Высокие звезды

ГЛАВА 15

Хуан Гонсало, ведя под уздцы лошадь, шёл пружинистой походкой среди таких же искателей счастья, как и он, среди таких же прибывших сюда для того, чтобы получить собственную землю, для того, чтобы стать хозяевами. На лицах людей читалось напряжение, читалось тревожное ожидание.

Все занимались приготовлениями. Кто-то чистил свою лошадь, проверял сбрую, кто-то смазывал колёса телеги, кто-то подковывал лошадей. Вокруг говорили на разных языках.

Хуан был счастлив, чувства переполняли его, он улыбался.

Вдруг он почувствовал, что на его ногу что-то упало, ударив по сапогу. Он посмотрел и увидел у ног старую подкову.

Хуан улыбнулся, бросил повод лошади, нагнулся и поднял её. Мужчина, который работал рядом, увидел глаза парня и тоже улыбнулся.

— Наверное, к счастью, — сказал седоусый выходец из Англии.

Хуан кивнул в ответ и улыбнулся ещё шире.

Вдруг он почувствовал какую-то внутреннюю тревогу, будто что-то кольнуло его в самое сердце. Он оглянулся и увидел прекрасную девушку с корзиной белья, спешащую к фургону.

Хуану показалось, что его сердце остановилось: шагах в двенадцати от него шла Марианна. На ней была блузка в голубую полоску, волосы развевались в тёплых порывах ветра, и вся она светилась счастьем.

— Боже, неужели это она? — прошептал Хуан и положил подкову в карман.

— Да зачем тебе, парень, этот хлам? — послышался немного хрипловатый голос англичанина.

— Пригодится, — ответил Хуан, продолжая следить за Марианной, которая ловко двигалась среди повозок, среди верёвок с трепещущим на них бельём.

Марианна улыбалась, ей казалось, что всё идёт так, как и должно идти и вскоре она действительно, может быть, станет счастливой.

И вдруг её словно ударило током. Она услышала за своей спиной тихий знакомый голос:

— Привет, Марианна.

Прищепка выпала из пальцев девушки, и она несколько мгновений медлила, боясь обернуться.

А когда обернулась, увидела перед собой Хуана Гонсало. Парень стоял, широко расставив ноги, и теребил в пальцах мягкую фетровую шляпу.

Марианна что-то попыталась сказать, но её губы лишь беззвучно шевелились.

Наконец, она совладала с чувствами и, улыбаясь, произнесла:

— Я так и знала, Хуан, что увижу тебя именно здесь, я это чувствовала, я подозревала, что наша встреча произойдёт именно здесь.

— А я предполагал, что ты живёшь в Сан-Диего с родителями, и я никогда не увижу тебя здесь, хотя сердце мне тоже подсказывало.

Марианна, чтобы скрыть свою растерянность, своё смущение, принялась снова развешивать бельё, а Хуан Гонсало подошёл ещё ближе. Он был счастлив оттого, что увидел Марианну и даже не пытался скрыть радостную улыбку.

А Марианна была смущена, на её щеках вспыхнул румянец.

— Ты хорошо выглядишь, очень хорошо, очень красива, — абсолютно честно признался Хуан, глядя на Марианну.

— Я здесь с семьёй, мы приехали на поезде, — каким-то строгим голосом сообщила Марианна.

— Да-да, — кивнул головой Хуан, — я тоже приехал на поезде.

— Ты завтра будешь участвовать в гонках? — оставив бельё, Марианна вышла к Хуану.

— Да, — парень кивнул, — у меня будет своя земля. У меня есть лошадь, хорошая лошадь, Марианна.

Девушка обрадованно улыбнулась. И вообще, их взгляды, улыбки, говорили куда больше, чем слова, за которыми они пытались скрыть свои чувства, скрыть свою радость от встречи.

Наконец, преодолев смущение, Марианна промолвила.

— Тебе не кажется, Хуан, что время всё расставляет по-своему, всему находит нужное место?

— Да, вроде бы всё происходит именно так, как и должно быть, — и парень взглянул на девушку настолько красноречиво, что его взгляд говорил больше, чем все самые изысканные слова.

Марианна немного смутилась и потупила взор.

— Удачи тебе, Хуан, завтра, — Марианна протянула руку.

— И тебе удачи, Марианна, — Хуан сжал пальцы девушки.

И в этот момент они почувствовали, что так и должны стоять, рука в руке, и так же должны всегда смотреть в глаза друг другу.

— Удачи тебе, Марианна, удачи, — прошептал Хуан.

Марианна выдернула свою ладонь, боясь, что не сможет справиться со своими чувствами и кинется на шею Хуану.

А он резко развернулся и медленно пошёл прочь.

Марианна хотела заняться бельём, но не смогла. Она смотрела вслед медленно удаляющемуся Хуану. И парень будто почувствовал этот взгляд.

Он обернулся и сказал:

— Марианна де Суэро, ты никогда не отступаешь от своих слов, всегда добиваешься поставленной цели. И вот сейчас, посмотри на себя, ты здесь, — Хуан развёл руки и осмотрелся вокруг, а затем улыбнулся, — а вообще, я хочу тебе сказать, Марианна, что ты очень наглая девица, и я не знаю девицы более наглой, чем ты.

В словах парня была и шутка, и настоящая любовь — та, которую невозможно скрыть и спрятать за словами.

А Марианна покачала головой, ей тоже хотелось сказать что-нибудь эдакое, но она сдержала себя. Она смотрела, как Хуан Гонсало удаляется, смотрела на его широкие плечи, на его походку, и её сердце билось так сильно, что готово было вырваться из груди.

Не успел Хуан Гонсало опомниться от встречи с Марианной, как предстояла следующая встреча, но она оказалась не из приятных.

Немного насвистывая, взволнованный Хуан двигался среди повозок, заглядывал в загорелые озабоченные лица переселенцев, надеющихся завтра обрести землю, перебрасывался с кем-то словами, шутил, хвалил лошадей, приготовленных к завтрашней гонке, а затем решил пойти взглянуть на свою лошадь.

Он неторопливо обошёл группу фургонов, стоящих плотно один к другому, и подошёл к коновязи.

Хуан потрепал свою лошадь, осмотрел седло, стремёна, уздечку и тут услышал прямо над собой знакомый и неприятный голос:

— Неправда, ли, замечательная страна!

Хуан поднял голову. На дощатом помосте, сооружённом рядом с коновязью, стоят Диего Кортес в щеголеватых высоких сапогах, в широкополой шляпе с револьвером на поясе. Он нагло, сверху вниз смотрел на Хуана, и на его лице было такое выражение, будто он разглядывает букашку, ползающую у ног в высокой траве.

Хуан Гонсало криво усмехнулся, продолжая поправлять подпругу на лошади.

— Ты нашёл прекрасный участок земли, — сказал Диего Кортес, быстро сбегая по дощатым ступенькам на землю.

Хуан ничего не ответил, а неспешно отвязал свою лошадь и посмотрел в ярко-синее безоблачное небо.

— Погода завтра будет прекрасная, — заметил Диего Кортес, — лучше не придумаешь для скачек. И участок просто замечательный, который ты нашёл для нас с Марианной. Ведь она всю жизнь только и мечтала о подобной земле, так что ты, парень, просто молодец, я тебе благодарен.

— Ну что ж, тогда прекрасно, — просто сказал Хуан Гонсало, дёрнул лошадь за повод и двинулся вдоль коновязи.

Диего Кортес, конечно же, заговорил с Хуаном по другой причине, не для того, чтобы обменяться мнениями о погоде, или о достоинствах того или иного участка земли. Нет, он хотел сказать совсем другое, но пока не решался.

Он шёл рядом с Хуаном, смотрел на него и чувствовал, как в душе закипает злость и ярость. Затем он заступил дорогу и взял лошадь за повод.

— Убери руку, — попросил Хуан.

— Погоди, я тебе кое-что хочу сказать.

— Хочешь, тогда говори.

— Что ты здесь делаешь? Что?! — схватив за плечо, Диего толкнул Хуана. — Ты можешь мне объяснить, что ты здесь делаешь?!

— Да, я хочу получить землю, так же как и все эти люди, — огляделся по сторонам Хуан Гонсало, и по глубже надвинул шляпу.

— Ты… ты… — задыхаясь от ярости, выкрикивал Диего Кортес, — принёс мне её всю в крови, с раной в плече, бросил, а теперь вот так вот спокойно разговариваешь с ней!

— Мы свободные люди и разговариваем с тем, с кем нам хочется, — хмуро ухмыльнулся Хуан Гонсало.

— Так вот, я тебя предупреждаю, держись от неё подальше!

Хуан хотел обойти Диего Кортеса, но тот упорно заступал ему дорогу, не давая двигаться вперёд.

Тогда Хуан приподнял шляпу и посмотрел, склонив голову набок, прямо в глаза своему сопернику. Он посмотрел так, как поступал всегда перед началом кулачного боя, как бы оценивая соперника, как бы готовясь к его атаке и заранее предполагая, с какой руки соперник нанесёт удар.

Лицо Диего Кортеса побледнело, щеголевато подкрученные кончики усов дрожали, губы кривились в неприятной гримасе.

— Ты… ты… бросил её, бросил окровавленную… а сейчас хочешь завладеть ею?

— То, что я хочу — моё дело, — сказал Хуан Гонсало, глядя поверх головы Диего.

— Нет, послушай меня, парень!

— Я не хочу тебя слушать.

— Но ты будешь меня слушать!

— Может быть, — пожал плечами Хуан, — если ты будешь говорить коротко и внятно.

— Что?! — взревел Диего.

— Быстрее скажи всё, что ты хочешь, и мы разойдёмся, мне надо поить лошадь.

Диего Кортес презрительно взглянул на старую кобылу Хуана, затем несколько раз сжал и разжал кулаки, будто готовился броситься на Хуана.

— Знаешь, завтра там такое будет твориться на гонках, такое…

— Представляю, — негромко ответил Хуан.

— Так вот, во всей этой суете, сутолоке, спешке, кое-кто может и на пулю нарваться. Ты меня понял?

— Конечно, понял, чего же не понять, — ухмыльнулся Хуан Гонсало и покачал головой.

А затем дёрнул свою лошадь за повод и двинулся к водопою на небольшом ручье, протекавшем на окраине лагеря.

Когда в тёмном небе зажглись высокие бледно-голубые звёзды, а на земле в окрестностях Амарилло вспыхнули сотни костров, Хуан Гонсало сидел за широким столом, сколоченным из грубых досок, с большим стаканом рома в руке. Напротив него сидела смазливая девица и с любопытством слушала пьяную исповедь парня, понравившегося ей сразу же.

— Понимаешь, Розита, понимаешь… — бормотал Хуан Гонсало, — я приехал сюда, чёрт знает, откуда, из маленького селения на краю земли, из Испании. Представляешь, с одного края земли на другой. Мы плыли на пароходе «Мадрид» вместе с ней, затем мы вместе жили в Сан-Диего. Это было давно, восемь или девять месяцев назад, потом мы расстались…

— Почему? — поинтересовалась девица, заглядывая в лицо Хуана.

— Ну, это долго рассказывать, очень долго, это целая история.

— А ты расскажи.

— Нет, нет, не хочу.

— Хуан отхлебнул из своего стакана и вдруг запел ту песню про неверную жену, которую любил напевать его пьяный отец, старый Хуан Мануэль Ортего.

— Что это ты, парень, такую удивительную песню поёшь? — Розита толкнула в плечо Хуана.

— О, это песня моего отца, он её любил, она ему очень нравилась. И всегда, когда он выпивал немного рома, он начинал её петь. А так как он пил почти каждый день, то эта песня звучала в нашем доме почти всегда.

Хуан Гонсало допел куплет и уронил голову на руки.

— Эй, парень, вставай, тебе надо подумать о ночлеге.

— Мне не надо ни о чём думать, Розита, я лягу на землю, буду смотреть на высокие звёзды и вспоминать отца. Я буду молить господа бога, чтобы он услышал меня и послал удачу. Я буду просить отца, ведь он обещал смотреть за мной с неба, следить и помогать.

— Да, правильно, — согласно закивала головой набожная Розита.

— А знаешь, мы вместе с ней, с этой Марианной, мечтали о земле, мы хотели, чтобы наши участки были рядом, чтобы мы жили вместе. Потом мы расстались, и представляешь, — Хуан подался вперёд, заглядывая в тёмные пьяные глаза Розиты, — здесь мы встретились, вот здесь. Она где-то, в какой-то из палаток, может тоже сидит и думает о том, что завтра её мечта сбудется, мечта о земле с высокой травой и ручьём. Почему им всем везёт, почему? — задал вопрос Хуан. — А мне никогда не везет.

Розита пожала плечами.

— Мне кажется, это не самое главное — земля, деньги и всё такое прочее.

— А что самое главное? — горько спросил Хуан.

— Ну, если честно, так я не знаю, хотя думаю, что самое главное — это всё-таки счастье.

— Ха, — засмеялся парень, — женщина, счастья без земли не бывает. И без любви счастья тоже не бывает.

— Так я и хотела сказать, что счастье — это любовь.

— Да, наверное, ты права.

Хуан тяжело выбрался из-за стола. Он стоял, держа в руках большой стакан, и смотрел по сторонам. Вокруг были радостные возбуждённые лица, улыбки, гримасы. Кое-кто громко хохотал, в глубине палатки танцевали.

Хуан посмотрел в глаза Розиты.

— Всегда вот так, богатым везёт, всё само по себе попадает в их руки, а я… наверное, я опять останусь ни с чем, — Хуан покачнулся и хотел прислониться к стене палатки, к столбу, на котором она держалась, но промахнулся.

Ткань распахнулась, и он вместе со стаканом в руке вывалился на улицу.

Все, кто находился на улице, захохотали, так развеселил их этот курьёзный эпизод.

Но через несколько мгновений Хуан пробрался сквозь прореху в парусине и вновь вошёл в палатку. В его руках был стакан, из которого он даже не расплескал ром.

Все присутствующие зааплодировали.

— Ну, ты парень, бравый! Ты настоящий герой, молодчина, испанец!

— Так вот, — выкрикнул Хуан, ударяя дном стакана о крышку стола, — я вам скажу вот что: её привезли на поезде, а я, Хуан Гонсало, сам, вот этими руками укладывал рельсы, чтобы приехать сюда, чтобы добраться до Амарилло и получить участок земли. И если я вложил столько труда и сил, я думаю, судьба пошлёт удачу.

— Пошлёт, пошлёт, парень! — закричал бородатый ирландец, ударяя кулаком по столу.

— Ты смел, красив и молод, — сказала Розита, — и думаю, завтра счастье тебе улыбнётся. Только будь осторожен.

— Я всегда осторожен, — покачнувшись, промолвил Хуан и поклонился благодарным слушателям.

— Эй, амиго, иди сюда, выпьем! — крикнул седоусый мужчина, подзывая к себе Хуана. — Я хочу с тобой немного, поговорить.

Хуан подошёл к мужчине. Тот поднялся и подал широкую крепкую ладонь.

— Присаживайся.

Хуан сел рядом с незнакомцем и взглянул на него.

— Парень, мне кажется, что мы где-то с тобой виделись.

— Всё возможно, мир такой большой, — покачал головой Хуан. — Раньше я даже не думал, что мир настолько огромен.

— Да-да, мир большой. Но где-то я тебя видел, и говор твой мне знаком.

— Не знаю, — сказал Хуан.

А седоусый мужчина принялся перечислять страны и места, где он побывал.

Хуан с удивлением слушал его рассказы, но нигде их пути не пересекались. Когда Хуан строил железную дорогу, мужчина плавал на торговом корабле, а когда Хуан жил в Испании, мужчина уже был в Австралии, а затем приехал в Америку.

Но оба эти человека явно симпатизировали друг другу. Они оба были плечистыми, крепко сбитыми, их лица были открыты, а улыбки дружелюбны. И в глазах Хуана Гонсало, и в глазах его собеседника была какая-то затаённая грусть, был какой-то след, оставленный любовью или жизненными потрясениями.

— Послушай, парень, ты очень похож на моего сына, вернее, ты напоминаешь мне его своим поведением.

— Может быть, — пожал плечами Хуан.

А мужчина поставил на стол бутыль с ромом и налил два глиняных стаканчика.

— Пей, это хороший ром, я привёз его из Бразилии. Ты собираешься участвовать в гонках?

— Да, — кивнул Хуан Гонсало, — это моя давняя мечта, ради неё я и приехал из Испании сюда.

— Это хорошо. Но ты видел когда-нибудь, что это такое?

— Нет, никогда, — покачал головой Хуан и пожал плечами.

— Это страшное зрелище, это похоже на какую-то сумасшедшую атаку, когда всё движется, скрипит, кричит, скрежещет и мчится вперёд.

— Ну что же, завтра посмотрим.

— Да, завтра ты это увидишь.

— У меня есть лошадь, есть силы, я постараюсь победить, постараюсь добраться до своего участка.

— Хороший участок? — задумчиво глядя прямо в глаза Хуану, спросил мужчина.

— Мне нравится. Там есть ручей, похожий на маленькую реку, высокие деревья и чёрная жирная земля. А самое главное — на этой земле нет камней.

— Камней? А почему это ты вдруг, парень, заговорил о камнях?

— Потому что я и не знаю, сколько я их перетаскал со своего поля в Испании. Там земля просто рожала камни, я их убирал, а они вновь и вновь появлялись.

— Да, я знаю такие земли. Я ведь и сам из Испании, только я уехал оттуда, очень давно, и успел повидать мир, успел объехать его.

— Да, повезло, — выпив свой ром, сказал Хуан, — я бы тоже хотел посмотреть мир.

— У тебя, парень, ещё вся жизнь впереди, ты посмотришь мир.

— Может быть.

— Давай ещё выпьем, а потом я тебе советую идти устроиться на отдых. Ты должен выспаться, должен набраться сил, потому что завтрашний день будет очень тяжёлым.

— Я это чувствую.

Хуан и его собеседник выпили.

— А как вас зовут, сеньор? — вдруг осведомился Хуан.

— Меня зовут Хуан.

— И меня Хуан,— вдруг сказал парень.

И собеседники, чокнувшись, опрокинули стаканчики.

— Давай пожмём друг другу руки — и удачи!

Хуан выбрался из-за стола, они обнялись с седоусым мужчиной, пожелали друг другу удачи и, пошатываясь, Хуан побрёл к тому месту, где оставил свою лошадь.

Вокруг костров плясали, распевали песни, пили виски, ром, танцевали и громко переговаривались, рассуждая о том, как сложится завтрашний день. Все с нетерпением поглядывали на небо, ожидая, когда же, наконец, рассвет сотрёт бледно-голубые звёзды и над горизонтом поднимется золотистый шар, оповестив о начале нового дня — дня, который для многих изменит всю жизнь, дня, который многим решит судьбу.

Хуан несколько минут постоял на свежем воздухе, глядя на мерцающие бледно-голубые звёзды, затем истово перекрестился и пробормотал молитву, вкладывая в каждое слово все свои чувства.

— Эй, амиго, — послышался голос, и Хуана дёрнули за руку, — пойдём, потанцуем, пойдём, сеньор, — звала Хуана молоденькая девчонка.

Он улыбнулся ей в ответ и направился к своей лошади. Но, каково же, было его удивление, когда он увидел, что коновязь пуста и только подойдя ближе, заметил, что его лошадь лежит на земле, а её голова безжизненно задрана вверх, удерживаемая только поводьями, привязанными к коновязи.

— Пресвятая дева Мария! — пробормотал Хуан, опускаясь на колени рядом с мёртвой лошадью. — Что же это такое? За что мне такая кара? За что?

Он потряс уже холодную голову лошади.

— Вставай, вставай! — но понял, что это бессмысленно.

Слёзы были уже готовы брызнуть из его глаз, но он удержался.

— Почему мне так не везёт? Ведь, казалось бы, всё у меня уже есть, завтра гонки, а ты сдохла… Ну, зачем ты сдохла? — задал бесполезный вопрос Хуан Гонсало своей лошади.

За спиной парня послышались шаркающие шаги.

Хуан оглянулся: рядом с ним стоял седобородый древний старик, опираясь на сучковатую палку.

— Что, сдохла? — каким-то дребезжащим голосом осведомился старик.

— Да, будь она неладна.

Старик подошёл поближе и заглянул на оскалившуюся голову лошади.

— Парень, — дружелюбно сказал старик, — я вообще-то никогда не видел такой старой лошади и если признаться, удивлён, что она смогла так долго прожить.

— Как, старой? — воскликнул Хуан.

— Да твоей лошади лет двадцать, не меньше, она старше тебя, — старик положил свою морщинистую руку на плечо Хуану. — Так что не расстраивайся, всё равно ты не смог бы участвовать в скачках.

— Почему не смог бы?

— Да она, проскакав полмили, тут же откинула бы копыта, и тогда ты наверняка остался бы ни с чем.

— Да, наверное, — слабо кивнув, согласился Хуан, — Что же мне делать? — парень сел на землю, обхватив голову руками.

— Как что делать, надо купить завтра новую лошадь.

— Купить… — воскликнул Хуан, — если бы у меня были деньги, так я бы купил. Да и к тому же, я не уверен, что завтра здесь можно будет купить лошадь.

— Да, нельзя. Но ты, как я понимаю, парень смелый и сильный, я могу тебя выручить.

— Выручить? — Хуан приподнялся. — Но как? Как, старик, ты можешь меня выручить?

— У меня есть необъезженный жеребец. Он молод, пару раз его пробовали объездить, но это никому не удалось.

— И что? — глянув в глаза старику, прошептал Хуан Гонсало.

— Я дам тебе эту лошадь, можешь взять.

— А как же деньги? Как я рассчитаюсь с вами?

— Найдёшь меня после гонок. Если выиграешь участок, то рассчитаешься, а если нет, вернёшь лошадь. Согласен?

— Это похоже на чудо, — пробормотал Хуан.

— Да нет, никакого чуда здесь нет. Пойдём, только сними сбрую.

Хуан принялся снимать седло, подпруги, уздечку.

Наконец с этим было покончено, и он, положив седло на плечо, двинулся вслед за ковыляющим стариком.

Тот шёл неторопливо, что-то негромко бормоча себе под нос.

— Смотри, парень, сколько людей понаехало! И всем им нужна земля, каждому. Вот ты приехал издалека, я приехал издалека, все мы откуда-то приехали. Но самое главное, бог дал много земли и её, по идее, должно хватить на всех. Но как видишь, её не хватает и поэтому за неё приходится бороться.

В конце концов, старик и Хуан дошли до загона, в котором стоял и нервно стриг ушами высокий чёрный жеребец.

— Смотри какой! — кивнул старик. — Настоящий дьявол! Если совладаешь, то он помчится так, что за ним и ветер не угонится.

— Совладаю, ведь, мне ничего не остаётся.

— Конечно, тебе ничего не остаётся, так что постарайся управиться. Но если управишься, то не пожалеешь.

— А можно я лягу вот здесь спать, вместе с лошадью?

— ’Ты что, парень, боишься, что и мой жеребец сдохнет?

— Нет, не боюсь.

— Ну, как знаешь, — старик побрёл к трём плотно составленным большим фургонам, у которых был разложен костер, и все уже спали.

Хуан устроился прямо на земле. Он положил под голову седло, раскрутил длинный плащ, накрылся им и стал смотреть на высокие мерцающие звёзды, на бесконечное небо.

«Что же будет завтра? — задавал себе вопрос Хуан. — Неужели судьба отвернётся от меня и на этот раз? Неужели я не получу землю? Ведь она так близка, такая желанная… Неужели господь бог мне не поможет? Да ещё эта лошадь… А может, хорошо, что она сдохла сегодня и не преподнесла мне сюрприз завтра. Скорее всего, это провидение заступилось за меня. Да никто за тебя не заступался, просто ты сам глуп, что купил такую старую кобылу» — сам себе ответил Хуан Гонсало.

Он долго, не мигая, смотрел на одну звезду, которая, то вспыхивала, то тускнела.

«Какие высокие звёзды сегодня! Какие высокие звёзды здесь!» — думал Хуан, вспоминая почему-то своего отца, бредущего по узкой каменистой тропе.

Как всегда, в руках старика была бутылка, в другой руке он держал свою поношенную шляпу. Ветер разревал его редкие седые волосы.

Отец громко, во весь голос распевал свою любимую песню о неверной жене, которая украла деньги у своего мужа.

«Он был хороший человек, — почему-то подумал Хуан. — Хотя, что он мне сделал хорошего, чему научил? Ведь я даже не умею читать и писать. Но ничего, зато он дал здоровье, научил любить жизнь и не бояться её. И за это ему спасибо. Отец, помоги мне завтра в этих гонках! Ведь ты же знаешь, как мне нужна земля!»

И Хуану почудилось, что он слышит немного хрипловатый голос своего отца.

— Всё будет хорошо, сынок, не волнуйся, всё будет хорошо, и удача тебя не оставит.

Хуан зажмурил глаза и сам не заметил, как провалился в сон.

Марианна этой ночью тоже не могла уснуть. Она пыталась читать, но слова не складывались в предложения, и одну, и ту же, страницу приходилось перечитывать по нескольку раз…

Наконец девушка поняла, что это занятие не для неё и отложила книгу.

— Ты почему не спишь? — осведомилась донна Мария.

— Не хочу, мама, что-то не спится, я волнуюсь.

— Я тоже волнуюсь, — призналась донна Мария, — но всё равно, дорогая, надо спать, надо набраться сил, ведь завтра будет очень нелёгкий день.

— Да-да, мама, день будет тяжёлый. Хорошо, я буду спать, постараюсь уснуть. . . -

Марианна улеглась, натянула одеяло и, зажмурив глаза, стала вспоминать встречу с Хуаном.

Она пыталась вспомнить лицо парня, и это ей удалось. Ей даже показалось, что она видит Хуана перед собой — протяни руку, и кончики пальцев коснутся его шершавой щеки.

— Хуан, Хуан, — негромко прошептала Марианна имя, которое для неё было так дорого, — Хуан, пусть тебе повезёт, пусть тебе поможет Бог, и ты получишь самый лучший участок, вернее, тот, который ты выбрал. Пусть тебе повезёт. Но ведь я хочу быть вместе с тобой, я не видела тебя так долго и думала, что уже забыла тебя и мы никогда не встретимся. Но если Богу было угодно свести нас вместе, значит, он сделал это не зря, значит, в этом есть какой-то тайный смысл.

— Хуан… Хуан Гонсало, — прошептала девушка имя парня.

— Что ты там бормочешь, дочь? — послышался голос донны Марии.

— А, ничего, мама, я молюсь.

— Молишься? — немного удивилась женщина.

— Да, молюсь, чтобы нам повезло, — абсолютно искренне сказала Марианна.

— Правильно делаешь, дочь, наверное, отец тоже волнуется, и Диего волнуется…

— Да-да, мама, они волнуются.

— А знаешь, что я думаю, дочь? — сказала донна Мария.

— Что, мама?

— Диего Кортес и ты — очень хорошая пара. К тому же он любит тебя, будет заботиться, будет предан. Он очень умный и добрый. Я вот сейчас вспоминаю, как он заботился о тебе, когда ты оказалась раненой.

— Мама, не надо об этом, — попросила Марианна.

— Ну почему, дочь? Ведь ты должна быть благодарна этому человеку, он буквально спас тебя от смерти, возродил тебя.

— Нет-нет, мама, всё это не совсем так, как ты себе представляешь.

— Почему? Я всё представляю себе правильно, только мне всё время кажется, что если бы ты, Марианна, не уехала из Испании, не убежала из дому, то наша семья никогда не оказалась бы вот здесь, мы не лежали бы в этой парусиновой палатке почти на земле.

— Но, кто же, виноват, мама, это жизнь, — сказала Марианна.

— Жизнь, дочь, правильно. Но если бы ты не уехала, у нас был бы такой прекрасный дом, всё было так устроено…

— Но я не могла больше жить там, мама, ты пойми это, не могла.

— А что, здесь ты нашла своё счастье, нашла? — немного обиженно спросила донна Мария.

— Да, мама, кажется, нашла.

Женщина приподнялась на локте и посмотрела на свою дочь.

— Тогда расскажи, в чём же оно.

— Мама, я боюсь, ты не поймёшь. Потом, вскоре ты сама обо всём узнаешь.

— Я буду, рада за вас, дети, Диего Кортес очень хороший человек, он мне нравился ещё там, в Испании. А после того, что с нами всеми произошло, я стала уважать его ещё больше, да и отец относится к нему, в общем-то, неплохо.

— Мама, не надо об этом сейчас, давай поспим хотя бы немного. Ведь скоро рассвет, а там мы начнём готовиться к гонкам, все будут волноваться, нервничать, кричать, срывать друг на друге зло… Так что давай поспим.

— Хорошо, хорошо, дочь, давай спать.

Правда, после этих слов Марианна очень долго ещё не могла уснуть. Она вспоминала лицо Хуана, его лучистый взгляд, его улыбку, выражение губ, голос, интонации, с которыми он произносил слова.

— Как же он красив! — шептала девушка, закрыв глаза и спрятав ладони под щёку.

И вот настал день. Из-за горизонта медленно поднялось солнце. Весь лагерь, все повозки ожили, всё пришло в движение. Заржали лошади, раздались голоса людей, лай собак, скрип колёс. Всё завертелось.

Но во всём этом шуме, гуле, было что-то невероятно нервное. Ведь все, кто собрался в Амарилло, знали, что этот день может стать решающим в их жизни.

Это было грандиозное зрелище. Сотни повозок, экипажей, всадников двинулись в поле — туда, откуда должны были начаться гонки. Многие даже не завтракали, им не терпелось как можно скорее занять место у стартовой линии, а стартовой линии ещё не было.

Два солдата взяли упряжку волов и провели с востока на запад по непаханной земле глубокую борозду. Эта борозда и должна была быть линией старта. За неё никому не дозволено было заходить. Накануне было построено ещё несколько лёгких вышек, на площадках которых располагались судьи и распорядители этого удивительного зрелища.

Приехали фотографы, они уже тоже готовились, подбирая себе наиболее выгодные места, поглядывая на ослепительно-яркое солнце.

Но больше всех, конечно же, волновались люди. Они нервничали, грубили друг другу, вчерашнее дружелюбие исчезло, и сейчас каждый видел в своём соседе соперника, а не друга, на которого можно положиться.

Животным тоже быстро передалось состояние людей. Лошади беспрестанно ржали, били копытами землю, не стояли на месте, нервно стригли ушами. И наездники чувствовали себя не очень-то уверенно.

А к линии старта, которая протянулась на две мили, всё тянулись и тянулись от Амарилло повозки, фургоны, телеги, ехали всадники, придерживая пока ещё лошадей, не пуская их вскачь. Ведь скорость вскоре понадобится, ведь после полудня начнётся то, ради чего, собственно говоря, все эти люди и собрались.

Мексиканцы, испанцы, португальцы, бразильцы, французы — кого здесь только не было. Слышались самые разнообразные языки, самые разные проклятья и ругательства, а также молитвы, произносимые на разных языках. И во всех молитвах, во всех проклятиях было одно и то же — люди просили, чтобы господь заступился за них, помог именно им, именно ему и не дал победить соседу.

Всем было ясно, что все, кто участвуют в гонках, не могут быть победителями, ясно, что на всех участков не хватит. И только тот, кто доберётся первым, кто первым выдернет флажок и воткнёт в землю свой, станет её владельцем.

Поэтому все злились друг на друга, кричали, ругались.

Чтобы лучше, видеть, солдаты быстро расставили через каждые сто метров шесты с белыми флажками. И теперь стоило кому-нибудь переехать через чёрную борозду, как слышался властный окрик кого-нибудь из военных:

— Назад! Назад! — раздавался крик.

И человек был вынужден осадить лошадь, спрыгнуть с козел, если он был на повозке, и толкать лошадь назад. А ведь сзади уже подпирали люди, уже собрались желающие стать поближе к стартовой черте.

В общем, столпотворение было невероятное. Но и к тому же, во всём этом было ещё и невероятное возбуждение. Какая-то странная радость, как обычно перед началом боя. Каждый надеялся, что, в конце концов, сегодня всё может разрешиться, и уже не надо будет страдать, переживать. Поэтому на многих лицах время от времени появлялись нервные улыбки.

Отцы семейств сидели на козлах фургонов, а в фургонах сидели их дети. Малыши с интересом разглядывали то, что происходит вокруг. Они высовывались, приподнимали полог, смотрели по сторонам. Они ещё никогда не видели так много людей, нацеленных на одно и то же, нацеленных туда, за горизонт, где за голубоватой линией расположена какая-то чудесная земля, их земля, вернее, пока ещё не их, но может стать их и потом от отца достанется им — детям.

— Скорее! Скорее! — кричал какой-то мужчина, настёгивая лошадь. — Мы должны успеть!

А место у черты уже было занято, и мужчине в чёрной шляпе пришлось довольствоваться третьей шеренгой. Он был явно раздосадован и стал срывать зло на своей супруге, крича, что это она виновата, что они так поздно выехали из Амарилло и опоздали занять место в первых рядах стартующих.

Возбуждение царило невероятное, хотя до старта было ещё добрых пять часов. Но людям не терпелось, ведь они так долго стремились, так мечтали как можно скорее завладеть этой землёй. И теперь, когда оставались последние часы, последние мгновенья, люди были вне себя.

У многих вообще пропал дар речи. Они сидели, угрюмо насупившись, глядя в землю или в небо, беззвучно бормоча молитвы или посылая проклятья на головы соперников.

— Будь ты неладен! Будь ты неладен! — шептал грузный мужчина, глядя на своего соседа, на его сытых резвых лошадей. — Чтоб у тебя колесо отвалилось.

А его сосед перебрасывал погасшую сигару из одного угла рта в другой, накручивая на руку вожжи. Он был тоже вне себя от волнения, но не посылал проклятий на голову соседей. Надвинув шляпу на самые глаза, мужчина вглядывался в голубоватый горизонт, вглядывался туда, где лежал его участок, та земля, которую он хотел получить, до которой он хотел добраться первым, самым первым, раньше всех, и воткнуть свой флажок в жирную чёрную землю, в землю, на которой будет родить пшеница, на которой будут пастись тучные стада. Мужчина сплюнул погасшую сигару и облизнул пересохшие губы. Мечты привели его в трепет, и ему захотелось дёрнуть вожжи, щёлкнуть кнутом и помчаться самым первым, помчаться туда, где была обетованная земля, из-за которой он приехал сюда.

Но самые большие неприятности были, конечно же, у Хуана Гонсало. Он, как ни пытался, как ни обливался потом, не мог совладать со своим необъезженным чёрным жеребцом. Тот не хотел слушаться поводьев, ни с того ни с сего вдруг начинал метаться, прыгать в стороны, подкидывать зад, вставать на дыбы, бешено вертеть головой, стараясь укусить наездника за ногу.

— Дьявол! Дьявол! — кричал Хуан что было силы, пытаясь удержаться в седле.

Правда, ему это удавалось. Люди, видевшие то, как Хуан пытается объездить лошадь, пожимали плечами.

— Бессмысленное занятие, напрасно этот парень взялся за такое дело! Ему это не удастся, никто эту сумасшедшую лошадь не сможет объездить. Её уже пытались объездить, но никому это не удалось.

Но, тем не менее, все с интересом следили за тем, как Хуан пытается совладать с неистовым жеребцом.

— Эй, амиго, держись! — кричал кое-кто из мужчин, подзадоривая Хуана Гонсало.

Родители Марианны, дон Родриго и донна Мария, поднялись ещё до рассвета. Они быстро собрались, оседлали лошадей и направились в сторону участков.

— Зачем нам это надо? — спрашивала донна Мария.

— Отстань, ты ничего не понимаешь, здесь замечательная земля, мы должны захватить этот участок, мы всех обманем.

— Но, Родриго, мы ведь нарушим закон, ты понимаешь это, мы нарушим закон, и нас могут покарать!

— Конечно же, могут, но не бойся, Мария, всё будет хорошо.

— Мне страшно, может, лучше я вернусь к фургону?

— Нет-нет, поехали, мы вдвоём должны завладеть нашей новой землёй, вдвоём, понимаешь?

— Да, понимаю, — виновато кивала головой донна Мария.

А дон Родриго подбоченился и выглядел просто превосходно, невзирая на свой возраст. Казалось, новая жизнь сделала из него нового человека, что он забыл даже о своём роме, о виски и всецело захвачен новой жизнью, новыми планами и проектами.

— Мария, поторапливайся! — въезжая в небольшой овраг и, помогая лошади жены, шептал дон Родриго. — Мы спрячемся вот здесь, понимаешь? Я внизу буду гонять наших лошадей по кругу, а ты сиди здесь.

— Зачем ты их будешь гонять? Пусть отдохнут.

— Ты что, не понимаешь, женщина, лошади должны выглядеть усталыми, как будто мы с тобой только что примчались и захватили этот участок.

— А-а, — задумчиво произнесла донна Мария.

— Дошло? Видишь, всё будет прекрасно, не волнуйся.

— Но мы нарушаем законы, муж, мы…

— Да ладно тебе, успокойся, Мария. Сколько до нас людей нарушало законы — и ничего. Мы тоже нарушим, и тоже ничего не произойдёт, поверь.

— Неужели не произойдёт?

— Конечно, нет, — подбоченившись, сказал дон Родриго. — Смотри, а флажок ты воткнёшь вот там, тот выдернешь, а свой воткнёшь, ясно?

— Да-да, ясно, — закивала донна Мария.

Но всё равно у неё на душе царил страх и смятение, ей не нравилось нарушать законы, не нравилось то, что задумал муж. Да и к чему им всё это? Зачем им земля с этими ужасными оврагами, ручьями? И вообще, если быть честной, то донне Марии абсолютно не нравилась Америка. Ей хотелось как можно скорее вернуться в Испанию — туда, где всё было превычным, знакомым и милым.

А вот дон Родриго наоборот, был без ума от новой жизни, от новых земель и от новых впечатлений. Казалось, что, в конце концов, его душа нашла своё призвание. Он был таким же авантюристом, как все испанцы, таким же предприимчивым, алчным и бесшабашным, таким же, как и все конкистадоры, захватившие когда-то Мексику.

— Дорогой, — воскликнула донна Мария, — но ведь нам всё это не нужно. Зачем нам эти овраги, эти холмы, эта земля?

— Да ладно, не надо, тебе, Мария, — махнул на неё рукой дон Родриго. — Знаешь что?

— Что, дорогой?

— Давай сделаем вид, что мы не заканчиваем свою жизнь, а начинаем, — и дон Родриго улыбнулся своей уже немолодой жене так, как улыбался когда-то, когда они были молоды, когда ещё не родилась Марианна.

И у донны Марии от этой улыбки мужа слёзы покатились из глаз.

— Я согласна, согласна, дорогой, — зашептала женщина, — я сделаю всё, что ты скажешь, я нарушу любой закон.

— Вот это другое дело.

Дон Родриго подошёл к жене, обнял её за плечи, прижал к себе и крепко поцеловал в губы.

По щекам женщины текли слёзы, ведь она уже и забыла, когда дон Родриго в последний раз так искренне и нежно целовал её.