чтобы они провели собственное расследование.

Венеция чуть было не застонала вслух. «Детка, да ты же теперь совсем, совсем открыта. — Негритянка гадала, сколько еще ей удастся все это выдерживать. — Честное слово, для порядочных людей должен существовать отдельный закон. Их нужно защищать, и в первую очередь от самих себя».

— Прошу прощения, миссис Кентвелл, я не уверен, что правильно расслышал. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы организуете собственное расследование? В дополнение к тому, что предпринимает Центр контроля над заболеваниями и местные власти?

— Совершенно верно. — Дороти-Энн с вызовом смотрела на него. — Я бы пренебрегла своими обязанностями, если бы поступила иначе.

— Почему? Разве у вас есть причины подозревать, что какие-то детали могут быть пропущены?

— Я этого не говорила. Тем не менее, именно я — несу ответственность за сотни тысяч постояльцев…

— Благодарю вас, миссис Кентвелл, — репортер улыбался.

В зале снова взметнулись руки. Дороти-Энн выбрала женщину из Ассошиэйтед Пресс.

— Миссис Кентвелл, я сама мать. Скажите мне, как мать матери, вы бы захотели, чтобы ваши дети останавливались в отеле «Хейл»? Или у вас бы возникли сомнения?

— У меня не будет сомнений, — прозвучал твердый ответ Дороти-Энн. — И более того, мы часто останавливаемся в наших отелях.

— Даже несмотря на две вспышки инфекции вы бы не стали бояться за своих детей? — настаивала журналистка.

— Почему я должна бояться? Пока за ними как следует присматривают, нет более безопасного места, чем отель «Хейл». Я твердо в это верю. Как мать, я никогда и ни за что сознательно не позволила бы себе подвергнуть риску здоровье и безопасность своих детей.

И снова руки жадно потянулись вверх. Дороти-Энн остановила свой взгляд на англичанине из лондонской «Таймс».

— Миссис Кентвелл, финансовые центры по всему миру бурлят слухами о неплатежеспособности вашей компании.

Они что?

Дороти-Энн подавила вздох. Она почувствовала, как свело желудок, словно в него вонзился невидимый кулак, а сердце, казалось, перестало биться. И все-таки, каким-то образом, несмотря на холодную судорогу страха, которая свела ее внутренности, молодой женщине удалось сохранить безмятежное выражение лица.

«Как это могло выйти наружу? — терялась она в догадках. — Об этом знает лишь горстка людей! — До нее дошло, что кто-то, вероятно, допустил утечку информации. — Но кто? И если такие слухи ходят, почему меня не предупредили?»

Но, разумеется, она знала, почему. Фредди всегда следил за ежедневными операциями во всей империи. Именно он держал руку на пульсе. Он встречался с банкирами и брокерами, наблюдал за сделками. Занимался всем этим, чтобы она могла сосредоточиться на «Общей картине».

Но Фредди ушел и из ее жизни, и из бизнеса, которым они занимались вместе. Ту позицию, которую он занимал в компании, предстояло заполнить. Но проблема состояла в том, что Дороти-Энн не могла найти в себе силы поискать замену. Как будто сделав это, она разорвет самую последнюю, окончательную, земную связь между ними.

Но теперь, отрезвленная последствиями, она осознала, насколько опасно близко к краю ее привело промедление. Она работала в вакууме, запустив и свои и его обязанности.

Да. Самое время взглянуть правде в лицо. Нравится ей это или нет, но место Фредди должно быть занято. И быстро. До того, как корпорации «Хейл» будет нанесен непоправимый вред.

А англичанин, между тем, продолжал:

— Согласно нашим источникам, корпорация «Хейл» сделала большой заем в конце восьмидесятых годов с тем, чтобы финансировать быструю — некоторые считают, слишком быструю — экспансию. Кроме того, поговаривают о том, что строительство «Иден Айл Ризорт» не только отстает от графика, но и тревожно превышает смету. Можете ли вы прояснить эти вопросы и, если возможно, пролить свет на нынешнюю вызывающую беспокойство задолженность вашей компании?

— Я могу попытаться, — сказала Дороти-Энн, — хотя, если откровенно, то наша компания является частной, и мы обладаем прерогативой — и это политика нашей фирмы — не раскрывать сведений о нашем финансовом положении перед публикой.

Но могу ответить на ваш вопрос об экспансии. Во-первых, вы должны учесть то, что мы стали очень разноплановой компанией. Отели — это только малая часть того, что входит в состав конгломерата. На самом деле из всех наших филиалов доходы от отелей составляют едва лишь…

Ее прервал писк сотового телефона. Он принадлежал репортеру из «Вашингтон пост».

«Этого только не хватало», — подумала Дороти-Энн, пронзая виновника свирепым взглядом.

Он ответил односложным «да», громко прозвучавшим в тишине, и это еще раз подчеркнуло его наплевательское отношение и к ней и ко всем остальным. Пока журналист слушал, казалось, что он надувается от удовольствия, как римский император, насладившийся обильной трапезой.

Дороти-Энн в гневе вскинула голову. «Наглый ублюдок», — с отвращением подумала она, нетерпеливо постукивая пальцами по полированной поверхности пюпитра. Женщина дождалась, пока он закончит разговор.

— Срочный звонок? — язвительно поинтересовалась она.

— Если честно, мэм, то да.

— Хорошо. — Последовала ледяная улыбка. — Мне бы не хотелось, чтобы вы его пропустили.

— На самом деле, — журналист доверительно сиял, играя с ней в кошки-мышки, — в ваших интересах было бы, чтобы я его пропустил.

— Ах так? — Ее брови взлетели вверх.

Зевнув, репортер сделал вид, что борется со скукой, но его глаза сверкали. Он собирался бросить бомбу.

— Это звонил, — мужчина небрежно развалился на стуле, голос сочился удовлетворением, — наш корреспондент в Хуатуско.

«О, нет! — Дороти-Энн вцепилась в края пюпитра побелевшими пальцами. — Господь милосердный, прошу тебя…»

— Судя по всему, один из ваших больных сальмонеллезом только что умер. Вы прокомментируете это, не правда ли?

На какое-то мгновение молодой женщине показалось, что пол уходит у нее из-под ног. Напряжение тисками сдавило ей лоб и затылок до такой степени, что казалось вот-вот треснет череп. Направленные на нее «юпитеры» сверкали, как прожектора, ловящие беглеца.

Ей пришлось заставить себя чуть наклониться к микрофонам. Она заговорила запинаясь, голос звучал устало и дрожал.

— Мой комментарий: пресс-конференция закончена.

Ее заявление встретил недовольный хор.

Она сказала:

— Мне действительно жаль, дамы и господа, но я должна немедленно вылететь в Хуатуско.

Туда ей хотелось отправиться в последнюю очередь.

— Благодарю вас, — закончила Дороти-Энн.

И Сесилия Роузен, Дерек Флитвуд и Венеция быстро вывели ее из зала.

— Господи Иисусе Христе! Никогда в жизни, никогда, я не чувствовала себя такой униженной!

Дороти-Энн взорвалась в тот самый момент, когда Сесилия Роузен закрыла звуконепроницаемые двери кабинета, и всего лишь спустя долю секунды после того, как молодая женщина раздраженно освободилась от доброжелательных рук Венеции и Дерека.

Они оба немедленно отпрянули и удивленно переглянулись.

— Но знаете, что я нахожу поистине удивительным? Знаете, что на самом деле выводит меня из себя?

Голос Дороти-Энн звучал напряженно и словно острым скальпелем рвал на куски благоуханную праздничную атмосферу загородного дома. Температура в комнате немедленно опустилась до уровня пронизывающего холода снежного дня на улице, и это заставило Дерека, Венецию и даже Сесилию прикусить язык. Ведь все они приготовились к тому, что после изнурительной пресс-конференции Дороти-Энн окажется без сил, и были уверены, что ее потребуется успокаивать.

А вместо этого перед ними стоял вождь, вышедший на тропу войны, появляющийся так же редко, как и гигантский метеор, несущийся навстречу земле, и настолько же нежеланный.

Теперь этот триумвират едва осмеливался дышать и осторожно посматривал на Дороти-Энн, меряющую шагами кабинет, наступая на вышитые коврики, расстеленные повсюду, руки вцепились в одежду на боках, щеки горят, словно на них нанесли боевую раскраску, походка быстрая, опасная, гневная, настоящий хищник из джунглей, выбирающий, на какую добычу наброситься сначала.

— Как же это так, — холодно спрашивала она, — представители прессы — да-да, репортеры! — лучше информированы о положении дел в компании, чем я? — Дороти-Энн яростно обернулась. — Кто-нибудь из вас может это объяснить?

Ее глаза по очереди буравили сотрудников.

Венеция и Дерек вздрогнули, но предусмотрительно промолчали. Сесилия, несмотря на первый шок, смотрела на своего босса с выражением кроткой скуки. Ей требовалось нечто большее, чем вышедшая из себя миссис Кентвелл, чтобы разрушить ее день.

— Само собой разумеется, — с горечью продолжала Дороти-Энн, — что последние несколько месяцев оказались далеко не тем, о чем я мечтала, и понятно, что после смерти Фредди я нуждалась в периоде адаптации. Тем не менее, теперь это не так, да я никогда и не была такой хрупкой и беспомощной, чтобы меня требовалось защищать от этого… этого до крайней степени печального… этого… этого ужасно тревожного и непростительного положения дел!

Не в силах устоять на месте, Дороти-Энн снова возбужденно зашагала по офису. Нервная энергия, гнев, решимость и недовольство рвались наружу, создавая почти видимое излучение.

— Господи!

Она прижала кончики пальцев ко лбу.

— Неужели это место настолько испортилось, что исполнительный директор, — ее голова резко дернулась вверх, словно Дороти-Энн хотела застать своих взятых в плен слушателей врасплох, — да, я говорю о себе самой, вынужден узнавать новости, — она глубоко вздохнула и договорила: — от представителей прессы!

Последовала глубокая тишина.

— Так вот что мы будем делать, — Дороти-Энн сурово смотрела на Дерека, Венецию и Сесилию, — то, что я считаю необходимым сделать — надо собрать срочное совещание. — Она мгновение молчала, потом резко сказала:

— Сесилия.

— Да, босс?

— Позвоните всем главам наших отделений. Очень срочно. Скажи им, что я собираю экстренное совещание.

— Хорошо, но я думала, что вы летите в Хуатус…

— Лечу, — оборвала женщину Дороти-Энн и свирепо улыбнулась. — Но я ведь не говорила, что полечу одна, верно?

Три пары глаз уставились на нее.

— Прекратите смотреть на меня так, словно я лишилась рассудка. Зачем мне терять время, если я могу превратить полет в брифинг?

— Ах, так! — Сесилия кивнула, достала из кармана маленький блокнот и ручку, которые всегда были при ней. Она раскрыла блокнот, щелкнула шариковой ручкой, нацелила ее на страницу и стала ждать.

— Я хочу, чтобы присутствовали главы всех подразделений, — продолжала Дороти-Энн. — Я повторяю, все. — Она как бы прокатала слово на языке. — Если у кого-то назначены встречи, очень плохо. Им придется отменить их или перенести. И мне все равно, даже если их ждут в Белом доме. Можете сослаться на меня!

— Хо-ро-шо, — откликнулась Сесилия.

— Единственным оправданием может служить только болезнь или пребывание в деловой поездке. В этом случае, следующий по рангу исполнитель должен присутствовать вместо шефа. Все должны принести дискетки с отчетами и цифрами. Паспорта им не понадобятся. Мы остановимся в Далласе, так что они смогут выйти. И еще. Сделайте так, чтобы один из наших «гольфстримов» ждал их там, чтобы доставить обратно, хорошо?

— Поняла.

Теперь, когда Дороти-Энн определила направление действий, она отвернулась к окну и посмотрела на снег, кружащийся в театральных вихрях. Порывы ветра бились в оконные стекла, раскачивали голые ветви деревьев, наполовину скрытых молочной стеной вьюги.

Дороти-Энн чувствовала, как ответственность чугунной плитой давит ей на плечи. Ей совершенно не хотелось лететь сквозь снег и совсем не требовалось такого живого напоминания о трагедии, происшедшей с Фредди. Но у нее нет выбора. Долг этого требует.

Если только аэропорт не занесло снегом…

Снова повернувшись лицом к комнате, она произнесла:

— Кроме Дерека и Венеции, присутствующих здесь и представляющих соответствующие отделы, я хочу видеть Берни Эпплдорфа и Арни Мэнкоффа. — Это были соответственно ревизор и адвокат компании.

Сесилия быстро стенографировала.

— Кто-нибудь еще?

— Дайте-ка подумать… Хизер Соулис из отделения «Каникулы в деревне», Пол Уикли из «Хейл Лайнз», Марк Ливай из «Сервис Индастриз»… — Дороти-Энн продолжала ходить, но уже медленнее, задумчиво постукивая пальцем по губам. — Кевин Армор из отдела недвижимости… Лана Валентайн из отдела таймшера… Трумэн Уивер из «ФЛЭШ»… Оуэн Берд из «Скай Хай Кэтеринг»… Курт Экерман из отдела особых проектов и Йоши Ямада из отдела инвестиций. Да, и Вильсон Каттани из «Школы гостиничного менеджмента». Записали?

— Ага. — Сесилия бросила взгляд на миссис Кентвелл. — Каким самолетом вы собираетесь лететь?

Дороти-Энн остановилась, на ее гладком лице появилось выражение мрачного юмора.

— На том самом, — сухо ответила она, — что некоторые местные шутники называют «Президентский Хейл».

Сесилия выглядела удивленной.

— Так значит, вы в курсе того, о чем говорят?

— Явно недостаточно, — отозвалась Дороти-Энн, — и именно поэтому я и организую эту встречу. А теперь принимайтесь за работу. Пусть самолет подготовят к вылету. И удостоверьтесь в том, чтобы все отделы были представлены.

Она посмотрела на часы.

— Мы взлетаем ровно через полтора часа. Дайте всем ясно понять, что тот, кого не окажется на борту, может начать читать объявления о найме на работу. Я ясно выразилась?

То, как Сесилия торопливо пошла к двери, было красноречивее слов.

— И еще одно, — вдогонку добавила Дороти-Энн.

Секретарша обернулась, держась за ручку двери.

— Да, босс?

— Мне потребуется распечатка звонков каждого отдела за последние двадцать четыре часа. Это срочно. До отлета.

— Вы ее получите. — Сесилия быстро вышла.

Венеция локтем толкнула Дерека.

— Эй, уважаемый. Нам бы тоже лучше поторопиться, — сказала она. — Если мы не хотим опоздать на самолет.

— Дерек! — окликнула Дороти-Энн.

— Да? — Он остановился.

Дороти-Энн снова подошла к окнам и стала смотреть на падающий снег.

— Есть что-нибудь новое о «Пан Пэсифик»? — спросила она. — Кто владелец банка? Каковы его фонды? Что-нибудь?

Флитвуд покачал головой.

— Пока ничего, — вздохнул он. — Частные банки — это просто сучки. А частные зарубежные банки хуже всех. Я все еще пытаюсь.

Миссис Кентвелл не отводила взгляда от снега.

— Лучше пытайся, — посоветовала она.

И подумала: «Намного лучше».

31

Немногие города так зависят от географических параметров, как Сан-Франциско. Занимая самый край полуострова, с трех сторон окруженный водой, он прикован к одному месту и не может выйти за эти рамки.

Совершенно естественно, что в подобной ситуации, недвижимость занимает ведущее место и оценивается соответственно. И также совершенно естественно, что его обитатели высоко ценят дома на одну семью, и счет идет на каждый квадратный дюйм.

В результате появился город, где на каждом пологом выступе высоких холмов угнездился сахарный кубик особняка.

И на Рашен-хилл это заметнее, чем где-либо еще. Там, вдоль почти вертикальных улиц, как будто сошедших с полотен Уэйна Тибо, выстроились дома на несколько семей, а между ними, в конце аллеи или лестницы расположились перепутанной мозаикой живописные особняки. До них можно добраться только по переплетению узеньких дорожек и ступенек, словно это кроличий садок из изысканных домов, и довольно часто, чтобы оказаться на нужном участке, приходится пройти через несколько чужих.

Но неизменным остается одно — миниатюрные садики расположены террасами и отлично ухожены, остающиеся внизу крыши скошены, чтобы оставить неиспорченной панораму, что начинается от переплетений моста Золотые ворота цвета киновари и горы Тамальпэ слева, проходит через скопление скалистых китов Алькатраса до огромного изогнутого Бей-Бридж и гористого Беркли там вдали, насколько только хватает взгляда.

Эмбер, чьи подозрения насчет того, что Кристос ходит от нее налево, заставили ее следить за ним, чувствовала себя как рыба, вытащенная из воды, когда пыталась остаться незамеченной. Не слишком-то это легкая задача, когда все окрестности с кажущейся небрежностью просто нашпигованы домами, стоящими бок о бок или почти на голове друг У друга.

Здесь не найти укромных местечек, где можно спрятаться, никаких теней, где слоняющийся без дела человек мог оставаться незамеченным. Окна вокруг заставляли девушку чувствовать себя выставленной на всеобщее обозрение, как будто все соседи начеку и следят за каждым ее движением.

Оставаясь внизу лестницы, Эмбер заглядывала наверх. Она смотрела, как Кристос, насвистывая мелодию и подбрасывая и ловя связку ключей, весело взбирался к четвертому по счету дому. Свежевыкрашенный в кремовый цвет двухэтажный коттедж с задернутыми занавесками. Верхний этаж нависает словно портик над маленьким садиком перед парадной дверью.

Эмбер дождалась, пока Кристос скрылся из вида.

Быстренько.

Слава Богу, что на ней кроссовки «Найк» на мягкой подошве. Она побежала вверх, перепрыгивая через две ступеньки, и рванулась вперед по усыпанной белым гравием дорожке. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Кристос входит в дом. Открывая дверь своим ключом!

Желтоватое лицо Эмбер застыло, рот искривился от пережитого предательства. «Так, так, так, — мрачно подумала она. То, что тебе известно…»

Вот и еще крошка информации, которую он утаивает.

«Все к той же старой ведьме, все в тот же вшивый отель!» Вот эти самые слова он произнес, отвечая на ее вопрос, куда это он направляется.

Ну, как же, вшивый отель! Что за мудак!

Эмбер медленно попятилась, на глаза предательски навернулись слезы, девушка гадала, какие еще разочарования припасла для нее судьба. Что ж, это она очень скоро выяснит. Не настолько Эмбер немая и беспомощная, как Кристосу нравится считать.

А пока у нее найдутся более неотложные дела. В частности, надо придумать, как же ей продолжать наблюдение в таком открытом месте. Если не считать нижней части холма, то повсюду, куда ни кинешь взгляд, окна и еще раз окна. И наверху тоже они. Окна с двух сторон. Никаких сомнений, из каждого окна за ней следят любопытные глаза.

А она тут стоит на виду…

Эмбер содрогнулась при мысли о собственной уязвимости. Она не могла вспомнить, когда ей еще доводилось чувствовать себя настолько неуютно, или так ясно осознавать, что она не на своем месте. В этом районе никто не наденет вытертые джинсы, красный топ в обтяжку и куртку «Ливайс». Удаляясь от коттеджа, Эмбер потрясла головой, разметав вокруг черные волосы до талии. Она быстро курила сигарету, ее глаза пытливо смотрели по сторонам.

Где бы ей устроиться… Где?

Шлеп! Звук закрывающейся двери, который ни с чем не спутаешь. Эмбер немедленно заглянула через опорную стену садика по соседству с коттеджем Кристоса, высотой доходящую ей до плеча. Не домик, а увитая бугенвиллеей шкатулка для драгоценностей. Маленький внутренний дворик, вымощенный плитками, кованая садовая мебель, можжевельник в больших напольных горшках из терракоты. И женщина с кейсом, деловая с виду, посмотрела на часы и рассержено выругалась. Явно опаздывает на встречу.

Эмбер почувствовала, как сердце забилось быстрее. Ей просто необходимо двигать отсюда. Немедленно, до того, как она вызовет подозрения.

И тем не менее, ее загипнотизировала утонченность незнакомки. То, как она аккуратно закрыла парадную дверь, проверила замок, убрала ключи в специальный кошелек, застегнула молнию, и только потом ее каблуки застучали по внутреннему дворику, а затем вниз по нескольким ступенькам, ведущим на дорожку.

Слишком поздно.

И Эмбер столкнулась с хозяйкой особняка лицом к лицу.

— Ох! — Та резко остановилась на последней ступеньке, посмотрела на Эмбер сверху вниз и брезгливо поморщилась, выражая недовольство нарядом девушки. — Вы здесь живете? — Растерявшись, Эмбер застенчиво мотнула головой в сторону соседнего коттеджа. — Ах так, вы одна из этих новых соседей. — Женщина вздохнула, потом, заметив, что Эмбер нервным жестом достала сигарету, нахмурилась. — Если вам так необходимо курить, — высокомерно фыркнула она, — будьте так добры не сорить. Нам здесь не нравятся сигаретные окурки.

С бледной улыбкой Эмбер кивнула и повернулась, делая вид, что направляется к своей двери. Только бы Кристос не выглянул в окно…

Услышав шорох гравия, Эмбер обернулась через плечо. Увидела, что женщина торопливо идет по дорожке, потом услышала стук ее каблучков по ступенькам, ведущим на тенистую аллею и дальше на улицу.

Ушла.

Эмбер прислонилась к стене, глубоко, с облегчением вздохнула и продолжала осматривать окрестности.

Где же спрятаться, где спрятаться…

И тут ее словно током ударило. Ну конечно! Где же ей найти лучшее место? И замечательнее всего то, что любой из тех, кто сует нос в чужие дела и смотрит в окно, видел, как она говорила с этой женщиной! Соседи решат, что они в дружеских отношениях…

Эмбер торопливо вернулась и поднялась по каменной лестнице, ведущей к дому женщины. На патио стоял круглый стеклянный стол, из середины которого поднимался свернутый зонтик от солнца.

Она оценивающе взглянула на него. Если раскрыть зонт, поставить его под правильным углом, то он прикроет ее от глаз обитателей коттеджа, и она все-таки сможет наблюдать.

Великолепно.

Девушка мгновенно раскрыла зонт, установила его, уселась и закурила. И ощутила извращенное удовольствие, стряхивая пепел на вылизанные плитки. Туда же отправился и бычок, который она раздавила каблуком.

У этой сучки с кейсом будет нервный припадок.

Да плевать она хотела. Эмбер не собиралась тут ошиваться слишком долго.

Пока она ждала, девушка вдруг осознала, какой пейзаж открывается перед ней. Он никуда не исчезал, разумеется, но никогда не производил на нее никакого впечатления. А теперь, словно потихоньку сложились все кусочки и фрагменты незаконченной головоломки, и окружающая панорама развернулась перед ней во всей своей совершенной красоте, от которой захватывало дух.

Люди в самом деле так живут.

Эта мысль взорвалась в ее мозгу словно откровение.

Такое бывает только во сне или в кино, только не наяву.

Именно так мне хотелось бы жить!

Последняя мысль поразила девушку, и даже более того, ведь она никогда серьезно об этом не думала, во всяком случае, не считала подобное реальностью.

Но вид был настолько вдохновляющим, что по крайней мере в это мгновение ничто не казалось невозможным.

Это было невероятным, эта залитая солнцем панорама из садов и крыш, перетекающая с одной террасы на другую, совершенно другая галактика по сравнению с грязными улицами, кричащими вывесками клубов со стриптизом, станциями Грейхаунда и лачугами из ее собственного мира и — возможно ли это? неужели это правда? — да, настало время признать — по сравнению с ее убогим существованием!

Забавно, она никогда не считала свою жизнь убогой. Но это до того, как ей стало от чего оттолкнуться и с чем сравнить. И теперь контраст был очевиден.

Эмбер наблюдала за праздно жужжащими пчелами, рядом села колибри — до нее можно было дотронуться рукой — и унеслась прочь. Над головой в солнечном небе парили чайки. Эмбер чувствовала, как мир вокруг нее расширяется, становится больше, эластично растягивается, и все только для того, чтобы сжаться обратно, при резком звуке женских шагов, вонзившемся в ее сознание.

«Вот черт! Сука! — подумала Эмбер. — Она вернулась!» Девушка вскочила на ноги, оглянулась, отчаянно ища, куда бы спрятаться…

Нет, не та сучка.

Облегчение отозвалось в теле Эмбер почти физической болью. Онемевшая, она медленно, неловко опустилась обратно в свое кресло.

Проходившая мимо женщина оказалась удивительно красивой, с высокими скулами и волосами цвета норки до плеч. Тонкая, как фотомодель, отлично накрашена, в дорогом бирюзовом пальто, в туфлях на высоких каблуках в тон, с бирюзовой сумочкой из кожи ящерицы в руке. Золото и бриллианты сияли в ушах, на запястьях, на пальцах, и казалось, что она двигается в невидимом облаке дорогих духов.

У Эмбер немедленно возникла мысль: «Так вот что значит выражение „дорогой запах”».

Девушка подалась вперед, убрала в сторону свисающую бахрому зонта и увидела, как женщина остановилась, отодвинула в сторону камень в стене и выудила из отверстия связку ключей. Потом, поставив камень на место, она скрылась под нависающей крышей соседнего коттеджа.

Соседнего коттеджа…

Понимание того, кто эта женщина, ножом вонзилось в сердце Эмбер.

«Та же самая старая ведьма», — так сказал Кристос.

Эмбер вдруг ощутила, что задыхается, словно сам воздух таинственным образом испарился. Девушка задышала чаще, хватая ртом большие глотки, но воздух отказывался поступать в ее легкие. Ее грудь, удерживаемая обтягивающим красным топом, поднималась и опадала конвульсивным движением. Ее мир затопили боль и ярость в одинаковой пропорции, превращая жизнь в агонию.

Она моргнула, услышав, как открывается дверь коттеджа и звучит знакомый голос:

— Эй! — Эмбер отпрянула и сложилась почти пополам, словно ей нанесли смертельную рану кинжалом. — Детка, ты опоздала… Господи, дорогая, ты заставила меня волноваться…

— Волновался? Ты? Ах, любимый! — рассыпался звонкий смех, явно оборванный поцелуем.

Любимый?..

Слеза застилали глаза Эмбер, она задыхалась, как астматик. «Нет, — кричала она про себя. — Нет, нет, нет, нет, нет!»

«Вшивый отель… Старая ведьма… Детка… Дорогая… — Ее руки вцепились в подлокотники кресла. Лживый ублюдок! Та же самая старая ведьма!»

Хлопнула, закрываясь, дверь соседнего коттеджа. Эмбер не могла больше скрывать мучившую ее жестокую боль. Она заполняла все ее существо, словно коварный ядовитый газ. Сотрясаясь от беззвучных рыданий, она уронила голову на руки, зарываясь лицом в рукава джинсовой куртки. Подружка Кристоса рыдала молча, но это не уменьшало силы рыданий.

Обманута.

Боль жгла ее огнем.

Вшивый отель… старая ведьма.

Ложь! Одна только ложь!

И сколько еще неправды скрывается здесь, просто ожидая своего часа выйти наружу? Сколько еще он специально скрывает от нее? А, может быть, именно в это мгновение он плетет заговор, собираясь скрыть от нее все?

«Мы с тобой пара, детка. Динамичный дуэт».

Как часто повторял Кристос эти слова, а сам намеревался сыграть соло?

Господи, да он же должен считать ее дурой! Настоящим слабым игроком.

Значит, вот кто я? Коврик у дверей?

Она дрожала, ее сотрясали спазмы, словно сама земля сбилась с курса и содрогается от тектонических разломов. И среди этого кошмара Эмбер вполне могла представить, что происходит за соседней дверью. Они срывают друг с друга одежду, обнаженные борются!..

На нее накатила волна тошноты, а за ней навалилась ослепляющая ярость, грозящая поглотить ее.

Боже мой, они занимаются этим прямо сейчас, за соседней дверью! А когда наступит день расплаты, Кристос и не подумает делиться с ней пятьдесят на пятьдесят, как они договорились.

Нет уж, мистер. Он планирует оторваться, просто взять и сбросить Эмбер со счетов.

Чтобы это понять, не за чем быть Эйнштейном.

Кристос, он дерьмо, ладно.

Настоящее дерьмо, самой высшей пробы!

Слезы у Эмбер кончились, но она все еще всхлипывала. Наконец рыдания стихли, дыхание выровнялось, и она подняла голову. Ее глаза покраснели, под ними проступили синяки, в них поселилась боль. Лицо опухло и испачкалось, и из-за слез все вокруг нее покрылось водянистыми, бело-голубыми пятнами.

Кристос.

Лицо Эмбер посуровело, она провела пальцами по своим длинным волосам, заводя их шелковистые черные пряди за уши.

Стоило ей только подумать о нем, и ее гнев разгорелся с новой силой.

Что ж, с ним она разберется. Обслуживать телку это одно. Но когда телка оказывается сногсшибательной миллионершей, а приятель пытается надуть свою подружку и партнера, тогда — глаза Эмбер превратились в щелки — прощай, Чарли!

Она выловила помятую сигарету из изломанной пачки и дрожащими пальцами зажгла. Вдохнула резкий дым в легкие и, выдохнув, смотрела, как его уносит ветер.

Девушка быстро курила, раздумывая, как ей следует поступить.

Пойти туда и все высказать им в лицо? Может быть, заложить Кристоса? Или подождать и встретиться с ним наедине?

Или лучше все-таки…

Гммм.

Следует ли ей притвориться? Сделать вид, что она ни о чем не подозревает, и еще последить за ним? Посмотреть, что она еще сможет обнаружить?

Эмбер горько улыбнулась.

Действительно, почему бы не подержать рот на замке, а глаза нараспашку? Следить за ним будет нетрудно, если он убежден, что у нее проблема с мозгами. Кроме того, вполне вероятно, что этот парень уже где-то припрятал пачечку наличных.

В таком случае, только в ее интересах еще немного пошпионить. Тогда, если Эмбер правильно разыграет свои карты, она сможет заставить его поделиться с ней.

Отдать ей ее честно заработанную долю.

Эмбер подалась вперед, отвела в сторону бахрому зонта и посмотрела на коттедж.

— Хочешь сыграть не по правилам? — прошептала она, глядя в том направлении. — Что ж, мы оба можем играть в эту игру!

Она отпустила оборку и задумалась о том, где бы ей еще пересидеть. Надо дождаться, пока Кристос выйдет и последовать за ним… куда угодно.

Нет, решила она. Для одного дня она узнала достаточно. Еще одно предательство ей и в самом деле не переварить.

Эмбер совершенно этого не хотелось, но настало время покинуть это райское местечко и отправиться в их крысиную ловушку в Тендерлойне. Можно притвориться, что провела там целый день.

Или что-нибудь еще. Она посмотрит, как получится и сыграет соответственно.

Но прежде чем уйти, Эмбер сделала нечто, совершенно ей не свойственное. Она опустилась на четвереньки, собрала все измятые окурки и рукавом вытерла следы пепла и крошки табака.

«В конце концов, — сказала она самой себе, — какой смысл иметь что-нибудь красивое, если об этом не заботиться?»

32

Точно так же, как домашние хозяйки просчитывают возможную экономию, поворачивая на минимум термостат и вырезая купоны, обещающие скидку, так и исполнители высокого ранга могут просчитать стоимость самого ценного своего товара — времени. Если, к примеру, менеджер отвечает за работу отделения с валовым годовым доходом в десять миллионов долларов, следовательно, его или ее рабочее время оценивается в пять тысяч долларов в час. И если тот же исполнитель тратит около тысячи часов в год на путешествия самолетом, задержка рейса или его отмена в совокупности с расписанием коммерческих авиалиний могут обойтись в очень кругленькую сумму.

И здесь в действие вступает корпоративная авиация.

Благодаря авиалайнерам компании, занятый делами по горло исполнитель может сесть в самолет там, где пожелает, и тогда, когда это требуется, сразу же взлететь, достичь цели назначения, не тратя лишнего времени, заняться делом и тут же улететь, без всех этих сжирающих время и деньги ожиданий и задержек.

И что еще более важно, все время полета можно заниматься делом, ни на что не отвлекаясь.

Подобно многим крупным корпорациям, компания «Хейл» содержала собственный флот воздушных птиц. В него входили одиннадцать бортов — до гибели Фредди их было двенадцать: от винтовых самолетов (двухмоторные «Кинг Эйр» и пара вертолетов «Белл Джет Рейнджер») до маленьких реактивных «Лир-35», реактивных средней величины «Ситэйшн-II» и настоящих гигантов (оба «Гольфстрим-V»), способных долететь без посадки из Нью-Йорка в Токио и при этом сэкономить топливо.

Но гордость флота, как и приличествует исполнительному директору, принадлежала Дороти-Энн. После того как старый «Боинг-727-100», служившей прабабушке, отправили на пенсию, она купила прямо с завода новехонький «Боинг-757-200». Несмотря на то, что шутники прозвали его «Президентским Хейлом», флагман воздушного флота корпорации был чрезвычайно экономным для своего размера (при наличии всего двух двигателей расход горючего был относительно скромным) и, так как его оснастили электронными системами, настоящим произведением искусства, в кабине пилотов работали всего два человека. К тому же дальность полета у него равнялась 3200 милям, а этого достаточно, чтобы без остановки перелететь через Атлантику и даже дальше.

Отделанный и снабженный всем наподобие яхты, «боинг» с одной стороны представлял собой деловой командный центр, а с другой — летающий дворец. Вытянувшись на 155 футов от носа до хвоста, самолет был разделен на три части.

Первая треть состояла из кабины пилотов, туалета и маленького пассажирского салона с четырьмя рядами откидывающихся кресел как в обычном салоне первого класса. Всего их было двадцать четыре. Здесь же начинался узкий коридор, ведущий назад, вдоль того борта, по которому располагались двери, очень похожий на коридор в вагоне поезда, с дверями, как в купе, ведущими в два маленьких офиса и несколько компактных кают для гостей.

В средней части разместился центр спутниковой связи, кухня, где готовили полуфабрикаты, большой конференц-зал, который также использовался как столовая, и личный кабинет Дороти-Энн.

И здесь коридор кончался, потому что в последней трети разместились личные апартаменты Дороти-Энн. Они включали в себя просторную гостиную и отдельную спальню. Обе комнаты протянулись во всю ширину самолета. Эти помещения были щедро декорированы в тонах земли — бежевом, коричневом, желтовато-коричневом, красновато-коричневом и черном. Палитру, придуманную Коко Шанель, без всякого стеснения позаимствовала и усовершенствовала Дороти-Энн.

В гостиной расположилось множество сделанных на заказ диванов и кресел, обитых замшей и бархатом с высоким ворсом и умело снабженных убирающимися ремнями безопасности. Нажатием кнопки можно было задвинуть или отодвинуть стенные панели, привезенные с Коромандельского побережья Индии, протянувшиеся по всему фюзеляжу и скрывающие оба ряда иллюминаторов.

Другие кнопки приводили в действие внутреннюю связь, спрятанные телевизионные экраны, стереосистему последнего поколения и реостаты наклоненных вниз ламп с хрустальным ободком, распространявших небольшие озерца света. Здесь же стоял многоцветный деревянный олень, навсегда привинченный к полу, пасущийся на ковре в вечном блаженстве, явно не подозревающий о королевской охоте. На переборках в другом конце салона разместились редкие деревянные позолоченные резные панели в стиле арт-деко, созданные Жаном Дюамелем, изображающие Диану-охотницу с луком в руке среди зарослей стилизованных листьев.

Денег здесь не пожалели, о комфорте не забыли.

Роскошный, очень пушистый ковер на полу, на каждом столике углубления, чтобы удерживать напитки во время болтанки. Добавочный слой звукоизоляции приглушает гудение моторов, превращая их в сдержанный шепот, и множество воздухозаборников обеспечивают отличную вентиляцию, поставляя свежий, а не уже циркулировавший воздух извне.

Спальня, выдержанная в тех же тонах, что и гостиная, являлась гордостью этих апартаментов. Здесь расположилась королевских размеров кровать, накрытая атласным покрывалом цвета устриц, а по ее бокам разместились позолоченные столики. Те же панели из короманделя и встроенные туалетный столик, телевизор с большим экраном и видеомагнитофон. В огромных шкафах найдется все на любой случай, приземлитесь ли вы в тропическом раю, или появитесь на балу в «Ритце», или окажетесь в минусовой температуре Гренландии.

Примыкающая ванная комната скрывала множество позолоченных кранов с отделкой из горного хрусталя, биде и душевую кабину, которую можно было превратить в горячую сауну.

И в довершение всего что-то особенное витало в воздухе.

Во время взлета Дороти-Энн оставалась в своих апартаментах и держала закрытыми экраны из короманделя, словно пыталась отгородиться от снежного мира за окном и сосредоточиться на распечатке отчета деятельности компании «Отели Хейл» за последние двадцать четыре часа.

Она ощущала головокружение, почти физическое недомогание и панику, пока самолет несся по взлетной полосе и словно по ступеням поднимался в воздух. Ощущение от того, что она покидает землю и вдруг становится птицей казалось неестественным, оно лишь усугубляло ее осознание того факта, что только хрупкие металлические крылья и мощность двигателей отделяют движение вперед от…

«Нет! — твердо приказала Дороти-Энн самой себе. — Я не должна на этом зацикливаться».

Крепко зажмурившись, она вцепилась одной рукой в подлокотник кушетки, а другой смяла замшевую подушку. Ее прошиб холодный пот, молодая женщина хватала ртом воздух.

С момента катастрофы с ее мужем, всякий раз при взлете и посадке Дороти-Энн чувствовала себя обреченной. Единственным исключением стали перелет из Сан-Франциско в Аспин и оттуда в Нью-Йорк с гробом Фредди.

Оба раза доктор давал ей транквилизаторы.

А сейчас Дороти-Энн повторяла слова Франклина Делано Рузвельта, что превратилось у нее в привычку: «Единственное, чего нам следует бояться, это самого страха… Единственное, чего я должен бояться, это сам страх…»

Дороти-Энн гадала, понимает ли кто-либо, какой ужас она испытывает теперь перед полетами. Или другими словами, насколько она боится жизни.

Теперь нет ничего, что могло бы меня напугать. Все остальное это просто действие.

Ее удивляло то, что никто этого не видит.

Но с другой стороны, как они могли? Она никогда не давала им ни малейшего шанса.

Вот как сейчас. Сославшись на то, что ей хочется побыть одной, Дороти-Энн заперлась в своем отсеке и останется здесь до тех пор, пока не пройдет пик чувства раздражения и страха, пока не нормализуется дыхание.

Пока Дороти-Энн боролась со своими страхами в хвостовом отсеке самолета, Венеция и Дерек, занявшие одну гостевую кабину, еще раз просматривали отчеты своих отделов на портативных компьютерах.

Этим же занимались и остальные пассажиры, утонувшие в кожаных креслах в передней части самолета. Они либо перелистывали отчеты, либо внимательно смотрели на экраны своих компьютеров, подобно студентам накануне экзамена.

Все, кроме Сесилии.

Как только «боинг» по диагонали прорвался сквозь снег и плотную завесу облаков, она отстегнула ремень безопасности, встала и торопливо прошла в середину самолета, чтобы проверить конференц-зал, где два стюарда уже занимались убранством стола.

Взгляд поклонницы совершенства провел быструю визуальную инспекцию. Портативные компьютеры, калькуляторы, ручки, блокноты. Чашки и блюдца. Сверкающие хрустальные резные бокалы, бутылки с минеральной водой «Эвиан». Все стоит по линеечке напротив четырнадцати мест за сверкающим раздвижным столом из полосатого дерева.

Рядом с ней возник Оберто, главный стюард в белых перчатках.

— Все ли вас устраивает, мисс Роузен? — вежливо поинтересовался он.

Хотя официально самолет считался его вотчиной, мужчина склонялся перед ее верховным суждением, когда дело касалось конференц-зала и офисов на борту.

Сесилия еще раз огляделась и быстро кивнула.

— Да, Оберто, благодарю вас.

— Должен ли я сейчас проводить сюда пассажиров?

— Да, спасибо, — отозвалась Сесилия. — Но я лично приглашу мисс Флуд и мистера Флитвуда. Как только все рассядутся, вы можете позвонить миссис Кентвелл и сказать ей, что мы готовы, если готова она.

— Хорошо, мэм. — Стюард вышел и направился в переднюю часть самолета.

В это мгновение самолет прорвался сквозь облака, и солнечный свет — яркий, ослепительный, доставляющий удовольствие — ворвался в иллюминаторы. Отвлекшись на минутку, Сесилия подошла к ближайшему из них и посмотрела наружу. Небо в точности повторяло оттенок синевы на веджвудском фарфоре, а ватное покрывало внизу выглядело не только невероятно белым и воздушным, но незапятнанно, безукоризненно чистым и пушистым.

Потом, не теряя больше времени, секретарша отправилась звать Дерека и Венецию. Вернувшись, она стояла в стороне, пока обремененные кейсами и папками пассажиры входили в салон.

Сесилия смотрела, как они занимают те же самые места, что заняли бы в конференц-зале компании «Хейл». Берни Эпплдорф и Арни Мэнкофф разместились рядом с местом во главе стола. Дерек и Венеция заняли следующие два. Затем Йоши Ямада, Курт Экерман и Кевин Армор. Хизер Соулис и Оуэн Берд. Марк Ливай, Трумэн Уивер и Лана Валентайн.

Плюс два новых лица. Красивый темнокожий исполнительный директор по имени Марвин Шорт, заменяющий Пола Уикли, и Карен Йи, невероятно миниатюрная и невероятно хорошенькая американка азиатского происхождения, присутствующая вместо Вильсона Каттани.

Сесилия подсказала им, какие места заняли бы их отсутствующие боссы. А пока все раскрыли кейсы, достали распечатки и отчеты, вставили дискетки в портативные компьютеры.

С ручками и блокнотами наготове мисс Роузен заняла место сбоку.

В дверях вновь показался Оберто.

— Я только что говорил с миссис Кентвелл. Она просила передать вам, что задержится еще на несколько минут.

Раздался всеобщий вздох облегчения. Это спешно созванное совещание и так всех достаточно напугало, но отсрочка, данная Дороти-Энн, позволяла еще немного подготовиться, хвала Господу!

Дороти-Энн появилась десять минут спустя с плотной стопкой распечаток под мышкой. Она выглядела настолько выше всех по положению, занимая командный пост, настолько в высшей степени спокойной, холодной и собранной, что никому бы и в голову не пришло, что эта же женщина во время взлета заперлась у себя в гостиной и была всего лишь никчемным комком нервов.

За столом послышалось шуршание, все — и мужчины, и женщины — быстро встали.

— Прошу прощения, что заставила вас ждать, — извинилась Дороти-Энн, выкладывая на стол гору распечаток. — Пожалуйста, садитесь.

Она заняла место председателя во главе стола и подождала, пока стюард разольет кофе из серебряного кофейника в чашки. И только когда он вышел, плотно прикрыв за собой дверь, миссис Кентвелл начала совещание.

— Во-первых, я хочу поблагодарить вас всех за то, что вы собрались здесь так быстро, — сказала она, оглядывая присутствующих. — Я приношу свои извинения за все те неудобства, что вероятно вам причинила. И все-таки я надеюсь, что вы оцените важность этой встречи. — Она помолчала, сделала глоток черного кофе и поставила чашку обратно. Дороти-Энн чуть нахмурилась. — Я вижу два лица, которые мне едва знакомы.

Первым заговорил молодой негр:

— Я Марвин Шорт из компании «Хейл Лайнз», миссис Кентвелл.

Дороти-Энн не отпускала его взгляд:

— А мистер Уикли…

— Инспектирует одно из судов, мэм.

— Ах так? И что же это за судно?

— «Хейл Холидэй».

Дороти-Энн задумалась.

— «Холидэй»… «Холидэй»… Поправьте меня, если я ошибаюсь, — медленно произнесла она, — но разве не это судно курсирует обычно по западной части Карибского моря?

— Да, мэм.

— Десятидневные круизы из Форта Лаудердэйл, если я не ошибаюсь. И на сколько дней уехал мистер Уикли?

Молодой человек неловко засопел.

— На десять дней, мэм.

— Ах так. Вы хотите сказать, что он в отпуске.

— Нет, мэм. Он сказал…

— Меня не интересует, что сказал мистер Уикли. — Голос Дороти-Энн зазвучал чуть холоднее. — Мне кажется, я все поняла. Он наслаждается десятидневным круизом в рабочее время. Ведь так все обстоит на самом деле, верно?

Марвин, выдерживая пристальный взгляд миссис Кентвелл, от всей души желал быть где-нибудь еще — даже Томбукту было бы предпочтительнее, — только бы не стоять именно здесь и именно сейчас.

Чувствуя его неловкость, Дороти-Энн пожалела молодого человека. «Бедный мальчик, — подумала она. — Это же не его вина».

«Но он и не мальчик, — напомнила Дороти-Энн самой себе. — По-юношески красив, да, но ему уже за тридцать».

— Что ж, это достаточно легко будет проверить, — заметила миссис Кентвелл.

Она нагнулась и включила стоящий перед ней компьютер.

Практически мгновенно на экране появились графические узоры всех цветов радуги. Ее пальцы летали по клавиатуре, она легко набирала ключи, умело входя в меню, субменю, подразделения и категории.

— Вот «Хейл Лайнз», — бормотала она, вызывая нужный файл на экран. — А теперь «Холидэй»… — Дороти-Энн набрала следующую команду. — Вот оно. Шестьдесят семь тысяч тонн, и так далее, и так далее… По расписанию должно прибыть на Барбадос завтра утром. А теперь заглянем в список пассажиров… — Она быстро пробежала по нему, минуя две тысячи размещенных по алфавиту фамилий, потом замедлила движение. С, Т, У. — Ага, — произнесла она. — Нашла. Уикли, Пол, мистер. — Убрав палец с клавиши, Дороти-Энн откинулась в кресле и смотрела на информацию, обвинительно сияющую с экрана. — Пересекается с мисс Трэйси Химмель, — громко прочитала она, — код цены С4631, что является аналогом официальных счетов. Апартаменты на самой верхней палубе с личной верандой… — Она недовольно покачала головой. — Он явно любит роскошь, этот наш шаловливый мистер Уикли.

Марвин Шорт едва мог усидеть в кресле, изо всех сил желая стать невидимкой.

— Трэйси Химмель… Трэйси Химмель… — громко произнесла Дороти-Энн. Она побарабанила ногтями по блестящей крышке стола. — Где же я слышала это имя раньше?

Она вопросительно взглянула на Марвина, неуютно заерзавшего в кресле.

— Она служащая?

Шорт надул щеки, задержал воздух и медленно выдохнул.

— Вам нечего беспокоиться о нарушении верности, мистер Шорт. Вы не доносите на своего босса. Он сам во все это вляпался. Я задала вам прямой вопрос и жду честного ответа.

Сглотнув, Марвин с несчастным видом вымолвил:

— Это его секретарша.

Дороти-Энн, не любительница пикантных ситуаций, скорчила презрительную гримаску.

— Я понимаю, — произнесла она. — Да, я очень хорошо понимаю.

Молодая женщина почувствовала недовольство этой банальной грязью, неприятной обыденностью ситуации, когда начальник делает вид, что отправляется в деловую поездку, чтобы закрутить роман со своей секретаршей. Разве можно быть таким неоригинальным? Но стоит ли ей удивляться? Романы на службе, пусть их никто и не поощряет, древние как мир.

«Но щеголять подобным поведением? — размышляла Дороти-Энн. — Использовать компанию и делать из меня идиотку!»

И все-таки она дрогнула перед тем, что от нее требовалось — выгнать человека, который сам это спровоцировал. Подобно преданному профессии хирургу, миссис Кентвелл не испытала ни малейшего удовлетворения, обнаружив злокачественную опухоль. Как раз наоборот. Черт побери, если бы ее не оказалось, не потребовалось бы хирургическое вмешательство!

Но разве у нее оставался выбор?

«Он не оставил мне выбора, — мрачно решила Дороти-Энн. — Мне придется разобраться с ним для примера остальным. Если я этого не сделаю, то меня станут считать слабым игроком, и другие воспользуются ситуацией»

Да. Она должна задушить это в зародыше. Немедленно, пока все еще свежо.

— Сесилия, — утомленно заговорила Дороти-Энн. — Приготовьте уведомление об увольнении. Мистер Уикли уволен немедленно. И он и мисс Химмель должны сойти на берег на Барбадосе. Как только я поставлю свою подпись, сразу же отправьте приказ факсом на «Холидэй».

Сесилия сделала пометку в своем блокноте.

— Будет исполнено.

— Также подготовьте отдельный факс корабельному казначею. В нем должно ясно оговариваться, что мистеру Уикли отныне запрещено подписывать что бы то ни было на борту. Это относится также к счетам из бара и казино. — Она поджала губы. — Этот господин и так насладился всеми льготами, до которых только сумел добраться.

— Я об этом позабочусь, — кивнула секретарша.

— Да, и проверьте в отпуске ли мисс Химмель. Если нет… Ладно будем надеяться, что в отпуске, ради ее же блага.

— А как насчет корпоративных кредитных карт мистера Уикли?

— Я рада, что вы мне напомнили. Закройте их. Немедленно.

— Хорошо.

Покончив с неприятным делом, Дороти-Энн сосредоточила свое внимание на женщине азиатского происхождения.

— А вы…

— Карен Йи. Из «Школы гостиничного менеджмента».

— Я так понимаю, что мистер Каттани не смог приехать?

— Нет, мэм. Он в Слоун-Кеттеринг.

— Слоун-Кеттеринг! Великий Боже! Я и не знала, что он болен!

— Не он, это его жена Она проходит лечение по поводу рака желудка.

Дороти-Энн поморщилась, воспоминание о ее раке яичников было еще слишком свежим.

— Как у нее дела?

Карен Йи вздохнула:

— Боюсь, что не слишком хорошо. Они делают все, что могут, но… — девушка выразительно пожала плечами.

Дороти-Энн кивнула. Другими словами, на выздоровление надеяться нечего.

— Я понимаю, — негромко сказала она. — Сесилия, проследите, чтобы послали два букета. Один от компании, другой от меня лично. — Потом миссис Кентвелл снова повернулась к Карен. — Хватает ли нашей медицинской страховки на ее лечение?

— Я… Я, честно говоря, не уверена…

— Выясните. И немедленно сообщите мне.

— Да, мэм. Не сомневаюсь, что мистер Каттани оцени…

Дороти-Энн прервала ее, откашлявшись.

— Мы потеряли достаточно времени. — Она положила руки ладонями на стол и огляделась. — Давайте приступим к делу.

33

Дождь барабанил по крыше машины. Шериф Отис Мосби вглядывался в темноту сквозь исчерченные полосами полукружья, расчищенные дворниками. Красные мигалки многочисленных автомобилей аварийных служб отражались на мокрой мостовой обычно спокойного участка 18-го шоссе приблизительно в тридцати пяти милях от Атланты, недалеко от Зебулона, штат Джорджия. Уже темнело, и ночь окрасилась багровым мерцающим цветом преисподней, как будто включили светомузыку в каком-нибудь дьявольском танцклубе.

Перебранка доносящихся неизвестно откуда голосов и потрескивание статического электричества от множества приемников лишь усугубляли нереальность происходящего.

Если не считать его собственного автомобиля, шериф Мосби видел патрульную машину своего помощника, «скорую помощь», пожарную машину, тягач и две машины, принадлежащие водолазам. Они сгрудились на этой стороне моста, перекинутого через речку Флинт-Ривер, после того, как какие-то ребятишки сообщили, что они заметили утонувшую машину, когда удили рыбу.

За исключением тягача, все остальные автомобили стояли носом к реке, направив свои высоко расположенные фары словно импровизированные прожекторы на потемневшую, вздувшуюся от дождя воду.

Шериф Мосби выжидал, медики и пожарные беспорядочно кружили вокруг — всем надо было убить время, — пока водолазы не подали знак водителю тягача начинать вытаскивать утонувшую машину на крутой берег. Мальчишки, сообщившие о ней, упорно пытались тайком пробраться поближе, но их все время прогоняли прочь, а помощник шерифа Скрагс стоял посреди дороги и при помощи фонаря подавал знак проезжающим машинам не останавливаться.

Но слухи успели просочиться, и небольшая толпа местных жителей уже начала собираться, паркуя машины по обеим сторонам шоссе.

«Надеются увидеть что-нибудь ужасное», — мрачно подумал шериф. Он не переставал удивляться тому, как трагедии и несчастные случаи притягивают толпу.

Отис Мосби пребывал далеко не в лучшем настроении. Он замерз, проголодался, вымок, устал, и его все раздражало. «Стар становлюсь для таких мерзких дел», — размышлял Мосби, жуя табак.

Учитывая погоду, он предпочел бы провести такой вечер под крышей. В каком-нибудь уютном, сухом и теплом месте. Лучше всего в фургоне Лерлин. Смотреть по видео порнофильм, с банкой холодного пива в руке, и обмениваться профессиональными любезностями с Лерлин, экзотической танцовщицей из «Крейзи Китти». Они с Лерлин друг друга отлично понимают. Копы не станут беспокоить клуб, пока она регулярно обслуживает шерифа.

Неожиданный всплеск активности увлек медиков и пожарных на берег.

— Дерьмо, — пробормотал Мосби. — Начинается.

Он резко распахнул дверцу, вывалил свое пузатое тело из машины, схватил стетсон и нахлобучил на голову.

— Дайте пройти, — прорычал Мосби, прокладывая себе дорогу на самую удобную позицию.

Внизу, в воде, водолазы, словно тюлени в своих блестящих костюмах из неопрена, сигналили водителю тягача. Заработала лебедка, трос натянулся, и водолазы, наученные собственным опытом, убрались с дороги.

Очень медленно на поверхности появился темный кузов «чеви люмины» 1996-го года, илистая вода стекала с ее округлых поверхностей.

— Что вы об этом думаете, шериф? — растягивая слова, поинтересовался один из пожарных.

— Слишком рано говорить, — проворчал Мосби, от души желая, чтобы Лерлин именно сейчас не отправилась на работу. Черт. После этого потопа, он бы воспользовался НЛЛ — Немного Любовной Ласки, что в случае с Лерлин немедленно превратилось бы в МЛЛ — Много Любовной Ласки.

Ему и так уже не повезло, что машину нашли на его участке.

«Люмина» почти наполовину появилась на поверхности, из раскрытых окон потоком хлынула вода.

— Шериф! — окликнул его один из пожарных. — Похоже на то, что мы обнаружили труп.

— Сукин сын. — Мосби выплюнул табачную жвачку, поправил портупею и лениво направился вокруг тягача к тому месту, где должен был сидеть водитель «люмины».

Можно пока расслабиться, торопиться ни к чему.

Он стоял там, огромные мясистые красные руки уперлись в широкие бедра, и безмятежно смотрел в открытое окно.

Почти верное дело. Бледное, раздутое тело навалилось на рулевую колонку. Шериф заметил, что воздушный мешок надулся, но его проткнули.

«Специально? — задумался Мосби. — Чтобы быть уверенным, что „люмина” быстро уйдет под воду?» Это объясняет то, что все остальные стекла были опущены.

Следствие покажет.

Но шериф нутром чувствовал несчастные случаи, потому что навидался их даже больше, чем ему бы хотелось. А сейчас Мосби понимал — что-то не так. Он не мог объяснить, почему. Но у него возникло такое подозрение.

— Чтобы никто не дотрагивался до этой машины, — приказал он.

Отстегнув с пояса фонарик, шериф прошел немного вперед и осветил задние номера «люмины», вернулся к своей машине и протиснулся за руль.

Мосби взял с консоли микрофон и включил передатчик.

— Сэлли, милочка, — вызвал он диспетчера, — прогони-ка эти номера штата Джорджия через компьютер, а я подожду, ладно?

Мосби продиктовал буквы и цифры номерного знака.

Прошла минута. Сквозь полосатое ветровое стекло и шмыгающие туда-сюда дворники шериф видел освещенную светом прожектора «люмину», медленно выбирающуюся из воды, ее металлическое тело отливало красными всполохами от мигалок спасательных машин.

— Шериф! — голос Сэлли прорвался сквозь тявканье и треск эфира. — Эти номера принадлежат доктору Во Шену.

Отис Мосби нахмурился.

— Это должно мне о чем-нибудь говорить?

— Ага. Помните того доктора-китайца из Центра контроля над заболеваниями? Это его жена гнала волну, потому что полиция ждала семьдесят два часа, прежде чем объявить его пропавшим без вести.

— Смутно. — И в ту же секунду у него появилось неопределенное ощущение, становившееся все отчетливее, что дело оказывается куда более сложным.

— Знаете, что бы я сделала на вашем месте, шериф? — не умолкала Сэлли. — Я бы постаралась выглядеть чуть-чуть поэлегантнее. Понимаете?

— Чего? А это еще зачем?

— Да у меня такое чувство, что из-за него здесь появятся люди из газет и с телевидения.

Шериф Мосби заметил приближающиеся фары. Знакомый фургончик с тарелкой спутниковой антенны на крыше переезжал через мост. Ему не потребовалось разглядывать логотип на боку, чтобы его узнать.

— Сэлли, милочка! — утомленно выговорил он.

— Да, шериф?

— Ты ошибаешься, — голос Мосби звучал сварливо.

— Что такое, шериф?

— Стервятники уже здесь, — прорычал он, мобилизуясь. — Они уже у меня над головой.

34

— Я не собираюсь выбирать выражения. Я собрала всех вас здесь потому, что компания переживает кризис. Возможно, самый тяжелый из всех, с которыми нам приходилось сталкиваться.

Дороти-Энн оглядела воздушный конференц-зал. Ее слова, словно взрывная волна, оглушили людей, возглавляющих различные отделы корпорации. Это было ясно по тем быстрым взглядам, которыми они обменялись, по глубоким морщинам, моментально прорезавшим повлажневшие, обычно такие гладкие, сухие лбы, по беспокойству, затуманившему глаза. Они не привыкли предвкушать ничего другого, кроме самого солнечного, самого благополучного будущего.

И теперь осознание того, что им, Избранным корпорации, придется, вероятно, столкнуться с неуверенностью в завтрашнем дне, пугавшей их коллег в других компаниях, наполнило собравшихся страхом.

«А ведь правда, — сообразила Дороти-Энн, — существует запах страха».

— Мне нет нужды напоминать, что все, обсуждаемое в этом зале, строго конфиденциально, — продолжала она. — И тем не менее, чтобы мы хорошо поняли друг друга, повторю. Вы не обсуждаете — подчеркиваю, не обсуждаете — этого ни с кем. Это относится и к вашим супругам. Я не допущу никакой утечки информации, вольной или невольной.

Помолчав, миссис Кентвелл добавила:

— Это самый надежный способ присоединиться к мистеру Уикли. — Ее глаза смотрели безжалостно, пока она по очереди оглядывала присутствующих. — Я ясно выразилась?

— Да, мэм, — голоса всех сидящих вокруг стола слились в быстро смолкнувшем хоре.

— Хорошо. Как вы, вероятно, знаете, отели «Хейл» стали жертвой второй вспышки инфекционного заболевания за последние четыре месяца. Как или почему это случилось, я не знаю и намереваюсь выяснить. Но одно я знаю наверняка — результаты почти… катастрофические.

Именно так, ка-та-стро-фические! — Дороти-Энн произнесла это слово по слогам. — Нас захлестнула волна отказов, и не только в отделе отелей, что явилось самым тяжелым ударом, — она подняла руку и опустила ее на стопку распечаток, которые принесла с собой, с такой силой, что громовой хлопок заставил всех служащих дернуться, как будто они были марионетками, и кто-то с силой рванул их за нитки, — но и во всей фирме!

Щеки Дороти-Энн залила краска гнева. Через мгновение она убрала руку, откинулась назад, ноздри ее раздувались.

Все молчали. Ясно, что босс еще не закончила говорить. Очевидным было и то, что заговорить вне очереди равносильно тому чтобы дразнить детеныша гризли в присутствии матери, только еще опаснее.

— Леди и джентльмены, — негромко продолжала миссис Кентвелл. — Если какие-нибудь обстоятельства требуют радикальных мер, то они налицо. По дороге в аэропорт я провела сорок пять крайне неприятных минут, просматривая отчеты о работе ваших отделений за последние сутки. Вся картина в целом блестящей не выглядит. В двух словах ее можно обозначить так — печальное зрелище.

— Насколько печальное, если точнее?

Этот вопрос задал Йоши Ямада, руководящий инвестициями компании «Хейл», единственным отделением, не зависящим ни от каких злоключений и напастей, кроме движения на рынке ценных бумаг и фондового рынка.

Голос Дороти-Энн зазвучал прерывисто:

— Настолько печальное, что мы, вероятно, можем столкнуться с необходимостью ликвидировать наши вложения, мистер Ямада. Настолько печальное, что мы, вероятно, стоим перед лицом катастрофы. Да, катастрофы — я не могу исключить возможности банкротства ради защиты компании.

Банкротство!

Раздался всеобщий недоверчивый вздох, выражая шок и замешательство.

Столкновение в воздухе не изумило бы их больше. То, что дела временно идут неважно, это они могли понять. В конце концов, какая компания не переживает временных трудностей, не знает взлетов и падений?

Такой ценой делается бизнес.

Но то, что основание, монолит, крепко поддерживающее этого многомиллиардного бегемота, неожиданно обратилось в песок, и то, что подобное происходит с компанией «Хейл», давно известной как оплот стабильности, осознать было невозможно.

Оцепенение высших должностных лиц корпорации напомнило Дороти-Энн о кадрах в новостях, когда камера бесцеремонно показывает лица людей, переживших катастрофу.

Только они просто сидят на своих местах, а не бродят ошеломленно вокруг.

— Поверьте мне, — подвела она итог, с явной иронией в голосе, — если кому и понятен ваш шок, так это мне. Допустим, что я описала самый худший вариант развития событий. Но проблема в том, что хорошего не существует, только не в этом случае. Угроза, нависшая над нами, реальна, даже слишком реальна.

Вцепившись пальцами в подлокотники кресла, миссис Кентвелл чуть подалась вперед, ее проницательные глаза оглядывали аудиторию.

— Проблема, судя по всему, в том, — продолжила она и встала, — что несмотря на все усилия, направленные на то, чтобы разнообразить нашу деятельность, вместо того, чтобы обезопасить каждое отделение, как отдельную единицу, мы сделали в этом направлении недостаточно. Для наших клиентов наши филиалы остаются физически связанными между собой, поэтому круги пошли во всей компании.

Возьмем, к примеру, «Хейл Лайнз». Она ужасно пострадала. А почему бы и нет? В конце концов, разве корабль для круиза это не плавучий отель с многочисленными ресторанами?

Дороти-Энн перестала ходить и посмотрела через стол.

— Мистер Шорт!

— Мэм? — отозвался Марвин со своего места, весь внимание.

— Как действующему руководителю вашего отделения, вам лучше, чем кому-либо другому здесь, включая и меня, известно о ежедневных операциях «Хейл Лайнз». Вы можете сообщить мне свое мнение о текущей ситуации?

— Одним словом? Плохо.

— Я бы предпочла несколько более детальный ответ. Почему бы вам не рассказать нам, насколько все плохо.

Сделав глубокий вздох, Марвин начал:

— Некоторые известные туроператоры в Германии и Японии отказались от бронирования мест на наших судах. Множество туристических агентств, включая и очень крупные, выжидают и проводят политику «поживем, увидим».

— Короче, — спокойно продолжила Дороти-Энн к облегчению всех присутствующих, — не отменяя заказов, они не бронируют ни один из наших теплоходов.

— Совершенно верно, — кивнул Марвин. — Они отправляют своих постоянных клиентов в «Карнивал», «Ройял Карибиэн», «Принсес», «Кристл».

Дороти-Энн печально улыбнулась, ее губы сложились в усмешку, несущую привкус той горькой пилюли, которую ее заставили проглотить.

— Мистер Шорт, вы можете сказать нам, сколько мы потеряли на отмене заказов?

— Вы имеете в виду со вчерашнего дня?

— Да.

— Если вы дадите мне минутку, конечно. Я могу заставить эту малышку, он похлопал свой портативный компьютер, — выдать нам все ее секреты и даже больше.

— Можете не торопиться, — голос босса звучал ласково.

Марвин поднял руки, вздернул манжеты и, театрально расправив пальцы, обрушился на клавиатуру, как пианист на клавиши рояля. Через минуту, он негромко ошеломленно свистнул, покачал головой от изумления и тяжело откинулся в кресле.

— Черт возьми! — сквозь зубы воскликнул Марвин и в ужасе уставился на Дороти-Энн.

— И какую же цифру вы получили, мистер Шорт? — поинтересовалась она.

— Один… — его голос сорвался.

— Да? — Дороти-Энн была непреклонна.

Молодой человек громко сглотнул и попытался еще раз:

— Один запятая восемь шесть девять мил.! — хрипло прошептал он. — Плюс потери при обмене валюты. Это же… это почти два миллиона долларов!

— Совершенно верно. — Миссис Кентвелл коротко кивнула и продолжала ходить по салону.

— И помните, леди и джентльмены, это только «Хейл Лайнз» и только за вчерашний день. Одному Господу известно, что принесет нам завтра. — И добавила сурово:

— Но это и неважно. Даже если наши корабли остаются полупустыми, они все равно должны отплывать и причаливать по расписанию.

— Погодите-ка минутку, — выпалил Берни Эпплдорф. — Посмотрите-ка сюда, а?

— Слушаю вас, Берни, — Дороти-Энн обернулась к нему.

Это был высокий, плохо сложенный мужчина, измученного вида, состоящий сплошь из острых углов, вместо конечностей — искореженные ветки. Он начинал лысеть и зачесывал длинные тонкие пряди набок, прикрывая плешь. Узкое лицо наполовину пряталось за черной оправой очков с толстыми стеклами, глаза смотрели по-собачьи печально. Но его ум был расчетливым и острым, а знания финансового состояния корпорации и законов о налогах таковы, что он мог заставить целую армию высокопоставленных агентов из налогового управления годами идти по их следам.

— Если вы спросите меня, то я скажу — лучше бы вам начать отменять некоторые из них, — прорычал Эпплдорф.

— Вот слова настоящего финансиста, — заметила Дороти-Энн с тонкой улыбкой. — Вы, Берни, просто грызете цифры и подсчитываете горошины, и допускаю, что вы один из лучших. Но позвольте мне заметить, что когда речь идет о гостиничном бизнесе, я лучше знаю.

Мужчина моргнул, глядя на нее сквозь линзы толщиной с бутылку кока-колы.

— Ну и какое это имеет отношение к нашим проблемам?

— Самое прямое, Берни, — вздохнула миссис Кентвелл, — абсолютно и позитивно прямое. Если мы отменим хотя бы один круиз, нас будут считать ненадежными партнерами по перевозкам, и тогда мы на самом деле утонем.

— Звучит так, как будто это уже так и есть, — мрачно подчеркнул Эпплдорф.

— Да, но пока у нас осталось еще весло. Но если мы перестанем выполнять свои обязательства, мы все потеряем, и быстро. Туристические агентства и туроператоры особенно беспокоятся о тех, кто занимается перевозками и не выполняет обещаний. Здесь на карту поставлена наша репутация, Берни, наша честь. Если вы ее теряете, то в этом бизнесе это все: «Спокойной ночи, сестра!»

— Ладно, согласен, но гонять полупустые суда? Вы, должно быть, с ума сошли! — Он покачал головой. — Даже вы не сможете этого сделать.

— Берни, мы не можем поступить иначе, — парировала Дороти-Энн. — Помимо всего прочего мы рискуем потерять наши якорные стоянки. В каждом порту их количество ограничено, и другие судоходные компании тут же захватят свои. — Она яростно покачала головой. — Мы так долго и тяжело боролись за них, и Богом клянусь, будь я проклята, если позволю потерять их!

— А мне кажется, что это произойдет, если вы этого не сделаете, — выпалил Берни.

— Ладно, хватит о «Хейл Лайнз», — решила Дороти-Энн. — Давайте займемся другим подразделением, пострадавшим от вспышки сальмонеллеза — «Скай Хай Кэтеринг». Оуэн, почему бы вам не просветить нас по поводу понесенных вами убытков?

Оуэн Берд, президент отделения доставки продуктов авиакомпаниям, выбрался из кресла. Поклонник гольфа, он по-мальчишески хорошо выглядел, его лицо напоминало яблоко с раздвоенным концом и сияло свежестью. У него всегда была наготове улыбка. Он обладал красивыми серыми глазами и бесконечным репертуаром шуточек, пригодных для раздевалки.

Подобно своему коллеге Берни Эпплдорфу, Оуэн Берд слыл известным охотником за каждым пенни. Больше всего он гордился одним своим достижением, хотя их было немало. Берд предложил убрать единственный помидор, украшавший салаты, которые «Скай Хай Кэтеринг» поставляла своим клиентам. Озарение снизошло на него во время игры в клубе, у восемнадцатой лунки на самом трудном поле по всей Америке — на поле Коолау Гольф у подножия утесов Оаху Пали на Гавайях. Счастливая мысль стоила ему потери внимания и проигрыша в игре, но в результате компания экономила почти четверть миллиона долларов каждый год.

— Я все утро отбивался от звонков наших клиентов, — объявил Берд своим густым, завидным голосом, потом покачал головой. — От основных клиентов.

Дороти-Энн кивнула и вздохнула.

Оуэн продолжал:

— Естественно, все они очень обеспокоены, в особенности самый крупный наш заказчик. И хотя никто из них ничего не скажет мы все-таки приятели по гольфу, но все намекают на тот пункт в наших контрактах, где говорится о здоровье и безопасности.

Дороти-Энн остановилась позади своего кресла, ее пальцы впились в лайковую кожу обивки.

— Другими словами, — сказала она напряженно, — клиенты угрожают тем, что сочтут это нарушением пункта договора и обратятся за поставками в компанию «Скайшеф». Это так?

— Они не высказывались так прямо, — кивнул Оуэн, — но по сути, именно это и затевается. Да.

«Если бы ситуация сложилась иначе, я бы поступила точно так же», — подумала Дороти-Энн.

— Хотелось бы мне сказать, что я их осуждаю, но я не могу. — В глазах молодой женщины горел гнев, хотя голос выдавал ее усталость. Настроившись на самое худшее, она спросила:

— Могу я поинтересоваться, чем закончились все эти разговоры?

— Что ж, трех следующих уик-эндов мне явно не хватит. — Оуэн обезоруживающе улыбнулся. — Я договорился о четырех играх в гольф.

Впервые с момента посадки в самолет напряжение несколько спало, и по салону прокатились смешки. Даже Дороти-Энн не удержалась от улыбки.

— Феникс, Понте-Ведра и ранчо «Мираж», — пояснил Берд. — Мы продолжим дискуссию после того, как сделаем первый удар.

— Значит, они не перестанут платить по счетам, пока вы не переговорите с глазу на глаз?

— Совершенно верно. — Улыбка Оуэна стала еще шире.

Дороти-Энн показалось, что с ее нагруженных плеч сняли несколько тяжеловесных тонн.

— Хорошая работа, Оуэн. — Она восхищенно покачала головой. — Не знаю, как вам это удалось. Всему виной ваш золотой язык или удар клюшки?

— Мне нравится думать, что и то, и другое. — Благодушная улыбка вдруг исчезла. — Но мы еще не выбрались из чащи, — предупредил он. — На девяносто девять процентов я уверен, что мне удастся уговорить их не обращаться в «Скайшеф». Но это зависит от того, не произойдет ли новых вспышек инфекции! Если такое опять случится… — Оуэн выразительно пожал плечами.

— Будем молиться, чтобы этого не произошло, — взгляд Дороти-Энн прошелся по комнате. — А еще лучше, давайте сделаем все, чтобы этого не могло произойти!

— И аминь, — пробормотала Венеция.

Дороти-Энн пристально посмотрела на Хизер Соулис. Хорошо сложенная женщина с серебристыми волосами после пятидесяти, Хизер Соулис производила впечатление доброй, состоятельной тетушки, оставшейся в старых девах. На самом деле она жила в счастливом браке, была матерью троих детей и бабушкой шестерых внуков и к тому же президентом компании «Каникулы в деревне» — системы курортов для семейного отдыха корпорации «Хейл».

Расположившиеся в таких райских уголках как Гавайи, Мексика, Белиз, Эджин, Фиджи, Виргинские острова и Большой барьерный риф, курорты предоставляли весь пакет услуг для семейного отдыха по приемлемым ценам.

Дороти-Энн заговорила:

— Я заметила, что «Каникулы в деревне» больше других пострадали от лавины отказов.

Хизер моргнула.

— Вы мне будете говорить, — угрюмо ответила она. — Мы в одной лодке с «Хейл Лайнз», поскольку заказ наших путевок оформляется через турагентства и туроператоров. Если не считать того, что мы еще сильнее ощущаем удар!

Дороти-Энн кивнула и снова села.

— Это не лишено оснований. Ведь «Каникулы в деревне» — это место отдыха, ориентированное на семью. А это все высвечивает совсем в другом свете.

— Именно это я себе и говорю.

— Ну и? Совершенно естественно, что родители беспокоятся о здоровье и благополучии своих детей. Если бы я была туристическим агентом, я бы тоже постаралась сбежать на безопасную сторону.

— Полагаю, вы правы, — нахмурилась Хизер. — Но разве не удивительна та скорость, с которой распространяются новости?

— Меня бы еще больше удивило, — парировала Дороти-Энн, — если бы хорошие новости курсировали хотя бы с половиной такой скорости. К несчастью, самые хорошие новости, как говорится, это отсутствие всяких новостей, следовательно, хорошие новости это не новости. Только трагедии приветствуются.

— В таком случае, — мрачно заявила Хизер, — нам нечего беспокоиться хотя бы об одном. В скором времени трагедии «Каникулам в деревне» не грозят.

— Ах так? — миссис Кентвелл казалась поставленной в тупик. — А почему это?

— Учитывая скорость поступления отказов, там скоро вообще никого не останется, вот почему. Они превратятся в города-призраки, — миссис Соулис тяжело вздохнула. — Учитывая то, сколько вы тратите на «Иден Айл Ризорт», вам это нужно, как дырка в голове!

Дороти-Энн разрумянилась.

— И это напоминает мне о…

Она взглянула на Курта Экермана, директора отдела особых проектов, скатывающего в трубочку листок бумаги.

— Курт? — так как ответа не последовало, молодая женщина резче окликнула его. — Курт!

Повышенный голос сделал свое дело. Он изумленно взглянул на нее своими обычно мечтательными глазами цвета корицы. Курт Экерман собирал свои каштаново-седые волосы в конский хвост. Высокий, гибкий, лет сорока, он был ростом выше шести футов трех дюймов и единственный из мужчин не надел делового костюма.

Это вполне устраивало Дороти-Энн. Она не для того переманила его из Дисней-уорлда, где он создавал сказочные дороги и мир фантазий, чтобы всего лишь превратить в еще один «пиджак». Господь свидетель, исполнители шли по гривеннику за дюжину. Ей был необходим гений-творец, и после того, как миссис Кентвелл как следует поработала с его талантом, она вовсе не собиралась подавлять его, втискивая в костюм от братьев Брукс, Хайки Фримэна или даже с Севиль-Роу. Это бы помешало достижению цели.

На самом деле, небрежная манера Курта одеваться одновременно казалась ей и внушающей уверенность и вдохновляющей. На этот раз он облачился в кашемировую рубашку табачно-коричневого цвета, замшевую бейсбольную куртку из ягненка, в точности повторяющую оттенок французской горчицы, черные джинсы «Ливайс 501», носки в желтую и розовую полоску и белые туфли.

Экерман выглядел именно таким, каким был. Этакий Стивен Спилберг увеселительных дорог, взрослый ребенок, не потерявший способности смотреть на мир широко открытыми глазами, мужчина, отдавший предпочтение невинным, несущим радость забавам для ребятишек всех возрастов, вместо того чтобы использовать свое техническое дарование для создания опасных военных «игрушек», человек, чье воображение создало более ласковый, более мягкий и наполненный смехом мир.

— Прошу прощения, — отозвался Курт с чуть сонной ухмылкой. — Мне только что пришла в голову просто золотая идея, как усовершенствовать паромную переправу. Так о чем вы говорили?..

— Я говорила, что не будет никакой паромной переправы, если мы что-нибудь не придумаем с финансами компании, — сурово произнесла Дороти-Энн. Гостиницы и курорты — это наш хлеб с маслом. Без дохода от них мы даже не сможем заплатить проценты, не говоря уже о самом займе. Вот что нам необходимо. Достроить «Иден Айл», но экономя как можно больше.

— Я посмотрю, что можно сделать для снижения расходов, — со вздохом пообещал Экерман. — Все-таки у меня творческий склад ума.

— Я на самом деле ценю это, — заметила Дороти-Энн. — Я полагаю, мы все это оценим. — И добавила:

— На обратном пути из Хуатуско, я заеду на «Иден Айл» и посмотрю, как там идут дела. Может быть, и у меня появятся какие-нибудь идеи.

— Хотите, чтобы я был там? — спросил Курт.

— Я вам позвоню и сообщу, если мне это понадобится, — отозвалась Дороти-Энн.

Хизер Соулис взволнованно сжимала и разжимала пальцы.

— Если бы только «Каникулы в деревне» и отели «Хейл» не были так неразрывно связаны в глазах клиентов! — пожаловалась она. — Это просто нас убивает. Если бы нам только удалось отделить одно от другого…

— Это значит, требовать невозможного, — возразила Дороти-Энн. — Иными словами, надо либо продавать «Каникулы в деревне», либо полностью отделить их от компании «Хейл». Речь о продаже вообще не идет. Я об этом и слышать не хочу. Отделение окажется контрпродуктивным в дальнейшем.

— Но…

Дороти-Энн знаком велела ей замолчать.

— Вы забываете о том, почему «Каникулы в деревне» сразу начали пользоваться таким бешеным успехом.

— Благодаря имени Хейл, — согласилась Хизер с тяжелым вздохом.

— Совершенно верно, — резко кивнула миссис Кентвелл и села.

— Но теперь мы за это расплачиваемся, — раздраженно напомнила миссис Соулис. — Со всеми этими отказами наши накладные расходы значительно выросли. Прежде чем отправиться в аэропорт, я подсчитала, что наши расходы уже вдвое превышают доход… И эта цифра наверняка возросла, пока мы тут разговариваем!

Хизер обратила внимание на Оуэна Берда, сидевшего с надменным видом, как будто возвышаясь над всем происходящим, словно метеорологический спутник, наблюдающий за ураганом со своей безопасной орбиты во внешнем пространстве.

— Должна заметить, что завидую вам, Оуэн, — недовольно произнесла Хизер. — Управление отделением поставок выглядит очень неплохо с моего места!

Оуэн оказался в замешательстве, захваченный врасплох неожиданной резкостью тона обычно спокойной миссис Соулис.

— Признайтесь, Оуэн, — бросила она, преследуя добычу так же неумолимо, как ротвейлер. — Если бы на ваших грузовиках не красовалась надпись: «Скай Хай Кэтеринг. Отделение компании Хейл», большинство людей даже бы и не связали вашу компанию с корпорацией «Хейл», верно?

— Хизер?.. — голос Дороти-Энн звучал слабо, неуверенно, что едва скрывало охватившее ее возбуждение, почти лишившее ее возможности говорить.

Хизер обернулась к своему боссу:

— Д-да?

— Вы не могли бы… Прошу вас, повторите то, что вы только что сказали.

— Что именно? — нахмурилась Хизер. — О том, что Оуэн — это субподрядчик?

— Нет, нет, нет, — нетерпеливо сказала Дороти-Энн, поворачиваясь в кресле так, чтобы видеть лицо Хизер. — О грузовиках. — Ее глаза заблестели от удовольствия. — Грузовики, Хизер!

— А, да. Вы имеете в виду то, что если бы на них не было надписи «Отделение компании Хейл»…

— Совершенно верно! — выпалила Дороти-Энн. — Вот оно! — в ее голосе зазвучал такой явный триумф, такой боевой дух перед лицом поражения, что это наэлектризовало воздух и дало заряд остальным, включая и Оуэна. Тот выпрямился и стал записывать.

По салону прошла ощутимая волна оживления. Все обменивались понимающими взглядами, на лицах проступило явное облегчение. Впервые за очень долгое время Дороти-Энн снова была самой собой. Она контролировала, по-настоящему контролировала ситуацию, и служащие даже могли точно сказать, когда еще миссис Кентвелл была так высоко заряжена и возбуждена — как раз перед трагическим, последним полетом Фредди Кентвелла.

И сейчас, став свидетелями возрождения ее обычного боевого духа, они нашли это восхитительным, он передался и им, как будто измученные в сражениях войска повел за собой в бой новый командир, обладающий харизмой.

— Эта компания, — объявила Дороти-Энн, — так просто не сойдет со сцены!

Слишком возбужденная, чтобы усидеть на месте, она вскочила на ноги и стала безостановочно ходить по конференц-залу, словно попавшее в клетку животное, жестикулируя при каждом слове:

— Я отказываюсь сидеть и смотреть, как рушится и гибнет эта империя. Да! Каким-то образом мы должны — и мы это сделаем — остановить падение. В соответствии с бессмертными словами Джона Пола Джонса: «Я еще и не начал сражаться!» Вот и вы еще даже не начали.

Молодая женщина развернулась и стояла так, освещая салон словно маяк, переводя дрожащий палец с одного на другого.

— Ни один из вас этого не сделал! — закончила она, и молчала достаточно долго, чтобы успокоить дыхание. — Венеция!

— Босс?

— Нам нужно заставить вертеться эту рекламную мельницу, и я повторяю вертеться! Я хочу увидеть поток, лавину, настоящую приливную волну позитивных статей о нас в каждой крупной газете и журнале на Западе. Кроме того, мы должны увеличить нашу текущую рекламу. Под этим я подразумеваю рекламу на радио, телевидении с расходами приблизительно… гм… ну, для начала, скажем вдвое против наших обычных.

— Что удвоить? — взорвался Берни, подскакивая в кресле. — Это даже не сумасшествие! — заикался он. — Это… Это просто…

— Вы правы, Берни, — успокоила Дороти-Энн, награждая его самой понимающей и невинной улыбкой из своего обширного арсенала. — Нам не следует удваивать расходы. Венеция! Вычеркни это, ладно?

— Фью! — Берни упал обратно в кресло и вытер заблестевший лоб. — Ну и заставили же вы меня поволноваться.

«Этого-то мне и надо», — подумала Дороти-Энн.

— Мы их утроим, — решила она и услышала, как ужаснулся Берни. — И право же, Берни, перестаньте вести себя так, будто у вас сердечная недостаточность. Это же не ваши деньги. Они мои, и тратить я их буду так, как захочу.

На ее щеках загорелись два красных круглых пятна, похожих на ожоги.

— А я собираюсь их потратить на то, чтобы спасти эту компанию, — с нажимом произнесла миссис Кентвелл. — И без ошибок. Я буду делать то, что должна, чтобы этого добиться. Даже если на это уйдет все до последнего цента! — поклялась она, и, прежде чем ее страстное, острое, боевое выступление закончилось, Дороти-Энн поняла, что победила.

Она задохнулась, замолчала и огляделась. Берни сидел, положив локти на стол и обхватив голову руками. Он что-то бормотал себе под нос, раскачиваясь туда-сюда, но все остальные смотрели на нее с каким-то восхищенным, сияющим уважением.

— Если вы меня послушаете, — продолжала миссис Кентвелл мягким, не таящим угрозы голосом, — то мне хотелось бы рассказать вам одну историю. Много лет назад, когда моя прабабушка купила свой самый первый отель, «Мэдисон Сквайр», она встретилась со всеми своими служащими. Чтобы правильно взяться за дело, знаете, с чего она начала?

Только Венеция, знакомая с семейным преданием, не покачала отрицательно головой.

— Миссис Хейл потребовала заявление об уходе от всех до единого служащих. Совершенно верно. — Дороти-Энн по очереди оглядела присутствующих. — Заявление об уходе, — спокойно подчеркнула она, настолько спокойно и с такой непререкаемой торжественностью и властью, что таящаяся в ее словах угроза показалась более серьезной, чем взрыв. — От управляющего до посудомойки и рабочих в котельных.

Дороти-Энн почувствовала, как восхищение и возбуждение сменяются осторожной неловкостью, ощутила, как растут напряжение и волнение сидящих вокруг стола людей, смогла различить слабый, но безошибочный приступ страха.

— И знаете что? — задала она вопрос.

Ей никто не ответил, слышался только приглушенный шум двигателей.

— Моя прабабушка оказалась права. Практически все мужчины и женщины, служащие отеля, как могли постарались доказать свою нужность. Те немногие, кто не смог, получили рекомендации и выходное пособие. А остальные разорвали заявления об уходе.

И снова Дороти-Энн сделала паузу. Казалось, что тишина в салоне стала еще глубже, словно его оккупировала и поселилась здесь какая-то чужая и могучая форма жизни.

Она продолжала:

— Прежде чем мы сядем в Далласе, я жду, что все вы напишете заявления об уходе. Исключения нет ни для кого… Даже для вас мистер Армор…

Услышав свою фамилию, плотный краснолицый президент компании «Недвижимость Хейл» моргнул, плотное мясо на его обвислых щеках надулось как ручные мехи.

— И для вас мистер Уивер… И для вас мисс Валентайн…

Все сидели, словно пораженные молнией, чувствуя головокружение, как будто получили удар невидимого кулака.

— Потом, после месячного испытательного срока, во время которого вы, я надеюсь, докажете свою необходимость, я пересмотрю ваши достижения и либо порву заявления, либо дам им ход.

Но все зависит от вас — только от каждого из вас: как благополучие вашего отдела, так и ваше собственное. Самый лучший способ добиться этого — проявить таланты менеджера и добыть новые источники дохода. Короче говоря, я хочу, чтобы вы доказали мне, почему я должна продолжать платить вам такую экстравагантно высокую зарплату.

Голос Дороти-Энн прозвучал на октаву выше, когда она снова обратилась к присутствующим:

— Знаете, это очень странно, — заметила она. — Хотя мы и не совсем провалили дело, наши достижения явно не таковы, какими им следовало бы быть. Или, что важнее, какими они могли бы быть. Мы… Что ж, давайте начистоту. У нас была возможность отсидеться и почивать на лаврах довольно долго. Печально, но нам потребовалось две трагедии, чтобы мы очнулись от своей летаргии и заметили это. Но верьте мне, я все замечаю!

Ее пронизывающий взгляд уперся в Оуэна Берда:

— Оуэн!

Тот вскочил, словно его ужалили.

— Что касается грузовиков, — Дороти-Энн продолжала ходить по салону с властным видом одержавшего победу генерала, настолько уверенная в своей непобедимости, что ее синкопированная речь соответствовала агрессивной походке, — Хизер права. Вам надо только закрасить слова «Компания Хейл» на боках грузовиков.

Казалось, Оуэна застали врасплох.

— Просто… закрасить? — заикаясь проговорил он. — Вы же не хотите сказать, что надо использовать краску в баллончиках?

— Именно это я и имею в виду. А на месте этого пусть будет «Отделение КХ» или что-нибудь в этом роде.

— КХ, — повторил ошеломленный Оуэн.

— КХ или то, что я решу написать, — ответила Дороти-Энн. — И это только до тех пор, пока наше имя снова не засияет. Пока фамилия Хейл не вернет себе былую славу.

Миссис Кентвелл остановилась, встала, расставив ноги, уперла руки в бока, оглядывая аудиторию пронизывающим взглядом.

— Часы тикают, леди и джентльмены. Я полагаю, что счет идет на секунды.

Наше совещание прерывается. Принимайтесь за работу.

35

Золотые берега Мексики давно уже стали легендой для страстных поклонников солнца благодаря своим песчаным пляжам и тропическим морям. Каждое десятилетие становилось свидетелем рождения нового крупного курорта. В пятидесятых возник Акапулько, а в шестидесятых Ричард Бартон и Лиз Тейлор помогли появиться на карте Пуэрто-Валларте. В семидесятые возвестил о себе страшно застроенный Канкун, а в восьмидесятых все стали сходить с ума от Масатлана, Мансанильо и Икстапы.

Сейчас, когда на дворе почти уже новое тысячелетие, была обнаружена еще одна полоса девственных пляжей и заросших джунглями побережий длиной в восемьдесят миль — неиспорченный берег Оксаки в Тихом океане. Изгибаясь у подножия все еще нетронутых рыбачьих деревушек Пуэрто-Эскондидо и Пуэрто-Анхель, девять знаменитых вырезанных полумесяцем бухт Хуатуско стали настоящей жемчужиной Оаксаки.

Компания «Отели Хейл», уже заявившая о себе в этих местах, явилась одним из первых крупных инвесторов на Оаксаканском побережье, районе, который, согласно проектам, должен стать самым крупным мексиканским курортом к 2018 году. Получив суровый урок в Канкуне и Акапулько, мексиканское министерство по туризму приняло строгие кодексы строительства и контролировало загрязнение окружающей среды.

«Отели и курорты Хейл» отлично справились с задачей. Предлагалось ограничить высоту зданий шестью этажами. Но на вкус Дороти-Энн и это оказалось слишком. Она работала над постройками в тесном контакте с архитекторами.

— Я хочу, чтобы вы вернулись назад, — говорила она им осенью 1986-го года, когда они пробирались следом за вооруженным мачете проводником, шедшим впереди и прорубающим дорогу по практически вертикальному, напоминающему джунгли берегу. — И под словом назад, я подразумеваю прошлое. Подумайте о стиле до испанской колонизации. Мне не нужны многие акры сияющих, ослепительно белых оштукатуренных сигаретных пачек наподобие Лас-Хадас. Так что даже не пытайтесь подбить меня на это! Брр! — Миссис Кентвелл состроила гримаску, соответствующую театральному передергиванию плечами. — Господи, только не это. Мне хочется чего-нибудь совершенно… понимаете… туземного. Чувственно органичного и вписывающегося в окружающий ландшафт, не мешая природе…

Прежде чем она успела это осознать, Дороти-Энн увлеклась, и на головы ее собеседников обрушился каскад головокружительных проектов, расцветающих яркими деталями возбуждающе прекрасных стилей, оттенков и тональностей, оживших в ее представлении. Дороти-Энн пустилась описывать праздник в индейском поселке, воспевая местный мексиканский колорит, а потом начала неустанно восхвалять простую деревенскую прелесть, обнаруженную на местных придорожных лотках, торгующих овощами и фруктами. Не однажды ей приходилось останавливаться, чтобы перевести дух, когда молодая женщина описывала потрясающие по цвету образцы как раз той цветовой гаммы, о которой она мечтала — восхитительно бледный оттенок янтаря и яркая бирюза, небесно-голубые и розовые тона, природный цвет песка, терракоты и глины. Дороти-Энн представляла себе все настолько отчетливо, что принялась описывать комнаты, где нет перегородок между внутренними помещениями и террасой, а снаружи крепкие молодые деревца поддерживают соломенные крыши, и в каждом коттедже с тремя стенами есть собственный маленький бассейн. Она дошла до того, что уже выстроила отель, состоящий из индивидуальных домиков с личными бассейнами, каскадом спускающихся вниз по крутому склону до самого золотого пляжа внизу.

— Здесь должен быть только едва уловимый оттенок, легкий намек на Средиземноморье, — поэтично описывала миссис Кентвелл. — Но все должно сливаться с поверхностью гор. И я не хочу, чтобы здесь были строения больше, чем в два этажа. Вот вам краткое изложение, джентльмены. А теперь пускайте в ход свое воображение.

Архитекторы сначала переглянулись, а потом все разом повернулись к ней. На их лицах читался нескрываемый ужас.

— Если это вам поможет, — медовым голосом добавила Дороти-Энн, — подумайте о пеньке, соломе и об индийских тростниковых пальмах. Об индейских тканях. Вентиляторах на потолке и москитных сетках. Глиняных чашах…

— Глиняных! — Один из архитекторов, которого везли из аэропорта мимо мелководных коричневых рек, где местные индейцы купались, стирали одежду и Бог знает чем еще занимались у всех на виду, отпрянул с неподдельным ужасом.

— Совершенно верно, глиняных, — настаивала Дороти-Энн, которую невозможно было сбить с толку. — Хорошая, старомодная, честная, плебейская глина. Это то, то дает нам земля, и мне нет нужды напоминать вам, что она всегда была здесь и прекрасно служила человечеству в течение тысячелетий. Считайте это ключом к вашей работе, но я хочу, чтобы все было низведено до основания, до самой простой и примитивной чистоты… До самой сути, если вам угодно. Именно такой, джентльмены, здесь будет подлинная роскошь.

— Гммм, — задумчиво промычал один из дизайнеров, постукивая пальцем по губам. — Я почти вижу это. Джакузи с видом на океан…

— Никаких джакузи, — твердо заявила миссис Кентвелл.

— Что? Не будет джакузи? — дизайнер был шокирован.

— Абсолютно никаких! — молодая женщина пронзила его свирепым взглядом. — На кого я по-вашему похожа? На Дональда Трампа? И мне ли напоминать вам, что это всего лишь шумные, грубые машины?

Это заставило его замолчать.

— Думайте о природе, — расширила задачу Дороти-Энн. — О природе!

И вот таким образом, она то подгоняла, то упрашивала, то подталкивала, то задирала, то выводила из себя, то запугивала команду архитекторов, и они вдруг обнаружили, что никто из них уже больше не пытается навязать новому проекту свои штампы сооружений из полированной стали, сверкающего стекла и взлетающих атриумов, и закончили тем, что дали Дороти-Энн то, что она требовала — бравурное сооружение, настолько же захватывающее дух, насколько и архитектурно смелое.

Расположенный на самой вершине шагнувшего в океан края залива, известного под названием Бахия Кахуе, законченный «Хуатуско Хейл отель и курорт» отлично вписался в театральный ландшафт выступающих изумрудных холмов и зеленеющих утесов, так естественно слился со своим географическим местоположением, что его практически невозможно было отличить от окружающей флоры, и выглядел так — а вы постепенно начинали это осознавать, — словно простоял здесь, нежно охраняемый природой, неизвестно сколько веков.

Именно таким его себе Дороти-Энн и представляла. Явившись воплощением мечты, эта гостиница в одно мгновение стала для нее самой любимой среди всех отелей Хейл.

Она проснулась на следующий день после своего прибытия в Хуатуско. Утро благоухало. Дороти-Энн проспала таким глубоким, таким сладким сном впервые за последние полгода. Какое-то время она позволила себе наивысшее удовольствие — просто полежать, нежась на мягких хлопчатобумажных простынях в своей постели, величественно окутанной москитной сеткой.

Спал ли кто-нибудь еще так же крепко, блаженно подумала она, или чувствовал себя столь волшебно помолодевшей, абсолютно не ощущая совершенного перелета? Это же настоящее чудо, особенно если вспомнить те пугающие моменты, что ей пришлось вчера пережить.

Во-первых, в аэропорту Санта-Крус уже собралась целая свора репортеров, дожидающаяся ее появления. Когда они набросились на нее все сразу, ей пришлось устроить импровизированную пресс-конференцию, только чтобы удержать их на привязи.

Естественно, что эта встреча с прессой получилась совершенно идентичной по тону, содержанию и настроению той пресс-конференции, что ей пришлось выдержать раньше в Уайт-Плэйнс. Эти журналисты тоже проявляли излишнее любопытство по поводу ее личной жизни и состояния финансов компании «Хейл» и не интересовались причинами ее приезда в Мексику.

Потом, после того как ее практически молниеносно доставили в «Хуатуско Хейл отель и курорт», Дороти-Энн потратила массу времени, посетив каждого из 236 заболевших сальмонеллезом постояльцев.

Она совсем не горела желанием это делать и с удовольствием отложила бы эти визиты. Но долг обязывал. Миссис Кентвелл чувствовала моральную обязанность навестить их.

«Должен же кто-нибудь взять все на себя, — мрачно размышляла она. — И такой человек есть. Я».

И Дороти-Энн напомнила самой себе: «Это моя компания. Я несу ответственность».

Первыми она навестила Джима и Мойру Келсо, пенсионеров лет шестидесяти с лишним. Дороти-Энн подвинула кресло к их кроватям.

— Мне очень жаль, — мягко сказала она. — Боюсь, что я испортила вам отпуск.

— Да всего несколько дней, — ответила Мойра, жизнерадостная женщина со Среднего Запада, счастливо улыбаясь. — И даже сейчас это все равно наше самое любимое место на земле.

— Я надеюсь, что так это и будет впредь, — заметила Дороти-Энн. — Вот почему я приехала. Чтобы разобраться во всем. Мне не нравится, когда дела идут не так, как надо.

— Да все в порядке, — заверил ее Джим Келсо. — Такое случается. Вы бы видели, что случилось с моей малышкой в Египте…

Мойра шлепнула его по колену и хихикнула.

— Да неужели? Это ничто по сравнению с тем, что было с тобой в Кении! — Она повернулась к Дороти-Энн. — Джим там стал зеленым, как марсианин. Видели бы вы его! А ему и требовалась всего-то парочка кроличьих ушей…

Следующая пара, Бентоны, оказались симпатичными молодоженами из Рэйли, штат Северная Каролина. Несмотря на то, что они все еще страдали от обезвоживания, молодые люди не могли перестать прикасаться друг к другу и обниматься.

— Это просто потрясающее место, — сказала Дороти-Энн краснеющая новобрачная. — Вы просто поживите здесь и увидите. Мне все равно, что мы заболели, мы все равно вернемся! — Она обняла мужа и улыбнулась. — Ведь правда, солнышко?

— Конечно, моя сладкая, — отозвался муж и нежно потерся носом о щеку жены.

Дороти-Энн откашлялась.

— Что ж, если я смогу сделать хоть что-нибудь для вас, вы ведь дадите мне знать?

Молодой муж подмигнул.

— Ну разумеется.

За ними следовали Кита мура, японская семья с двумя хорошенькими ребятишками лет десяти. Они вежливо пригласили Дороти-Энн выпить с ними чаю.

— Вы окажете нам большую честь, если присоединитесь к нам, — убеждал ее мистер Китамура. — Никаких проблем. Вы видите, моя жена как раз готовит чай.

Миссис Китамура, сидящая на корточках на полу, улыбнулась Дороти-Энн, глядя на нее снизу вверх. Она налила кипяток в глиняную чашку и воспользовалась красной палочкой, чтобы размешать зеленую гущу.

— Я очень польщена вашим приглашением, — вежливо ответила Дороти-Энн, — но к сожалению, мой долг обязывает меня навестить всех тех, кто заболел.

— Ах, долг, giri. — Мистер Китамура кивнул. — Я отлично понимаю.

Дороти-Энн попросила его в случае необходимости чувствовать себя свободно и вызывать ее лично днем или ночью.

— Консьерж немедленно соединит вас со мной. — Она помолчала и опустила глаза. — Я по-настоящему сожалею о вспышке болезни. И чувствую себя лично ответственной.

— Нет-нет, — торопливо заверил ее мистер Китамура. — Для каждого giri есть пределы. Это мы очень сожалеем, что причинили вам беспокойство.

Так оно и продолжалось. Часы, потраченные Дороти-Энн на визиты к больным, пролетели невероятно быстро. Она была удивлена тем, в каком хорошем настроении пребывали постояльцы, невзирая на болезнь. Почти все были искренне рады видеть ее. Тот факт, что она побеспокоилась и приехала сама, вместо того чтобы прислать своего представителя, все явно оценили.

Более того, прием оказался настолько теплым, что миссис Кентвелл почувствовала себя смущенной.

Но что поразило ее больше всего, и Дороти-Энн считала это выше своего понимания, так это то, что большинство гостей не обвиняли ни ее, ни отель. Некоторые, как мистер Китамура, извинялись за то, что заболели!

Как-будто в этом была их вина!

Дороти-Энн ре могла в это поверить. Настроившись получить в свой адрес выражение вполне оправданного гнева и обиды, она услышала, как гости утешали ее и пели дифирамбы обслуживающему персоналу!

Вот этого-то молодая женщина уж совсем не ожидала, и это только укрепило ее веру в человечество. Она поняла, что люди могут быть совершенно удивительными. И невероятно порядочными.

Но еще больше ее поразило то, что она вдруг ощутила, как рада — да, по-настоящему рада — этим личным встречам с постояльцами, хотя они и больны. Было что-то такое успокаивающее в этом подходе, когда за все берешься сам и общаешься с настоящими людьми, а не с множеством безликих статистических данных и пустых цифр.

Впервые в жизни Дороти-Энн действительно поняла, что заставило ее прабабушку создать гостиничную империю.

«Дело не только в развитии корпорации и в увеличении состояния и власти; — поняла она. — Этот бизнес для людей. Это создает странное ощущение дома, когда ты не дома!»

Осознание этого заставило ее задуматься, почему же она всегда избегала личных контактов с гостями. Господи, ведь это же милые люди! Чего же здесь бояться?

Почему она всегда оставляла это Фредди или кому-нибудь другому?

Получив заряд бодрости от таких переживаний, Дороти-Энн решила, что перед поздним обедом неплохо бы вздремнуть. Войдя в свои личные апартаменты и вывесив на дверь табличку «не беспокоить», она растянулась на кровати, чтобы чуть-чуть соснуть.

А проснулась уже утром. Такова была степень ее усталости. Или таким уютным, убаюкивающим и успокаивающим оказался этот мирный рай со стенами из необожженного кирпича, соломенными крышами и открытыми морю комнатами.

Проснувшись под успокаивающий шум волн, вечный как и соблазнительный бриз, под дуновением которого шуршит тропическая листва, налетающий время от времени, благоуханный, невидимый и ласковый, впархивающий через открытую стену комнаты и тенистые террасы, Дороти-Энн и придумать не могла, где бы еще ей хотелось очутиться.

Сев в постели, она лениво потянулась и зевнула, потом отодвинула москитную сетку.

У нее буквально открылся рот при виде водопада, переполняющего бассейн, огромного неба и бесконечного океана — океана, доказывающего, что «синий» это не просто обозначение цвета, а скорее понятие, объединяющее целый спектр от самой бледной бирюзы до самого темного индиго.

Выбравшись из постели, Дороти-Энн босиком прошлепала по холодным, неглазурованным плиткам на тенистую террасу, где тиковые кресла с канареечно-желтыми подушками уютно смотрели на бассейн неправильной формы.

Она растянулась в одном из них и задумалась, позвонить ли ей, чтобы принесли завтрак и кофе. А может быть, еще немного поблаженствовать тут, чтобы глаза насытились этим ничем не испорченным видом, когда первые серфингисты порхают по волнам Тихого океана, а их паруса похожи на крылья бабочек? Или, если ей захочется, она может окунуться до завтрака, а потом отправиться на фуникулере либо в ресторан на самой макушке, либо на террасу далеко внизу у самой воды?

Что ж, торопиться некуда. Попозже она еще раз навестит больных гостей. А пока она может делать то, что ей заблагорассудится, или вообще ничего. Пусть даже у нее уйдет половина дня на то, чтобы решить, чем именно заняться, даже если это будет восхитительное ничегонеделание.

«Гмм, — блаженно подумала Дороти-Энн, — понятно, почему люди едут отдыхать. Сама идея сменить обстановку, уехать прочь от всего… Оказаться где-нибудь, не быть ничем связанным, оставить позади все заботы и тревоги… Это и есть рай. О, да, чистый, неиспорченный рай…»

И прежде чем она успела сообразить, веки Дороти-Энн снова смежились, и, вероятно, она опять заснула, потому что, когда женщина открыла глаза, солнце уже стояло высоко в небе и заливало светом ее бассейн.

Взглянув на часы, Дороти-Энн убедилась, что давно перевалило за полдень.

Полдень! Ничего себе! Теперь, когда она как следует проснулась, ей не пришлось долго размышлять, чем же заняться, Пляж, решила Дороти-Энн, инстинктивно и бессознательно, в ее мыслях больше не было места нерешительности. Она направится в единственно возможное место в это время дня — к воде.

Она торопливо переоделась в черный закрытый купальник и открытое, гладкое черное платье-рубашку сверху, надела черные сандалии и солнечные очки. Она насладится небрежным, ленивым ленчем под одним из палапас, этими соломенными навесами, разбросанными по всему пляжу и дающими тень. В конце концов, что хорошего в раю, если ты не насладишься его великолепием, увещевала себя Дороти-Энн с затаенным, веселым чувством вины, словно ребенок, прогуливающий школу.

— Уголовное наказание! Черт бы побрал это уголовное наказание! — прорычал Хант Уинслоу, с гневом вскакивая на ноги и потрясая официальным уведомлением.

Стряхнув с рукава руку переводчика, он оскорбленно пронзил взглядом начальника полиции. Тот, кто все еще полагает, что к югу от границы полицейские по старинке заплыли жиром и нерадивы, явно никогда не скрещивал шпаги с Фернандо Давалосом Суньигой. Этот человек оставался одинаково невосприимчив к комплиментам, угрозам и взяткам, и все это, в сочетании с его безупречной, наглаженной и накрахмаленной формой, аккуратно подстриженными усиками, очками в стальной оправе с круглыми стеклами и склонностью в точности следовать букве закона, только усугубляло раздражение и волнение Ханта, вызываемые всем мексиканским.

Что же случилось с тем золотым времечком, гадал он, когда вы могли по крайней мере рассчитывать на абсолютно оцепенелые местные власти, которым всегда можно было дать на лапу, с их вечным manana, manana[19], все способно подождать до manana, но которые тем не менее быстро принимали решение, стоило им заслышать ни с чем не сравнимый хруст зеленых баксов янки?

«Унесены ветром», — сказал себе Хант, незаметно вздыхая. Эта новая порода преданных закону молодых профессионалов, группа, к которой явно принадлежал шеф полиции Суньига, не только доказала, что полиция может быть выше таких вещей, как мелкие поборы и вымогательство, но и не оставляла сомнений, что любая попытка дать взятку будет пресечена в соответствии с законом.

«Чума на всех этих служителей общества!» — про себя выругался Хант, в запале ярости совершенно забывая, что будучи сенатором в Калифорнии, он и сам относится к этой же категории.

— Как я уже многократно говорил вам, — заявил он холодно, медленно произнося слова специально для официального переводчика, хотя зачем тот понадобился, если шеф полиции отлично говорил по-английски, оставалось вне его понимания, — мальчику едва исполнилось четырнадцать.

— Catorce[20], — закончил переводчик.

— Четырнадцать! — подчеркнул Хант, обвиняюще поглядев на начальника полиции.

— Catorce!

Фернандо Давалос Суньига, невозмутимый, хрупкий, утонченный и даже не собирающийся позволить какому-то там хорошо одетому gringo politico[21] влезать в свою вотчину, выпрямился и вежливо предложил Ханту сигарету.

— Спасибо, нет, — отказался тот с брезгливой гримасой.

Пожав плечами, шеф полиции выбрал сигарету в той самой деликатной манере, которая так свойственна многим латиноамериканцам и зажег ее. Он глубоко затянулся, наполняя дымом легкие, и выдохнул.

— Прошу вас, сеньор, — последовал жест рукой, — продолжайте.

Хант улыбнулся, но это была безжалостная улыбка.

— Совершенно очевидно, — холодно заговорил он, — что достаточно только взглянуть на этого ребенка, и каждый здравомыслящий человек поймет, что это не обычный ваш тинэйджер. Господи, — Уинслоу положил одну ладонь на стол и подался вперед, — я уверен, что даже вы слышали о синдроме Дауна[22]!

Шеф Суньига молча курил с каменным выражением лица.

— Бедный ребенок едва может говорить, какие уж тут преступления, в которых его обвиняют! Но не считая всего этого, документ, — Хант помахал бумагой в воздухе и демонстративно бросил ее на стол, — подписанный губернатором штата Оаксака, явно дает указание немедленно освободить Кевина Уитмора. Немедленно!

— Да, сеньор, — Суньига деликатно попыхивал сигаретой, — именно это и сказано.

— Тогда в чем же задержка, ради всего святого?

Шеф полиции выдохнул дым и стряхнул длинный столбик пепла в раковину.

— Как я вам тоже уже несколько раз объяснял, у меня нет выбора, сеньор. Пока я не получу официального уведомления, долг обязывает меня держать мальчика в тюрьме…

— В тюрьме! — с иронией произнес Хант. — Вы называете это зловонное преддверие ада тюрьмой?

Суньига, воплощенное спокойствие, невозмутимо курил.

Сенатор Уинслоу, осознав, что ярость берет над ним верх, сделал глубокий вдох и сосчитал до десяти. Шумел кондиционер, но не настолько громко, чтобы заглушить гудение крупной бабочки, яростно скребущейся и бьющейся сначала об одно закрытое окно, а потом, совершив перелет через комнату, яростно обрушивающейся на другое.

— Послушайте, — спокойно заговорил Хант, — неужели мы не можем разумно со всем этим разобраться? У вас есть копия письма губернатора. Вот она прямо перед вами. Я уверен, что у вас есть полномочия действовать, опираясь на него. Какое еще возможное подтверждение вам требуется?

— Прошу меня простить, сеньор, но известно, что письмо можно подделать. — Прежде чем Хант успел взорваться, шеф Суньига успокоил его движением руки. — Прошу вас, сеньор, не поймите меня превратно. Я не хочу сказать, что этот документ не подлинный. И тем не менее, я провожу в этом кабинете такую политику — ничего не принимать на веру и ничего не брать у третьих лиц.

— И что же нам пока делать? — устало поинтересовался сенатор.

— Единственное, что мы можем, сеньор.

Суньига загасил сигарету в пепельнице-раковине.

— Мы будем ждать, сеньор. Как только копию письма передадут из офиса губернатора сюда, ребенок будет отпущен на попечение родителей.

— Другими словами, смягчающие обстоятельства не будут учтены?

— Смягчающие обстоятельства?

Суньига отвернулся и посмотрел на окно, где металась бабочка. Солнце сверкнуло на круглых стеклах его очков, делая их матовыми. Потом он снова обернулся к Ханту.

— Что же это за обстоятельства, сеньор?

— Возраст и умственная неполноценность ребенка.

— Мне очень жаль, сеньор. Но мы не у вас в Калифорнии. Вопреки широко распространенному мнению, мексиканцы не относятся спокойно к наркотикам. Вспомните, у мальчика обнаружили кокаин.

— А как насчет показаний под присягой трех свидетелей? — напряженно спросил Уинслоу. — Все они видели, как два подростка сунули ему пакет, когда убегали от ваших людей.

— К несчастью, этими свидетелями оказались туристы. Они уже вернулись домой.

— Иначе говоря, эти показания под присягой ничего не значат… И все потому, что свидетели иностранцы, а не мексиканцы. Это так?

Суньига пожал плечами.

— Мне это кажется дискриминацией наоборот.

— Прошу вас, сеньор. Постарайтесь понять. Я делаю все, что могу.

Хант одеревенело кивнул. Гул бьющейся о стекло бабочки стал громче и яростнее.

— Вы знаете, где меня найти, — сурово сказал он. Потом откашлявшись, добавил:

— Я буду в гостинице.

Суньига вежливо кивнул.

— Я буду держать вас в курсе, сеньор. А пока, могу ли я предложить вам воспользоваться случаем и полюбоваться нашими потрясающими видами? Говорят, что красота природы успокаивает.

Щеки Ханта покраснели от гнева. Но еще больше от провала, подумал он, сдерживая свой темперамент. Уинслоу повернулся и пошел к двери со всей военной выправкой и достоинством, которые ему удалось изобразить. Открывая дверь, он не столько увидел, сколько услышал, как бабочка рванулась обратно в другой конец комнаты.

Сенатор обернулся через плечо. Почти ленивым жестом Суньига потянулся, перехватил насекомое на лету и сжал кулак.

«Правильно, — мрачно подумал Хант. — Дай своей жертве подрыгаться, а потом раздави насмерть».

Он и впрямь не стал бы утверждать, что Суньига сначала не поиграет с насекомым, отрывая одно крыло за другим.

Но вместо этого шеф полиции встал из-за стола, подошел к одному из окон и открыл его. Высунув руку наружу, он выпустил бабочку и закрыл окно.

Этот маленький акт милосердия только еще больше разозлил Ханта.

Что же это за человек, если он выпускает на свободу насекомое и держит под стражей беспомощного, несчастного мальчишку?

Суньига встретился глазами с Хантом. Его взгляд оказался дразнящим и красноречивым, как если бы он произнес все вслух.

«Она одна из нас, — говорил взгляд. — Да, она наша, эта слабая бабочка, а не одна из этих богатых североамериканцев, с которыми мы вынуждены мириться и делать вид, что мы им рады. Не одна из этих грубиянок и грубиянов в их бесстыдно маленьких бикини и плавках, что наводняют страну как саранча, и остаются достаточно долго, чтобы мусорить и загрязнять. Они считают, что все здесь принадлежит им! Что все здесь устроено исключительно ради их блага, словно в огромном океанском парке развлечений. Веселите нас, следите за нами, деритесь из-за наших чаевых!»

Хант прервал этот недоброжелательный контакт взглядов, вышел в коридор и спокойно закрыл дверь. У противоположной стены, на твердой деревянной скамье сидела пара. Как только они увидели сенатора, то выжидательно взглянули на него.

Уинслоу в ответ отрицательно покачал головой и подошел к ним поговорить.

— Мне очень жаль, — негромко сказал Хант. — Я сделал все, что мог.

Женщина кивнула.

— Я знаю это, — храбро ответила она.

Она была худой и крепкой в кости, с прямыми карими глазами и старомодной химической завивкой. Если всмотреться в нее, отбросив в сторону небесно-голубой брючный костюм, белую синтетическую блузку с большим бантом на шее, ярко-фиолетовую оправу очков, можно было заметить черты ее предков-пионеров. В ней чувствовалась американская первобытная сила, гордость и вера в богатство.

Ханту пришлось это признать. Эта женщина была олицетворенной башней силы, вошедшей в поговорку.

Но вот ее муж, он совсем из другой оперы. Мужчина тяжело воспринял новость и не сделал попытки скрыть набежавшие слезы. Его жизнерадостный наряд курортника — желтые свободные брюки-гольф, гавайская рубаха буйной расцветки, бейсбольная кепка — никак не вязался с мрачностью и лишь подчеркивал трагедию того, что семейный отдых не удался.

Ужасно не удался.

«Этот человек разбит, — понял Уинслоу. — Если его сына скоро не выпустят, он очень быстро рассыплется на части».

— Бедный Кев. — Джо Уитмор утомленно потер лицо. — Если бы только я не настоял на том, чтобы мы его взяли с собой.

— Прекратите мучить себя, — мягко попросил Хант. — Вы не должны так думать. Это не ваша вина.

Но Джо Уитмор как-будто его не слышал. Он покачал головой, тяжело вздохнул и посмотрел на Уинслоу снизу вверх затравленным взглядом. Под глазами у него повисли мешки.

— Мы всегда везде берем Кева с собой, — хрипло объяснил он. — У нас никогда не возникало проблем. Никогда. Спросите Мидж.

С высоко поднятой головой его жена прямо смотрела на сенатора.

— Джо прав, — подтвердила она. — Но Кев хороший мальчик, с ним все будет в порядке.

— Как ты можешь так говорить? — выпалил муж. Он смотрел на женщину, его тело сотрясала нервная дрожь. — Мидж! С ним не все в порядке! В этой… этой вонючей дыре он очень далек от того, чтобы быть в порядке, как ты можешь догадаться!

Мидж покачала головой.

— В Библии сказано: «Разве страдают невинные?» — процитировала она со спокойной уверенностью истинно верующей. — Что ж, Кев невиновен. Запомни мои слова, Джо. Бог присматривает за ним, пока мы разговариваем.

Столкнувшись с таким простым проявлением веры, Хант вдруг снова рассердился. Черт бы побрал этого проклятого Суньигу! Ему вдруг захотелось вернуться в кабинет и разорвать этого ублюдочного чистоплюя пополам.

Уитморы невиновны. Любому идиоту это ясно. Господь всемогущий, если и есть классический вариант, когда ты видишь то, что есть на самом деле — в данном случае почтенные, законопослушные, богобоязненные туристы, — то вот он перед вами.

«Уитморов не травить, а наградить надо», — подумал Хант.

Он завидовал их природной порядочности, простоте, безрассудной любви. Хотя их ребенок появился на свет весьма далеким от совершенства, у них и мысли не возникало этого стыдиться, или меньше любить его, или, прости Господи, поместить в лечебницу.

Нет. Джо и Мидж Уитморы окружили Кевина любовью. Они действительно постарались сделать все, чтобы он мог вести нормальную жизнь, насколько позволяли обстоятельства.

Если Уитморы в чем и виноваты, так только в том, что оказались не в том месте и не в то время. Такое иногда случается. Классический вариант неудачно выбранного момента. Во время похода по сувенирным лавкам в Санта-Круз-Бей, старшие Уитморы зашли в маленький магазинчик, а Кевина оставили на улице.

Кто же мог предвидеть, что два подростка, за которыми охотились переодетые в штатское полицейские, натянут нос преследователям, но прежде сунут свой товар Кевину?

Они буквально оставили его с сумкой в руке.

Все это случилось две недели назад. С тех пор, ни просьбы Уитморов, ни свидетельские показания, ни вмешательство местного консула и американского посла в Мехико не помогли добиться освобождения мальчика.

Беспокойство Уитморов росло, они все больше отчаивались и обратились ко всем, кого считали в силах помочь, включая и Ханта Уинслоу, сенатора штата, в котором они жили.

Родители мальчика надеялись, что закинув невод побольше, они смогут найти кого-нибудь — любого человека — кто сможет добиться освобождения их сына. Но вот чего они не ожидали и что застало их совершенно врасплох, так это то, что Хант Уинслоу бросит все и прилетит к ним на помощь.

Когда сенатор штата появился перед ними, то чуть не до смерти перепугал их.

Тяжелое положение Кевина затронуло глубокие тайные струны в душе Ханта. Настолько глубокие и настолько личные, что он заставил своих помощников расчистить ему деловое расписание.

И теперь, стоя на плитах пола в залитом солнцем коридоре рядом с кабинетом шефа полиции Суньиги, Хант отодвинул манжет и посмотрел на свои часы марки «Брейтлинг».

— Уже полдень позади, — заметил он. — Вот что я вам скажу. Почему бы мне не угостить вас ленчем?

Мидж Уитмор подняла на него глаза.

— Спасибо, — отказалась она с неподдельной вежливостью, — но мы с мужем лучше останемся здесь. Вы знаете, — женщина сделала жест рукой, — просто на всякий случай.

Уинслоу кивнул.

— Я вас отлично понимаю.

— Но это не должно помешать вам поесть, — заметила ему миссис Уитмор. — Прошу вас, идите на ленч. С нами все будет хорошо.

Он кивнул еще раз.

— Я вернусь примерно через час.

И бросив задумчивый взгляд на дверь кабинета Суньиги, сенатор добавил:

— Кто знает? Может к тому времени, шеф местного гестапо придет в себя?

Мидж Уитмор постаралась улыбнуться, но у нее ничего не вышло. Откашлявшись, она стиснула руки, лежащие на коленях.

— Могу я задать вам вопрос, мистер Уинслоу? — нерешительно спросила мать Кевина.

— Прошу вас, миссис Уитмор, — он обезоруживающе улыбнулся и сделал приглашающий жест, — давайте.

— Я не хотела бы показаться неблагодарной, — медленно начала женщина, явно осторожно выбирая слова, — потому что, видит Бог, мы благодарны вам! — Она взглянула на него с подлинной искренностью. — Это просто… — Мидж как-то неуверенно всплеснула руками.

— Да? — подбодрил Хант.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Вам пришлось столько хлопотать из-за нас. Я только не могу понять, почему. Я хочу сказать, мы ведь никто…

Уинслоу покачал головой.

— Вы ошибаетесь, — он говорил спокойно, убежденно. — Каждый человек на планете что-нибудь из себя представляет. Каждый.

— Да, вероятно, вы правы. — Женщина закусила губу и вздохнула, словно разрываясь между желанием промолчать и что-то сказать. Но потом, как будто не в силах больше сдерживаться, она выпалила:

— Но мы… Мы даже за вас не голосовали!

— Ну и что? — Хант легко улыбнулся. — Это ваше право. Или вы забыли? Мы ведь живем в демократическом обществе, верно? — его улыбка вдруг увяла, и он добавил:

— По крайней мере к северу от границы!

Они оба замолчали, потому что к ним по коридору приближались два полицейских, волочивших старого выпивоху. Хант уступил им дорогу, прижавшись к стене. Джо и Мидж подвинулись на скамье, одновременно повернув колени в сторону.

Трио с шумом протиснулось мимо, оставив позади шлейф из запаха алкоголя и насмешливой безжалостности копов. Хант и Уитморы смотрели им вслед. Один из офицеров нарочно выставил ногу. Пьяный споткнулся, и копы тут же принялись награждать его тумаками.

Мидж моргнула от такой жестокости.

— Господи, — прошептала она. — Эта полицейская грубость! — Ее лицо побелело, когда она взглянула на Ханта. — А ведь этот бедняга совершенно безобиден.

Хант кивнул:

— Да, это верно.

— Тогда почему они с ним так грубо обращаются? Что здесь не так?

— Не место виновато, — напряженно ответил Уинслоу, — а тот, кто здесь всем заправляет.

— Вы хотите сказать…

Сенатор взглянул на Мидж.

— Совершенно верно. Шеф полиции Суньига.

Она смотрела на него во все глаза.

— Но с этим же надо что-то делать! — в ее голосе слышалось глубочайшее возмущение.

— Что-то надо, — согласился Хант. — К несчастью, мы ничего сделать не можем, без того, чтобы не повредить делу освобождения Кевина. Одному Господу известно, какие еще обвинения может выдвинуть Суньига.

Мидж опустила глаза и вздохнула.

— Послушайте, у нас свои заботы, — негромко заметил Хант. — Сейчас вы должны беспокоиться только о Кевине.

Она еще немного посмотрела на свои руки, потом подняла глаза.

— Вы правы, — мягко согласилась миссис Уитмор.

— А теперь мне пора двигаться, — сказал Хант. — А то я могу пропустить ленч. Если хотите, я скажу в отеле, чтобы вам прислали несколько сандвичей.

— О, нет, — запротестовала Мидж. — Спасибо, что предложили, но мы в порядке. Через некоторое время я выйду на улицу и принесу нам что-нибудь. — Она все еще не опускала взгляд. — Видите ли, вы так и не ответили на мой вопрос.

Хант кивнул.

— Я знаю, — последовал негромкий ответ. И застегнув пиджак, он легко поклонился, повернулся на каблуках и ушел.

36

Сонни Фонг вернулся. В Манхэттен и в круговорот событий.

Было мрачно, уныло и сыро. Ну и что? Несмотря на проливной дождь, город-колосс никогда еще не выглядел лучше.

Улицы гудели. Сливные колодцы переполнились, и движение застопорилось. Измученные водители автобусов и грузовиков изрыгали ругательства, сигналы попавших в ловушку легковых машин и такси сливались в симфонию нетерпения, а те сумасшедшие, что не нашли себе убежища, просто игнорировались армией пешеходов, аборигенов этого района, которые всегда узнавали себе подобных по тому воинственному умению, с которым те орудовали своими зонтиками.

Во имя всех богов, великих и малых, как же хорошо снова оказаться дома! Если смотаешься на машине в Атланту, а потом на колесах проделаешь всю дорогу до Мексики и обратно, возвращение в город Большого Яблока подобно глотку свежего воздуха.

«Чтобы по-настоящему оценить этот город, — думал Сонни, — надо время от времени уезжать отсюда. Это сработает наверняка».

У него были и дополнительные причины для хорошего самочувствия. Он успешно справился со всеми задачами, которые перед ним поставил старый лунтао.

Все прошло без сучка без задоринки.

Сонни раздобыл бактерии сальмонеллы в Атланте и отправил на тот свет доктора Во Шена.

Фонг беспрепятственно преодолел посты на мексиканской границе. Пограничники с обеих сторон весело помахали ему рукой, пропуская «лексус» и его груз — термос с жидким азотом, в котором содержались микробы из Центра контроля над заболеваниями.

Всем было наплевать, что ввозится в Мексику. Интересовало только то, что вывозится.

Даже работать помощником на кухне в «Отеле и курорте Хейл» в Хуатуско оказалось весело, точно так же как и заразить сальмонеллой горшочки со свежеприготовленными креветками.

Сонни Фонг выбросил взятую напрокат одежду поваренка и термос-холодильник на долгом обратном пути к границе.

На этот раз его машину придирчиво обыскали. На предмет наркотиков, разумеется. Чего он, естественно, и ожидал, и каковых у него не было.

Можно подумать, что Сонни настолько глуп!

«Уж эти мне федералы! — с отвращением думал он. — Эти идиоты позволят вам тайком провезти в Мексику хоть ядерную бомбу! Их только и волнует, что кокаин и нелегальные иммигранты, направляющиеся на север».

В ретроспективе его задача оказалась легкой, почти оскорблением для его талантов. И все-таки много раз дела могли обернуться плохо.

Боги удачи и в самом деле не забыли о нем.

А раз так, то Сонни Фонг решил, что это дело надо отпраздновать. Вместо того, чтобы отправиться в свой роскошный небоскреб в верхней части города, он изменил направление и поехал в Чайнатаун. Разве есть способ лучше отметить праздник, чем нанести визит в заведение Эмерелд Чанг?

Как только Сонни вошел в великолепные покои, он сразу же увидел девушку, которую ему захотелось.

Ей было не больше шестнадцати, хрупкая как фарфор. Ее гладкая кожа цвела первой свежестью юности, овал лица не имел изъянов, глаза были темные, миндалевидные, а губы казались крошечным бантиком.

Но не ее внешность заставила Сонни решиться. В ней сохранилась свежая скромность невинности, которой не могли похвастаться другие девушки, хотя они тоже были красивы.

И тем не менее, прежде чем заключить сделку, следовало соблюсти некоторые формальности.

Эмерелд Чанг, ослепительная в своем золотом чунсоне, приветствовала его со своего трона из розового дерева. Ее лицо, не носившее следов возраста, оставалось бесстрастным. Она курила одну из своих длинных тонких сигар, но ее глаза, опушенные огромными густыми накладными ресницами, пронизывающе разглядывали Сонни.

Она догадалась, что парень явился по своей собственной инициативе, иначе бы старый лунтао из Гонконга обязательно проинформировал ее о предстоящем визите. Женщина также понимала, чего ищет Сонни Фонг.

Госпожа Чанг пригласила Сонни сесть и резко хлопнула в ладоши. Служанка принесла молодому человеку чай.

Сонни вежливо сделал глоток, потом поставил чашку и заговорил на гуандунском диалекте.

— Ваш чай благоухает, как десять тысяч цветов, многоуважаемая сестра.

Эмерелд Чанг грациозно поклонилась.

— Вы очень добры, хотя этот напиток и недостоин такого почтенного гостя.

Сонни спрятал появившуюся было улыбку. Во время его предыдущих посещений эта дама требовала уважения, а теперь, когда он стал клиентом, она утонченно оказывала уважение ему.

— В вашем саду появился новый прекрасный цветок, — заметил Фонг.

Эмерелд Чанг вынула сигару и кивнула.

— Ее зовут Осенняя Луна. Это самый молодой и самый дорогой бутон в моем цветнике.

— Следовательно, она в наименьшей степени искушена в секретах наслаждения.

— Что только делает ее еще более ценной, — возразила госпожа Чанг. — Юность — это сокровище, которое быстро исчезает. Тем даром, что может предложить она, редко удается насладиться.

— Вероятно так, — согласился Сонни. — Но тем даром, о котором вы говорите, можно насладиться лишь однажды.

Эмерелд Чанг склонила голову. Его слова — правда. Осенняя Луна уже не была девственницей. Тонкий ценитель заплатил двадцать пять тысяч долларов за привилегию провести с ней первую ночь.

Не меняя бесстрастного выражения лица, мадам попыталась выяснить, сколько Сонни намеревается потратить.

— Нефритовые ворота Осенней Луны были открыты всего несколько дней назад. Такой свежий бутон нельзя насильно превратить в раскрывшийся до конца цветок. Ей следует позволить распускаться медленно, чтобы она не увяла в самом расцвете.

— Поэтому и по другим причинам я готов проявить щедрость, — официально заявил Сонни. — За ее молодость и за то, как высоко вы ее цените, я готов заплатить две тысячи долларов.

Он достал из нагрудного кармана плотный конверт и отсчитал двадцать стодолларовых купюр. Эмерелд Чанг вынула сигару и смотрела, как молодой человек сложил их двумя аккуратными кучками рядом с собой на банкетке.

— И чтобы возместить вам ущерб от того, что я лишу ее невинности любого рода, я предлагаю еще две тысячи долларов.

Он отсчитал деньги и положил еще две кучки.

Девушки, сидящие в дальнем конце комнаты, завздыхали. Но Осенняя Луна, сидевшая среди них, хранила молчание, глаза опущены в притворной скромности. А глаза хозяйки заблестели как бусины черного янтаря в оправе густых накладных ресниц.

— И чтобы показать, насколько я ценю красоту, что вы лелеете в своем саду, достопочтенная сестра, я дам… — с чутьем драматического актера Сонни сделал паузу и отсчитал еще две тысячи долларов, которые он тоже положил рядом с собой, — еще две тысячи долларов, — закончил он, поднимаясь на ноги. — Шесть тысяч долларов. Всего за два часа, проведенных с ней.

Другие девушки вскочили со своих мест и окружили Осеннюю Луну. Они возбужденно чирикали. Никто из них и припомнить не мог такой щедрости, во всяком случае с тех пор, как их нефритовые ворота были открыты впервые.

Эмерелд Чанг встала и хлопнула в ладоши.

— Осенняя Луна, проводи нашего гостя в апартаменты Дракона.

Всем было известно, что эти комнаты используются очень редко. Их хранили для совершенно особых случаев и для горстки наиболее высокоуважаемых и избранных клиентов.

Затем, повернувшись к Сонни, мадам грациозно поклонилась.

— Вы удостоили мой дом большой чести. Мы всегда будем рады видеть вас.

Фонг вежливо поклонился в ответ.

— Это вы оказали мне честь, многоуважаемая сестра.

Остальные девушки жадными взорами провожали Осеннюю Луну, сопровождающую Сонни в апартаменты.

Эмерелд Чанг одобрительно кивнула про себя. «Старому лунтао это понравится, — решила она. — Его кузен показал себя человеком высокого полета».

Потому что благодаря своей щедрости, Сонни Фонг значительно повысил репутацию.

Репутацию Эмерелд Чанг.

Репутацию ее заведения.

Репутацию Осенней Луны.

Репутацию старого лунтао.

И, кроме всего прочего, свою собственную.

На все про все, шесть тысяч правильно истраченных долларов. Невелика цена за такое количество дивидендов.

Эмерелд Чанг снова села и задумчиво закурила свою сигару. Этот молодой человек, вероятно, более умен, чем она посчитала. И более амбициозен, чем опасается лунтао.

К тому времени, как Сонни Фонг добрался домой, день уже угасал. Дождь перестал, и Манхэттен, промытый и очищенный, сверкал как какое-нибудь вертикальное, порожденное землей созвездие.

Он поставил машину на обычное место в подземном гараже, вынул чемодан и дорожную сумку из багажника и вошел в лифт. Он нажал на кнопку с цифрой «36».

Двери закрылись, и лифт стремительно понес его вверх.

Сонни отлично себя чувствовал. После визита к мадам Чанг он стал на шесть тысяч долларов беднее, но добытое уважение цены не имело.

Он испытывал насыщение. Если Осенней Луне и не хватало опыта, она наверстала это смирением. Три раза он пронзал ее своим нефритовым копьем, и три раза он наполнял ее лоно своим семенем.

Недавние забавы легко всплыли в его памяти.

«Я сделал верный выбор, — подумал Сонни, гладкие, жесткие плоскости его лица казались такими же безжалостными, как и блеск жестокости в его глазах. — Я сделал отличный выбор. Осенняя Луна делала такое, в чем мне отказала бы более искушенная девушка».

Потому что Сонни Фонга возбуждал совсем не секс. Его возбуждающим средством было развращение. Особенно, расправа с теми остатками невинности и иллюзий, которые могли сохраниться у Осенней Луны.

Именно этим он систематически и занимался.

И как легко ему это удалось! Фонгу и потребовалось-то всего несколько приказов… Он их прошептал почти с любовью, как будто это были слова ласки… И Сонни заставил ее унижаться, делая вещи отвратительные, омерзительные, которым и названия нет.

И Осенняя Луна повиновалась беспрекословно. Да она и не станет жаловаться, Сонни в этом уверен. После проявленной им щедрости, вопли об обидах только навлекут позор на нее и на все заведение мадам Чанг.

«Одно известно наверняка, — подумал Фонг. — Осенняя Луна никогда меня не забудет. Каждый раз, когда клиент посмотрит на нее, ее одолеют страх и отвращение. И все потому, что я этого добился».

Он улыбнулся самому себе. Ах, разврат. В разврате таился страх. И отвращение. И власть. Да, власть превыше всего.

«В следующий раз, когда мне захочется отпраздновать, — пообещал себе Фонг, — я позволю себе то удовольствие, каким наслаждаются только раз».

Да. Развратить девственницу-проститутку и внушить ей отвращение к сексу с самого первого раза. За это можно отдать любые деньги.

Лифт замедлил ход и остановился на его этаже. Двери открылись. Сонни вышел и направился по коридору к своей квартире.

Оказавшись у себя дома, он щелкнул выключателем на стене. По всей квартире зажглись маленькие конусы света. Китаец поставил чемодан и сумку у двери.

Распакует он их потом.

Ослабив узел галстука, Сонни прошел через обставленную дорогой мебелью, приятно просторную гостиную, мимо длинных, блестящих черных кожаных диванов, и подошел к стене, состоящей из одних окон, откуда открывался вид на миллион долларов.

Но завораживающая панорама Манхэттена не привлекла его. Сонни и думать забыл о городских огнях, направляясь к стоящему перед окнами письменному столу, где так спокойно гудел его компьютер.

Не садясь, Фонг щелкнул кнопкой монитора и одним пальцем простучал по клавишам свой пароль.

Первым делом он проверил электронную почту. Ничего заслуживающего внимания.

Потом он просмотрел факсы. Поступило два сообщения, также ничего интересного.

Потом Сонни отодвинул свое гладкое, из хрома и кожи рабочее кресло, сел и быстро напечатал послание для электронной почты:

«Приветствую вас, достопочтенный пятый кузен от двоюродного родственника…»

Он кратко сообщил об удаче своей миссии в Мексике. Когда Сонни закончил, то завершил письмо традиционной формулой прощания:

«Да пребудут с вами боги удачи. Ваш почтительный пятый кузен от двоюродного родственника».

Сонни Фонг превратил слова в кодовые знаки, вошел в Интернет и послал донесение в Гонконг обычным свернутым спиралью лабиринтом обходных путей.

37

Лимузин Глории Уинслоу двигался так мягко и бесшумно, словно скользил на воздушной подушке. И в самом деле, если бы молодая женщина не смотрела в окно, она едва ли бы заметила, что автомобиль ехал уже по внешнему склону Блэк Маунтин — выезду Хэйни-роуд.

«Нет, — подумала она, уголки ее губ недовольно поползли вниз. — Это натяжка. Если честно, то даже слишком большая натяжка».

Правда состояла в том, что Глория знала каждую милю, каждый поворот, каждую горку на этой отвратительной дороге. Она помнила ее так хорошо, что могла с закрытыми глазами точно сказать, где находится в данный момент.

Знакомый спазм вдруг сжал ей горло. Черт. Вот так всегда. Этот поворот всегда играл с ней такую шутку.

Резко откинувшись на спинку сиденья, Глория закрыла глаза, чтобы не видеть окружающий пейзаж, когда лимузин свернул налево и направился на север по бульвару Скайлайн. Привычный ландшафт раздражал, приводя в действие видеомагнитофон памяти, воскрешающий множество подобных поездок, из которых ни одна не была приятной.

Ленч с Алтеей в городе — это само по себе достаточное наказание. Но визит сюда, в это кошмарное поместье, ужасное Хиллсборо, с его особняком, выстроенным первым Хантингтоном Неверлендом Уинслоу, чтобы подчеркнуть свою славу, в проверенном временем стиле королей грабежа с завышенным самомнением и кичливо напоминающим всем и каждому об их прежнем, более низком и бедном положении, просто сущая пыжа.

Но самым мучительным было то, как старой даме удавалось наполнить своим присутствием всю сотню с лишним комнат. Как будто особняк и его окрестности каким-то образом придавали еще большую крепость убийственному коктейлю из богатства, власти и социального статуса, текущему в жилах старшей миссис Уинслоу.

Не открывая глаз, Глория почувствовала, как машина замедлила ход, повернула направо, проехала еще чуть-чуть и ненадолго остановилась.

Напряжение у нее внутри стало еще сильнее. Ей не требовалось смотреть, чтобы понять, где она находится. Глория видела и с опущенными веками. Огромные главные ворота с их столбами, увенчанными величественными каменными львами.

А за ними — совсем другой мир.

«Каскады». Соперник Битмора, Сан-Симеона и Мраморного дома. Но с одним заметным исключением. Это имение все еще находилось в частном владении. Толпы немытой публики не бродят по ухоженным садам и наполненным сокровищами залам. Да и не будут, пока Алтея жива.

С мрачным подобием улыбки Глория подумала о названии. «Каскады». Больше, пожалуй, подходит к началу века, когда четверть мили небольших бассейнов, давших название поместью, могли с подозрительной безнаказанностью играть струями воды, поглощая ее тоннами. Но времена изменились, и каскады стояли высохшими. Об этом позаботилась хроническая нехватка воды в Калифорнии.

Лимузин пополз вперед. Электронный глаз видеокамеры выдал разрешение на въезд. Глория могла представить себе, как широко раскрываются левая и правая створки ворот.

Через четверть мили впереди, в конце тенистой, в пестрых солнечных пятнах подъездной аллеи, обсаженной медноствольными буками, стоял Дом.

Только посторонние называли его официальным именем. В семье и в высокопоставленном кружке самых избранных — только очень богатых и известных — о нем всегда упоминали, как о «Доме». Его не называли ни «Каскады», ни особняк, ни Большой дом, а просто говорили Дом, словно употребление этого термина отбрасывало прочь все остальные дома как не стоящие внимания.

Подъездная дорожка была из белого гравия, мягко поскрипывающего под колесами. Стоило подъехать поближе, как Дом значительно прибавлял в росте, пока машина не выезжала наконец из букового туннеля и не описывала аккуратный круг по дорожке вокруг огромного фонтана без воды.

Глория вздохнула и открыла глаза. Как обычно, никаких других машин не было. Как всегда. Алтея настаивала на том, чтобы машины немедленно ставили в гараж, словно их присутствие стало бы непростительной оплошностью и могло каким-то образом запятнать Дом.

Шофер Глории вышел из машины, обошел кругом и открыл ей дверцу. Она кинула взгляд на его протянутую руку и проигнорировала ее. Не нужна ей его помощь, чтобы выйти из лимузина. Нет, черт возьми. На этот раз она была трезвее трезвого. Ну, конечно, не до такой степени, чтобы можно было дыхнуть в трубку, но настолько трезвой она не была уже многие годы.

И ей следует поблагодарить за это Кристоса. Как только они встретились, у нее пропала потребность слишком много пить. Так, лишь пропустить стаканчик для поддержания сил…

Выйдя из машины, Глория остановилась, чтобы оглядеть Дом. Он выглядел удивительно симметричным. Как будто картина, которую можно аккуратно сложить пополам.

Известковые стены изобиловали резьбой, грубоватый на вид разгул угловых камней, фронтонов и орнаментальных завитков в стиле Второй империи. Все венчает крыша с мансардами и акры позеленевшей меди, украшенных слуховых окошек и причудливых дымоходов. Грандиозная каменная лестница ведет к парадному входу, а переднюю террасу с балюстрадой украшают напольные вазы с усыпанной цветами фуксией.

Такое место могли создать только в эпоху свободных от подоходного налога долларов. И только человек, чье состояние выходило далеко за рамки обычного богатства, подобно Алтее Магдалене Неверленд Уинслоу, мог позволить себе содержать его.

Глория расправила плечи и стремительно направилась к широким, выметенным каменным ступеням. Ей Дом никогда не казался одним только невыразительным фасадом. Напротив. Даже после стольких лет она не могла отделаться от ощущения, что все эти высокие стеклянные двери и окна похожи на множество прикрытых веками глаз, постоянно следящих, как бы она не совершила какой-нибудь проступок.

Разумеется, Глория понимала, что это смешно. Но ничего не могла с собой поделать. Просто у нее было такое чувство.

Прежде чем младшая миссис Уинслоу успела позвонить, огромная парадная дверь открылась, и ее почтительно приветствовал дворецкий, не похожий ни на одного дворецкого в городе.

— Миссис Уинслоу, — бормотнул он особенно замогильным голосом. Впустив молодую женщину, дворецкий бесшумно закрыл за ней дверь. — Миссис Алтея ждет вас. Она в розовом саду.

Глория пустила в ход улыбку.

— Благодарю вас, Уитэмс. Я сама найду дорогу.

— Очень хорошо, мадам. Мне было сказано, что ленч будет на открытом воздухе…

Он едва слышно откашлялся, как это, кажется, умеют только отлично вышколенные слуги.

— Вы не хотите прежде освежиться?..

Глория немедленно оттаяла после такого предложения.

— А что, это замечательная идея! Да, Уитэмс. Я думаю, что я так и сделаю!

И изменив направление, она проплыла через большой главный холл и прямиком направилась к дамской комнате, чья дверь расположилась между двумя монументальными комодами с украшениями из позолоченной бронзы, не заметив парных зеркал — произведение Уильяма Кента[23], стоивших целое состояние. Глория осталась слепа к двум маленьким венецианским пейзажам кисти Каналетто, расположившимся на стоящих на столиках мольбертах. Самые последние приобретения Алтеи не произвели на ее невестку никакого впечатления. Она торопливо прошла в дамскую комнату и быстро закрыла за собой дверь. У нее были более неотложные дела.

Достать свою фляжку. Открутить крышку. Закинуть голову и сделать большой, жадный глоток.

Ей так нестерпимо хотелось выпить, что мускулам ее длинной, тонкой шеи потребовалось немало времени, чтобы проглотить жгучую жидкость. Глория почувствовала, как ее старый, верный друг водка, этот волшебный эликсир забвения, обжигает ей горло. Женщина алчно делала глоток за глотком, пока напиток не взорвался словно бомба у нее в желудке.

Наступившая агония не поддавалась описанию. Ее буквально скрутило пополам. Глория начала задыхаться. На лбу выступили капельки пота, и на какое-то одно длинное мгновение женщине показалось, что ее сейчас вырвет.

Борясь с подступившей тошнотой, она делала глубокие вдохи, крепко сжав зубы. Глория с такой силой цеплялась за мраморный туалетный столик, словно пыталась раздавить его в пыль.

«О, Господи! — думала она, обхватывая себя руками, прикрывая живот. — О Боже ты мой! Мне и вправду пора начать за собой следить».

Но это легче сказать, чем сделать, и кому, как не Глории, знать об этом. Проблема состояла в том, что она никогда не могла сказать наверняка, сколько ей потребуется выпить, чтобы отвлечься от действительности, глоток или целую бутылку.

Трясущимися пальцами миссис Уинслоу постаралась завинтить крышку фляжки. Теперь одного прикосновения к ней хватило, чтобы вызвать новый приступ тошноты. Глория торопливо запихнула сосуд в сумочку, подальше с глаз и…

Бац!

Тошнотворное ощущение исчезло, и границы реальности покрылись туманом.

«Ах, передышка… сладкая, сладкая передышка», — подумала Глория, разглядывая свое отражение в зеркале с позолоченной рамой и вытирая капли пота ватным тампоном.

Как выпивка все меняет.

Если быть точной, то ее наркотический эффект не превратит посещение Тоуд-холла в пикник. Это никому не под силу. И все-таки, водка сделает визит менее неприятным, пребывание Глории здесь станет чуть менее болезненным. Даже почти приемлемым. Но что самое важное, так это то, что спиртное прибавляет ей смелости и окружает ее аурой наибольшей уверенности в себе.

Молодая женщина подумала: «Теперь, по крайней мере, я могу встретиться со старым драконом, и меня не съедят заживо!»

Глория подождала, пока краски снова не вернулись на ее лицо. Потом, бросив в рот мятную конфетку, она величественно выплыла из дамской комнаты. Набравшаяся сил, уверенная в себе и смелая. Ее каблуки бесстрашно застучали по сверкающему паркету, пока Глория Уинслоу шла через комнаты с высокими потолками, выдержанные в пастельных тонах, наполненные предметами, добытыми на аукционах. Гостиная, коридор, музыкальная комната, библиотека. Глория миновала импозантные французские двери.

Терраса с другой стороны дома была в два раза шире той, что находилась перед домом. Штамбовые лимоны, чьи ветви гнулись под тяжестью множества плодов, декоративно выстроились вдоль балюстрады.

Но Глория не заметила благоухающие гибриды. Как всегда, ее взгляд невольно устремился на мягкий склон чуть подальше, где полосу газонов, пушистых деревьев и фигурно подстриженных кустов подобно тектоническому разлому делил пополам сухой канал из известняка.

Но не природа создала это уродство. Все здесь было сотворено руками человека — в том числе и этот, оставшийся от прежних времен каскад, где когда-то струилась вода, и благодаря которому Дом получил свое величественное название.

А теперь достопримечательность стала безобразием, напоминающим заброшенную выработку, каменный рубец, протянувшийся, словно лестница, по всему травянистому склону.

Ближе к дому и вдоль всего канала раскинулся симметричный сад из тех, что можно найти возле любого французского замка. В обеих его частях геометрически точным узором расположились усыпанные гравием дорожки и треугольные клумбы с цветочным орнаментом, а вокруг отлично подстриженная изгородь высотой в фут.

С левой стороны росли однолетние растения, а с правой — розы.

Там и сидела Алтея. В самом эпицентре розового сада, приблизительно футах в шестидесяти. Грациозная, раскованная и элегантная поза как на портрете Болдини[24]. Одета для прогулки по саду в широкополую соломенную шляпу и длинный мягкий зеленый шелк.

Все сочеталось между собой. Пиджак с большими четко очерченными пуговицами. Однотонная шелковая туника из органзы под ним. Очень свободные, похожие на пижаму брюки. И даже туфли на низком каблуке. Только шарф от Гермеса, свободно завязанный вокруг шеи Алтеи, добавлял цветов в эту палитру зеленого.

Она не смотрела в сторону Глории, усевшись в удивительно необычное вольтеровское кресло, одно из пары великолепных невероятно больших fauteils a oreilles[25] — музейный экспонат, который уж никак не предназначался для улицы, но его все-таки туда вынесли. Если Алтея и заметила появление невестки, то не подала виду, а продолжала поглаживать Виолетту, свернувшуюся калачиком у нее на коленях. Два других пекинеса грелись на солнышке на двух обитых персиковым бархатом табуретах, такие же ленивые и высокомерные, как кошки. На одной из усыпанных гравием площадок стоял круглый стол, покрытый белой скатертью с приборами для двоих и пара обитых буковых стульев с высокой спинкой.

Алтея давала указания двум садовникам. Оба были в перчатках и держали страшного вида ножницы. По указанию хозяйки они срезали выбранную розу, которая должна была быть в самом расцвете, ни днем больше, ни днем меньше. Потом цветок приносили Алтее и держали так, чтобы она могла внимательно рассмотреть его, и либо одобрительно кивнуть, либо отправить на удобрение легким движением руки.

«Так, начинается, — подумала Глория. — Надо все-таки поздороваться со старым драконом. Посмотрим, чем она будет недовольна на этот раз».

Алтея почувствовала приближение гостьи и отпустила садовников. Один из них взял корзинку с отобранными розами и направился к Дому. Второй поднял корзину побольше с явно забракованными цветами и понес ее к компостной куче.

Глории еще оставалось пройти несколько шагов, когда свекровь повернула голову и окинула ее одним долгим, пристальным взглядом. На лице Алтеи Уинслоу не отразилось ни одобрение, ни порицание.

— Мое дорогое дитя, — пожилая женщина подставила щеку для поцелуя. — Ты почти вовремя.

Глория проигнорировала упрек. Благодарение Господу, что я завернула в дамскую комнату. Без подкрепления я бы не смогла промолчать.

— Здравствуйте, мама, — откликнулась она.

— Ты выглядишь иначе, — проницательно заметила старшая миссис Уинслоу. — Ты, должно быть, лучше заботишься о себе.

Глория проглотила и это. Она только гадала, как долго ей удастся продержаться, прежде чем потребуется еще глоток. «Доверься свекрови, и будешь пить все время», — утомленно подумала невестка.

Алтея жестом указала на стоящее напротив кресло.

— Садись, дорогая.

Молодая женщина послушно села и оглянулась по сторонам.

— Эти розы прекрасны, мама.

— Да, некоторые из них оказались довольно приличными, — согласилась Алтея. — Посмотри на розовую «Королеву Дании» вот здесь и на фиолетовую «Кардинал Ришелье» вон там. — Она обвела кусты жестом. — Они особенно великолепны. — Но потом ее губы сложились в горькую складку. — Но «Девичий румянец» и белая «Мадам Харди» в этом году меня разочаровали. А что до этих новых, постоянно цветущих кустов, — Алтея подняла обе руки, — никогда больше! Цветы и запах принесены в жертву количеству бутонов. Но разве не это происходит и со всем остальным в наши дни? Возьми яблоки, такие сочные и многообещающие на вид и такие пресные и рыхлые на вкус.

Глория кивнула, потом нахмурилась.

— Но разве для роз еще не слишком рано? Я думала, что они цветут только летом.

— Это все потому что ты с Востока, — четко напомнила ей миссис Уинслоу. — Ты забываешь, что у нас здесь все цветет два раза в год.

— Совершенно верно, но я считала, что это относится только к овощам и однолетним растениям.

— Обычно это так, — никогда еще пожилая леди не улыбалась так жизнерадостно. — Но именно поэтому у меня две теплицы, чтобы одну держать холодной. Это позволяет мне играть с временами года.

«Как это похоже на Алтею, — не удержалась от мысли Глория. — Манипулирует с климатом, словно она Господь Бог».

Подошел слуга и спросил, не принести ли им чего-нибудь.

— Минеральной воды, — сказала Глория, понимая, что ее ограничат одним бокалом вина. И я лучше подожду, пока он мне на самом деле понадобится.

И просто из желания повредничать, она сладко добавила:

— Может быть, у вас случайно найдется «Аполлонарис»?

— Сожалею, мэм. У нас есть «Перье», «Сан-Пелегрино», «Эвиан», «Найя», «Калистога» и клаб-сода.

— Тогда «Пелегрино».

— А мне принесите вина, Генри, — приказала Алтея. — «Мондави Каберне» урожая 1991 года. Оно отлично подойдет к ленчу.

— Слушаюсь, мэм.

Глория открыла сумочку, достала золотую зажигалку и золотой портсигар. Потом спохватилась.

— Вы не будете возражать, мама? Учитывая то, что мы на открытом воздухе?

Алтея выглядела так, словно была вынуждена смириться с тяжелым бременем.

— Что ж, я бы предпочла, чтобы ты не курила. — Она вздохнула. — Но если тебе это необходимо…

— Спасибо. — Глория рывком открыла портсигар, достала сигарету и щелкнула зажигалкой. Молодая женщина глубоко затянулась, вдыхая дым в легкие, закинула голову назад и выдохнула экстравагантный плюмаж. Она еще раз быстро затянулась и махнула рукой с сигаретой в воздухе, словно набрасывая дымовой аркан, указывая на расположенные поблизости каскады.

— Вы никогда не думали о том, чтобы срыть все это и засыпать землей?

Алтея посмотрела на нее сквозь полуприкрытые веки, потом проследила за рукой невестки и взглянула на канал из известняка.

— Если говорить начистоту, то я об этом думала. Да. — Свекровь кивнула.

Глория затянулась.

— Но вы решили этого не делать?

Пожилая женщина покачала головой.

— Вовсе нет. Если честно, то я не смогла решить этот вопрос, уничтожить каскады или оставить все, как есть.

Глория посмотрела на нее:

— Боюсь, что я вас не понимаю.

Алтея мгновение молчала.

— Эту землю купил мой прапрадед, — в ее голосе слышалась гордость.

— Я знаю об этом, — подтвердила молодая женщина.

— Он выстроил дом и эти каскады. Все, что ты видишь на этих акрах, это его наследство. Он передвигал целые холмы… Некоторые говорят, что и горы.

— И об этом мне известно, мама, — сказала Глория.

Старая леди сидела прямая, царственная, настоящий символ всего, что значили Дом, земля и власть Уинслоу. Даже Виолетта, свернувшаяся у нее на коленях, именно в этот момент подняла голову, явно подражая гордости хозяйки, шелковый подбородок с выдающейся вперед нижней челюстью придавал собачке высокомерно-презрительный вид.

Чертова псина! Глория почувствовала, как на нее нахлынуло всеподавляющее желание удавить пушистую сучку. Господи, как же она ненавидела этих пекинесов.

— Это так своеобразно, — пробормотала Алтея, — но эти каскады, кажется, напоминают обо всем том, что уже ушло, обо всем легкомысленном. — Она взглянула на них. — И в то же самое время уничтожить их кажется почти… гм, святотатством. — Старшая миссис Уинслоу сухо хмыкнула и снова посмотрела вдаль. — Я боюсь, что все это слишком трудно объяснить.

Глория молча кивнула. Все это звучало как чушь собачья, хотя на странном, подсознательном уровне она все отлично понимала. В этом и преимущество тех, у кого нет семьи. Если вы не в состоянии вернуться к собственным корням, вы завистливо уважаете тех, кто может это сделать.

— Все дело в преемственности, понимаешь? — продолжала свекровь. — Наследство. Семья. История. Кто знает? — Алтея пожала плечами. — Может быть, я просто сентиментальная старая дура.

Вот в этом Глория сомневалась. Сентиментальная и старая, пожалуй. Но дура? Никто никогда не примет Алтею за дурочку.

Старая миссис Уинслоу прямо посмотрела на невестку.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Что никто не осмелится так меня назвать. — Она легко улыбнулась. — Во всяком случае, в глаза.

Вернулся слуга и принес огромный серебряный поднос. Минеральная вода и каберне в бутылках, стаканы из резного хрусталя, лед в отдельном серебряном ведерке. Глорию, как гостью, обслужили первой. Затем последовал ритуал дегустации вина.

— Восхитительно, — высказалась хозяйка дома, насладившись букетом и тягучим насыщенным вкусом. — Превосходное вино. Спасибо, Генри.

Он ушел, и женщины несколько минут сидели молча.

— Действительно жаль, — печально сказала свекровь. — Когда я была ребенком, в каскадах всегда плескалась вода. Ты не можешь представить, какое это было волшебное зрелище. Нечто, возникшее из мечты.

Пожилая дама сделала еще глоток вина.

— Но это было еще до появления Силиконовой Долины. До того, как на побережье стало так много жителей. До того, как законсервировали источники воды!

— Но это сделали не напрасно, — подчеркнула Глория. — Если бы не это, то нехватка воды ощущалась бы еще сильнее.

— Как будто качать туда-обратно одну и ту же воду это уж так экстравагантно! Действительно. Иногда я задумываюсь над тем, куда катится мир.

— Если вам так не хватает каскадов, почему бы вам не договориться и не вызвать цистерны, чтобы их наполнить? Так поступают с плавательными бассейнами.

Алтея покачала головой.

— Это невозможно. Мой поступок могут неправильно истолковать, и я могу испортить будущее Ханта. Материальное благополучие может быть ужасным гандикапом в политике.

Глория собралась было возразить, но не стала. Она и вправду была не в настроении ссориться. Ей только и хотелось, чтобы с ленчем было покончено, она вынесет то, ради чего ее пригласила Алтея, и галопом унесется обратно в город.

Свекровь не сводила с нее глаз.

— Разумеется, я понимаю, что это лишь видимость, — начала она, — но все-таки можно недооценить важность некоторых вопросов. Впечатление на самом деле значит очень много. — Миссис Уинслоу сияюще улыбнулась. — Ты не согласна, дорогая?

У Глории в голове зазвонил колокольчик тревоги. «Начинается, — подумала она, потягивая воду. — Больше она не станет ходить вокруг да около. Мы наконец-то подобрались к самой сути».

Талант Алтеи повернуть разговор именно в том направлении, в котором нужно ей, не переставал удивлять людей. Но только не Глорию. Ее больше не могло удивить ничего из того, что говорила или делала ее свекровь. Она всякое повидала.

Старая леди двинулась напрямик к сути.

— Раз уж мы заговорили о впечатлении, есть кое-что важное, что мы должны обсудить. — Ее голос звучал непререкаемо, но мягко. Было ясно, что никаких возражений она не потерпит. — Это касается тебя и моего сына.

Глория придержала свою ярость. Она не понимала, каким образом свекрови это удается, но старый дракон всегда умел унизить ее. Вот например, она назвала Ханта «мой сын». Давая ясно понять невестке, кто она такая — родственница со стороны мужа, никакого кровного родства.

«Можно подумать, я нуждаюсь в постоянном напоминании», — с горечью подумала Глория.

— Что насчет Ханта и меня? — устало поинтересовалась она.

— Что ж, едва ли это тайна, что последнее время вы… Скажем так, особенно не ладили?

«Не ладили! — рявкнула про себя Глория. — Да это же явная недооценка! Как Всегда!»

— Но такого рода недоразумений следует ожидать, — продолжала Алтея таким равнодушным тоном, словно они обсуждали погоду в каком-нибудь удаленном уголке земного шара. — В каком браке не бывает своих высот и своих падений?

— Совершенно верно, мама, — голос Глории звучал тихо и напряженно. — В нашем браке нет никаких высот! Одни только падения.

Алтея пригвоздила ее к месту холодными кобальтовыми глазами.

— Прошу тебя, дорогая. Выслушай сначала меня, потом можешь выходить из себя. Я ведь не слишком многого прошу, правда?

Глория вздохнула и мрачно заерзала в кресле. Откупоренная бутылка вина оказалась прямо у нее перед глазами. Она жадно посмотрела на нее: «Я бы с удовольствием выпила прямо сейчас».

— Уже прошло много месяцев с тех пор, как вас с моим сыном видели вдвоем на людях, — сказала Алтея. — Это порождает разговоры. Окружающие начинают распускать сплетни. Пора прекратить все это, пока ситуация не вышла из-под контроля.

— Я и не знала, что кто-то нами так интересуется.

— Чушь! Тебе известно, что все именно так. Семейные ценности теперь очень модны. Жена может быть самым ценным достоянием политика… Или худшей ему помехой. Если ты будешь продолжать держаться в стороне, я предвижу худшее.

Ветер стих, и солнце стало вдруг очень горячим. Аромат роз наполнил воздух. От смешения слишком сладких запахов Глорию затошнило. Она прижала холодный в каплях стакан к виску и медленно прокатила его по лбу туда и обратно.

А Алтея не умолкала:

— Как тебе известно, Хант всегда выступал как независимый кандидат. Но судя по всему, в совсем недалеком будущем это изменится.

Это для Глории оказалось новостью. Ее муж всегда очень гордился тем, что использует преимущества и демократов, и республиканцев. Он успешно разрабатывал свою собственную платформу и не держал ответа ни перед одной политической машиной, ни перед заинтересованными бизнесменами, ни перед лобби. Он был народным кандидатом и гордился этим.

— Вы уверены? — поинтересовалась она. Глория отчаянно ненавидела Ханта как своего мужа, но невольно восторгалась его политической целостностью. — Он вам об этом говорил?

— Ему не пришлось этого делать, — холодно отозвалась Алтея. — У меня свои источники. Достаточно сказать, что скоро ему будет сделано предложение, от которого он не сможет отказаться.

— Я поверю только своим глазам. Мама, я знаю Ханта. Его невозможно купить.

— Его и не собираются покупать. Обе партии хотят найти нового кандидата. И им следует это сделать. А все опросы показывают, что Хант как политик пользуется наибольшим доверием в штате.

Глория смотрела на свекровь во все глаза и молчала.

— Теперь, когда ты знаешь, что поставлено на карту, я уверена, что ты можешь понять, почему так необходимо, чтобы ты вела себя, как следует, — продолжала Алтея. — Это очень важно… для будущего моего сына и будущего этой страны.

Ее взгляд стал таким пристальным, что глаза, казалось, пронизывали насквозь, они вонзались в Глорию, словно острые кинжалы. Манера, речь, выражение лица оставались холодными, властными, уверенными и прямыми.

Свекровь добавила:

— Раз мы поняли друг друга, я прошу тебя сделать над собой особенное усилие.

«Алтея просит?! — Глория чуть было не расхохоталась во все горло. — Вот это здорово. Эта женщина не просит никогда. Она приказывает, хотя ее приказы и закамуфлированы вежливыми словами!»

— Вы ни о чем не забыли, мама? — спокойно поинтересовалась она.

— Не думаю.

Глория безрадостно хмыкнула.

— Что ж, насколько мне известно, чтобы танцевать танго, нужны двое.

— Прошу тебя, дорогая, говори прямо.

Глория угрюмо посмотрела на нее. «Господи; — думала она, — я бы сейчас все отдала за выпивку».

— Суть в том, мама, что вам следовало бы поговорить об этом с Хантом.

— Я собираюсь это сделать. Как только сын вернется из Мексики.

Ах вот оно что.

— И вы в самом деле полагаете, что он станет слушать?

— Как только Хант осознает всю важность ситуации, да, — живо откликнулась Алтея. — Я так считаю. Но от тебя мне нужно получить заверение в том, что ты хотя бы пойдешь ему навстречу.

Глория громко вздохнула.

— Даже если и так, это не поможет. — Ее голос звучал резко. — Хант даже вида моего не выносит!

— Что ж, а ты не думаешь, что это может быть связано с тем, что ты… гм… слишком долго была нездорова?

— Нездорова! — выпалила Глория. — Вот это здорово! — Она яростно сверкнула глазами. — Вам хочется сказать, что я пила, но вы не можете заставить себя произнести это слово, верно?

— Ну, в самом деле, дорогая…

Но Глория еще не закончила.

— Я пьяница, мама! Ваша невестка обычная ал-ко-го-ли-чка! Разве вы не можете произнести это?

Алтея отмела в сторону ее вспышку воздушным взмахом руки.

— Называй себя, как тебе угодно. Но совершенно очевидно, что твоя речь заметно улучшилась сама по себе. Да и эта дискуссия не без пользы…

— Ах так? — Глория мрачно рассматривала свекровь. — Это каким же образом?

Алтея смерила ее ледяным взглядом.

— Если бы я полагала, что ты настолько безнадежна, стала бы я тратить время на разговоры с тобой?

— О Боже, благодарю вас за доверие!

— Можешь относиться к этому, как хочешь, — последовал сухой ответ. — Шлепок по мягкому месту или удар в живот. Это твое дело.

Дикий, неприятный огонек вдруг заплясал в глазах Глории.

— Вам действительно хочется узнать истинную причину того, почему я стала меньше пить, мама?

Алтея отвернулась, ей не хотелось этого слышать.

Невестка нагнулась вперед.

— А я все-таки скажу вам, мама! Это потому, что последние несколько месяцев я не делала вид, что я обожающая, фотогеничная жена! Это потому, что я не делала вид, что у меня красивый, любящий муж! — ее губы скривились в усмешке. — Черт возьми, я даже не делала вид, что я замужем!

Лицо свекрови оставалось бесстрастным.

— Разве вы не понимаете, мама? Впервые за многие годы я была абсолютно честна сама с собой!

— Опыт подсказывает мне, — произнесла Алтея, — что честность — понятие… относительное. Но вместо того, чтобы начинать философский спор, не стоит ли нам обсудить насущный вопрос?

— Вы хотите сказать, как пустить публике пыль в глаза?

— Называй, как хочешь. И все-таки, если ты согласишься играть в мою игру, я могу пообещать тебе одно. Ты не пожалеешь.

— Другими словами, вы вообразили, что уже поймали меня на крючок. Верно?

— Я полагаю, что ты поступишь разумно. — Алтея кивнула.

Глория горько рассмеялась.

— Скажите мне кое-что, мама. Есть ли кто-то или что-то, что вы считаете не подвластным вашей воле?

Алтея выглядела удивленной.

— Да нет, — весело ответила она, — я не думаю, что такое существует!

Глория на этом остановилась. Ей следовало знать. Сколько ни пытайся, ей не пробиться. Ее отделяет от свекрови пропасть шириной в милю, и она никогда не исчезнет.

— Ах! — возвестила Алтея голосом радушной хозяйки. — Вот и наш ленч.

Глория повернулась лицом к дому. Точно. По лужайке наискосок шел Уитэмс, а за ним двое слуг несли серебряные подносы, над которыми возвышались прикрывающие блюда крышки.

— Почему бы нам не сесть за стол, — мягко пригласила свекровь.

Она взяла на руки Виолетту, встала и положила собачку обратно в кресло. Потом, редким дружеским жестом взяла Глорию под руку.

— Вот увидишь, это будет достаточно интересная трапеза, — поведала Алтея. — Мой шеф-повар уходит на пенсию, и я проверяю замену.

— И что вы приказали новенькому приготовить? Говядину по-бургундски и запеченную рыбу?

— Если честно, то я велела зажарить цыплят.

Глория уставилась на нее.

— Разве это экзамен? — тихонько хихикнула она. — Вы шутите!

— Нет, я говорю серьезно. Разве ты не знаешь, что жареные цыплята, приготовленные как следует, это самое сложное блюдо для повара?

Глория этого не знала, да ей и было все равно.

— Я выпью за ленчем вина, — попыталась она прощупать почву. — Вы не возражаете?

Алтея похлопала ее по руке.

— Мое дорогое дитя. Если ты будешь пить умеренно, почему я должна возражать?

Это точно был поворот на сто восемьдесят градусов.

Ей, очевидно, чертовски нужна моя помощь.

Прошло полтора часа. Алтея в приступе непривычного дружелюбия проводила Глорию до машины. Шофер держал заднюю дверцу открытой, а три пекинеса послушно остались на лужайке, разборчиво обнюхивая кусты. Один из них поднял лапку.

— Спасибо за ленч, мама. Мне правда понравилось, — солгала Глория, целуя воздух у обеих щек пожилой леди.

Алтея улыбнулась.

— Я так рада, моя дорогая. Мы повторим это как-нибудь вскоре.

Потом улыбка исчезла, и лицо пожилой леди драматически переменилось. Моментально испарилась всякая претензия на веселье. Перед невесткой стояла Алтея, с которой та привыкла иметь дело.

— Ты ведь подумаешь о том, о чем мы говорили, моя дорогая?

— Разумеется, мама, — ответила Глория, хотя она уже приняла решение. Прежде, чем Хант дождется моей помощи, в аду похолодает!

Свекровь, казалось, прочла ее мысли.

— Я бы на твоем месте как следует все обдумала, — надавила она, понижая голос, чтобы ее не услышал шофер.

Ее тяжелый взгляд встретился с глазами Глории.

— Я не часто прошу об услуге. Когда же делаю, то имею обыкновение щедро вознаграждать за это.

То, что осталось недосказанным, тоже было правдой. Но Алтее не требовалось произносить это вслух. Глория слишком хорошо знала методы старшей миссис Уинслоу. Политика кнута и пряника.

— Подумай об этом хорошенько, моя дорогая.

— Да, мама, я подумаю.

— Это все, о чем я прошу. До свидания, моя дорогая.

Глория уже садилась в машину. Она почти уже была внутри, но остановилась и оглянулась через плечо.

— Да, кстати, мама. Вы так и не сказали, возьмете вы нового повара или нет.

Алтея слегка нахмурилась.

— Не думаю, что возьму. — Она покачала головой. — Нет.

— Но цыплята были восхитительными!

— Верно, они были золотисто-коричневые и хрустящие снаружи, — согласилась свекровь, — и сочные и жирные внутри.

— Тогда что же с ними не так?

— Мое дорогое дитя, разве ты не заметила?

Глория моргнула. Не заметила? Чего не заметила?

— Они были слегка пережарены.

— А, ну конечно. — Глория села в машину, размышляя: «Вот она, настоящая Алтея. Не повезло шеф-повару!»

— Я позвоню после того, как поговорю с Хантом, — на прощание добавила старшая миссис Уинслоу. Потом отступила назад, чтобы шофер мог закрыть дверцу.

Глория подняла руку и помахала из-за стекла. Как только машина тронулась, она рванулась к встроенному бару. Молодая женщина не стала возиться со стаканом, а глотнула водки прямо из тяжелого хрустального графина.

Часть жидкости потекла по подбородку, но ей было наплевать. Ленч закончен, благодарение Господу! На какое-то мгновение ей показалось, что он не кончится никогда.

Глория сделала еще один глоток, поставила графин на место и вытерла подбородок. Потом взяла телефон и набрала знакомый номер.

Трубку не снимали, но после четвертого гудка заговорил автоответчик.

— Поговори со мной, — прозвучал записанный на пленку голос Кристоса.

Глория дождалась сигнала и сказала:

— Это я, Гло. Я только что побывала в мясорубке и нуждаюсь в некоторой дозе НЛиЛ — настоящей любви и ласки. Я буду на обычном месте приблизительно через час.

Алтея стояла на подъездной дорожке и следила, как лимузин объезжает большой фонтан без воды. Только когда аллея буков с бронзовыми стволами поглотила автомобиль в своей утробе, она пошла обратно к Дому в сопровождении трех собачек, вертевшихся под ногами.

«Так, — думала миссис Уинслоу. — Глории я все ясно и четко дала понять. — Надо надеяться, что ее невестка поступит соответственно. — А если нет, мне просто придется посильнее нажать на нее».

Алтея надеялась, что до этого не дойдет. Но если и так, она готова.

38

Побережье Хуатуско. Время ленча.

Дороти-Энн сидела за столиком у самой воды под соломенной крышей палапас, но ей не удавалось порадоваться открывающемуся виду или насладиться им. Реальность в виде сводок о занятости мест на предыдущие сутки, переданных ей по факсу из Уайт-Плэйнс, взорвала мыльный пузырь охватившего ее с утра хорошего настроения.

Дороти-Энн чувствовала себя отяжелевшей, опустошенной, оцепеневшей. Подъем, с которым она проснулась, оставил ее. Даже столик у воды и совершенство безоблачного неба не могли помочь. Молодая женщина пала духом. Куда бы ни упал взгляд, везде ее наметанный глаз человека, занимающегося гостиничным бизнесом, находил причину для депрессии.

Подобно опустевшему перед надвигающимся ураганом курортному местечку, великолепная вырезанная полумесяцем бухта вокруг «Отеля и курорта Хейл» выглядела обескураживающе безжизненной. Лишь два серфингиста скользили по ярко-голубым волнам, и человек шесть пловцов резали кристально чистую воду. А любителей позагорать, нежившихся под солнечными лучами, можно было сосчитать по пальцам. Вдалеке единственный катер увлекал за собой по глади просторного залива одинокого поклонника водных лыж.

В прибрежном ресторанчике ситуация выглядела не лучше. На один занятый столик приходилось три пустых.

Мрачное наследие вспышки сальмонеллеза.

«Здесь дела явно идут не блестяще, — печально подумала Дороти-Энн, опуская палец в стакан чая со льдом и уныло помешивая кубики. — Если людей не прибавится, то это место превратится в курорт-призрак».

— Не возражаешь, если я к тебе присоединюсь?

Дороти-Энн подняла глаза. Венеция надела белый облегающий топ и белоснежные льняные брюки. Плюс огромные очки от солнца в белой пластмассовой оправе в стиле Джеки Онассис и белые босоножки на высоком каблуке. С обнаженного плеча свисала полосатая торба местного производства.

— Устраивайся поудобнее, — пригласила Дороти-Энн. — Мне не повредит немного отвлечься. — Она слизала холодный чай с пальца и озабоченно оглянулась по сторонам. — Ты можешь меня развеселить… Поможешь забыть о недостатке посетителей.

— Милая, это непростая задача. Но ты же меня знаешь. Если вызов брошен, эта девчонка способна на него ответить!

Венеция отодвинула стул, повесила полосатую сумку на спинку и опустила свое длинное тело на сиденье. Как всегда, каждое ее движение было исполнено царственной, природной и абсолютно неосознанной грации.

— Итак, — жизнерадостно начала она, — что случилось?

— Ты хотела сказать, чего не случилось, — проворчала в ответ подруга. — И раз уж ты так чертовски хочешь в это влезть, я была бы не против услышать твое мнение по поводу происходящего. Итак?

Дороти-Энн замолчала, когда к столику подошел невероятно красивый и невероятно молодой темноволосый официант, чтобы принять заказ Венеции.

— Хелло! А это кто еще такой? — пробормотала Венеция, медленно опуская очки и оглядывая юношу поверх оправы. — Как ты думаешь, он уже совершеннолетний?

— Ой, прекрати, — нетерпеливо попросила Дороти-Энн. — С каких это пор ты занимаешься совращением младенцев? Мне всегда казалось, что тебе нравятся мужчины постарше.

— Детка, ну что тебе сказать? Вкусы меняются.

— Сеньорита? — обратился к ней официант. — Что вам принести?

Венеция вздохнула.

— Дитя мое, то, чего мне хочется, и то, что я могу получить, две совершенно разные вещи.

Парень выглядел сбитым с толку.

— Сеньорита?

— Я выпью мартини, — произнесла негритянка. Потом, вспомнив, что находится на земле текилы, передумала. — Нет, вычеркните это. Принесите мне «маргариту». С тонной соли.

— Соль! — воскликнула Дороти-Энн. — А я думала, что ты сидишь на бессолевой диете!

— Малышка, помолчи. Благодаря тебе я чувствую себя старухой! И кроме того, «Маргарита» без соли это все равно, — она лукаво усмехнулась, — что секс без оргазма, — прошептала Венеция хихикнув. — Это просто будет не «Маргарита», — закончила она громче.

— Согласна с тобой.

Венеция словно тиару подняла очки на голову, чтобы получше рассмотреть удаляющегося официанта. Она склонила голову набок.

— Ну что ты скажешь, разве это не сладкие булочки с изюмом? А?

— О Господи! — раздраженно проворчала Дороти-Энн, борясь с желанием схватить Венецию и хорошенько ее встряхнуть. — Именно тогда, когда мне нужна сочувствующая подруга, не говоря уже о коллеге по работе, с чем мне приходится иметь дело? «Булочки»!

— Эй! Не теряй чувства юмора. Бэби, что случилось?

Дороти-Энн возмущенно уставилась на нее.

— Что случилось? И ты еще спрашиваешь, что случилось? Ты оглянись вокруг. Это место, катастрофа налицо! Здесь всегда так забито, что столик надо заказывать за день. А сейчас только посмотри на это!

— Сальмонелла во всем виновата, — сухо заметила негритянка.

— Скажи мне что-нибудь, чего я уже не знаю.

Венеция сурово оглядела подругу.

— Дорогая, не пора ли поостыть? Пришло время поискать светлые стороны.

— Св-светлые стороны? — Дороти-Энн даже начала заикаться. Она недоверчиво покачала головой. — Боже мой! Ты, должно быть, шутишь.

— Нет, детка, я говорю серьезно. Я появилась здесь для того, чтобы сообщить великолепные новости.

— Ага, — последовал угрюмый ответ. — Конечно. Давай. Выкладывай.

— Именно это я и собираюсь сделать. Детка, дело вот в чем. Прямо перед тем, как пойти сюда, я говорила по телефону с Уайт-Плейнс. И догадайся, что мне сказали?

— На нас еще что-нибудь свалилось?

— Совсем наоборот! — фыркнула Венеция, изображая обиду. Потом наклонилась через стол и улыбнулась. — Но произошло следующее. Ты готова? Вал отказов начал спадать. Малышка, ты правильно расслышала, но я все-таки повторю, так что ты сможешь прочесть по губам. Отказов стало меньше. Подожди и сама увидишь. Через пару дней дела опять пойдут на лад.

— Будем надеяться. Перед этим происшествием у нас и так было не слишком хорошо с наличными. Но если все пойдет еще хуже…

Дороти-Энн закусила губу. Ей не было нужды заканчивать фразу. Долг, висящий над «Компанией Хейл», стал грозным, нависшим облаком, бросающим тень даже на их самые простые повседневные победы.

— Я понимаю тебя, дорогая, — негромко откликнулась Венеция. — Но поверь мне, — она нагнулась и уверенно постучала пальцем по столу, — к завтрашнему дню эта вспышка сальмонеллеза уйдет в прошлое.

— Только не для тех, кто пострадал, — мрачно парировала Дороти-Энн.

— Да, — вздохнула Венеция, — только не для них.

— И, конечно, не для того человека, который умер, или для его семьи.

— Верно. Но важно помнить, что ты сделала все, что смогла, и даже более того, чтобы исправить трагическую ситуацию. Ага. Сюда идут «сдобные булочки» с моей «маргаритой».

Дороти-Энн, вынужденная мириться с тем, что Венеция впала в детство, закатила глаза к небу. Она с отвращением размышляла, есть ли под солнцем что-либо более нелепое, чем зрелая женщина, приходящая в возбуждение при виде парня, которому еще нет и двадцати? Честное слово, должен существовать закон…

— Сеньорита. — Молодой человек сверкнул жемчужнобелыми зубами и лихим жестом поставил коктейль на столик.

— Muchos gracias[26], — мечтательно поблагодарила Венеция. — Gracias, gracias, gracias[27].

— De nada[28], — ответил официант. Черные, простодушные глаза блестели на его гладком смуглом лице, обещая очень много, о чем он и сам пока не подозревал.

Венеция долго смотрела ему вслед. «Совершенно очевидно, что у него есть все, что нужно, именно там, где нужно, — размышляла она. — И этот парень тратит время, обслуживая здесь клиентов».

Венеция без долгих раздумий могла бы назвать полдюжины издателей модных журналов для мужчин и дизайнеров, которые с радостью воспользовались бы случаем и подписали с пареньком контракт.

«И это неплохой способ разбить лед, — пришло ей в голову. — Нет, совсем даже неплохой…»

Негритянка взяла бокал, отпила глоток и поставила его на стол.

— Гмм, — она облизала соленую нижнюю губу, — ничто не сравнится с хорошей «Маргаритой». — Потом, придав своему лицу подходящую случаю торжественность, она продолжала: — Ну-с, пока «сладкие булочки» не совсем свели меня с ума, у меня есть и еще хорошие новости.

Дороти-Энн вопросительно взглянула на подругу.

— И что же это может быть?

Венеция явно удивилась ее вопросу.

— Разумеется, реакция на твою пресс-конференцию. А что же еще?

Дороти-Энн насмешливо махнула рукой.

— В высшей степени неприятное, но необходимое зло.

— Вероятно. Но, детка, позволь мне сказать тебе. Реакция оказалась просто потрясающей. Да. — Венеция стукнула по столу костяшками пальцев. — По-тря-са-ю-щей! — Она подчеркнула каждый слог ударом.

— И каким же образом, позволь спросить, ты пришла к этому заключению?

— Обычным путем. Мы провели опрос общественного мнения.

— Опросы! Мне следовало догадаться.

— Эй, не сбрасывай их со счетов. Восприятие публики это то, с чем следует считаться. Дорогая, никто не винит тебя за вспышку инфекции.

— Ну да, как мило! — ответ Дороти-Энн прозвучал резко. — Это же совсем другое дело! — Она задумчиво покачала головой. — Господи! — в ее голосе слышалось столько недоверия, что он даже снизился на целую октаву. — Можно подумать, меня волнуют обвинения! Венеция! Я добровольно взяла на себя ответственность.

— Я знаю, детка, но…

— И помимо этого нерешенной остается еще проблема нашей репутации. Ей нанесен непоправимый ущерб…

— Очень даже поправимый. — Венеция уверенно кивнула. — Попрошу это учесть.

— Неужели? — Тень подозрения, заметно приглушившая блеск аквамариновых глаз, омрачила взгляд Дороти-Энн. — Каким же образом?

— Согласно полученной мной информации, ты можешь перестать волноваться о нашей репутации. Не пойми меня превратно. Я не утверждаю, что наша репутация… скажем так… совсем не пострадала. Определим это следующим образом. Ее немного подмочило. Именно так и было. Но, девочка моя, это же временно. Немного помыть там, чуть-чуть отполировать здесь, и мы уже снова такие, как были. Мы на вершине!

— Ты ни о чем не забыла?

Гладкий лоб Венеции прорезали морщинки.

— Например?

— К примеру туроператоры и туристические агентства. У них длинная память.

— Ну и что?

— А то, что в будущем они дважды подумают, прежде чем отправить своих клиентов к нам.

Негритянка затрясла головой, ее темные глаза блеснули.

— Необязательно, — заявила она, уголки ее губ изогнулись в улыбке чеширского кота.

— Неужели? Почему ты в этом так уверена? — Дороти-Энн отпила еще немного чая со льдом. Как раз такой, как она любит. Освежающе холодный, не слишком сладкий и с хорошей порцией мяты.

— Потому что, — самодовольно ответила ее подруга, — я не упустила из вида то, что побуждает их к действию.

— Ага, — пробормотала Дороти-Энн, ставя стакан обратно. — Комиссионные.

— Точно! И знаешь что, детка? Поверь мне. Когда речь идет о погоне за долларами, туроператоров и агентства путешествий опережают только продавцы подержанных машин!

— Иными словами, ты предлагаешь повысить им комиссионные.

Улыбка Венеции стала шире.

— Совершенно верно, дорогая. Это самое верное средство, чтобы у всех случился провал в памяти, и таким образом мы заставим их заниматься делами по-нашему!

Женщина замолчала, пытаясь понять, как отреагирует Дороти-Энн.

— Ну? Что ты об этом думаешь?

Подруга не сводила с нее глаз.

— Что думаю я? Венеция, дорогая, я думаю, что ты либо проницательна и хитра, либо ты просто ясновидящая ведьма… Я так до конца и не уверена, кто ты на самом деле.

— Боже мой! — Негритянка восхищенно покачала головой. Тебе пришла в голову та же мысль! Впрочем, чему я удивляюсь?

Дороти-Энн кисло улыбнулась.

— Мне бы хотелось, чтобы это явилось стратегией великих умов и все такое прочее. И все-таки, я боюсь, что сейчас необходимость — если не отчаяние — мать изобретательности. Когда тебя загоняют в угол, у тебя не так уж велика свобода выбора.

— Вероятно, так, — пробормотала разом помрачневшая Венеция.

Она посмотрела мимо Дороти-Энн на крутой, почти вертикальный склон, где расположились открытые морю комнаты, спрятанные от глаз густой тропической растительностью. Только серебряные струи воды, падающие каскадом из одного бассейна в другой выдавали их расположение. Бриз шевелил гигантские листья и гонял тени и солнечные пятна. Суета на одной из террас испугала стайку попугаев. С криками ужаса они взлетели, сверкнув ослепительной радугой красок. Венеция увидела, как фуникулер с соломенной крышей начал медленное движение вниз по холму. Снабженный электрическим мотором и, следовательно, бесшумный, он не издавал ни звука.

Венеция Флуд снова посмотрела на своего босса.

— А как насчет цифр? — спросила она. — Ты обдумала, насколько повысить комиссионные?

Дороти-Энн покачала головой.

— Нет пока. Мне сначала хотелось посоветоваться с тобой. А ты?

Венеция громко выдохнула воздух.

— Детка, я вот что думаю. Это такая область, где я теряюсь. Повышение комиссионных влетит нам в круглую сумму, а туристические комплексы, которыми мы владеем, и так уже значительно потеряли в прибыли. Наш доход равен приблизительно… чему? Около восьми процентов?

Дороти-Энн кивнула.

— Что-то около этого. Ясно, он зависит от различных факторов. — Она начала считать на пальцах. — Количество. Класс путевки. Местность. За сколько дней забронирован тур… — Она подняла руки. — Это все непосредственно влияет на итог. Но я не скажу тебе ничего из того, чего бы ты заранее не знала.

— И восемь процентов сурово ограничивают нашу щедрость, — негромко подчеркнула Венеция.

— Не могу с этим спорить, — голос Дороти-Энн звучал почти совсем безжизненно. — Но так или иначе, нам необходимо немедленно начать выздоравливать, и побыстрее. Есть единственное лекарство. Мы должны добиться, чтобы пустовало менее, чем двадцать два процента мест. Это наша критическая точка. Иначе…

— Не продолжай, — мрачно прервала ее Венеция. — Мы по уши в дерьме.

— И все связано с объемом продаж, — продолжала Дороти-Энн. — И в этом-то весь фокус. Чем больше комнат мы сможем заполнить, тем щедрее будут наши комиссионные. И точно также, чем щедрее будут наши комиссионные, тем больше комнат мы должны занять.

— Четверть процента? — Венеция попыталась прощупать почву. — Будет ли этого достаточно?

— Чтобы отключить долгую память? — Дороти-Энн рассмеялась. — Господи! Если мы хотим, чтобы у нас не было отбоя от посетителей, мы не можем мелочиться. Я бы сказала, как минимум целый процент. А в идеале два.

— Так много? Милая, а ты не перегибаешь палку?

— Неужели? — голос Дороти-Энн зазвучал вкрадчиво. — Венеция, мы сражаемся за наше будущее. На карту поставлено само наше существование! Или это еще неясно?

— Поверь мне, детка, ясно. Очевидно, как тонна кирпичей. — Венеция подносила «Маргариту» ко рту и вдруг остановилась, стакан застыл на полдороге к губам. За спиной у Дороти-Энн фуникулер достиг нижней отметки, и негритянка заметила единственного пассажира, вышедшего из него.

«Неужели? — удивилась Венеция. — Или глаза меня обманывают?» Ведь если это не обман зрения, то она могла поклясться, что единственным пассажиром фуникулера был — возможно ли такое? — или это все ее воображение? — нет, точно — Хант Уинслоу!

— В чем дело? — Дороти-Энн выглядела озабоченной. — Дорогая, у тебя такой вид, словно ты увидела привидение.

Венеция не взглянула на подругу.

— Детка, — пробормотала она, — ты, случайно, ничего от меня не скрываешь? А?

— О чем это ты?

Но негритянка не ответила. Она подняла гибкую руку и махала ею, пока не привлекла внимание вновь прибывшего посетителя.

На лице Ханта отразились все его чувства. Сначала он, как и Венеция, был ошеломлен, потом посмотрел недоверчиво, затем, не веря своим глазам, удивился и, наконец, расплылся в сияющей, без примеси, улыбке удовольствия.

— Венеция! — воскликнула Дороти-Энн и начала поворачиваться.

Но подруга потянулась к ней, схватила ее за руку и заставила не двигаться.

— Детка! — прошептала она краешком улыбающихся губ, — перестань так себя вести. Просто сиди и принимай все как должное. Я хочу увидеть на твоем лице самую радостную, самую солнечную улыбку, на которую ты только способна. Ну же, давай, — попросила Венеция. — Скажи «сы-ыр».

«Сы-ыр»?

Дороти-Энн свирепо уставилась на нее.

— Я не стану делать ничего подобного! — рассердилась она, горделиво выпрямившись. — Я хочу знать, что, черт возьми, происходит, или, да поможет мне Бог, я предупреждаю тебя, Венеция, я… Я за себя не отвечаю!

— И не надо. — Молодая женщина пожала плечами. — Меня это не касается. Потому что, детка, твоя подружка сейчас испарится.

С этими словами она одним глотком допила коктейль, мужественно справилась с отрыжкой, взяла свою торбу, отодвинула стул и поднялась на ноги.

— Арриведерчи, — просияла улыбкой бывшая модель. — Крошка, меня здесь уже нет.

Дело было сделано. Несмотря на раздражение, Дороти-Энн оказалась во власти любопытства. Она развернулась и стала оглядывать ресторан.

Пустые столики, кучка обедающих, мужчина, слегка похожий на Ханта Уинслоу…

Она отбросила мысль о сходстве прочь, начала поворачиваться в прежнее положение и немедленно дернулась обратно.

Святые угодники.

Какое тут сходство — настоящая Маккой!

Господь в небесах. Хант! Собственной персоной! Направляется к ней. Он, этот неприлично высокий, лучший образчик мужской породы.

Жалобный стон вырвался из горла Дороти-Энн.

— Хант? — пролепетала она слабым, неуверенным, еле слышным голосом.

Миссис Кентвелл взглянула на темнокожую подругу глазами, в которых вдруг появилась паника.

— Хант… Уинслоу?

— Точно, детка, — подтвердила Венеция. — Сенатор Уинслоу собственной персоной!

Дороти-Энн смотрела, вся дрожа, как мужчина упругой походкой направляется прямиком к ней с такой легкой непринужденностью, и каждый шаг этой особенной, самоуверенной походки выражает стремление немедленно добраться до цели. И если сенатор, судя по всему, не замечал того впечатления, которое производит, то Дороти-Энн отлично разглядела поворачивающиеся в его сторону головы.

Уинслоу подходил все ближе, и сидящей Дороти-Энн казалось, что он становится все выше и выше, пока Хант не заполнил целиком поле ее зрения.

— Венеция! — запричитала она. — Ты не можешь оставить меня с ним наедине!

— Да неужели? — губы негритянки расплылись в широкой улыбке. — Ну, следи за мной.

— И куда это ты собралась как раз тогда, когда ты мне больше всего нужна?

— Я, — величественно произнесла Венеция, пристраивая сумку на плече и опуская вниз очки, — собираюсь заняться общественно полезной деятельностью.

— Повтори-ка еще раз!

— Ну а как ты еще назовешь процесс расширения горизонтов для скрывшегося молодого человека?

— О Господи, — с отвращением произнесла Дороти-Энн, — мне следовало догадаться. Отправляйся. — Она хлопнула в ладоши. — Иди, совращай младенцев.

— Я как раз собираюсь это сделать. — Венеция сопроводила улыбку легким поднятием бровей. — Только помни, дорогая. Будь уверена в себе и поступай так, как поступила бы я!

И помахав рукой, она отплыла прочь, предоставив Дороти-Энн возможность самой позаботиться о себе.

Та впилась яростным взглядом в удаляющуюся спину негритянки. Это никак на нее не подействовало, и Дороти-Энн осталась сидеть на своем месте, положив подбородок на руку. Она насупилась.

Венеция отошла еще не слишком далеко и замедлила шаг, встретившись с Хантом.

— Она в твоем распоряжении, малыш, — промурлыкала она, игриво поглаживая его по руке. — Но будь осторожен. Эта леди все еще очень уязвима.

Венеция слегка наклонила голову вперед, чтобы ее серьезные глаза посмотрели на сенатора поверх темных очков. Она без слов предупреждала его, что если Хант обидит Дороти-Энн, то ему придется иметь дело с ней, Венецией Флуд.

Уинслоу отлично понял, что ему хотели сказать.

— Вам незачем волноваться, — заверил он женщину.

Венеция кивнула.

— Вы хороший парень, Чарли Браун. — Потом, повернув голову, она послала Дороти-Энн горящий взгляд через плечо. «Веселись!» — одними губами произнесла подруга.

И пошла прочь.

«Веселись! — сварливо повторила про себя Дороти-Энн. Она нахмурилась. — С какой радости тут веселиться, если тебя бросили в беде?»

Хант быстро преодолел расстояние между ними. Подойдя к столу, он остановился и посмотрел на сидящую молодую женщину.

У Дороти-Энн возникло странное ощущение — как будто все вокруг сжалось, остальной мир потерял значение. Словно они остались вдвоем на всей планете.

Она и Хант.

Хант Уинслоу.

Ее сердце бешено билось, сотрясая мощными ударами грудную клетку, словно разбушевавшееся землетрясение. Ей показалось, что она сейчас сломается под этими не утихающими ударами.

А как же Хант? Что чувствует он?

Неужели этот человек может не заметить, что ей вдруг стало не хватать воздуха, что она горит как в лихорадке, а предательский румянец, окрасивший ее лицо, так же ярок, как жидкость в термометре?

Как он может этого не заметить? Его близость вытворяет с ней такие штуки, черт побери! Он заставляет ее почувствовать то, к чему она совершенно не готова.

Дороти-Энн виновато вспомнила бальный зал в «Сан-Франциско Палас». Вернулась мыслями к тому времени, которое про себя называла Прежде.

И даже сейчас, спустя столько времени и после всего того, что случилось, она не забыла шутливые слова губернатора Рэндла. Дословно.

«Поосторожнее с Хантом, миссис Кентвелл… В нашем штате это главный сердцеед».

О, да, Дороти-Энн отлично помнила это. Не ушло из ее памяти и то, что оркестр играл «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско». И под эту музыку они с Хантом танцевали щека к щеке, а тело Фредди, хотя она этого и не знала, лежало среди обломков самолета на заметенном бураном склоне горы в Колорадо.

От этой картины у нее по спине пробежал холодок.

«Я же не знала! Если бы я знала, я бы ни за что не стала флиртовать с Хантом. — Ей так хотелось избавиться от чувства вины. — Господи, неужели это навсегда останется со мной? И я этого заслуживаю?» У нее не было ответа на этот вопрос.

— Дороти-Энн, — негромко приветствовал ее Хант.

— Хант, — прошептала она в ответ, ощущая себя в проигрыше от того, что сидит.

— Вы не возражаете, если я к вам присоединюсь? — спросил Уинслоу, слегка поклонившись.

Дороти-Энн вздохнула про себя. Если бы только она могла отказать.

— Прошу вас, — вежливо пригласила она, жестом указав на стул, с которого только что поднялась Венеция, от души желая, чтобы у нее были плохие манеры и кроме всего прочего волшебная сила, способная унести сенатора прочь.

К несчастью, у нее не было ни того, ни другого.

Она уставилась на свой чай со льдом. Когда Дороти-Энн снова подняла голову, Уинслоу уже сидел напротив нее, а в его теплой улыбке проглядывала тень боли. Ему тоже немного не по себе, разве нет? Она вспомнила о жене Ханта и о сцене, которую та устроила.

«Хорошая же мы парочка! — подумала она. — Он связан с алкоголичкой, а я с призраком». Понимает ли он, насколько неотразима эта трагическая нотка, как она обезоруживает? Из-за этого ей так захотелось протянуть руку и…

Нет. Она не должна так думать. Она ни за что не должна так думать.

— Я как раз собиралась заказать ленч, — произнесла Дороти-Энн вслух, стараясь за хорошими манерами скрыть неприятное чувство дискомфорта. — Вы что предпочитаете? Рыбу, кролика в глине или что-нибудь по-настоящему горячее и со специями?

39

Позднее.

После закуски — им подали креветки, жаренные на рашпере, — когда не в меру суетившийся официант принес основное блюдо, Дороти-Энн сказала Ханту:

— У каждого человека есть свое «я», и, Господь свидетель, я не исключение.

Она возила вилкой по тарелке приправленное специями huachinango a la Veracruzana. Другие аппетиты, не имеющие никакого отношения к еде, отправили процесс поглощения пищи на задворки ее приоритетов.

— И тем не менее, — продолжала молодая женщина, — я не склонна льстить себе, предполагая, что вы здесь из-за меня. Я не настолько эгоцентрична. Итак, с этим все ясно, Хант Уинслоу. Так почему же вы здесь?

Хант попробовал свое quesillo, исключительно оаксаканское блюдо, состоящее из свирепого местного чили, приправленного тягучим сыром.

— Очень хо… — начал было он, но тут чили сделало свое дело.

Глаза сенатора вылезли из орбит.

Мужчина с грохотом уронил вилку.

И немедленно запил чили большим глотком пива.

— Жжет, жжет, жжет! — выдохнул он, отчаянно обмахивая рот одной рукой.

У него огнем горело горло, перед глазами все расплывалось.

— Боже ты мой! Что это было? Напалм? Я подумал, что у меня запросто вышибет мозги!

— И, возможно, у вас на груди вырастут еще волосы, — добавила Дороти-Энн, ничуть не раскаиваясь. — Но не стоит волноваться. Спросите любую женщину. У каждого мужчины волос на груди явно недостаточно. И кроме того, вы сами просили.

— Я просил горячего, — хрипло возразил Уинслоу, еще раз поспешно отпивая пиво. — Я не заказывал горючую смесь. — И добавил с обиженным видом: — Вы все-таки могли бы предупредить меня.

— А что, по-вашему, я имела в виду, когда говорила «по-настоящему горячее и острое»? — поинтересовалась Дороти-Энн, наблюдая, как ее сотрапезник опустошает высокий стакан воды со льдом.

У Ханта в глазах все еще стояли слезы, и он выглядел настолько комичным и по-детски несчастным, что Дороти-Энн не смогла удержаться от смеха, родившегося где-то очень глубоко и такого непосредственного, что он немедленно превратил серьезную, пережившую трагедию деловую женщину в солнечную, любящую повеселиться девчушку-хохотушку.

— Что такого смешного? — прорычал Уинслоу, раскусывая кубик льда. Это единственное, что ему оставалось делать, чтобы скрыть охватившую его радость, когда он услышал веселый смех миссис Кентвелл.

— Да только вы. Ничто не сравнится с этим зрелищем — плачущий взрослый мужчина. Мужчины иногда ведут себя, как младенцы. Ну ладно, — торжественно произнесла Дороти-Энн, пожалев Ханта и поменявшись с ним тарелками. — Возьмите. Попробуйте это блюдо. Я на самом деле не слишком голодна.

Уинслоу подозрительно посмотрел на ее тарелку, чуть морща нос, понюхал и посмотрел на молодую женщину.

— Что это?

— Морской окунь. И не смотрите на меня так. Блюдо со специями, но его готовили, учитывая вкусы тех, кто живет к северу от границы.

Она помолчала, рассматривая его из-под полуопущенных ресниц.

— Итак? — поинтересовалась Дороти-Энн.

Хант потихоньку ковырял вилкой рыбу.

— Что «итак»?

— Вы так и не ответили на мой вопрос.

— Простите, я не понял, что вы его задали.

Смешливое настроение пропало, Дороти-Энн снова стала серьезной.

— Что занесло вас в эти края? — негромко повторила она свой вопрос, несколько его переиначив.

— А что? — Хант посмотрел на нее. — Мое появление кажется вам таким необычным?

— Если честно, то да, — Дороти-Энн кивнула головой. — Кажется. Ведь это не Мэдисон-авеню и не отель «Георг V».

— Да, — согласился Уинслоу, — верно.

— Хуатуско, — продолжала его собеседница, — находится вдалеке от обычных маршрутов. Это совершенно точно не то место, где можно случайно наткнуться на друзей или знакомых. По меньшей мере, этого не будет в течение нескольких ближайших лет.

— На самом деле, — Хант очень осторожно отщипывал маленькие кусочки красного лютиануса, — я здесь по делу.

— Ах так. Не говорите, позвольте я сама догадаюсь. Обхаживаете будущих избирателей… нелегальных иммигрантов?

Но ее сухой юмор не задел Ханта. Он был слишком занят. Наслаждался морским окунем. Уинслоу упивался вкусом, как песней. Окунь оказался как раз таким, какой и положено быть свежевыловленной рыбе, и даже более того. С хрустящей верхней корочкой, сочный и слоистый внутри, с гарниром из отварных овощей, составленным Пикассо в поварском колпаке.

— Вот это больше похоже на то, что нужно! — с энтузиазмом воскликнул сенатор.

И Дороти-Энн, забывшая, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, опустила подбородок на руки и стала смотреть, как он ест.

«Это так легко, — размышляла она. — Так чертовски легко! Две минуты с ним, и мне уже кажется, что я знаю его всю жизнь. Неужели мы созданы друг для друга?»

Молодая женщина сообразила, что пора придержать свои эмоции. Рядом с Хантом Уинслоу она вознамерилась улететь в стратосферу.

«Я не должна позволить себе увлечься, — твердо приказала она себе. — Я должна прекратить фантазировать. Мне следует провести черту и не переступать ее».

Это была клятва, цель, самое-самое лучшее из ее добрых намерений. Но, даже если Дороти-Энн решила отступить назад, она вдруг поняла, что беспомощно барахтается в приливных волнах его очарования.

Почему все, что касалось его, даже самое простое и наиболее обыкновенное действие, например, еда, ощущалось как сексуальная близость?

И Дороти-Энн, не отдавая себе отчета, произнесла:

— Почему бы мне не показать вам окрестности после ленча? Может быть, после еды вы станете более приветливым. И тогда сможете рассказать мне обо всем, что привело вас сюда.

Немного позже.

Выйдя на вершине холма из фуникулера с соломенной крышей, Дороти-Энн взяла Ханта под руку:

— Давайте прогуляемся и переварим ленч!

— Что тут переваривать? Вы едва притронулись к еде, — парировал Уинслоу.

Дороти-Энн ослепительно улыбнулась и пожала ему руку.

— Да, но вы-то наелись. Мы вдвоем будем «выгуливать» ваш ленч!

Отдыхающих ожидали два сада. Один — «тропический ливневый лес», процветающий в сухом климате побережья благодаря спрятанным поливным системам, дважды в день устраивающим потоп, а второй — более сухой, менее зависящий от воды «мексиканский» сад.

Посмотрев на часы, Дороти-Энн повела своего спутника в последний.

— Нам лучше сначала осмотреть этот, — решила она. — Иначе мы окажемся под «душем». Система водоснабжения компьютеризирована, и поверьте мне, когда здесь «идет дождь», то льет как из ведра!

Они прошли табличку, предупреждающую, что дети до восемнадцати лет могут пройти только в сопровождении взрослых. Другая надпись гласила:

«ОПАСНОСТЬ! РАСТЕНИЯ МОГУТ БЫТЬ ЯДОВИТЫ!

НЕ ПРИКАСАТЬСЯ».

Хант удивленно поднял бровь.

— Разве это не слишком мелодраматично?

Дороти-Энн покачала головой:

— Вовсе нет. Пойдемте, я вам покажу.

Тропинка, покрытая ковром из похожей на мох селягинеллы, оказалась мягкой и пружинила под ногами. Она вилась серпантином среди плотной, роскошной тропической зелени. Кокосовые пальмы, банановые деревья с огромными листьями и гигантские папоротники частично пропускали яркий солнечный свет и служили опорой для тысяч цветущих растений. Были здесь раскрывшиеся орхидеи всех размеров, огромные гибискусы и «райские птички» с остроконечными лепестками. Каждый изгиб тропы открывал взгляду новые красоты и захватывающую дух палитру красок.

— Господи! — воскликнул Хант. — Вам, наверняка, требуется ботаник на полную ставку!

Дороти-Энн улыбнулась:

— В штате на самом деле есть один.

— И он, конечно, очень занят.

— Она, — мягко поправила его Дороти-Энн. — И она, действительно, занята. Обратите внимание на орхидеи. У нас только этих цветов тысяча разновидностей. Многие из них специально собирали в Бразилии и высаживали здесь.

Уинслоу удивленно покачал головой.

— Вы должны очень гордиться этим местом.

На лице Дороти-Энн появилось задумчивое выражение:

— Я гордилась, — спокойно согласилась она. — Но по совершенно очевидным причинам я не настолько им горжусь именно сейчас.

Они прошли еще немного, и Хант остановился, чтобы рассмотреть кисть восковых цветов, падающую с бромелии.

— Интересно, правда? Появляется соблазн забыть, сколько растений являются паразитами.

— Да, но Vriesea simplex не настоящий паразит, — отозвалась Дороти-Энн. — Согласна, она цепляется за деревья, но это не воздушное растение. Ему не требуется поддержка дерева-«хозяина». А сейчас, вспомните о предупреждающих надписях и посмотрите вон туда…

— Да, и что же насчет них?

Все еще держа мужчину под руку, она провела его чуть дальше по дорожке, потом остановилась и показала на большой, бросающийся в глаза красно-желтый цветок.

— Смотрите, это Gloriosa superba, вьющаяся лилия с острова Цейлон. Ее корень похож на ямс, но горе тому, кто его съест. Он содержит смертельный яд.

Хант не сводил глаз с лилии, напоминающей языки пламени.

— Очень похоже на одну знакомую мне женщину, — пробормотал он. — Если посмотреть — красавица, но по сути настоящая отрава.

Дороти-Энн пристально посмотрела на него. Ее спутник явно намекал на свою жену. «Его брак и вправду должен быть адом», — решила молодая женщина, и ее сердце раскрылось навстречу Ханту.

Но вслух она произнесла:

— Вероятно, теперь вы сможете оценить все эти предупреждающие надписи.

Уинслоу улыбнулся.

— И не только это. Я теперь больше не смогу по-прежнему относиться к цветам. Напомните мне, чтобы я вам их больше не присылал.

— Розы — вот всегда безопасный вариант, — рассмеялась Дороти-Энн.

— Тогда я буду хранить верность розам.

Они пошли дальше, и во время прогулки Хант рассказал Дороти-Энн о бедственном положении Кевина Уитмора.

Она слушала его с ужасом.

— Бедный ребенок! — воскликнула женщина негромко. — Как будто страданий от синдрома Дауна не достаточно! Его родители, должно быть, с ума сходят!

Уинслоу подумал о Мидж и Джо Уитморах.

— Что самое удивительное, они держатся настолько хорошо, насколько могут. В особенности Мидж. Просто воплощение силы.

— Но ведь это… бесчеловечно!

— Да что говорить! Вы бы видели эту тюрьму. Это просто преддверие ада. Но знаете, что меня беспокоит больше всего?

Дороти-Энн покачала головой.

— Шеф полиции Суньига! — Имя гневно сорвалось с его губ. — Несмотря на письмо губернатора, которое я ему лично доставил, он все еще отказывается отпустить Кевина! Этот сукин сын исполнен решимости держать паренька до тех пор, пока не получит письменных инструкций прямо из Оаксаки. Можно подумать, доставленная мной копия вызывает подозрения!

Дороти-Энн тяжело вздохнула и посмотрела на гроздь цветов-мухоловок с зелеными лепестками из Малайзии. Ее голос звучал очень тихо:

— Уже не первый турист имеет здесь дело с Суньигой. Когда-нибудь он зайдет слишком далеко. Но я не могу понять…

— Чего?

Дороти-Энн повернулась к Ханту.

— Почему никто не сообщил мне об Уитморах.

— Это просто. Они остановились не в этом отеле. Здесь несколько… гм… слишком дорого для их кошелька.

Дороти-Энн кивнула.

— А вы? — Она смотрела прямо в глаза Ханту. — Я не проверяла книгу регистрации. Вы остановились у нас?

Слабая улыбка изогнула его губы.

— Разумеется.

— Слушайте, слушайте, — в ее голосе зазвучала легкая насмешка. — Вы не испугались возможности подцепить сальмонеллу?

— На самом деле, я хотел снять комнату в том же отеле, где живут Уитморы, но там все занято. Тогда я попытал счастья здесь.

— Где вы могли занять половину отеля, — с гримаской продолжила она.

Уинслоу промолчал.

Дороти-Энн смотрела вдаль.

— Эта проклятая эпидемия! Вы стараетесь все предусмотреть, но… — Она беспомощно пожала плечами.

— Несчастные случаи будут всегда, — мягко заметил Хант.

Молодая женщина тяжело вздохнула.

— Они и так уже произошли. В особенности со мной. Иногда я думаю… — ее голос прервался.

— Да? О чем вы думаете?

Дороти-Энн покачала головой.

— Это может подождать. Кроме того, я и так вас задержала. Если мы не двинемся дальше, Уитморы решат, что вы их бросили. Вот что я вам скажу. Почему бы мне не взять одну из машин отеля и самой не отвезти вас в полицейский участок?

Двадцать минут спустя.

Дороти-Энн нажала на тормоз белого «себринга» с откидным верхом и остановилась у безлюдного здания полиции. Хант отстегнул ремень безопасности, вышел из машины и хлопнул дверцей.

— Спасибо, что подбросили, — поблагодарил он, не отпуская руки.

Дороти-Энн ответила улыбкой из-под темных очков.

— Мы стараемся угодить. В конце концов, вы редкий для этих мест товар — гость, который платит.

— Мы поговорим попозже?

Она кивнула и посмотрела сенатору вслед, когда тот пошел к зданию. Но прежде чем миссис Кентвелл успела отъехать, двери участка распахнулись, и раздался возбужденный женский крик:

— Мистер Уинслоу! О мистер Уинслоу!

Воздух, казалось, забурлил от счастья.

Дороти-Энн припарковала машину, а худенькая женщина в небесно-голубом брючном костюме и очках в широкой оправе торопливо бросилась к Ханту и крепко обняла его. «Мидж Уитмор, догадалась она. — С хорошими новостями».

Тут к ним присоединился мужчина в гавайской рубашке, желтых слаксах и бейсбольной шапочке. Он обнимал за плечи подростка с бледным, невыразительным лицом, щурившегося от яркого солнечного света.

Джо и Кевин Уитморы. Дороти-Энн улыбнулась и почувствовала, как слезы навернулись на глаза, когда Хант обнял мальчика. Джо Уитмор, явно смущенный таким проявлением радости, стоял рядом, рассматривая носки ботинок.

Дороти-Энн слегка нажала на клаксон, и все посмотрели в ее сторону.

Она встала в машине.

— Ну? — в ее голосе слышался смех. — Вы, ребята, так и собираетесь здесь стоять? Или вам хочется отсюда убраться?

Еще позже.

Маленький самолетик, принадлежащий «Уинслоу комьюникейшн» торопливо пробежал по взлетной полосе аэропорта Санта-Мария-Хуатуско, отражая ослепительные солнечные лучи. Дороти-Энн и Хант махали ему вслед и смотрели, как «Фалькон-50» постепенно набирает высоту, устремляясь к Сьерра-Мадре-дель-Сур. Потом они снова сели в «себринг».

Дороти-Энн завела машину и выехала с летного поля.

— Очень милые люди, — заметила она.

— Да, это так. Настоящие и неиспорченные.

— Очень мило с вашей стороны отдать свой самолет в их распоряжение.

Хант пожал плечами, отмахиваясь от похвалы.

— Они здесь прошли через ад. Я подумал, что чем скорее они снова окажутся на земле Америки, тем лучше. Зачем им дожидаться коммерческого рейса?

Дороти-Энн кивнула и вывела машину на дорогу, которая приведет их снова на побережье. Ей понравился его ответ, как и то, что он берет на себя ответственность, действует по зову долга, а потом просто отмахивается от этого — «все это гроша ломаного не стоит», — словно все это пустяки. Во многом таким был и Фредди, но в Ханте было нечто большее. Он инстинктивно чувствовал, что требовалось сделать и как все сделать так, как полагается.

— Кроме того, я не единственный добрый самаритянин в этих местах. Вы возили нас повсюду.

— Да пустяки! Это меньшее из того, что я могла сделать.

— Может быть, но суть в том, что вы не обязаны были этого делать.

— Никто ничего не обязан делать, — проворчала Дороти-Энн, прибавляя скорость, чтобы обогнать автобус с дизельным двигателем.

Она вела машину как мужчина — аккуратно, уверенно и без колебаний. Когда они обогнали автобус, ее голос вдруг прозвучал хрипло.

— В любом случае, это пошло мне на пользу. — Дороти-Энн тряхнула спутанными волосами и покосилась на Ханта из-под темных очков. — Иногда участие в проблемах других людей отодвигает подальше твои собственные.

— Да, — кивнул Хант, — я знаю.

Дороти-Энн решила сменить тему разговора.

— Если хотите, поднимем верх и включим кондиционер.

— Нет. — Уинслоу покачал головой и сверкнул мальчишеской улыбкой. — Мне нравится, когда ветер ерошит мне волосы. Я снова возвращаюсь в свою буйную молодость.

— Хорошо. — Улыбка осветила ее лицо, и Дороти-Энн решила еще раз испытать его. — Радио включить? — предложила она.

— И заглушить свист ветра? Ни за что!

«Он побеждает с поднятыми знаменами», — счастливо подумала Дороти-Энн, и какое-то время они ехали молча в одинаковой позе — локоть на дверце. Но это было молчание единомышленников. Им обоим было хорошо, они получали удовольствие от общества друг друга, от того, что сидели рядом и наслаждались поездкой.

Наслаждались тем, что они Вместе.

Дороти-Энн представлялось, что они вдруг оказались внутри огромного, сверкающего, прозрачного, стеклянного шара. Где нет ни болезненного прошлого, ни будущего с его требованиями, а есть только великолепное здесь и сейчас.

И было кое-что еще, поняла Дороти-Энн. Она чувствовала себя живой рядом с Хантом, такой по-настоящему, вне всякого сомнения живой, как будто очнулась от столетнего сна. Она могла бы поклясться, что небо стало голубее и совершеннее. Такого она никогда раньше не видела. Деревья казались зеленее и пышнее, глинистая земля плодороднее и краснее. Все вокруг нее словно приобрело большую ясность, насыщенность и ценность.

«Это из-за Ханта, — поняла Дороти-Энн. — Он как-то на меня действует. О, да, он очень на меня действует!»

Она продолжала украдкой искоса поглядывать на своего спутника, и когда Уинслоу ее на этом поймал, они оба расхохотались довольным смехом.

Слова оказались ненужными и речи излишними.

Да поможет мне Бог. Господи, перед ним же невозможно устоять! Я начинаю в него влюбляться. И ничего не могу с этим поделать.

Прежде чем они добрались до 200-го шоссе, где поворот налево привел бы их обратно в Хуатуско, Дороти-Энн вдруг осенило. Она сбросила скорость и посмотрела на Ханта.

— Есть одно место, которое мне бы хотелось вам показать. Не возражаете, если мы сделаем небольшой крюк?

Хант улыбнулся.

— Я за, если вы не против.

Тогда Дороти-Энн свернула с шоссе вправо и нажала на газ.

— Это просто недолгая поездка по верхней части побережья.

Дорога пролегала по тропической скотоводческой земле. Они видели лошадей, пасущихся под кокосовыми пальмами и банановыми деревьями, женщин-индианок, стирающих белье в мелководных, окрашенных глиной речушках у дороги, как это делали их матери и матери их матерей, хотя уже подходил к концу двадцатый век.

Они проехали около двадцати миль и попали в городок Почутла. Дороти-Энн снизила скорость и свернула с шоссе влево.

— Держитесь, — предупредила она. — Здесь полно ухабов. Эта дорога — настоящее мучение.

Не успели эти слова слететь с ее губ, как «себринг» нырнул вниз и начал подпрыгивая спускаться по крутому склону.

Хант уперся ногой и ухватился за приборную доску. С обеих сторон темно-зеленые листья то прыгали, то дергались, то схлестывались, превращаясь в неясные пятна, а прерывистые лучи солнца изредка пробивались сквозь лиственное одеяло у них над головами.

Дороти-Энн уверенно справлялась с машиной, убавляла газ, а не давила на тормоз. Но и без того это было зубодробительное приключение. Как будто гигантский слалом по поросшему джунглями спуску.

— Madre de Dios![29] — воскликнул Хант, повышая голос, чтобы быть услышанным.

Дороти-Энн рассмеялась.

— Я и не знала, что вы говорите по-испански, — прокричала она в ответ.

Уинслоу усмехнулся, продолжая крепко держаться.

— Я не говорю. Это просто одна из фраз, которую я перенял у домашних слуг. От остальных у вас завянут уши!

И вот, наконец, они добрались до места.

— Voila[30], — объявила Дороти-Энн. — Добро пожаловать в Пуэрто-Анхель.

Хант очарованно огляделся.

Пуэрто-Анхель был настоящим — подлинная, честная до боли рыбацкая деревушка, свернувшаяся клубочком вокруг маленькой, мерцающей бухты. Живописный берег усеян палапас, где подавали только что приготовленную рыбу и экзотические фрукты. Суда для ловли омаров мягко покачивались в укрытии небольшого залива, а у пирса пришвартовался мексиканский военный корабль серого цвета. На самой макушке крутой горы стоял старый красно-белый дом, возвышающийся над всей бухтой словно бдительная вдова.

— Что там наверху? — поинтересовался Хант, указывая на строение.

— Отель «Анхель дель Мар». Он уже довольно потрепанный, но вид просто неземной.

Дороти-Энн припарковала машину у камня и выключила зажигание.

— Здесь мы выйдем, — сказала она. — Если вам это что-то говорит, то даже таксисты из Хуатуско и Эскондидо отказываются спускаться ниже.

Хант посмотрел вверх и вниз на изрытую, немощеную дорогу и засмеялся.

— Не могу представить, почему это!

— Это еще ерунда. Вы бы посмотрели на булыжную улицу, что ведет вверх к «Анхель дель Мар».

— Вы хотите сказать, что она хуже, чем эта?

— Поверьте мне. Тот подъем заставляет по-новому понимать фразу «твоя жизнь в твоих руках».

Следующие два часа они провели, гуляя по окрестностям. У воды было многолюдно. Молодые туристы из десятка стран и вымотанные погодой ловцы омаров расслаблялись после тяжелого утра, а матросы с военного корабля выискивали хорошеньких девушек.

— Не спрашивайте меня, почему, но мексиканские военные моряки считают это место одной из своих баз, — так Дороти-Энн объяснила их присутствие.

— Но это же рыбацкий поселок!

— Попробуйте им об этом сказать.

Они побывали в магазинчиках, где Дороти-Энн купила подарки детям, а Хант настоял на том, чтобы преподнести ей огромную, смешную соломенную шляпу.

— Хант! — со смехом запротестовала молодая женщина. — Я не из тех, кто носит шляпы!

Он нахлобучил ее на голову своему симпатичному гиду, прежде чем та успела увернуться.

— Нет, это неправда. А теперь, стойте спокойно. — Уинслоу так завернул поля, чтобы подчеркнуть залихватский вид. — Вот.

Дороти-Энн округлила глаза.

— Господи, я, должно быть, похожа на деревенщину!

— Очаровательную деревенщину.

И чтобы понравится ему, она решилась и не стала снимать шляпу. После того, как слегка сдвинула ее набок для пущей бравады.

Естественно, в следующей лавочке, куда они заглянули, она купила ему еще более вызывающий головной убор. Гигантское сомбреро.

— Ага, теперь мы квиты, — усмехнулась Дороти-Энн.

Молодой женщине хотелось, чтобы этот день никогда не кончался. Она не могла вспомнить, когда в последний раз так веселилась. В конце концов, хоть какое-то время, она могла ни о чем не беспокоиться.

Они отправились в ресторанчик «У Сьюзи», одно из двух самых популярных заведений, пили там «Маргариту» и танцевали, а потом Дороти-Энн решила показать Ханту Сиполите, знаменитый городской нудистский пляж.

— Вы видите эти соломенные хижины? — показала она.

Уинслоу кивнул.

— Сейчас в них живет очень много нудистов.

— Ага, — он старался казаться печальным. — Стиль жизни молодых и смелых.

Дороти-Энн локтем пихнула его в бок.

— Отлично, — засмеялась она, — вы уже нагляделись. Нам пора уходить, пока вы тут не надумали чего-нибудь. Я так полагаю, следующим вашим шагом будет предложить нам устроить стриптиз и присоединиться к ним!

— Никакой опасности, — усмехнулся Уинслоу. — Я сомневаюсь, что выживу после драк.

— Драк? — Дороти-Энн выглядела сбитой с толку. — Что еще за драки?

— Из-за вас, конечно, какие же еще? Я крайне ревнив. Стоит какому-нибудь парню бросить на вас влюбленный взгляд — даже без злого умысла, — я буду вынужден защищать вашу честь.

— Как восхитительно! — Дороти-Энн заливисто рассмеялась и пожала ему руку. — Вы станете это делать?

Лицо Ханта стало серьезным.

— До конца моих дней, — негромко поклялся он.

Она немедленно отпустила его руку и отвернулась. Каким-то образом они перешли границу веселья и игр и попали на территорию серьезного.

А Дороти-Энн не была готова к серьезным разговорам. Даже под видом шутки.

«Спокойно, старушка, — предупредила она себя. — Не ищи ничего там, где ничего нет».

Дороти-Энн напомнила себе, что эти несколько украденных часов всего лишь дело случая.

Ты и Хант случайно оказались вместе. Завтра он отправится домой заниматься своей жизнью, а ты вернешься к себе и возьмешься за собственные проблемы. Вы, возможно, никогда больше не увидитесь.

У реальности есть противная привычка предъявлять свои права.

Хант как-то странно посмотрел на нее.

— Что-то не так?

— Нет. — Дороти-Энн выдавила улыбку. — Почему вы решили?

Но разумеется, все изменилось. Потому что теперь Дороти-Энн понимала, что чувствовала Золушка.

Время от времени мы все превращаемся в Золушек. Только час каждому назначен свой. Полночь наступает для каждой в свое время.

И еще позже.

День близился к вечеру. Со шляпами в руках они шли босиком по краю прибоя, вдоль пустынной полоски усыпанного ракушками пляжа.

Очень скоро солнце сядет, и четкая линия очертит их силуэты на фоне разноцветного неба. Потом очень быстро наступит темнота, и они отправятся обратно в Хуатуско.

Дороти-Энн болезненно ощущала каждую уходящую минуту.

— Раз Уитморы уехали, я полагаю, что ваши дела здесь закончены, — спокойно заметила она.

— Да, — подтвердил Хант. — А ваши?

— Я хочу последний раз навестить всех заболевших сальмонеллёзом постояльцев, но после этого я тоже буду свободна.

— И куда вы полетите? В дикую голубую даль?

— Совершенно верно, — кивнула Дороти-Энн.

— Значит назад, к крысиным гонкам, — вздохнул Хант. — Сан-Франциско для меня. Нью-Йорк для вас.

— В общем-то, мне еще нужно сначала сделать остановку на острове в Карибском море. Мы строим там курорт, и стройка выбилась из сметы и из графика. Настало время мне вмешаться.

— Карибское море, — мечтательно пробормотал Уинслоу. — Белые пляжи с мелким-мелким песочком… Что-то шепчущие пальмы…

— Бульдозеры, — продолжила его спутница, — экскаваторы… бетономешалки…

Это его нисколько не расстроило.

— И сколько вы там пробудете?

Женщина пожала плечами.

— Пару дней… В крайнем случае три дня. — Она посмотрела на Ханта. — А что?

— Я всегда могу задержаться с возвращением на пару дней. Можно было бы нанять яхту, она бы постояла на якоре у берега. Что вы об этом думаете?

Ее сердце чуть замедлило бег, а потом забилось быстрее от того, что она предвкушала. Силы небесные, а что с его точки зрения она должна думать? Да это самое заманчивое предложение, которое ей приходилось слышать.

Потом осторожность взяла верх, и Дороти-Энн остановилась, чтобы всмотреться в лицо Ханта. Не подшучивает ли он над ней?

Уинслоу не шутил. Лицо у него было искреннее и такое незащищенно пылкое, такое бесконечно жаждущее и исполненное энтузиазма, что от увиденного кровь бросилась ей в лицо.

— Вы сошли с ума! — засмеялась она.

— Возможно, — мягко согласился Хант. — Но еще никогда в жизни я не был серьезнее.

Порыв бриза запутался у нее в волосах. Она заложила их за уши, потом повернулась и стала смотреть на море. Заходящее солнце затопило океан расплавленным золотом, и огни спортивного рыболовного судна, возвращавшегося к берегу, просемафорили большой улов.

— Итак? — поинтересовался Уинслоу.

Дороти-Энн легко вздохнула, задержала дыхание, потом выдохнула. Какая-то часть ее существа просто умирала от желания ухватиться за его предложение. «Сегодня ничего не кончится!» — появилась ликующая мысль.

Но другая часть оставалась холодной и разумной. Чем раньше мы расстанемся, тем легче это будет для нас обоих. Я не готова к отношениям, да и он тоже. Хант все еще женат.

Дороти-Энн совершенно не собиралась становиться «другой женщиной». Господи, нет. У нее в жизни и так достаточно сложностей. Меньше всего на свете ей требовалось их умножать.

Его голос прозвучал шепотом на фоне прибоя.

— В чем дело? Почему вы не можете просто сказать «да»?

Дороти-Энн повернулась, подняла на Ханта глаза и собралась ответить «нет». И вместо этого, она почувствовала, как его взгляд обволакивает ее, и слова замерли у нее на языке. Черт. Она не хочет огорчать его! Ей хочется сказать «да»!

Хант стал единственным мужчиной, к которому ее потянуло со дня гибели Фредди. Но это не совсем так. Если говорить правду, то совсем не так. Я должна быть честной сама с собой. Меня потянуло к Ханту с самого начала, еще до того, как я узнала, какая трагедия случилась с моим возлюбленным. В то мгновение, когда я увидела Ханта, а он увидел меня, какая-то искра проскочила между нами.

Да. Ее с самого начала захватила ослепительная аура его обаяния.

Дороти-Энн ощутила на своих плечах тяжесть вины. Разумеется, она предает память Фредди даже тогда, когда просто находится рядом с Хантом. А как же иначе? И если она проведет с Хантом еще больше времени…

Молодая женщина вздохнула.

— Я бы хотела поехать с вами вместе, — осторожно начала она и чопорно поджала губы. — Мне бы, правда, очень хотелось…

— Тогда почему за всем сказанным должно последовать «но»?

— Потому что я не готова взять на себя обязательства. О, Хант! Разве вы не видите? Еще слишком рано!

Уинслоу подошел ближе.

— Я не требую обязательств, — негромко сказал он. — Я не собираюсь ничего от вас требовать.

Дороти-Энн судорожно махнула рукой.

— Почему мы не можем просто наслаждаться обществом друг друга? — спросил Хант.

Она не сводила с него глаз.

— А можем ли мы, Хант? Неужели и вправду можем? Или мы просто станем обманывать себя?

Он заглянул ей в глаза.

— А с каких это пор дружба считается преступлением?

Дороти-Энн чувствовала, как слабеет ее сопротивление. Но это вовсе не значит, что она сейчас расстелется перед ним.

«Дружба, — про себя обратилась она к незримо присутствующему Фредди. — С каких пор это стало таким уж преступлением?»

Дружба.

Только и всего.

На следующее утро, когда Дороти-Энн поднялась на борт самолета, чтобы лететь на Иден Айл, Хант сопровождал ее.

40

Она этого не оценила — просторное синее небо, облачка, похожие на маленькие белые пушистые султаны от залпов зенитной батареи. И это осталось незамеченным — домики на Рашен-хилл, рассыпанные как дрова для костра; самонадеянно впитывающие солнечные лучи, как будто имели на все это права; чеканная диорама бухты, гор и мостов; флотилия яхт, скользящих по голубому полотнищу воды, словно маленькие чайки.

Эмбер пейзаж не интересовал. Она ощущала себя бледнолицей среди индейцев, чужаком-заговорщиком, чьи потертые джинсы, старые кроссовки и длинные до пояса черные волосы обличали в ней нарушительницу границ. Слишком уж она отличалась, была чересчур жесткой для такого уютного окружения из недавно окрашенных домов и крошечных ухоженных садиков. Никто даже по ошибке не примет ее за домохозяйку или деловую женщину. Ее тело слишком вызывающе, а глаза все время бегают.

Эмбер была убеждена, что на ней красуется надпись — неприятности. А с чего бы еще таксисту, только что высадившему ее, подозрительно поглядывать и требовать, чтобы она предъявила наличные, прежде чем сядет в машину?

Его уверенность в том, что девушка собирается его надуть, задела гордость Эмбер, оставив горький привкус обиды.

— Гребаный убогий таксист, — выругалась она себе под нос.

При обычных обстоятельствах, Эмбер послала бы его куда подальше, но она торопилась и не могла себе этого позволить. У нее нет времени дожидаться еще одной машины. Если не поторопиться, Кристос или его женщина окажутся В коттедже раньше нее и разрушат ее планы.

«Черта с два у них это получится!» — думала Эмбер, гнев подгонял ее. Ей просто необходимо добраться туда первой и остаться незамеченной. Все ее будущее зависит от этого. Последнее время Кристос стал необычно скрытным. Он что-то от меня утаивает. Совершенно очевидно, что-то затевается. Что-то крупное, и я в этом не участвую.

С развевающимися волосами она неслась по тенистым аллеям вдоль кроличьего садка из маленьких домиков. То, что она собиралась сделать, было незаконным, и она легко могла попасть в тюрьму. А это достаточная причина, чтобы нервы расходились. Эмбер попыталась остановить дрожь в мускулах, но не смогла удержаться от того, чтобы не вертеть головой по сторонам, бросая виноватые взгляды вперед и назад через плечо.

Она чувствовала себя выставленной на всеобщее обозрение и почти ощущала, как местные любопытные уже прилипли носами к окнам. И следят за каждым ее шагом. И вне всякого сомнения гадают, что собирается делать чужак. Уж точно, ничего хорошего…

Эмбер дошла до второго коттеджа на своем пути, и локтем задела сломанный край легкой, высотой до талии, будки. Сразу же яростно залаяла собака.

Эмбер похолодела от страха, словно кролик попавший в свет фар приближающейся машины. Сердце рвалось у нее из груди, она напряглась в ожидании неминуемого нападения. Но собака продолжала лаять, и девушка поняла, что пес на расстоянии в несколько домов от нее.

Какая глупость, что она так запаниковала! Ей следовало сообразить, как здесь разносятся звуки.

Эмбер с трудом смогла вздохнуть от облегчения. Какое-то мгновение она просто постояла, коленки тряслись, ей стало холодно. До нее донесся резкий голос мужчины, кричащего на собаку. Остервенелый лай не умолкал. Потом раздался визг, вой, и все смолкло.

Эмбер торопливо прошла мимо третьего коттеджа, увитого бугенвиллеей, вдоль опорной стены, доходившей ей до плеча. Дом деловой женщины, с которой она столкнулась в прошлый раз и с чьей террасы следила за Кристосом, укрытая развернутым зонтом от солнца.

Память услужливо воскресила момент удовольствия, и Эмбер вспомнила сладкое томление, которое ощутила тогда, сон наяву, который она позволила себе испытать, представляя, что сама живет в таком доме.

Через несколько пологих ступенек девушка дошла до нужного ей коттеджа. Выкрашенный кремовой краской домик, чей второй этаж нависал подобно портику над крошечным двором, террасами уходящим вниз.

Именно до этого места она дошла, следя за Кристосом.

Эмбер отлично помнила его «песни и пляски», когда он отправлялся в «грязный отель», чтобы встретиться со «старухой».

Да только не было никакого отеля. И старухи тоже. И все-таки Глория Уинслоу существовала.

И еще как!

Естественно, она ни капельки не подходила под описания Кристоса.

Воспоминания о предательстве шрапнелью разорвались у нее внутри, и Эмбер спросила себя, как она могла быть такой дурой. Ей следовало знать его лучше и не заглатывать наживку, брошенную Кристосом.

Пробежавшись пальцами по опорной стене, Эмбер отыскала вываливающийся камень, под которым Глория прятала ключи от коттеджа. Несмотря на солнце, шершавый гранит оказался холодным на ощупь. Холодным и неуступчивым.

Ну который же, который?

Пока она вела поиски, в ее голове прокручивались два сообщения, которые ей удалось перехватить на автоответчике.

Вчера после обеда: «Это я, Гло. Я только что побывала в мясорубке и нуждаюсь в некоторой дозе НЛиЛ — настоящей любви и ласки. Я буду на обычном месте приблизительно через час».

Глория Уинслоу действовала под влиянием момента. Эмбер знала, что Кристос с ней не встречался, потому что его целый день не было дома.

Но сегодня, меньше получаса назад, поступило еще одно сообщение. Кристос принимал душ, и Эмбер по дороге в свой топлесс-клуб, где она работала, прибавила громкости, чтобы послушать.

Опять Глория Уинслоу: «Где тебя черти носят? В Томбукту? Это Гло. Догадываюсь, что ты об этом знаешь. Я направляюсь на Рашен-хилл. Постарайся приехать, ладно?»

Эмбер приглушила звук и стала торопливо строить планы. «Что-то случилось», — решила она. Этого случая она и ждала. Одному Богу известно, когда еще подвернется такая возможность.

И вот она здесь, шарит пальцами по гранитной стене. Ищет выпадающий камень. Она точно не ошиблась! Он должен быть где-то…

Гранитная плитка слегка поддалась.

…здесь!

— Ну слава тебе, Господи! — Эмбер благодарно подняла глаза к небу, выворачивая камень и сдвигая его в сторону. Он был не больше дюйма в толщину и оказался не таким тяжелым. С брезгливым выражением девушка смахнула прочь паука и свободной рукой забралась в нишу.

Ее пальцы двигались как щупальца осминога. «Пожалуйста, будьте на месте, — молилась она, — пожалуйста…»

Ключи лежали в тайнике.

С победным криком Эмбер схватила связку ключей, вынула их и взглянула на свою добычу. Четыре ключа на хромированном кольце.

Пора идти!

Девушка крепко схватила связку. Но вместо того, чтобы подхлестнуть, реальность ключей только нервировала ее. Она уставилась на сжатый кулак с побелевшими костяшками пальцев. То, что она собиралась сделать, было не совсем «взломом», но это было «проникновением».

Это уголовное преступление? Или судебно наказуемый проступок? Эмбер не знала наверняка. И тем не менее, она могла попасть в тюрьму.

«Но это только если меня поймают, — заверила она себя. — А этого не случится, если я буду осторожна».

Положительные рассуждения заставили ее сдвинуться с места. Но прежде она осторожно и исподтишка взглянула направо, в последний раз проверяя тропинку.

Путь был по-прежнему свободен. Никакой Глории Уинслоу — пока.

Эмбер торопливо взбежала по каменным ступеням к парадной двери, благодарная выступающему вперед второму этажу. Она чувствовала себя более защищенной в его темной, прохладной тени.

Теперь дверь.

Она неприязненно оглядела ее. Белая и выглядит солидно. Сталь, возникло сильное подозрение.

Только пусть здесь не будет сигнализации. Это все, о чем я прошу.

Трясущимися пальцами Эмбер попробовала первый ключ. Она действовала крайне неловко, царапала по замку. Ей удалось успокоить руку, но только для того, чтобы выяснить, что ключ не подходит. Попробовала второй, потом третий…

И услышала мягкий щелчок отодвигаемой задвижки.

«Вот оно», — подумала девушка. Она напряглась в ожидании острого, обвиняющего завывания сирены, пока поворачивала ручку и на дюйм приоткрывала дверь, и оказалась совершенно неподготовленной к… тишине?

Да, к тишине.

Никаких электронных завываний. Никаких оглушительных трелей. Только далекие крики чаек, звон башенных часов, мирные звуки спокойного окружения, где все занимаются своими обычными делами.

Медленно, неуверенно Эмбер вытерла лоб рукавом, оставила дверь открытой и бросилась вниз по ступенькам. Она кинула связку в тайник, поставила камень на место и с виноватым видом проскользнула обратно в дом.

Оказавшись внутри, девушка закрыла дверь на задвижку и, ослабев, прислонилась к ней. Мгновение она наслаждалась сладким, успокаивающим бальзамом облегчения, хотя ее сознание продолжало работать, оценивая параметры окружающего ее пространства.

Не считая собственного быстрого сердцебиения и шумного дыхания, мозг не зарегистрировал ничего больше. В доме было так тихо, как это бывает в зданиях, полностью лишенных человеческой активности.

Чем дальше, тем лучше.

У Эмбер чуть было не закружилась голова от облегчения. Она вошла, и она одна. Вошла, да, но выберется отсюда еще нескоро. Очень нескоро.

Взяв себя в руки, Эмбер огляделась и провела быстрый подсчет.

Она оказалась в маленькой прихожей с низким потолком и отлично отполированным деревянным полом. Перед ней — пролет лестницы с темными, непокрытыми ковром ступенями ведет на второй этаж. Справа от нее, через открытую арку находится, как ей показалось, гостиная, если основываться на том, что она видит угол кирпичного камина. А слева идентичная арка ведет, судя по всему, на кухню.

Эмбер решила, что предварительная разведка дала хорошие результаты.

Не откладывая больше дела в долгий ящик, она продолжила знакомство с домом.

Внизу расположились прихожая, гостиная, столовая, ванная и кухня. Не считая мебели и ящиков на кухне, комнаты стояли пустыми. Никакой обстановки, никаких ковров, чтобы приглушать звуки, никаких занавесок, чтобы смягчить акустику. Эмбер стало не по себе, она все время слышала эхо, когда плоские, твердые поверхности отражали движение ее мягких кроссовок по дереву и шум ее встревоженного дыхания.

Все окна были закрыты жалюзи, и тонкие полоски света пробивались только по краям.

Беглый осмотр холодильника представил ей на обозрение охлажденное шампанское, тоник и клаб-соду. В морозилке прятались покрытые инеем бутылки «Столичной».

Наверху, вокруг лестничной площадки, расположились три спальни и ванная, отделанная плиткой. Как и внизу, две маленькие спальни никто не обставил, а вот хозяйская спальня…

Многочисленные зеркала на дальней стене визуально вдвое увеличивали комнату и дублировали все, в ней стоящее, уменьшая входную дверь, в проеме которой, словно в рамке, застыла Эмбер и смотрела на свое уменьшенное отражение. Даже на таком двойном расстоянии она прекрасно видела выражение собственного лица — алчное желание, в глазах пылает зависть.

Девушка провела языком по нижней губе. Спальня выглядела просто великолепно, как на картинке в глянцевом журнале.

Мгновение Эмбер наслаждалась запахом свежего белья, любовалась кроватью, выглядевшей как бросивший якорь островок белоснежной роскоши. Изогнутые спинки из тростника в изголовье и в ногах, белоснежные простыни с отделкой из кружева, напоминающая облако перина, по-европейски квадратные подушки, обшитые кружевом. По обеим сторонам кровати — красивые латунные столики, лампы с шелковыми абажурами, резные хрустальные пепельницы, телефон, коробочка с бумажными носовыми платками и маленький будильник от Картье. А слева от Эмбер, как это отражалось в зеркалах, стоял деревянный стол, покрытый патиной времени. Он служил баром, и на нем выстроились хрустальные высокие стаканы на серебряном подносе, бутылка шотландского виски и бутылка водки.

Но от ковра у Эмбер просто перехватило дыхание. Он занимал почти всю комнату. Его цветочный узор рисовал буйный сад в самом расцвете, с распустившимися розами и разнообразными, точно выписанными цветами. Он был настолько искусно выткан, что казалось преступлением наступить на него.

Но ни искусство ковровщика, ни изысканная комната не могли отвлечь Эмбер от ее миссии или заставить забыть о том, что Глория Уинслоу уже идет, достает ключи из тайника за незакрепленным камнем, а может быть, уже и открывает входную дверь и собирается подняться вверх по ступенькам. И все для того, чтобы подобно трем медведям, нашедшим Златовласку, обнаружить непрошенную гостью в своем доме.

И что дальше?

«И тогда я окажусь в большом дерьме», — решила Эмбер и прошла через спальню, чтобы исследовать зеркальную стену.

Как оказалось, каждая пара зеркальных панелей скрывала стенной шкаф. С перекладин свисали пустые вешалки.

И так по всей спальне, исключая только стеклянные двери, выходящие во внутренний дворик, расположенные в ногах кровати и также закрытые занавесками.

Где спрятаться?

У Эмбер не такой уж большой выбор.

Если честно, то вообще никакого, кроме очевидного.

По опыту девушка знала, что Кристос никогда не вешает одежду. Но вопрос в том, делает ли это Глория Уинслоу?

Эмбер от души надеялась, что нет.

Она направилась к зеркальной стене и, выбрав самую близкую к кровати секцию, нырнула внутрь и закрыла двери.

Они с хлопком сомкнулись.

Девушку поглотила чернота.

Стараясь устроиться поудобнее, Эмбер уселась на полу скрестив ноги и стала ждать.

Долго ей ждать не придется.

Первым делом Глория налила себе королевскую дозу «Столичной» прямо из морозилки и выпила ее тремя большими глотками. Потом, взяв за горлышко охлажденную бутылку шампанского, она направилась наверх.

В спальне молодая женщина скинула туфли, освободилась от пальто — легкого, из розового кашемира от Шанель — и оставила его лежать там, где оно упало на пол. Туда же последовал розовый твидовый пиджак от костюма. Не раздумывая, она открыла шампанское, налила его в бокал и устроилась на кровати. Бутылка на полу, ее легко достать, а бокал еще ближе — на прикроватном столике.

Глория закурила и откинулась назад. Сердито выдохнула облачко дыма в потолок.

«Только бы Кристос поторопился, — подумала она и нахмурилась. — Гребаный хрен».

Глория не любила, когда ее заставляли ждать. На самом деле, у нее появились серьезные подозрения, что Кристос с ней играет. Он не пришел вчера и заставляет ее ждать сегодня. И все это попытки самца подкормить собственное эго.

Как будто этим можно доказать, что он хозяин!

Какая ирония!

Абсурдность подобного предположения едва не заставила ее расхохотаться в голос.

«Ладно, он может играть в те игры, в которые хочет, — размышляла Глория, злорадно потягивая шампанское. — Парень скоро увидит, куда это его заведет. Мне только то и надо, что затянуть потуже кошелек, и все!»

Это его научит.

Да, точно. И для начала она окажет ему холодный прием… Небольшая дегустация того, что его ждет.

Спустя четыре сигареты и два бокала шампанского, Глория наконец услышала его шаги на лестнице.

Вовремя! Ее охватило раздражение, она бросила свирепый взгляд в сторону открытой двери. Потом, решив отлично сыграть свою роль, женщина придала лицу обычное выражение, закурила еще одну сигарету и приняла сексуальную позу.

С гордым видом Кристос появился в спальне, он выглядел искренне раскаивающимся.

— Салют, крошка. Ты застала меня в душе.

Это всегда помогало. Как только Глория взглянула на него, она пропала. Он всегда так на нее действовал.

На него так трудно сердиться.

Она смотрела, как Кристос небрежно приблизился к ней, встал сбоку от кровати, его бедра подались вперед, глаза скользят по изгибам ее тела.

— Как только я услышал твое сообщение, сразу натянул одежки и рванул, — произнес парень. — Видишь? — Он нагнул голову и сделал жест рукой. — Даже не стал ждать, пока волосы высохнут.

Но Глории было плевать на его волосы. Она не сводила глаз с его потертых джинсов, а если точнее, с мощного оружия, спрятанного в них.

Зацепившись пальцем за его ремень, она потянула Кристоса на себя.

— Почему бы тебе не сбросить одежду прямо сейчас? — хрипло предложила Глория, поглядывая на любовника из-под полуопущенных век. — Но для начала, поцелуйчик. А?

Она выжидательно приоткрыла губы, и Кристос повиновался, его глубоко нырнувший язык касался ее миндалин.

Это слишком для короткого разговора.

Пришло время действовать.

— Я уже вся влажная! — шепнула Глория, пригибая его голову все ниже, к своей короткой розовой юбке. — Съешь меня, детка! Съешь меня и трахни хорошенько!

Кристос поднял голову и взглянул на нее.

— Ого! Кто это у нас так выражается? В последний раз мне от тебя за это здорово досталось!

Глаза Глории сияли, словно маленькие зеркала у дантиста.

— А я и хочу, чтобы мне досталось, ковбой. Так ты мне это обеспечишь? Или мы будем только разговаривать?

Его пенис отозвался на вызов.

И они рванулись к финишной прямой, сотрясаясь от мощных толчков.

— Это было землетрясение, или это мы так действовали? — задыхаясь, выдавил Кристос.

— Это, — промурлыкала женщина, напрягая мускулы влагалища и удерживая его в ловушке внутри своего тела, — были мы. Я надеюсь, что ты в хорошей форме, парень. Потому что для меня это только разминка!

Эмбер смогла насладиться сексуальными олимпийскими играми во всем их размахе. Вот оно удобство от пребывания за дверями шкафа. Ей пришла в голову запоздалая мысль, что лучше было вообще не начинать слежку за Глорией и Кристосом. От увиденного во время первого раунда — а таковых совершенно очевидно предстояло еще немало — ее пронизала боль.

Она подсмотрела и услышала намного больше, чем ей хотелось — гораздо больше. И что еще хуже, многие беспокоящие ее факты стали очевидными. Во-первых, и это самое главное, Кристосу явно не приходилось стойко выносить все это. Или даже прилагать усилия, чтобы все работало.

Нет уж, сэр. Он попал в свиной рай и наслаждается каждой минутой.

Губы Эмбер скривились, слезы застилали глаза.

Он запал на Глорию Уинслоу.

Осознание этого факта ударило ей под дых.

На самом деле, они оба запали друг на друга.

Это для меня ему приходится напрягаться, чтобы у него встало. И то только тогда, когда он соберется трахнуть меня из жалости!

Но в последнее время даже такие случаи бывают крайне редко.

Эмбер с горечью размышляла, кто же соблазнил Кристоса. Глория Уинслоу — женщина? Или Глория Уинслоу — ходящий, говорящий банковский счет, который можно и трахнуть для собственного удовольствия?

Но это и не имело большого значения. Какая бы сторона Глории ни привлекла Кристоса, Эмбер понимала, что она даже не может надеяться на то, чтобы потягаться с ней силами. Особенно если Кристос и миссис Богатая Сучка запали друг на друга.

А судя по тому, что она видела и слышала, так оно, очевидно, и было.

Неожиданно все случаи необъяснимого поведения Кристоса стали вдруг понятными. Например, причина его охлаждения к своему старому другу и партнеру Эмбер Стич. И почему он обращается с ней, как с дерьмом. Всегда выискивает ошибки, цепляется, унижает. Заставляет почувствовать себя дурой. Как будто она ничего не может сделать правильно.

И потом это его молчание. Долгое молчание, когда он погружается в себя. Эмбер просто окатывает холодом, когда его эмоциональная температура понижается, замораживая ее.

Он хочет от меня избавиться.

Понимание этого факта всплыло прежде, чем Эмбер успела его блокировать.

Черт!

Эмбер подавила стон и крепко обхватила себя руками. Ей было необходимо растереть руки, чтобы восстановить кровообращение, но девушка боялась шуметь. И так и страдала молча. У нее свело мышцы от сидения неподвижно, ноги почти совсем онемели, голова шла кругом от того, что она узнала… Или вернее от того, что она подозревала все эти последние два месяца, но не могла найти сил признать, все откладывала.

В его жизни для меня нет места, теперь, когда Кристос заполучил Глорию Уинслоу.

И сейчас, прислушиваясь к воркованию удовлетворенных любовников, слышному у нее в шкафу, Эмбер не смогла не заметить легкую непринужденность между Кристосом и Глорией, ту уютную интимность двух людей, которые любят друг друга, не испытывая тяжести вины или стыда. Они были настроены на собственную волну.

И я сюда не вписываюсь.

— Ну, крошка? — даже приглушенный дверцами шкафа до нее донесся низкий, похотливый голос Кристоса. — Готова к траханью твоей жизни?

Крошка.

Слово дико забилось в голове Эмбер, жужжа летало в ее мозгу, словно пуля, ищущая выход.

Он называет ее крошкой!

Девушка зажала уши руками.

Раньше он так называл меня!

Ей казалось, что она больше этого не выдержит. Господи, нет. У нее внутри все и так уже болело словно одна гигантская рана, а то, что она видела и слышала, отчаянно разрывало обнаженную кровоточащую плоть. Если бы только она могла придумать, как ей спастись бегством…

Пустые надежды. Существовал только один путь на улицу, и хотя Эмбер наплевать на реакцию Глории, ей было отнюдь не все равно, если Кристос обнаружит, что она за ним шпионила. Нет, ей совсем не все равно. Каждая клеточка ее тела подсказывала девушке, что, узнай Кристос о ее слежке, все будет кончено. Finito — в голове у нее щелкнули невидимые пальцы, вот так!

И что тогда? Ей не за что будет зацепиться. Она его просто потеряет.

Хочется ли ей держаться за него? Да, Господи, как же ей этого хочется! Тогда надо все это вынести. Она должна!

За дверями стенного шкафа похотливый разговор стих, послышались влажные поцелуи и посасывающие звуки, низкие горловые стоны. Эмбер было слышно, как похрустывает белье на кровати, поскрипывают пружины, мягко пришлепывают друг о друга тела.

Девушка вытерла слезы и наклонилась вперед. Она стала смотреть одним глазом в щелочку.

И от боли закусила губу.

Начался второй раунд.

Позже, намного позже, они лежали рядом, голова Глории на гладкой, мускулистой груди Кристоса.

— Кристос, — шепнула женщина. — Что я буду делать? Я нуждаюсь в тебе сильнее, чем наркоман в отраве. Намного сильнее!

Он губами потерся о ее волосы.

Глория переменила позу и легла на него сверху. Она приподнялась на локтях, ее груди казались твердыми, зрелыми плодами, глаза смотрели прямо в зрачки любовника.

— Я серьезно. Ты единственный мужчина, кому удалось удовлетворить меня.

— Э-э-эй, — лениво улыбнулся Кристос. — Я здесь как раз для этого, крошка.

— Да, но это сегодня.

— Верно.

— А как насчет завтра? И послезавтра?

— О чем ты беспокоишься? Я твой парень по вызову. Помнишь?

Глория вдруг задрожала, и слезы брызнули у нее из глаз.

— Не шути с этим! — яростно приказала она. — Я же говорила, что люблю тебя!

— Я знаю, крошка, — успокоил ее Кристос.

— И ты сказал, Что любишь меня. — Ее гладкий лоб прорезала морщина страха. — Ведь ты правда меня любишь, Кристос? Ты же не просто обманывал меня?

Парень рассмеялся, притянул к себе Глорию и прижал ее голову к груди.

— Го-осподи. Не напрягайся так, Гло. Чем, по-твоему, я занимаюсь? Бегаю по улицам и уверяю каждую попавшуюся мне навстречу цыпочку, что я ее люблю?

Женщина едва покачала головой.

— Нет, — произнесла она тоненьким голоском. — Конечно же, нет.

— Правильно понимаешь. А знаешь, почему?

Она молчала.

— Потому что у меня есть ты, детка, — негромко убеждал любовник, прикасаясь к ее подбородку и заставляя поднять голову и взглянуть ему в лицо. — Ты, — повторил он, заглядывая в самую глубину ее глаз. — И ведь в глубине души ты об этом знаешь, правда?

Глория снова едва кивнула.

— Я… Я знаю, что веду себя глупо, Кристос, но я… я ничего не могу с собой поделать! Мне иногда становится так страшно.

— Страшно! — рассмеялся молодой человек. — Чего же это ты боишься?

Глория вздохнула и снова опустила голову ему на грудь.

— Потерять тебя, — послышался ее шепот.

— Ох, ну ради всего святого, Гло. Вот об этом тебе нужно беспокоиться в самую последнюю очередь.

— Нет, неправда, упорствовала она. — Мы оба знаем, что так не может продолжаться вечно. Только не так. Рано или поздно что-нибудь обязательно испортит наше счастье.

Кристос молчал, но Глория услышала, как у него быстрее забилось сердце.

Длинные, мягкие, темные пряди волос упали женщине на глаза.

— Ты подумал над тем, что мы обсуждали в прошлый раз? — имелась в виду возможность убрать с дороги мужа, но выразилась она другими словами.

Кристос пожал плечами и сыграл под дурачка.

— Черт, Гло. Мы говорили много о всякой чепухе.

Женщина подняла голову и встретилась с ним взглядом.

— Ради Бога, Кристос! — хрипло возмутилась она. — Тебе отлично известно, что я имею в виду.

Он глубоко вздохнул, задержал дыхание, сосчитал до десяти, потом медленно выдохнул воздух, давивший ему на легкие. Очень осторожно, как будто женщина была невероятно хрупкой и могла разбиться, он аккуратно сдвинул ее тело с себя.

С тошнотворным чувством страха Глория смотрела, как Кристос отворачивается от нее, спускает ноги с кровати и садится, нагнувшись вперед. На какое-то мгновение ей показалось, что не следовало давить на него слишком сильно.

«Может быть, это совсем не для него, — размышляла она. — Возможно, мне следует просто забыть об этом».

Но Глория не могла. Она подошла слишком близко, чтобы сдаться сейчас. Ей только и нужно было, что найти последнюю кнопку, чтобы дожать его, и Кристос выполнит ее приказание.

«У него есть все необходимое, — уговаривала она себя. — Я знаю это, пусть он этого и не сознает».

Что ж, Кристос очень скоро все поймет. Глория в этом не сомневалась.

Повернув голову набок, она оценивающе разглядывала любовника. Он так и сидел, опершись локтями о колени, обхватив голову руками, как будто его череп мог разлететься на две половины, если он не станет держать их вместе.

Глория сорвалась с места. Ее глаза смотрели твердо и расчетливо, но тело оставалось нежным, теплым и зовущим.

— Кристос, — выдохнула она, обнимая его. — Дорогой?

Он дернул плечами, пытаясь сбросить ее руки.

— Отстань, Гло, — рявкнул парень. — Я тебе уже сказал! Я не убийца!

Женщину это не обескуражило, она встала на колени и прижалась к его спине своей сливочной грудью.

— Я не знаю, почему ты так завелся, — промурлыкала Глория, для вида чуть надувшись. — Я думаю только о наших интересах.

Кристос резко рассмеялся.

— Вот здорово. Дай-ка я угадаю. Что-то такое есть в воздухе?

В воздухе? Глория нахмурилась. О чем это он говорит?

— Я боюсь, что ты меня не понял, — сказала она.

— Воздух, — с горечью подчеркнул он. — Там наверху, в высшем свете. Он точно должен отличаться от того, чем дышим мы тут внизу.

Глория застыла.

— И почему ты так говоришь?

— Потому что если бы ты стояла двумя ногами на земле, ты бы не несла такую ахинею!

— Я не несу ахинею, — спокойно парировала Глория. — Я совершенно серьезно.

— Ладно, — согласился Кристос. — Допустим, что так. Только чтобы не спорить с тобой.

Глория пожала плечами.

— Отлично.

— Ты хоть представляешь, во что ты нас втягиваешь?

— Ты эксперт, — сказала она. — Почему бы тебе не объяснить мне.

— Отличненько. Давай-ка поглядим. Для начала мы нацелились на убийство первой степени.

— Только если нас поймают, — вставила Глория.

— И раз это предумышленное убийство и мы в Калифорнии, то это уголовное преступление.

Ее лицо ничего не выражало.

— Я это переживу.

— Неужели? А ты когда-нибудь слышала о «Дороге смерти»?

Ей пришлось приложить усилия, чтобы не выдать свой гнев. Господи, каким же он может быть тупым! После стольких месяцев, он все еще ничего не понял. Ее так и подмывало выпалить: «Да мне отлично известна „Дорога смерти”! Я на ней живу. Каждая минута моего замужества постепенно убивает меня».

Но она достаточно часто озвучивала этот монолог. Повторять — только время терять. В одно ухо влетает, в другое вылетает.

— И, — продолжал Кристос, — последнее, но не самое пустое. Так как в твоих планах мы действуем вдвоем, мы попадаем под еще более серьезное обвинение. Федеральный закон определяет это как «сговор». — Он замолчал. Решил посмотреть, какое это произвело впечатление.

Но Глория продолжала безмолвствовать.

— Ну? — поинтересовался парень. — Теперь, когда я выложил все карты на стол, что ты думаешь?

Глория уставилась в пространство. Ее лицо по-прежнему ничего не выражало.

— Как я тебе уже сказала, я это переживу.

— Что ж, возможно я не смогу, — парировал он. — Об этом ты думала?

Женщина посмотрела на их отражение в зеркальной стене. «Мы и вправду составляем великолепную пару», — подумала она.

— Ведь на самом деле тебя не убийство волнует, верно? — мягко спросила Глория.

Кристос повернулся к ней, его голова резко взлетела вверх.

— О чем это ты, черт возьми?

Глория начала искусно разминать мышцы на его плечах. — Они напряглись от неожиданности и казались узловатыми.

— О чем я говорю? Ну, о тебе, обо мне, о нас. Я говорю о долгосрочных отношениях, о полной, крутой перемене в твоей жизни.

— И какое это имеет ко всему отношение?

— Дорогой, самое непосредственное. Большие перемены всегда вызывают стресс. Очень просто, ты еще не готов справиться со всем этим давлением. Видишь ли, это довольно распространенный феномен.

— А? — Кристос посмотрел на нее разинув рот и моргнул. — Говори по-английски, ладно?

— Если владеешь деньгами, — начала терпеливо объяснять Глория, — настоящими деньгами, то, как правило, несешь большую ответственность. Прибавь сюда власть и обязательства передо мной… перед нами… и я не стану тебя винить, что ты испугался. Тебе предстоит сделать невероятно большой шаг.

Кристос неожиданно рассмеялся.

— Ах, Господи, Гло! Ты все еще не врубилась, верно? — Вырвав свои плечи из ее рук, делавших массаж, он рывком поднялся на ноги и посмотрел на нее сверху вниз, вцепившись в бедра задрожавшими пальцами. — Ты знаешь, в чем твоя проблема, Гло?

Она взяла с ночного столика сигарету и закурила.

— Я уверена, ты мне скажешь, — пропела женщина, выдыхая пушистый дымок.

— Да уж скажу! Ты считаешь себя солнцем, а мы, все остальные, просто глупенькие маленькие планетки, вращающиеся вокруг твоей особы! Мы прыгаем, когда ты нам велишь! Трахаем, когда ты подаешь команду!

Глория выглядела удивленной.

— Так вот что ты думаешь!

— Это то, что я знаю! Да, и к твоему сведению, я не одна из этих планет! — отрубил Кристос. — И я не собираюсь никого мочить! Ни ради тебя. Ни ради кого другого!

Глория оставалась странно спокойной.

— Дорогой, я не настолько наивна. Я не жду, что ты это сделаешь ради меня. Честно говоря, ты был бы дураком.

— Это ты правильно сообразила! — прошипел парень, меряя шагами комнату.

— Но ты сделаешь это ради самого себя, — невозмутимо продолжала женщина. — Ради двух миллиардов долларов.

Она глубоко затянулась и добавила:

— Думай об этом как о самом большом на свете выигрыше в лотерею. Потому что так оно и есть! И ты уже вытащил выигрышный билет — меня.

Кристос провел пальцами по волосам и начал возбужденно ходить взад-вперед, его внушительные половые органы болтались.

— А откуда мне знать, что ты меня не обманешь? — резко выкрикнул он. — Я знаю только одно, ты собираешься меня нанять. Так что ты можешь отвалить с деньгами, а я пропаду! — Кристос остановился и свирепо уставился на нее. — Какие у меня гарантии, что я не просто чернорабочий, а?

— Потому что я люблю тебя, — последовал простой ответ.

— Любовь. Дерьмо! — Он округлил глаза и снова заходил по спальне.

— Дорогой, — заговорила Глория, — иногда людям приходится доверять друг другу. Никому из нас не справиться с этим в одиночку. Мы нужны друг другу, чтобы это сделать.

— Ага. — Сжатыми в кулак пальцами Кристос стукнул себя в висок. — Но ведь не тебе придется убивать!

Он обвиняюще посмотрел на женщину.

— Нет, — согласилась она. — Но это ведь моя идея. Я втянула тебя. И я все еще остаюсь в сговоре. Я с такой же легкостью, что и ты, могу отправиться на электрический стул.

Несмотря ни на что, Кристос все-таки улыбнулся. Как-то трудно ему было представить себе Глорию Уинслоу, привязанную к креслу смертника. Если бы так и случилось, она скорее всего сумела бы повернуть электрический ток вспять, на своих вероятных палачей, и поджарить их вместо себя.

— Я не знаю, Гло. — Он глубоко вздохнул. — Это огромный риск.

— Но и отличный куш, — спокойно напомнила Глория. — Два миллиарда. Для приза такого размера я бы сказала, что риск просто смехотворен.

— И все-таки это значит, что мы вешаем на себя убийство, — задумчиво проговорил Кристос.

Глория вздернула подбородок.

— Таковы наши намерения, верно.

— Два миллиарда, — с благоговением произнес он. — Два миллиарда долбаных долларов! — Кристос подозрительно покосился на Глорию. — И как поделим? Пятьдесят на пятьдесят?

— Разумеется. — Женщина раздавила сигарету в пепельнице и пожала плечами. — Почему нет? Ты это заработаешь.

Кристос походил еще немного. Он молчал. Потом тяжело сел на постель.

— Нам потребуется все как следует спланировать, — уступил он.

— Очень хорошо, — согласилась Глория, придвигаясь ближе и целуя его затылок.

— И все должно быть очень просто.

— Я не собираюсь спорить с тобой по этому вопросу.

— Самые очевидные вещи легче списать на несчастный случай, — размышлял вслух Кристос. — Проблема в том, что полицейские не дураки.

Ее пальцы скользили вверх по его бедру, как лапки паучка.

— Так что же ты предложишь, ковбой?

— Не знаю. Но ведь твой муж политик.

— Да-а-а…

— Так почему бы не попробовать старомодное убийство? Понимаешь, нечто такое на публике? Где будет полно народа? Тогда вместо того, чтобы подозревать членов семьи, полиция будет искать сумасшедшего.

— Вот видишь? — промурлыкала Глория. — Я знала, что могу оставить детали тебе!

И потом, осыпая его пенис искусными ласками, она добавила:

— А как по-твоему, не трахнуться ли нам еще разок, чтобы скрепить договор?

Эмбер оставалась в доме еще долго после того, как Глория и Кристос ушли. «Значит, у Кристоса новый партнер», — мрачно думала девушка.

Не то чтобы новость стала большим сюрпризом. Она уже почти подозревала это и подготовилась к худшему. Но ее совершенно сбило с толку то, какая астрономическая ставка поставлена на кон.

Два миллиарда долларов!

Сумма оказалась такой гигантской, настолько за пределами ее воображения, что Эмбер не могла до конца осознать ее. Это что касается цифр или покупательной способности. Но одно она поняла совершенно отчетливо. Ради этого Кристос должен совершить убийство, предумышленное, хладнокровное убийство первой степени.

«Он никогда с этим не справится, — горько подумала Эмбер. Дрожащими пальцами она зажгла сигарету. — Как Кристос может быть таким слепым? — гадала девушка. — Как он не понимает, что эта сука просто подставляет его?»

Эмбер совершенно растерялась. Она даже не представляла, с чего начать или к кому обратиться. Если бы только она могла поговорить с Кристосом и вразумить его. Если нужно, попытаться привести его в чувство.

К несчастью, совершенно необходимо, чтобы он даже не начал подозревать, что ей обо всем известно.

«Я должна остановить его, — думала Эмбер. — Я обязана!»

Если бы она только знала, как…

41

Пилот опустил «Президентский Хейл» до двух с половиной тысяч футов и заложил большой, пологий вираж.

— Я попросила его сделать круг, чтобы вы могли со всех сторон осмотреть остров, — объяснила Ханту Дороти-Энн.

Уинслоу взглянул в иллюминатор на напоминающий ромб остров внизу. Сначала ему удалось рассмотреть только поросшие лесом горы вулканического происхождения, окаймленные белыми песчаными пляжами и аквамариновым морем Больших Антильских островов. Потом он начал различать, что там вовсю идет работа. На строительной площадке Иден Айл кишел людской муравейник, и стройка переживала резкий подъем.

Огромные желтые землеройные машины на стальных гусеницах сметали одни склоны и возводили новые. Другие уничтожали густой покров джунглей или выкапывали траншеи, каналы и бассейны. Подъемные краны переносили по воздуху груз стальных опор и палет. В глубине острова, если смотреть от бирюзовой небольшой бухты, рабочие толпились вокруг гигантского деревянного скелета здания.

Куда бы Хант ни бросил взгляд, казалось, повсюду кипит работа. Пока оставался нетронутым только самый восточный конец острова, где сборные домики из гофрированного железа напоминали наполовину врытые в землю небольшие консервные банки.

Хант тихонько присвистнул и посмотрел на свою спутницу.

— Что вы строите? Восьмое чудо света?

— Иногда у меня и правда возникает такое чувство, — улыбнулась Дороти-Энн.

— Я поражен, — искренне признался Уинслоу.

— Дело того не стоит. Вы бы так не сказали, если бы услышали то, что слышу я.

— Вы хотите сказать… один громкий сосущий звук?

Женщина рассмеялась.

— Вы угадали.

— Меня это не удивляет. Это же потрясающий проект! Немногие догадываются, на что вы решились.

Во время перелета Дороти-Энн переоделась в свободные легкие брюки цвета хаки, коричневую рубаху и строительные ботинки с металлическими набойками и высокой шнуровкой.

Она указала на север, где рядами сгрудились таинственные, окутанные туманом горы.

— Это южное побережье Пуэрто-Рико. Создается впечатление, что до него можно допрыгнуть, но между островом и Светящейся бухтой двадцать две мили открытого моря. Порой здесь дуют довольно сильные ветры. Ага, вот начинается и посадочная полоса.

Прямо под ними единственная дорожка пролегла белым пробором от моря внутрь острова. В дальнем, тупиковом ее конце стояли припаркованные маленький реактивный самолет компании, два двухмоторных самолета и вертолет «Сикорский», сконструированный специально для перевозки тяжелых грузов. С высоты все они казались игрушечными.

— Нам придется сделать поворот и зайти на посадку с моря, — пояснила Дороти-Энн. — Ах, да, пока я не забыла. Внизу вас ждет пилот и «сессна». Как только мы приземлимся, вы с ним полетите до Гуаники, чтобы взять яхту.

— «Сессна»? — Хант сделал вид, что обижен. — После этого летающего дворца я не заслуживаю ничего лучшего, чем скромный, едва шевелящийся попрыгунчик?

Дороти-Энн расхохоталась.

— Что я могу вам сказать? Жизнь сурова.

Они пристегнули ремни безопасности, пока пилот заходил на посадку. Когда вышли шасси, их слегка тряхнуло, моторы зашумели чуть громче. Потом самолет быстро пошел вниз, и скоро им уже казалось, что он несется по гребням волн.

— Вот мы и долетели, — произнесла молодая женщина.

Вода стремительно проносилась мимо, меняя свой цвет от густого аквамаринового до бледно-бирюзового, и тут колеса коснулись посадочный полосы.

— Отличная посадка на три точки, — одобрительно заметил Хант.

Турбины пронзительно взвыли, когда пилот включил реверс, и огромный лайнер начал замедлять ход. Подобно птице, рожденной летать, на земле машина выглядела нескладной и тяжеловесной, пока неуклюже катилась по взлетно-посадочной полосе к пункту назначения — белому металлическому терминалу, выглядевшему как непомерно разросшийся садовый бельведер.

— Кто эти люди? — задал вопрос Хант, указывая через иллюминатор на группу мужчин, выстроившихся в ряд наподобие солдат. На всех красовались желтые каски.

Дороти-Энн вздохнула:

— Группа встречающих.

К самолету подогнали металлический трап, и Оберто, главный стюард, отодвинул в сторону дверь основного салона, впустив в самолет поток солнечного света и пропитанного влагой воздуха.

Дороти-Энн и ее спутник освободились от ремней и встали.

— Идите вперед, — попросила женщина Ханта. — Мне придется поговорить с встречающими. Пилот ждет вас около «сессны». Мы увидимся на борту яхты. Скажем, сегодня ближе к вечеру. Хорошо?

Уинслоу улыбнулся.

— Ближе к вечеру это просто замечательно, — негромко ответил он и неожиданно по-братски чмокнул ее в щеку.

Дороти-Энн подавила вздох. Прикосновение его губ оказалось шоком. Она поднесла руку к щеке, и на ее лице отразилась целая гамма переживаний — и смущение, и удивление, говорившие, что ее явно застали врасплох. В первый раз после смерти Фредди ее поцеловал мужчина, другой мужчина, и ее затопило глубокое чувство вины.

«Стану ли я испытывать угрызения совести всякий раз, когда меня будет целовать мужчина? — думала она. — Неужели гибель Фредди оставила меня эмоционально искалеченной?»

Ей оставалось только надеяться, что это состояние временное, и оно пройдет. Просто она так горюет.

Хант не заслуживает фригидной женщины. Он заслуживает лучшего…

Дороти-Энн выждала минуту, чтобы в голове прояснилось от личных переживаний, потом спустилась по трапу и поздоровалась с теми, кто пришел ее встретить. Представлять кого-либо не было необходимости. Миссис Кентвелл знала всех восьмерых мужчин.

Четыре архитектора, три инженера и Курт Экерман из отдела особых проектов, прилетевший на маленьком самолете компании.

Дороти-Энн пошла справа налево, пожимая руки всем по очереди. Она со всеми была в приятельских отношениях и тепло приветствовала каждого.

— Здравствуйте, Хельмут, — улыбнулась она сдержанному инженеру-немцу. — Как поживает ваш новорожденный?

— Очень хорошо, миссис Кентвелл. Я звоню жене каждый вечер.

— Добрый день, Джим. — Гений из Принстона, сторонник альтернативного образа жизни. — Вы связались с нашим отделом кадров по поводу пособия на члена семьи?

— Да, мы с Робби никогда не сможем вас как следует отблагодарить, миссис Кентвелл.

— Этторе, — поздоровалась Дороти-Энн с выдающимся итальянским архитектором. — Рецепт приготовления спагетти по-болонски, присланный вашей матерью, заставил меня прибавить в весе!

— Она пишет, что ваш пирог с курицей просто великолепен!

Миссис Кентвелл для каждого нашла приветливое слово.

Курт Экерман стоял последним. Как всегда, вундеркинд индустрии развлечений, с убранными в хвост волосами, выглядел меланхоличным и погруженным в себя.

Он надел очки от солнца с синими стеклами и без оправы, поверх белой майки — незастегнутая рубашка навыпуск с короткими рукавами. На майке отпечатан постер советского времени в конструктивистском стиле, изображающий несущийся вперед черно-красный паровоз, сопровождающийся надписью кириллицей.

— Я решил, что мне лучше заскочить сюда и увидеться с вами, — так он объяснил свое появление на острове.

— Почему? — Дороти-Энн подозрительно взглянула на него. Ее встревожили и его сдержанность, и мрачное выражение лица.

— Нет, нет, не волнуйтесь, — успокоил Экерман своего босса. — Мне просто нужно обсудить с вами один личный вопрос. Наедине.

— Вы же знаете, что я всегда в вашем распоряжении. Мы можем поговорить в машине.

Курт протянул ей каску, которую держал в руке. Женщина взяла ее, но вопросительно посмотрела на Экермана.

— Новые правила, — пояснил он. — На этом настаивает страховая компания. Если строители не будут постоянно носить каски вне помещений, даже вне зоны строительства, то страховые взносы вырастут.

Дороти-Энн кивнула, надела каску и последовала за ним к зеленому «рейнджроверу». Остальные направились к двум забрызганным грязью джипам «рэнглер». Пока машина ехала по летному полю, женщина слышала, как единственный мотор «сессны» кашлянул, захлебнулся, потом затарахтел. Но тут караван свернул за терминал и двинулся по немощеной дороге, похожей на туннель, проложенный среди высоких деревьев, закрывающих небо сплетенными ветвями.

Курт украдкой покосился на своего босса, не забывая о колеях и ямах на дороге.

— Мне всегда хотелось знать, как вам это удается, — произнес он.

Дороти-Энн наградила его изумленным взглядом.

— Как мне удается что?

— Вы знаете, эта штука, что вы помните всех по именам. Не забываете о подробностях их семейной жизни. Я полагаю, что вы все записываете и перед встречей сверяетесь с записями, да?

— Записи? — Женщина нахмурилась и покачала головой. — Нет, я просто помню об этом, вот и все.

— Удивительно, — отозвался Курт.

— Да нет, когда люди у меня работают, они работают не на меня, а со мной. Я действительно думаю о них.

Машина объехала лужу, и, посмотрев в боковое зеркальце, Дороти-Энн увидела, что два джипа подпрыгивают вверх-вниз далеко позади. Им нет дела до их «ровера» и друг до друга.

— Вы хотели поговорить наедине, — напомнила она. Экерман кивнул.

— Сейчас вполне подходящий момент. — Он не сводил глаз с дороги. — Вы помните, сколько прошло времени с тех пор, как вы сманили меня из Дисней-Уорлда?

Дороти-Энн улыбнулась.

— Как же я могу забыть. Конечно, помню. Почти три года назад.

— Совершенно верно, — Курт кивнул. — Иногда мне кажется, что это было вчера. А иногда… — его голос сорвался.

— Кажется, что прошла уже целая вечность, — закончила за него Дороти-Энн. — Мне знакомо это чувство.

Они доехали до развилки, и Курт повернул налево. Джипы свернули вправо и скрылись из вида.

— Не думаю, что когда-либо говорила вам об этом, — продолжила Дороти-Энн. — Когда мой муж впервые пришел с замыслом Иден Айл, он сказал, что для того, чтобы это сработало, потребуется один из трех технических волшебников.

Лицо Курта ничего не выражало.

Голос миссис Кентвелл звучал мягко:

— Ваша фамилия стояла первой в его списке. Вы знаете это?

— Нет, об этом я не знал. — Мужчина покачал головой. — Я очень польщен.

— Мы тоже были польщены, когда вы приняли наше предложение.

Курт немного помолчал.

— Вы знаете, что заставило меня решиться?

— Да. Тогда вы сказали, что соглашаетесь потому, что у вас будет полный творческий контроль.

— Ваша память это действительно нечто, — восхитился Курт. — Но была и еще одна причина.

— И какая же?

— Возможность вести такой грандиозный проект с самого начала. Вы понимаете… Создать весь гигантский план с самого первого чертежа. Я не смог устоять перед таким вызовом.

— Иными словами, вам понравилась идея побыть этаким Господом Богом в уменьшенном варианте?

Курт задумался.

— Я бы не стал заходить слишком далеко и утверждать такое. Мне кажется, мое воображение подстегивала мысль создать нечто, никогда раньше не существовавшее. Подумайте об этом. Много ли народа получает возможность сделать явью Остров Мечты?

Дороти-Энн молча кивнула.

— Мой муж сделал отличный выбор, — произнесла она. — Он был прав, когда поставил вас первым номером в своем списке.

Экерман позволил себе скромно улыбнуться.

— Мне нравится думать, что и я не ошибся.

— Я рада, — голос молодой женщины звучал тепло. Но вдруг в нем послышались суровые и деловые нотки. — Но в сторону пустые разговоры. Вы ведь не о путешествии в страну воспоминаний собирались говорить со мной наедине.

Собеседник посмотрел на миссис Кентвелл.

— И да, и нет.

Она удивленно покосилась на него.

— Теперь вы говорите загадками.

— Дело в том, — начал Курт, — что прошло три года. И будь я проклят, если история не повторяется.

— Боюсь, я вас не понимаю.

— Что ж, когда ваш муж позвонил мне в первый раз, я как раз заканчивал планировать новый парк в Дисней-Уорлде.

— Мне это известно.

— И кажется теперь я снова оказался на перепутье.

Дороти-Энн пристально посмотрела на него.

— Вам придется говорить несколько яснее.

— Взгляните на все это иначе, — последовал спокойный ответ. — Планы для Иден Айл готовы. То, что было задумано на бумаге, выстроено при помощи компьютера, затем представлено в виде уменьшенных моделей и воплощается в жизнь.

Выражение лица миссис Кентвелл не изменилось.

— Да, конечно, нас поджидают обычные проблемы, возникающие в ходе любого строительства. Так всегда бывает. Но в основном мы все сделали. Концепция, инженерные сооружения, отделка, мы сделали все, что вы хотели. Мы даже спланировали, какие аттракционы будут добавляться со временем. Творческая часть завершена. Иден Айл становится реальностью.

«Но недостаточно быстро, — подумала Дороти-Энн. — Даже вполовину не так быстро, как нужно».

Они ехали молча. Грязная дорога стала еще уже и превратилась в серпантин, поднимавший их все выше и выше по южному склону гряды, составляющей хребет острова.

Дороти-Энн молча смотрела в боковое стекло. Зеленые склоны изобиловали растительностью, по ним пунктирной линией протянулись стальные пилоны, будущие опоры канатной дороги, которая доставит гостей на самую вершину, через старый, заполненный водой кратер, и вниз на другую сторону.

На полпути к вершине Курт остановил машину и выключил мотор.

— Давайте разомнем ноги, — предложил он.

Они выбрались из «ровера» и подошли к краю дороги, оглядывая южную часть острова. Бриз волновал воздух, по небу слоились большие пушистые кучевые облака, и море выглядело как расшитый золотыми нитями лоскут, протянувшийся до синего горизонта. У берега длинные белые валы выбрасывались на белоснежные пляжи.

Курт засунул руки в задние карманы джинсов. Он нервничал. Дороти-Энн заметила это, потому что ее спутнику было трудно устоять на одном месте. Он все время переминался с ноги на ногу.

— Вы верите в возможность «дежа вю»[31]?

— Когда как. — Дороти-Энн не отводила глаз от панорамы острова.

— Вот вам пример, — предложил Курт. — Позавчера вечером я заработался допоздна. К тому времени, когда я приехал домой в Маунт-Киско, жена и дети уже легли спать, и я тоже свалился. Позже меня разбудил телефонный звонок. Когда я ответил, я решил, что мне это снится. — Он покачал головой. — Это был странный человек. Очень странный.

У Дороти-Энн возникло дурное предчувствие, как будто насекомое пробежало у нее по позвоночнику. Ее голос упал до шепота:

— И чего же хотел звонивший?

— Вот в этом-то и дело, — сказал Курт. — Наш разговор стал точным повторением моей беседы с вашим мужем три года тому назад.

Женщина покосилась на него:

— Так это был не сон?

— Да нет, правда, все правда. Звонивший говорил с британским акцентом. Он назвал свое имя — Джордж Блэквелл, советник по капиталовложениям из Куала-Лумпура.

— Куала-Лумпур, — задумчиво повторила Дороти-Энн.

— Совершенно верно. Он сказал, что приехал в город на пару дней, что видел мои работы и хочет сделать мне деловое предложение. Я подумал, конечно, почему бы и нет? Если послушать, то вреда не будет.

Дороти-Энн почувствовала, как у нее сжимается горло.

— Продолжайте, — хрипло попросила она.

Курт смущенно переступил с ноги на ногу.

— Мы встретились во время ленча в гриль-рум ресторана «Четыре времени года». Это произошло вчера.

Дороти-Энн кивнула не говоря ни слова.

— Судя по всему, Пекин дал его консорциуму зеленый свет на строительство тематического парка в западном стиле на юге Китая.

— Иными словами, этот человек сделал вам предложение, от которого вам было трудно отказаться?

— Можно сказать и так, — честно признался Курт. — У меня снова будет полный контроль над творческой частью, как и на Иден Айл. Я начну работать с нуля. Я сам могу проставить сумму на чеке, если она окажется в пределах разумного.

— Вы им отчаянно понадобились. — Невидящими глазами Дороти-Энн уставилась в пространство. У нее появилось странное ощущение, что она стоит на борту тонущего корабля, и с каждым ударом волны палуба приобретает все более опасный крен.

«Курт прав в одном, — размышляла молодая женщина. — Это действительно точное повторение того, как Фредди переманил его из Дисней-Уорлда».

И теперь возникал вопрос, был ли звонок Джорджа Блэквелла совпадением или…

Или чем?

Частью ужасного плана, направленного в первую очередь против нее?

Ее мозг лихорадочно искал ответ. «Куала-Лумпур находится в Малайзии, — думала она, мысленно сводя факты воедино. — „Отель династии Хейл”, где произошла вспышка болезни легионера, в Сингапуре».

И более того.

Сэр Йен Коннери живет в Гонконге, там же расположен и «Пэн Пэсифик Бэнк».

Дороти-Энн не знала, что делать со всеми этими фактами. Узел азиатских связей не так давно опутал компанию «Хейл» и самым кошмарным образом.

Не слишком ли много для простого совпадения?

Память Дороти-Энн откопала давно забытую фразу из «Голдфингера»[32]: «Первый раз — случайность, второй раз — совпадение, а третий раз — действия врага».

«И что же это такое? — гадала она. — Действия врага? Или я пытаюсь найти заговор там, где его нет?»

Честное слово, ей это неизвестно.

Стараясь говорить спокойно, Дороти-Энн снова переключила внимание на Курта.

— Могу ли я узнать, чем кончились ваши переговоры с мистером Блэквеллом? — задала она вопрос.

— Все висит в воздухе, — вздохнул Курт, черты его лица дышали искренностью. Экерман хотел и попросить прощения, и сохранить верность. В его глазах появилась боль, словно внутри него шла борьба, и он не мог решить, как ему поступить. — Я сказал, что должен обдумать это предложение.

— И?

Курт состроил гримасу.

— Мне ответили, чтобы я не слишком долго раздумывал.

Дороти-Энн кивнула.

— Другими словами, — пробормотала она, — предложение не станет ждать вас вечно.

— Боюсь, что нет. — Технический гений печально улыбнулся своему боссу. — Но не считая того, что мне предлагают начать проект с нуля, главное искушение таится в другом. Моя жена американка азиатского происхождения. Ее отцом был американский солдат, а мать у нее вьетнамка. У жены там родственники, которых она никогда не видела.

Дороти-Энн подумала, а не известно ли Джорджу Блэквеллу об этом факте? Она достаточно хорошо знала Курта и понимала, что этот человек не способен на обман. В нем есть какая-то детская искренность. Если его семью использовали, как средство давления, то он, вероятно, и не подозревает об этом.

Дороти-Энн сложила руки на груди и задумчиво посмотрела вдаль. Ее пальцы постукивали по локтям, как попавшие в ловушку птицы, потом вдруг замерли.

— Курт?

— Да?

— А что… — ее голос сорвался на неуверенное вибрато, и женщине пришлось откашляться и сглотнуть, прежде чем продолжить. — А что из себя представляет этот мистер Блэквелл?

Курт поддел большим пальцем ободок своей каски и сдвинул ее на затылок.

— Вы имеете в виду внешность?

— Совершенно верно, — кивнула Дороти-Энн.

— Что ж, мне легче и быстрее набросать его портрет, чем описывать. У меня в машине есть карандаш и бумага.

— Вы можете? И сделаете это?

Впервые после встречи в аэропорту губы Экермана расплылись в улыбке.

— Почему бы я стал возражать? — Он грациозно взмахнул рукой, словно приглашая Дороти-Энн. — Войдите в мою студию, мадам. Прошу вас прямо сюда.

Он подвел ее к багажнику машины, и пока Дороти-Энн ждала, достал с заднего сиденья фломастер и большой альбом. Раскрыв его на чистой странице, он снял колпачок с фломастера и прислонил альбом к заднему стеклу.

Молодая женщина молча наблюдала за творческим процессом.

Сначала Курт на какое-то время замер. Он чуть надул губы, как будто собирался кого-то поцеловать, и тут его глаза за стеклами солнечных очков без оправы стали совсем пустыми.

Потом художник кивнул сам себе и коснулся фломастером бумаги. Его длинная, гибкая рука поставила пятно. И он быстро и уверенно стал набрасывать портрет, который казалось, рвался из-под его пальцев на плотный лист бумаги.

Удивительно.

Несколько искусных штрихов, и появилось лицо диккенсовских пропорций с детским выражением. Еще несколько вдохновенных линий, и показались глаза, утонувшие в толстых складках плоти, волосы, начинающие редеть, и какое-то самодовольное, высокомерное выражение пухлого лица.

Курт рисовал, а у Дороти-Энн по коже побежали мурашки.

«Господь милосердный, — взмолилась она, и ее глаза затуманились от ужасного предчувствия. — Пусть это будет не он! Позволь мне ошибиться на этот раз!»

Фломастер Курта набросал пару кустистых, напоминающих колючую проволоку бровей, потом добавил очки в черной оправе.

Дороти-Энн задохнулась. Одной рукой она вцепилась в рукав рубашки и скрутила его.

Боже мой! Это же он! Он!

Не подозревая о реакции своего босса, Курт вырвал листок из альбома и протянул ей.

— Прошу!

Дороти-Энн отпрянула назад, словно на нее бросилась змея. Стон сорвался с ее губ, а со щек сбежал румянец.

Никакой ошибки. Человек, которого Курт знал как Джорджа Блэквелла, был известен и ей.

Как сэр Йен Коннери.

«Во всяком случае, именно этот человек явился в офис Джулиана Придди. — Дороти-Энн гадала, кто же он на самом деле. — Будь я проклята, но я должна это выяснить. Именно этот человек владеет закладной моей компании!»

От одной мысли об этом у нее закружилась голова.

Курт странно на нее посмотрел.

— Что случилось? — забеспокоился он. — У вас такой вид, словно вы увидели привидение.

— Нет, — выдавила она, — не привидение. В любом случае я бы предпочла привидение действительности.

Курт бросил рисунок в машину, взял женщину одной рукой под локоть, другой обнял за талию и поддержал ее.

— Вам лучше?

— Да, Курт, — кивнула Дороти-Энн, но дышала она неровно, прерывисто. — Я… Я в порядке.

— По виду этого точно не скажешь.

Дороти-Энн от души пожелала себе быть чуть покрепче или хотя бы казаться таковой.

— Может быть, это от жары, — прозвучал ее слабый голос.

— Давайте-ка я вас отведу обратно в машину, — предложил Экерман. — Я включу кондиционер и отвезу вас в гостиницу. Вам, возможно, удастся немного отдохнуть.

— Да, отдохнуть. — Она позволила усадить себя на переднее сиденье, ненавидя это ощущение собственной неполноценности.

— Мы перенесем ваш визит на стройку на более позднее время, — заявил Курт. — А может быть, его стоит отложить до завтра.

Но Дороти-Энн не слышала ни единого сказанного им слова. Она все еще пыталась оправиться от последнего удара.

Совершенно очевидно — сэр Йен Коннери — или как там его зовут! — что-то затевает. «Пэн Пэсифик» жаждет моего поражения.

Ясно и кое-что еще. Сэр Йен хочет дать мне понять, что меня загнали в угол. Иначе он бы не стал лично встречаться с Куртом.

Сэр Йен заявил о себе, попытавшись сманить ее талантливого служащего.

Дороти-Энн неподвижно сидела на переднем сиденье, глядя невидящими глазами в ветровое стекло. Она поняла, что затевает «Пэн Пэсифик».

«Они хотят получить мой залог, — думала Дороти-Энн. — Они хотят компанию „Хейл”».

И хуже всего то, что у них есть все шансы добиться своего.

42

Яхта называлась «Ртуть». Ухоженная, щегольская, белая, она казалась стоящим на якоре воздушным шаром, поднявшимся над бирюзовой, испещренной солнечными бликами водой лагуны, окруженной коралловыми рифами.

Для стороннего наблюдателя два человека на палубе нежились в беззаботной, ленивой роскоши.

Дороти-Энн лежала на животе в тени палубного тента, локти — на подушках в холщевых наволочках, подбородок — на руках. Она надела короткую, до пупка рубашку-поло с горизонтальными белыми и черными полосками и такие же трусики от купальника бикини. Волосы убраны назад и удерживаются черной лентой. Тело блестит от масла и крема от загара.

Глядя в направлении берега, она чувствовала, как зарождается странное ощущение, что палуба яхты стоит на месте, а Иден Айл поднимается и опускается, словно плавучий остров, легко покачивающийся на волнах и плывущий туда, куда несет его течение.

Хант растянулся на перекладине, под прямым углом к ней. Он был без рубашки, в одних только очень коротко обрезанных джинсах, мускулистые плечи прислонились к спасательному кругу. Он скрестил руки за головой, на которой красовалась беспечно надвинутая на глаза шляпа, купленная ему Дороти-Энн в Пуэрто-Анхель.

Но их расслабленные позы были обманчивы. Сейчас они и думать забыли о высоких, влажных от изморози стаканах с чаем со льдом на складном столике в центре кокпита. Они не притронулись к баночке с маслинами, подносу с холодными креветками. Дороти-Энн в течение почти целого часа в деталях рассказывала о постигших компанию «Хейл» несчастьях. Она не собиралась делиться с Уинслоу своими проблемами. Напротив, молодая женщина мужественно пыталась делать самую хорошую мину при плохой игре.

Но Хант видел ее насквозь. И все-таки ему пришлось очень долго упрашивать Дороти-Энн рассказать обо всем.

И как только миссис Кентвелл начала говорить, она не упустила ничего, включая и ее подозрения по поводу отнюдь не случайного характера вспышек инфекционных заболеваний.

— Иначе говоря, вы подозреваете диверсию, — негромко заключил сенатор.

— Совершенно верно.

Молодая женщина хмуро уставилась на зеленый остров в сотне ярдов от них. Создавалось впечатление, что вулканическая гряда поднялась от земли только ради того, чтобы задеть высокие белые облака и потом снова нырнуть вниз, чтобы ее чеканный профиль четче проступил на китайской киновари неба.

— Но вы в этом не уверены, — подытожил Хант.

— Венеция полагает, что я ищу заговор там, где его не существует. — Дороти-Энн повернула голову и вопросительно взглянула на собеседника. — А что вы об этом думаете, Хант? Вы считаете, что я тревожусь попусту? Может быть, у меня паранойя?

Уинслоу нахмурился, снял шляпу, надел ее на указательный палец и стал вертеть.

— Нет, — спокойно возразил он. — Я не считаю, что у вас паранойя. Согласен, очевидное невероятно. Но оно существует.

Дороти-Энн кивнула. Она не почувствовала себя лучше, услышав его подтверждение. Наоборот, это только усугубило ее худшие опасения.

— Послушайте, а почему бы нам не разобраться во всем? — предложил Уинслоу. — Давайте обсудим каждый случай в отдельности и посмотрим, к чему мы придем.

Дороти-Энн перевернулась на спину. Если бы только ей удалось очистить мозги хотя бы на время и позабыть обо всех своих тревогах ненадолго. Какая бы это была приятная перемена!

Она посмотрела на туго натянутую синюю парусину у себя над головой. Солнце, отразившееся в воде, усеяло ее танцующими пятнами яркого света. Дороти-Энн кивнула.

— Хорошо. Я к этому готова.

— Отлично. Давайте начнем с банковского кредита.

— Ух! — Женщина состроила гримаску. — Вы и в самом деле метите прямо в цель. Верно?

— Это потому, что деньги почти всегда являются движущим мотивом. Из-за этого люди все время убивают. Достаточно спросить любого полицейского.

Ее лицо побледнело.

— Боюсь, что мне не очень нравится направление, которое приобретает наш разговор.

— Вы не обязаны это любить, — вежливо напомнил Хант. — Но вам придется взглянуть правде в лицо. Вы получили семьсот пятьдесят миллионов баксов, и ваша компания является залогом. Это чертовски высокая цена для того, кто намеревается прибрать к рукам корпорацию ценой в восемь миллиардов долларов по двадцать центов за каждый доллар. Им только и остается, что сидеть и ждать, когда вы не выполните своих обязательств.

— Вам уж точно известно, как напугать бедную девушку, — заметила она дрожащим голосом.

— Я просто говорю об очевидном.

Дороти-Энн вздохнула, ее грудь поднялась.

— А теперь, давайте сделаем логический прыжок и перейдем к вспышкам инфекции, — продолжал Хант. — Как мне кажется, один подобный инцидент — это неудача. Я не сбрасываю это со счетов, пусть остается. Несчастные случаи происходят. Они происходят все время. Но два раза? — Хант покачал головой. — Если вы спросите меня, то это выглядит как самый верный способ перекрыть вам поступление наличных денег.

— Чтобы таким образом помешать мне расплатиться с долгом, — прошептала Дороти-Энн.

— Совершенно верно. И к тому же этот сценарий не слишком притянут за уши. Если вы только вспомните о том, что поставлено на карту.

Дороти-Энн вздохнула. Яхта тихо покачивалась, до нее доносилось мягкое пришлепывание волн, легкое поскрипывание деревянного корпуса под напором воды.

— Но вы хотя бы убедили меня в том, что я не параноик, — наконец произнесла она. — Я полагаю, мне следует поблагодарить вас за это.

— Иногда некоторая доза паранойи может пойти на пользу, — заметил Хант.

— И что удивительно, до этого момента я никогда не придавала событиям такого большого значения, только думала об этом, — пробормотала Дороти-Энн.

— А почему вы должны были это делать? Ваш бизнес — это индустрия гостеприимства и отдыха.

Уинслоу потянулся за своим стаканом с чаем и достал его. Бумажная салфетка была прикреплена к нему резиновой полоской. Он сделал глоток и аккуратно поставил напиток обратно.

Ветер постепенно усиливался, и Хант посмотрел поверх головы Дороти-Энн. На юге нарастал шквал, и волны, ритмично ударяющиеся о борта яхты, стали чуть выше, на их вершинах появились пенные гребешки. Покачивание судна стало более заметным.

— Приближается шквал, — предупредил Хант.

Дороти-Энн оглянулась через плечо.

— Ах, это. — Она пожала плечами. — Мы в тропиках. Вы же знаете, как это бывает. То ярко светит солнце, то вдруг польет, как из ведра. Потом, раз! И снова выглядывает солнце.

Уинслоу кивнул.

— Если вы не беспокоитесь, я тоже не стану. Но просто для того, чтобы не подвергать себя опасности, позвольте мне пойти и закрепить люки.

Женщина кивнула, и Хант поднялся на ноги. Нагнув голову, он нырнул под навес, прошел, держась за лакированный столик, а затем снова вынырнул: Дороти-Энн смотрела, как он идет босиком вдоль тесноватой палубы, закрывая и проверяя все вентиляционные люки. Отличная координация и чувство равновесия. Совершенно ясно, он в море не новичок.

Когда все было проверено, Уинслоу вернулся на корму и спустился вниз по трапу. Дороти-Энн слышала, как он двигается в трюме, закрывает скользящие двери салона и каждой из двух кают на носу. Когда Хант снова появился на палубе, он уселся на кокпите и отдал шутовской салют.

— Докладываю, шкипер, — отрапортовал он, — все задраено.

Дороти-Энн подняла глаза на синий тент.

— А как насчет навеса?

— Он может оставаться. Если возникнет необходимость, я сниму его в считанные секунды.

— Команда здесь так себе, верно? — улыбнулась Дороти-Энн.

Хант сверкнул ей в ответ ослепительной улыбкой.

— Наша цель — понравиться.

И вдруг он снова стал серьезным. Нахмурился, взял стакан с чаем и стал царапать ногтем влажную салфетку. Отлетающие кусочки бумаги подхватывал и уносил ветер.

— Вернемся к нашему разговору, — предложил Уинслоу.

Дороти-Энн молча ждала.

— Мне кажется, нам удалось определить мотив. Кто знает? — Хант пожал плечами и взглянул на нее. — Может быть, мы все поняли неверно. Возможно, вспышки инфекции были случайными.

— Я бы многое за это отдала, — горячо прошептала Дороти-Энн.

— Но если это не так, почему бы нам не подумать, как сюда вписываются другие случаи?

— Я полагаю, это не повредит, — последовал ответ. — И кроме того, бактерии и вирусы не являются моей любимой темой для разговора. — На лице Дороти-Энн появилась гримаса отвращения, и она отвернулась. — Но таковой не являются и мои банковские ссуды.

— Не могу сказать, что осуждаю вас. И все-таки, «АмериБэнк» продал ваши долги «Пэн Пэсифик». И это не выдумки. Это факт.

— В высшей мере неприятный факт, — согласилась, кивнув, Дороти-Энн.

— И как вы сами подчеркнули, этот банк совершенно вам неизвестен. — Уинслоу задумчиво нахмурился. — Это меня волнует. Ведь «АмериБэнк» продал ваши долги, предварительно не уведомив вас об этом. От всего этого дурно пахнет.

— Чертовски верно, так и есть! И запах довольно сильный! — Ноздри молодой женщины гневно раздулись. — Что касается «Пэн Пэсифик», я не доверяю им ни на йоту. И так было с самого начала.

— Судя по всему, не без оснований.

Она молчала.

Низкие темные облака теперь клубились прямо у них над головой, загораживая солнце и превращая день в сумерки. Ветер стал намного сильнее. Он взбивал волны в пену и набрасывался на парусиновый навес. Двенадцатиметровая яхта поднималась и опускалась, словно норовистая чистокровка, пытающаяся вырвать удила, но якорь крепко держал ее.

Казалось, что ни Хант ни Дороти-Энн не обращают внимания на шторм.

— И наконец, — произнес Уинслоу, — очень подозрительно, что Курту Экерману именно сейчас предложили новую работу.

— И добавьте набросок, сделанный им, — подсказала Дороти-Энн.

— Правильно. И набросок. Если Курт даже наполовину такой художник, как вы о нем говорите — а я доверяю вашему мнению, — я бы сказал, что у вас есть полное право опасаться сэра Йена Коннери, или мистера Джорджа Блэквелла, или как его там зовут на самом деле. Если бы вы не догадались, что эти два человека, — одно и то же лицо, «Пэн Пэсифик» мог бы заглотить весь кусок.

— Они все еще могут сделать это, — напомнила Дороти-Энн. — Ее светлые глаза потемнели, как и окружающее мелководье, где синели более глубокие места, напоминающие чернильные кляксы. — Я все еще не выбралась из леса, — сказала она.

— Мне это понятно. Но вы можете рассчитывать на мои деньги, — уверенно улыбнулся Хант. — Что-то подсказывает мне, что сэр Йен и «Пэн Пэсифик» будут проклинать тот день, когда они решили с вами связаться.

— Вы правда так думаете, Хант? — прошептала Дороти-Энн. — Правда?

Он потянулся вперед и накрыл ее руку своей. От этого прикосновения ее словно пронзило током. Она чувствовала, как от его пальцев исходит пульсирующее тепло и разливается по всему ее телу.

— Можете держать пари, что так оно и есть, — ответил он твердо.

Ее голос прозвучал неуверенно:

— Значит, вы не считаете меня… сумасшедшей?

— Сумасшедшей! — Сверкнули в улыбке зубы, смешливые огоньки заплясали в его глазах. — Конечно же, нет! Если вы не в своем уме, тогда и мне следует провериться. Но мы же не можем оба одновременно страдать от одного и того же психического расстройства, согласны?

Ее брови соединились в одну линию, она опустила глаза, словно ее внимание привлекло тиковое дерево столика.

— Я бы хотела, чтобы мне стало от этого легче, — медленно произнесла Дороти-Энн, — но легче не становится.

— Я не пытаюсь заставить вас почувствовать себя лучше. Но все мои слова совершенно искренни.

Дороти-Энн подняла ресницы, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Вот в этом-то все и дело!

— В чем именно? — Хант потряс головой. — Теперь вы меня совершенно запутали.

— Хант! Как вы не понимаете? Вы мне верите, и от этого вся ситуация становится еще более реальной и пугающей! Это больше не абстракция!

— Дороти-Энн, послушайте меня! — Хант все еще прикрывал своей рукой ее пальцы, он наклонился через стол и заглянул в ее зрачки. — Не нужно пугаться, — мягко попросил он. — Вы их проглотите. Я знаю, что так и будет!

Но его слова влетели в одно ухо, а в другое вылетели. Дороти-Энн слишком отвлекала его близость, это волновало ее. Его руки на ее руках, его лицо так близко, что она чувствует легкий, тягучий аромат мыла, оставшийся после душа, запах мяты от его дыхания после чая со льдом. Запахи мужчины, множество их, чистые, свежие и здоровые, не перекрываемые одеколоном, кремом после бритья или тальком. И помимо всего этого, она уловила дуновение, только легкий намек, тончайшую нотку самого мощного, провоцирующего и естественного запаха любого мужчины — тестостерона.

Дороти-Энн почувствовала, что тонет в его глазах, захлебывается в его дыхании. У нее в голове зашумело, как будто кто-то усилил гул прибоя.

«Если бы нас не разделял стол, мы бы поцеловались», — подумала она.

Когда упали первые тяжелые капли, барабаня по парусине у них над головой, облака вдруг прорвались, Иден Айл скрылся за плотной пеленой дождя, и стало так шумно, что они перестали слышать собственные мысли.

Ливень кончился так же внезапно, как и начался. Мгновение назад дождь лил как из ведра, и вот уже торжествующе сияет солнце, и Иден Айл вновь появился на горизонте, и его видно еще отчетливее, чем прежде.

Яхта отлично перенесла бурю. Дороти-Энн и Хант не уходили с палубы и только чуть-чуть намокли.

— Бодрит, — заметил Уинслоу.

— Оживляет! — согласилась она. Ее ясные глаза сияли. Проливной дождь стал забавным приключением, приятным поводом отвлечься, пусть и ненадолго, от существующих неприятностей.

Хант улыбнулся ей.

Дороти-Энн ответила улыбкой.

Потом, посерьезнев, они вернулись к делам, начав с того места, где остановились.

— Прежде всего вам необходимо выяснить, кто владеет «Пэн Пэсифик», — сказал Хант.

— Я понимаю. И Дерек сейчас над этим работает.

— И что?

— Ничего. Он занят этим с конца декабря.

— Неужели?

Дороти-Энн вздохнула.

— Пока Флитвуд ничего не обнаружил. Мы по-прежнему знаем не больше, чем тогда, когда начинали.

— Вы меня разыгрываете, — в голосе Уинслоу слышалось недоверие. — Ведь у него было три месяца!

— Правильно, — кивнула Дороти-Энн. — Дерек все время натыкается на препятствия. Частные банки в Азии по-видимому привнесли новый смысл в слово «непроницаемый». По сравнению с ними швейцарцы выглядят кучкой болтунов.

Хант покачал головой.

— Я бы не стал этому верить. Всегда найдется слабое звено. Надо просто знать, где искать.

Он помолчал и посмотрел на горизонт, где подернутое дымкой синее море сливалось с подернутым дымкой синим небом.

— Возможно, вам настало время взять профессионала, — предложил он.

Дороти-Энн наградила его хмурым взглядом.

— Какого рода профессионала?

Уинслоу прикрыл веками глаза и переплел пальцы.

— Частного детектива.

— Частного детектива! — переспросила она и фыркнула, не в силах сдержать веселье. — Как в кино? Хант, прошу вас, скажите мне, что вы просто пошутили!

— Мой друг основал одну из самых лучших фирм в этом деле, — ответил сенатор. — Я вам очень советую обратиться к нему. Если кто-то и может предоставить вам результаты, так это он. Мы познакомились на флоте.

— Вы были на военной службе?

— Точно. Я записался на четыре года, сразу после того, как закончил Йельский университет.

— Вы отправились во флот после Йеля?

— Что я могу сказать? Это семейная традиция. К тому же моя мать была уверена, что это облегчит мою политическую карьеру. Я решил пойти ей навстречу, ради меня же самого. Мне оставалось выбирать — либо флот, либо работа в непосредственном подчинении у нее в «Уинслоу комьюникейшн».

Он устало улыбнулся.

— Когда мать обнаружила, что я все проделал у нее за спиной и записался во флот, она чуть было не испустила дух.

Хант хмыкнул при воспоминании об этом.

— Значит, вы были моряком, — изумилась Дороти-Энн, ее глаза загорелись. — Честные и великодушные сорвиголовы-моряки. — Ханту всегда удавалось ее удивить. Может быть, непредсказуемость и делала его таким привлекательным? Она не была в этом совершенно уверена. Скорее похоже на то, что все действовало в сумме.

Он потянулся вперед и пальцем приподнял ее подбородок.

— Просто подумайте о частном детективе, ладно?

— Ваш совет должным образом взят на заметку, — ответила Дороти-Энн и сложила руки на груди. — Но я не думаю, что мои сотрудники могут меня продать.

Хант переменил тему разговора.

— Разве вы не должны возвращаться на берег? Чтобы пчелиная королева могла воздействовать на трутней?

Дороти-Энн покачала головой.

— Мне казалось, я вам говорила. Я отложила инспекцию до завтрашнего утра.

Она помолчала, склонив голову к плечу и пристально рассматривая своего спутника. Обычно Дороти-Энн не верила в то, что можно сочетать бизнес с удовольствием, но Ханту не повредит, если он убедится, насколько беспочвенными и необоснованными были его подозрения. Нет, решила она, он точно не обидится, не тот это человек.

— Вы, случайно, не собираетесь последовать за мной? — поинтересовалась она голоском, в котором странным образом перемешались просьба, кокетство и вызов.

Хант Уинслоу не колебался ни секунды:

— Я с удовольствием. — Улыбка изогнула его созданные для поцелуев губы. Дороти-Энн пришлось напомнить себе, что она должна устоять перед ней. — Гмм. Да, я полагаю, что мне этого очень хочется.

43

Моросил непрекращающийся мелкий дождь, и пик Виктория укутали облака. На своей вилле недалеко от вершины старый лунтао сидел у маленького столика и прививал гибридную чайную розу к одной из своих знаменитых розовых плетистых роз.

Вместо изысканного кимоно, которым он обычно отдавал предпочтение, для работы с цветами Куо Фонг надел свободного покроя черную с воротником цвета мандарина рубашку и мешковатые черные крестьянские брюки. И хотя в этом одеянии он казался меньше ростом, но выглядел ничуть не менее величественно. При такой горделивой осанке его никто бы не спутал с наемным работником.

Услышав быстрый перестук высоких каблучков, Куо Фонг произнес:

— Это вы, Спринг Блоссом? — он говорил на гуандунском наречии и не отрывался от работы.

— Да, многоуважаемый Куо. — И хотя хозяин не смотрел на нее, секретарша все равно грациозно поклонилась. — Вы меня звали?

— К несчастью, эта роза требует моего неотложного внимания. Всего одну минуту.

— Разумеется, уважаемый Куо.

Женщина ждала, пока старец приладит розовую ветвь к хирургическому надрезу, сделанному на нежном стволе.

— Я вам очень признателен, — поблагодарил он ее, когда закончил работу. — Не будете ли вы так добры позвонить в «Пэн Пэсифик» и передать сэру Йену, что лунтао хочет его видеть. И немедленно, понятно?

— Да, уважаемый Куо.

— Но когда этот безродный развратник появится, заставьте его подождать час и только потом приведите сюда.

Спринг Блоссом постаралась не улыбнуться. Она презирала этого дьявола-иностранца за снисходительный тон и грубую напыщенность, поэтому ей понравилась идея заставить его ждать. И при этом произносить многочисленные ничего не значащие цветистые извинения.

Спринг Блоссом By почтительно поклонилась:

— Считайте, что ваше приказание выполнено.

Сэр Йен понимал, когда ему отдают приказ. Он велел шоферу подать машину, попросил секретаршу отменить все остальные назначенные на утро встречи и вышел из конторы.

Он чувствовал себя неуютно, посматривая в окно своего «роллс-ройса» цвета граната, преодолевающего повороты дороги к пику Виктория. Ему было все равно, куда смотреть, сэр Йен все равно видел только плотные слежавшиеся облака за испещренным струями дождя стеклом. Казалось, что их оловянная непроницаемость удивительно подходит к случаю, раз уж цель этого путешествия настолько же туманна, как и окружающий мир в ярком свете желтых противотуманных фар.

Он попытался догадаться, чего потребует от него лунтао на этот раз, но у него ничего не вышло. Ничего не приходило в голову. Единственной константой была поездка вверх по горе, во время которой у него всегда возникали дурные предчувствия и страхи.

Страх сэра Йена был почти осязаемым, как некая физическая сила, вызывающая подрагивание мускулов, тики, подергивание конечностей и астматический свист в груди, когда он пытался дышать. Его пальцы вцепились в кожу сиденья с гранатовым кантом, оставляя на нежной брусничной обивке глубокие отпечатки.

Да, страх. Старик пугал его почище любой шайки уличных бандитов, вооруженных ножами. Потому что Куо Фонг обладал настоящей властью, настолько абсолютной, что с ней невозможно было спорить, и совершенно немилосердной; и могуществом настолько очевидным, что не было никакой необходимости подкреплять его внешними данными.

Но Куо Фонг обладал и кое-чем более существенным.

Он владел людьми.

Например, сэром Йеном. На самом деле, лунтао принадлежало все, кроме титула, потерявшего былой блеск. Все остальное, что так необходимо преуспевающему аристократу, принадлежало Куо Фонгу. Пост сэра Йена в «Пэн Пэсифик», его элегантный пентхаус в кондоминиуме, дорогое удовольствие быть членом самых изысканных клубов Гонконга, эта машина, в которой он сейчас ехал. Даже красивые, сшитые на заказ вещи, в которые англичанин одевался, все это условно. Это его, пока он играет роль английского подставного лица для лунтао.

Без всех этих необходимых деталей, без этих костюмов, денег, он бы занял еще одно место — и сэр Йен понимал это — в длинном ряду обносившихся аристократов.

Поэтому он и плясал под дудку старого Куо Фонга.

Сэр Йен плясал и снова плясал. И чем дольше длились эти пляски, тем труднее было остановиться. Как будто аристократ по глупости сунул ноги в красные башмачки.

Он с трудом, преодолевая боль, выдохнул. Красные башмачки требуют, чтобы танцор не останавливался. Приглашения на отличной бумаге, ужины, коктейли, рестораны, гонки на яхтах — вот его путь. Красные башмачки требуют, чтобы танцор не останавливался. Сэр Йен. Банкир. Председатель комитета. Хорошо упитанный мужчина, известный в городе. Красные башмачки требуют, чтобы танцор не останавливался. Слухи, секреты, услуги, кредиты, выплаты, взятки…

Сначала англичанин пытался обманывать самого себя, но теперь он уже смирился. У него нет других вариантов. Вы не можете запросто упаковать вещи и перестать работать на лунтао. Только не это, если вы дорожите своим здоровьем и благосостоянием.

Если вас призвали однажды, вы уже принадлежите старику… Либо на всю жизнь, либо пока смерть не разлучит вас.

Большая машина замедлила ход, потом резко свернула налево и остановилась. За серебряной леди на капоте «роллс-ройса» возвышались внушительные ворота из кованого железа. Сочетание противотуманных фар и плывущих облаков создавало театральный эффект. Высокие, темные кусты бирючины по обеим сторонам дороги постепенно исчезали, словно плотные валы, в тумане по другую сторону ворот. На столбе был расположен микрофон, как раз у окна водителя.

Прежде чем шофер сэра Йена успел открыть рот, электроника медленно распахнула створки, и он вспомнил о циклопических глазах скрытых видеокамер.

Машина двинулась вперед, под колесами захрустел гравий.

Сэр Йен глубоко вздохнул. Если сомневаешься, делай вид, что все в порядке.

Распрямив плечи, банкир сел прямо и потряс свежеподстриженной головой. Облачился в доспехи напыщенности. Украсил себя позументом самоуверенности.

Ему хотелось стать выше ростом, выглядеть более авторитетным, неуязвимым.

«Роллс-ройс» остановился у крыльца дома, и начались обычные церемонии.

Никогда ничего не менялось. Водитель обошел лимузин и открыл пассажиру дверцу. Дворецкий впустил его в дом и взял у него плащ. Телохранитель привычно ощупал визитера. Потом слуга отвел его в знакомую приемную с мраморным полом, где за каминной решеткой танцевали языки огня.

И там его как всегда усадили — намеренно, никаких сомнений — в то же самое неудобное, низкое, слишком мягкое кресло, из которого ему было невероятно трудно подняться. Он взмахом руки отказался от предложенных как обычно напитков и стал ждать.

В доме царила тишина. Потрескивали поленья, иногда выстреливая искрами, ударявшимися в экран. На камине отстукивали время французские часы, словно насмехаясь над тем, насколько поспешно явился сюда сэр Йен.

Прошло пять минут, потом десять.

Англичанин нетерпеливо отогнул манжет и взглянул на свой золотой «ролекс». Раздраженно забарабанил пальцами по обтянутым тканью подлокотникам кресла.

В этом доме его уже не в первый раз заставляли ждать. Далеко не в первый. Последнее время это превратилось в эпидемию. И Гонконг должны вот-вот вернуть Китаю! Если лунтао и его люди считают уместным уже сейчас таким образом играть с ним, титулованным британским подданным, то что же начнется после официальной передачи территории?

И что еще более важно и интересно, неужели в нем больше не будут нуждаться? Вдруг с ним обойдутся как со старым башмаком, ни на что не годным и ненужным?

А за этими вопросами последовали другие, еще более беспокойные, прогрохотали, словно гром, в голове сэра Йена.

Если они решили отказаться от его услуг, то как с ним поступят? Ему известно слишком много грязных секретов. Он играл первую скрипку во многих подпольных сделках. Они не могут просто отправить его на пенсию и дать свободу.

Итак. Как же они со мной поступят?

Сэр Йен содрогнулся при одной мысли об этом.

Конечно, он отлично понимал, что появление таких страхов — это легкие проявления паранойи. Но некоторая доза паранойи может быть очень полезной для здоровья, о чем свидетельствует судьба почти десятка людей, неудобных людей, которых он знал и которые просто растворились в воздухе, так таинственно и бесследно, как будто вовсе никогда не рождались на свет.

«Неужели и меня ждет такая участь?» — гадал сэр Йен. На его широком розовом лбу выступили блестящие капельки пота.

«Нет, нет, — убеждал он себя. — Мне не следует делать поспешные выводы. Я должен успокоиться…»

Сэр Йен достал чистый белый носовой платок и изящно промокнул лоб, пытаясь выровнять дыхание и контролировать предательское подрагивание мускулов.

Требуется успокоиться. Да, спокойствие…

Пятнадцать минут. Двадцать…

И тут дверь открылась и по мрамору зацокали каблучки. Банкир по-совиному покосился сквозь стекла своих больших очков в черной оправе. К нему через комнату шла Спринг Блоссом By, ее целеустремленная, но не размашистая походка была продиктована узким кроем ярко-синего чунсона.

— А! Мисс By! — Сэр Йен повел себя, как назойливый рехнувшийся дядюшка-англичанин, попавший за границу. Он быстро причесал пальцами редеющие волосы, потом оперся о подлокотники, пытаясь подняться на ноги.

— Нет, нет, сэр Йен. Прошу вас, сидите. — Голосок Спринг Блоссом звучал приятно негромко, почти музыкально.

Она вежливо поклонилась.

— Достопочтенный Куо приносит тысячу извинений. Его ненадолго задерживают дела. Я должна извиниться за причиненные неудобства.

Он моргнул, пытаясь не хмуриться, но недостаточно быстро, чтобы скрыть свое неудовольствие. Игра в ожидание причиняла боль, а от раздражения у него разыгрывалась язва.

— Я, разумеется, немедленно информировала достопочтенного Куо, как только вы приехали. — Секретарша лучезарно улыбнулась. — Я могу предложить вам чаю, сэр Йен?

— Чашечку чаю? — переспросил он, явно разочарованный.

Ему бы больше подошли джин или шотландское виски, но попросить о том, чего не предложили, по местным понятиям считается неприличным. Когда ты в Гонконге…

Банкир мрачно покачал головой.

— Очень любезно с вашей стороны, что вы мне предложили, но нет. И все равно спасибо.

Женщина кивнула.

— Ваше терпение высоко ценится, сэр Йен. Я уверена, что ожидание долго не продлится.

— Чем раньше, тем лучше, верно? — он попытался выдавить смешок.

— Да, да, скоро, — она довольно кивнула. — Очень скоро.

Но прошло еще сорок минут, дважды прерываемые появляющейся с извинениями Спринг Блоссом, прежде чем она наконец произнесла:

— Сэр Йен! Достопочтенный Куо сейчас вас примет. Еще раз приношу вам тысячу самых искренних извинений.

Англичанин кивнул, его губы сложились в холодную официальную улыбку. С каждым появлением этой женщины он обижался все больше и сейчас был слишком зол, чтобы позволить себе заговорить. Его пальцы вцепились в одежду по бокам.

— Сюда, пожалуйста.

Спринг Блоссом повела его по длинному коридору, где звук их шагов отдавался эхом, словно в пустом музее. Она проводила его не в кабинет лунтао, как он ожидал, а мимо него, по мраморной лестнице с пятью площадками, напоминающей раковину моллюска наутилуса. Хотя со стороны улицы вилла поднималась всего на два этажа и выглядела обескураживающе скромно, задняя сторона дома спускалась вниз по склону, так что громоздкость сооружения была спрятана от чужих глаз.

Спускаясь по ступенькам, они проходили мимо ниш в стенах, в каждой их которых притаилось бесценное, безупречное произведение искусства. Казалось, в коллекции представлены образцы искусства всех китайских династий.

«И ни одно не куплено по обычным каналам, — сэр Йен мог в этом поклясться. — Похищены с археологических раскопок на материке, — он в этом уверен. — Прежде чем их занесли в списки найденного».

Сойдя с последней ступеньки, сэр Йен пошел за Спринг Блоссом по еще одному великолепному мраморному коридору. Вдоль стен на пьедесталах расположились старинные ближневосточные тексты. Пиктограммы шумеров на каменных табличках. Глиняный цилиндр с рядами клинописи времен Навуходоносора II, царя Вавилона Каппадокийские деловые письма в текстах Sammerlurkunde.

Сэр Йен самодовольно улыбнулся. Вот за это ему пришлось заплатить.

В конце коридора секретарша открыла дверь и отступила в сторону. Она грациозно поклонилась.

— Прошу вас, сэр Йен, — пригласила Спринг Блоссом.

Англичанин переступил через порог и — черт возьми! — запнулся, отпрянув от накатившей на него и ударившей прямо в лицо клейкой волны жары и влажности и вызывающего тошноту запаха удобрений. Он быстро вытащил носовой платок и зажал им рот и нос. Его глаза, и так уже начавшие слезиться за стеклами очков, чуть не вылезли из орбит.

Сэр Йен оказался в оранжерее в викторианском стиле со стеклянными стенами и стеклянной стрельчатой крышей. Из тех, что однажды снова вошли в моду, и их обычно использовали как зимний сад или столовую.

Но только не в этом случае. Здесь оранжерею использовали по ее прямому назначению. Она давала приют лабиринту пятиярусных этажерок, уставленных драгоценными экземплярами роз в горшочках.

Прижимая платок к лицу, делая короткие вдохи ртом, сэр Йен совершил полный круг.

Розы. Они были повсюду. Тысячи цветов. В различной степени роста.

Там жестоко обрезанные палочки, словно ампутированные конечности с привитыми донорскими побегами. Здесь гибкие колючие зеленые ветви, некоторые с листьями и бутонами. И повсюду множество, чрезмерное множество роскошных цветов — только на похороны.

Сэр Йен моргнул при этой ассоциации, но она попала в точку. А как же иначе?

Потому что мощный запах удобрений, самых худших удобрений, какие ему доводилось нюхать, к его огромному неудовольствию, — а он не знал, или не осознавал (да и с какой стати ему это делать?), что все удобрения пахнут по-разному, — не мог перекрыть силу аромата органики, почвы, хлорофилла и земли в горшках, все перекрывала невероятно сладкая, насыщенная вонь гниения.

Сэр Йен отвел глаза. Он взглянул вверх на напоминающие церковь своды стеклянного потолка, потом с тоской на дальнюю стену, и понял, что в ясный день лунтао может наблюдать за своими двумя поместьями — непосредственно усадьбой, с бассейном позади дома и садом, и огромной вотчиной внизу, где расположился весь Гонконг, созревший для постоянного сбора дани.

Но сегодня можно было увидеть только облака. Они прижимались к стеклам, как сугроб из тумана, как будто их согнали сюда специально, чтобы предстоящая встреча осталась тайной.

«Встреча! Какая встреча?» — думал сэр Йен, уверенный, что пребывает в одиночестве, приведенный сюда специально, чтобы пройти еще один круг унижений.

Но это уже слишком! Раздувшись от чувства собственного достоинства, он направился было обратно к двери, как вдруг — звяк! — поблизости раздался металлический звук, произведенный явно рукой человека.

Сэр Йен удивился, изменил маршрут, осторожно пробираясь между рядами этажерок, подняв руки, чтобы защититься от колючих веток. Он выругался про себя, отодвигая цветы от лица, а колючки цеплялись за рукава его черного в белую полоску костюма… Его прекрасного, нового костюма, который вот-вот превратится в тряпку, если он не выберется из этого ада, этой невероятно душной атмосферы, всепроникающей сырости, вони экскрементов и липкой влажности!

Господи, неужели возможна еще более ужасная комбинация запахов?

Он решил про себя, что подобного, точно, не существует, и надеялся только, что ткань костюма не пропитается всеми этими ароматами, иначе в чистке его просто отошлют обратно.

Он-то сам чувствовал себя явно увядшим. Ручейки пота стекали по лбу, испарина проступила над верхней губой, а по спине бежал просто водопад. Его рубашка уже прилипла к плечам.

А его глаза! Они горели от отвратительного запаха и заплывали слезами, и все-таки ему удавалось различать краски. Какое же разнообразие. Розы были белыми как сахар, всех оттенков желтого — лимона, солнца, коньяка и латуни. Розы цвета мандарина, коралла, слоновой кости с рубиновой каймой, цвета лаванды, малины, алые, темнокрасные, цвета крови.

Спектр казался нескончаемым.

Это же относилось и к оттенкам.

И тут сэр Йен подошел к низенькому деревянному столику, где выстроились в ряд отлично обрезанные розы-стандарты, напоминающие пуделей из цветов. И за ним, скрытый кустами, расположился старый лунтао. В черном свободном костюме. С секатором в руке.

Он занимался цветоводством — чертовым цветоводством!

Пухлое лицо сэра Йена побагровело от гнева. Он не мог в это поверить.

Все то время, что меня заставили ждать, старик занимался чертовым цветоводством!

От оскорбления щеки его вспыхнули, как от пощечины.

Подняв глаза, лунтао изобразил удивление. Потом он грациозно поклонился.

— Сэр Йен, — приветствовал Куо Фонг посетителя на английском с певучим акцентом. — Вы оказали мне честь, придя в мой дом.

Все еще прижимая платок к лицу, банкир поклонился в ответ и «отбарабанил» стандартный ответ:

— Я благодарю достопочтенного Куо за его сердечное гостеприимство.

Его как всегда удивило, что человек с этим странным акцентом, клочковатыми седыми волосами, козлиной бородкой и сморщенной кожей цвета золотистого рома, обладает такой неограниченной властью.

Старик махнул рукой в коричневых пятнах.

— Я вижу, что вам неприятен этот запах. Приношу тысячу извинений. Я забыл, что не все к этому привыкли.

— Никогда не нюхал ничего подобного, — признался сэр Йен, обходя стол. — Чем это, черт возьми, пахнет?

Лунтао улыбнулся.

— Самое лучшее удобрение для роз — куриный помет.

Англичанин скорчил гримасу. Неудивительно, что так воняет!

— Как вы полагаете, нет ли иронии в том, что, выращивая красоту, необходимо пользоваться чем-то настолько мерзким? — Куо Фонг погладил свою бородку и хитро взглянул на сэра Йена. — Но в природе всегда так. Самые изысканные наслаждения и деликатесы требуют гнили и экскрементов. Вспомните о черепахах, крабах и им подобных. Разве они не питаются тем, что лежит на самом дне моря?

— Как я могу с этим спорить?

Старик повернулся к кусту роз с огромными цветками на длинных стеблях. На первый взгляд, они казались белыми, но на самом деле розы были самого нежного розового оттенка с бледно-абрикосовой сердцевиной. Выбрав цветок, старик отрезал его секатором, поднес к свету и повернул, чтобы проверить прозрачность лепестков. Он вопросительно посмотрел на гостя:

— Скажите мне, сэр Йен, вы любите розы?

— Боюсь, что я мало знаю о них. «Ах, роза, роза, розочка», что-то в этом духе.

Лунтао кивнул.

— Вот это мой любимый гибрид, — он кивком указал на розу в своей руке, — я назвал его «Солнечное облако», в честь моего старшего внука.

Он обрезал стебель на два дюйма и костяной пилкой цвета черепашьего панциря срезал шипы. Потом протянул цветок гостю.

— Для вашей петлицы, — скромно предложил он.

Сэр Йен принял подарок.

— Я благодарю вас за такой изысканный дар. — Этикет требует вежливости, и ему не оставалось ничего другого, как вдеть цветок в петлицу. Но чтобы с этим справиться, ему требовались обе руки. Англичанин неохотно спрятал носовой платок в карман.

Без этой защиты вонь грозила поглотить его. У банкира все поплыло перед глазами, но ему удалось протащить стебель цветка через петлицу.

— Как я выгляжу? Немного официально, правда?

— Вовсе нет. — Куо Фонг позволил себе чуть улыбнуться. — Вы настолько добры, что потакаете старику. А теперь идемте. Пройдитесь со мной, я должен осмотреть свои гибриды. Нам надо обсудить срочное дело.

— Как всегда я к услугам лунтао.

Пока они шли среди роз, Куо Фонг поглаживал цветы одним движением большого и указательного пальцев.

— Вы должны первым же рейсом вылететь в Нью-Йорк. Не назначайте никаких встреч. Никого не предупреждайте. Просто покажитесь.

Лунтао остановился подле гибрида чайной розы с острыми, чисто-белыми лепестками, с ярко-розовыми прожилками и фиолетовыми краями.

— Это «Небесный цветок». Самый последний результат моей работы с гибридами. Я назвал его в честь моей самой маленькой внучки, которую я люблю больше всех.

Они двинулись дальше.

— Эта поездка в Нью-Йорк, — заговорил сэр Йен. — Что с ней связано? С кем я должен увидеться?

Старик остановился, повернулся и прямо взглянул ему в глаза:

— С миссис Кентвелл из компании «Хейл».

— И какова цель этого неожиданного визита?

Тень коварства мелькнула в глубине глаз Куо Фонга.

— Вы должны сделать ей предложение. Я вам немедленно сообщу детали. Но сначала, еще одна роза, которую мне хотелось бы вам показать…

Сэр Йен следовал за своим боссом. «Теперь я понял, — подумал он. — Это по поводу займа. Я буду выполнять роль посредника».

Ему не хотелось этим заниматься. В лучшем случае, это будет крайне неприятным переживанием. А в худшем…

Но сейчас он не станет об этом думать. У него все равно нет выбора. С любой точки зрения, лучше это, чем альтернатива.

По меньшей мере я не тот, кого собираются сократить. Я лучше буду исполнять роль посредника каждый день.

44

Дороти-Энн чувствовала себя подавленной. Она не в первый раз приезжала посмотреть на самый любимый проект своего мужа, но раньше Фредди всегда сопровождал ее. Ведь в конце концов, Иден Айл появился в результате его вдохновения. Помня об этом, Дороти-Энн недолго оставалась на стройке, позволяя мужу самому всем заниматься.

И теперь именно она должна завершить этот проект.

Дороти-Энн огляделась по сторонам, рассматривая его офис, расположившийся в сборном доме из гофрированного железа с кондиционером. Просторный, очень удобный и очень мужской.

Повсюду форма соответствует предназначению.

Это очевидно, стоит только взглянуть на металлические ящики для бумаг и пробковые доски с приколотыми к ним чертежами, поставленные вдоль двух гофрированных стен. У окна в противоположном глухом конце комнаты расположился стол Г-образной формы. За ним стояло металлическое вращающееся кресло, а напротив полукругом расположились складные пластиковые стулья.

На поверхности стола не громоздились бумаги, Фредди этого не любил. На коротком конце буквы «Г» стояли его персональный компьютер, клавиатура и принтер. На длинной прямой расположились тетрадь для записей, набор ручек и всего необходимого для работы, настольная лампа и несколько телефонных аппаратов. Единственным декоративным элементом представала фотография Дороти-Энн и детей в рамке.

От нахлынувших воспоминаний на глаза Дороти-Энн навернулись слезы.

Стену напротив окон делили три одинаковые двери. Средняя вела, как было известно Дороти-Энн, в общий зал, уставленный вплотную рабочими столами. Сейчас это ее совершенно не интересовало.

Поэтому она открыла правую дверь и вошла в маленькую ванную комнату. Здесь были раковина, унитаз и душевая кабина с толстыми стеклами. Чистые белые полотенца свешивались с металлической перекладины, а на полочке над раковиной все еще стояли электрическая зубная щетка, принадлежавшая Фредди, полтюбика зубной пасты, флакончик с кремом для бритья и его опасная бритва с ручкой из слоновой кости.

Как будто ее муж с минуты на минуту вернется.

«Но Фредди никогда больше не вернется, — грустно напомнила себе молодая женщина. — Он ушел навсегда. Мне пора собрать его личные вещи».

Дороти-Энн вышла и спокойно закрыла за собой дверь. Хант, как она заметила, стоял к ней спиной. Он подался вперед, сложив руки за спиной, и делал вид, что с интересом рассматривает один из чертежей на доске.

Он не хочет нарушать мое уединение.

Дороти-Энн была ему благодарна за проявленную деликатность. Никакого сомнения, он понимает, как ей сейчас тяжело.

И Дороти-Энн вдруг обрадовалась, что Уинслоу пошел вместе с ней. «Я не одна, — сказала она себе. — Это самое главное».

Левая дверь вела в спальню, где ночевал Фредди, когда ему приходилось провести ночь на острове. Дороти-Энн открыла дверь и вошла.

На какое-то мгновение она остановилась на пороге, вся дрожа, и оглянулась. Легкая кровать была аккуратно застелена чистым бельем, а на полке в узком шкафчике лежала желтая каска Фредди. Его имя было написано на передней ее части.

Дороти-Энн увидела эту каску и перед ее глазами мгновенно промелькнула череда картинок, как будто мимо промчался поезд с освещенными окнами. Она видела, как Фредди примеряет каску, пристраивает ее то так, то этак на голове, чтобы казалось посмешнее. И его лицо сияет. Каким же красивым и веселым он был! Ничего удивительного, что она так любила его и теперь ей его смертельно не достает…

И словно разглядывая собственное изображение на кинопленке, Дороти-Энн вспомнила свое первое путешествие на Иден Айл. Фредди вел ее за руку, тащил за собой по джунглям, бросаясь то туда, то сюда, и всюду создавая фантастический мир при помощи слов и жестов.

Воспоминания обрушились на нее с болезненной ясностью.

Вот Фредди толкает ее во всей одежде в сверкающую воду притаившегося пруда. Белоснежная лента водопада заглушает ее визг. И вот они целуются, срывают друг с друга одежду и быстро, страстно занимаются любовью.

Сцена оказалась такой живой, что Дороти-Энн выкрикнула его имя:

— Фредди!

Но присутствие мужа было эфемерным, мысленно воспроизведенное изображение начало меркнуть, и у нее осталось только осознание того, что все это лишь воспоминания.

Воспоминания…

Дороти-Энн быстро закрыла шкаф, вышла из комнаты и затворила за собой дверь. Она беззвучно плакала.

Хант подошел к ней и обнял.

— Если вам хочется побыть одной, я все пойму, — мягко заметил он.

Дороти-Энн покачала головой.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — хрипло ответила она.

Он отодвинулся на расстояние вытянутой руки.

— Ты уверена?

Дороти-Энн кивнула:

— Да, я уверена.

Она освободилась от его рук, подошла к рабочему столу, повернула вращающееся кресло и села. Оно оказалось для нее высоковато, но женщина не стала прилаживать его под себя. Ей не хотелось этого делать.

«Теперь за все отвечаю я», — подумала Дороти-Энн.

Чуть раньше она разговаривала со штаб-квартирой корпорации в Уайт-Плэйнс с борта яхты «Ртуть». Новости оказались ободряющими.

И теперь, сидя за письменным столом Фредди, Дороти-Энн еще раз прокрутила в памяти этот разговор.

— Детка! — ликующе звучал голос Венеции. — Я не знаю, как тебе это удалось! Хотя нет, знаю. Ты как всегда оказалась права, утроив бюджетные ассигнования на рекламу! А ты помнишь наш разговор о том, что надо умаслить турагентов и повысить им комиссионные? Девочка, это был гениальный ход. Ух! Места на некоторых наших курортах уже заказаны и перезаказаны! Ты слышишь меня? Все переполнено!

— Теперь надо молиться, чтобы так все и оставалось, — горячо откликнулась Дороти-Энн.

— Ой, но это еще не все. Малыш, ты только послушай. Я обзвонила всех, кто мне хоть чем-нибудь обязан, так? Плюс, я задолжала кому только можно на годы вперед, так? Вероятно, мне придется еще об этом пожалеть, но — ты готова услышать новость? — Венеция сделала театральную паузу. — «Санди Пэрейд» дает цветные фотографии наших курортов!

— Что они делают? — Дороти-Энн не могла поверить своим ушам.

— Подруга, ты все слышала. На самом-то деле, — самодовольно добавила Венеция, — им пришлось выкинуть эксклюзивное интервью с Деннисом Родмэном[33], чтобы мы оказались в этом номере!

— Венеция! Ради Бога, как же тебе это удалось?

— Тебе лучше об этом не знать, — мрачно отозвалась негритянка.

— Ты просто удивительная, — изумилась Дороти-Энн. — Я тебе очень обязана.

— Глупости. Ты и вправду у меня в долгу, но только не вздумай забивать этим свою хорошенькую головку именно сейчас, — щедро разрешила Венеция. — У тебя будет достаточно возможностей расплатиться со мной. И знаешь что, девочка? Просто на случай, если ты забудешь, будь уверена, я тебе напомню.

Потом Дороти-Энн поговорила с Берни Эпплдорфом. Он вел себя более сдержанно, но она и не ожидала большего от человека, подсчитывающего фасолины.

— Ваши куры еще не снесли яйца, — сердито проворчал он. — Так что их нечего пока считать. Вы прибавили комиссионные, увеличили расходы на рекламу, вы еще за это поплатитесь.

«Верный старина Берни, — подумала Дороти-Энн. — Говорит как настоящий бухгалтер».

— Берни, хотя бы на этот раз, избавьте меня от лекции. Я позвонила только для того, чтобы узнать цифры нашего ежедневного дохода.

— Ладно, — вздохнул он. — Каким-то образом, не иначе, как благодаря чуду, мы побили вчерашние показатели.

— Мы сделали это?

— Я же вам сказал!

— О Берни! — Дороти-Энн захлебнулась от восторга. — Если бы вы были рядом, я бы вас расцеловала!

— Оставьте свои поцелуи при себе, — пробрюзжал Эпплдорф. — А вот вам еще и бесплатный совет. Считайте вчерашний день чудом, а не закономерностью.

«Что такое с этим парнем? — гадала Дороти-Энн. — И как же заставить его радоваться? Или Берни навсегда обречен оставаться скрягой?»

— Ответьте мне на один вопрос, Берни, — решилась Дороти-Энн. — Есть ли что-то на этой земле, ну хоть что-нибудь, что сможет поднять вам настроение?

— Странно, что вы об этом спрашиваете.

— Ага! — воскликнула молодая женщина. — Я знала, что должно что-то быть. Тогда что же это? Позвольте мне угадать. Целый ряд голых хористок и только для вас? Сорвать банк в Лас-Вегасе? Выиграть джек-пот в «Лотто-миллион»? Что?

— Мое представление о блаженстве, — сообщил ей Берни утомленно, — это хороший, ровный, недраматический баланс, хотя бы ради разнообразия. Вы знаете, нечто такое, что не напоминало бы сумасшедший тест у психоаналитика. У меня бы значительно понизилось давление, а это довело бы меня просто до состояния экстаза.

— Я как раз его достигла, — пробормотала мрачно Дороти-Энн.

— Но есть и еще кое-что, что сделает меня счастливее. Хотите узнать, что?

— Если говорить честно, Берни, то нет. Впрочем, я могу догадаться. Но именно сейчас мне бы очень не хотелось, чтобы вы на меня наседали.

— Что ж, как ваш ревизор и ваш друг, я бы проявил небрежность, если бы не стал повторять одно и то же. Должен же кто-то заставить вас бросить эту черную дыру, всасывающую деньги, из которой вы звоните. Если вы обратите внимание на этот совет, я умру и отправлюсь на небеса.

— Берни, Берни! — прервала его Дороти-Энн, пытаясь не дать ему и дальше разочаровывать ее. — Сколько раз я должна вам повторять? Иден Айл — это будущее.

— Неверно, — прокаркал он. — Иден Айл станет вашим прошлым. Вашим собственным Ватерлоо.

— А что такого плохого в Ватерлоо? — мрачно поинтересовалась Дороти-Энн. — Да, это стало концом для Наполеона. Но вы должны признать, Берни, что это же сражение стало триумфом Веллингтона. Понимаете? Все зависит от того, с какой точки зрения на это посмотреть.

Но Берни не удалось поймать на эту удочку.

— Рассуждения милые, но не совсем верные. До настоящего времени вам удавалось держаться на самом краешке. Но поверьте мне. Если вы не сократите расходы, вы можете не пережить следующей катастрофы. А с другой стороны, без этого белого слона, со строительством которого вы так завязли, вы сможете — я сказал, сможете — пережить грядущие тяжелые времена.

Дороти-Энн поняла, что дальше спорить бесполезно.

— Ладно, — сказала она. — Вы высказали свое мнение. Ваш совет принят к сведению. Я все обдумаю.

— Хорошо, но я не буду молчать, — проворчал напоследок Эпплдорф.

Теперь, вспоминая этот разговор, Дороти-Энн приходилось признать, что по многим позициям совет Берни пришелся кстати. Но ведь бухгалтеры не обладают даром ясновидения.

Она оглядела телефоны на рабочем столе и прочитала наклейки под кнопкой автоматического набора номеров. Женщина заметила, что первые четыре принадлежали ей — ее городской дом, офис в Уайт-Плэйнс, телефон в машине и ферма. И тут она увидела, что в левом ряду под номером пять было написано «Экерман».

Не тратя больше времени даром, Дороти-Энн сняла трубку и нажала кнопку.

Дороти-Энн представила Курта и Ханта друг другу, взмахом руки пригласила мужчин садиться в пластиковые стулья перед ее столом и сразу же перешла к делу.

— Курт, мистер Уинслоу — это старый друг нашей семьи, — сказала она, слегка погрешив против правды. — При нем вы можете говорить свободно.

Экерман кивнул, принимая эту небольшую натяжку. На этот раз он надел майку цвета банок с кока-колой под гавайскую рубашку с длинным рукавом с изображением гавайских девушек, танцующих хулу, и белые шорты. Их рисунок напоминал беспорядочные мазки краски. На ногах красовались лимонного цвета теннисные туфли, а на носу солнечные очки в розовой оправе.

— Теперь о вашей отставке, — бодро заговорила Дороти-Энн. — Вчера мне показалось, что на меня сбросили бомбу.

Курт от неловкости заерзал на своем стуле. Он выглядел смущенным и закусил нижнюю губу.

— Я не хотел оскорбить вас, — честно признался он. — В этом нет ничего личного.

Дороти-Энн кивнула и улыбнулась, чтобы показать, что не испытывает к нему неприязни.

— Я это понимаю. — Она сложила руки на папке с бумагами. — Я также с пониманием отношусь к вашему стремлению к новым вершинам. Если кто и может это понять, то именно я. Я точно такая же.

Курт кивнул.

— Поэтому я не стану пытаться отговорить вас. Я понимаю, что все мои старания окажутся напрасными. Свободный ум не привяжешь к одному месту. Но это вовсе не означает, что я хочу вашего ухода, Курт. Я этого не хочу.

— Я ценю это, — напряженно отозвался тот.

— Мне кажется, не следует упоминать о том, что ваш уход пришелся на довольно… гм, скажем так, не очень ко времени?

— Я это понимаю…

Дороти-Энн подняла руку, призывая его к молчанию.

— Не стоит беспокоиться об этом. Возможно, удачного времени для того, чтобы расстаться с вами, просто не существует. Но прежде чем вы уйдете, я хочу попросить вас помочь мне.

— Разумеется. — Курту, явно, очень хотелось угодить. — Только скажите мне, чего вы хотите.

Дороти-Энн откинулась на спинку кресла, ее пальцы сомкнулись вокруг подлокотников.

— Как вы знаете, — медленно начала она, — мой покойный муж был движущей силой проекта строительства на Иден Айл. Все это, — Дороти-Энн сделал плавный округлый жест рукой, — результат его работы. Мне необходимо ознакомиться с каждой деталью этого проекта.

— Никаких проблем, — улыбнулся Экерман. — Я с удовольствием вам все здесь покажу. Быстренько введу вас в курс дела.

— Вам лучше знать заранее, что пока я как ребенок в лесу. Что касается Иден Айл, то я почти ничего не знаю.

Это было не совсем правдой, но и не законченной ложью. Дороти-Энн докладывали о каждом шаге вперед, пока Иден Айл превращался из необитаемого острова в строительную площадку. Но ей необходимо было взглянуть на проект глазами Курта. Познакомиться именно с его видением.

— Вам следует помнить, — сказал Экерман, — что Иден Айл задумывался как вершина в индустрии отдыха. Он должен стать курортом на полном самообеспечении. Любой человек может захотеть все, что угодно, и здесь он должен это получить. Отели на любой кошелек. Магазины. Парк развлечений. Самый большой в мире естественный аквариум.

Дороти-Энн согласно кивнула. Она все это знала, но Хант не знал. Поэтому она позволила Курту продолжать.

— Практически все, что мы делаем здесь, никто раньше никогда не делал, — рассказывал Экерман. — Во всяком случае, не с таким размахом. И разумеется не на необитаемом острове. Этот фактор работает и на нас, и против нас.

По его голосу чувствовалось, что Курт на самом деле очень гордится этим проектом, и Дороти-Энн не смогла снова не вспомнить о Фредди. Понятно, почему они с Куртом так замечательно поладили.

— Самое большое наше преимущество, — продолжал между тем Курт, — в том, что нам не пришлось столкнуться с проблемами, возникающими, как правило, в случае строительства курортов на побережье. К примеру, загрязнение окружающей среды. Мы давим его в зародыше, прежде чем оно начнется. То же самое и с преступностью. Так как здесь нет местного населения, следовательно, не существует и уровня преступности. — Экерман улыбнулся и подался вперед. — Вы только подумайте! Где еще человек может гулять по пляжу в четыре часа утра и не бояться, что его ограбят? Разумеется, мы хотим, чтобы все так и оставалось, поэтому мы формируем собственную полицию.

Энтузиазм Курта оказался заразительным, и Дороти-Энн вдруг поняла, что ее тоже охватило возбуждение. Она взглянула на Ханта. Он с неподдельным интересом следил за каждым страстным словом рассказчика.

— Разумеется, на каждый плюс приходится свой минус, — продолжал Курт. — Мы встретили бесконечное множество проблем. Когда находишься на острове, сложным становится любой пустяк.

Дороти-Энн кивнула. Она отлично представляла ситуацию. Вот почему строительство на Иден Айл все время отстает от графика. И почему расходы стремительно возрастают.

— Таким образом, прежде чем приступить к строительству, нам пришлось создать всю инфраструктуру на месте, — объяснял Курт. — Сразу становится понятным, во что мы ввязались, так как речь идет о возведении города на шесть тысяч жителей.

Уинслоу негромко присвистнул.

— Вы собираетесь принимать шесть тысяч гостей?

Курт отрицательно мотнул головой.

— Не только гостей, эта цифра включает в себя и обслуживающий персонал.

— Но разве такое множество людей не нанесет вреда экологии?

Экерман снова мотнул головой, отбрасывая это замечание прочь.

— Этого не случится. С самого начала мы решили сохранить рай на Райском острове, ведь так переводится его название.

— И как же вам это удалось? — Хант выглядел по-настоящему потрясенным.

Курт позволил себе скромно улыбнуться.

— Начиная с момента подготовки к строительству мы опирались на научно обоснованные заключения о максимальном количестве людей, которые могут находиться на острове одновременно.

— И все сошлись на шести тысячах?

— На самом деле, нет. Это мы опирались на эти цифры. — Курт посмотрел на Дороти-Энн. — Миссис Кентвелл настоящий эксперт, когда речь идет о строительстве отелей и курортов. Мне кажется, она лучше сможет об этом рассказать.

Дороти-Энн перевела взгляд на Ханта.

— Мы пригласили пять групп ученых. Все они работали независимо друг от друга. В их выводах фигурировали цифры от семи до девяти тысяч человек. Большее количество людей нанесет определенный вред окружающей среде… Возможно, непоправимый.

— Я понимаю, — кивнул Хант. — Поэтому вы решили остановиться на меньшей цифре.

— Совершенно верно. Лучше предупредить вред, чем потом об этом сожалеть. — Дороти-Энн улыбнулась. — Поэтому мы решили ограничить свой лимит шестью тысячами человек. Мы разбили их на четыре тысячи постояльцев и две тысячи обслуживающего персонала. Тысяча постоянного, тысяча временного.

— Все равно, это такая толпа:

— Да, это так, — согласилась миссис Кентвелл. — Разумеется, речь идет о максимальной загрузке. В гостиничном деле стопроцентная загрузка — дело практически неслыханное. Всегда существуют незанятые места. Мы строили свои расчеты на семидесяти пяти процентах загруженности в течение года.

— Мне кажется, вам потребуется взвинтить цены, чтобы покрыть убытки.

Дороти-Энн покачала головой:

— Как раз наоборот. Мы планируем установить такие цены, чтобы они могли составить конкуренцию другим курортам, и ублажить туроператоров. И хотя у нас семейный курорт с тематическими парками, мы не забыли о казино, открытых двадцать четыре часа в сутки, с рулеткой, баккара, азартными играми, покером и восемьюстами игорными автоматами. Для крупных ставок планировалось создать отдельный салон. Большую часть доходов мы собирались получать от игры.

— Ага. Принцип Лас-Вегаса. Семейный отдых и порок, все под одной крышей.

— Ну, на самом деле, под несколькими крышами. Но в общем, принцип тот же. Это сочетание семейного курорта и тематических парков с избранными развлечениями для взрослых.

На Ханта это произвело впечатление.

— Проект явно намного превосходит мои самые смелые ожидания.

— Подождите, пока я вам все тут покажу, — вставил Курт с легкой усмешкой. — Тогда вы увидите, сколько сюда на самом деле вложено. И кстати говоря, — он взглянул на свои часы с изображением Микки Мауса, — почему бы нам не отправиться на стройплощадку? Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. — Экерман взглянул на Дороти-Энн. — Здесь появилось много нового со времени вашего последнего посещения. Я думаю, вам все очень понравится.

Дороти-Энн откатила от стола кресло и вскочила на ноги.

— Ну? — требовательно поинтересовалась она, явно дрожа от возбуждения и целеустремленности. — Чего же мы ждем? Идемте скорей!

Курт вывел их на стоянку, где его дожидался один из зеленых «рейнджроверов». Когда все уселись, он захлопнул дверцы, обошел машину, сел на водительское место и включил зажигание. Потом обернулся через плечо к Дороти-Энн:

— Я полагаю, нам следует отправиться на север и совершить полный шестнадцатимильный круг. Разумеется, если вас это устраивает.

— Отлично, — заверила его миссис Кентвелл.

Они покинули городок из плотно стоящих друг к другу сборных домов из гофрированного железа, вагончиков, щитовых домиков и огромных военных палаток. Все это служило временным штабом, офисами. Здесь же отдыхали строительные бригады.

Они проехали мимо тропического леса из очень старых красных деревьев и плотного подлеска. Затем дорога мягко пошла в гору. Тут начиналась горная гряда, настоящий хребет острова.

Курт остановил машину на самой высокой точке склона и заговорил:

— Это одно из тех редких мест, откуда с гор видно море. Внизу справа, бухта Восходов. Стоящая там на якоре яхта — ваша.

Они поехали дальше, и Курт показал им комплекс водолечебницы. Потом повез вдоль по берегу к электростанции, огромному зданию из железобетона, примостившемуся на краю уходящего в море утеса в тысячу футов высотой.

— С этой точки станция выглядит как средневековая крепость, — заметил Хант, перевешиваясь через перила и глядя вниз. — Или как передняя часть дамбы.

— Именно так и есть, — ответил Курт. — Это самое сердце острова. Позвольте, я покажу вам.

Он повел их к низкому строению без окон и нажал кнопки кодового замка, перекрывающего доступ внутрь. Экерман набрал 7476.

— Это значит 4 июля 1776 года, — пояснил Курт. — День подписания Декларации независимости.

Дороти-Энн и Хант прошли внутрь следом за ним и спустились вниз по двум пролетам стальной лестницы.

— Здесь, — объяснял их гид, набирая код электронного замка на полированной стальной двери, — располагается Центр энергетического контроля.

Дверь с шумным вздохом отъехала в сторону, и они вошли.

Хант зачарованно огляделся.

— Вау! — негромко выдохнул он. — Боже ты мой!

Перед ними высилась стеклянная стена, за ней расположились две газовые турбины высотой с трехэтажный дом. Три остальные стены занимали ряды кнопок, электронных схем и диаграмм, изображавших линии передач и трансформаторы. За всей этой электроникой присматривали четыре инженера в белых халатах, сидевшие за компьютерами.

Хант остановился у стеклянной стены и стал рассматривать блестящие турбины. Он слышал их гул, ощущал вибрацию, как будто билось сердце спящего Голиафа.

Уинслоу покачал головой:

— Мне остается только радоваться, что моя чековая книжка тут ни при чем.

Они вернулись к машине и поехали дальше, направляясь на север сквозь густую листву и все углубляющиеся тени.

На следующем перекрестке Курт повернул направо, и кольцевая дорога снова осталась позади.

Лес становился все гуще, ветви нагибались все ниже, и Ханту пришлось пригнуться между передними сиденьями. Он подумал, что ему стоило захватить с собой плавки. Полоска пляжа в обрамлении пальм выглядела просто сахарно-белой, а море звало к себе. Среди рифов оно казалось изумрудно-зеленым, а за ними становилось темно-синим.

— Сегодня пейзаж немного подернут дымкой, — сказал Курт, — но если всмотреться пристальнее, то можно увидеть южное побережье Пуэрто-Рико. Отсюда до фосфоресцирующей бухты двадцать две мили.

Теперь, когда Хант пытался разглядеть далекий берег, он и в самом деле смог различить силуэт синеватых гор на горизонте.

Курт сбавил скорость и остановил машину. Все вышли.

— Здесь расположится комплекс отдыха «только для взрослых». — Курт указал пальцем на предполагаемое место. — Прямо за ним — казино для игроков, предпочитающих большие ставки. Никакого доступа для широкой публики. Сугубо закрытое заведение. Здесь же разместятся пляжные домики и поле для гольфа.

Хант подошел к обрыву и заглянул вниз. У его ног лежала канава с бетонными стенками шириной в восемь футов. По обеим сторонам ее дна бежали водосточные желоба. Ему показалось, что глубина ее не меньше семи футов. Через равные промежутки вниз спускались лестницы, и размещались электрические лампы в металлических сетках.

— Дайте-ка я попробую угадать, — пошутил он. — Это ловушки для нежеланных гостей? Или подготовка окопов к войне?

Экерман подошел к нему.

— Это траншея для обслуживания, — пояснил он. — Мы позаимствовали принцип в Диснейленде.

— Траншея для обслуживания?

— Совершенно верно. Иногда приходится быстро что-нибудь заменить, следить за состоянием оборудования или просто мусор собрать. Короче, вся эта неприглядная, закулисная работа. И ее-то как раз гости и не увидят. Мы прорыли сорок миль таких траншей. Все они объединяются в единую взаимосвязанную систему.

Хант уставился на своего собеседника:

— Вы сказали сорок миль, или мне это послышалось?

— Вы верно расслышали.

Уинслоу еле слышно присвистнул. Потом, опять нагнувшись, он стал рассматривать траншею внимательнее. Теперь, когда Хант знал, что искать, он разглядел, что сотней футов дальше, эта траншея пересекается еще с одной.

— Это же настоящий лабиринт! Люди, работающие здесь, могут просто потеряться.

— Ничего подобного, — возразил Экерман. — Все, на самом деле, очень просто. Представьте себе Манхэттен выше Четырнадцатой улицы. Вы видите эту широкую желтую линию, прочерченную по самой середине?

— Да.

— Она показывает, что эта траншея идет по долготе. Как авеню из верхней части города к центру. А видите букву «Ж», достаточно часто встречающуюся на стене?

Хант кивнул.

— «Ж» — седьмая буква алфавита. Следовательно это седьмая «авеню». Их всего семь. Траншея «А» расположена ближе всего к западному берегу, «Г» пересекает остров приблизительно посередине, а «Ж», следовательно, проходит у самого восточного побережья.

— Вы правы, — согласился Уинслоу. — Все просто. Я полагаю, что поперечные траншеи пронумерованы, наподобие городских улиц?

— Вы абсолютно правильно поняли принцип. Их всего восемнадцать. Первая на самом верху острова, восемнадцатая в самом низу.

— А как насчет центра? — задал Хант следующий вопрос. — Там исключительно гористая местность. Там траншеи прерываются?

— Нет, — Курт покачал головой. — В некоторых местах траншеи уходят глубже и становятся туннелями, если это необходимо.

— А как насчет перевозки? Очевидно, эти траншеи служат своего рода дорогой?

— Именно так. Мы будем использовать специальные электрические автомобильчики, изготовленные для нас фирмой «Мицубиси». — Курт помолчал, потом спросил: — Итак, что вы обо всем этом думаете?

Хант признался, что все это просто гениально.

Путешествие по острову заняло большую половину времени после полудня.

Следующим пунктом посещения стал парк развлечений для малышей. Его центром был плавательный бассейн площадью в акр. Пока он был пуст, но его уже выложили плиткой и подвели воду. У одного из его берегов навсегда бросил якорь гигантский галеон Веселого Роджера. У противоположного берега выстроились шлакоблоки стен и башен средневекового замка. Он дожидался окончательной отделки, когда его покроют бетонной имитацией камня, появятся геральдические знамена и «принцессы».

Потом они остановились у семейной гостиницы «Гранд Виктория Отель». Здание выглядело очень массивным и основательным. Деревянные леса не мешали увидеть, что очень скоро здесь появится воплощение архитектурной фантазии с башнями, башенками, глубокими лоджиями и высокими крышами.

Все трое направились к пустому бассейну причудливой формы. Расположенный посередине между фасадом гостиницы и берегом, он был так глубок, что казался сам по себе океаном, с островами из бетона и канатным подвесным мостом.

— На островах есть углубления для почвы, — прокричал Курт, пытаясь перекрыть гул стройки. — Там мы высаживаем взрослые пальмы. Сам бассейн в длину достигает девятисот футов.

Как только они обошли его, Дороти-Энн была готова ехать дальше.

— Куда теперь? — спросила она Экермана. Ее глаза сияли.

— К Институту океанографии. Это близко, можем пройтись пешком. А потом мы посетим лагуну…

— Тогда в путь! — крикнула Дороти-Энн, сражаясь с доносящимся отовсюду грохотом. Она пошла вперед и потянула за собой Ханта, взяв его за руку.

Институт океанографии расположился всего в нескольких сотнях ярдов дальше по берегу, в южном конце острова. Его выстроили на каменистых уступах застывшей лавы. Выглядело здание очень внушительно. И хотя его отстроили совсем недавно, выглядело оно так, словно простояло здесь несколько столетий. Недаром его строили по сохранившимся чертежам старинного особняка, стоящего в Сан-Хуане.

Все детали, присущие испанскому колониальному стилю, были сохранены мягкий, словно подернутый временем, розовый оттенок оштукатуренных стен, арки на первом этаже, кованая ограда балконов и деревянные водостоки. С трех сторон его окружала балюстрада, вымощенная известняком.

— Все закончено, не хватает только экспонатов, — похвалился Курт.

— Так почему бы нам не взглянуть, как выглядит помещение внутри? — предложила Дороти-Энн.

Курт провел посетителей по террасе, потом под арками, и широко распахнул дверь:

— Я думаю, вы будете довольны, — он взглянул на Дороти-Энн.

Та молча кивнула и вошла внутрь, оглядывая вестибюль с высоким потолком. Прямо перед ней широкая лестница из известняка вела на второй этаж. С двух сторон от нее расположились двери. На левой красовалась табличка «Вход», на правой — «Выход».

Курт стремительно направился к левой двери, они последовали за ним и оказались в длинном темном коридоре без окон. Экерман зажег свет.

Вспыхнули зеленоватые огни, освещая огромные пока еще пустые аквариумы, занимающие обе стены.

— Эти емкости приготовлены для тех видов морской фауны, которым грозит уничтожение, — начал объяснения Курт. — Мы собираемся разводить их и выпускать на волю потомство. Во всяком случае, таков замысел.

— Я слышу в вашем голосе скептические нотки, — заметил Хант.

— Это потому, что трудно предсказать, как животные поведут себя в неволе. Одни приспосабливаются лучше, другие хуже. Во всяком случае, мы обязаны попытаться. Пока еще не слишком поздно.

Затем он провел их вверх по лестнице в зал с вмонтированными в стену телевизорами. Рядом на крючках висели наушники.

— Используя мультипликацию, мы собираемся показать, к чему ведет потепление климата на планете, — продолжал рассказывать Экерман. — Люди увидят, сколько земли окажется под водой при условии увеличения температуры на один только градус. Одна независимая студия будет делать для нас видеофильмы.

Он пригласил их в следующий, более обширный зал.

— Здесь экспонаты будут рассказывать публике о последствиях загрязнения окружающей среды, о вреде промысла сетями и избыточной ловли рыбы. Мы постараемся показать людям, как они сами могут помочь. Например, можно разрезать пластиковые сети, чтобы рыба в них не попадала.

Наконец Курт провел их вниз, в подвал, напоминающий пещеру и расположенный на уровне моря. Под металлическим полом плескалась вода.

Курт рассказывал:

— Естественная подводная пещера выходит отсюда непосредственно в лагуну. А вот и наши милые крошки. — Он указал на пару маленьких, предназначенных для двоих, красных подводных лодок с выпуклыми плексигласовыми крышами. На борту одной красовалась надпись «Нептун I», а вторая называлась «Нептун II».

Хант в восхищении рассматривал их. На каждой подводной лодке сбоку были прикреплены баллоны с кислородом.

— Я полагаю, что эти минисубмарины не предназначены для гостей? — предположил Уинслоу.

— Совершенно верно. Они стоят дорого, никакими ценами за билеты этого не окупишь. «Нептуны» предназначены для поддержания чистоты дна в лагуне. Эти наутилусы снабжены электрическим мотором, поэтому ни о каком загрязнении речь не идет.

— А вот эти щупальца впереди? Вон те, с гаечными ключами на концах? Это механические руки?

— И вы опять угадали. Ими можно управлять изнутри корабля.

Они поднялись вверх по лестнице и вышли на улицу. После темноты подвала, солнечный свет резал глаза.

— А теперь, — заговорщически объявил Курт, — наше главное блюдо. Лагуна Хищников.

Хант покосился на него:

— Звучит страшновато.

— Правда, Курт, — вступила Дороти-Энн, прикрывавшая рукой глаза от солнца. — Может быть, нам лучше подождать, пока все не будет закончено? Хант не сможет представить себе, как это будет выглядеть в завершенном виде. Зачем ему просто ходить по берегу?

Экерман улыбнулся.

— А кто говорит о прогулке по берегу?

Рука Дороти-Энн упала. Она во все глаза смотрела на изобретателя.

— Вы же не хотите сказать…

— Ага. Именно хочу. Я проверил, пока вы сидели за ленчем. Трубу закончили как раз сегодня утром.

— И вы мне ничего не сказали! — укорила его Дороти-Энн.

— Если бы я сказал, вы бы захотели немедленно туда отправиться.

— И что же в этом плохого, могу я узнать?

— Ничего. Только любой шоумен знает, что лучшее следует приберечь напоследок.

— Труба? — спросил Хант. — Может быть, кто-нибудь объяснит мне, о чем это вы толкуете? — взмолился он.

— Сейчас увидишь. Идем! — бросила ему через плечо Дороти-Энн и понеслась вперед так быстро, словно у нее за плечами выросли крылья. Она направлялась к строению, нависавшему над лагуной и выглядевшему издалека как две шестиугольных эстрады для оркестра. Их крыши напоминали панцирь черепахи.

Хант дошел до открытого павильона, но Дороти-Энн нигде не оказалось.

Куда она, ради всего святого, могла подеваться?

Заинтригованный, он вошел внутрь. Здесь Уинслоу заметил пандус, окруженный с двух сторон защитным барьером. Пандус, мягко извиваясь, уходил куда-то вниз и исчезал в темноте.

«Так вот куда она направилась», — подумал он и пошел вниз.

Постепенно дневной свет угасал у него за спиной, и Уинслоу заметил, что откуда-то струится мягкое зеленое свечение. Так светятся в темноте стрелки будильника. Радиоактивный зеленый, так бы он назвал этот оттенок.

Пандус сделал еще один поворот, и с каждым шагом зеленое сияние становилось все интенсивнее. В одном Хант не сомневался. Источник освещения естественный. Ни одна электрическая лампочка не сможет создать такого ритмично меняющегося освещения.

Еще один поворот. И вот она перед ним.

Труба.

— Господи Боже! — Хант не удержался от восклицания, и его слова повисли в неземной, давящей на уши тишине.

Пандус оканчивался входом в туннель. Ну, правда, не совсем туннель. Это была труба из прозрачного стекла, соединенного в крупные секции. Все сооружение находилось под водой и протянулось на многие сотни футов по дну лагуны.

Сначала на Ханта накатила такая волка восхищения и благоговейного страха, что он не смог сделать ни шагу.

Так вот откуда исходил этот свет, это зеленоватое свечение. От подводного царства, где вместо неба над головой ярко переливается поверхность лагуны, отражая солнечный свет и украшая коралловый риф бликами.

— Невероятно! — выдохнул Уинслоу.

Он подался вперед, протянул руку и коснулся изогнутого стекла. И даже слегка постучал по нему кончиками пальцев. Стекло оказалось холодным и гладким на ощупь. Специально отлито и закалено. Плотное и крепкое, чтобы выдержать давление воды.

И его глаза заметались вокруг. Неважно, куда попадал его взгляд — вперед, назад, вверх, — всюду, словно молчаливые торпеды, проносились акулы и вытянутые силуэты барракуд. Тонкие, будто стрела, одинокие рыбины сновали во всех направлениях. Косяк широких, напоминающих полумесяц рыб медленно проплыл в одну сторону, потом резко развернулся и грациозно двинулся в другую. Элегантные танцоры в отлично отрепетированном шоу. Морской кордебалет.

— Итак, что скажешь? — негромко поинтересовалась Дороти-Энн.

Хант удивленно обернулся. Уинслоу и не подозревал, что молодая женщина стоит так близко. Как и он, Дороти-Энн темным силуэтом выделялась на фоне мягкого зеленоватого мира по другую сторону стекла.

Хант только покачал головой.

— Я просто сбит с толку, — начал он. — Я… — и вдруг крикнул: — Смотри, там!

Хант показывал на нескладную гигантскую морскую черепаху, проплывавшую мимо, как неповоротливая, раздутая, похожая на динозавра летучая мышь.

— Это на самом деле превосходит все, что я видел! — восхитился он.

— Ты так думаешь?

Хант чувствовал, что Дороти-Энн не спускает с него глаз. За стеклом, всего в нескольких дюймах от него, грациозно скользнул морской угорь, словно волнистая лента.

Хант наконец оторвался от подводного цирка и взглянул на хозяйку острова.

— Я не думаю, — спокойно ответил он, — я знаю. Ты собираешься сразить всех наповал.

45

— Так-так-так! Не знаю, какой черт в тебя вселился за последнее время, но ты точно начинаешь меня пилить как какая-нибудь распроклятая жена! — обрушился Кристос на заплаканную Эмбер. Он помахал рукой у нее перед носом и растопырил пальцы: — Ты видишь у меня кольцо на пальце? Я, черт побери, нет!

Девушка моргнула, отпрянула и закусила губу.

— И ты его там никогда не увидишь! — бушевал Кристос.

С этими словами он схватил джинсовую куртку, вылетел из комнаты и с треском захлопнул за собой дверь.

Какое-то мгновение парень постоял в коридоре, пытаясь успокоиться. Он тяжело дышал.

— Черт! — выругался Кристос себе под нос, почесывая сквозь майку внушительные мышцы живота. Он понятия не имел, из-за чего Эмбер на него взъелась. Но одно знал наверняка. Ему очень хочется избавиться от этой девицы.

Тупая сучка. Она никогда не умеет вовремя остановиться. Честное слово, пора от нее сваливать.

Точно так, сэр. Бросить ее, расстаться с этим клоповником и никогда больше не возвращаться. Он же не останется бездомным. Он всегда может пожить в доме на Рашен-хилл.

Ему ли учиться быстро сматывать удочки?

Очень соблазнительно. Только…

Только никогда не знаешь, что может случиться. Что если судьба его обманет, и все пойдет наперекосяк? Убить мужа Глории, это куда серьезнее, чем все эти пустяковые делишки, с которыми он раньше справлялся. А если дела повернутся совсем плохо, он сможет использовать Эмбер для алиби.

Ага. Ему лучше пока не говорить ей, чтоб отправлялась на все четыре. Ему совершенно ни к чему, чтобы над ним баба насмехалась. А телки такого рода, как Кристос успел усвоить на своем тяжком опыте, это совершенно непредсказуемые, непостоянные штучки.

«Может быть, пора включить очарование, — думал он. — Принести Эмбер цветов. Сводить куда-нибудь пообедать».

Это не повредит. Черт возьми, да в самом худшем случае это поможет ему спасти свою шкуру.

Приняв такое решение, парень втиснулся в куртку и бросил пластинку «Даблминт» в рот. И, погромыхивая каблуками ковбойских сапог, рванул вниз по темной, грязной лестнице.

На нижней площадке Кристос посторонился, давая дорогу весьма габаритной дамочке, поднимавшейся наверх. Пока она проходила мимо, он оценивающе оглядел ее, опытным взглядом обнимая каждый потрясающий выступ.

Женщина застенчиво улыбнулась и заморгала накладными ресницами. Кристос начал было сочинять комплимент, когда разглядел предательские синие тени под плотным слоем румян на щеках.

Черт! Вот уж и правда везение — наткнуться на наркоманку со стажем!

Он прикусил язык и двумя прыжками преодолел оставшиеся ступеньки.

— В чем дело, дор-рогуша? — дрожащий фальцет эхом прокатился по освещенному вестибюлю, растворившись в солнечном свете у него за спиной. — Я слишком большая девочка для тебя?

Он хлопнул входной дверью. Господи ты Боже мой! Он уж точно не станет плакать в тот день, когда выберется из этого гадюшника!

Вылетев на тротуар, Кристос пошел медленнее. Поднял воротник куртки. Снова стал Мистером Спокойствие. И не то чтобы ему требовалось для этого много усилий. У этого парня была походка норовистого жеребца, он двигался вперед самоуверенно, лениво, едва покачивая бедрами.

Хотя у этой его особенности оказалась и своя неприятная сторона. В этом городе на такую походочку клевали мужики, а не цыпочки.

Кристос на мгновение задумался о том, почему из всей обширной страны судьба занесла его именно в Сан-Франциско, город, где женщины — настоящие биологические женщины — ценились на вес золота.

«Тони Беннет может оставить это местечко себе, — сердито подумал он. — Я, черт меня побери, уверен, что свое сердце я здесь не оставлю!»

Он внимательно всмотрелся в лоток машин и заметил свободное такси. Вот уж, поистине, маленькое чудо. Вложив два пальца в рот, Кристос оглушительно свистнул.

Такси плавно подрулило к тротуару и остановилось. Вот и еще одно чудо. Забравшись на сиденье, Кристос назвал водителю адрес.

Первая остановка — Рашен-хилл.

Кристос попросил таксиста подождать его недалеко от нужной ему вертикальной аллеи, а сам рванул вперед между домиками к живописному маленькому коттеджу, стоящему позади них. Оказавшись внутри, он тут же ринулся на кухню к посудомоечной машине. На него как-то нашло вдохновение использовать ее в качестве сейфа для наличности.

Схватив связку банкнот — что-то около пяти тысяч, так ему показалось, — он разделил ее пополам, как колоду карт, туго скатал одну половину и засунул ее глубоко в правый сапог. Остальное, калейдоскоп двадцаток, пятидесяток и сотен, он рассовал по разным карманам в джинсы, рубашку и куртку.

Не медля больше ни секунды, Кристос торопливо пошел обратно к такси.

Следующая остановка — «Филей».

Кристос расплатился с водителем, добавив щедрые чаевые, прошел сквозь качающиеся двери ресторанчика-погребка и оказался среди плотной толпы поглощающих завтрак посетителей. Запах застоявшегося пива и ядовитого табачного дыма ударил в нос, и ему пришлось постоять какое-то время, чтобы глаза привыкли к полумраку.

Меднолицый парень с отполированным черепом и индейскими скулами поймал отражение Кристоса в зеркале позади бара. Он развернулся на своем табурете и просиял, сверкнув золотым зубом.

— Эй, братан. Ты как раз вовремя, — воскликнул он.

Кристос изобразил удивление, протянув:

— Ого, Слик! — Как будто это не он специально заявился сюда ради этой встречи. Потом подошел к «индейцу» и хлопнул ладонью о его ладонь.

— Что-то тебя не видно и не слышно, — Слик сощурился. — Ты, видно, залег на дно. Мне можно узнать, почему?

— He-а. Я тут мотался поблизости. — Кристос уселся на пустой табурет рядом с парнем. — Давненько не видались. Как дела, приятель?

— Жиром пока не оброс, — отозвался Слик.

— Отлично. Это просто здорово, мужик.

За стойкой бара женщина, крайне похожая на Годзиллу, накрашенная, как девица с панели, наконец оторвалась от номера «Нэшнл инкуайрер». На ней было красное одеяние с искусственными стекляшками, к нижней губе прилипла сигарета. Она подошла к ним жеманной походкой, почти изысканно хромая, словно каждый шаг причинял ей боль.

— Собираешься заказывать, а? — проскрежетала она, щурясь от дыма. — Здесь тебе не какой-нибудь клуб по интересам.

Кристос встретил ее слова улыбкой.

— Ага, мне тебя тоже не хватало, Шерл. Налей-ка мне «Курз драфт».

Не спуская глаз с Кристоса, женщина проворчала:

— Последний из великих транжир, — но отошла и налила пиво в стакан. Когда она со стуком поставила его перед носом Кристоса, пена потекла по краям. — Доллар пятьдесят, — объявила она, не вынимая сигареты. — Наличными.

— А знаешь что, Шерл? — сказал Кристос. — Бог подаст.

Барменша наградила его тяжелым взглядом и потянулась забрать стакан обратно.

— Не так быстро! Господи, Шерл, где твое чувство юмора?

Парень чуть привстал на табурете и вынул из переднего кармана джинсов двадцатку. Он бросил ее на стойку, и Шерл сразу же проверила ее на детекторе банкнот. Потом со звонким шлепком оставила перед Кристосом восемнадцать долларов и два четвертака.

Тот пихнул ей обратно доллар и обе монеты.

— Что ты сделал? — выпалила женщина, подбирая чаевые. — Обчистил туриста?

Ее внушительная грудь затряслась от беззвучного смеха, и стекляшки засверкали на бархатном одеянии, когда она, переваливаясь, отправилась на свое место у другого конца стойки.

— Как ты думаешь, это из-за веса или из-за геморроя? — вдруг поинтересовался Слик.

Кристос одним длинным глотком отпил треть стакана, мускулы на его шее сокращались. Потом поставил стакан на стойку, довольно вздохнул и вытер пенные усы рукавом куртки.

— О чем это ты? — Он вяло взглянул на «индейца».

— О Шерл, — отозвался Слик, не повышая голоса. — О ее походочке.

— А что с ней не так?

— Я тут подумал, может, это из-за геморроя она делает такие маленькие шажки, словно ребенок? Как думаешь? Вроде как ей хочется пернуть, а она все держит в себе?

Кристосу захотелось свернуть эту тему, но так, чтобы получилось не слишком грубо. Поэтому он лишь вяло шевельнул плечами.

— Лично я ничего не заметил.

— Мне бы на твое место. Но дело-то в том, что я слишком много времени торчу здесь. Как тут было не заметить?

— А может тебе сменить бар? Найди себе другое местечко.

— Черт! И много таких местечек ты знаешь? Нас там не ждут. И везде дерут три шкуры.

— Точно. В других местах дороже. — Кристос решил, что потратил достаточно времени. Он огляделся по сторонам, потом нагнулся к Слику и спросил: — Кстати, о делах, — голос его звучал спокойно и холодно. — Порошок есть?

Слик взглянул на него.

— Ты ж меня знаешь. Все зависит от обстоятельств. — Слик играл наверняка, не подставлялся.

— Да здесь же всем плевать на все, — поднажал Кристос.

— Кроме Шерл. — Слик стрельнул взглядом в сторону барменши. — Сколько тебе надо?

Кристос не торопился отвечать. Ему очень хотелось огорошить Слика. Как насчет товара на пять косых? Как, сможешь это провернуть? Вот бы у Слика глаза на лоб повылезли. Но решил этого не делать. Как раз сейчас ему лучше не выпендриваться. И сказал вслух:

— Грамм?

Слик еще раз взглянул на него:

— Твои бабки, мой товар.

Кристос кивнул. Они со Сликом торопливо сунули руки в карманы. Деньги и маленький пластиковый пакетик перешли из рук в руки.

Совершив сделку, они продолжали сидеть, как ни в чем не бывало. Слик допивал свое пиво.

Кристос разглядывал его в грязном зеркале бара. Он выждет пару минут, а потом он слиняет в сортир и там получит давно заслуженное удовольствие.

Но пока в его деловом расписании оставалось еще два пункта. Конечно, он зашел сюда, чтобы прикупить кокаинчику, верно, но его куда больше интересовали невероятная память Слика и его связи в преступном мире. Из всех знакомых Кристосу дилеров, Слик оказался единственным настоящим знатоком преступного мира — вымогатели, сводники, воры, бандиты и так далее. Послушать его, так он просто свой среди отбросов этого города.

Или, как любил приговаривать сам «индеец»:

«Сликом называюсь, информацией пробавляюсь».

И сейчас Кристос намеревался это проверить.

— Выпить хочешь? — спросил он исключительно из желания поддержать разговор.

Слик услышал что-то в голосе Кристоса, хотя сразу и не скажешь, что именно, какой-то нюанс, но он подсказал Слику, что этому парню нужно нечто большее, чем только что полученный наркотик.

Он развернулся к нему и стал разглядывать его холодным взглядом, чуть прикрыв веки.

— То, что я пью, зависит от того, кто за это платит, — ответил «индеец».

— Я угощаю.

Тогда Слик позвал барменшу:

— Эй, Шерл, девочка!

— Иду, иду, — лишенный всякого интереса голос подтвердил, что ее снова оторвали от чтения.

Слик заметил Кристосу:

— Ты слышал, а? У нас с тобой проблемы с персоналом. — И крикнул громче: — Эй, Шерл! У тебя что, пивнушка или читальный зал? Нам бы тут хотелось выпить чего покрепче.

— А я могу прекрасно обойтись без таких умников, — последовал ответ.

Кристос нагнулся вперед и посмотрел мимо Слика в конец стойки. Он увидел, как Шерл опирается обеими руками о стойку, отрывает толстый зад от стула и медленно поднимается на ноги.

Слик фыркнул, заметив, что она идет к ним, и подмигнул:

— Понял, о чем я говорил? О ее походке! — Потом выражение его лица изменилось, и он встретил барменшу широкой золотозубой улыбкой.

Шерл это проигнорировала.

— Ладно, — она уперла руку в бедро, — вы добились моего внимания. Будете заказывать или как?

— И почему ты всегда такая неприветливая? — поинтересовался Слик. Его голос звучал обиженно и громко.

— Все из-за таких, как вы. Так чего вы хотите?

— Мне налей виски «Джонни Уокер» с черной этикеткой. Чистые.

Она сыграла изумление.

— Ты ведь шутишь, да?

— He-а. Вот этот мой приятель платит, так что налей мне двойную. — Слик помолчал, потом добавил: — И я хочу настоящего виски. А не той отравы, что ты мешаешь в бутылках под стойкой.

Шерл просто пригвоздила его взглядом к табурету.

— Хочешь неприятностей? Тогда продолжай в том же духе. — Но все-таки нагнулась под стойку за бутылкой и налила виски в чистый стакан.

— И не обманывай, — предупредил ее Слик. Он улыбнулся Кристосу. — Ты еще не знаешь нашу старушку Шерл. Она родную мамочку обдурит.

Шерл не выдержала:

— Знаешь что, Слик? Пошел ты… — и со всего маха грохнула стакан на стойку перед ним.

Она взяла плату из сдачи, оставленной Кристосом на стойке, аккуратно складывая купюру к купюре. Кристос подвинул к ней два доллара на чай, но барменша даже не поблагодарила.

— Видишь ли, Слик, что-то подсказывает мне, что дама тебя не любит.

Тот пожал плечами, взял стакан и аккуратно поднял его, отставив в сторону мизинец. Он жестом изобразил тост, одним глотком проглотил виски, потом закрыл глаза и рыгнул.

— Нектар божественный, вкус соответственный.

Слик открыл глаза. С минуту или чуть больше он сидел молча. Наконец, обратился к Кристосу:

— Ты не потому купил Слику выпить, что он очень тебе понравился. Мы так и просидим здесь весь день и будем тянуть кота за хвост или как?

— Мне нужна информация.

Слик кивнул.

— Да, в этом я силен. Слушай ушком, а не брюшком, не попадешь в дерьмо с душком.

— Понятно. Так вот в чем моя проблема. — Кристос придвинул свой табурет поближе к Слику, наклонился к нему и понизил голос почти до шепота: — Скажем, у меня есть слепок с ключа. — Он начал медленно, ему хотелось слишком много сказать.

— Ну и? — поторопил его Слик.

— Я хочу знать, где мне сделать ключ. Понимаешь, чтобы никто не задавал вопросов.

— О каком ключе идет речь?

Кристос покачал головой:

— Это уж мое дело. — Он вел себя, как крутой пижон. Слик помахал рукой у себя над головой.

— Ты что, видел здесь вывеску «Справочное бюро»? — Он поднял пустой стакан и повертел. — Ты видел надпись «Информация предоставляется за бесплатную выпивку»?

Кристос понял намек, вытащил из кармана еще одну двадцатку и положил на стойку.

Слик покачал головой и оттолкнул деньги со словами:

— Если хочешь мой совет, сорок дважды — мой ответ.

Кристос нахмурился, поскреб подбородок, делая вид, что обдумывает новое требование. Да у него и выбора особого не было. Кого еще спросить, он не знал. Черт, он все еще новенький здесь. И этот город для него как Сибирь.

С тяжелым вздохом Кристос достал еще три купюры.

Слик опытной рукой сгреб деньги.

— Есть один магазинчик скобяных изделий, на Мишн между Восемнадцатой и Девятнадцатой улицами. Они этим занимаются, делают ключи и все такое.

— Это испанское местечко?

— Точно. Того парня, что тебе нужен, зовут, кажется, Карлосом. Маленький такой, с черными волосами. Ты его узнаешь по рубашке. Знаешь, он носит такую серую, с надписью на кармане.

— Как автомеханик?

— Ага. Но только не сваляй дурака, действуй наверняка. Если его нет, не задавай никаких вопросов. Просто уйди и все. Вернешься, когда он появится. Понял, к чему я клоню?

Кристос кивнул.

— А этот твой Карлос, он как, годится?

Слик нахмурился.

— Точно. Если это знакомый Слика, то это профи. А теперь, вали отсюда. — С этими словами меднокожый парень развернулся на своем табурете лицом к стойке, давая понять, что разговор окончен.

Но Кристос не двинулся с места. Он по-прежнему сидел, наклонившись к Слику.

Тот все-таки соизволил посмотреть на него и спросить:

— Что с тобой, мужик? У нас с тобой что, уговор, о котором я не знаю? Мы собираемся составить сладкую парочку? Может, ты на мне жениться собрался?

— Есть еще кое что, — решился Кристос.

— Так выкладывай. Нет нужды орать, можно просто нашептать.

Кристос никак не мог решиться. Он понимал, что стоит на самом серьезном перепутье в своей жизни. И завязнет ли он в этом деле, рискнет или развернется и уйдет, зависит только от него.

От него, и от него одного.

«Что станет с моей жизнью? — размышлял Кристос. — Так и буду дальше мотаться, как дерьмо в проруби? Или попытать счастья, убрать мужа Глории, а там увидим, что из этого выйдет?»

Слик поторопил его:

— Эй, дружок, у меня не так много времени. Так что выкладывай, что там у тебя.

Кристосом вдруг овладело странное ощущение. Ему казалось, что он отделился от собственного тела, взлетел высоко в воздух и оттуда смотрит на своего двойника. И заговорил не он сам, а его долбаный двойник:

— Где мне достать пушку? Ну, ты понимаешь, без всяких там бумажек? Никаких там удостоверений личности или испытательного срока. Просто отдал наличные — получил игрушку.

— Господи Боже, — отозвался Слик. — Черт. Парень, во что бы ты там ни ввязался, я и знать ничего не хочу. Я ясно выразился?

46

Звездная, очень звездная ночь.

Луна притаилась в пушистых облаках, бледная, круглая, четко очерченная, поджидая, пока закат сожжет себя в сверкающих вспышках фейерверка. И теперь, когда темно-синее бархатное небо было свободно, настало время появиться луне. Она начала свое путешествие по усыпанному звездами небосклону, поднимаясь все выше над своим белым двойником, плавающим в океане.

В бухте Восходов вода казалась осколком темного стекла. В желтом свете ламп яхты «Ртуть», лившемся из иллюминаторов, казалось, что на якоре стоят два судна, соединенных по ватерлинии, как сиамские близнецы.

Генератор молчал, ток давали батареи. Если не считать рыб, изредка выпрыгивающих из воды и с шумным плеском падающих обратно, единственными звуками было поскрипывание корпуса и негромкий голос Ханта, доносящийся из трюма.

Дороти-Энн сидела на подушке на кокпите, подогнув под себя ноги. Ее плечи укрывала легкая шаль. Когда Хант замолчал, она обернулась к открытому люку.

Она видела его тень, двигающуюся внизу. Потом заметила, что тень первой скользнула на тиковые ступеньки. На какое-то мгновение его тело полностью закрыло свет, а потом вокруг него появился сияющий ореол. Он дотянулся до выключателя, и свет погас.

Уинслоу прошел к кокпиту и сел рядом с молодой женщиной.

— Все в порядке, — сообщил он. — И.Т. появится у тебя в офисе послезавтра. Я сказал ему, что в одиннадцать утра будет в самый раз. Если тебе не подходит, я перезвоню ему и договорюсь на другое время.

— Одиннадцать часов меня устраивают, — заверила его Дороти-Энн. — Я, правда, ценю твою помощь.

— Помощь! — Уинслоу негромко рассмеялся. — Я всего лишь позвонил.

Дороти-Энн посмотрела на него. Полная ясная луна заливала его серебристым светом. Только лицо оставалось в тени.

Ее голос вдруг зазвучал хрипло:

— Иногда достаточно телефонного звонка. Бедный Хант. Всегда-то он спешит на помощь. Сначала Уитморы, теперь я…

Он улыбнулся:

— Едва ли я похож на странствующего рыцаря, каким ты хочешь меня представить.

— А разве нет?

Уинслоу снова засмеялся. Потом они сидели молча, разглядывая лунную дорожку на воде. Они не разговаривали и не прикасались друг к другу, но чувствовали необыкновенную близость.

Спустя некоторое время Дороти-Энн повернулась к нему:

— Хант!

Он посмотрел на молодую женщину.

— Я хотела бы спросить тебя, — негромко начала она. — Но ты не обязан отвечать на мой вопрос.

— Идет.

Минуту она смотрела вдаль. Потом снова повернулась к нему, пытливо вглядываясь в его лицо.

— Я говорю серьезно. Если я сую свой нос, куда не следует, просто скажи мне, и я от тебя отстану.

— Почему бы мне захотелось это сделать?

Выражение лица Дороти-Энн не изменилось.

— Я говорю серьезно, Хант. Если я лезу не в свое дело, просто скажи мне.

Он заглянул ей в глаза. Они казались глубокими и светлыми в лунном свете.

— Ты никогда не лезешь не в свое дело, — спокойно ответил он.

Дороти-Энн все еще мешкала. Не то чтобы она испытывала неловкость, просто пыталась подобрать нужные слова. Наконец она произнесла:

— Занимаясь общественной деятельностью, — Дороти-Энн плотнее укуталась в шаль. Одна рука, словно изысканная серебряная брошь, сжимала бахромчатые концы, — я полагаю, ты получаешь определенное количество писем с просьбами. Я хочу сказать, от избирателей, нуждающихся в помощи.

— Определенное количество, — хмыкнул Уинслоу. — Это едва ли отражает истинное положение вещей. Я ими завален, так будет вернее.

— Вот поэтому я и думаю об Уитморах.

— Да? А что такое с Уитморами?

— Ну, ты сразу же помчался в Мексику к ним на помощь. И ты ясно дал понять, что не желаешь никакой рекламы этого твоего поступка. Так что же, учитывая количество получаемых тобой просьб, заставило тебя бросить все и помогать им? Что-то ведь было такое в их случае, сделавшее его приоритетным.

— О Господи. — Хант провел рукой по лицу, словно умываясь. — Ты и вправду умеешь задавать вопросы.

— Я же тебе сказала. Ты всегда можешь отказаться отвечать.

— Нет. — Уинслоу покачал головой и перевел взгляд на океан. — Это даже неплохо, что ты спросила. Иногда наступает время проветрить семейные шкафы. Освободить эти невидимые скелеты, все эти… неприличные затруднения, которые так хорошо прячут только в высокопоставленных семьях!

Дороти-Энн дотронулась до его руки.

— Хант, если здесь кроется что-то очень личное…

— Нет. — Его голос звучал спокойно, но беспощадно. Он выдернул руку из ее ладони. — Об этом ты должна знать. Я не хочу, чтобы у нас были тайны друг от друга. Что мы такое, в конечном итоге, как не сумма наших истин?

Дороти-Энн вздохнула. У нее заболело сердце, столько боли и гнева прозвучало в его словах.

«Если бы я только могла помочь ему и облегчить его страдания, — думала она. Потом вдруг поняла, что она это может. — Если я его Внимательно Выслушаю. Иногда это очень помогает…»

— А теперь об Уитморах, — заговорил Хант. — Ты спросила меня, почему они так задели меня за живое. И я расскажу тебе. Я рос единственным ребенком в доме, больше похожем на мавзолей. В одном из так называемых Больших домов, — он презрительно фыркнул. — А я их называю «замками Америки». — Он помолчал, глядя в освещенную звездами ночь. — Разумеется, у дома было название, — с горечью продолжал Уинслоу. — Все подобные дома просто обязаны носить некое претенциозное имя. Ты никогда не замечала?

— Честно говоря, я никогда об этом не задумывалась, — покачала головой Дороти-Энн.

— Да ладно. Мой назывался «Каскады». Вероятно, это название должно было вызывать у людей некое представление о величии. Поговаривали даже, — голос Ханта звучал насмешливо, — что это аналог Брикерса или Билтмора на Западном побережье. — Он чуть слышно рассмеялся. — Хотя конечно, и не Сен-Симеон. И не потому что никто не пытался затмить его. Просто, знаешь ли, старого Уильяма Херста не переплюнешь.

— «Каскады», — повторила Дороти-Энн. — Ты произносишь это название так, словно ненавидишь его.

— Давай просто скажем, что я его не люблю, и остановимся на этом.

— Из-за того, что дом похож на мавзолей?

— Из-за этого и из-за того, как там все выглядит, — продолжал Уинслоу. — Ты даже и представить себе не можешь. Один зал холодного совершенства одной эпохи сменяется другим залом холодного совершенства другой эпохи. Все только времен Людовика такого-то или Адама этого-то… И населен он слугами, молчаливыми и невидимыми, словно привидения. Только не пойми меня превратно. Я не пытаюсь превратить его в то, чем он не является на самом деле. «Каскады» — всего лишь особняк. Возможно даже, большой особняк. Но только не дом. Он им никогда не был и никогда не станет.

Дороти-Энн взглянула на Ханта. На его освещенном луной лице отчетливо проступили боль и ярость. Пальцы лежащих на коленях рук судорожно переплелись.

— Но я несколько опередил события. Чтобы понять мою симпатию к Уитморам, ты должна сначала узнать, что из себя представляют Уинслоу. Особенно то, о чем не прочтешь в «Форбс», «Форчун» или в «Городе и стране». — Он помолчал, словно прислушиваясь к тому, как мимо у самой поверхности воды беззвучно проплывают косяки рыб. — Состояние Уинслоу, — рассказывал дальше Хант, — восходит к Золотой лихорадке сорок девятого года. Тогда мой прапрадедушка, работавший наборщиком в Балтиморе, отправился на Запад в поисках богатства. Он обнаружил, что искателей состояния намного больше, чем самого золота, а ни на чем не основанные слухи и спекуляции являются просто нормой жизни. Тогда не существовало достоверных источников информации. Увидев эту нишу, мой прапрадед ее занял.

— Начал выпускать газету?

Хант кивнул:

— Да. Если быть точным, ежедневный листок.

— А все остальное, как обычно говорится, уже история.

— Совершенно верно. Мой дед расширил дело, появились иллюстрированные журналы, радиостанции. А отец стал пионером телевидения. Сегодня, разумеется, мы действуем во всех средствах массовой информации и связи, от печатных изданий до спутникового телевидения, включая сотовые телефоны, оптиковолоконные линии и так далее.

— Но какое отношение ко всему этому имеют Уитморы?

— Я сейчас к этому подойду. — Хант снова умолк, словно ему требовалось укротить сидящих у него внутри демонов, чтобы продолжать рассказ. — Суть в том, что я во всем этом участвую. С тех пор, как моя семья распространяет новости, ее члены оказались в завидном положении и пользуются огромной властью и влиянием. В начале, разумеется, все это ограничивалось Северной Калифорнией.

— Но так продолжалось недолго.

— Нет, недолго. Очень скоро во всех городах по всей Калифорнии появилась принадлежащая Уинслоу газета, потом во всех городах Западных штатов, и наконец, по всей стране. Нет нужды говорить, что наша власть и влияние росли вместе с корпорацией. И как оказалось, соблазн обладать ею был непреодолим.

— Но я уверена, что не только ваша семья этим занималась. Посмотри на Уильяма Рэндольфа Херста. Он точно не был ангелом.

— Может, и не был, — согласился Хант. — Но нас это не оправдывает. Пойми, я говорю не об определенных взглядах и о поддержке одних политиков ради того, чтобы разрушить карьеру других. Не имел я в виду и обработку избирателей, чтобы те голосовали за тех или иных кандидатов или какие-то определенные законопроекты. Хотя все это приносило выгоду моей семье, так что мы и в этом были мастерами.

— Тогда о чем же ты говоришь?

— О злоупотреблении властью, — прошептал Хант. Он закинул голову, взглянул на рябоватую луну, потом перевел взгляд на Дороти-Энн и горько улыбнулся. — Ты даже представить не сможешь власть средств массовой информации. Наша немытая публика не всегда была такой сообразительной, как сейчас. В былые времена, люди были куда более доверчивыми. Тогда написанное в газете и произнесенное по телевидению воспринималось как Евангелие, и никто не задавал никаких вопросов. И разумеется, мы не слишком себя сдерживали. Зачем, если это приносит прибыль?

— Ты все время говоришь мы, нам, нами, — заметила Дороти-Энн. — Ты же не можешь нести ответственность за дела своих предков!

— Не могу, но мне может быть стыдно.

Его дыхание стало прерывистым, а Дороти-Энн внимательно прислушивалась, словно врач.

— Ты не поверишь, на что способны мы, Уинслоу! Мы направляли законы и общественное мнение. Мы подкупали судей и целые полицейские департаменты. Поддерживали нечестных политиков, потому что они были у нас в кармане. Давили на жертв преступления, когда это нас устраивало, и готовили ложные обвинения, когда это было нам на руку. О, нам казалось, что закон — это мы. — Он покачал головой. — То, как мы манипулировали людьми, как пользовались их доверием во благо только себе, это просто преступно! — Восклицание Ханта показало, насколько он устал. Он откинулся назад и еще раз потер лицо. Потом спокойным голосом, медленно, Уинслоу продолжил свою обвинительную речь: — Возьмем, к примеру, начало века. Тогда некий конгрессмен весьма неподходяще насиловал детей, но очень удачно защищал наши интересы на Капитолийском холме. Или вот еще. Друг моего деда, алкоголик, замешанный в казнокрадстве. Несмотря на показания очевидцев, свидетельства под присягой нужных людей, таких как мы, помогли ему сбежать за тысячу миль. А на проверку фондов его так и не вызвали!

Дороти-Энн сидела, не шевелясь. Она понимала, какой гнев сжигает его. «Если бы только я могла облегчить эту ярость, — думала она. — Или сумела найти верные слова».

— Преступлениям, — с отвращением произнес Хант, — нет конца. Они бесчисленны. Взятки, клевета, разорение… Я бы мог продолжать часами. Нас ничто не могло остановить в нашем желании добиться еще большей власти. Но будучи экспертами в области создания того, чего нет, и замалчивания того, что есть, как ты думаешь, где мы проявили больше всего сноровки?

Дороти-Энн молчала.

— В придании блеска собственному имиджу, где же еще? — Он покачал головой. — О, да, как же ярко мы блистали! А как же иначе? Если учесть, какие старания мы приложили, всегда подавая себя при самом лучшем освещении. Мы трубили о своих добрых делах и печатали это, подавая, как новости! — Хант снова горько рассмеялся. — Мы вдруг стали филантропами. Патронаж музеев и благотворительных фондов. Мы преподносили себя в качестве самозванных защитников угнетенных. Мы — голос простого человека. А ведь именно мы и были его заклятыми врагами!

Дороти-Энн поморщилась от его едкой насмешливости. Она ощущала его боль, как свою собственную, как ноющую рану, как будто кто-то вонзил в нее нож. Она чувствовала его ярость и негодование.

— Начиная с моего прадеда, мой дед, мой покойный отец… и теперь моя мать… с самого начала мы, Уинслоу, были настоящими профи, когда речь шла о самосохранении. Но особенно искусными мы оказались в том, что сегодня называется «плести паутину». Задолго до того, как появился этот термин, мы уже стали истинными мастерами в этой области. Но ты знаешь, что это такое на самом деле?

Дороти-Энн покачала головой.

— Это когда ни один поступок не кажется неоправданным, — произнес он задумчиво. — Поправить законодательство так, как нам удобно, обманывать читателей или слушателей, даже навести лоск на нашу грязь, чтобы на публике мы благоухали как розы. Мы всегда делали чуть-чуть больше. Мы даже переписали историю своей семьи!

— Что ты имеешь в виду?

— Да ты сама знаешь, — ответил Хант. — Ложь. Искажение правды. Я познакомился с уже «санированной» семейной историей, переписанной, готовой к изданию версией. Меня никогда не посвящали в ужасные секреты. Я узнал правду только от бабки по отцовской линии. Когда старушка умирала, она рассказала мне обо всем. — Уинслоу покачал головой. — Представь только! Если бы не она, я бы так и жил во тьме, точно как несчастный Джон Дурень Публика.

И Хант снова замолчал. Во всей его позе чувствовалась глубокая печаль. Его мысли пребывали явно не здесь и не сейчас, а в далеком прошлом.

«У смертного одра его бабушки», — сообразила Дороти-Энн.

— Бабушка Уинслоу рассказала мне обо всем в надежде, что я стану другим, — напряженно продолжал он. — Она сказала, что не сможет умереть с миром, пока я не произнесу клятву.

— И ты поклялся.

— Да. Мне тогда было шестнадцать.

— И поэтому ты занялся политикой? Чтобы исполнить клятву и смыть грехи отцов?

— На самом деле я не собирался заниматься политикой, — признался Хант. — Эта идея принадлежит моей матери. — Он грустно улыбнулся. — Когда семья уже достигла богатства, положения в обществе и славы, я полагаю, остается единственная цель.

— Политика, — мягко подсказала Дороти-Энн.

— Высшее путешествие во власть, — кивнул Хант. — Ты бы видела мою мать, когда я согласился. Но даже она бы так не радовалась, если бы знала мои мотивы.

— Под мотивами, как я понимаю, ты подразумеваешь клятву.

— Да, Дороти-Энн. Мою клятву. С самого начала у меня был свой собственный план. Разумеется, я догадывался, что одно хорошее яблоко не сможет заменить целую тонну испорченных. Но я все-таки хотел внести кое-какие различия, пусть и незначительные.

— А когда твоя мать обнаружила, что ты сам по себе? Что ты работаешь в интересах избирателей, а не в интересах семьи? Как она на это прореагировала?

Хант коротко хохотнул.

— Как ты и ожидаешь. Хотел бы, чтобы ты это видела. Она была вне себя от ярости. Правда, все это длилось не более пяти секунд. Верная себе, она сразу решила использовать мою непредвзятость себе на пользу. Ты должна понять. У моей матери нюх на такие вещи. Так прямо и видишь, что у нее перед глазами маячит Белый дом. — Хант улыбнулся своей слушательнице короткой печальной улыбкой. — Но вернемся назад. Существовал еще один семейный секрет, которым бабушка Уинслоу со мной не поделилась. Сначала я решил, что она специально от меня все скрыла. Но позже я понял, что ошибался. Бабушка только подозревала правду, но доказать ничего не могла. Если бы у нее были доказательства, я уверен, она бы мне все сказала.

— Что сказала?

Хант уставился на усыпанный звездами горизонт, потом повернулся и покачал головой. На мгновение он закрыл глаза. Его дыхание вырывалось со стоном. Наконец Хант снова взглянул на Дороти-Энн.

— Ты помнишь, что я тебе говорил? Что я рос единственным ребенком?

— Да, — кивнула Дороти-Энн. — Тебе отчаянно хотелось иметь брата или сестру.

— И как хотелось. Я бы все отдал за это. Все, что угодно! Я надеялся, я молился, я давал Господу странные обещания, только бы Он ответил на мои молитвы. — Уинслоу еще раз покачал головой. — Разумеется, ответа не последовало. И со временем я с этим смирился. И перестал молиться.

— Я понимаю, что ты чувствовал, — негромко добавила Дороти-Энн. — У нас намного больше общего, чем ты можешь представить.

— Значит, ты понимаешь.

Дороти-Энн кивнула:

— Куда лучше, чем ты думаешь. Мое детство было похожим на твое. Но продолжай, заканчивай свою историю.

С глубоким вздохом Хант произнес:

— Через пять лет после смерти бабушки, умер мой отец. Это случилось в июне. Всего за неделю до его смерти мне исполнился двадцать один год. Летом в Стэнфорде нет занятий. Обычно я путешествовал, слонялся по Европе, Латинской Америке или Дальнему Востоку. Но раз моя мать осталась одна, это лето я проводил в «Каскадах».

— Где ты чувствовал себя как никогда одиноким, — понимающе добавила Дороти-Энн.

— Это еще мягко сказано. Ну, как бы там ни было, седьмого августа — этот день мне не забыть никогда, пока я жив — я сидел в кабинете отца и разбирал бумаги. По воле случая, как раз в это время зазвонил телефон. Не обычный телефон, а личная линия моего отца. У него не было отводных трубок, и никому в доме не разрешалось к нему прикасаться. Но у нас как-то вылетело из головы, что его следовало бы отключить.

Голос Ханта вдруг резко прервался, и наступила тишина. Дороти-Энн заметила, как глаза ее собеседника влажно блеснули в свете луны, и одинокая слеза покатилась по щеке Ханта.

Она снова нашла его руку. На этот раз Хант не убрал ее, а крепко обхватил ее пальцы. Они посидели молча несколько долгих минут.

— Прошу прощения, — глухо прозвучал голос Ханта. — Обычно я не позволяю себе так распускаться.

— Если ты не скрываешь своих чувств, в этом нет никакого преступления. — Дороти-Энн легко пожала его руку. — И ты не обязан мне об этом рассказывать.

— Нет, я хочу, чтобы ты узнала. Это… важно для меня.

Молодая женщина кивнула. Она ждала продолжения.

— Разумеется, я снял трубку. Скорее по привычке, чем из любопытства. Звонил мужчина. Он попросил к телефону мистера Уинслоу. Я автоматически ответил: «Я слушаю». Видишь ли, я совершенно забыл, что это личная линия моего отца.

Звонивший назвал себя. «Говорит доктор Захеди», — представился он. Это имя мне ничего не говорило. Да и с чего бы? Я никогда в жизни не встречался ни с каким доктором Захеди. Так как я молчал, мужчина добавил: «Из „Пэсифик Акрз” в Пеббл-Бич».

Я не знал, что ответить, и отделался обычным: «Да, доктор Захеди. Чем я могу вам помочь?»

Его голос звучал очень вежливо, он явно чувствовал себя неудобно. «Мне очень неловко беспокоить вас подобными пустяками, мистер Уинслоу. Но вы не раз просили меня связываться только с вами, когда речь идет о вашем сыне».

Естественно, я решил, что этот человек говорит обо мне! И также стало очевидно, что доктор Захеди не знает о смерти отца и полагает, что разговаривает именно с ним. Видишь ли, наши с отцом голоса были очень похожи. По телефону люди часто нас путали.

Должен признать, что меня разобрало любопытство. Мне отчаянно захотелось узнать, что же такого неизвестный мне доктор Захеди собирался рассказать моему отцу обо мне. Так что я не стал поправлять его.

Мужчина явно чувствовал себя неловко. «Мы не получили от вас чек ни в июле, ни в августе. Не подумайте, мистер Уинслоу, что мы торопим вас с оплатой. Мы знаем, что вы никогда не опаздываете с этим».

Я издал какие-то нечленораздельные звуки.

«Я просто позвонил узнать, всем ли вы довольны, — продолжал мой собеседник. — И если вас что-то не устраивает, то можем ли мы это как-то исправить, или вы собираетесь перевести Вудроу в другое учреждение».

И только тут до меня дошло! Доктор Захеди говорит не обо мне! Но он говорит о сыне моего отца и называет его Вудроу! У моего отца есть сын, а я даже не подозревал о его существовании.

Мне показалось, что у меня остановилось сердце. Во всяком случае, мне кажется, что именно так я себя и почувствовал в тот момент.

Каким-то образом, я смог выдавить из себя несколько слов: «Вы говорите… о моем сыне Вудроу?» Я должен был выяснить это.

Доктор Захеди очевидно решил, что меня что-то отвлекло, так как он начал извиняться: «Если я звоню не вовремя, мистер Уинслоу…»

«Нет, нет, доктор Захеди, — заверил я его. — Вы меня нисколько не отвлекаете. Честно говоря, я собирался сам заехать сегодня после обеда, привезти вам чек и навестить Вудроу». Доктор Захеди заметил, что это очень мило с моей стороны, поблагодарил и повесил трубку.

— Господи, какой ужас! — прошептала Дороти-Энн. У нее по спине пробежал холодок. — Выяснить такое и таким образом! О, Хант…

— Нет нужды говорить, что все мои чувства пришли в смятение. Я не знал, прыгать ли мне от радости, заплакать ли от горя или заорать от ярости. Но ждать я не мог. Я немедленно сел в машину и поехал по побережью в сторону Кармела.

Оказавшись там, я стал расспрашивать дорогу. Несмотря на свое название, «Пэсифик Акрз» располагался не на берегу океана, а несколько в глубине побережья. Подобно многим заведениям такого рода, клиника занимала старинный особняк, расположившийся на огромной территории. Высокие каменные стены окружали его со всех сторон. Я думаю, что ты себе представила это.

— О, да, — прошептала Дороти-Энн, — боюсь, что очень хорошо представила.

— Мне пришлось показать права привратнику. Тот сверился со списком. Какая ирония, не правда ли? Если бы я не носил то же имя, что и отец, я бы так легко туда не попал.

Но я отвлекся. Оказавшись на территории, я поставил машину на стоянке для посетителей. Моя оказалась единственной. Судя по всему, родственники не слишком часто посещают пациентов «Пэсифик Акрз».

И разумеется, я сразу догадался, что это за место. Мусорная куча для неудачных отпрысков богатых и знаменитых. Местечко, где можно спрятать семейный позор — сумасшедшую тетю, больного ребенка, психически неуравновешенного брата, дедушку или бабушку в маразме, жертву несчастного случая, превратившуюся в овощ. За всеми просто замечательно ухаживают! Никто ни в чем не нуждается! Очень пристойно удалены с глаз долой, и, следовательно, предполагается, что и из сердца вон!

Дороти-Энн вздрогнула.

— Это звучит так… жестоко. Такая ненужная жестокость.

— Именно жестокость, — мрачно согласился Хант. — Это еще более жестоко и ужасно, чем ты можешь себе представить. Сначала мне безумно захотелось прыгнуть в машину и рвануть прочь оттуда. Но я не мог. Я должен был повидать брата. Я понимал, что не успокоюсь, пока не узнаю всей правды.

— И ты ее узнал.

— Лучше бы мне ее не знать. — Хант покачал головой, глубоко вздохнул и медленно выдохнул. — Доктор Захеди встретил меня у входа. Стоило ему меня увидеть, как он явно был потрясен. Понять не могу почему, но врач выглядел так, что ему немедленно хотелось довериться. Я рассказал ему, что мой отец умер, а так как я уже совершеннолетний, теперь я глава семьи.

— Так и было?

— Нет. Главой семьи была моя мать, но доктор Захеди не мог этого знать.

Но продолжу. Санитар провел меня наверх, потом вдоль по коридору, в который выходили двери маленьких отдельных спален. Все двери были открыты, чтобы персонал мог присматривать за… Мне все время хочется сказать заключенными, но это слово не подходит. Не могу я их назвать и больными, потому что это предполагает, что их состояние может улучшиться. Персонал называет их контингентом, но и это подразумевает некоторую свободу выбора с их стороны. А это не так. Все они жертвы обстоятельств, будь то несчастный случай, родовая травма, болезнь или генетические нарушения.

Меня привели в комнату 211. И там я нашел… там я обнаружил… Вудроу. Да. Моего младшего брата. Всего на год моложе меня. Почти день в день.

— О, Хант! — только и смогла прошептать Дороти-Энн.

Она взяла его за руку, обняла другой рукой и прижала к себе, пытаясь разделить его ношу. Луна поднялась еще выше. Ночь стала холодной.

Наконец Хант продолжил свой рассказ, изливая душу. Его голос дрожал и звучал как-то иначе.

— Доктор Захеди проследил за тем, чтобы Вудроу приготовили к моему посещению. Его только что выкупали, переодели в чистое, причесали. Как будто косметические мелочи могли что-то изменить!

Дороти-Энн не смогла совладать с собой. Ее голос дрожал:

— А как прошла ваша встреча?

— Для меня, ужасно. Что касается Вуди, — он пожал плечами, — то я мог вообще не приходить. Когда я вошел в комнату, брат сидел за своим столом лицом к окну. Все его внимание занимала головоломка-мозаика. Я сел рядом с ним на кровать, но он… — голос Ханта прервался, — …он не обратил на меня никакого внимания. Абсолютно.

— Значит, он…

— Да, у него аутизм, — Уинслоу кивнул и вздохнул. — Да. Но я сразу же понял, что так потрясло доктора Захеди. Наше физическое сходство. Мы с Вуди…

Хант повернулся к Дороти-Энн и заглянул ей в глаза.

— Мы с ним похожи как близнецы! — хрипло выдохнул он. — Мы почти зеркальное отображение друг друга, если не считать…

— Если не считать его болезни, — мягко закончила за него Дороти-Энн.

— Да. Его лицо лишено всякого выражения. Никаких эмоций. Он оставался безучастным… Но очень спокойным. Я заговорил с ним, Вуди мне не ответил. Но стоило мне его коснуться… — Дороти-Энн слушала молча, ее сердце болезненно сжалось, — брат дернулся и отпрянул! Он просто меня не заметил.

Как мать троих энергичных — иногда слишком энергичных — детишек, Дороти-Энн даже представить себе не могла ту эмоциональную холодность, о которой говорил Хант. Она с ужасом осознала, каким несчастьем могут закончиться зачатие, беременность и роды.

Но ни на что не реагирующий ребенок, подобный Вудроу?

Это оставалось за гранью ее понимания.

«Дети должны быть очень подвижными и живыми, — думала Дороти-Энн. — С этой минуты я буду наслаждаться каждым их криком, возней и смехом. — Она про себя благословила свой неугомонный выводок. — Когда в следующий раз Лиз, Фред и Зак снова начнут буянить, я буду это только приветствовать. Никогда больше я не смогу относиться к их здоровью, как к чему-то само собой разумеющемуся». Здоровые дети. Какие простые короткие слова.

А ведь это самый большой дар.

— Ты спросила, почему Уитморы так задели меня за живое, — спокойно произнес Хант. — Теперь ты знаешь.

— Потому что они никуда не отдали Кевина, — негромко ответила Дороти-Энн.

— Черт побери, да! Они этого не сделали! Они изо всех сил стараются создать для него нормальную жизнь! Им плевать, что Кевин не фотогеничен! Они его не стыдятся! Они любят его, хотя он отнюдь не воплощение совершенства. Их даже не волнует, что их сын никогда не сможет отплатить им той же любовью! — голос Ханта сорвался. — Их любовь не ставит никаких условий.

— А это так непохоже на любовь твоих родителей, — заметила Дороти-Энн.

Хант кивнул:

— Совершенно верно. Они родили Вуди… И просто вычеркнули его из нашей жизни. Как будто его никогда не было. А для меня это не так. Вот такими людьми оказались мои родители. Если бы не смерть моего отца и не этот телефонный звонок, на который я ответил… — Хант покачал головой, его пальцы вцепились в колени. От гнева он дышал тяжело, часто, прерывисто. — Поступок моих родителей — современный вариант поведения древних греков. Только вместо того, чтобы оставить Вуди на склоне холма на растерзание волкам, они просто заперли его на всю жизнь.

— Это отдает таким… хладнокровием!

— Я полагаю, они решили, что поступают совершенно правильно. «Его лучше убрать с дороги». Ты же знаешь, как порой рассуждают.

— Да, — ответила Дороти-Энн. — Но это не значит, что я с этим согласна.

— Я догадываюсь, что самое удивительное в том, что они не бросили Вуди. Я хочу сказать, ну разве они не гуманисты? Какая удивительная доброта с их стороны!

Хант замолчал и уставился в океан. Черты его лица обострились, стали суровыми. Он не мог простить. А лунный свет лишь подчеркнул непримиримость его выражения. Отвращение горело в его взгляде.

Дороти-Энн ждала, остро ощущая его переживания. Если он решит продолжать, она с радостью станет слушать. Если захочет на этом остановиться, ее это тоже устроит. Увы, из-за пережитых ею совсем недавно потерь, она теперь эксперт, пусть и не по своей воле, в том, что касается потери, страдания, боли. Она отлично понимала, насколько тяжело Ханту.

Не так легко рассказывать о страданиях, таившихся под спудом всю жизнь.

Это чертовски тяжело! Особенно тогда, когда нас учили держать свои чувства при себе и не показывать свою боль.

Хант откашлялся и продолжил:

— Прости меня за все. Я не хотел вываливать все это на тебя.

— Тебе не за что извиняться, — ответила Дороти-Энн. — И ты в праве сердиться. — Потом ее голос зазвучал мягче. — А что с Вуди теперь?

— Он по-прежнему в «Пэсифик Акрз». Тогда, в тот день, я был преисполнен решимости взять его домой и оставить там насовсем. Но это только доказывало, насколько наивным я оказался. — Он вздохнул и покачал головой, словно удивляясь собственной глупости.

Дороти-Энн вопросительно взглянула на него:

— А что же заставило тебя изменить свое мнение?

— Доктор Захеди. Он сел со мной рядом и кратко рассказал мне об аутизме. Чего мне следует ждать, а чего нет. Он убедил меня, что Вуди лучше остаться в клинике. В любом случае, я не мог предоставить ему лучшего дома. Я как раз собирался сам покинуть родное гнездо.

— А твоя мать? — спросила Дороти-Энн. — Она бы не стала его держать?

— Мама даже не желала говорить о Вуди, не то чтобы принять его в доме. Что касается ее, то у нее никогда не было второго ребенка.

— Какой ужас!

— Правда? Это как раз и доказывает, что не обязательно быть аутистом, чтобы оставаться эмоционально ущербным!

— Так она даже не навещала его?

— Навещать, его? — Хант безжалостно хмыкнул. — Она ни разу его не видела. Ни разу! — подчеркнул он. — Что там говорить о древнем как мир материнском инстинкте?

— Но ведь ты регулярно навещаешь Вуди, правда?

— Как правило, мне удается бывать там раз в неделю. — Он втянул щеки, потом потряс головой, словно пытаясь согнать назойливое насекомое. Его волосы взметнулись в стороны. — Не правда ли, какая святость с моей стороны? — ядовито поинтересовался он. — Да что там, если я не буду осторожным, меня скоро канонизируют!

Дороти-Энн проигнорировала его сарказм, направленный против себя самого. Ее глаза устремились в ночное небо, полное сверкающих созвездий. Ярко сиял Марс, а в хвосте Девы переливался Поррима. Весь небосвод казался россыпью изысканных бриллиантов на темно-синем бархатном платье ночи.

— У Вуди есть улучшение? — спросила она. — Или никакого?

Хант покачал головой.

— Боюсь, что нет. Все эти годы он так меня и не признает. Это самое худшее в аутизме. Оставаться все время закрытым в своей раковине.

Дороти-Энн задумчиво кивнула.

— Другими словами, он живет в своем собственном мире.

— А мы, все остальные, просто не существуем. Точка.

— Так что до него невозможно достучаться.

— Нет. Но удивительно, что он реагирует только на одно. На головоломки-мозаики.

Дороти-Энн нахмурилась:

— Разве это не странно?

— Еще более странно то, что он отлично с ними справляется. Каждый раз я привожу ему несколько новых. Ты бы его видела. За час он складывает мозаику из тысячи фрагментов.

— За час? Господь милосердный! Он, должно быть, невероятно умный!

— Именно на этом уровне, да, — кивнул Хант. — Но только в этом. А все остальное, в том числе и эмоции, реакция на окружающий мир, остается безнадежным.

— Поэтому у тебя нет своих детей? Потому что ты боишься, что им может передаться по наследству эта болезнь?

— Нет, — отозвался Хант. — Я хотел детей, ты даже не можешь представить, как сильно. Только Глория никак не беременела. Хотя я проявлял достаточно усердия.

Если бы слова не прозвучали так горько, этот звук можно было бы принять за смешок.

— Каким же я был дураком, — продолжал он. — Я пытался. Пытался. Я стал похож на распроклятого вечноготового кролика, так я старался.

— Ты хочешь сказать, — осторожно вмешалась Дороти-Энн, — что твоя жена не могла зачать?

— He-а. Дело не в том, что она не могла зачать. — Хант снова покачала головой. — Глория не хотела.

Дороти-Энн не могла произнести ни слова. Ей казалось, что Уинслоу унесся мыслями далеко назад, оказавшись за тысячу миль от нее, в кошмарном прошлом, похожем на ад.

— Как-то раз, пару лет назад, случилось так, — заговорил Хант, — что я ударился ногой о ножку кровати. Ванная комната Глории была ближе моей, поэтому туда я и отправился за пластырем. Угадай, что я нашел в ее шкафчике с лекарствами?

Дороти-Энн сидела не шевелясь.

— Мне кажется, я догадываюсь, что там было.

— Ага, — с горечью сказал Хант. — Противозачаточные таблетки. Все эти годы, когда я так хотел ребенка, она пила противозачаточные таблетки!

— Тебе, очевидно, было очень плохо, — заметила Дороти-Энн.

— Да, — признался Уинслоу. — Но знаешь, что ударило меня больнее всего?

— Кроме того, что ты почувствовал себя преданным?

— Да, кроме этого. — Хант вдохнул, потом медленно выдохнул носом. — Моя собственная глупость, — признался он. — Ты считаешь, что мне следовало догадаться раньше, так? Но нет. Я оказался таким доверчивым, что правда должна была стукнуть меня по башке. И даже тогда я не поверил.

— Может быть, ты подозревал это, но тал сомнения прочь?

Хант нахмурился, подумал минуту, потом кивнул:

— Может быть, и так.

— Она по-прежнему принимает таблетки?

Хант пожал плечами:

— Черт меня побери, если я в курсе. Да мне и плевать.

— Но тебе же было не все равно, — сказала Дороти-Энн. — В то время.

— Верно, — согласился Хант. — Но только до того, как я нашел таблетки. Это все решило.

— Но разве ты не пытался все наладить?

— Нет. Я не смог простить ее. И до сих пор не могу. Глория знала, как важны для меня дети. — Он поднял кулак и с силой опустил его на бедро. — Черт побери, она знала! — прошептал Уинслоу.

Дороти-Энн вопросительно посмотрела на него.

— Но ты по-прежнему женат, — заметила она.

Хант отрешенно махнул рукой.

— Отличная шутка. Мы поделили дом. У нас как в Корее. — Он негромко рассмеялся. — У нас даже есть демилитаризованная зона!

Дороти-Энн моргнула от горьких слов, потом склонила голову на бок, как птичка, и спросила:

— Но когда дела настолько плохи, есть способ помочь. Можно развестись, например.

Хант медленно повернул к ней голову и стал рассматривать, словно мутанта, как будто ничего подобного никогда не видел.

— Развод? — В его голосе было столько сарказма. — Разве ты не слышала? Уинслоу никогда не разводятся. Мы живем вместе с нашими несчастьями.

Дороти-Энн покачала головой.

— Мне как-то трудно представить тебя в таком полном антагонизма союзе. Во всяком случае, до конца твоих дней.

— Мне это тоже сложно. Рано или поздно мы разведемся. Я это знаю. Проблема в том, что момент всегда оказывается неподходящим.

— Развод никогда не происходит вовремя.

— Прямое попадание, — грустно улыбнулся Хант.

Они посидели молча, наблюдая, как луна карабкается вверх по небосводу. Она напоминала гигантский круг сыра Горгонзола. Где-то в темноте что-то взорвало поверхность воды. Еще один всплеск, и все стихло.

Через некоторое время Дороти-Энн прервала молчание:

— Тебя явно что-то удерживает в браке.

Уинслоу кивнул.

— Честно говоря, два момента. Во-первых, существует добрачное соглашение. Если я подам на развод, Глория получит огромную компенсацию. Она станет очень богатой. Но если инициатором разрыва выступит она, то получит гроши. Правда, это все относительно.

— Но разве на Калифорнию не распространяются законы о совместном владении?

— Это ей не слишком поможет. Мои собственные средства достаточно скромны. Всем владеет и почти все, контролирует моя мать. Пока жива старшая миссис Уинслоу, Глории придется сражаться с ней. — Голос Ханта звучал ровно, почти удивленно. — Да, это был бы интересный матч.

— Но ты сказал, что причин у тебя две, — напомнила Дороти-Энн.

— Что? Ах, да. Существуют еще менеджеры моей избирательной кампании. Слово «развод» не прозвучит музыкой для их ушей. Я думаю, ты это хорошо представляешь.

— Ты упомянул о них во множественном числе. Сколько же у тебя менеджеров?

— Их двое, но считаться по-настоящему приходится только с одним. Алтеей Неверленд Уинслоу.

— Твоя мать!

— Совершенно верно. Развод не входит в ее политическую стратегию. — Лицо Ханта снова стало хмурым, словно он рассматривал что-то вдали. Но что он видел? Конечно же не луну и рассыпавшиеся по небу яркие сияющие созвездия. И не горизонт, где небо плавно сливалось с океаном… Нет, он видел нечто более далекое — коридоры власти, к которым его готовили с самого рождения. Уинслоу состроил гримасу. — Моя мать, — продолжал он, — преисполнена решимости увидеть представителя семьи Уинслоу в Белом доме.

— Но какое отношение имеет развод к президентскому креслу? Я хочу сказать, посмотри на Боба Доула. Он был разведен. Но это не помешало ему бороться за этот пост.

— Но ведь он и не победил, верно? — Губы Ханта скривились в усмешке.

— Но Рональд Рейган развелся с Джейн Уаймен, а потом женился на Нэнси. Это ему никак не повредило.

— Правильно, — согласился Хант, — но причина номер один все же остается.

— Деньги, — подсказала Дороти-Энн.

Хант кивнул.

— Нет никаких шансов, что моя мать станет сидеть сложа руки и смотреть, как Глория уходит, урвав кусок семейного состояния.

— Я было подумала, что твоя мать желает тебе только добра. Я уверена, что она понимает, насколько неудачен твой брак!

— Мама знает, что дела идут плохо. Она только не представляет, до какой степени плохо.

— Понимаю. Следовательно, она не в курсе, что твоя жена пьет противозачаточные таблетки?

Хант отрицательно мотнул головой.

— О каких-то моментах моей личной жизни я не распространяюсь. Мать знает то, что я ей говорю… Или что ей удается выяснить самой, — Хант негромко иронично усмехнулся, — а выяснить ей удается предостаточно. Она прекрасно знает, что мы с Глорией живем раздельно. Вряд ли это секрет. И пьянство моей жены — тоже не тайна. Глория об этом позаботилась. Но мама отказывается понять, насколько непоправимо нынешнее положение.

Хант помолчал и посмотрел на Дороти-Энн отсутствующим взглядом, как будто унесся далеко-далеко. Но на этот раз он очень быстро вернулся к ней.

— Если меня послушать, — снова заговорил он, — то у тебя, вероятно, создалось впечатление, что я человек слабый, трусливый, склонный к приступам жалости к себе, и полностью под пятой у своей матери.

— Вовсе нет, — ответила Дороти-Энн как можно мягче. — Я все понимаю.

Она и вправду понимала его.

Он говорит со мной о таких важных вещах. Не о том цвете, который он любит, и не о вине, которое предпочитает. Он раскрыл мне свою душу и показал свои уязвимые места.

Молодая женщина понимала, что Ханту потребовалось немало мужества и почувствовала себя польщенной его доверием.

А Уинслоу продолжал:

— Все дело в том, что я всеми способами стараюсь избежать конфронтации. Особенно дома. Я терпеть не могу неприятные сцены.

Дороти-Энн не смогла сдержать улыбки. Как будто кто-нибудь это любит.

— Вряд ли ты одинок в этом, — негромко ответила она.

Но Хант словно не слышал ее.

— Странно, не правда ли? — прошептал он, почти про себя. — В жизни никогда ничего не происходит так, как мы ожидаем… или как нам хочется. Только представь! Ведь было время, когда я искренне верил, как последний дурак, что счастье может никогда не кончиться! — Тень опустилась на его лицо. — Что ж, мой брак развеял эти иллюзии. Глория совершенно отбила у меня желание общаться с женщинами… И я боюсь, что это навсегда. — Его глаза оторвались от Дороти-Энн, и он снова стал смотреть вдаль, как будто вглядывался в прошлое. — Два года, — произнес он, словно удивляясь собственным словам, — два года прошло с тех пор, как мы с Глорией были близки.

— Два года могут показаться вечностью, — заметила Дороти-Энн.

Его губы изогнула кривая, горькая усмешка.

— Да, может быть и так. Но позволь мне сказать тебе, что это было на самом деле. Меня… это… абсолютно… не волновало! — Его глаза широко раскрылись. — Ведь это совершенно невероятно, правда? До сегодняшнего дня я просто не задумывался об этом!

— И все это время в твоей жизни никого не было? — спокойно спросила Дороти-Энн. — Никакой близкой женщины?

Хант помотал головой.

— Ни единой. И не потому, что мне не представлялась такая возможность. У меня просто не возникало никакого интереса. Мне кажется, когда умирает любовь, она умирает не одна. Почему бы и сексу не умереть вместе с ней? — Хант с минуту посидел молча, потом повернулся и вопросительно посмотрел на Дороти-Энн. Его голос звучал очень нежно: — Ведь ты понимаешь меня, правда?

— Да, — кивнула Дороти-Энн.

Она медленно разжала пальцы, выпустила его руку, сняла руку с его плеча и чуть отодвинулась, словно желая рассмотреть его профиль с некоторого расстояния.

— Так что в течение двух лет я хранил обет безбрачия, словно монах, — рассказывал Хант. — Ты можешь в это поверить? — Он коротко, насмешливо хмыкнул. — Черт побери, я воздерживался куда ретивее многих монахов!

Маленькая серебристая рыбка высоко подпрыгнула над водой, перевернулась в воздухе, словно гимнаст, и нырнула обратно. Хант пристально смотрел на рябь волн с бликами луны, как будто расходящиеся по воде сверкающие круги скрывали ответ на какой-то жизненно важный вопрос.

— Ты можешь представить, — медленно проговорил он, — что я, возможно, оставался женатым намеренно? Потому что жена, пусть и чисто номинальная, будет держать других женщин на расстоянии?

— Это звучит очень цинично.

Хант негромко рассмеялся.

— А почему бы и нет. Я и есть циник. Я само воплощение цинизма.

— Так вот что она сделала с тобой, Хант? Высосала из твоей жизни всю радость и надежду?

— Нет. Винить следует только меня. — Хант резко нагнулся вперед, вцепился руками в колени. — Я сам допустил это. Разумеется, я не стал бы сохранять этот брак, если бы мог представить, что в будущем меня ждет хоть намек на счастье. Но я превратился в заезженную клячу, ты ведь понимаешь. Я был уверен, что любовь, даже сама мысль о любовной связи, это просто романтическая чепуха.

— О, Хант! — прошептала Дороти-Энн. — Если бы ты только знал! Могу заверить тебя. Любовь, от которой ты так робко отрекся, действительно существует. Я знаю, потому что нашла ее. Да. Фредди и я… О, любовь просто переполняла нас! И она становилась все сильнее с каждым прожитым днем, с появлением на свет каждого ребенка, с каждым прожитым годом! Невозможно описать всю радость этого высшего дара. А потом… вдруг… этой зимой…

Ее голос сорвался и смолк. Казалось, ночь поглотила звук, когда Дороти-Энн прижала ладонь к лицу. Она не могла продолжать. Боль скрутила ее. Она потеряла мужа так недавно. Ее раны были еще слишком свежи.

— Если бы мне прожить только один день так, как ты говоришь! — с тоской прошептал Хант. — Как бы это было прекрасно!

— Не сходи с ума! — прошипела Дороти-Энн. — Никогда не проси ни о чем подобном!

— Почему же, ради всего святого?

Она судорожно отдернула пальцы от лица и обхватила себя обеими руками. Какое-то время она раскачивалась взад и вперед, взад и вперед, согнувшись пополам от пронзившей ее судороги.

— Потому, — хрипло выдохнула она, — что когда любовь настолько сильна, и один из любящих умирает, твоя душа превращается в пепел, ссыхается. Ты испытываешь неутолимый душевный голод! — Она помолчала, а потом добавила: — Можно умереть от разбитого сердца. Теперь я в этом уверена. Я могла бы просто исчезнуть… Но у меня дети.

— Говорят, жизнь продолжается.

— Много чего говорят. «Все пройдет… Это лишь мгновение жизни…» Но дело все в том, что остается пустота. — Дороти-Энн вздохнула, выпрямилась, ее руки взметнулись в воздухе, словно она пыталась поймать ускользающие призраки. — Прости меня, — произнесла она, — я не хотела плакаться тебе в жилетку.

— Эй, ты имеешь на это право.

— Да, я просто кладезь веселья, — фыркнула Дороти-Энн. — Неиссякаемый фонтан смеха, точно?

Хант пристально смотрел на нее. Его голос прозвучал напряженно, чуть слышно:

— Мне не нужен фонтан смеха. Проклятие, я вообще ничего не искал! Я уже говорил тебе. Я отрекся от женщин. И тут… появилась ты. Сначала в Сан-Франциско. Потом в Хуатуско.

Дороти-Энн осуждающе нахмурилась. На лице появилось настороженное выражение, а пульс вдруг зачастил как бешеный.

— Это заставило меня многое переосмыслить, — задумчиво произнес Хант. — А что если это судьба? Может быть, нам суждено было встретиться? Простое совпадение кажется слишком тривиальным объяснением.

— Прошу тебя, Хант, — взмолилась Дороти-Энн. — Не говори так!

— Но именно так я чувствую! — настаивал он.

Она потянулась было к его губам, желая заставить его замолчать, но ее гибкие руки, словно по собственному желанию, снова упали на колени, пальцы нервно переплелись. В ушах у нее гудело. Воздух наполнился электрическими разрядами и, казалось, вот-вот начнет искрить и потрескивать. Дороти-Энн вдруг осознала, как волна жара нарастает между ними.

— Если бы мы только встретились много лет назад! — воскликнул Уинслоу. — Подумай только! Ведь все могло быть иначе.

«Согласна, все было бы иначе, — подумала молодая женщина. — Фредди никогда бы не появился в моей жизни. И никогда бы не увидели свет Лиз, Фредди и Зак, наши сокровища».

Жизнь без детей невыносима. Невозможна. Такую жизнь не стоит жить.

«Хант ошибается, — поняла она. — Ничто не могло сложиться иначе. Я бы этого не хотела».

— Порой все складывается так, как должно было сложиться, — прошептала она. — Очевидно, нам не суждено было встретиться раньше.

— Раньше, нет, — согласился Хант. — Но сейчас… — Его глаза вспыхнули от возбуждения, а с губ потоком хлынули страстные слова: — Разве ты не понимаешь, Дороти-Энн? Судьба предоставляет нам обоим еще один шанс! Мы можем быть вместе! Да. К черту деньги! Я немедленно начну дело о разводе…

Он как-то внезапно замолчал. Его словно удивили собственные слова. Потом, одним гибким движением, он придвинулся к Дороти-Энн. И в следующее мгновение женщина понимала только одно. Она в его теплых, мощных руках, он прижимает ее к себе, но очень нежно, как будто прикасается к невероятно хрупкому сокровищу.

Дороти-Энн почувствовала, что дрожит, и вдруг…

И вдруг она ощутила совершенно невероятное чувство радости, как будто больше ничто не удерживало ее на земле, и она взмывает все выше и выше!

Дороти-Энн вцепилась в его руки, движимая желанием оторвать их от себя, а вместо этого лишь теснее прижалась к Ханту.

— Дороти-Энн! — его шепот дуновением воздуха коснулся ее уха. — Моя любовь. Мое спасение. Мой второй шанс.

— Хант, не надо! — пробормотала она.

— Шшш…

Женщина подняла к нему лицо. Ее глаза казались огромными на тонком личике. Они сияли. Дороти-Энн быстро оглядывалась вокруг, словно человек, спящий с открытыми глазами, или беглец, ищущий укрытие.

Она говорила себе, что обязана быть сильной. Она не должна подчиниться мужчине.

Но это оказалось невозможным. Ее руки ослабели, она чувствовала себя парализованной.

Вступила в свои права какая-то магия, волшебная сила, с которой она не могла сражаться.

И губы Ханта прижались к ее губам. Все мысли о сопротивлении разлетелись, словно искры от костра. Пальцы Дороти-Энн вцепились в руки Ханта, притянули его еще ближе, и она страстно ответила на его поцелуй, с такой жаждой, словно умирающий без воды странник, прильнувший к свежему источнику.

Послышался шепот Ханта:

— А не спуститься ли нам вниз?

«Утром я об этом пожалею», — пронеслось в голове Дороти-Энн.

Но до утра еще так далеко. А пока перед ними бесконечная ночь.

— Да, — шепнула она, глядя ему в глаза. — Идем в каюту!

47

Его тело, ее тело.

В гостевой каюте стояла королевских размеров кровать, но и член Ханта, мечтательно думала Дороти-Энн, тоже определенно королевских размеров. О Боже, Боже! Да, совершенно определенно. Хант Уинслоу, решила она, по всем параметрам заслуживает твердую «десятку»…

Но эти мысли пришли позже. А пока она наслаждалась каждым мгновением их сумасшедшего плотского путешествия, полного открытий. И что это было за чудесное путешествие!

Они начали легко и непринужденно. Ласкали друг друга, изучая каждый миллиметр тела. Отблески золотистого света из кают-компании проникали к ним сквозь полуоткрытую дверь. Этого было вполне достаточно, чтобы познакомиться со всеми холмиками, впадинами, высокими горами и благоуханными изгибами. Зачем больше света, чтобы исследовать потаенные секреты отверстий, расселин, выпуклостей и пещер?

— Да. О, да-а-а… — блаженно выдохнула Дороти-Энн, когда Хант начал раздевать ее.

Она лежала на спине, наслаждаясь греховным ничегонеделанием, на клетчатом атласном покрывале и смотрела на него с выражением наивысшего блаженства. Ее грудь, удобно устроившаяся под свитером с V-образным вырезом, вздымалась и опускалась, в предвкушении, а она смотрела на Ханта с восхищенным опьянением. Мужчина, все еще полностью одетый, встал на колени рядом с ней.

— Ты такая красивая, — прошептал он.

Не торопясь, Хант развязал пояс ее хлопковых шорт со складками, его руки скользили по ее упругому шелковистому телу, поднимая чуть повыше свитер и обнажая ее мускулистый плоский живот.

— Ты такая, такая красивая… — бормотал он.

Не отводя от нее взгляда, Хант нагнул голову и поцеловал ее пупок, потом стал ласкать его нежными прикосновениями языка.

У Дороти-Энн по позвоночнику стремительно побежали электрические разряды, она задохнулась от наслаждения.

— О, Хант, — простонала она, извиваясь под его ласками.

Дороти-Энн закрыла глаза, чтобы полнее насладиться каждым мгновением физических ощущений. Она задрожала, когда пальцы Ханта подняли свитер еще выше, обнажая грудь, а его неутомимый язык оставлял влажный след на ее коже. Наконец — ей показалось, что прошла целая вечность, — он стянул с нее свитер и отбросил в сторону.

Груди Дороти-Энн оказались на свободе, полные, упругие, сладострастные, увенчанные темно-розовыми сосками.

Она услышала, как резко выдохнул Хант, и приоткрыла глаза. Он смотрел на нее, завороженный совершенством ее груди, изяществом тоненькой талии и симметричной округлостью бедер.

— Да это само совершенство, — хрипло сказал Уинслоу, любуясь тем, как ее красиво очерченные, твердые соски, похожие на розовые бутоны, не сдерживаемые больше тканью одежды, набухают и твердеют от возбуждения. — Да. Практически само совершенство со всех сторон.

Ноздри Дороти-Энн гневно раздулись.

— И что, черт возьми, — поинтересовалась она, приподнимаясь на локтях навстречу ему, — значит это твое «практически»?

— Это лишь для того, чтобы у тебя голова не пошла кругом от самомнения, — поддразнил ее Хант с обезоруживающей улыбкой. И мгновенно сократив между ними расстояние, прижался губами к ее губам.

«Вот так мне нравится куда больше!» — с ощущением счастья подумала Дороти-Энн, снова опускаясь на спину и отвечая на поцелуй.

Все началось с легкого покусывания и посасывания и превратилось в яростную схватку. Ощущение от его языка, казалось, не имеет ни начала, ни конца. Он прикасался к каждой точке ее рта, и все тело Дороти-Энн пело, словно натянутая струна. Совершенно парадоксально, но она ощущала, что вся горит, хотя ее тело покрылось гусиной кожей от наслаждения.

У нее кружилась голова.

«Неужели это возможно», — думала Дороти-Энн, ощущая знакомую влагу между бедер, чтобы обычный поцелуй мог породить такое удивительно глубокое и мощное возбуждение!

Но очевидно, это так. И так могло быть. И было.

Наконец их губы оторвались друг от друга. Она судорожно дышала, ее живот поднимался и опадал, когда она пыталась выровнять дыхание.

— Ого! — выдохнула молодая женщина. Ее широко раскрытые глаза наполнились удивлением.

— Ты еще ничего не видела! — улыбнулся Хант и двинулся к ногам кровати, чтобы закончить раздевать ее.

Она послушно лежала и только чуть приподнялась, когда он освобождал ее от шорт и крошечных трусиков телесного цвета. Они затрещали от электричества, когда Хант отбросил их прочь.

Дороти-Энн затаила дыхание. Она едва могла поверить, что желания завели ее так далеко. Нужно признать, что Хант, конечно, великолепный мужчина, но кто бы мог предсказать, что именно она — та, которая за всю жизнь знала только одного мужчину, своего покойного мужа — может вдруг почувствовать такое острое возбуждение, что ее так далеко унесет предвкушение страсти? Кто бы мог подумать, что она будет лежать вот так, нагая, словно Ева, и бесстыдная, как Иезавель, предлагая себя этому красивому мужчине и находя это совершенно естественным, великолепно бесстыдным и — да, именно так — необходимым, словно воздух?

«Только не я», — безрассудно решила Дороти-Энн, отметая в сторону все вопросы, прочь, как можно дальше, и погружаясь в ночь.

Теперь Хант раздевался сам. Она приподнялась немного, сосредоточенно разглядывая, как, скрестив руки, он поднимает свою рубашку-поло и стаскивает ее через голову.

Дороти-Энн не могла отвести от него глаз.

Его тело выглядело совершенным. Широкая грудь, припорошенная золотистой пылью волос. Плоский мускулистый живот. Едва проступающие ребра напоминают стиральную доску. И мощные, развитые бедра, как у атлета.

Иезавель в ней сияющими глазами рассматривала его физические достоинства, и она не сводила с него глаз, когда Хант расстегнул сначала пояс, потом молнию на белых коротких штанах и дал им упасть.

Она задохнулась, увидев гигантский фаллос, натянувший ткань плавок.

«Этого просто не может быть, — пронеслось у нее в голове, — это наверняка игра света…» Или она просто бредит. Хотя Дороти-Энн не смогла бы ответить, почему ее так поразил размер. В конце концов, ведь во всем остальном Хант был подлинным воплощением мужского начала.

Так почему бы пенису не соответствовать всему остальному?

Действительно, почему…

Затаив дыхание, Дороти-Энн не отводила от него глаз. Хант наклонился, его мускулы напряглись, он поднял одну ногу, затем другую, и освободился от плавок.

Обнаженный, он повернулся к ней, и ее глаза непроизвольно уставились на его член.

Казалось, он рвется ввысь из золотистых зарослей густых волос на лобке, темнее, чем вся кожа вокруг, не тронутая загаром, крупный, пропорциональный мошонке.

Нет, определенно, глаза ее не обманули. Фаллос был невероятно большой, расточительно чрезмерный и почти абсурдно твердый. На нем четким рельефом проступили вены.

Дороти-Энн почувствовала влагу между ног, а ее сердце стучало так бешено, что, казалось, стены каюты пульсируют вместе с этим оглушительным стуком.

— Люби меня! — отчаянно прошептала она. Ее широко раскрытые глаза увлажнились и смотрели умоляюще. — Вонзи его в меня! Не давай мне пощады!

— Не стоит так торопиться, — пробормотал Хант, в его взгляде светилось удивление. — Разве где-то пожар?

— Внутри меня! — выдохнула она.

— Что ж, в таком случае, — последовал торжественный ответ, — нам остается только выпустить пламя наружу, разве не так?

Он опустился на колени между ее раскинутых в стороны ног. Его великолепно наполненный, королевских размеров пенис тяжело лег ей на живот.

У нее не нашлось слов, когда его руки обхватили ее грудь, большие пальцы нежно ласкали набухшие соски.

Волны удовольствия побежали по всему ее телу. Дороти-Энн откинула голову на подушку, а с ее губ слетали стоны, похожие на мурлыкание большой дикой кошки.

Его губы сомкнулись вокруг соска, и она громко вскрикнула.

— Да, — тяжело выдохнула она, — да… да… — ее слова отмечали каждое движение его губ.

Он чуть сильнее сомкнул зубы, и ее тело дугой выгнулось под ним, сгорая от желания. Каждая ее клеточка просила большего, большего, БОЛЬШЕГО! И она повторяла только одно короткое «да», призывая его заполнить ее всю целиком, погрузить в нее этот великолепный член, лежащий, словно скала, на ее животе.

Но Хант оказался не из тех, кто торопится.

— Терпение, — шепнул он, не оставляя без внимания ее роскошные груди с торчащими сосками. Его свободная рука скользнула вниз, между их телами, прикасаясь к атласной коже на внутренней поверхности бедра. Его пальцы безошибочно нашли набухший, влажный клитор, то самое ядро, от которого волны жаркого удовольствия разливались по всему телу. Средний палец медленно скользнул по нему.

— Господи! — задохнулась Дороти-Энн.

Теперь она поднималась и опускалась на кровати в такт движению его пальца, на лице появилось сосредоточенное выражение. На ее светлой коже заблестели капельки пота, и по телу покатились волны неотвратимого оргазма, сотрясая его.

Хант еще несколько раз нажал пальцем.

— О, Господи! — воскликнула Дороти-Энн. — О, Господи, о, Господи, ох…

И только тогда он наконец подался назад, чтобы головка его члена оказалась как раз у ее щели.

— Да! — выдохнула женщина.

Казалось, в глазах Дороти-Энн вспыхнуло сумасшедшее пламя, ее пальцы вцепились в плечи Ханта, ногти вонзились в его плоть.

— Да! О, Хант, прошу тебя!

Он помедлил мгновение. Потом осторожно двинулся вперед, продлевая ее агонию, очень медленно вошел в нее и заполнил ее лоно.

На какое-то мгновение ей стало больно. У нее возникло ощущение, что в ней оказалось нечто другое, не его пенис, а что-то чужеродное и неживое. Это что-то оказалось больше, намного тверже обычного пениса и к тому же причинило боль и показалось чем-то чужим…

Потом Хант обхватил ее бедра и придвинулся ближе к ней еще на несколько миллиметров. И теперь они превратились в сиамских близнецов, соединенных в промежности. Потом медленно, очень-очень медленно он подался назад, стараясь не потерять контакта с ее набухшим клитором.

И у Дороти-Энн не осталось никаких сомнений. Пульсирующий гигант внутри нее не был ни чужим, ни неживым, он жил — жил!

О, и как! И какие ощущения он вызывал! Их просто невозможно описать. Он разжег огонь, грозивший поглотить их обоих.

В глазах Дороти-Энн появилось выражение восторга.

Это удовольствие или боль? Она не смогла бы сказать наверняка. Где кончается одно и начинается другое? И есть ли между ними разница?

Она не знала.

Ей было известно только одно. Чем больше он выходит из нее, тем более опустошенной она себя чувствует. И Дороти-Энн отчаянно жаждала, чтобы он заполнил ее снова.

Ее ногти вонзились в плечи Ханта. Все эти его маневры сводят ее с ума! Он ведет себя так неторопливо, так сдержанно.

Почему он не может просто с этим покончить?

— Быстрее, черт бы тебя побрал! — хрипло выдохнула она, стиснув зубы от досады.

Если Хант и слышал ее, то не собирался подчиняться. С точностью хирурга, выполняющего операцию на мозге, он снова медленно вошел в нее, и казалось на это у него ушла целая вечность. И снова ей стало больно, и у нее возникло ощущение, что она вот-вот потеряет сознание.

Медленное движение внутрь…

Медленное движение наружу…

Медленно… Медленно…

Дороти-Энн сбилась со счета, так размеренно двигался Хант. Только все было слишком медленно. Если он не прибавит скорости, она скоро начнет бегать по стенам!

— Быстрее! — поторопила она. — Прошу тебя… Пожалуйста…

Очень медленно он заполнил ее еще один раз, потом просунул руки ей под ягодицы и приподнял ее над кроватью. Инстинктивно она обхватила его ногами и вцепилась в него, нанизанная на ствол его фаллоса.

И теперь он начал атаку серьезно, и крик сорвался с ее губ.

Быстрее, быстрее!

Их тела горели, они сцепились друг с другом, блестящая от пота кожа сияла. Они создали единый организм, лишенный мозга, с одной только целью — добиться удовлетворения своего желания.

Кроме реальности плоти больше ничего не существовало.

Дороти-Энн была как в бреду. Из ее рта вырывалось тяжелое дыхание и стоны, повторяя ритм прикосновений губ Ханта, ласкающих ее. В ушах шумело от давления крови, сердце колотилось, как паровой молот. Она — это он, он — это она, и оба они — единое целое.

И когда первая волна экстаза родилась в самой глубине ее существа, ее тело конвульсивно дернулось.

— Хант! — выкрикнула она. — О, Хант!

Перед ее мысленным взором возникло целое поле ярко-желтых нарциссов, а затем они разлетелись прочь и превратились в розовые пионы, расцветающие, словно огонь, и только для того, чтобы переродиться в миллионы сияющих солнц.

Она застонала громче. Ее стоны отражались от покрытого тиком потолка каюты и эхом разносились по ней, потом вырвались в иллюминаторы и унеслись в океан.

И ее содрогания привели к его разрядке.

Чувствуя, как неумолимое требовательное желание поднимается из его яичек, Хант резко обхватил бедра Дороти-Энн, позабыв о ней, и крепко сжал.

Она откинулась назад, прочь от него, ее плечи, руки, голова касались постели, а ноги все так же отчаянно обвивали Ханта. Соединенные друг с другом, они, казалось, парили в воздухе.

Хант резко двигался вперед и назад, отбросив всякие тормоза.

Сильнее, сильнее!

Его лицо свела судорога агонии, а его бедра двигались словно поршневой механизм, то вколачивая его вперед, то отбрасывая назад, вперед и назад…

Вперед и назад…

Все увеличивая скорость и учащая ритм.

Вперед и назад, вперед и назад, вперед и…

Дороти-Энн протянула руку и нащупала его яички. Обхватила их ладонью и мягко сжала тяжелые округлости.

— У тебя такие красивые большие яички! — удивилась она. — О, Хант, у тебя самые большие яйца, которые я когда-либо видела!

Она сжала их чуть сильнее, и из его горла вырвалось звериное рычание.

А за ним застонала и Дороти-Энн, когда ее накрыла новая волна оргазма, и ее пальцы крепче вцепились в его мошонку.

Больше Хант не мог сдерживаться. Буря нарастала, и он вошел в нее до конца, а стон наслаждения превратился в рык. И тут он резко прекратил движение и застыл, его руки цепляются за ее бедра, его фаллос недвижим в ее лоне.

И тогда она ощутила это. Огромный живой организм мощно сокращался внутри нее, наполняя ее своим семенем.

Казалось, это длится целую вечность.

Очень долго никто из них не двигался. А потом, все еще соединенные друг с другом, они рухнули вместе на постель, лежа лицо к лицу и отчаянно цепляясь друг за друга. Их сердца громко стучали, дыхание оставалось прерывистым.

— Некоторые называют это землетрясением, — пробормотал Хант, хватая ртом воздух.

— Ну и на сколько баллов оно потянет? — негромко спросила Дороти-Энн. — На семь с половиной?

— По шкале Рихтера?

Она кивнула. Ее глаза казались бесцветными и бездонными, а обнаженное тело блестело в приглушенном свете.

— Я бы сказал, больше похоже на восемь. — Хант убрал с ее лица влажные волосы.

Она уставилась на него.

— В таком случае, — предложила Дороти-Энн, — не попробовать ли нам девять баллов?

Хант почувствовал, как его член оживает внутри нее. Он рассмеялся:

— Может быть, восемь с половиной, — согласился он.

Ее голос звучал хрипло:

— Я готова, если готов ты.

— Разве это не я должен был сказать?

— Какая разница? — Дороти-Энн пожала плечами. — Так как?

— А почему бы и нет? — улыбнулся Хант.

48

Наступило утро, и события прошедшей ночи предстали совсем в другом свете. Тяжелым бременем легли на плечи вина, сожаление и боль.

С первыми лучами солнца Дороти-Энн была уже на ногах. Она оделась, на цыпочках прошла к двери кают-компании, потом остановилась и обернулась. Она смотрела на кровать.

На ней спал Хант. Он лежал на спине в неразберихе простынь, согнув одну ногу в колене, раскинув руки. Его рот был чуть приоткрыт, он негромко похрапывал.

Дороти-Энн подумала, не разбудить ли его, но ей не пришлось принимать решения. Стоило ей только посмотреть на Ханта и подумать о нем, как он сразу же проснулся, словно услышал звонок будильника и телепатически прочел ее мысли. Его взгляд тут же нашел Дороти-Энн.

— Эй, — сонно приветствовал он молодую женщину. Его спутанные кудри придавали ему какое-то мальчишеское очарование. Хант включил на полную мощность свою белозубую улыбку. — Ты чертовски рано встала.

Дороти-Энн не спускала с него глаз. Он был просто неотразим, даже в такую рань. Но этим утром она приняла твердое решение устоять.

— Я собираюсь вернуться на Иден Айл, — холодно произнесла Дороти-Энн. — А оттуда полечу прямо домой.

Если Хант Уинслоу и заметил, что она говорит с ним отстраненно и официально, он никак этого не проявил. Он соскочил с постели и прошлепал к ней босиком, совершенно обнаженный, демонстрируя потрясающее, мускулистое, гибкое тело. Хант положил руки на стены каюты по обе стороны от лица Дороти-Энн.

— А как насчет утреннего поцелуя? — поинтересовался он, щекоча ее отросшей за ночь щетиной.

Дороти-Энн вдруг вся оцепенела и отвернулась.

— Хант, — наконец произнесла она, — мне на самом деле нужно спешить. — Потом женщина посмотрела ему прямо в глаза. — Мне жаль.

Тут Хант заметил, как напряжено ее тело, и увидел выражение ее лица. Он отодвинулся. Уинслоу неожиданно понял, что Дороти-Энн удивительно спокойна и держится холодно.

— А-га, — отметил он, — значит вот так, да?

Дороти-Энн не ответила.

— Случай утреннего раскаяния. — Он легонько потрепал ее по подбородку, повернулся и направился к своей одежде. Хант явно решил не давить на нее. — Как насчет завтрака? — предложил он, одеваясь. — Я бы съел, например, яйцо.

Дороти-Энн покачала головой.

— Нет, спасибо.

— Тогда кофе, — прозвучало в ответ. Хант как раз натягивал рубашку. — Это займет не больше минуты.

— Хорошо, — согласилась Дороти-Энн, делая попытку казаться уверенной в себе, хотя на самом деле ни о какой уверенности не могло быть и речи. — Я быстренько выпью чашку кофе, а потом мне действительно надо бежать.

— Сейчас ты получишь свой кофе, — любезно откликнулся Уинслоу. — Ты бы устроилась поудобнее, а я все принесу. — Он повернулся к ней. — Какой ты любишь?

— Черный меня вполне устроит. — Дороти-Энн развернулась и вышла из спальни. Она вдруг осознала, как мало они знают о вкусах друг друга, о тех деталях повседневного быта, которые как раз и составляют саму жизнь.

Дороти-Энн села в салоне и стала перелистывать старый иллюстрированный журнал, посвященный парусному спорту. Молодая женщина рассматривала фотографии, но не видела их. Ее обуревали противоречивые мысли и чувства. Эта ночь оказалась просто воплощением волшебства, но теперь ей больше всего на свете хотелось сбежать. Какая глупость, думала она. В этом нет ни малейшего смысла. Ей хотелось быть с Хантом, и все-таки она чувствовала потребность расстаться с ним.

Из камбуза появился Хант с двумя кружками кофе.

— Вот ты где. — Он протянул ей кружку, и улыбка осветила его красивое, загорелое лицо.

— Спасибо, Хант. — Дороти-Энн отпила глоток. Кофе оказался очень крепким, но восхитительным на вкус.

Дороти-Энн могла бы поклясться, что в наступившей тишине пошлепывание волн о борта яхты и случайные крики пролетавших чаек звучат громче обычного, делая молчание еще более неловким.

Наконец Хант отставил кружку.

— Хочешь поговорить об этом?

Дороти-Энн отпила еще глоток, потом покачала головой.

— Я не знаю, что сказать, Хант. Я просто… Мне кажется, я смущена и немного напугана.

— Дороти-Энн, — дискомфорт, испытываемый ею, не укрылся от глаз Ханта, — я не собираюсь подталкивать тебя, но мы оба отлично понимаем, что все случившееся этой ночью было замечательно. Это было прекрасно, и ничего плохого в этом нет.

Молодая женщина задумчиво разглядывала свою кружку.

— Я думаю… — неуверенно начала она, — мне кажется, что для меня все случилось как-то слишком быстро, Хант. — Она посмотрела на него. — Мне нужно время. Время, чтобы разобраться со своими чувствами.

Хант отпил еще глоток и снова взглянул на Дороти-Энн.

— Я буду тебя ждать, — последовал негромкий ответ. — Но я хочу, чтобы ты помнила, что я говорил тебе вчера. Я собираюсь порвать с Глорией, и я надеюсь, что ты все-таки дашь нам еще один шанс.

Женщина вздохнула. Он так хорошо понимал, что ей нужно. Сколько понимания и доброты. Черт побери! Но ее все равно переполняло желание остаться одной, все обдумать, усмирить сумасшедший круговорот мыслей и чувств, кружащихся у нее в голове.

— Мне лучше уйти, Хант, — наконец произнесла она.

— Хорошо, — отозвался он. Мужчина немедленно поднялся на ноги. — Я заведу «Зодиак». Ты готова?

Дороти-Энн кивнула. Она допила последний глоток кофе, поставила чашку и встала.

— Только после вас, — легко улыбнулся Хант и пошел следом за ней на палубу.

Во время короткой поездки до Иден Айл они оба не разговаривали. Тишину нарушало только ворчание мотора лодки. Когда они сошли на берег, Хант проводил ее прямо до трапа самолета.

— Можно я тебе позвоню? — спросил он, когда Дороти-Энн уже собралась подняться на борт самолета компании.

Женщина обернулась к нему.

— Да, я не возражаю. Но только по возвращении я буду очень занята, Хант.

— Ладно, — сказал он и вдруг, легко наклонившись, по-братски чмокнул ее в щеку. — Я люблю тебя, — шепнул Уинслоу ей на ухо. — Просто помни об этом.

Дороти-Энн оставалась безучастной. И когда Хант выпрямился и заглянул ей в глаза, она едва кивнула. Она была слишком неуверена в себе, чтобы говорить.

— Пока, — попрощался Хант, когда она повернулась и пошла вверх по трапу.

Оказавшись на борту огромного лайнера, Дороти-Энн сразу же направилась в свои апартаменты в хвостовой части. Она просто рухнула на один из диванов и пристегнула ремни безопасности.

Выглянув в иллюминатор, Дороти-Энн увидела Ханта. Он стоял на летном поле, ветер развевал его волосы. Мужчина искал ее взглядом. Она мгновение смотрела на него, потом нажала на кнопку, и деревянные экраны закрыли от нее внешний мир. Ей было слишком больно видеть, как Хант стоит там, знать, что он хочет ее, понимая, что и она тоже хочет его.

Господи, он слишком хорош. Он так похож на мужчину, о котором грезят все женщины. Он так похож на… Фредди.

На глаза навернулись непрошенные слезы, но Дороти-Энн их не сдерживала. О, Фредди, что я наделала? Почему я так предала память о тебе? Почему я вела себя так, словно ты никогда не был частью меня?

Всего три коротких месяца. Столько прошло после его смерти. Только три коротких месяца. Три коротких месяца, и она совершенно забыла о нем, как будто муж никогда не существовал. Три коротких месяца, и она полностью избавилась от него.

«И ради чего? — задала Дороти-Энн вопрос самой себе. — Ради одной ночи безудержного физического удовольствия? Одной ночи секса. Простого и обыкновенного».

Ее затопило чувство вины. Вины за то, что она забыла о погибшем муже в объятиях Ханта. Вины за то, что она даже не вспомнила о детях, эгоистично предаваясь наслаждению. Вины за то, что она вообще позволила такому случиться.

«Но Фредди умер, — напомнила себе Дороти-Энн. — Он мертв. Отныне и вовеки. И его не вернуть».

«О, Фредди, — взмолилась она про себя. — Что же мне делать? Что бы ты хотел, чтобы я сделала? Что?»

Но она не услышала никакого голоса, только гудящие в отдалении двигатели наполняли тишину. Никакого волшебного ответа не возникло из воздуха, чтобы облегчить ее чувство вины, чтобы утолить печаль.

Дороти-Энн смахнула слезы с ресниц, потом, закрыв глаза, опустила голову на спинку дивана.

И вдруг ее пронзило осознание того, что пока она борется с чувством вины, от которого не знает, как отмыться, она все-таки, совершенно определенно, вне всяких сомнений, хочет Ханта Уинслоу.

Дороти-Энн нуждалась в нем, как в наркотике. Она уже скучала по его гибким, мускулистым рукам, обнимающим ее, по его губам, приникающим к ее губам, по его близости. Женщина снова нуждалась в той атмосфере покоя и понимания, которую Уинслоу создавал для нее. Она снова тосковала по его любви к ней, ничего не требующей взамен. И Дороти-Энн тоже его любила. Да! Это невозможно отрицать.

«Хотел бы Фредди, чтобы я от этого отказалась? — гадала она. — Хотел бы он, чтобы я жила дальше без такой любящей защиты, которую он сам всегда давал мне?»

Дороти-Энн так не думала.

Возможно ли человеку второй раз любить так же полно, так же чисто, так же красиво, как и в первый раз?

Когда первая любовь так совершенна, как их чувства друг к другу, мыслимо ли, чтобы такое повторилось в жизни? Дороти-Энн не была в этом уверена, но не сомневалась только в одном. Хант был совершенно прав, когда говорил, что прошедшая ночь была прекрасной. Она была потрясающей. И в ней не было ничего постыдного.

Но почему же, почему, она все-таки чувствует себя виноватой, пристыженной, неверной?

Ее мысли были настолько заняты, что до сознания Дороти-Энн лишь постепенно дошло, что впервые после смерти Фредди ей не страшно летать. Она осознала это только в тот момент, когда самолет уже собирался идти на посадку.

49

Кристос шел пешком по Маркет-стрит, проверяя в стеклянных витринах, не следит ли кто за ним. Привычка. Он ведь вычислил, что Эмбер всегда за ним следит. Разумеется, нарядов она не меняет. Изо дня в день все те же старые джинсы в обтяжку, коротенькая маечка, оставляющая пупок открытым, бесформенная джинсовая куртка «Ливайс», длинные прямые волосы.

Все то же, то же самое.

Но дело в том, что ему необходимо кое-что прикупить. Кристос зашел в магазинчик мужской одежды в полуподвале и решил приодеться. Только то, что можно надеть сейчас. Никаких пакетов. И не выбросите ли вы все это старое дерьмо?

Так что вышел он в новехонькой черной рубашке и спортивном пиджаке от Кельвина Кляйна на трех пуговицах. Ну, такой с отворотами и клапанами на карманах. Сшит, как пиджак от костюма, парень, только — вот клево-то! — не из материи, а из перчаточной кожи цвета голубого льда. Его старые джинсы и побитые ковбойские сапоги составляли отличный контраст.

Никаких сомнений. Одежда делает человека. Вы бы только посмотрели, как на него глазеют цыпочки.

Кристос размышлял о том, что золотой «ролекс» довершит картину. Может быть, намекнуть Глории? Поглядим, как мадам расстарается. Наверняка, она будет рада подсуетиться, ведь дамочка всегда ищет, что бы ему подарить. Точно, почему бы и нет?

Кристос шел еще долго, пока не добрался до пункта назначения — стоянки подержанных автомобилей, украшенной разноцветными пластиковыми флажками, трепещущими на ветру. Дилеры пытались превратить продажу залежалого товара в праздничное шоу.

Новый прикид сработал на славу. Стоило Кристосу остановиться около первой машины, как к нему со всех ног бросился продавец, на талии которого наросло лишних фунтов пятьдесят. Он все потирал руки и приговаривал:

— Ищете машину, или так, колеса? — и сам захихикал над своей шуткой. Его пузцо затряслось как шматок желе.

Кристос не произнес ни слова. Просто скорчил гримасу и обошел вокруг машины. Ни обмолвился даже о том, что ему нужно, и двинулся вверх по улице к следующей стоянке.

Здесь тоже все было увешано цветными флажками, плакатики с написанными от руки ценами красовались на ветровых стеклах. На стоянке орудовал коротышка с тоненькими усиками в клетчатой спортивной куртке.

— Только колеса прикупить хотите? — жизнерадостно поинтересовался он. — Или машину целиком? — Коротышка продемонстрировал большие зубы, похожие на белый кафель.

Нужна ли ему машина целиком! Что, черт возьми, с этими ребятами?

Кристос смерил его взглядом.

— Вы, толкачи подержанных тачек, все, что ли, актеры-неудачники? Вы что, собираетесь вместе после работы? Потрепаться за жизнь и обменяться шутками?

Посмотрим, не слезет ли улыбка с этого прощелыги.

Но Кристос не стал дожидаться реакции на свои слова. Он уже рассматривал машины. И сразу же увидел ту, которая ему приглянулась.

«Купе-де-виль» 1985 года. Большой капот. Черная виниловая крыша. Тонны сияющего хрома. И точно такого же льдисто-голубого цвета, как его новый пиджак.

Вот так-то.

Кристос подошел к машине и сделал несколько кругов. Коротышка следовал за ним по пятам. Кристос постучал носком по шинам. Проверил, нет ли ржавчины. Нагнулся и заглянул в окно, разглядывая широкие черные кожаные сиденья и приборную доску, как у «Боинга-747».

Но больше всего его привлекал цвет. Оттенок голубого льда. Черт, прямо как знак свыше. Пиджак и машина в тон.

И Кристос решился купить ее. Правда, надо узнать, как она бегает.

— Может, прокатитесь для пробы? — предложил продавец. Уж очень ему хотелось продать.

Кристос решил изобразить из себя крутого.

— He-а. Не сейчас.

Кроме того, «кадиллак» — это не совсем то, что он искал. Конечно, он бы ее купил. Но это только так, для видимости. Главное, надо отвести от себя подозрения.

Ему представлялось это так. Если он купит машину у дилера, например этот «купе-де-виль», никто не подумает о нем в связи с кражей автомобиля. Он-то на самом деле присматривал себе тачку, чтобы смыться потом с места преступления. За ней ему придется вернуться ночью и украсть то, что требуется.

Этот автомобиль должен быть незаметным, как вон тот серебристый «терсель» в самом конце стоянки. И припаркован так, что можно сесть и уехать.

Но для начала он должен все отлично отработать. Удостовериться, что не вляпается ни во что. А так как кража машин — это не совсем его профиль, то не должно быть никаких систем сигнализации, которые нужно было бы отключать, и его не должно облить замораживающим нитроглицерином. И ему еще нужен слепок с ключа, так как он не силен в соединении проводков. Не знает он, как включить зажигание без ключа и отключить замок на тормозных колодках.

Кристос повернулся к коротышке.

— Прежде чем я поеду прокатиться, я хотел бы кое-что выяснить.

— Конечно. Давай, парень, выпаливай, я отвечу. Кристос поморщился про себя от этих слов. Не надо ему напоминать ни о какой пальбе. Этот мост ему придется очень скоро перейти.

Но, сохраняя спокойствие, он все-таки спросил:

— Если я плачу наличными, какие мне полагаются скидки?

50

Дом, милый дом!

Никогда еще большой городской особняк на Восточной Шестьдесят девятой улице не казался Дороти-Энн таким приятным. Внутри царили тишина и покой. Дети ушли в школу, а слуги занимались своими делами.

Сейчас или никогда.

Дороти-Энн сразу же направилась в свою спальню, сбросила туфли и сорвала с себя одежду. Она босиком прошлепала в ванную комнату, сполоснула лицо холодной водой и насухо вытерла. Покончив с этим, она прошла через спальню в гардеробную и выбрала себе одежду. Простой, удобный спортивный костюм. «Как раз подходит для работы», — подумала Дороти-Энн. И наконец она всунула ноги в мягкие домашние шлепанцы.

Она готова. Я знаю, что должна сделать. Что я обязана сделать.

И хотя на нее давило чувство вины за проведенную с Хантом ночь, их близость каким-то образом вдохновила ее на выполнение этой тягостной повинности. Со дня гибели Фредди прошло три месяца. Пора разобраться с его одеждой, а потом навести порядок в кабинете мужа дальше по коридору.

«Да, — думала Дороти-Энн, — пора… Пора со всем покончить». Она понимала, что эту работу она вряд ли сможет доверить кому-нибудь другому. Пусть так, но она и вспомнить не могла, чтобы когда-нибудь так боялась.

Дороти-Энн расправила плечи и целеустремленно направилась к просторной гардеробной Фредди, положила руку на ручку и повернула ее. Глубоко вздохнула и открыла дверь.

Неожиданно на глаза навернулись слезы.

Она пальцем смахнула их и стояла, вглядываясь в темноту, вдыхая присущий Фредди аромат. Этот запах все еще жил в ней.

«Пора, — подумала она. — Пора оставить прошлое за спиной».

С крепнущей решимостью, Дороти-Энн быстро отобрала несколько свитеров и бейсбольных кепок с логотипами различных клубов, отнесла в спальню и положила на кровать.

«Это, наверняка, самые дешевые вещи в его гардеробе, — сказала она самой себе, — но для детей они будут дороже всего на свете».

Женщина вернулась обратно в гардеробную, собрала с пола пустые коробки из-под обуви и стала освобождать ящики встроенного шкафа от булавок для галстуков, поясов с пряжками, кошельков, бумажников и тому подобного.

Затем она стала вынимать очень ценные запонки, каждая пара в отдельной кожаной коробочке. Дороти-Энн открыла самую первую, от Вердуры. Золото, эмаль, бриллиант в восемнадцать карат. «День и Ночь». День — бирюзовая эмаль с золотой сеткой меридианов и параллелей. Ночь — темно-синяя эмаль, напоминающая полуночное небо, усыпанная бриллиантовыми звездами. Запонки от Вердуры в стиле барокко — жемчуг, бриллиант и сапфир. И так далее, и так далее. Все ее подарки. Фредди никогда бы не пошел и не купил себе такого сам.

Дороти-Энн начала укладывать эти ценные предметы и многие другие в пустые обувные коробки. Закончив, она вынесла все в спальню и поставила на шкафчик.

И глядя на них, она думала, что когда-нибудь дети выберут себе то, что им понравится. Или все отправится на аукцион Кристи и там будет продано.

Дороти-Энн снова вернулась в гардеробную, последний раз оглядела все и выключила свет. Когда она закрывала дверь; то услышала знакомый голос, зовущий ее.

— Дороти-Энн! Подруга! Где ты? — Это была Венеция.

— Я здесь, — откликнулась она. — В спальне.

Появилась красавица-негритянка — сумрачное видение в шелковом одеянии цвета устрицы.

— О-ох! Добро пожаловать домой! — Она бросилась к Дороти-Энн с распростертыми объятиями и крепко обняла ее.

Дороти-Энн рассмеялась и обняла подругу в ответ.

— Венеция, ты — отдых для печальных глаз. — Она сделала шаг назад и стала рассматривать ее. — Ты выглядишь великолепно. Впрочем, как всегда.

Тут Венеция заметила свитера и бейсболки на кровати, потом увидела коробки на шкафчике. Улыбка немедленно погасла. Она посмотрела на Дороти-Энн.

— Ты наконец сделала это? — негромко спросила она. — Ты разобрала его вещи?

— Да, — ответила Дороти-Энн.

— Хорошая девочка, — похвалила Венеция. Она потянулась и взяла Дороти-Энн за руку. — Я думаю, ты почувствуешь себя лучше. Возможно, не сегодня, но скоро.

— Да, это очень нелегко, — откликнулась Дороти-Энн.

Венеция пожала ей пальцы и улыбнулась.

— Я могу чем-нибудь помочь? Я хочу сказать, в чем угодно?

— О… Я не знаю, — заколебалась Дороти-Энн. — Да ничем, в общем. Я…

— Детка, будь реалистом, — подбодрила ее негритянка. — Ведь это Венеция, а? Помнишь меня? Твоего лучшего друга? Я здесь с тобой. И что еще случилось? Расскажи-ка мне.

— Ну что же, я забрала из его гардеробной все, что хотела. Остальное надо упаковать, чтобы все унесли.

— Считай, что уже сделано, — ответила ей Венеция. — И куда это все отправить? В Армию Спасения? На благотворительные нужды?

— Нет, — ответила Дороти-Энн. — Я хочу, чтобы все отправили в тот магазин, чья прибыль идет на помощь больным спидом. Не помню, как он называется.

— «Домашние радости», — быстро подсказала Венеция. — Я им позвоню, они все заберут. А пока вот что. Я помню, что в подвале в кладовой восемь миллионов коробок. Так что я пойду вниз и попрошу кого-нибудь мне с этим помочь. Не успеешь ты и моргнуть своими красивыми глазками, как я уже освобожу гардеробную.

— О, Венеция, ты слишком добра. Правда. — В глазах Дороти-Энн снова заблестели слезы. — Я не представляю, чем бы я могла…

— Тсс. — Венеция снова обняла ее. — Давай просто займемся делами. Сделаем то, что должно быть сделано.

— Хорошо. — Дороти-Энн освободилась от объятий подруги. Она вытерла глаза. — Ты права. А я пойду в кабинет Фредди и разберу его бумаги. Если тебе что-нибудь понадобится, я буду там.

Она пошла по коридору к бывшему кабинету покойного мужа и не успела даже открыть дверь, как услышала вопли разбушевавшихся детей и громоподобный топот ног по лестнице. За ними следом несся укоризненный голос няни Флорри.

— Ну-ка, вы, потише там. Ну точно стадо слонов! И помедленнее!

Дороти-Энн снова закрыла дверь в кабинет Фредди и быстро прошла обратно к лестнице. Не успела она подойти, как у нее перед носом оказался Зак.

— Мамочка! — завопил он, крепко обнимая ее. — Мамочка! Мамочка! Мамочка!

За его спиной просияли широкими улыбками Лиз и Фред. Они в один голос приветствовали ее:

— Мам, ты?

Дороти-Энн нагнулась, поцеловала Зака, обняла его одной рукой, а второй обхватила Лиз и Фредди. Она обняла и расцеловала их по очереди, несмотря на усилия Зака, пытавшегося оттолкнуть старших.

В сердце Дороти-Энн запели птицы. Никогда она не слышала такой прекрасной музыки, как эти выкрики и перебранка, когда дети добивались ее внимания.

Наконец, няня Флорри с пыхтением преодолела лестницу, громко отдуваясь. Ее лицо покраснело от подъема и от отчаяния по поводу воспитанников.

— Это просто смерть моя, — пожаловалась няня. — Мисс Венеция сказала, что у нее для вас в подвале приготовлен сюрприз. Она говорит, что если вы поторопитесь, то получите монетку.

Три пары ушей насторожились.

Зак завопил:

— Деньги, деньги, деньги! — и помчался вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.

Дороти-Энн стояла и смотрела им вслед, думая, что она самая счастливая женщина в мире, потому что у нее такие замечательные дети. Потом она развернулась и отправилась в кабинет Фредди.

Войдя, Дороти-Энн зажгла свет и постояла какое-то время на пороге, не торопясь закрывать за собой дверь. Ее глаза блуждали по кабинету мужа, обставленному в стиле Джефферсона, наталкиваясь на редкие, но роскошные украшения.

Отлично отполированный дубовый паркет, сверкающие бронзовые подсвечники, канделябры на стенах. Старинный стол архитектора, к нему приколоты чертежи Иден Айл. Старинные архитектурные чертежи в рамах на фисташковых стенах. Кресла времен Людовика XV, которые могли бы принадлежать самому Джефферсону. Секретер из красного дерева в стиле Георга II, на котором возвышался его компьютер. Как ни странно, но он не выглядел чужеродным телом в этой старинной комнате.

Прежде всего Дороти-Энн подошла к столу и осмотрелась. У нее перехватило дыхание. Настольный календарь был открыт на странице 15 декабря 1997 года. День его смерти.

Оперевшись на стол, Дороти-Энн закрыла глаза и глубоко вздохнула. «Я должна пройти через это, — приказала она самой себе. — Пора закончить то, что я начала».

Открыв глаза, она просмотрела записи о встречах, намеченных мужем на этот день. И тут заметила, что на календаре стоит пометка: «Скопировать цементный файл на дискетку. Взять с собой в Аспин!!! Позвонить К. и получить подтверждение». За этим следовал телефонный номер.

«Что это еще за цементный файл? — задумалась Дороти-Энн. — Зачем везти его в Аспин? И кто этот К.?» И все намечено на день смерти.

Что ж, есть только один способ все выяснить. Дороти-Энн подвинула к себе телефон, сняла трубку и набрала номер. Спустя мгновение она услышала щелчок автоответчика, и женский голос предложил ей оставить сообщение. Дороти-Энн назвала себя, сообщила свой номер и повесила трубку.

Теперь ее еще больше мучило любопытство. На автоответчике женский голос. Может «К.» — это она? Дороти-Энн мысленно сделала заметку позвонить позже еще раз по этому номеру, если ей не перезвонят.

Она начала разбирать корреспонденцию, аккуратной стопкой сложенную на левом нижнем углу стола. Почти все письма были с просьбами о пожертвованиях. И очень мало личного. Несколько приглашений на вечеринки, на открытие галереи, предварительные просмотры перед аукционом и тому подобное. Дороти-Энн собрала всю стопку и, не церемонясь, отправила в мусорную корзину.

Затем она просмотрела аккуратную стопку бумаг в ящике красного дерева в верхнем левом углу стола. В большинстве своем это оказались копии факсов, имеющих отношение к Иден Айл. Она даже не сомневалась, что точно такие же экземпляры есть в штаб-квартире компании «Хейл». Факсы также полетели в мусорную корзину.

Наконец, молодая женщина принялась за ящики письменного стола. Практически все, что она нашла, имело отношение к бизнесу. И вновь у нее не возникло и тени сомнения, что копии всех этих документов есть в главном офисе компании. Она выбрасывала документы, предварительно бегло проглядывая каждый.

Именно так Дороти-Энн чуть не пропустила простой крафтовый конверт без всяких наклеек, штемпелей или марок на нем. Ее внимание привлек вес конверта. Она открыла его и обнаружила, что в нем лежит единственная компьютерная дискетка. На ее наклейке красовалась надпись «Цементный файл».

Дороти-Энн ощутила, как от предчувствия у нее на затылке дыбом поднялись волосы. По какой-то неизвестной причине она осознавала, что стоит на пороге открытия, что вот-вот найдет ключ к тайне, о существовании которой даже не подозревала.

Женщина посмотрела на монитор компьютера Фредди. Его темный, слепой экран глазел на нее. Она очень плохо разбиралась в компьютерах, но зато знала кое-кого, кто отлично с ними работал.

Но вдруг на этой дискетке что-то такое, чего я не должна была бы видеть?

Дороти-Энн решила, что ей придется рискнуть. В конце концов, Фредди был самым верным человеком из всех, кого она знала. Она не могла даже представить, что на этой загадочной дискетке окажется нечто такое, чего не следовало бы видеть его жене и дочери.

Дороти-Энн сняла трубку интеркома и набрала номер няни Флорри. Когда та ответила, хозяйка попросила ее немедленно прислать Лиз в кабинет отца наверху.

Через несколько секунд раздался стук в дверь.

— Мама? — раздался за дверью негромкий голосок Лиз. Казалось, девочка волнуется, не произошло ли с ее матерью что-нибудь за этой дверью.

— Заходи, солнышко, — пригласила ее мать.

Девочка открыла дверь и вошла в кабинет.

— Что случилось, мам? — у нее явно отлегло от сердца при виде живой и здоровой матери.

Дороти-Энн подняла глаза на дочку.

— Лиз, тебе придется мне кое в чем помочь. — Она протянула ей дискетку. — Я нашла это в столе твоего отца. Я не знаю, что на ней. Но эта дискетка была в некотором роде спрятана и закодирована. На ней записано нечто, о чем я ничего не знаю.

Лиз просияла улыбкой.

— Никаких проблем. Это такая ерунда! — Девочка подошла к столу, отодвинула кресло и села. Потом потянулась, включила компьютер, взяла протянутую Дороти-Энн дискетку и ввела ее в дисковод.

— Ого, — через мгновение заговорила Лиз, — ты знаешь папин пароль?

— Нет, — сердце у Дороти-Энн упало, — не имею ни малейшего представления.

— Не волнуйся, мам, — подбодрила ее дочь. — Я знаю папу… знала папу, — поправилась она. — Держу пари, что через несколько минут я с этим справлюсь.

Лиз опустила голову и с мрачной решимостью сосредоточилась на клавиатуре.

Дороти-Энн заглядывала девочке через плечо, пока та подбирала пароль, быстро, умело печатая. Уже не в первый раз мать удивлялась, что это восхитительное создание — ее дочь.

Временами Лиз останавливалась, почесывала голову, потом ее пальцы снова принимались порхать по клавишам.

Прошло буквально несколько секунд, и Лиз закричала:

— Вот оно! — она торжествующе подмигнула матери. — Пароль — «слаш», — сказала Лиз.

— Как тебе это удалось? — возбужденно спросила Дороти-Энн.

— Я же тебе говорила, — ответила дочь. — Я знала папу. У него должно было быть кодовое слово, имеющее отношение ко Всем нам. Так что я пробовала разные комбинации. Наши имена, соединенные разным образом, наши инициалы. Наконец, зная, как рассуждал бы папа, я попыталась сложить Ф и Д, чтобы было равно пяти. Фредди плюс Дороти-Энн равняется пяти с нами вместе, тремя детьми. Это простое равенство, рационализированное, включает нас всех. Вот так.

Дороти-Энн была крайне изумлена. Она обняла девочку сзади, наклонилась и чмокнула в макушку.

— Ты — одно из чудес света, — объявила она.

— Нет, — со знанием дела констатировала Лиз, — но я рада, что ты так думаешь. — Девочка улыбнулась, потом добавила: — Давай посмотрим, что у нас получится.

Дороти-Энн впилась глазами в экран. Под названием файла она сразу же заметила тот самый номер телефона, что и на календаре Фредди. Под ним стояло имя — Кэролайн Спрингер-Вос. Она быстро еще раз взглянула на календарь, чтобы проверить, нет ли ошибки. Ага! Тот же номер. Следовательно, «К.» это и есть Кэролайн Спрингер-Вос. Да.

Кэролайн Спрингер-Вос.

Кто она такая? Почему при ее имени возникают какие-то смутные воспоминания? Дороти-Энн не знала этого, но была твердо уверена в том, что уже слышала это имя.

Снова взглянув на монитор, она увидела название файла «Цемент» в самом верху страницы, за ним телефон и имя. Сразу же после этого располагалась таблица с несколькими графами.

Справа стояли названия компаний, сокращенные, если речь шла об обмене акций. Она заметила ДИС для компании Уолта Диснея, МСК для «Международной сервисной корпорации», известное сокращение Ай-би-эм. Были там «Интел», «Майкрософт», «Нетскейп». И так далее, и так далее, десятки названий, сначала очень знакомых, но потом она заметила множество совершенно ей неизвестных. В правой колонке расположились ряды цифр, обозначающие количество акций и уплаченную за них сумму.

Лиз переворачивала страницы файла на экране, хотя мать и не просила ее об этом. А та смотрела на монитор со все растущим удивлением, благоговейным страхом и нарастающим возбуждением.

Список занимал несколько страниц. Дороти-Энн видела, что каждый год подводились итоги, начиная с того года, когда они с Фредди поженились. В итоговую колонку входили суммы вложений, образовавшиеся проценты, уплаченные дивиденды. И она обратила внимание на то, что все прибыли снова оказывались вложенными в акции.

— Смотри, мам, — воскликнула Лиз, — вот самый последний итог. — Она подняла глаза на мать. — Посмотри-ка на это. Сумма всех вложений.

Дороти-Энн вгляделась в цифры на мониторе и увидела то, к чему Лиз подвела курсор. И остолбенела.

Семьдесят три миллиона долларов!

Неужели здесь все верно? Или ей просто снится? Или она вообще не так поняла, что означает этот файл?

Но она точно знала, что это такое. Фредди вкладывал всю свою зарплату до последнего пенни с самого момента их свадьбы.

Миллион долларов в год.

И Дороти-Энн стояла и смотрела, пытаясь переварить эту информацию. Ей вдруг вспомнился их очень давний разговор по поводу зарплаты Фредди. Несмотря на его протесты, они оба получали по миллиону долларов в год. Но ее муж всегда говорил, что не может столько потратить и что эти деньги ему не нужны, учитывая, что компания предоставляет в его распоряжение машины, самолеты, достаточные суммы на текущие расходы и возможность останавливаться в отелях «Хейл» во время поездок.

И сейчас Дороти-Энн вспомнила, что ответила тогда мужу: «Так клади их в банк. Они твои. Ты их заработал».

— Мам?

Голосок Лиз оторвал Дороти-Энн от воспоминаний. Она вопросительно взглянула на девочку.

— Так ты не знала о существовании этого фонда, правда? — Лиз выглядела очень серьезной.

— Нет, милая. — Дороти-Энн была потрясена. — Я совершенно ничего об этом не знала.

Девочка вскочила на ноги и крепко обняла мать.

— Ой, мама, это так похоже на папу. Огромный неожиданный подарок… из потустороннего мира.

В дверь постучали, и раздался голос Венеции:

— Дороти-Энн!

— Заходи, Венеция, — позвала та.

Негритянка медленно, осторожно вошла, подозрительно оглядывая их обеих.

— Я вам помешала? — шепотом поинтересовалась она.

Лиз и Дороти-Энн увидели выражение ее лица и разом рассмеялись.

— Что… что происходит? — осторожно спросила Венеция.

Дороти-Энн еще раз обняла дочку и отпустила ее. Потом обернулась к подруге и сказала:

— Ты мне просто не поверишь. Посмотри на монитор. Сама все увидишь.

— Мам, — вмешалась Лиз. — Если я тебе больше не нужна, можно я пойду поработаю на своем компьютере?

— Разумеется, — ответила ей мать. — И, знаешь что, Лиз? — Она заглянула дочери в глаза. — Спасибо тебе.

— Всегда пожалуйста! — с этими словами Лиз вышла из комнаты.

Венеция стояла перед монитором и гоняла страницы туда и обратно. Наконец, она обернулась к Дороти-Энн. Ее глаза сияли, а на губах расцвела широкая улыбка.

— Детка! — негритянка говорила полушепотом. — Ты меня сразила просто наповал. Я хочу сказать… Вот это новости, так новости! — Она серьезно взглянула на подругу. — Ты знала что-нибудь об этом?

Дороти-Энн покачала головой.

— Нет. Это оказалось полнейшей неожиданностью. Я увидела запись в календаре Фредди. Там говорилось об этом файле и необходимости связаться с кем-то в Аспине. Этим кем-то оказалась женщина… Кэролайн Спрингер-Вос. — Она вопросительно взглянула на Венецию. — Ты когда-нибудь о ней слышала?

— Слышала о ней? — воскликнула Венеция. — А ты разве нет? С какой ты планеты, девочка моя?

— Я была уверена, что это имя мне знакомо, — призналась Дороти-Энн. — Но никак не могу вспомнить, кто она такая.

— Дороти-Энн, — наставительно начала Венеция, словно читала лекцию маленькому ребенку, — она всего-навсего величайший консультант по капиталовложениям во всем мире. По всей планете. А планета называет Земля. — Она многозначительно посмотрела на Дороти-Энн. — Только ей сейчас уже около ста пятидесяти лет, и она уже довольно давно ушла на пенсию, — продолжала Венеция. — И насколько я слышала, эта дама работает для двух-трех очень избранных клиентов. И все это в большой тайне.

— Разумеется, — согласилась Дороти-Энн. — Я так давно слышала о ней, что никак не могла вспомнить.

На письменном столе Фредди зазвонил телефон. Это была его личная линия.

— Хочешь, я отвечу? — предложила Венеция.

Дороти-Энн подумала секунду, потом отказалась:

— Нет, Венеция, спасибо, — поблагодарила она. — Я думаю, что смогу с этим справиться. — Дороти-Энн подняла трубку. — Алло? — Ее глаза восхищенно расширились, и она прикрыла ладонью микрофон. — Это Кэролайн Спрингер-Вос, — прошептала Дороти-Энн подруге.

— Хочешь, чтобы я ушла? — прошептала та в ответ.

Дороти-Энн помотала головой.

Венеция начала мерять шагами комнату, стараясь не прислушиваться к словам Дороти-Энн, говорившей по телефону с легендарной финансовой волшебницей. Она остановилась у чертежного стола Фредди, чтобы рассмотреть чертежи Иден Айл, приколотые там. Изучила их в энный раз, снова поражаясь силе воображения, создавшей их.

Наконец Дороти-Энн положила трубку и обернулась к ней. Она все еще нервничала, но старалась сдерживать себя.

— Венеция, — объявила она, — Кэролайн Спрингер-Вос просто все подтвердила. На счете семьдесят три миллиона долларов. И счет этот на мое имя. Это был совместный счет, так что деньги автоматически переходят ко второму владельцу, если с первым что-то случится. Официального утверждения завещания не требуется.

— Но почему она тебе об этом не сообщила? — задала вопрос Венеция. — Господи, ведь прошло уже три месяца!

— Она пыталась, — пояснила Дороти-Энн. — Как только она узнала о гибели Фредди, госпожа Спрингер-Вос несколько раз посылала сообщения по электронной почте. По ее словам, Фредди очень настаивал на том, чтобы она связывалась со мной только таким образом и только дома, если с ним что-то случится. Он не хотел, чтобы кто-нибудь еще знал об этом. А я не просила Лиз проверить электронную почту. Ее не проверяли со смерти Фредди!

— Фредди понимал, что в случае несчастья, его потрясающая дочь рано или поздно залезет в его электронную почту, — рассмеялась Венеция. — Только малышка сначала добралась до этого файла.

— Госпожа Спрингер-Вос позвонила мне только потому, что я сама оставила ей сообщение на автоответчике и сообщила этот номер.

— Поэтому она решила, что это безопасно, — заметила Венеция.

— Я все еще никак не могу в это поверить, — призналась Дороти-Энн. Она посмотрела на Венецию. — Ты понимаешь, что это значит?

— Я полагаю, ты мне об этом скажешь, — последовал ответ.

— У нас есть пятьдесят миллионов долларов, чтобы заплатить по закладной пятнадцатого мая, — торжествующе объявила Дороти-Энн. — И все будет уплачено сполна до того, как сэр Йен или банк смогут что-нибудь предпринять. — Она выбросила вверх руку жестом победителя. — Да! — выкрикнула молодая женщина. — Все будет уплачено полностью с этого счета. — Дороти-Энн улыбнулась своему другу, в ее глазах запрыгали шаловливые зайчики. — Но только мы никому об этом не скажем, правда? Мне очень хочется удивить этих противных банкиров.

На лице Венеции появилась заговорщическая улыбка.

— На моих губах печать, — поклялась она с проказливым наслаждением.

— Не могу дождаться, так мне хочется увидеть выражение этого самодовольного лица, — позлорадствовала Дороти-Энн, — когда сэр Йен увидит наш чек.

А про себя она подумала: «И где-то там улыбнется Фредди».

51

Ну не найти покоя усталому человеку! Теперь Эмбер завелась. И та-та-та, и та-та-та. Черт, угораздило же его прийти домой недостаточно поздно, и эта сучка вынимает из него мозги! Что-то ее гложет, только она никак не соберется с духом и не выложит все начистоту.

Кристосу-то, конечно, плевать. Он от нее отключился и попытался соснуть чуток.

Он нуждался в отдыхе. Денек выдался длинный, а впереди у него такая же долгая ночь.

Овец пересчитывать парень не стал, а решил лучше вспомнить все события дня.

Да, совершил он немало.

Серебристый «терсель» Кристос проверил. Модель оказалась достаточно старой, так что на нее не поставили сигнализации, а проверочная поездка подтвердила, что ходовая часть у машины в порядке. Корпус немного проржавел, да черт с ним. Подумаешь, большое дело! Он же не собирается за нее платить. А кроме того, он заглянул под капот и выяснил, что у нее новенький аккумулятор.

И больше того. Теперь Кристос — законный владелец «купе-де-виль» 1985-го года выпуска. За него он заплатил, как положено. Машину зарегистрировали на имя Айвена П. Смерка. У Кристоса случайно оказались лишние права как раз на это имя.

Пока что «кадиллак» спокойненько стоял на подземной парковке на Ван-Несс. В основном для того, чтобы Эмбер не совала свой нос.

Во второй половине дня Кристос отправился на поиски волшебника Карлоса в магазинчик скобяных изделий на Мишн, между Восемнадцатой и Девятнадцатой улицами. Эту лавчонку посещали в основном клиенты-испанцы, и торговали там рабочими инструментами, тостерами, дешевыми наборами ножей и пластиковой посудой. Там оказалось полно всякого другого барахла.

Кристосу пришлось заходить дважды, прежде чем он наткнулся на парня, чье имя «Карлос» было вышито на кармане рабочей куртки, вернее, старенькой рубашки, закатанные рукава которой обнажали тюремную татуировку.

Кристос дождался, пока тот завернул для какой-то испанки дешевенький набор небьющейся кухонной посуды, пять долларов за все сейчас, и потом по два доллара в неделю в течение девяти недель.

Как только дама ушла, Кристос подошел к прилавку и, посмотрев на Карлоса, сказал, вместо того, чтобы представиться:

— Меня послал Слик.

Карлос отвел его в сторону и взглянул на него:

— Слушаю.

— Он сказал, что ты как раз тот парень, кто может это сделать. — Кристос показал маленький кусочек воска с отпечатком ключа.

Карлос не был дураком. Он узнал в слепке автомобильный ключ, и сложил два и два.

— Это тебе обойдется в четыре сотни, — объявил он. — Половину вперед, остальные, когда придешь забирать это.

Четыре сотни зеленых?

— Ты что, шутишь? — Кристосу очень хотелось, чтобы это оказалось шуткой.

Но Карлос, оставаясь совершенно бесстрастным, только пожал плечами:

— Или договоримся, или разбегаемся. Мне-то не горит, парень.

Кристос понимал, что не ему сейчас спорить. Черт. Ему нужен этот ключ. И Карлосу это отлично известно. Поэтому Кристос достал две сотенные бумажки из кармана. Такие новенькие, хрустящие, почти игрушечные с большим портретом Бена Франклина.

Деньги и слепок с ключа исчезли в ладонях Карлоса.

— Зайдешь перед закрытием.

Когда Кристос вернулся без четверти шесть, Карлос уже сделал ключ. Но прежде чем протянуть еще двести баксов, Кристос поинтересовался:

— А если ключ не подойдет?

Карлос наградил его мрачным взглядом, помолчал минуту.

— Он подойдет, — наконец негромко ответил парень.

— Ты выглядишь очень уверенным в себе.

— Так и есть, приятель. — И вдруг Карлос удивил его. — Это тебе от заведения. — Он протянул ему маленький коричневый бумажный пакет.

Кристос заглянул внутрь. Там оказалась отвертка.

— Это для того, чтобы ты не забыл поменять номерные знаки. Мой тебе совет, сделай это прямо сейчас. Если посмотришь хорошенько по сторонам, обязательно найдешь подходящие номера. Понял, что я сказал?

Кристос не был уверен, как это воспринять: как хороший совет или приказ, просто кивнул и вышел. Потом он проехал на своей машине в аэропорт. Припарковал ее на стоянке и пешком прошел в гараж. Выждав, пока глаза привыкнут к темноте, он стал искать самую старую машину. На ней, вероятно, не должно быть сигнализации.

И фортуна еще раз улыбнулась ему. Он нашел старый «форд-селика», отвинтил номера, засунул под полу куртки и вернулся к своей машине. По дороге обратно в город, Кристос решил выждать, пока закроются бары. Потом, после двух часов ночи, он уведет «терсель» со стоянки. И при первой же возможности переставит номера.

И сейчас в одно ухо впуская, а в другое выпуская квохтанье Эмбер — что-то насчет того, что они больше не общаются, — Кристос отключился. Следующее, что он понял, это что он, вероятно, заснул. Потому что когда парень проснулся, пластмассовые настенные часы Эмбер, изображающие розовую кошку с большими глазами, дергающимися налево-направо, и с хвостом вместо маятника, показывали, что уже почти полночь.

Кристос зевнул, сел и почесал голову.

Он остался один. Эмбер ушла. Вероятно, в свой топлесс клуб, трясти сиськами перед туристами. Кристос решил, что чашка крепкого кофе ему не помешает. Ему предстоит украсть тачку, а для этого нужно иметь ясную голову.

52

В понедельник утром Дороти-Энн широким шагом вышла из своего персонального лифта, поднявшего ее прямо в кабинет. Было десять часов. От походки молодой женщины веяло настоящей весной, а лицо сияло. Ее кремовый костюм от Шанель был обшит аквамариновой тесьмой точно такого же цвета, что и сияющие глаза, а позолоченные пуговицы дополняли золото ее волос.

Молодая женщина швырнула свой кейс фирмы «Вуиттон» на письменный стол эпохи Регентства, открыла замки, подняла крышку и достала стопку документов.

Не успела она сесть, как Сесилия Роузен, как всегда воплощение холодного шика, локтем открыла дверь из приемной и вошла с серебряным подносом в руках. На нем, как обычно, стояла чашка кофе-капуччино, сок грейпфрута и крохотный кусочек обезжиренного датского кекса.

— У вас в приемной неожиданный посетитель, — как-то очень обыденно объявила она. — Йен Коннери очень хочет с вами встретиться. Но ему не назначено. Не подумал даже позвонить заранее. Никак не предупредил. Просто заявился, и все. — Секретарша посмотрела на своего босса. На лице ее было написано отвращение.

«Сэр Йен Коннери, — задумалась Дороти-Энн. — Так, так, так. Интересно, что ему понадобилось?»

Хотя, разумеется, она была уверена, что знает причину визита. Он явился для того, чтобы сообщить плохие новости. Из «Пэн Пэсифик Бэнка». Они не собираются откладывать срок платежа, который должен поступить к пятнадцатому мая. Пятьдесят миллионов долларов. Это был вестник плохих новостей, но она не могла дождаться, когда увидит его.

Сесилия выжидающе смотрела на нее, поставив чашку с кофе на стол она спросила:

— Так я могу просить сэра Йена войти?

Миссис Кентвелл ответила ей задумчивым взглядом:

— Почему бы нам не допить кофе в спокойной обстановке? А потом вы пригласите сэра Йена. Договорились?

Сесилия усмехнулась.

— Понимаю. Пусть исходящий слюной хищник немного подождет. Отлично.

Дверь из приемной снова распахнулась, и на пороге появилась Венеция.

— Ай-ай-ай, я как раз успела к утреннему кофе! — Она подошла к подносу и налила себе капуччино, потом уселась в кресло рядом с Сесилией и скрестила длинные, изящные ноги.

— Доброе утро! — с улыбкой приветствовала ее хозяйка кабинета. — И я рада, что ты здесь.

— Что-то затевается? — поинтересовалась негритянка, потягивая кофе.

— У нас сегодня совершенно особенный посетитель, — заметила Дороти-Энн. — И мне кажется, ты будешь рада встретиться с ним.

— Кто это?

— Сэр Йен Коннери, — ответила Дороти-Энн самым жизнерадостным тоном.

Венеция чуть не подавилась своим капуччино. Она поставила чашку и весело хлопнула в ладоши.

— Вот это здорово! Правда, здорово! Я едва могу дождаться!

Сесилия переводила взгляд с Венеции на Дороти-Энн и обратно. Потом тоже поставила чашку, отряхнула руки и встала.

— Я полагаю, что мне пора уходить, — заметила секретарша несколько обиженно. — У меня слишком много дел на сегодня, а вы можете продолжать разговаривать загадками. — Она взглянула на Дороти-Энн. — Позвоните мне, когда будете готовы принять сэра Йена.

Дороти-Энн подняла на нее глаза.

— Не обижайтесь, Сесилия, — попросила она. — Мы позже обо всем вам расскажем. А пока, почему бы вам не пригласить сюда сэра Йена?

— Сию минуту, — ответила миссис Роузен и церемонно вышла из кабинета.

Венеция бросила быстрый взгляд на Дороти-Энн, подмигнула ей и подняла вверх большой палец.

Спустя буквально секунду в дверях появилась Сесилия и доложила о приходе сэра Йена Коннери.

— Миссис Кентвелл, — приветствовал он Дороти-Энн своим густым, хорошо поставленным голосом. — Как вы поживаете? Я надеюсь, хорошо?

Отлично упитанный аристократ направился к Дороти-Энн, протягивая вперед маленькую пухлую ручку. Молодая женщина встала из-за стола, обошла его кругом, чтобы пожать ее. Она заметила, что этот человек словно раздулся от собственной значимости.

— Превосходно, благодарю вас, сэр Йен, — ответила она, обмениваясь с ним рукопожатием. — А как ваши дела?

— Очень хорошо, спасибо. — Улыбка не исчезала с его розового круглого лица.

«Алчная улыбка, улыбка хищника», — подумала Дороти-Энн.

— Венеция, — обратилась она к подруге, — позволь представить тебе сэра Йена Коннери из «Пэн Пэсифик Бэнка». Сэр Йен — Венеция Флуд, глава рекламной службы.

Англичанин повернулся к красавице американке африканского происхождения, поднявшейся с кресла и протягивающей ему руку. Он едва кивнул головой.

— Как поживаете? — отделался он дежурным приветствием, но руки не подал.

Венеция убрала руку, лучезарно улыбнулась, несмотря на такой афронт, и произнесла:

— Рада познакомиться с вами, сэр Йен. Я так давно этого ждала.

— Почему бы вам не присесть, сэр Йен, — обратилась к посетителю Дороти-Энн и указала ему на кресло рядом с Венецией. — Расскажите, что привело вас к нам. — Она вернулась к своему месту за рабочим столом, а ее темнокожая подруга снова села.

Сэр Йен переводил взгляд с Венеции на Дороти-Энн и обратно.

— Я полагаю, миссис Кентвелл, — начал он, — что вам захочется поговорить о причине моего визита наедине. Это личное дело, — англичанин хихикнул. — Я никого не хочу обидеть, разумеется.

— Разумеется, — холодно повторила Дороти-Энн. — И тем не менее, что бы вы ни хотели обсудить со мной, вы можете это сделать в присутствии мисс Флуд. Она одна из тех, кто управляет компанией «Хейл», и моя лучшая подруга. У меня нет от нее секретов.

— Ну, если вы настаиваете, — произнес сэр Йен. Он сел в кресло рядом с Венецией и скрестил ноги в черных в белую полоску брюках с Севиль-Роу. Потом отодвинул манжет и взглянул на свой золотой «ролекс».

— Почему бы вам не перейти прямо к делу, сэр Йен? — Взгляд Дороти-Энн оставался спокойным.

— Да, да, — отозвался тот. — Видите ли, миссис Кентвелл, я здесь в качестве представителя «Пэн Пэсифик». Банка, я имею в виду. Сожалею, но меня просили проинформировать вас, что принято решение не откладывать срок выплаты пятидесяти миллионов долларов. — Он помолчал, а благожелательная улыбка на лице стала чуть шире. — Время — деньги, если можно так выразиться.

— Понимаю, — без всяких эмоций откликнулась Дороти-Энн.

— Но у нас есть предложение, — продолжал англичанин, — от которого, я думаю, вы не сможете отказаться. — Он снова тихонько хихикнул.

Дороти-Энн молча смотрела на него. Она заметила, что Венеция тоже смотрит на него с плохо скрываемым злорадством.

— И что же это за предложение, от которого я не смогу отказаться? — поинтересовалась миссис Кентвелл.

— Мы хотим, миссис Кентвелл, — заговорил сэр Йен, — получить процент акций. Компании «Хейл». Небольшой процент акций, вы понимаете. — Он взглянул на молодую женщину через стол. — Но плюс контроль над правлением. — Английский аристократ многозначительно поднял свои колючие торчащие брови. — Контроль над управлением. Так можно выразиться. Но детали можно проработать, разумеется.

— Иными словами, сэр Йен, — ледяным тоном заговорила Дороти-Энн, — вы хотите получить процент акций компании «Хейл» и вышвырнуть меня вон. Чтобы вы могли сами управлять ею. Я права?

— Прямо сказано, — последовал ответ. — Но можно согласиться, что это суть нашего предложения. Естественно, только ради спасения вашей компании. — Улыбка не сходила с лица сэра Йена. — Мы будем управлять ею так, как выгодно нам. Мы сделаем вам огромное одолжение. Огромное одолжение.

Дороти-Энн и Венеция обменялись взглядами. Глаза негритянки стали почти круглыми от подлинного веселья. Потом хозяйка кабинета переключила всю мощь своих прекрасных, сверкающих аквамариновых глаз на сэра Йена.

— Я полагаю, сэр Йен, — спокойно произнесла она, — что на этом мы можем закончить нашу короткую встречу.

— Что? Следовательно, мы договорились. Очень хорошо.

— Я так не считаю, — в голосе Дороти-Энн зазвенели льдинки.

Сэр Йен смотрел на нее во все глаза. На его по-детски гладком лице отразилось недоумение, как только он понял, что она хотела сказать.

Дороти-Энн взяла стопку документов, которую совсем недавно выложила из своего кейса и нашла письмо с приколотым к нему чеком.

Она протянула письмо и чек через стол сэру Йену и снова села. На ее губах играла улыбка Снежной королевы.

— Как вы можете заметить, сэр Йен, этот чек выписан на мое имя на сумму в пятьдесят миллионов долларов, как и предполагает выплата.

Она помолчала, наблюдая, как выражение крайнего недоумения искажает черты лица англичанина, а потом его постепенно сменяет — да! иначе и не скажешь — панический ужас. Казалось, его глаза становятся все больше за крупными очками в черной оправе.

— Вы также можете заметить, — продолжала Дороти-Энн, — что деньги по чеку можно получить как раз к дате выплаты процентов по займу.

Чек и письмо дергались в руке сэра Йена, пока он другой рукой доставал платок и вытирал взмокший лоб.

— Что ж… Да… Да… — наконец пролепетал он. — Конечно… Конечно… Я понимаю… — «Проклятая долбаная сука! — думал сэр Йен. — Она, черт бы ее побрал, разрушила мою распроклятую жизнь!»

Он снова посмотрел на молодую женщину и чрезвычайным, весьма заметным усилием воли выдавил из себя улыбку.

— Тогда все в порядке, да. Да. — Судя по всему, ему удалось взять себя в руки. — Я сообщу в банк. Немедленно. — Сэр Йен сложил письмо и чек, потом убрал их во внутренний карман пиджака.

— Пожалуйста, сэр Йен, сделайте это. — Дороти-Энн встала из-за стола, протягивая руку для прощания, а другой нажимая на кнопку, вызывая Сесилию. — Очень была рада вас видеть. Сесилия вас проводит. — И потом добавила: — У нас с мисс Флуд впереди очень напряженный день.

Сэр Йен поднялся на ноги и пожал протянутую руку.

— Всего хорошего, миссис Кентвелл, — церемонно попрощался он. Англичанин развернулся, и появившаяся Сесилия проводила его из кабинета.

Широкая улыбка осветила лицо Венеции, когда она встала, наклонилась через стол и протянула руку Дороти-Энн:

— Давай пять!

Дороти-Энн хлопнула ладонью по ладони подруги, и они обе расхохотались.

53

Хант вышел из душевой кабины, яростно растерся полотенцем и стал бриться перед зеркалом в ванной комнате. И все это время он думал о Дороти-Энн. Он ощущал где-то в глубине души сосущее чувство одиночества, и ему очень хотелось, чтобы она была сейчас рядом с ним.

Уинслоу отвел «Ртуть» с Иден Айл в Пуэрто-Рико, а оттуда прямым рейсом вылетел в Калифорнию. Во время полета он мысленно готовился к тому, что скажет Глории о своем намерении развестись с ней. У него в голове проносились разнообразные варианты предстоящей сцены. Хант приехал домой, горя желанием все выложить жене немедленно. Но Глории, как это все чаще и чаще случалось последнее время, дома не оказалось. Когда Уинслоу спросил Родди, дворецкий ответил, что ему неизвестно, где может быть миссис Уинслоу, и этого не знает никто в доме.

И теперь ему отчаянно хотелось, чтобы стычка с женой была уже позади, чтобы прорепетированные им слова уже были сказаны и, как он надеялся, приняты. И более того, ему хотелось обо всем сказать матери и покончить с этим. Но Хант подумал, что честнее поговорить сначала с Глорией.

Хант понимал, что Алтея не сможет воспринять все спокойно. Честно говоря, эта идея приведет ее в ужас. Она так носится с внешними приличиями и с политической карьерой сына, приобретшей для нее колоссальное значение, что слово «развод» станет для нее ругательством. Но Хант также понимал, что в конце концов Алтея смирится. Как только мать поймет, что он уже принял решение и не станет его менять, она примет неизбежное и переварит это.

Хант закончил бритье, достал кое-какую одежду. Он выбрал пару старых свободных брюк и рубашку-поло блеклого голубого цвета. Оделся, сунул ноги в шлепанцы и отправился на кухню. Он подумал, что, может быть, там найдется пиво, и он сделает себе настоящий сандвич, а не его крошечное «светское» подобие, которое готовит прислуга.

Но это ему не удалось.

Внизу, в вестибюле, Хант увидел Глорию. Жена явно только что вошла и собиралась подняться наверх.

Она взглянула на него:

— Ты хорошо выглядишь и загорел, — насмешливо заметила Глория. — Хорошо поработал на солнце, я полагаю?

— На самом деле, тебе совершенно безразлично, чем я занимался, — парировал Хант.

— Точно, — засмеялась жена, — ты все верно понимаешь. Мне все равно. — Вдруг ее глаза вспыхнули гневом. — Но только мне совсем не безразлично то, что пока ты там нежился на солнышке, мне пришлось отправиться в «Каскады» и провести время за ленчем с твоей распроклятой матерью!

Хант проигнорировал ее вспышку.

— Нам надо поговорить, — спокойно сказал он.

— О, Хант, — тяжело вздохнула Глория. — Не сейчас. Я иду к себе. Я устала.

— Это не может ждать. Почему бы нам не выпить по стаканчику в библиотеке?

Глория не стала раздумывать. Мысль о спиртном притягивала, и что бы там ни собирался сказать Хант, это можно будет сдобрить хорошей порцией водки.

— Хорошо, — согласилась она и, повернувшись на каблуках, направилась в библиотеку.

Хант пошел следом за ней.

Там Глория сразу прошла к столику с напитками, налила водку в высокий хрустальный стакан, а потом пальцами, а не щипцами, бросила несколько кубиков льда в свой напиток.

Хант наблюдал за ней.

— Не хочешь добавить тоник или чего-нибудь еще? — спросил он.

Глория фыркнула.

— Зачем же портить хорошую водку? — Она села на обтянутую кожей кушетку, сбросила туфли и вытянула ноги.

Хант приготовил себе шотландское виски с водой и сел напротив жены.

— Твое здоровье. — Глория подняла стакан вверх, а потом одним глотком осушила половину.

Хант не ответил, а лишь отпил немного виски, рассматривая его. Потом поставил стакан, откашлялся.

— Я хочу обсудить кое-что очень серьезное, — начал он.

Брови Глории взметнулись вверх, выражая насмешливый интерес и озабоченность.

— И что же? — легкомысленно поинтересовалась она.

— Наш брак не удался, — снова заговорил Хант, — и…

— Какой у тебя острый глаз, — с саркастическим смешком прервала его Глория. Она снова приложилась к стакану.

— Мне кажется, пришло время нам развестись.

Глория уставилась на мужа. «О, Господи, — подумала она. — Хант надумал это как раз сейчас. Именно сейчас, когда я нашла того, кто избавит меня от него».

Женщина заговорила, и теперь в ее голосе не было и намека на легкомыслие.

— Ты уверен в этом, Хант?

— Совершенно, — прозвучал четкий ответ.

— А что подумает твоя мать? — Глория пальцем перемешала лед в стакане, потом слизала с него влагу. Она пыталась сохранять спокойствие. Старалась выглядеть, как обычно.

— Меня не волнует, что она подумает, — отозвался Хант. — Мне все равно, что подумают другие. — Он помолчал, снова отпил виски. — Этот брак — всего лишь фарс. Мы оба знаем об этом, и пора с этим покончить.

Глория почувствовала, как ее охватывает паника. Она встала, снова подошла к столику с напитками. Налила себе еще водки и глотнула как следует. Затем повернулась к мужу:

— Почему именно сейчас? — спросила она.

Какое-то мгновение Хант молчал, потом произнес:

— А почему нет?

Глория вернулась к кушетке и снова села.

— Просто это решение кажется таким внезапным, — пояснила она. — Я думала, мы можем продолжать… Ну, ты знаешь…

— Продолжать что, Глория? — спросил Хант. — Мучить друг друга? Жить как чужие в одном доме? Появляться вместе на людях, чтобы соблюсти приличия? — Он с грохотом поставил бокал на стол. — Меня от этого тошнит. Меня выворачивает наизнанку от всего этого, и я хочу это прекратить.

«О, Боже, что же я буду делать? — ужаснулась Глория. Паника поглотила ее и грозила захлестнуть с головой. — Время. Мне необходимо выиграть время. Чтобы Кристос успел обо всем позаботиться. Позаботиться о нем». Она отлично сознавала, что после развода у нее не будет столько денег. И Глория также поняла, что хотя Хант и раньше заговаривал о разводе, на этот раз он говорит совершенно серьезно. Чертовски серьезно.

— Я прослежу за тем, чтобы ты получила приличное содержание, Глория, — мягко продолжал Хант. — Я хочу, чтобы развод прошел как можно безболезненнее для нас обоих. — Он снова замолчал и отлил виски. — Но я определенно хочу, чтобы мы начали процедуру развода.

Глория помолчала мгновение, изо всех сил стараясь придать лицу выражение крайней печали и разочарования. Ей необходимо как можно скорее поговорить с Кристосом. Убедить его побыстрее заняться Хантом. А пока она будет подыгрывать мужу. Сделает вид, что огорчена, но все понимает и принимает. И собирается пойти ему навстречу.

«Ладно, — решила Глория, — я сожму зубы и сделаю это. Чего бы мне это ни стоило. Я хочу получить эти деньги. Я хочу получить деньги и Кристоса».

— Значит, и в самом деле все кончено, — произнесла она наконец, в голосе ее слышались нотки отчаяния, которое ей мастерски удалось сыграть.

— Да, Глория, — подтвердил негромко Хант. — Все кончено.

Он взглянул на жену и увидел выражение печали на ее лице. Хант задумался о то, что на самом деле чувствует и о чем думает эта женщина. Он не ожидал подобной сговорчивости. Что бы там ни было, Глория — борец, и самый отчаянный из всех. Но он уговорил себя, что пора перестать гадать на кофейной гуще, успокоиться и прекратить волноваться о ней. Пришло время бросить все это.

— Как я уже сказал, мне хотелось бы сделать развод наиболее безболезненным для нас обоих, — напомнил он. — Я надеюсь, что ты тоже этого хочешь.

— Да, Хант, — со вздохом откликнулась Глория. Собственные показные печаль и разочарование начинали действовать ей на нервы. Я должна убраться отсюда. Закончить с этим и немедленно позвонить Кристосу.

— Я ужасно устала, Хант, — сказала она. — Несмотря на то, что ты об этом думаешь, это стало для меня ударом.

— Мне очень жаль, Глория. Я сожалею обо всем.

— Да, мне тоже жаль. — Глория нагнулась и подобрала туфли. — Я сделаю все, что ты скажешь, — пообещала она. — Но сейчас мне хотелось бы остаться одной. — Женщина встала и с туфлями в одной руке и стаканом в другой вышла из библиотеки.

Хант смотрел ей вслед с чувством облегчения. Их разговор окончен, он наконец сказал ей, что хочет развестись. И в то же время, где-то в глубине души, зазвенел колокольчик тревоги. Его осаждали назойливые сомнения и опасенья, которые он не смог бы определить. Перед ним предстала не совсем та Глория, которую он знал.

Так что же она затевает?

54

Отлично. У него теперь две машины. «Купе-де-виль» в гараже на Ван-Несс-авеню, «терсель» с номерами от «селики» в многоэтажном гараже на Юнион-сквер. Именно сюда он и пришел. Ему понадобился «терсель», чтобы съездить в Сан-Леандро и повидаться с одним парнем насчет оружия.

Увести «терсель» оказалось до смешного просто, словно украсть конфетку у спящего ребенка. Кристос задним числом больше не жалел, что отвалил Карлосу четыреста баксов за изготовление ключа. Черт побери, эти деньги он потратил на дело. Как оказалось, самым сложным было отскрести с лобового стекла наклейку с ценой в 2 тысячи 499 долларов.

Кристос до конца не мог поверить в удачу. Пока все шло по плану, без сучка и без задоринки.

Он надеялся, что это предзнаменование грядущей удачи.

Парень открыл дверцу «терселя», сел за руль, завел и аккуратно задом выехал со стоянки. Поскрипывая тормозами на крутых виражах ведущего наверх пандуса, он преодолел четыре уровня до выезда на улицу. Поприветствовал дежурным «как дела?» сторожа в будке, протянул ему квитанцию и двадцатидолларовую банкноту. Не стал пересчитывать сдачу, просто бросил ее в отделение для перчаток и выехал в сияние субботнего дня, надев зеркальные авиаторские очки. Оставил окна открытыми и высунул локоть наружу.

Оказавшись на другой стороне бухты, Кристос понял, что Сан-Леандро это не то место, которое следует указывать в туристических путеводителях. Некоторым образом, местечко напомнило Кристосу Лонг-Айленд. Все плоское, промышленная застройка с преобладанием складов, фабричных зданий и кранов для погрузки.

Но с одной существенной разницей. В некоторых частях расположились жилые домики, маленькие, всего на одну семью, один впритык к другому. Большинство оштукатурено и выкрашено в бежевый или бирюзовый цвет. Дома выставляли напоказ свой преклонный возраст и действительное, а не показное, пренебрежение хозяев.

Кристоса увиденное не обрадовало. Все явно мрачное и нищенское. Причем настолько, что он притормозил и из предосторожности спрятал большую часть наличности в сапоги. Потом выключил радио.

Затем, следуя полученным инструкциям, он проехал еще немного и сообразил, что это окружная дорога, рекомендованная специально на тот случай, чтобы любой мог выяснить, не следят ли за визитером и не явился ли он по полицейской наводке.

Да, знакомцы Слика проявляли максимум осторожности и подозрительности.

Отлично. Это всех устраивает.

Наконец Кристос добрался до места назначения — изрытой улицы, где не было ни легковых, ни грузовых машин. По обеим ее сторонам расположились склады с исписанными краской стенами. Ни одной живой души вокруг.

Кристос остановил машину, заглушил мотор и стал ждать. Время еле ползло. Он подождал еще и начал уже подумывать, что кто-то над ним зло подшутил. Если так…

Впереди, на следующем перекрестке показался симпатичный темнокожий паренек лет десяти-одиннадцати, в вязаной красно-белой шапке, на горном велосипеде.

Кристос выпрямился, посмотрел вперед, проверил зеркало заднего вида, и ничего не увидел. Он еще раз взглянул назад. Через несколько минут тот же мальчишка промчался мимо него — металл ярко блеснул на солнце — и исчез.

Велосипедист описал несколько кругов вокруг машины, потом резко затормозил возле окошка водителя, из-под колес фонтаном взметнулся гравий.

— Давай. Поедешь за мной, — приказал малолетка, сорвался с места и стал бешено крутить педали.

Кристос выждал минуту, не зная, как поступить, потом завел мотор. Он поехал следом за пареньком, соблюдая разумную дистанцию, так как маленький велосипедист не соизволил указывать рукой поворот, а лишь метался, как сумасшедший, то налево, то направо, неожиданно сворачивая в оставшиеся без ворот разинутые рты складов, выскакивая затем на солнечный свет.

Так они миновали квартал за кварталом. Свет, тень, темнота, пока Кристос совершенно не потерял представление о том, где находится. Он в отчаянии думал, что пока они вот так мечутся зигзагами по Сан-Леандро, им не встретились ни одна машина, ни один фургон, ни один рабочий.

И тут он вспомнил. Ведь сегодня суббота. На неделе эти пустынные улицы станут людными и шумными, их заполонят контейнеровозы и погрузчики, а воздух завибрирует от рокота моторов, шума механизмов и криков.

Мальчишка срезал угол, проехав мимо кучи щебня и еще одного покинутого склада… Или они просто вернулись назад? Может быть, они просто кружат на одном месте? Он точно уже видел этот склад.

Но у Кристоса не оказалось времени додумать до конца. Оказавшись снова на солнце, мальчишка резко затормозил, поднял велосипед в воздух, развернул его, и переднее колесо двухколесной машины оказалось прямо перед капотом «терселя».

— Черт! — громко выругался Кристос.

Он ударил по тормозам, и машина остановилась всего в нескольких дюймах от паренька.

— Ты что, псих? — завопил Кристос, высовываясь в окно. — Ты что, хочешь покончить жизнь самоубийством?

Но парень беззаботно подъехал к нему, сунул руку в карман и бросил что-то Кристосу на колени.

Он схватил это — как ему показалось, черную, скомканную, трикотажную тряпку, — и развернул ее.

Нет. Не тряпка. Лыжная маска.

— Для твоей же безопасности, — сказал его провожатый. Он повернулся и показал на открытую дверь дока для погрузки ярдах в двадцати впереди. — Наденешь маску, езжай туда.

Кристос уставился на парнишку.

— Они не хотят знать, как ты выглядишь, — объяснил мальчик. — И они тоже в масках. Ты тоже не хочешь знать, как они выглядят. Они ребята крутые, и некоторые очень пло-о-о-хо выглядят.

Так как Кристос молчал, голос мальчишки сорвался на фальцет.

— Ты чего ждешь-то, мужик? — заверещал он, заполошенно размахивая руками. — Надевай, давай! Не поедешь, пока не наденешь. Давай, шевелись!

И с этими словами мальчишка ударил по педалям и понесся по дороге.

Кристос рассматривал лыжную маску, которую держал в руках. «Мне лучше поскорее покончить с этим», — решил он и натянул ее на голову.

Ему сразу стало жарко, все зачесалось. Маска здорово мешала видеть, что творится по сторонам. Он бросил взгляд в зеркало и заметил, что на него смотрит черная голова с тремя белыми дырками. Ладно, пусть он выглядит странно. Но это отличная мера предосторожности. По крайне мере, эти ребята профессионалы.

Он проехал к открытой двери гаража и свернул в погрузочный док. Как только Кристос въехал внутрь и остановил машину, кто-то закрыл огромные ворота.

Они опустились вниз с громоподобным лязганием.

Наступила полная темнота.

Еще кто-то, находящийся впереди и несколько выше, направил яркий свет фонаря прямо в ветровое стекло его «терселя». Кристос закрыл лицо руками.

— Как выйдешь из машины, встань возле нее и расставь ноги, — пропел звучный баритон. — Вроде как мы полицейские и тебя обыскиваем. Усек?

Кристос широко распахнул дверцу. На какое-то мгновение вспыхнул верхний свет в машине, но он уже был снаружи и немедленно захлопнул дверцу. Фонарь ярко освещал его, когда Кристос встал рядом с машиной расставив ноги, руки за голову.

Еще кто-то подошел к нему сзади.

— Мы просто проверим, нет ли при тебе пушки, — раздался бас так близко, что Кристос почувствовал теплое дыхание на своей шее.

Потом его ощупали очень опытные руки, никаких тебе светских любезностей — руки, подмышки, грудь, спина, живот, ягодицы, промежность, ноги, сапоги… Пара широких ладоней похлопала по крепкой коже его ковбойских сапог и сжала их.

— Ага, вот оно что. Так вот где ты прячешь свою кубышку?

— Эй! — запротестовал Кристос.

Парень, обыскивавший его, выпрямился и хмыкнул.

— Мужик, мы же не воры. Мы бизьнесьмены. Если бы мы хотели украсть, тебе бы уже сейчас не светили звезды и не пели птички. — Он обратился к своему приятелю, державшему фонарь: — Он чистый.

Над головой Кристоса зажглись ряды ламп дневного света. Он заморгал и стал оглядываться. Он стоял посреди огромного пустого склада, кругом только бетонные стены. Рядом с ним оказался крупный парень в лыжной маске, ют самый, что обыскивал его. В маске был и худой пижон, стоявший на бетонном возвышении для погрузки с фонарем в одной руке и револьвером в другой.

— Давай, — велел здоровяк. — У нас с тобой бизьнесь. Не терять же целый день. Или ты оглох? Время — деньги.

Бетонный помост для погрузки доходил до груди. Они влезли на него.

— Сюда.

Кристос шел следом за здоровяком, костлявый с револьвером в руке замыкал шествие. Они прошли мимо нескольких боксов, направляясь туда, где ярко-синий брезент прикрывал нечто похожее на мини-фургон. Может быть, «плимут вояджер». Что-то вроде этого. Сложно было сказать наверняка.

Здоровяк спрыгнул вниз и приземлился прямо в боксе. Кристос последовал за ним. Потом прыгнул худой, проскользнувший к боковой дверце фургона.

Кристос заметил, что пассажирские сиденья убраны совсем, и еще один кусок брезента закрывает весь пол.

Худой протянул руку, сдернул брезент в сторону.

— Черт побери! — присвистнул Кристос.

Фургон оказался арсеналом на колесах. Серый коврик на полу покрывали все мыслимые варианты огнестрельного оружия. Все аккуратно разложены по типам, как товар в стеклянной витрине. Револьверы и пистолеты слева. Ружья и карабины в середине. Полуавтоматическое и автоматическое оружие справа. Прямо за передними сиденьями расположились ящики с патронами.

— Ты предпочитаешь револьвер? — поинтересовался худой.

Кристос покачал головой:

— Нет, мне винтовку.

— Бери, что хочешь.

Костлявый стоял рядом и, одной рукой в резиновой перчатке уперевшись в бедро, другой предлагал оружие.

— Может, ты ищешь карабин? Обычно все берут «Ремингтон 700». Гражданская модель. У некоторых есть прицел ночного видения, есть с лазерной наводкой, у этого прицел Леопольда. Таким пользуются полицейские… Вот еще «Юнертл 10». Морская пехота любит «Юнертл». Или, если хочешь, у нас есть самозарядное оружие.

Кристос, потрясенный, смотрел во все глаза. Голова у него шла кругом. Да, ему нужна была винтовка. Но черт возьми! Надо быть крепким орешком, чтобы разобраться, для чего все это дерьмо и как им пользоваться.

— Я и знать не хочу, для чего тебе винтовка, — продолжал костлявый, — но если ты только намекнешь мне, что тебе нужно, может я и смогу тебе помочь подобрать то, что требуется. Тогда я не стану пытаться продать тебе вот эту «М-16», с HELH4A «Сионикс» и оптическим прицелом с высоковольтной никель-кадмиевой батареей для мощного источника питания. Понял, о чем я?

Кристос громко сглотнул. На самом деле, он не понял ни слова. Все это оказалось ему недоступно.

И он лишь ответил:

— Мне просто нужно поразить цель, скажем, с сотни ярдов, или с полторы сотни. Мне нужно что-нибудь аккуратное и простое. Легкое в обращении. Никакого высокотехнологичного дерьма.

— Отлично, теперь мы понимаем друг друга. Тебе для дневного времени или для ночного?

Кристос пожал плечами.

— Я пока еще не знаю. Но мне нужно что-нибудь очень простое.

— Значит, тебе нужен «Ремингтон 700» со снайперским прицелом Леопольда либо с прицелом «Юнертл 10». На твоем месте, я бы выбрал «Юнертл».

Костлявый протянул Кристосу пару резиновых перчаток.

— Так твои отпечатки не останутся на моем товаре, — пояснил он.

Пока Кристос натягивал их, парень достал ружье.

— Вот «Ремингтон 700». Простой прицел. Легко наводится. Аккуратное. Просто прицелишься и спустишь курок. Бам!

Он играючи подбросил ружье, прицелился и направил на Кристоса.

Тот уверенно перехватил карабин, взвесил на руке и отвернулся. Прижал приклад к плечу и посмотрел в прицел. Дальняя стенка прыгнула на него, приближенная мощной оптикой.

— Можно по нему найти владельца?

Темные глаза с желтоватыми белками в прорезях маски остановились.

— Парень, ты говоришь о моем товаре. Серийных номеров нет.

Кристос кивнул, еще раз посмотрел в прицел.

— Сколько?

— Три тысячи.

Он опустил «Ремингтон» и обернулся.

— Не слишком ли дорого?

— Возможно. Но ты же ищешь снайперский карабин. Ты платишь прежде всего за чистое оружие. Ты платишь и за то, что тебе не задают вопросов.

— А как насчет футляра? Ну, в чем его нести?

— О футляре и думать забудь. Видишь ли, футляр для ружья он и есть футляр для ружья. Тебе надо зайти в ломбард, купить себе виолончель. Выкинешь содержимое, футляр оставишь. И будешь носить в нем карабин, будто ты этот, музыкант.

Кристос положил ружье на бетонный помост, потом сунул руку в карман за деньгами. Он отсчитал тридцать сотенных.

Здоровяк, обыскивавший его, взял деньги, быстро пересчитал и зажег переносной ультрафиолетовый фонарь. Проверил каждую купюру.

— Лишняя осторожность делу не помеха, — заметил костлявый. — Кругом полно фальшивых денег. — И уже более дружелюбно добавил: — Ты не выглядишь как охотник на оленей, так что позволь дать тебе бесплатный совет. Пойдешь на дело, выбери мишень. Отдохни. Один выстрел. Неважно, попал или промахнулся, делай ноги. Запомни это. Один выстрел.

— С деньгами порядок, — раздался голос здоровяка.

Кристос оперся ладонями о бетонный парапет и вскарабкался на него.

— С вами приятно иметь дело, — сказал он, поднял свою покупку и направился к машине.

— Эй! Братан!

Кристос обернулся и заглянул вниз.

Костлявый кинул ему несколько коробок, одну за другой.

Они оказались тяжелыми, но Кристос поймал все, прижимая к груди.

— А патроны-то, парень? Без патронов ты бы сгорел.

55

Воскресный обед в «Каскадах» стал уже священной семейной традицией. Если только Хант не уехал из города или его не свалила тяжелая болезнь, Алтея ждала его и Глорию. Даже если, как, например, сегодня, они приезжали каждый на своей машине.

Хант прибыл за рулем темно-синего «бьюика Парк-авеню». Так как он занимался политикой, автомобиль зарубежного производства был категорически противопоказан, так как давал бы повод для критики. Но Хант частенько думал о том, как бы прореагировали его избиратели, знай они, почему на самом деле их сенатор водил машину, произведенную компанией «Дженерал Моторс». А все из-за коллекции акций Алтеи, в которую входило на двенадцать миллионов акций этой фирмы.

Подъезжая к выезду Блэк-Маунтин-Хэйни-роуд, Хант свернул со скоростного шоссе и поехал по Скайлайн-бульвару на север. И вскоре он уже поворачивал направо, чтобы остановиться перед главными воротами с их внушительными каменными столбами и резными каменными львами.

«Каскады». Дом, где он провел самые одинокие, самые тяжелые годы своей жизни — детство.

Остановив машину перед домом, Хант не смог бы сказать, приехала ли Глория. Как обычно, площадка из белого гравия пустовала. Слуги немедленно отгоняли вторгшиеся машины, чтобы те не оскорбляли глаз Алтеи.

Массивная резная дверь открылась, как только Хант ступил на последнюю ступеньку лестницы. По другую сторону стоял очень высокий, очень худой и преисполненный достоинства седовласый человек.

— Добро пожаловать домой, мистер Уинслоу, — пропел он, отступая в сторону.

— Привет, Уитэмс. Моя мать все так же плохо с вами обращается?

Дворецкий явно был шокирован.

— Разумеется, нет, сэр! Миссис Уинслоу никогда ни с кем плохо не обращается! Ведь она леди! — Он тихонько закрыл дверь. — Миссис Уинслоу просила меня передать, что она очень скоро спустится вниз. Остальные гости уже в гостиной.

— Остальные гости? — удивился Хант, в изумлении подняв брови.

По традиции, воскресные обеды объединяли только троих — Алтею, Глорию и его самого.

— Да, сэр, — подтвердил Уитэмс. — Здесь младшая миссис Уинслоу, губернатор Рэндл и мистер Дракер.

— Понятно, — бесстрастно констатировал Хант, пересекая большой вестибюль.

«Мама призвала на помощь тяжелую артиллерию», — подумал он. Хант даже улыбнулся про себя. Иногда мать и вправду лучше знает, как поступить. Особенно, когда следует склониться перед законом.

Ведь кто лучше опытного адвоката разбирается в законах?

Илай Дракер. Друг семьи. Доверенное лицо. И великолепный адвокат. Он всегда занимался семейными делами, насколько Хант помнил. Он был старшим партнером в компании «Дракер, Мэйсон, Степлтон и Лавлейс», самой могущественной и престижной адвокатской конторе Сан-Франциско. Достаточно было только упомянуть его имя, и это всегда заставляло людей подумать дважды.

Хант хмыкнул про себя. «Бедная Глория, — пожалел он жену. Потом его губы сжались. — Вот уж действительно, бедная Глория!» Если кто и может о себе позаботиться, так это его супруга… В очень скором времени, его бывшая супруга.

Он увидел ее сразу же, как только вошел в гостиную. Младшая миссис Уинслоу стояла возле одного из французских окон, с бокалом в одной руке и сигаретой в другой. Она судорожно затягивалась и пускала дым на улицу. Глория не слышала, как вошел Хант.

Не слышали этого ни Илай Дракер, ни губернатор Рэндл. Они сидели рядышком в позолоченных креслах у горящего камина. Их головы сблизились, в руках широкие толстые стаканы, мужчины что-то обсуждали, понизив голос.

Но приход Ханта не остался совершенно не замеченным. Два пекинеса Алтеи свернулись калачиком на канапе напротив беседующих мужчин. Они разом подняли головы, подозрительно втянули воздух и негромко зарычали. Потом собаки спрыгнули на пол, пронеслись по роскошному ковру и затявкали изо всей мочи, подпрыгивая у ног Ханта.

Мужчины подняли головы.

— Хант, мальчик мой! — сердечно прогудел губернатор, тяжело поднимаясь на ноги и протягивая руку.

— Губернатор, — приветствовал его Хант, обмениваясь рукопожатием с этим крупным человеком. Потом он повернулся к адвокату. — Мистер Дракер, здравствуйте.

— Добрый вечер, Хант, — поздоровался тот. Его рукопожатие оказалось крепким, но равнодушным. — Приятно видеть тебя снова.

За спиной Ханта откашлялся Уитэмс.

— Я могу предложить вам выпить, мистер Уинслоу?

Он развернулся к дворецкому.

— Пожалуйста, Уитэмс. Глоток виски и много, много льда.

Все трое сели, губернатор и адвокат в позолоченные кресла, а Хант на канапе, освобожденное собаками.

— Скажите мне кое-что, господин губернатор, — начал Хант. — Мама пригласила вас сегодня, чтобы заняться политикой выкручивания рук?

Губернатор был искренне ошарашен.

— Вовсе нет! И что это еще за «господин губернатор»? — проворчал Рэндл. — Не стоит быть таким формалистом, Хант. Вам прекрасно известно, что у меня есть имя. Мои знакомые зовут меня Квентином. А друзья называют меня просто Кью.

Хант встретился с ним взглядом.

— А мы друзья? — спокойно поинтересовался он.

Рэндл громко и от души расхохотался.

— Лучше бы нам ими быть, сынок. Вражду мы не потянем. Особенно, учитывая, что мы…

— Что мы что? — раздался с порога звонкий голос Алтеи.

Все мужчины повернулись к ней и встали. Даже Глория выбросила сигарету в открытое окно и быстро подошла к остальным.

Хозяйка дома прошла по ковру навстречу гостям. Она выглядела воплощением совершенства, от искусно уложенных и залитых лаком волос до кончиков отполированных бледно-розовых ногтей и черных лакированных туфель на высоком каблуке. Она надела ярко-красный костюм с крупными черными пуговицами и черную шелковую блузку в белый горошек с отложным воротником. Ее стройные ноги обтягивали ажурные черные чулки. Из украшений она выбрала только простые золотые серьги, крошечные золотые часики и золотой браслет-цепочку. Плюс кольцо с бриллиантом в двадцать карат в форме груши, которого Хант раньше не видел.

Рядом с ней царственно выступала Виолетта, ее любимая собачка, поглядывающая время от времени на Алтею с рабской преданностью. Остальные два пекинеса радостно бросились ей навстречу, изо всех сил виляя шелковистыми хвостами.

Первым Алтея приветствовала губернатора:

— Здравствуй, Кью, — произнесла она и, положив ему на плечи руки, подставила щеку для поцелуя.

— Алтея, ты как всегда отдых для усталых глаз.

— Льстец! — отшутилась хозяйка дома и сосредоточила внимание на старом адвокате.

— Илай, спасибо, что ты пришел. Хотя я и известила тебя в последний момент.

Дракер чмокнул ее в щеку.

— Меня бы не удержали и дикие собаки, — заметил ветеран юриспруденции, бросив взгляд на пушистые комочки. — Даже твои.

— Эти лапочки! — рассмеялась Алтея. — Я надеюсь, что нет!

Она подошла к сыну.

— Хант, дорогой. — Женщина взяла его руки в свои и улыбнулась в ожидании поцелуя.

— Здравствуй, мама, — негромко поздоровался сын.

И наконец настала очередь Глории. Какое-то мгновение женщины смотрели друг на друга — безмолвный поединок характеров.

Глория сломалась первой:

— Здравствуйте, мама, — свирепо проговорила она.

Алтея подставила щеку, но так как поцелуя не последовало, она подняла брови в насмешливом изумлении:

— Как? Поцелуя не будет?

Глория проглотила подступившую желчь. «Как это похоже на Алтею! — гневно подумала она. — Будьте уверены, уж она выставит меня маленькой и глупенькой перед другими!»

Она набрала побольше воздуха, согнулась в поясе и неохотно едва прикоснулась щекой к щеке свекрови.

— Ну что ж, я полагаю, это лучше, чем ничего, — в голосе Алтеи зазвенела сталь, потом она повернулась к остальным и ослепительно улыбнулась мужчинам. — Не присесть ли нам?

Она просунула руку под локоть губернатора Рэндла и повела его к мягкой усыпанной подушками софе прямо напротив камина. Вместо того, чтобы сесть рядом с Хантом на канапе, Глория выбрала позолоченное кресло рядом с Дракером, где раньше сидел губернатор.

Алтея взяла маленький серебряный колокольчик с кофейного столика и позвонила.

— Да, мадам? — раздался голос Уитэмса.

— Будьте добры, принесите нам шампанского, Уитэмс, прошу вас.

— Сию минуту, мадам.

— Шампанское? — Хант вопросительно посмотрел на мать. Что мы празднуем? Я пропустил чей-то день рождения?

— Отнюдь нет, дорогой, — заверила его мать и снова улыбнулась.

Дворецкий вернулся, накрахмаленная белая льняная салфетка аккуратно перекинута через руку. Он принес большой серебряный поднос с ручками и осторожно поставил его на кофейный столик.

На подносе стояло подлинное произведение искусства — серебряное ведерко для охлаждения вина времен Георга III в форме урны. Пышное барокко, украшенное переплетающимися серебряными виноградными листьями, гроздьями винограда, и бараньими головами с двух сторон вместо ручек. В гнездышке из колотого льда стояла бутылка охлажденного «Дом Периньон». Рядом расположились пять великолепных бокалов для шампанского на очень длинных ножках из резного хрусталя не толще бумаги.

Под вопросительными взглядами Ханта, Глории и Илая Алтея улыбнулась еще раз, но заставила их ждать, пока Уитэмс взял бутылку, обернул ее салфеткой и опытной рукой спокойно вынул пробку. Один за другим он наполнил бокалы и протянул их по кругу. Сначала Алтее, потом Глории, затем губернатору. Илай Дракер и Хант оказались последними.

Как только все получили бокалы, Алтея взяла губернатора за руку.

— Мы с господином губернатором Рэндлом собираемся сделать заявление, — ее голос звучал словно колокольчик. — Он решил не баллотироваться на пост губернатора на второй срок.

— Я надеюсь, что господин губернатор отказывается не в мою пользу, — заговорил Хант. — У меня нет никаких намерений баллотироваться на этот пост.

— Нет, дорогой, — заверила его мать. — Это не ради тебя. А ради меня.

— Я не понимаю.

— Через минуту поймешь, — прекрасное лицо Алтеи повернулось ко всем по очереди, словно белоснежная лилия, следующая за солнцем. — Бриллиант на моем пальце, который вы видите, это знак помолвки. Губернатор Рэндл и… — она замолчала на секунду, потом продолжила: — Лучше сказать, Кью и я… Мы решили пожениться.

Странная вещь человеческая реакция. Илай Дракер заморгал, как сова, лишившись на мгновение дара речи. Одна бровь Ханта изумленно взлетела вверх, и он поднял бокал в безмолвном тосте. А Глория, ошеломленная и почти шокированная, почувствовала, как ее пальцы все крепче сжимают ножку бокала, сжимают, сжимают и…

Треск!

Очень тонкая ножка сломалась пополам, из хрустального бутона в каком-то замедленном темпе, как на картинах Дали, полилось шампанское. Пальцы молодой женщины разжались, и верх бокала тоже упал на ковер.

— Ох, черт! — прошептала Глория.

Широко раскрытыми глазами она смотрела на кровь, струящуюся по ее руке.

— Уитэмс! — громко позвала Алтея.

— Да, мадам?

Хозяйка дома оставалась спокойной.

— Я полагаю, младшей миссис Уинслоу достался бракованный бокал. Вы не поможете ей с рукой, а потом не принесете ли другой бокал?

— Разумеется, мадам.

Но Глория вскочила, удерживая раненую руку за запястье.

— Нет! — Она яростно затрясла головой. — Я… Я уезжаю. Я должна ехать…

Жена Ханта стремительно ринулась прочь из комнаты.

— Глория!

Повышенный голос свекрови остановил невестку на полпути.

Она медленно обернулась.

— Сегодня семейный праздник, — кротко напомнила будущая миссис Рэндл. — Согласна, Хант настаивает на разводе. Но пока ты все еще член семьи. А теперь, прекрати истерику, потому что ты останешься на ужин и выпьешь кофе. Мы должны обсудить очень важные вопросы.

Глория смотрела на нее во все глаза.

— Идемте, миссис Уинслоу, — мягко позвал дворецкий Глорию и повел ее из гостиной. — Я посмотрю, что у вас с рукой. Это только выглядит хуже, чем есть на самом деле. С порезами всегда так. Ничего кроме пластыря нам не понадобится.

— У меня есть тост, — предложил Хант. — За губернатора Рэндла и будущую миссис Рэндл!

— Слушайте, слушайте, — добавил Илай.

Все отпили шампанского.

— И еще один тост.

Хант насмешливо поднял бокал в направлении дальней двери, через которую Уитэмс увел Глорию.

— За в скором времени бывшую миссис Уинслоу! Я никак не могу этого дождаться!

У Глории не было аппетита. Она беспорядочно тыкала вилкой, делая вид, что ест.

Но не потому, что поданные блюда оказались невкусными. Шеф-повар Алтеи превзошел самого себя, приготовив маринованные ребрышки весеннего ягненка с соусом из розмарина, картофельный пирог с лимоном и тимьяном и крошечные молодые баклажаны, нафаршированные грибами. К этому подавали «шато шваль блан» 1947 года, и ужин сопровождался многочисленными тостами и обсуждением планов на будущее.

Для Глории это превратилось в бесконечную, утомительную скуку, которую она сносила в одиночестве, налегая на вино и отключившись от общего разговора. Она все время бросала торопливый взгляд на часы, но время едва двигалось.

Глория Уинслоу не могла дождаться, когда сумеет сбежать.

После того как Уитэмс обработал ее небольшие порезы, она отправилась в дамскую комнату, чтобы позвонить по телефону.

К счастью Кристос оказался дома.

— Я не могу сейчас говорить, — торопливо прошептала молодая женщина, ее голос срывался, она была на грани истерики. — У нас огромная проблема…

— Ладно, успокойся, — велел ей Кристос. — Держи себя в руках. Мы встретимся на нашем обычном месте. Я там буду. Идет?

— Я… Я не знаю, когда я смогу отсюда выбраться.

— Не страшно. Я тебя дождусь.

Невозмутимость Кристоса подействовала на нее успокаивающе. Но не надолго. Пока ужин медленно близился к завершению, Глория отчаянно размышляла над последней неудачей.

Решив выйти замуж за губернатора Рэндла, Алтея, на самом деле, выставила еще одно препятствие на пути отлично проработанных планов Глории и Кристоса. Ведь даже если они уберут с пути Ханта, и Глория станет играть убитую горем вдову, то у Алтеи теперь будет муж. Вот она, новая преграда между ней и миллиардами Уинслоу.

Так что… Квентина Рэндла тоже придется убрать. И как можно скорее.

«Кристос может это сделать, — убеждала себя Глория. — Он сделает так, что свадьба никогда не состоится».

И тут ее как током ударило.

Ну да! Зачем беспокоиться о губернаторе? Если убрать и Ханта и Алтею, то состояние Уинслоу автоматически становится моим.

Да. Хант и Алтея. Как-нибудь Кристос сможет убрать их обоих.

— Глория? Глория!

Голос Алтеи вырвал ее из задумчивости. Моргая, Глория слепо взглянула через стол. Ее свекровь поднялась со стула.

— Ну, что же ты? — спросила она. — Мы идем в библиотеку выпить кофе и бренди. Ты не пойдешь с нами?

Глория кивнула. Она отодвинула стул и встала. Подождала, пока выйдут остальные и пошла за ними следом. Алтея, губернатор Рэндл и Виолетта показывали путь, идя по длинной галерее. За ними следовали Хант и Илай Дракер.

Глория чувствовала себя последним вагоном поезда. Красным вагоном, пылающим от мощной смеси вина, ярости, беспокойства и ощущения собственного несчастья. Она не могла понять, зачем Алтее понадобилось ее присутствие во время этого… этого фарса.

Ведь совершенно ясно, что меня больше не считают членом семьи. Так зачем подвергать меня такой пытке?

В библиотеке все соединились. В «Каскадах» эта комната была оплотом джентльменов — огромный, высотой в два этажа двойной куб. Три стены целиком занимали встроенные книжные шкафы, а две спиралевидные лестницы из красного дерева вели на галерею. Книжные полки и дверцы шкафов тоже были из красного дерева, так что создавалось ощущение, что вы находитесь внутри деревянной шкатулки, где на полках поблескивают тома в кожаных тисненых золотом переплетах.

Обстановка подходила к общему мужскому духу комнаты. Большие кожаные кресла, напоминающие клуб времен короля Эдуарда. Огромная лампа, какие вешают над бильярдными столами, бросала два пучка света на круглый стол из красного дерева шести футов в диаметре. Здесь же расположился огромный письменный стол, рисунки в рамах на кульманах из красного дерева и пара больших глобусов с изображением земного шара и небосвода.

Все сели у камина в обтянутые кожей кресла времен Регентства.

— Принесите шкатулку с сигарами, Уитэмс, будьте любезны, — приказала Алтея, вздернув породистый подбородок. — Джентльменам наверняка захочется насладиться сигарой после ужина.

Джентльменов угостили сигарами из шкатулки карельской березы, украшенной голубой эмалью, работы Фаберже. Крышку венчал медальон с портретом царя Николая II с царевичем Алексеем на руках. Сигары были гаванские, настоящие «Флор де Е Фарах экстра».

Губернатор Рэндл и Илай Дракер закурили, а Уитэмс начал разливать бренди. Это был ритуал, почти такой же торжественный и традиционный, как церковная служба. Сначала он согрел пять высоких бокалов для коньяка, потом налил в них едва ли по чайной ложке бренди. Затем дворецкий стал энергично вращать бокалы, чтобы содержимое покрыло стенки пленкой. Наконец, он долил бренди, поставил бокалы на поднос и подал гостям.

Глория взяла свой, сделала знак Уитэмсу подождать и осушила бокал одним глотком. Жидкость бархатным прикосновением коснулась горла и обожгла желудок.

«Вот так-то лучше», — решила она и протянула бокал, чтобы его наполнили снова.

Алтея шумно откашлялась. Если свекровь и хотела предупредить невестку, то та ее проигнорировала. Уитэмс взглянул на хозяйку дома. Та явно колебалась, потом едва заметно кивнула. Бокал наполнили снова. Глория отпила крохотный глоток и взглянула на свекровь с мрачным удовлетворением.

Алтея решила не обращать внимания на «распущенность» и явное непослушание Глории. Она погрузилась в разговор с губернатором, время от времени поглаживая Виолетту.

Хант обсуждал что-то с Илаем Дракером. Глория ничего не слышала, да ее это и не интересовало.

Нет. Этот послеобеденный треп ей совершенно безразличен.

Она заметила, как губернатор взял руку Алтеи в свою и нежно похлопал.

«Мило», — с ненавистью подумала Глория.

Ей захотелось заорать. Естественно, она сдержалась.

Женщина снова отпила бренди и почувствовала, как напиток стекает в желудок и снова взрывается там. Только на этот раз он взорвался желчью, распространяя волны тошноты. На лбу и верхней губе Глории вдруг выступили капельки пота, по телу пробежала дрожь.

О, Господи. Мне надо выбираться из этого Богом проклятого места. Глория посидела минутку, взвесила все за и против и решила уйти.

— Я, честно говоря, не слишком хорошо себя чувствую, — наконец выпалила она. — Я думаю, мне надо лечь спать пораньше.

Алтея посмотрела на нее и улыбнулась.

— Что ты сказала, дорогая? — переспросила она.

Глория посмотрела на свекровь и повторила:

— Я не слишком хорошо себя чувствую, и мне надо лечь спать пораньше.

— Я надеюсь, что к субботе ты будешь чувствовать себя лучше, — заметила старшая миссис Уинслоу.

— К субботе? — удивилась Глория. О чем говорит эта женщина?

— Только не говори мне, что ты забыла, Глория, — Алтея как будто обращалась к непослушному ребенку.

Глория смотрела на нее широко открытыми глазами.

— О чем я забыла, мама?

— В парке Золотых ворот в субботу будет вечер для сбора средств в фонд музея Янга, — жизнерадостно напомнила Алтея. — Я председатель организационного комитета, помнишь? И Хант произнесет речь. Ты просто обязана там быть, моя дорогая.

«О Боже, — Глория просто впала в отчаяние. — Неужели это никогда не кончится?» И сказала:

— Честно говоря, я не понимаю…

— Глория, — прервала ее свекровь, используя самые командирские нотки своего голоса. — Ты все еще жена Ханта и моя невестка. Ради приличий ты должна там быть, я уж не говорю обо всем остальном. — Она помолчала, лаская Виолетту. Потом улыбнулась. — Судя по всему, это твое последнее появление на публике вместе с нами.

— Йо, бэби, — приветствовал ее Кристос на пороге коттеджа на Рашен-хилл. Он громко захлопнул дверь и расплылся в улыбке, его высокие скулы выглядели как две длинные, острые плоскости.

— Как же я рада тебя видеть, — отозвалась Глория не глядя на него. Она чувствовала себя испуганной, ей не хватало воздуха. Женщина была настолько поглощена собой, что не заметила хитрого выражения его лица. — Давай выльем, — предложила она. — Быстро.

Кристос обнял ее своими крепкими руками и начал целовать.

Он не ожидал такой реакции. Глория дернулась прочь от него.

— Нет, Кристос, — запротестовала она. — Позже. Нам надо поговорить. Но для начала мне просто необходимо выпить. Водки. Чистой.

Его руки упали.

— Разумеется, крошка, — ответил он. — Господи. Ты только остынь. Я сейчас принесу нам выпить. — Парень отправился в крошечную кухню, налил водки в два бокала и бросил несколько кубиков льда. Вернулся, протянул один бокал Глории. Та сразу же опрокинула его в горло, опустошив одним глотком почти половину.

— Ничего себе, — заметил Кристос. — Сегодня вечером ты даешь прикурить. — Он улыбнулся.

— Мне это необходимо. — Глория допила водку и снова протянула бокал Кристосу, чтобы тот налил еще.

Он взял бокал, снова пошел в кухню, налил еще водки и на обратном пути прихватил с собой и бутылку.

— Давай-ка бросим кости, а потом, детка, ты мне расскажешь, что происходит. — Кристос протянул Глории водку, взял ее под руку и повел в спальню.

Глория швырнула сумочку, скинула туфли на высоких каблуках. Потом сбросила жакет от костюма и рухнула на кровать, поставив подушки за спиной.

Кристос сел рядом с ней.

— Ну ладно, Глория. Поговори со мной. — Он вынул косячок с марихуаной из кармана рубашки, зажег его, вдохнул, задержал дым в легких, потом выпустил серовато-голубой султан. Он ждал, что Глория начнет вопить и жаловаться по поводу дыма, но женщина снова удивила его.

— У нас проблема, — заговорила Глория. — Не только Хант хочет развестись, но и моя свекровь собралась замуж.

— Старая карга помолвлена? — Кристос выглядел удивленным.

— Да, — подтвердила Глория. — И что еще хуже, она должна выйти замуж за губернатора Рэндла.

— Губернатора Рэндла? — Кристос задохнулся дымом. — Вау, бэби. Черт. Против нас работает тяжелая артиллерия.

— Так оно и есть, — отозвалась Глория. Она отпила еще водки. Ей казалось, что спиртное проясняет ее мысли, делает ее крепче и позволяет почувствовать себя лучше. — Даже если мы уберем Ханта, то остается Алтея и ее новый муж. — Она посмотрела на своего сообщника. — А это означает, — наконец выдавила Глория, — что я оказываюсь еще дальше от миллиардов Уинслоу.

— Ах, ты, дерьмо, — простонал Кристос.

Глория повернулась к нему.

— Но я нашла решение.

Парень озадаченно смотрел на нее, гадая, что еще надумала эта сумасшедшая сучка.

— Если ты о том, чтобы убрать губернатора… — начал было он.

— Нет, — последовал твердый ответ. — Не губернатора. — Она помешала пальцем свой напиток, потом облизала его. — Алтею, — закончила она и посмотрела на Кристоса. — Мою свекровь.

— Эй, Гло, погоди-ка минутку. — Кристос вскочил на ноги и стал мерять шагами комнату, яростно дымя марихуаной. — Ты меняешь правила игры.

— Кристос, — спокойно произнесла молодая женщина, — подойди сюда, сядь рядом и послушай. — Она похлопала рукой по постели и поставила стакан на тумбочку.

Кристос медленно подошел и сел к ней лицом. Глория обвила его руками за шею и заглянула в самые зрачки.

— Миллиарды, — напомнила она. — Подумай об этом, Кристос. Миллиарды долларов. И все будет еще легче, чем я думала.

Кристос сжал окурок пальцами, загасил его и убрал в карман рубашки.

— С чего бы это?

Глория отпустила его шею и снова взялась за стакан.

— Потому что в субботу вечером состоится прием в парке Золотых ворот. — Она улыбнулась, потом продолжила: — Там будет тысяча людей. И все они станут слоняться на открытом воздухе, кучковаться вокруг тентов. Туда приедут оба — Хант и Алтея.

— Но это значит, что там будет полно охраны, Глория, — возразил Кристос.

— Но это значит и то, что тебе легче будет исчезнуть. Начнется хаос. И оба они окажутся в одном месте в одно и то же время. — Глория помолчала, потом отпила водки и начала медленно расстегивать блузку. — И это значит, что между мной и миллиардами Уинслоу не останется никакой преграды. Для меня и для тебя, Кристос. — Глория улыбнулась ему.

А он слушал и смотрел, как женщина расстегивает пуговицы. Кристос протянул руку и начал ласкать упругие розовые соски.

— Мы поговорим об этом, Глория. Мы составим план, верно?

— Я уже все обдумала, — ответила та и положила руку ему на брюки, туда, где уже заметно увеличилась выпуклость. — Все будет очень легко, и я сама буду там и все увижу.

Его рука пробралась к ней под юбку, змеей проползла между бедер.

— Так значит в субботу вечером, да?

— Совершенно верно, — подтвердила Глория, задыхаясь. — Они оба будут там. Вместе.

— А что ты скажешь, детка, если мы обсудим это попозже? — поинтересовался Кристос, задирая Глории юбку и ложась на нее.

— Да, — простонала Глория. — Позже.

56

— Ой-вей, — раздался дребезжащий голос Берни Эпплдорфа. — Гольф! Она поставила все на этого гоя и его гольф!

— Отличное начало, Оуэн! — с энтузиазмом воскликнула Дороти-Энн, намеренно игнорируя саркастические замечания Берни. — Продолжайте в том же духе.

— На эти выходные я уезжаю в Понте-Ведра, — отозвался Оуэн Берд свои сочным голосом. — Я думаю, вы можете рассчитывать, что я одержу победу. И в гольфе, и в заключении контрактов.

Он уже выходил из кабинета, и на его мальчишески задорном лице играла улыбка.

— Вот это подходящее настроение, — заметила Дороти-Энн. — Желаю весело провести время во Флориде.

— Обязательно, — прозвучал ответ, и Берд ушел.

— Несколько партий в гольф, — Дороти-Энн метнула свирепый взгляд на Берни, — и Оуэн убедил почти всех клиентов нашей компании не отказываться от наших услуг.

— Гольф-шмольф, — прорычал Эпплдорф.

Миссис Кентвелл критическим взглядом смерила своего ревизора.

— Берни вы наш Вечно Оптимистичный, — язвительно поинтересовалась она, — что у вас на уме?

На нее взглянули печальные, собачьи глаза, наполовину скрытые очками с толстыми стеклами в тяжелой черной оправе.

— Желаете узнать, что у меня на уме? — пробурчал он.

— Вперед, — подбодрила его Дороти-Энн.

— Все эти победы Оуэна с клюшкой в руках над его приятелями по гольфу, это конечно, отлично. Только…

— Только что? — вступил в разговор Арни Мэнкофф, старший адвокат компании.

— Только это все капля в море, вот что.

— Вы правы, Берни, — согласилась миссис Кентвелл. — Никто этого и не отрицает. Только все эти «победы с клюшкой в руках», как вы их назвали, нам помогают.

Эпплдорф провел рукой по жидким прядям оставшихся на лысом темени волос и снова направил массивные очки на своего босса.

— Эти парни из «Пэн Пэсифик» ведут жесткую игру, — напомнил он. — Так что от них не стоит ждать хороших новостей.

— Я не дура, Берни. Я ничего подобного и не жду.

— Я никогда не говорил, что вы дура. Куда там, — выдохнул Берни. — Но вы не хотите отменить круизы. Не хотите увольнять служащих. Не хотите прикрыть работы на Иден Айл. А я вам говорю, что вы должны-таки что-то делать. Мой вам совет, продайте что-нибудь. Очень плохо, что вы не можете сбросить Иден Айл. А то бы убили двух зайцев одним ударом. Исчез бы водоворот, всасывающий деньги, и выплатили бы заем.

Глаза Дороти-Энн засверкали.

— Ни за что, — ее голос звучал очень решительно, — я бы не стала этого делать, даже если бы и могла. Мы должны найти другой выход.

— Иден Айл, — заговорил Арни Мэнкофф, — представляет собой собственность, выставленную залогом под займ. Так что о его продаже можно забыть. Даже если мы проведем реорганизацию, создадим компании-прикрытие, не существует легальных путей отделить Иден Айл от всей компании.

Дороти-Энн уставилась на него. У нее в мозгу словно вспыхнула электрическая лампочка. Она резко вскочила на ноги и начала мерять шагами офис, словно зверь в клетке. Потом замедлила шаг и повернулась к Арни Мэнкоффу.

— Арни, — медленно начала она. — Подождите-ка минутку. «ФЛЭШ» ведь по-прежнему остается независимой компанией?

— Да, это так.

Дороти-Энн снова зашагала по кабинету, потом остановилась.

— И «ФЛЭШ» еще не стала частью компании-прикрытия?

— Еще ничего не завершено, — ответил Арни. — Пройдут недели, может быть, даже больше времени, прежде чем будут проработаны все детали и закончено оформление документов.

— Отлично, — в голосе Дороти-Энн все яснее слышалось возбуждение. Она снова развернулась к Арни. — Ничего не предпринимайте относительно «ФЛЭШ», — с нажимом сказала она. — Оставьте все, как есть. Пусть она будет сама по себе.

Берни Эпплдорф изучающе смотрел на нее, на его губах появилось некое подобие улыбки.

— «ФЛЭШ» не является залогом под займ, — это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.

Дороти-Энн уже улыбалась, глядя на него.

— Вы все правильно поняли, Берни. — Ее голос звучал с триумфом, глаза горели. В глубине души у нее появилась уверенность, что компания «Хейл» будет спасена, и теперь она знала, как это сделать.

«ФЛЭШ» — система бронирования авиабилетов и мест в гостиницах — была главной соперницей «САБРЕ», которой владели «Американские авиалинии». Она приносила большой доход, и в прошлом Дороти-Энн неоднократно предлагали ее продать. А на сегодняшний день «ФЛЭШ» стоила миллиард, а может быть, и больше.

— Арни, — она смотрела на адвоката во все глаза, — я хочу, чтобы вы выставили «ФЛЭШ» на продажу. Вчера. И я хочу, чтобы мы продали ее этим летом. Понятно?

— Я немедленно этим займусь, — ответил Арни, делая пометки в своем блокноте.

— Вот теперь вы заварили хорошую кашу, — проскрежетал Берни.

— Отлично. — Дороти-Энн посмотрела на сидящих перед ней мужчин. — Займитесь делом. Как говорится, не стоит тратить времени попусту.

— Ал-ло…

Была уже половина одиннадцатого вечера, и Дороти-Энн засыпала, когда звонок телефона ее личной линии вырвал ее из дремотного состояния. Телевизор работал, но она выключила звук. Женщина не смотрела его, а изучала доклады из компании «ФЛЭШ». Теперь бумаги валялись вокруг нее на кровати. Она убрала волосы с лица и покосилась на часы от Картье.

— Привет, красавица. Это я.

Голос Ханта окончательно разбудил ее. Несмотря ни на что, Дороти-Энн была рада слышать его.

— Хант!

— Я тебя разбудил?

— Все в порядке. — Дороти-Энн зевнула.

— Прости, пожалуйста. Как я ни стараюсь, всегда забываю о разнице во времени.

— Я просто задремала. Для меня еще совсем рано, но с момента возвращения я так занята, что сейчас уже почти совершенно измотана. — Она начала собирать разбросанные документы и складывать их в стопку.

— Как дела? — спросил Хант. — Все в порядке?

— Если честно, то лучше и быть не может. Случилось нечто совершенно невероятное, Хант.

— Я весь превратился в слух.

Дороти-Энн коротко рассказала ему о том, как нашла счет Фредди и уплатила процент по займу.

— Знаешь, именно такую удачу ты и заслужила, — заметил Хант. — Это великолепно.

— Спасибо, Хант, — поблагодарила молодая женщина. Она бросила взгляд на экран телевизора и увидела призрачное лицо Джоан Кроуфорд — брови, паучьи ресницы, губная помада. Она беззвучно кричала на нее.

— Фредди, должно быть, был чертовски замечательным парнем, если так поступил, — отметил Хант.

— Так и было. — Дороти-Энн замолчала. Ей не хотелось продолжать разговор в том же духе. Речь зашла о вещах, которые она считала очень личными и крайне болезненными.

— С тобой все в порядке? — забеспокоился Хант. Он сразу же почувствовал неуверенность в ее голосе и не хотел рисковать и расстраивать ее.

— Сегодня я решила выставить на продажу «ФЛЭШ», — Дороти-Энн быстро и ловко сменила тему. Одновременно она пыталась рассортировать бумаги и сложить их в некоем подобии порядка.

— Ты хочешь это сделать? Но ведь это настоящая дойная корова, разве не так?

— Она не входит в прабабушкино наследство, так что я не слишком жалею, — призналась Дороти-Энн. — Кроме того, эта компания не является залогом для займа, так что…

— Ты просто невероятно умная леди.

— Да? — Дороти-Энн была довольна. Она подняла глаза и увидела Кроуфорд, еще более пугающую. Теперь актриса орала на ребенка.

— Да. Слушай, я хотел рассказать тебе, что тут у нас происходит.

— Неужели? — Дороти-Энн не была уверена, хочется ли ей об этом знать.

— Я начал процедуру развода, — сообщил Хант. — Пока все спокойно, но это только начало.

Казалось, пульс Дороти-Энн забился быстрее. Она не знала, что ответить. Наконец, она нашлась:

— Я надеюсь, это тебе поможет, Хант. — Пальцами одной руки Дороти-Энн терла висок.

— Конечно, поможет, но все будет не очень просто.

— Как восприняла эту новость твоя мать? — спросила Дороти-Энн.

— Мы все с ней обсудили, и я полагаю, она поняла, что наш брак спасти невозможно. Но мать настаивает, чтобы мы с Глорией появились вместе на вечере для сбора средств. Это в ближайшую субботу. — Хант вздохнул. — Мы должны быть там вместе. — Он немного помолчал. — Миссис Уинслоу-старшая как всегда думает о соблюдении приличий.

— Для вас обоих это должно быть невероятно трудно, — заметила Дороти-Энн. По комнате разливался голубоватый отсвет телевизора, а Джоан Кроуфорд начала бить ребенка. Маленькую девочку, заметила Дороти-Энн.

— Да, — согласился Хант. И опять замолчал на какое-то время. — Дороти-Энн, я должен кое-что сказать тебе. Неважно, что ты услышишь или прочитаешь в газетах. Помни только одно. Мы окончательно разошлись.

— Хорошо, — отозвалась она ни к чему не обязывающим тоном. Женщина села в постели и сложила бумаги по «ФЛЭШ» аккуратной стопкой на ночном столике. Трубка уютно устроилась между ухом и плечом.

— Я скучаю без тебя, — признался Хант.

Дороти-Энн снова откинулась на подушки.

— Мне тоже тебя не хватает, — прошептала она.

— Я не хочу подталкивать или давить на тебя, — продолжал Хант, — но с тобой я провел лучшие минуты в своей жизни.

— Я… Мне тоже было очень хорошо, Хант, — откликнулась Дороти-Энн.

— Я рад, что ты можешь это сказать, Дороти-Энн. Ведь я знаю, что тебе нужно время.

— Да. Да, это так.

— А теперь я отпущу тебя, чтобы ты снова могла уснуть, мягко сказал Хант. — Я просто хотел поделиться с тобой новостями.

— Хорошо, Хант, — сказала Дороти-Энн. — Я понимаю, что все только к лучшему. — Она вдруг поняла, что на экране не Джоан Кроуфорд. Перед ней была Фэй Данауэй в роли Джоан Кроуфорд. Мамочка моя дорогая.

— И Дороти-Энн, вот еще что…

— Да?

— Я, люблю тебя, — с нежностью признался Хант.

Дороти-Энн почувствовала, что вот-вот заплачет. Она не смогла заставить себя говорить.

Через секунду Хант попрощался:

— Спокойной ночи, Дороти-Энн.

— Спокойной ночи, Хант, — прошептала она и положила трубку. И подумала: «Я тоже тебя люблю».

57

Вечер начался.

Парк Золотых ворот закрыли для движения транспорта от Кросс-Овер-драйв до Мидл-драйв-ист и от Джон-Ф.Кеннеди-драйв до Мартин-Лютер-Кинг-драйв. Проезд был разрешен только для роскошных лимузинов и дорогих машин с гостями в вечерних туалетах. Билет на коктейль и танцы стоил тысячу долларов, и в двадцать пять тысяч обходился ужин на десятерых.

Гости выходили из своих безлошадных карет перед парадным входом в музей Янга, женщины в вечерних платьях, мужчины в смокингах. Лимузины отгоняли на стоянку. Машины без шофера передавали на попечение слуг.

Совершенно ясно, что гости просто задыхались от великолепия. Здесь, напротив здания музея, развернулся настоящий замок Камелот из великолепных открытых по бокам тентов с вырезанными по краям зубцами, приподнятыми деревянными полами и слушателями, расположившимися на открытом воздухе. Внутри каждого тента стояли подсвечники, увитые гирляндами живых роз. И повсюду, насколько хватало глаз, магическим светом сверкали фонарики Тиволи, превращая деревья, кусты и цветочные композиции в сияющие огнями беседки.

Здесь были тенты для танцев, тенты для ужина, отдельный тент для поставщиков продуктов и еще один для камерного оркестра, приветствовавшего гостей музыкой Вивальди. Позже, когда вечер будет в разгаре, оркестранты уступят место ансамблю, который станет исполнять танцевальную музыку.

Как председатель организационного комитета, Алтея Неверленд Уинслоу была обязана приехать первой. Она надела платье от Диора — бальный наряд с открытыми плечами точно такого оттенка, как старомодный «пепел розы», с очень простым шелковым корсажем и пышной летящей юбкой из почти пятидесяти слоев кружев ручной работы.

Блистательная Алтея плавно скользила живым украшением между навесами, ее взгляд человека, довольствующегося только лучшим, пристально следил, нет ли малейшего изъяна. Она и вправду нашла бесчисленное количество огрехов, но все они были немедленно устранены.

Съезд гостей превзошел самые смелые ожидания Алтеи. Этот вечер набрал больше полутора миллионов долларов, так необходимых для восстановления музея, пострадавшего от землетрясения.

Итак, этот вечер стал триумфом Алтеи Уинслоу. Она плыла в благоухающем водовороте, переходя от одной заводи самых богатых, самых известных, самых могущественных и самых светских к другой.

Женщина была в своей среде, как всегда став центром светской вселенной, маяком, притягивающим к себе меньшие планеты и спутники. И она была профессионалом, грациозно принимая приличествующие случаю похвалы, в тайне наслаждаясь каждым комплиментом, но отклоняя их все воздушным, отработанным жестом, означавшим «пустяки, дорогая, право же, такие пустяки», а бриллиантовое чудо на ее пальце переливалось многоцветной радугой в свете ламп.

«Да, — согласилась признать Алтея, — этот вечер определенно будут помнить долго».

Именно поэтому она и отобрала нескольких лучших фотографов, чтобы они запечатлели его для потомков. Здесь были представлены журналы «Дабл Ю», «Вэнити Фэар» и «Таун энд Кантри», а также съемочная группа местного отделения Эй-би-си.

Алтея подумала: «Этот вечер не забудут».

Об этой мысли она очень скоро пожалеет.

Кристос лежал в засаде. В темноте, под склонившимися до земли ветвями гигантского можжевельника. Туда не доставали ослепительные лучи многочисленных фонарей.

На нем был объемный черный спортивный костюм, а под ним взятый напрокат смокинг. Идея состояла в том, чтобы после выстрелов, среди суматохи и паники, когда народ бросится врассыпную, он сумел провернуть почти киношный трюк, переодеться и раствориться среди одинаково одетых гостей.

Во всяком случае, таков был план.

Рядом с ним лежал открытый футляр от виолончели. Внутри уютно устроился приготовленный к стрельбе «Ремингтон 700». Кристос заранее настроил прицел, так что теперь отлично видел главный навес, где стоял приготовленный микрофон.

Кристос выбрал это место намеренно, из-за его расположения. С одной стороны находилось здание калифорнийской Академии наук, с другой музей Янга, а между ними раскинулось широкое поле Музыкального общества. Все пространство между ними было ярко освещено, как стрельбище.

В сотый раз Кристос мысленно повторил свой план.

«Ремингтон» заряжен. Следы пальцев вытерты с оружия, пуль, футляра для виолончели.

Он бросит ружье, футляр и спортивный костюм. Как только все будет кончено, он смоется, оставив все здесь. И пойдет прочь в черном смокинге. Настоящий парень, просто Джеймс Бонд.

Кристос надел хирургические перчатки. Единственное, что следовало не забыть — это снять их и спрятать в карман.

«Терсель», ключи в зажигании, спрятан в кустах рядом с Мидл-драйв-ист. Его он тоже как следует протер, снаружи и внутри. И потом, он воспользуется машиной лишь в самом крайнем случае.

И теперь ему оставалось только ждать. Лежать спокойненько, пока не удастся убрать обоих — и мамашу, и сыночка — бам, бам! и все.

Кристос чувствовал себя как никогда готовым… И радовался, что много часов рассматривал фотографии, принесенные Глорией. Ее муж и свекровь. Кристос запомнил, как они выглядят.

Но черт побери все это дерьмо.

Кто бы мог подумать? Чем больше прибывало народа, одетого совершенно одинаково, тем труднее было отличить одного от другого. Кристосу удалось узнать старшую миссис Уинслоу только потому, что она приехала раньше других, изображая инспектора. Да и ее платье Золушки отлично сыграло ему на руку. Все эти кружевные оборки позволяли легко находить эту даму в толпе.

Но вот мужа, Ханта Уинслоу, вычислить оказалось труднее. Особенно теперь, когда люди толпились здесь, и все мужчины напоминали пингвинов. Похожи друг на друга, как монашки в старые добрые времена, когда им еще приходилось носить апостольники и вуали.

К счастью, Глория предвидела, что возникнет такая проблема. В определенный момент она пройдет перед толпой под руку с мужем. Как и планировалось, она понесет в руке бокал — шампанское или водка, или вода — и «случайно» опрокинет его на себя. Потом начнется большое представление — вытирание пятен с ее платья. Это послужит сигналом, что мужчина рядом — ее муж.

Глория заранее показала Кристосу в журнале мод платье, которое она наденет. Наряд до колен, оранжевые, желтые и зеленые полоски, словно она какая-нибудь чертова птица.

Рассматривая модель, Кристос заметил:

— Если бы ты надела его в постель, мне бы показалось, что я трахаю курицу.

А Глория тогда ответила:

— Это от Ива Сен-Лорана, — произнеся имя и фамилию в нос, на французский манер.

Кристос оттянул назад рукав костюма и нажал кнопку на часах. Ярко вспыхнули зеленые цифры — 8:27.

Он решил, что пора еще разок взглянуть, что происходит…

Кристос взял карабин и, прищурившись, посмотрел в прицел.

Оживленные люди, стоящие в отдалении, вдруг оказались совсем радом. И Кристос почувствовал себя уязвимым. Ему стало неуютно. Как будто он очутился лицом к лицу с толпой и до него можно дотронуться рукой.

Пытаясь убить время, парень водил ружьем справа налево, медленно рассматривая толпу. Потом увеличил резкость и приблизился еще на пару ярдов.

Мать вашу!

Он увидел Глорию в ее птичьем наряде. То самое платье, что она показывала ему в журнале. Идет вдоль толпы, бокал в руке. Слева от нее высокий, красивый парень.

Ладно, именно так они и договаривались. Да только вот за ними семенит старая вешалка в платье Золушки. Этого они не планировали.

Мать вашу так и разэтак!

Кристос заскрежетал зубами. Глория не должна была выставлять их обоих напоказ. Только мужа…

Он наблюдал, а Глория сделала вид, что споткнулась. Бокал вылетел из ее руки. Потом она снова обрела равновесие и с неподдельным изумлением уставилась на себя. Женщина начала быстро стирать что-то с платья, вокруг засуетились другие дамы.

Кристос явно попал в затруднительное положение и не знал, как вести себя дальше.

«Неужели произошло что-то, чего я не знаю? — гадал он. — И поэтому Глория отступила от сценария? Может, старая карга решила удрать пораньше?»

Может поэтому Глория притащила ее с собой. Потому что только сейчас он сможет убрать их обоих, мать и сына. Да, это вполне вероятно…

Его палец нащупал гладкий, изогнутый спусковой крючок.

Но как же он должен был догадаться об этом? Господь всемогущий. Этого они не планировали.

Должен ли он выстрелить сейчас или что?

«Давай, Гло, — мысленно приказал сообщнице Кристос. — Давай. Дай мне какой-нибудь…

«…Сигнал, — подумала Глория. — Вот что я должна сделать. Дать понять Кристосу, что все должно случиться именно сейчас».

Слишком поздно она сообразила о том, что им следовало отработать несколько сигналов. Они об этом говорили, но решили, что чем проще, тем лучше. Пусть все будет просто.

Вот оно препятствие. Жизнь никогда не бывает простой.

Согласно плану, все должно было происходить следующим образом. Как только приглашенные на ужин рассядутся по своим местам, но еду еще не подадут, Алтея возьмет микрофон и поблагодарит присутствующих за то, что они помогли собрать полтора миллиона долларов на благое дело, и ля-ля-ля, ля-ля-ля. Потом она предоставит слово Ханту. Тот поднимется на помост. Они немного добродушно пошутят, мама и сын разыграют несколько светских шуточек, а между делом привлекут внимание к ключевым фигурам, которые помогли состояться этому вечеру.

Таков был план.

К несчастью, из-за Ханта все в последнюю минуту пошло наперекосяк.

Это ему пришла в голову блестящая идея — черт бы его побрал! — чтобы вместо него Алтея пригласила на подиум губернатора Рэндла. Таким образом, его мать и ее будущий супруг получат возможность объявить о предстоящей свадьбе. Суть изменений состояла в том, что Алтея и Хант не будут стоять рядом на сцене. Не будут стоять рядом на линии огня.

Вынужденная быстро импровизировать, Глория отозвала Ханта и Алтею в сторону, под предлогом того, что ей нужно сказать им кое-что очень важное… наедине. Не могли бы они немного пройтись и выслушать ее?

Теперь они оказались здесь, и Алтея говорила:

— Право же, Глория, с твоим платьем все в порядке. Я не вижу ни единой капли. Может быть, ты все-таки скажешь нам то, что хотела?

А Глория старалась подавить нахлынувшую на нее панику. «Я должна была бы передать сообщение Кристосу, — отчаянно думала она. — А что если он не смотрит? Что если его глаза глядят в другую сторону? Что тогда?»

Несмотря на сияние огней, массу народа, шум голосов, перекрывающих музыку, нанятых официантов, носившихся со своими подносами, у Глории вдруг возникло невероятно странное ощущение. Как будто она, Хант и Алтея оказались в другом измерении. И их не видит никто, кроме Кристоса. И рядом с ними больше нет ни души… Поэтому она и не заметила представителей службы безопасности, двух полицейских в черных галстуках, направлявшихся к ним.

Повернувшись в ту сторону, где прятался Кристос, она приложила ладонь к груди на уровне сердца и сложила пальцы пистолетиком. Глория молилась, чтобы он понял ее правильно. И думала: «Давай же, давай! Почему же ты не…»

«…Стреляешь?» Точно, именно это она и пытается ему сказать. Теперь Кристос в этом не сомневался.

Секундочку, детка…

Сосредоточившись на том, чтобы поймать в прицел мужа, он быстро перевел окуляр на мать, потом снова на мужа. Двухсекундная дрожь, поле зрения ограничено оптическим прицелом, и Кристос тоже не заметил подходивших к ним полицейских.

«Спокойно, — приказал себе Кристос, — спокойно…»

И поймав мужа в перекрестье прицела, он плавно дважды нажал на курок.

«Ремингтон» дважды выстрелил, выплевывая отработанные гильзы и поджигая кустарник, приклад тяжело ударил его в плечо.

Обе пули достигли цели. Первая толкнула мужа назад, заставив покачнуться, раскинув руки, а вторая развернула его на месте. Ноги у него подкосились, и с широко раскрытыми от изумления глазами Хант Уинслоу рухнул на землю, как гротескная кукла.

Отлично! Один готов, вторая на очереди…

Кристос перевел прицел туда, где стояла мать, но она сдвинулась с места, черт бы ее побрал!

Где же она?… Где?

И тут на него неожиданно обрушился ад.

58

Дороти-Энн, Лиз и Фред скакали легким галопом по направлению к Мидоулэйк-фарм. Закат казался нарисованным. Воздух явно посвежел, и молодые лошади, подаренные им Фредди к Рождеству, поблескивали от пота, а из их ноздрей вырывались клубочки пара.

Дороти-Энн натянула поводья и оглянулась через плечо. Саймон Райли, старший конюх, следовал за ними степенной рысью. Он ехал верхом на Дэдди Герл, а Зак сидел впереди него. Лицо малыша полыхало румянцем возбуждения. Он, разумеется, изо всех сил пытался подстегнуть лошадь, бил ее пятками, подпрыгивал и кричал:

— Нно, но-о-о!

А Саймон удерживал его и держал чистокровку в узде.

Дороти-Энн улыбнулась про себя. «Этот уик-энд оказался просто замечательным, — думала она, наслаждаясь холодным, влажным, свежим деревенским воздухом. — Нам следовало бы приезжать сюда почаще».

К тому времени, как они поднялись на вершину холма, небо стало почти таким же темным, как пурпурные пики и высокие хребты Кэтскилских гор у них за спиной. А впереди показался теплый свет окон большого белого дома в колониальном стиле и фонарей на белых столбах во дворе.

Они повернули к конюшням и увидели Венецию. Темнокожая красавица не испытывала большой любви к лошадям и отказывалась ездить верхом. Сейчас она вышла во двор, чтобы перехватить их. Дороти-Энн хватило одного взгляда на лицо подруги, чтобы понять — случилось что-то ужасное.

— Венеция? — негромко спросила она, мгновенно спрыгивая с лошади.

— Ох, милая, — голос негритянки был полон грусти.

— Венеция! — Дороти-Энн схватила ее за плечи. — Что случилось?

— Об этом передавали в новостях по всем каналам.

— Да о чем же? Только не говори мне, что у нас очередная вспышка инфекции!

— Нет, детка. Это Хант. Он… В него стреляли.

Дороти-Энн застыла, сраженная этим известием. Она, не отрываясь, смотрела на Венецию. Ее сердце бешено стучало.

Хант? В него стреляли?

— Не-ее-ет… — застонала она, отпрянув назад, словно увидела змею. Дороти-Энн почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Фонари закружились вокруг в сумасшедшем танце. Она закрыла глаза, борясь с головокружением, и Венеция быстро подхватила ее. Спустя мгновение это состояние почти прошло. Дороти-Энн открыла глаза и встряхнулась. Потом вопросительно посмотрела на подругу. — Он?.. — Дороти-Энн не смогла закончить фразу.

— Я не знаю, дорогая, — мрачно ответила Венеция. — «Скорая» отвезла его в больницу. Вот все, что мне известно. Последний раз, когда я звонила туда, мне смогли только сказать, что он в критическом состоянии.

— Какая больница? — дрожащими губами выговорила Дороти-Энн.

— Медицинский центр Маунт-Олив.

Дороти-Энн вздрогнула и потерла лицо руками. У нее возникло кошмарное ощущение, что история повторяется. Голова гудела от обрывочных воспоминаний. Слишком хорошо она помнила о своем пребывании в этой же клинике.

«Неужели я проклята? — спрашивала себя молодая женщина. — Неужели всякий, в чью жизнь я вхожу, обречен?»

Наконец, она глубоко вздохнула.

— Я… Мне нужен самолет, — сказала Дороти-Энн. — Пусть они перегонят его в Олбани.

— Он уже на пути сюда. Я подумала, что ты захочешь лететь в Сан-Франциско.

— Да… Я… Я должна теперь идти. Свяжись с самолетом и сообщи, что я буду их ждать в аэропорту Олбани. Ты присмотришь за детьми, чтобы они не слишком изводили няню?

— Дорогая, может быть, мне поехать с тобой?

Дороти-Энн покачала головой.

— Спасибо за такое предложение, но не в этот раз.

«Я хочу побыть одна, — подумала она. — Мне это необходимо».

— Позволь мне хотя бы отвезти тебя в аэропорт, — попросила Венеция.

Но Дороти-Энн ее не слышала, она уже со всех ног мчалась к гаражу.

«Господи, прошу тебя, — молилась она, выезжая на джипе «чероки». Из-под колес во все стороны летел гравий. — Ты ведешь нечестную игру! Ты уже забрал у меня Фредди. Ты не можешь забрать и Ханта тоже!»

Спустя полтора часа личный самолет Дороти-Энн пролетал над озером Онтарио. Она направлялась в Сан-Франциско.

59

Речной пароходик был совсем новым, но ему не суждено было пережить эту ночь.

Отлично отлакированное дерево придавало ему сходство с игрушкой из колониального прошлого. Его специально стилизовали таким образом, чтобы он выглядел как речная яхта начала века, какие плавали по рекам Индокитая. Но «Джайаварман», имевший сто четырнадцать футов в длину, только что сошел со стапеля и совершал свое первое плавание. Его предназначали для трехдневных роскошных круизов по Меконгу.

Над линией корпуса возвышались две палубы. На нижней расположились восемь кают с ванными комнатами и большими окнами, выходящими на палубу. В углу каждой каюты стояла широкая двуспальная кровать, украшенная причудливой резьбой, что придавало ей сходство с лежанками для курителей опиума. На одном конце палубы разместилась просторная столовая. Широкая верхняя палуба оставалась открытой со всех четырех сторон. Это было идеальное место для того, чтобы любоваться джунглями по обоим берегам Меконга в этой части Лаоса. Путешественники могли отдохнуть в креслах или на кушетках, при желании потягивая напитки, наслаждаясь пейзажем. Этому совсем не мешала тончайшая, но прочная сетка от москитов, при необходимости спускавшаяся с крыши.

Но этим вечером гости «Джайавармана» абсолютно не интересовались красотами Меконга или нетронутыми цивилизацией джунглями Лаоса. Усеянные пальмами берега реки или домики с тростниковыми крышами появлявшихся время от времени деревушек не очаровывали их.

Они приехали из разных стран, и в разное время поднялись на борт яхты в Паксе, что в Южном Лаосе. Некоторые приплыли из Вьентьяна, другие из Бангкока или Убонратчатхани.

Редкие рыбаки, все еще бороздившие Меконг в длинных, узких лодках их не видели, так как все гости собрались в столовой на нижней палубе вокруг круглого стола, рассевшись в креслах из индийской тростниковой пальмы и потягивая чай из тонких чашек. Их телохранители остались на палубе, расположившись вокруг столовой, и не обращали никакого внимания на заходящее солнце, ставшее багровокрасным.

— Айа-ах! Эта прелюбодействующая шлюха оказалась куда более серьезным противником, чем мы ожидали, — говорил достопочтенный Тигр. — Она вручила этому круглоглазому дьяволу Коннери чек и заплатила пятьдесят миллионов долларов в качестве процентов.

— Ее сила нас очень удивила, — подтвердил достопочтенная Змея.

— Удача отвернулась от нас, — заметил достопочтенный Дракон, а остальные закивали головами и зацокали языками.

— Но еще хуже то, — возбужденно вступил в разговор достопочтенная Лошадь, — что эта пожирательница черепашьего дерьма выставила «ФЛЭШ» на продажу.

— Фанпи! — выпалил достопочтенный Тигр. — «ФЛЭШ» ценится очень высоко. Боги удачи могут послать долларовый дождь на голову сладкоречивой шлюхи.

— Простите меня за этот вопрос, прославленные старцы, — засуетился вечно озабоченный достопочтенный Петух, — но что мы станем делать, если эта бледнолицая выплатит заем в августе?

Старый лунтао Куо Фонг поглаживал свою редкую бородку. Его морщинистое лицо, напоминающее сушеное яблоко, стало задумчивым, пока он слушал. Гуандунец отпил глоток чая, потом поставил чашечку, напоминающую по форме цветок лотоса, на блестящую поверхность деревянного стола. Он откашлялся, и все головы повернулись к нему. Все были само внимание. И достопочтенный Бык — как самый старый, он считался и самым мудрым — заговорил:

— Уплата процентов напоминает первый весенний цветок. Но на пороге лето, и пора цветения скоро закончится. Мы должны подумать о другом времени года.

Сидящие вокруг стола согласно закивали головами.

— Достопочтенный Бык, что подсказывает ваша великая мудрость? Как мы должны поступить? — нервно поинтересовался достопочтенный Петух.

Старый лунтао с привередливым видом отпил еще глоток. Наконец, он заговорил снова:

— Боги сочли уместным забрать ее мужа, так?

Все головы снова согласно кивнули.

— Впереди лето, — продолжал достопочтенный Бык, — и Будда может забыть об этой круглоглазой, так же как он забыл и о ее муже.

Достопочтенному Дракону едва удалось удержаться от улыбки.

— Достопочтенный Бык, — произнес он, — не могли бы вы подсказать нам, как помочь Будде?

— У нас был гуайло Джимми Вилински. И его зарыли, как вонючий навоз, — сдавленно хихикнул достопочтенная Змея.

— Возможно, пришло время снова помочь богам, — продолжал лунтао. — Теперь, когда круглоглазая выставила на продажу «ФЛЭШ», пришла пора духам приняться за работу.

— Ай-ах! — Достопочтенный Тигр, как хозяин, налил еще чая гостям. — Настало время снова связаться с вашим пятым кузеном от двоюродного родственника, правильно?

— Совершенно верно, — отозвался достопочтенный Бык. — Теперь нам следует поторопиться. И единственный верный способ не дать иностранной шлюхе добиться успеха это поступить с ней и ее компанией как со змеей.

— Как со змеей, достопочтенный Бык? — переспросил достопочтенная Лошадь.

Старый лунтао снова погладил свою клочковатую бородку.

— Как с ядовитой змеей. Мы отрубаем ей голову и отправляем ее к демонам, а тело принадлежит нам, и мы распоряжаемся им по нашему усмотрению, — пояснил он.

— Ай-ах! Многоуважаемый старец, вы настоящий мудрец, — не забыл заметить достопочтенная Змея.

— Если мы оторвем змее голову, то «Пэн Пэсифик» получит компанию этой шлюхи, — продолжал достопочтенный Бык. Он сделал театральную паузу и с видом победителя оглядел остальных. — А «Пэн Пэсифик» принадлежит нам.

Достопочтенный Петух, всегда очень осторожный, зацокал языком.

— Мы должны сделать так, чтобы с этой пожирающей дерьмо змеей разделались подальше от нас, — обеспокоенно заметил он.

— Вы как всегда проявляете мудрость, уважаемый Петух, — отозвался лунтао. — Нам следует использовать пятого кузена моей жены от двоюродного родственника для контактов с Кармином.

— С Сицилийцем? — уточнил достопочтенный Дракон.

— С Сицилийцем, — подтвердил достопочтенный Бык, согласно кивая головой. — Время пришло, многоуважаемые старцы. — Потом он снова помолчал, оглядел сидящих вокруг стола и еще раз погладил свою бородку. — Давайте проголосуем. Кто за уничтожение этой порожденной дьяволом шлюхи, использует пластинку с птицей. Кто против, использует рыбу.

И как всегда, все шестеро открыли маленькие тиковые шкатулки, достали нужную костяную пластинку и отметили свой выбор на узенькой полоске рисовой бумаги. Скатав в трубочку, они бросили их в вазу, стоявшую в центре стола.

— Достопочтенный Тигр, — обратился к лаосскому генералу старый лунтао, — вы наш уважаемый хозяин. Не окажете ли нам честь и не огласите ли результаты голосования?

Генерал, прикрывающий огромные посадки опиумного мака в своей стране, кивнул, взял вазу, высыпал ее содержимое на стол и развернул все полоски бумаги.

Когда он закончил, то оглядел всех компаньонов. Его глаза блестели дьявольским злорадством.

— Здесь шесть птиц, — в его голосе слышалось глубокое удовлетворение.

— Решено, — подвел черту достопочтенный Бык. — Сонни Фонг встретится с Сицилийцем, а тот позаботится о том, чтобы отправить эту бледно-розовую жабу к ее демонам. — Он встретился взглядом с каждым из сообщников. — Есть ли еще соображения?

Их не нашлось.

— Великолепно. Мы разъедемся, как обычно. Достопочтенный Тигр, ваше гостеприимство оказалось просто исключительным, — похвалил старый лунтао.

— Благодарю вас, многоуважаемый Бык, — склонился в поклоне лаосец.

— Не соблаговолите ли вы остаться, пока последний из нас не покинет корабль? А потом необходимо проследить, чтобы все свидетельства нашей встречи были уничтожены.

— Это честь для меня, достопочтенный Бык, — ответил достопочтенный Тигр.

Старый лунтао встал, остальные последовали его примеру. Все изящно поклонились друг другу и каждый пожелал:

— Да пребудут с вами боги удачи.

Их встреча закончилась.

Спустя полчаса достопочтенный Тигр покинул «Джайаварман», и великолепное деревянное речное судно взорвалось по неизвестной причине среди множества безмолвных валунов.

Причину взрыва так и не удалось установить. Следствие не проводилось, благодаря традиционной системе взяток.

— Это хорошее предзнаменование, — говорили жители окрестных деревень. — Боги никогда не допустят, чтобы туристов возили по могущественному Меконгу.