Я и мой оригинал (СИ)

Спуск был долгим, очень долгим. В какой-то момент в голове зародилась мысль, а вдруг я не спускаюсь? Вдруг я просто шагаю на месте? И нет ничего, ни этой лестницы, ни этой тьмы, ни этих зажигающихся и потухающих свечей, выхватывающих из мрака шершавые ступеньки и черные каменные бруски, послужившие материалом для создания стен?

А я все шла и шла, по ощущениям, я должна была спуститься уже в саму преисподнюю, так долго я находилась в пути. А лестница все никак не заканчивалась. И вдруг в голове всплыло слово — очищение. Оно прозвучало в сознании так отчетливо и громко, словно его кто-то произнес. Но я была здесь одна и говорить могла лишь с самой собой. Значит ли это, что слово было произнесено мной?

— Вначале было Слово. И слово было у Бога. И Слово было Бог, — вдруг проговорила мне тьма.

— Что? — замерла я, занеся ногу над следующей ступенькой. Но тут же забыла об этом, когда увидела тонкую темно-красную, практически черную струйку, стекающую по оголенной ступне. Приподняв ногу, я увидела, что она глубоко изранена, словно истыкана чем-то острым. Из круглых отверстий беспрепятственно сочилась кровь, оставляя следы на ступеньках. Но боли не было, как не было и ощущения, что что-то не так.

— Всё идет своим чередом, — вновь заговорила со мной тьма женский голосом, который почему-то показался смутно знакомым. Как будто я слышала его уже и слышала не раз, но потом почему-то забыла. Это было похоже на воплощение в жизнь старого детского сна, который снился много раз и очень давно, а потом вдруг перестал. Прошли годы и вот происходит что-то, что возвращает тебя в то состояние, в тот сон. — Все так, как и должно было быть.

— Кто ты? — спросила я, все еще не решаясь сделать следующий шаг, хотя уже и начала слегка пошатываться от внезапно накатившей усталости.

— Я — это ты, — ответила тьма и подтолкнула вперед.

Туда, где уже не было ступеней, не было лестницы, зато имелось огромное, во весь мой рост зеркало, зависшее над пропастью.

Под ногами больше не ощущалось ворсистое полотно, а вместо него присутствовала сухая с ощутимыми иссохшими трещинами пыльная земля и острые перекатывающиеся под ступнями камушки. С раздражением пнув один из них, я заторможено пронаблюдала за тем, как пара камушков, описав дугу, пролетела вперед и исчезла в пропасти. Через несколько мгновений до слуха донесся зловещий удаляющийся стук падения.

— Что там? — глухо спросила я, боясь заглянуть туда, куда улетели камушки.

— Правда, — ответила тьма.

— А зачем зеркало? — указывая на зеркальную поверхность, которая в данный момент не отображала ничего, кроме подрагивающих свечных огоньков. Оно не отображало меня, словно…меня перед ним и не было.

— Что бы правду увидеть, — ответила тьма. И эти слова словно пробудили зеркало от спячки. — Осознание — путь к прозрению.

Зеркало на мгновение помутнело, словно запотевая от горячего дыхания, а когда прояснилось, я увидела жизнь, чужую жизнь. И не одну. Целую серию чужих историй, окончившихся еще до моего рождения.

Одна картинка сменяла другую — как в калейдоскопе.

Первым в зеркале отобразился высокий смуглый молодой мужчина. Его фигура была стройна, а талия тонка, как у девушки. И словно в противовес подобному изяществу плечи парня отличались необычайной широтой. Лицо имело тонкие черты, которые подчеркивал миндалевидный разрез глаз, прямой нос и полные губы. Голова его была полностью обрита, оголенный торс также лишен какой-либо растительности. На предплечьях посверкивали инкрустированные крупными красными камнями браслеты, такие же позвякивали на тонких изящных запястьях. Еще несколько амулетов украшали грудь, в одном из них можно было рассмотреть Уджат, око Гора, известный древнеегипетский символ. Низ тела мужчины был закрыт длинным белым одеянием, похожим на юбку, украшенным замысловатым набедренным поясом и длинными, покачивающимися в такт шагам, красными витыми шнурками. Он двигался плавно и размерено, словно повинуясь некому музыкальному мотиву, слышимому лишь им одним, мягко ступая по выстланному гранитными плитами полу. Его окутывал серый туман, рассеваемый лишь пылающим пламенным шаром размером с блюдце, который плыл по воздуху в паре метров над полом впереди шагающего мужчины. Подняв руку, мужчина щелкнул пальцем и шар огня исчез. Зеркало потемнело, но тут же посветлело вновь.

Теперь вместо мужчины оно демонстрировало лежащую на груде подушек женщину, томно глядящую куда-то в сторону и призывно облизывающую губы. Полное тело прикрывала длинная римская тога длиной до щиколоток, с одной стороны открывающая вид на смуглое полное плечо, а с другой — ниспадающая мягкими складками вдоль руки. Ткань наряда была прозрачной и демонстрировала не только все самые сокровенные места, но красноречиво намекала на то, что должно произойти далее. Вот, к женщине шагнул полностью раздетый мужчина и она потянулась к нему, как цветок тянется к солнцу. На полном лице, по бокам прикрываемом вьющимися длинными локонами отобразилось желание, такое ненасытное, что впору посочувствовать её партнеру. Хотя, нет, не так. Партнерам. Потому что после первого к ней приблизилось еще несколько мужчин, и женщина была этому только рада. И вновь зеркальная поверхность потемнела, а затем отобразила новую картинку.

Невысокая худощавая дама, скромно потупив взгляд, склоняется перед величественно восседающем на троне мужчиной — высокий лоб, прямой разлет бровей, спокойный и мудрый взгляд, густая борода, растущая от скул и светло-русые волосы, спускающиеся на плечи. Золотая корона со звездой в центре украшает его голову. Правитель одет в белую тунику с длинными рукавами, а поверх неё — темная накидка с капюшоном. Он смотрит на женщину, склонившуюся перед ним в поклоне внимательно и благосклонно, а в глубине бороды затаилась хитрая улыбка, вызванная скорее не личностью женщины, а её одеждами — узкими, обильно усыпанными золотыми украшениями. Лицо незнакомки тоже было примечательным — с горбинкой нос, маленький рот, ровная оливковая кожа. Позади неё был виден верблюжий караван, шествующий по желтым пескам. Вот женщина, чей лоб украшала цепочка с подвеской, крепящаяся к прическе, подняла взгляд и встретилась глазами с царем. Последнее, что удалось увидеть — как в глазах мужчины сверкнул огонь.

29.

Следующим, что мне показало зеркало оказался круглый стол, за которым восседало двенадцать рыцарей. То, что это были именно рыцари понять было не трудно — длинные плотные плащи тяжелым водопадом из ткани свисают с плеч, кольчуга защищает грудь, живот и шею, широкие поясные ремни удерживают ножны с двуручными мечами. У некоторых имелись кольчужные капюшоны, а подмышками они удерживали рыцарские железные шлемы. Во главе стола восседал тринадцатый воин, отличавшийся от остальных наличием скромной короны и стулом, который больше всего напоминал трон. Лица практически всех присутствующих были размытыми, словно плавали в воде, и лишь одного можно было рассмотреть четко. Он сидел рядом с королем, по правую руку от него. Чистые, благородные черты лица, каштановые волосы с медным отливом, и глаза словно озерная вода — кристально светлые, прозрачные. Сложно было сказать, являлся ли он самым красивым из рыцарей, но он явно был не простым воином, о чем свидетельствовал символ, вычерченный красным цветом на его боевом шлеме — перевернутый острием вниз треугольник. Часть пентаграммы. Старинный символ магии огня, который по прошествии времени практически вышел из обихода.

Вновь зеркало помутнело, стирая прежнее изображение и демонстрируя следующее. Девушка шла по широкой парковой аллее. Впереди глухо журчал большой круглый фонтан, по бокам от аллеи росли разнообразные зеленые насаждения, в основном кустарники. Некоторые из них уже цвели, другие еще нет. Девушка подняла руку и тонкими изящными пальчиками пробежалась по аккуратно подстриженным верхушкам растений. Каждое её движение вызывало шуршание тяжелых юбок из узорчатой парчи, наслоенных одна на другую. Нижние юбки были видны благодаря боковым разрезам и приподнятым подолам, из-под которых нет-нет, да и выглядывала белая тонкая ножка. Девушка двигалась медленно и величественно. Её спина была ровнее спицы, высоко поднятые волосы открывали вид на красивую длинную шею. Вплетенные в прическу кружева изящно ниспадали на тонкие плечи. Корсет, украшенный сложной декоративной отделкой, мягко обхватывал талию, подчеркивая её тонкость и приподнимая грудь. Помимо незнакомки, чье лицо было трудно разглядеть из-за ракурса, в парке присутствовали и другие люди, немного, но все, кто двигался ей на встречу, учтиво кланялись перед ней. Девушка, от которой буквально веяло молодостью, женственностью и очарованием отвечала всем им благосклонным едва заметным кивком головы. Вот, в конце аллеи показалась небольшая группа людей, быстро приближающаяся к красотке. Вскоре стало очевидно, что в основном она состояла из других, красочно разодетых женщин, похожих на стайку экзотических птиц. Впереди всех медленно шествовала та, которая опережала остальных по возрасту и по статусу. Не узнать в ней королеву было невозможно, и хотя она была по-королевски шикарна, она не была по-королевски красива. Оплывшее овальное лицо с достаточно тяжелым и грубым подбородком, невыразительные брови и такие же блеклые тонкие губы, а также глубоко и широко посаженные глаза, создававшие впечатление, будто части лица женщины немного «разъехались» в разные стороны. Увидев ту, что шла ей на встречу, королева презрительно прищурилась, вздернула подбородок и ускорила шаг. Едва они поравнялись, красавица склонилась в низком поклоне перед своей королевой, но та проигнорировала её, прошествовав мимо. Среди королевской свиты послышалось неодобрительно перешептывание, но стоило им удалиться на пару метров, как девушка оглянулась и стало видно её лицо — тонкий прямой нос, большие чуть выпуклые глаза, длинные прямые брови, маленький лоб и кожа того розоватого оттенка, которые неизменно ассоциируется с кожей младенца. Алые губы что-то быстро прошептали, глаза мстительно прищурились, вспыхнув красноватым светом и девушка, выпрямившись из реверанса, продолжила свой путь с победоносной улыбкой на устах. А позади неё потянулись к небу серые струйки дыма и послышался истеричный женский визг.

Новое изображение, новая частичка чужой жизни, уже затерявшейся в бесповоротно ушедшем прошлом. Молодой парень в военной форме без знаков отличия и символов принадлежности к каким-либо войскам, его лицо, руки и шея перемазаны сажей, под ногтями забилась грязь. Ему едва ли исполнилось двадцать, но он уже испытал все тяготы жизни, оказавшись на войне, что нетрудно было прочитать по его лицу, которое избороздило несколько глубоких морщин. Яма, в которой затаился боец, очевидно не была тем местом, где он собирался оставаться надолго, потому что парень начал карабкаться на поверхность, по локти увязая в сырой глинистой почве. Едва выбравшись, он тут же перебежками направился к ближайшим зарослям еловника, внимательно озираясь по сторонам. Едва только солдат успел спрятаться, как из-за деревьев показался танк. Резво преодолевая ямы и насыпи, он плавно двигался вперед. На то, чтобы поравнялся с укрытием затаившегося, словно мышка, солдата, железной машине потребовалось несколько минут, но как только это произошло, парень выбросил руку вперед и с его пальцев сорвался шар ярко-оранжевого огня. Шар пронесся над землей и метко влетел в место, где башня соединялась с корпусом, образуя дыру в броне. Несколько томительных мгновений, сопровождаемых плотным черным дымом, и танк вспыхнул.

Следующее изображение — и следующая история. Женщина на вид лет тридцати-тридцати пяти торопливо шагала по улице. Каблучки её поношенных туфель громко стучали по мостовой. Вокруг было пустынно по причине позднего времени — то ли раннего утра, то ли уже практически наступившей ночи. Периодически женщина встревоженно оглядывалась, озираясь по сторонам. И не смотря на то, что рядом по-прежнему не было ни души, это её не успокаивало, а наоборот — тревожило еще сильнее. Она еще больше ускорила шаг и теперь практически бежала, несмотря на то, что узкая юбка до колен и такой же узкий пиджак ей в пару сильно сковывали движения женщины. И вот, когда она в очередной раз обернулась назад, из-за поворота вырулила машина. Её фары были включены, освещая мостовую холодным слепящим глаза светом, а потому сам автомобиль было трудно разглядеть детально. Но женщина его явно узнала, потому что коротко вскрикнув, она тут же зажала рот рукой и рванула вперед изо всех сил. Но обогнать машину все же не смогла. Притормозив из неё выскочило трое мужчин. Они быстро догнали женщину, скрутили, заткнув рот тканью, и грубо запихнули в машину. Автомобиль взвизгнул тормозами и рванул с места, скрывшись в темноте. Несколько секунд зеркало транслировало тишину и темноту, а после послышался взрыв и горизонт вспыхнул алым. Что-то там, вдалеке, запылало всепоглощающим огнем.

Зеркало мигнуло, и я увидела в нем себя — такой, какой привыкла видеть. Ничего особенного, ничего сверхъестественного, просто я. Обычная. В том виде, в котором привыкла себя видеть всю свою сознательную жизнь.

— Что все это значит? — спросила я севшим голосом. То ли у зеркала, то ли у бездны. Но ответила мне…я. Моё отражение в зеркале вдруг моргнуло, зашевелилось, хотя моё тело оставалось стоять неподвижным, и посмотрело на меня чужими глазами. Злыми глазами.

— Разные жизни, разные судьбы, разные времена, — ответило мне отражение, рассматривая меня с проблеском заинтересованности в черных глазах. — Но душа одна. Твоя душа.

— Ты хочешь сказать, что все эти люди…это была я? — последние слова прошептала, ощущая себя словно в бреду. Не только из-за того, что показало мне зеркало, но и из-за того, что вела я беседу со своим собственным отражением. Злым отражением. Была ли это я? Не знаю. На какая-то часть моей души радовалась её появлению как радуются старому другу, которого не видел много лет и уже потерял надежду на новую встречу.

— Это говорю не я, — моё отражение склонило голову набок, окинув меня оценивающим взглядом. — Так говорит зеркало.

— Что это за зеркало?

— Оно дает возможность найти то, что ищешь. То, к чему стремишься всей душой. Самые скрытые желания, самые темные уголки сознания.

— Я никого не ищу.

— Ищешь, — не согласилось отражение, выдав холодный смешок. — Ты ищешь себя.

Моё отражение подмигнуло мне черным глазом и растаяло во тьме, затянувшей зеркало. Но голос его, мой голос, продолжал звучать.

— Иди по следам слова. Оно приведет тебя домой.

— Слова? Какого слова? — начала я тревожно топтаться на месте, ничего и никого не видя вокруг.

— В начале было Слово. И Слово было у Бога. И Слово было Бог, — повторил мой голос смутно знакомую фразу. — Что делает бога — богом? Что даёт ему силу? Что принадлежит только ему?

Ответ пришел сам собой.

— Имя.

— Назови имя. Своё имя. Настоящее имя! — требовал от меня мой же голос, но не успела я даже возразить, как из тьмы вынырнула груда мышц в сопровождении грохота, утробного рёва и дыма.

— Дракон, — только и выдохнула я, но мои слова перекрыл женский истошный визг. Визг, который свидетельствовал о том, что кто-то очень крикливый в бешенстве.

Послышался звон разбиваемого зеркала, и я едва успела присесть, как осколки брызнули во все стороны со свистом разрезая воздух. Удар — и земля под ногами содрогнулась. Еще один удар — и с громким хрустом мир начал рассыпаться на куски. После третьего удара в воздух поднялся столб пыли, а после я полетела вниз, вместе с лавиной осыпающихся камней.

Но падение длилось недолго, даже не начала мелькать перед глазами вся прожитая жизнь. Лишь пронеслась забавная мысль о том, что даже на пути к неизбежному концу можно насладиться полетом. Даже если знаешь, что конец будет ужасающим.

Но пофилософствовать не дали, уже знакомая здоровая рептилья лапа подхватила мою тушку и начался обратный процесс. В смысле, полет продолжился, но теперь летели мы уже вверх. Над головой громко и тяжело хлопали крылья, вокруг все рушилось и крупному дракону едва удавалось уворачиваться от многочисленных каменных обломков. Оказывается, тьма не была так уже непроницаема и призрачна, а имела вполне себе физическую форму.

Увидев, как на меня мчит особенно здоровая каменная глыба, я в испуге зажмурилась, поджав руки и ноги, но дракон вильнул чуть в сторону и убийственный кусок горной породы пролетел мимо, обдав горячим потоком пыли и гари. Судорожный кашель тут же начал раздирать грудь, было трудно дышать и практически невозможно открыть глаза из-за витающего вокруг пепла. Тут и там источали удушливый жар островки огня, разгорающиеся с каждой секундой все сильнее. Что может гореть во тьме, среди камней и пустоты?

Дракон, который вроде как телепат, отвечать на мои мысленные вопросы не спешил. Кажется, был занят выживанием — и моим, и своим. Но зачем тогда залил всё огнем при своем эпичном появлении, если не умеет его тушить, непонятно. Когда что-то за моей спиной подозрительно задымилось, а шею лизнуло пламя, я уже начала терять надежду на спасение. Но вот, еще несколько сделанных с большим трудом взмахов кожистых крыльев, и мы вырвались на свободу.

Свобода несла с собой свежий воздух, наполненный запахом ночного леса, и шумом воды, очень напоминающим водопад. Я все еще продолжала кашлять, отмахиваться и пытаться стряхнуть огонь со спины, но несмотря на это сразу ощутила облегчение. До того момента, пока меня не уронили.

И уронили преднамеренно.

— Сволочь! — успела прокричать я, прежде, чем нырнуть во вместилище воды, погрузившись в него с головой.

Глаза, рот и уши тут же залило водой. Ничего не видя, не слыша и практические не ориентируясь, я ощутила голыми ступнями ног каменистую поверхность дна и, оттолкнувшись, вынырнула на поверхность.

Тяжело дыша, отплевываясь и мечтая оторвать чешуйчатому хвост, я смахнула с лица остатки жидкости и с изумление осознала реальность. А она была таковой — я болталась, словно портянка, вот только в моем случае, это была не прорубь, а водоем с прозрачной голубоватой водой, над которой стелился густой туман молочно-сизого цвета.

— Эй! Хвостатый! — дрожащим голосом окликнула я и тут же выкашляла с полстакана проглоченной ранее воды. Что-то в последнее время все так и норовили искупать меня хоть в чем-нибудь. — Ты же не бросишь меня здесь, правда?

Ответом мне была тишина. Затаив дыхание, я прислушалась. Еще могла бы и замереть, но в таком случае пошла бы на дно камешком, а так приходилось шевелиться, чтобы удержать голову над водой.

Справа слышался размеренный, чуть приглушенный звук, словно какая-то птица пыталась выдолбить из коры червячка. Неведомому созданию, которого, возможно, и не существовало вовсе вторил звук льющейся воды, раздающийся откуда-то слева. А где-то там, впереди, кто-то разговаривал. Судя по интенсивности диалога их было двое. Скрытые от меня густым туманом, они о чем-то негромко спорили, явно пытаясь быть по тише. Еще сильнее натужив слух, поняла, что протяжная «ррррр» в одном из голосов явно мне знакома.

— Вот же, зараза носатая, — разозлившись, я ударила кулаком по воде, но лишь обрызгала саму себя, вызвав еще большую волну негодования.

Решив, что больше не хочу изображать кувшинку в болоте, пока притащивший меня сюда дракон выясняет явно непростые отношения со своим собеседником, я поплыла на звук беседы.

30.

Плыть оказалось дальше, чем ощущалось на первый взгляд. И чем дольше я гребла, тем темнее и холоднее становилась вода, что невольно наводило на размышления — а не обитает ли в этом водоеме что-нибудь пострашнее меня самой? Например, какое-нибудь местное Лох-Несское чудовище, которое явно не обрадуется вторжению посторонних. Кроме того, в белом тумане очень трудно было ориентироваться. Периодически приходилось останавливаться и прислушиваться, чтобы убедиться в правильности направления движения. В одну из таких остановок, ощущая, как замерзает тело и постепенно покидают силы, я попыталась отдышаться и поняла, что больше не слышу голосов. И сколько бы я ни прислушивалась, никаких звуков больше не было — ни стука, ни льющейся воды, ни разговора. И туман по ощущениям стал гуще, простираясь теперь везде, куда хватало взгляда.

Стало жутко. Очень-очень жутко, потому что я не понимала где я, зачем я здесь, куда подевался дракон и что мне дальше делать? Напомнив себе, что паника никогда не приводит ни к чему хорошему, а тем более, не помогает выжить, я несколько раз глубоко вдохнула-выдохнула и опять поплыла, хотя руки уже слегка подрагивали от перенапряжения, а пальцы ног вообще были как деревянные. Мне необходимо было выбраться на сушу и согреться, а еще катастрофически требовалась еда, требовалась чужая энергия. Остатки запасов уже подошли к концу и держалась я уже скорее на силе воле и упрямстве, прекрасно осознавая той частью себя, которая отвечала за разумные и правильные решения, что долго так продолжаться не сможет. Я либо поем…

Либо умру.

На этом моменте безрадостных размышлений, я оторвала взгляд от воды, в которую напряженно всматривалась, пытаясь быть начеку и в случае угрозы хоть как-то успеть на неё отреагировать, и увидела, как из тумана выступает каменистый обрывистый берег.

Кажется, я еще никогда так не радовалась груде островерхих кусков камней. И погребла к нему, заметно пободрее.

Уже подплыв вплотную, я поняла, что это не берег, это остров посреди….чего-то. Озера? Моря? Океана? Это было не так важно, как то, что с первого взгляда стало очевидно — забраться на сушу будет крайне трудной задачей. Островок был маленьким, вроде как круглым и имел крутые, практически отвесные края, щедро омытые местными водами, а потому имеющими очень скользкую поверхность.

Но выбора не было — либо оставаться в воде, либо карабкаться наверх.

И я начала карабкаться. Несколько раз срывалась и падала обратно в воду, вызывая фонтан брызг и громкое «плюх!». Если в воде кто-то плотоядный и жил, то теперь я уже точно привлекла его внимание.

Потерпев несколько раз подряд неудачу, я решила обплыть остров и попробовать взобраться на него с другой стороны. И примерно на раз на пятый мне все же удалось найти место, где удалось крепко ухватиться за каменистые выступы и, подтянув тело, поставить ступню в выемку, вымытую местными водами в гладком и практически ровном камне. Второй такой выемки больше не имелось, а потому другая нога осталась болтаться в воздухе. Основная нагрузка легла на руки, которые даже в мои самые лучшие тренировочные времена не отличались большой силой. С трудом подняв себя еще выше, я смогла нащупать левой рукой край другого камня и рывком дернула тело наверх, одновременно затягивая часть туловища на остров. И не важно, что острый угол камня ударился мне прямо в печень, я все-таки смогла взобраться на сушу, хоть и чувствуя себя хуже, чем тогда, когда меня подстрелили в перестрелке в здании парламента в Исламабаде. Тогда тоже пострадала печень. И Сашка, несмотря на собственное ранение в руку, смог дотащить меня до машины…

Подтянув ноги, я рухнула на спину и бессмысленно уставилась в пространство. Туман, укутывающий остров, теперь казался еще плотнее, напоминая бело-серое одеяло, которое вот-вот накроет меня с головой, утягивая в мягкий, спокойный сон. Настоящий сон, такой, от которого не хочется просыпаться, который приносит расслабление, где все понятно и ничего не страшно.

***

Однажды мы пришли в ресторан. Это было закрытое и крайне пафосное заведение, в котором даже пылинки на полу выглядели дорого. Риган здесь чуствовал себя комфортнее, чем в собственной спальне, я же нервно ежилась и постоянно оглядывалась по сторонам.

— Кого это ты все время высматриваешь? — спросил он, когда я в очередной раз не смогла усидеть спокойно, не поднимая глаз от кожаной папки меню.

— Никого, — быстро ответила я, хватаясь за точно такую же папку, которую положили передо мной.

— Тогда почему ты вертишься так, как будто сидишь не на стуле, а на муравейнике? — всё тем же безусловно спокойным тоном спросил Риган. Он всегда был таким на публике — безразлично-отстраненным и холодно-спокойным.

— Я не верчусь, — буркнула я себе под нос, поправляя лиф длинного и крайне неудобного платья с длинными рукавами, но глубоко оголенными плечами, в котором не то, чтобы есть, даже дышать казалось непосильной задачей. Но он любил именно такие наряды на мне. Он называл это чувственной элегантностью и всегда следил за моей осанкой. Если он видел, что сутулюсь, то начинал хмуриться, сводя брови у переносицы. И только я это видела, как тут же выпрямляла спину, едва не сводя лопатки вместе. Не то, чтобы мне хотелось угодить Ригану. На самом деле, единственное, что мне хотелось — это швырнуть ему в лицо соусницу. Просто в памяти навсегда запечатлелся один из его уроков, который он преподал мне с хлыстом для верховой езды в руке… — Просто…мне здесь не уютно.

— Привыкай, — жестко проронил Риган, жестом подозвав официанта, который тут же стремительной тенью метнулся к нашему столику. — Я буду говядину по-бургундски, а моя спутница — утку конфи.

— Что предпочтете из напитков? — почтительно поклонившись, поинтересовался официант, который по возрасту годился Ригану в отцы.

— Пино-нуар, — соизволил ответить мой спутник и потянулся к винной карте.

— Отличный выбор, — с уловимым восхищением одобрил официант, поправляя бабочку. Кажется, кому-то было трудно дышать.

— Какое вы можете посоветовать? — сухо поинтересовался Риган.

И официант выдал какой-то быстрый пассаж, который мне показался просто набором звуков. Но Риган его понял, кивнул и отдал меню официанту, на которого за все время беседы ни разу не взглянул. С тем же успехом он мог побеседовать со стенкой, если бы она умела принимать заказы и отличать утку конфи от крякающей резиновой уточки.

— Я хотела салат, — негромко произнесла я, едва только мужик с бабочкой удалился. Помимо нас в небольшом зале с чуть прохладным воздухом, приглушенным освещением и негромкой классической музыкой, льющейся словно откуда-то сверху, больше никого не было.

— Салат ты можешь попробовать где угодно, — небрежно отмахнулся от моих слов Риган, расстилая на коленях белоснежную салфетку. — А такой утки, которую готовит здешний шеф-повар ты не сможешь поесть больше нигде.

Вернулся официант с бутылкой в руках. Продемонстрировал этикетку с длинным набором абсолютно не выговариваемых слов, кажется, на французском, он умело откупорил её и разлил красноватую жидкость по бокалам. Оставив бутылку на столе, официант, поклонившись, удалился так же беззвучно, как и прежде.

— Я не буду пить, — отрезала я, когда Риган потянулся к своему бокалу, взглядом указывая мне сделать тоже самое.

— Знаешь, как отличить хороший ресторан от плохого? — взявшись за ножку бокала, Риган покачал изящным хрустальным сосудом, наблюдая за тем, как внутри напитка преломляется свет. — В хорошем тебе обязательно предложат качественный Пино-нуар.

— Как же я раньше-то жила без этой информации? — задалась я риторическим вопросом.

— Не дерзи, — с мимолетной улыбкой одернул меня Риган.

— Почему оно такое бледное и водянистое? — проворчала я в ответ, рассматривая бокал, который в руках Ригана казался очень хрупким и беззащитным. Я знала, стоит ему покрепче сжать — и бокал осыплется вниз крошкой.

— Истинный Пино-нуар или Пино Черный, как его иногда называют, никогда не бывает густым и насыщенным, — с видом знатока ответил Риган, явно наслаждаясь этим моментом. — Пино нуар должно быть таким, чтобы через наполненный бокал можно было читать книгу.

— Увлекательное, наверное, занятие, — вновь проснулась моя язвительность. На самом деле, хотелось на просто язвить. Хотелось орать, бить посуду и рвать скатерти, медленно, но неуклонно превращаясь в последователя святой инквизиции и их главного правила — жечь.

— Пино-нуар сочетается практически с любой едой, но лучше всего — с французской кухней. Это классика, а классика всегда хороша и никогда не выходит из моды. Вкус Пино Черного деликатный, чуть сладковатый, но ровно настолько, чтобы раздразнить, пробудить аппетит, заставить желать большего. В этом оно мне напоминает тебя.

И он бросил на меня испытывающий взгляд.

— Как приятно, — откинулась я на спинку стула, с раздражением бросая салфетку на стол. — Меня сравнивают с забродившим виноградным соком. Слишком банально, тебе не кажется?

Риган негромко рассмеялся, на самом деле, это был такой интимный смех, что слышать его хотелось бы исключительно в постели с любимым человеком.

— У качественного, выдержанного Пино имеется своя особенная изящная композиция и выразительный характер. При этом в напитке могут присутствовать шершавые нотки, это танины, которые со временем становятся более мягкими, сглаживаясь. Пино присуща заметная кислотность, но сладость балансирует её, создавая гармоничный дуэт.

Риган говорил о вине, а звучало так, словно он рассказывал о любимой женщине.

— Производить Пино — не просто. Это очень капризный сорт винограда, который требует от создателя много внимания и заботы. Он прихотлив к погодным условиям, составу почвы и даже к качеству воды. Но награда того стоит. Пино — это тонкость, сложность, аристократизм и снобизм.

— Из нас двоих такая характеристика подходит только тебе, — заявила я. — Особенно пункт про снобизм.

Риган хотел что-то ответить, но лишь раскрыл рот и тут же многозначительно улыбнулся. Сперва я не поняла, в чем дело, но вскоре из темноты вынырнул официант с нашими блюдами, и мы приступили к еде. Надо сказать, утка была хороша, но я старательно делала вид, что ем только потому, что выхода мне не оставили. Ели мы молча, Риган терпеть не мог болтать за столом. Он еще много чего терпеть не мог и иногда я намеренно нарушала заведенные им правила, просто ради того, чтобы полюбоваться, как на дне его чернеющих глаз зарождается злость. Да, его злость меня радовала. На самом деле, меня радовало все, что доставляло ему неудобство. Даже дождь. Да, слякоть он тоже не любил.

— Я часто сюда прихожу, — под конец трапезы заметил Риган, нарушая установившуюся тишину.

— Ужасно скучное место, — тут же отреагировала я, отодвигая от себя почти пустую тарелку. — Кого надо убить, чтобы никогда сюда не возвращаться?

Риган никак не отреагировал на мой выпад. Только глаз немного дернулся.

— Я прихожу ради неё, — и он кивком головы указал куда-то мне за спину.

Я тут же развернулась, даже не успев задуматься.

31.

В зал вошла девушка, очень высокая и очень стройная. Длинным ногами она ступала легко и грациозно, словно танцуя. В такт её шагам раздавался стук каблуков. Блестящие светлые волосы цвета спелой пшеницы крупными кольцами были переброшены через одно плечо. Длинную тонкую шею подчеркивало лаконичное украшение из белого золота, которое удачно гармонировало с брючным костюмом глубокого бордового цвета. Лицо девушки тоже выделялось своей природной привлекательностью, его даже не портили крупноватый рот и глаза чуть на выкате. Они придавали ей какую-то изюминку, словно девушка постоянно чему-то удивляется.

— Интересная особа, — прокомментировала я, когда девушка подошла к столику в самом дальнем углу, присев на любезно отодвинутый подоспевшим официантом стул. — Твоя любовь?

— Нет, — безмятежно рассмеялся Риган, поднося бокал к губам и делая глоток. — Она не числится в списке моих предпочтений и вряд ли когда-нибудь в него попадет.

— Тогда я вообще уже ничего не понимаю, — сквозь сцепленные зубы проскрипела я и потянулась к стакану с водой. Вино принципиально игнорировала.

— Она — ветала, — невозмутимо произнес Риган, допивая вино и отставляя бокал. Тихому появлению официанта я уже не удивлялась, но все еще ощущала себя очень беспокойно. Не нравилось мне, когда где-то поблизости находился человек, не только наблюдающий за мной, но еще и способный словно вырастать из пола.

— Дух, вселяющийся в трупы? — переспросила я, как только человек в бабочке заново наполнил бокал Ригана и покинул нас. — Разве это не выдумка, родом из индийской мифологии?

— Нет, — дернул уголком губ мой спутник. — Выдумка — это то, что ты сейчас озвучила. А веталы — вполне себе реальны. Вот только они не вселяются в трупы, они ими питаются.

Я медленно оглянулась назад, пронаблюдала за тем, как девушка, которой практически молниеносно принесли заказ, накладывает на поджаренную до золотистого цвета гренку тартар, известный тем, что готовится из сырой говядины, и меня замутило от отвращения.

— Дрянь какая, — выдавила из себя я, передергивая плечами.

— Ты про салат или про гастрономические пристрастия ветал? — поинтересовался Риган, пристально наблюдая за моим лицом.

— Про всё, — невразумительно взмахнула я руками, очерчивая в воздухе что-то вроде круга. — В общем, про ситуацию.

— Ты должна её убить, — вдруг заявил Риган.

— Что? — едва не заорала я, подпрыгивая на пятой точке похлеще, чем кенгуру на лапах. Но тут же понизила тон до едва различимого шепота и злобно переспросила: — В твою говядину что, мухоморов накрошили?

— Понимаешь, — начал Риган спокойно, не принимая во внимание мой эмоциональный взрыв. — Веталам физически необходимо регулярно поедать человеческое мясо. Без него они не выживут. Но если в давние времена охота для них не составляла проблем, то сейчас все по-другому. Утащишь какого-нибудь припозднившегося товарища в свою нору, но не успеешь первую косточку обглодать, как родственники тут же примутся его искать. Или коллеги, или друзья, или просто слишком бдительные соседи, обратившие внимание на невостребованную почту или орущего от голода кота из квартиры напротив. На диете из бомжей тоже долго не просидишь, к тому же, из-за скудного питания их мясо имеет стойкий привкус желчи.

— Можно подумать, трупы вкуснее, — фыркнула я и на всякий случай проверила, сидит ли ветала еще за столиком или уже доедает в уголку официанта.

— Свежие, скорее всего, да, — предположил Риган, которого тема людоедства не смущала ни на каплю. Его вообще мало, что смущало в этой жизни. — А вот по поводу уже приступивших к разложению ничего не могу сказать, не имеют такой информации.

— Зачем её убивать? — напряженно спросила я, комкая в кулаке салфетку. — Если она ест только трупы, то пусть себе живет.

— В том-то и дело, что она теперь пожирает не только тела умерших людей, но и тех, кто до встречи с ней был вполне себе живым, — пояснил Риган, но как-то очень запутанно.

— Она нападет на людей? — дошло до меня через пару минут.

— Это именно то, что я сказал, — кивнул Риган.

— Что, на местном кладбище трупы закончились? — скривилась я и выпила еще водички, которая все равно не помогала. Недавно съеденная утка стремилась выпорхнуть на волю.

— Нет, у неё прогрессирующая шизофрения, — и он уставился на меня так, словно в том, что случилось с девушкой была виновата я.

— Что? — отреагировала я на этот обвиняющий взор. — Я здесь ни при чем!

— Естественно, — вздохнул Риган. — Ты ведь не ведьма.

— Ведьма…, - повторила я в слух и, наконец, догадалась. — Её прокляла ведьма?

— Молодец, сообразительная, — похвалил меня Риган и, не знаю, почему, но на душе посветлело. — Но не ведьма, а шаманка. Её прокляла одна старая, как экскременты мамонта, деревенская шаманка. Не знаю, что они там не поделили, но суть заключается в следующем — ветала медленно сходит с ума. И чем сильнее прогрессирует заболевание, тем меньше она себя контролирует. Очень скоро по улицам этого города будет бродить неконтролируемая людоедка, чей голод невозможно утолить.

— Разве так бывает? — засомневалась я. — Разве такие, как мы способны болеть такими человеческими заболеваниями, как шизофрения?

— Даже монстры иногда сходят с ума, — безучастно пожал плечами Риган.

— У меня два вопроса, — подалась я вперед, вдыхая аромат его одеколона. — Первый: откуда ты знаешь, что она больна? Второй: даже если она больна, какое тебе до этого дела? За то время, что мы знакомы, я не заметила в тебе особого человеколюбия!

— Посмотри на неё, — то ли попросил, то ли приказал он мне.

Я чуть-чуть передвинула стул вправо и повернула голову так, чтобы наблюдать за девушкой и при этом не выглядеть, как начинающий маньяк, потому что в зале появились еще люди.

— И что с ней не так? — не поняла я.

— Следи за руками, — подсказал Риган.

И я начала следить. Через пару минут стало очевидно, что с девушкой действительно что-то не так. Тонкие, подобно молодым веточкам, руки периодически вздрагивали, причем, как-то очень необычно, словно кто-то невидимый сзади дергал её за локоть. В такие моменты девушка недовольно и чуть сконфуженно морщилась, сжимая пальцами столовые приборы еще сильнее, так, что аж вздувались вены на тыльной стороне ладони. Так же, отчетливо неконтролируемо, дергалась и её голова.

— У неё двигательные нарушения, — по итогу наблюдения заявила я. — Но такое свойственно не только шизофрении, но и заболеваниям центральной нервной системы.

— Я с ней разговаривал, — несогласно покачал головой Риган.

— Дай угадаю, — зло заухмылялась я. — Беседа состоялась в постели?

— Нет, на ипподроме, — в тон мне ответил он.

— А есть разница? — неразборчиво проворчала я.

— Она сказала, что со временем начала видеть предметы, как бы, в разобранном состоянии. Её мозг так воспринимает реальность — по частям. И чтобы осознать суть предмета, ей необходимо мысленно собрать его заново. Например, глядя на часы она видит каждую цифру и каждую стрелку отдельно. Знаешь, побеседовав с ней я понял, что люди сходят с ума потому, что со временем окружающий мир становится слишком сложным для них.

— Ценная философская мысль, — язвительно произнесла я. — Запиши, а то забудешь и лишив потомков своей мудрости.

— Вскоре она отправится в туалет, — вновь проигнорировал мое ехидство Риган, что лишь разозлило меня еще сильнее. — Ты отправишься за ней.

— Хочешь, чтобы я грохнула незнакомую девицу в сортире? — ядовито ощерилась я. — Это тебе винишко в голову ударило? Я не буду никого убивать, понял? И вообще, если она тебе мешает, сам с ней разберись.

— Она меня не волнует, — медленно и вкрадчиво проговорил Риган. А потом повторилось то, что он уже проворачивал со мной раньше.

На голову словно накинули тяжелое удушающее покрывало. Разум, осознанная часть меня, тут же была засунута в пыльный темный ящик, а на передний план выступила установка — убить. Все мои инстинкты обострились до предела, что остро ощущалось буквально на физическом уровне. Тело подобралось, мышцы напряглись, сухожилия натянулись, а зрение стало туннельным, сузившись до одной единственной светлой точки по середине. И сквозь эту точку я увидела, как высокая стройная фигурка поднялась и направилась куда-то вглубь зала, туда, где темнота сгущалась, а музыка — наоборот, становилась громче. Я знала это, потому что отправилась за ней.

32.

Я шла, аккуратно ступая и не сводя взгляда с узкой спины, при этом одновременно наблюдая за всем происходящим как бы со стороны. Словно мой мозг разделился на две части, первая часть хотела убить и шла к своей цели. Вторая находилась в странном состоянии прострации, превратившись в безвольного зрителя.

Вот, мы вдвоем зашли в туалетную комнату. Темно-серый потолок и такие же стены, чья блестящая поверхность отражала холодный белый свет, льющийся из замысловатой лампы, создавая впечатление, будто мы находимся не в дамской комнате, а на сцене, под лучами ослепляющих софитов. Большое зеркало, украшавшее стену перед белыми чашами рукомойников отразило двух подошедших к ним девушек. С другой стороны расположились три туалетные кабинки, оформленные в черном цвете и с дверцами, украшенными крупными ярко-красными маками. Помыв руки, девушка, которая, казалось, была глубоко погружена в собственные мысли и не замечала ничего вокруг, сделала шаг к кабинке.

И тут я напала, используя в качестве орудия столовый нож, которым резала утку и прихватила с собой в туалет, спрятав в складках платья. Нож был совершенно тупым, но это было не так важно. Главное — ударить с достаточной силой и точно попасть в цель. Но едва я только занесла руку, как ветала среагировала. Быстро, стремительно и сильно. Ударив меня раскрытой ладонью в грудь, она отшвырнула моё тело назад. Оно пролетело над полом меньше метра и с грохотом врезалось в зеркало. На пол посыпались осколки, а вместе с ними и я. Распластавшись на полу, с трудом собрала конечности в кучу и поднялась на карачки, бестолково тряся головой.

— Ты кто такая, а? — сладким голоском проговорила ветала мне на ухо, забрызгивая кожу слюной. И там, где она попадала начинало что-то мерзко пузыриться и печь.

— Почитательница ваших талантов, — с трудом проговорила я, потому что общаться, когда тебя схватили за волосы и задрали голову высоко назад, очень трудно.

Ветала склонилась к моей беззащитной в этот момент шее и обнюхала её. Скосив глаза вниз, я успела заметить, как из её рта пару раз высунулся длинный тонкий змеиный язык.

— Каких еще талантов? — с протяжным шипящим звуком спросила ветала поднимая на меня глаза, которые уже не выглядели человеческими. Потому что у людей не бывает ядовито-зеленых глаз без малейшего намека на белок с черным вертикальным прочерком по середине. Ломанным, словно трещина в асфальте.

— У вас отличный удар, — натянуто улыбнулась я, все еще находясь в положении неправильной дуги. — Не хотите записаться в нашу команду? У нас как раз идет набор!

— Какую команду? — слегка растерялась ветала и тут распахнулась дверь и в дамское помещение широкой походкой вошел Риган. — Какой набор?

— Набор в женский кёрлинг! — заявила я и вонзила в шею отвлёкшейся веталы серебрённый нож по самую рукоятку.

На белую блузку закапала кровь, но не красная, а черная, стремительно растекающаяся по коже сереющей веталы и одновременно с жутким шипением разъедающая ткань одежды. Глазки веталы закатились куда-то под череп, раздвоенный язык последний раз мелькнул между иссыхающих губ и ветала рухнула на пол, на наших глазах преобразовываясь из антропоморфного создания в нечто, похожее на египетскую мумию. Только без бесконечных бинтов.

— Интересно, — задумчиво протянул Риган, рассматривая почившую с видом научного исследователя.

— Даже знать не хочу, что тебе интересно, — рявкнула я и, неловко поднявшись, направилась отмывать руки и промывать раны. Было противно. Очень-очень противно. На самом деле, хотелось залезть под душ и основательно потереть все тело жесткой щеткой, чтобы аж до красноты.

— До её удара ты находилась под моим контролем, но физическая боль и резкий всплеск адреналина вернул тебе власть над телом и сознанием, — отметил Риган. Я подняла голову и наши встретились в зеркале.

— Боль, говоришь? — хмыкнула я, чувствуя, как на тихих лапах подкрадывается истерика. И видимо, что-то такое отразилось на моем лице, что Риган скинул с плеч свой пиджак, укутал меня в него и подтолкнул к двери.

— Нам пора уходить.

— А она? — я оглянулась на то, что осталось от веталы — скелет, обтянутый похожей на пергамент кожей, который к тому же какой-то шутник решил приодеть в дорогой деловой наряд.

— Её уберут, — равнодушно бросил Риган. — Ты же не думала, что это обычный ресторан, правда?

И мы ушли.

Уже сидя в машине, мчащейся по опустевшему в виду позднего вечера, а вернее, практически уже ночи, шоссу в сторону дома, Риган, не стесняясь водителя, проговорил:

— Я видел.

Я молчала, провожая глазами мелькающие за окном далекие огни чужого города, погрузившегося в ночь. Мне по-прежнему было непонятно, где именно мы находились и в какой конкретно географической точке я застряла в данный момент бытия. Ясно было только одно — страну мы не покидали, потому что те немногочисленные люди, с которыми мне позволял встретиться Риган, говорили на понятно мне языке. А вот в отношении самого парня у меня имелись сомнения. Он говорил очень правильно, точно и конкретно формулируя предложения, но иногда в его речи проскальзывали непривычные для моего уха словечки и слышался едва уловимый акцент. Такой появляется у тех, кто длительный срок находился за границей, но при этом не настолько долго, чтобы забыть родной язык.

— В тот момент, когда ветала ударила и ты врезалась в зеркало, на долю секунды, прежде, чем оборвать выстроенную мной связь, ты перестала сопротивляться, и я получил возможность заглянуть в твою голову. Увлекательное, надо сказать, было путешествие.

— Рада, что мне удалось тебя порадовать, — небрежно ответила я, не скрывая, насколько мне все равно, что он там бубнит себе под нос.

— Удивительно, как много можно узнать о человеке, когда нет необходимости пробираться сквозь притворство и обман. Хотя, надо отдать тебе должное, в этом тебе нет равных.

Я раздраженно вздохнула.

— Ты сейчас, вообще, о чем глаголешь?

— О том, что ты великолепный лжец. Тебе поразительным образом удается обманывать саму себя. Не первый год и даже не первую жизнь.

— Может, тебе завязать с винишком? — предложила я, прислоняяс лбом к холодному стеклу. — У тебя начинают появляться болезненные фантазии.

— Внутри тебя тьма и хаос, — вдруг настолько посерьезневшим тоном произнес Риган, что я тут же отлепила лицо от окна и повернулась к нему. — И они с тобой уже давно. Твоя душа так стара, как будто, ты прожила больше жизней, чем это было возможно. Чем твоя душа могла бы выдержать.

— Я не верю в перерождение, — и сложила руки на груди, ощутив себя крайне неуютно, что вдобавок к прогрессирующей слабости делало меня уязвимой. И мне это не нравилось. Мне не нравилось быть слабой, а рядом с ним эта слабость словно усиливалась. Как если бы он тянул из меня жизненные силы, хотя из нас двоих суккубом, то есть, существом, способным на это, вроде как была я. — Как не верю в переселение душ и прочую полусказочную, полурелигиозную ерунду.

— А зря, — с расслабленной улыбкой изрек Риган. — Перерождение в той или иной форме упоминается в культуре практически каждого народа.

— У людей, — поправила я. — И тем хуже для них.

— Почему? — вздернул черные брови Риган.

— Разве это не очевидно? Больше живешь, больше мучаешься, — буркнула я.

— А что, если это правда? — подался ко мне Риган со странным огнем в глазах. — Что, если каждый из нас здесь не впервые? И что, если в каждой следующей жизни мы встречаемся с теми же людьми, которых знали в прошлой? Просто…мы их не помним.

— В таком случае, — я демонстративно отклонилась назад, вновь увеличивая расстояние между нами. — Теория реинкарнации вообще не имеет никакого смысла.

— Знаешь, — вновь расслабленно откидываясь на спину и чуть прикрывая веки начал Риган. — В буддизме есть концепция шести миров или шести реальностей. Их также называют шестью уровнями, между которыми может перемещаться человеческая душа, перерождаясь снова и снова. Если верить буддистам, существует мир дэвов — богов, мир асуров — демонов, мир людей, мир животных, мир претов — голодных духов, мир нараков — мир адских существ. Проще говоря, преисподняя. Эти шесть миров рассматриваются не только, как места, куда попадают люди после смерти, но и как состояние сознания, состояние души. И одним из главных тезисов в буддизме является утверждение, что получить перерождение не легко. Если отвлечься от присущей каждой человеческой религии идею самозабвенного самоотречения и самоограничения, истинная суть которой — управлять и направлять, то мы можем предположить, что смерть — это ключ. Ключ от той двери, которая открывает тебе путь дальше. Таким образом, чтобы перейти из одного мира в другой — надо умереть.

И он многозначительно уставился на меня.

— Очаровательная концепция, — кивнула я. — Мне следует увидеть во всем этом какую-то логику?

— Возможно, — усмехнулся Риган как-то зло и подозрительно. — А еще возможно, тебе следует побеседовать на тему перерождений с твоим другом.

— Каким таким другом? — выгнула я бровь.

— А у тебя много друзей? — повторил за мной он.

— Вообще ни одного, — хмыкнула я. — Я не способна поддерживать стабильные отношения с людьми.

— Ты в курсе, что это — признак психического отклонения, — глубокомысленно вынес вердикт Риган.

— А ты кто такой, чтобы мне диагнозы ставить? — тут же обозлилась я.

Он глубоко вдохнул и покачал головой, как если бы его вдруг расстроил нерадивый ребенок.

— Говоря о друге, я имел ввиду блондина, который постоянно околачивался рядом с тобой, — вдруг совершенно нормальным тоном, без нагнетания и снисходительности, промолвил Риган.

— Сашка, что ли? — недоуменно моргнула я. — А при чем тут он?

— Потому что он в этой теме разбирается больше, чем я и даже больше, чем ты, — хохотнул парень, но как-то невесело.

— Ты что, физически не способен выражаться внятно? — вспылила я. — У тебя что, несварение от этого?

И уже после того, как эмоции выплеснулись наружу, до меня начало медленно доходить.

— А откуда ты знаешь про Сашку?

— Долго же ты соображаешь, — хищно оскалился парень, что в тесном и темном салоне автомобиля произвело впечатляющий эффект. А когда на его лицо упал свет от промчавшейся по встречной полосе машины, я едва не завопила, зажав рот обеими руками. Потому что его глаза на мгновение стали похожими на змеиные — вертикальный ярко-желтый зрачок в окружении алой радужки, полностью заполнившей глаза. Они были чем-то похожи на глаза веталы, вот только её взгляд был мертвым, бессмысленным. Его же глаза пылали…злостью. Той злостью, которая не мимолетна, а взращена годами, свято лелеема десятилетиями, потому что именно на этой эмоции, только на ней, некоторые и держатся. Она как спасательный круг, как тонкая ниточка, за которую ты хватаешься в последней попытке выжить и не сойти с ума.

33.

— О Боги…., - только и смогла простонать я, убирая пальцы от губ. — Как?….Кто?….Кто ты?

— Приехали, — негромко прервал наш разговор водитель, которому кажется было все равно, что происходит у него в машине. Даже удивительно как-то, насколько спокойным и незаинтересованным оставался парень в черном классическом костюме на протяжении всей поездки.

— Завтра жду тебя в десять утра, — распорядился Риган и вышел, чтобы обойти машины и распахнуть дверь с моей стороны, галантно протянув руку.

Я вылезла самостоятельно и совсем не элегантно, локтем оттолкнула его руку и громко топая направилась к высоким воротам из кованных прутьев, которые приветливо распахнулись едва только подъехала машина.

Шаги Ригана я не слышала, но была уверена, что он за моей спиной.

Быстро взбежала по ступенькам парадного входа, ощутила, как прошла через практически невидимый глазу магический барьер, установленный против незваных гостей, пнула туфлей дверь и вошла в круглый блестящий холл все того же дома, в котором как-то по утру пришла в себя.

Риган заговорил, когда я поднималась по ступенькам, достигнув уже середины лестницы.

— Завтра к десяти будь готова, — оповестил он.

— Готова к чему? — спросила я, останавливаясь, но не оборачиваясь.

— Мы улетаем, — заявил Риган.

Я сжала виски, на мгновение прикрывая глаза, а после выпалила:

— Ты можешь улетать куда угодно, хоть к дьяволу в гости, а я остаюсь здесь!

Я скорее ощутила, чем услышала его приближение. Оно было быстрым, резким, преисполненным силы и эмоций. Темных эмоций.

— Кто тебе сказал, что ты имеешь право что-то решать? — прошептал голос позади меня, надо мной, вокруг меня. — Все еще ждешь, надеешься, что за тобой придут твои…как ты их называешь? Коллеги? Соратники? Товарищи?

— Напарник, — процедила я сквозь зубы, ощущая, как на меня что-то давит. Что-то невидимое, что-то могущественное и неуловимое, недоступное ни одному из сенсорных чувств. Это было странное ощущение, как будто на меня давит сам воздух, который вдруг возжелал моей смерти и, уплотнившись, стиснул в объятиях так крепко, что разом заныли все мышцы и затрещали все кости. — За мной придет мой напарник.

— Ты еще не поняла? — зло расхохотался Риган, чье вторжение в мой разум я успела засечь, а вот остановить уже не смогла. — Ты будешь делать все, что я скажу — по доброй воле или нет. И никто не придет. Потому что…потому что некому приходить. Некому тебя спасать.

Я набрала полную грудь воздуха и медленно, ощущая, как туго натягиваются словно струны мышцы, развернулась, хотя в этот момент это было больно. Все было больно. Больно дышать, больно шевелиться, даже больно думать.

— Расскажи, — потребовала я и из глаз покатились слезы. Это был первый раз, когда я плакала за долгий момент.

Мы стояли друг напротив друга, глядя в глаза неотрывно и практически не моргая. В его стояла тьма. Настоящая. Не просто игра слов или света, или воображения. Тьма, которая стремилась делать больно. И делала. Мои глаза заливало слезами, которые прокладывая мокрые дорожки, стекали к подбородку.

Он подняла руку, смахнул одну из слезинок и, ухватив меня за подбородок, проговорил прямо в губы:

— Пообещай улететь со мной. Пообещай, что останешься со мной навсегда. Пообещай, что попытаешься принять меня. И все тебе расскажу. Все, что ты захочешь узнать.

— Обещаю, — практически беззвучно проговорила я и закричала от боли, будто сжигающей все изнутри.

Я кричала на пределе возможностей, на пределе легких, ощущая, как плавится каждая частичка моего тела. А потом я вспыхнула, так сильно и так ярко, как если бы меня облили бензином. И я горела, полыхая кроваво-алым огнем, огнем ярости, и ненависти, и страха, и боли, и всего того, что способно испытать сердце, оказавшись на той тонкой грани, переступив которую ты погружаешься в чистейшее безумие, из которого выхода уже не найти.

Что случилось дальше — я не знаю, кажется, мозг просто отключился. Но в какой-то момент пришло осознание — боли больше нет. И страха нет. И ярости. Ничего нет. Лишь пустота. И тишина.

— Тебе лучше? — прозвучал голос Ригана и лицо обдало порывом ветра, спровоцированного его движением.

Я поняла, что лежу на спине, на чем-то очень твердом и холодном. Открыла веки, проморгалась от бледно-серой мути и первое, что увидела — голые мужские ступни.

Проследовала глазами вверх и…

— Твою же мать, — голосом престарелого матроса, двадцать лет курившего “Ватру” без фильтра, выругалась я. — Ты бы оделся, а?

— Тебя что-то смущает? — словно невзначай поинтересовался Риган, упирая руки в боки. Голые боки!

— Твои обнаженные прелести меня смущают! — заорала я, отворачиваясь и отползая в сторону, потому что встать сил не было. Я словно пробежала пятьдесят километров без остановки. — Почему ты голый?!

— Ты так забавно возмущаешься, — продолжал радоваться непонятно чему Риган, но послушался, сдернул с ближайшего кресла большое полотенце и обвязал им бедра. — Напоминаешь маленького ворчливого котенка.

— Сам ты ворчливый, — на автомате огрызнулась я, обхватывая себя руками, чувствуя, что замерзаю. Но едва только стоило оторвать взгляд от волосатых лодыжек и посмотреть на себя, как я заорала еще громче, чем прежде: — А почему я голая?!

— Впервые вижу такого стеснительного суккуба, — хмыкнул Риган и швырнул мне халат, который на поверку оказался мужским и очень большим. Но я капризничать не стала и поспешила завернуться в теплую пушистую ткань. — Твоя жизнь — это секс с молодыми сильными мужчинами. Как ты умудрилась остаться такой стеснительной?

— Потому что в большинстве случаев мне удавалось этого избегать, — честно ответила я, поднимаясь, держась за ножку стола. — Почему я лежала на полу? И почему мы в гостиной? И что вообще произошло?

— Сколько вопросов, — покачал головой Риган и жестом предложил мне сесть в кресло перед разожжённым камином. Я вредничать не стала, а покорно прошлепала к креслу и буквально рухнула в объятия мягких подушек, протянув странно-холодные руки к огню, весело потрескивающему на парочке поленьев, наполняя помещение приятным древесным ароматом.

Взяв со столика бутылку из темного стекла, Риган наполнил рубиновой жидкостью пару пузатеньких бокалов и передал один мне, усаживаясь в соседнее кресло с наслаждением вытягивая длинные мускулистые ноги.

— Знаю, ты не любишь алкоголь, но тебе стоит выпить. Красное вино отлично восстанавливает силы, — и Риган последовал собственному совету.

Я осторожно пригубила вино. Сладковатое, чуть вязкое, достаточно густое.

— Вкусно, — оценила я.

— Рад, что тебе понравилось, — неожиданно тепло улыбнулся Риган и эта улыбка буквально осветила его лицо, смягчая жесткие властные черты и делая его похожим на… человека. Странно и непривычно было думать о нем в таком ключе.

— Хочешь узнать, что произошло? — спросил Риган и это был первый раз, когда он интересовался моими желаниями. На самом деле, никто раньше этого не делал.

— Хочу, — уверенно кивнула я.

— Ты вспыхнула, — глядя на огонь, ответил Риган. — Думаю, это стало результатом сильных эмоций. Удивительно, но это быстро случилось. И еще более удивительно, что неполноценный маг огня владеет таким уровнем силы.

— Сам ты неполноценный, — буркнула я, обидевшись.

— Я не в этом смысле, — снисходительно улыбнулся Риган и продолжил свою мысль: — Ты знаешь, что полукровки чаще всего получают способности только одного из родителей?

Я пожала плечами с самым равнодушным видом.

— Что-то такое я где-то слышала, но не придавала особого значения.

— А зря, — с многозначительным видом поднял он палец вверх. — В твоем случае, это очень важно.

— Почему? — нахмурилась я, все еще ощущая блуждающую по телу боль и слабость.

— Ну, вот смотри, — начал Риган, устраиваясь поудобнее с видом профессора, приготовившегося читать лекцию внимающим каждому его слову студентам. — В парах, принадлежащих к разным видам, дети наследуют способности того родителя, чьи гены с биологической точки зрения являются доминантными. Ты являешься одновременно и суккубом, и элементалем. Отсюда мы делаем вывод, что твоя мать была суккубом, а отец — магом огня. По идее, ты должна была родиться исключительно со способностями суккуба, потому как у них всегда рождаются только девочки, которые полностью наследуют особенности своих матерей. Но ты еще и владеешь магией огня, которая также является доминантной, что в комплексе нарушает всю сложившуюся систему!

— И что все это значит? — без особо интереса спросила я.

Риган, который буквально загорелся темой моих ближайших родственных связей, продолжил:

— Подобное твоему явление могло произойти только в одном случае — твой отец был настолько сильным магически, что сумел передать тебе свою магию огня, потеснив гены суккуба. У суккубов самой природой заложена функция создания идентичного самим себе потомства. Нужно быть очень могущественным, чтобы пересилить саму природу.

— Идентичного? — уцепилась я за это слово. — Ты что, хочешь сказать, что…

— …ты — копия своей матери? — догадался Риган. — Нет, вернее — не совсем. Физически, то есть, по внешним параметрам, вы наверняка отличаетесь. А вот магически — да, вы как сестры близнецы. И мне кажется, что я уже где-то сталкивался с подобной тебе. Потому что вкус у тебя…очень знакомый.

— Что значит — вкус? — холодно спросила я. — Ты что, уже успел от меня кусок оттяпать?

— Не в буквально смысле, — поиграл пальцами в воздухе Риган. — Но вкус твоей силы…просто восхитителен! И постоянно кажется мне знакомым. Знаешь, это как дежавю…давно забытое воспоминание…

— Ты бредишь, — категорично подвела я итог и решительно поднялась, но… тут же согнулась пополам от боли.

Застонав сквозь зубы, я вцепилась в живот, который словно пронзило раскаленным мечом.

— Тебе надо быть осторожнее, — проговорил Риган совсем рядом. И, наверное, я бы как-нибудь отреагировала — заехала ему локтем в ухо или ударила пяткой по голени, но мне было слишком плохо, чтобы воплощать свои мечты в реальность.

Приятно-теплые руки легли на мою талию и мягко, но неуклонно вернули обратно в кресло, где я едва не скуля, как побитые щенок, свернулась калачиком.

— Знаешь, если вдуматься, меня можно назвать коллекционером, — негромко заметил Риган, пока я, крепко зажмурившись, убаюкивала свою боль. — Мне всегда нравились редкие, необычные, порой даже откровенно странные вещи. То, что другим казалось сломанным, испорченным, заведомо порочным мне казалось увлекательно-таинственным, влекущим, очаровывающим. Обладающим какой-то своей особенной логикой. И больше всего на свете я люблю обладать подобными экземплярами, прятать их в дальний потаенный уголок и наслаждаться мыслью, что это моё, только моё. Рассматривать, изучать, пробовать, растягивая наслаждение.

— Ты — псих, — простонала я, не выдержав.

34.

Но Риган понял меня как-то очень по-своему:

— Да, точно! Ты права! Это как с маньяками-психопатами! Одни их боятся до дрожи в коленках, а другие увлечены попыткой понять, как устроен их мозг, как они думаю, какая цепочка выводов подводит их к решению начать убивать людей…как они воспринимают этот мир? И как они воспринимают себя в этом мире?

Решив, что вопрос чисто риторический, я его проигнорировала.

— Это немного не то, что я имела ввиду, — проронила я, вдруг осознав, что разговор помогает отвлечься, заглушить боль, делая её практически терпимой.

— Но согласись, аналогия интересная, — рассмеялся Риган. — Как и ты.

Я приоткрыла веки как раз в тот момент, когда он с блуждающей по лицу чуть безумной улыбкой, которая его самого делала очень похожим на серийного маньяка, подносил бокал к губам.

— Значит, я тоже редкая вещь, — горько усмехнулась я.

— Это не так уж печально, как тебе сейчас кажется, — Риган отставил бокал и достал из подставки кочергу, чтобы поправить поленья в камине. — По крайней мере, твоя судьба была бы куда хуже, если бы ты осталась в команде Хасана.

— Откуда такая убежденность? — спросила я, тяжело сглотнув. Во рту стояла горечь. То ли от физической боли, то ли от той, которая терзала сердце.

— Скажем так, у нас с ним общие информаторы, — размыто ответил Риган, сидя на корточках перед камином ко мне спиной. — Но я плачу больше. И недавно мне сообщили, он намерен получить тебя обратно.

Я аж приподнялась на локтях, настолько меня ошарашило услышанное.

— Ощущаю себе переходящим знаменем, — медленно проговорила я, а сердце забилось быстро-быстро.

— Перестань, — оглянулся на меня Риган, в его глазах отразился блеск огня и что-то мистическое почудилось мне в его насмешливой полуулыбке. — Он все равно тебя не получит. Просто он пока этого не знает. Как не знает и того, с кем связался. Поэтому можешь даже не надеяться на возвращение к нему.

— Я не надеюсь на возвращение к нему. Я надеюсь на избавление от тебя, — честно, что потрясло даже меня саму, ответила я.

— И вновь, — Риган легко выпрямился, шагнул назад и изящно, подогнув одну ногу под другую, присел обратно в кресло. — Ты вновь ошибаешься.

— В чем же? — сделав усилие, я приподнялась, выпрямляясь и садясь ровно, но все еще прижимая колени к груди.

— Такие как ты всегда должны кому-то принадлежать, — Риган чуть устало опустил веки, наблюдая за огнем. — Редкие экспонаты слишком ценны, а потому ими всегда будет кто-то владеть.

— По крайней мере, Хасан не воспринимает меня как вещь, — рыкнула я с ненавистью глядя на практически идеальный профиль, хоть сейчас памятник ваяй. — А для тебя я — всего лишь какой-то трофей, который хочется на полку поставить и пыль каждый день стряхивать.

— Нет, тебя хочется не на полку, тебя хочется в постель, — произнес Риган и посмотрел на меня так, что я тут же залилась краской буквально с головы до ног. Это был взгляд взрослого опытного мужчины, которые знает, чего хочет и как получить то, что он хочет.

— Не смотри на меня так, — одернула его я, и отвернулась, занавесив лицо волосами. В груди вновь стало горячо, но на этот раз это был не испепеляющий все огонь, а согревающий.

— Посмотри на меня, — неожиданно повелел Риган и в тишине комнаты этот приказ не просто прозвучал, он прогремел.

Откуда-то, непонятно откуда, повеяло холодом.

Я сжалась в комок, уткнувшись лицом в собственные колени и лишь покачала головой.

— Нет.

— Не заставляй меня применять силу, — пригрозил Риган спокойно и в этом спокойствии слышалось нечто такое, от чего стало жутко до дрожи под ребрами.

Я не ответила, сжавшись еще сильнее и замерев в ожидании удара. Но его не последовало. Вместо это я услышала его голос. Внутри себя. Где-то очень глубоко, так глубоко, как если б он вдруг оказался центром моего тела. Центром меня. И всего моего существования.

— Ты — удивительная. Иррациональная, удручающая, своенравная, самодовольная, строптивая и злопамятная. Болезненно-чувствительная. И все-таки отзывчивая, сердечная. Ты — парадоксальная, противоречивая. В тебе удивительным образом одновременно сочетаются порывы и к истинной тьме, и к чистейшему свету. Как-будто добра и зла в тебе ровно напополам.

- “Так, кто ж ты, наконец? Я часть той силы, что вечно хочет зла. И вечно совершает благо”, - процитировала я, посмев распахнуть веки.

- “Мастер и Маргарита”? — одобрительно качнул Риган головой. — Удивлен, что ты читала.

— Скорее, читали мне, — отвела я взгляд, а после и вовсе отвернулась, чтобы он не увидел на моём лице то, что я хотела от него скрыть. А именно — что были и в моей жизни люди, которыми я дорожила.

— Какое твое первое воспоминание? — спросил вдруг Риган.

— Что? — поперхнулась я.

— Я знаю, что часть собственного прошлого для тебя потеряна, — замысловато пояснил он. — Поэтому хочу знать — какая отправная точка? С чего начинаются твои воспоминания об этой жизни?

— Об этой жизни? — переспросила я, удивившись странной формулировке. — Зачем тебе?

— Просто, — неопределенно пожал он плечами. — Хочу знать.

И тут меня словно хлыстом стеганули.

— Я тоже много чего хочу знать!

Риган хитро усмехнулся, в то время как его глаза опять резко потемнели.

— У малышки появились вопросы? Ну, давай, дерзай!

Под влиянием внезапно нахлынувшей смелости, я подалась вперед и, вцепившись в подлокотник его кресла, потребовала ответа:

— Почему тебя называют Безликим?

С минуту он рассматривал мое лицо, скользя по очертаниям губ, лба, подбородка и щек, а после лениво ответил:

— Я смотрю, кто-то готовился. Неужели штудировала брошюрку?

— Я не отвечу, пока ты не ответишь, — и вернулась к увлекательному занятию созерцания огня, весело трепещущего в камине и пожирающего остатки поленьев.

Комнату накрыла тишина. Риган возвращаться к диалогу не спешил, я тоже. Огонь медленно затухал, язычки пламени становились все меньше и меньше, из-за чего комната постепенно погружалась во тьму. Можно было бы подкинуть дров, но для этого надо было встать, подойти к дровнице, взять пару поленьев и сунуть в камин. А мне не хотелось шевелиться. Не только потому, что казалось будто даже малейшее физическое усилие может спровоцировать новый виток боли, но и потому что тогда, в тот момент, мне показалось, будто вселенная замерла. И все остановилось. Растерянность, нерешительность, слабость. Все те чувства, которые преследовали меня долгие годы, все те эмоции, с которыми я просыпалась и засыпала. Это был тот редкий момент, когда ничто не терзало мою душу, когда мне было спокойно.

Через четыре месяца после этого Риган погиб. За эти четыре месяца столько всего произошло. Моя жизнь перевернулась с ногу на голову, сделав такой умопомрачительный кувырок, от которого я вообще перестала ориентироваться в чем-либо, кроме собственных чувств к Ригану, зародившихся однажды вечером и с каждым днем становившихся все сильнее и сильнее. В них я была уверена. Почему?

Потому я никогда не испытывала ничего подобного — таких глубоких, ярких, сильных эмоций по отношению к другому человеку. Это было так, как если бы я всю жизнь прожила, видя мир черно-белым, а после появился он и показал мне другие краски. Показал, что мир бывает и красным, и синим, и желтым, и фиолетовым. Показал мне как смешивать цвета и создавать новые оттенки. Свои собственные оттенки. Только для себя. И только для него. Умом я понимала, что с каждым прожитым днем я становлюсь все менее похожей на себя прежнюю и что люди не способны меняться так быстро и так кардинально. Если только их не заставляют это делать. Но в какой-то момент пришло осознание — мне все равно. Просто все равно.

Уже потом, в мой первый длительный запой, Сашка спросил, отбирая у меня бутылку дешевой отвратной водки:

— Ты что, действительно в него влюбилась?

Это был первый и последний наш разговор на эту тему, которую более ни он, ни я не поднимали.

А потому я ответила, ответила так честно, как никогда прежде:

— Ты знаешь, как дышат дельфины? Каждый вздох и каждый выдох для них — это осознанный выбор. Выбор жить. Но жизнь свою они могут оборвать, просто перестав предпринимать к этому усилие. Вот так и я жила до встречи с ним — делала осознанное усилие, направленное на то, чтобы прожить еще один день. Каждый день я вставала с кровати, говоря себе, что это последний. Последний день, который мне нужно прожить. Я обещала себе, что это будет последний. Так мне удавалось заставлять себя оставаться в этом мире как можно дольше. А потом появился он. Я не знаю, что именно было между нами. Любовь? Кажется, это слишком простое слово. Мои чувства к нему не были лавиной, которая в один миг обрушивается на твою голову. И все же они были слишком сильными и слишком неожиданными для меня, слабой и неподготовленной. Да и можно ли вообще к такому подготовиться? Пока дети взрослеют их учат столько всему, но не обучают главному — как жить в этом мире. И как в нем любить кого-то… Я не знаю, кем мы были друг для друга, но одно мне было известно точно — моя жизнь из осознанно-выбранной превратилась в неопределенно-автоматическую. Я жила не потому, что я сделала такой выбор, проснувшись по утру, сосчитав все трещинки на потолке и убедив себя, что жить надо, пойдя на компромисс с волей и совестью. Я жила, потому что он был рядом, не задумываясь о том, который из следующих рассветов станет для меня последним. Он был рядом. И это было достаточной причиной чтобы жить. Любила ли я его? Наверное. Нет. Не знаю. Просто… рядом с ним было больше причин дышать. Рядом с ним было тихо. Тепло. И спокойно.

35.

— Знаешь, ты такая милая, когда сопишь во сне, — мягко проговорил знакомый голос. От теплого дыхания зашевелились волосы на виске.

Я улыбнулась сквозь сон и игриво возмущенно ответила:

— Я не соплю, я же не ежик.

— Ты ежик, — нежные губы скользнули вдоль шеи к ключицам и ниже по коже, оставляя цепочку согревающих поцелуев.

Я улыбнулась еще шире и довольно потянулась сытой кошкой, ощущая необычайный прилив сил. Словно меня окутывали солнечные лучи, наполняя светом и энергией, как если бы я подключилась к мощному источнику питания, который возвращал меня к жизни. Давно со мной такого не было — ощущения внутреннего тепла, безмятежности, умиротворения, которое напоминало о давно прошедших днях, тех днях, когда у меня была надежда. Надежда на будущее, в которое я смотрела робко, с опаской, но все же смотрела.

— Как ты могла так себя запустить? — тихо, но суровея с каждым словом проговорил голос. — Еще бы чуть-чуть, и ты бы уже не проснулась.

— Что за глупость? — хихикнула я, все еще не открывая глаз и наслаждаясь сладостью полудремы.

— Да, умереть во сне действительно крайне глупо, — уже без пришептывания рявкнул голос и меня с силой встряхнули.

Распахнув глаза я в первый момент подумала, что брежу. Второй пришла мысль, что я все еще сплю.

— Ты?! — отшатнулась я и, наверное, рыбкой соскользнула бы обратно воду, если бы крепки руки не удержали меня на месте.

— Я, — кивнул Риган и улыбнулся. Такой знакомой, такой родной насмешливо-лукавой улыбкой, которая очень редкой гостьей и всегда преображала его лицо, словно забирая все прожитые годы, всю печаль, скрывающуюся в едва заметных морщинках, убирая всю боль из проницательных глаз, превращая его в мальчишку.

— Не может быть, — продолжала отрицательно мотать головой и шептать я, не веря собственным глазам, не веря тому, что вижу его перед собой так близко, что ощущаю тепло, исходящее от его тела, ощущаю его силу, такую знакомую и естественно-привычную. Вот он, совсем рядом, только руку протяни.

Сердце болезненно сжалось и затрепетало, так быстро, словно стремящаяся вырваться на волю дикая птица.

— Ты же умер, — только и смогла пролепетать я, глядя на него округлившимися глазами.

Риган тут же перестал улыбаться, словно тень набежала на его лицо, которое почему-то теперь выглядело немного другим. Более худым, более мужественным, более…воинственным. Четче проступили скулы и надбровные дуги, заострился подбородок, чуть запали глаза, одновременно став больше, выразительнее. Кожа огрубела, покрывшись загаром. И появилась борода. Густая, черная борода, которая делала его похожим на пирата.

Он и до этого был красив, но теперь его красота приобрела какой-то дикарский оттенок. Если раньше он напоминал злого волшебника из мрачной сказки, где изначально нет шанса на спасение, то теперь он словно сошел со страниц романа о морских разбойниках, в которых грозные корсары, стоя на капитанском мостике и удерживая одной рукой кормило, глядят вдаль в то время, как их судно захлестывает штормовыми волнами. Им не страшен ни бог, ни черт, они не желают иметь ни друзей, ни врагов, верят только себе и только в себя.

Вот таким был этот новый Риган, сидящий напротив меня на маленьком каменистом островке посреди темного водоема. А вокруг уже рассеялся туман…

— Я умер, — подтвердил он, склоняя голову в знакомом жесте и глядя на меня исподлобья. Так делал только он. — Чтобы вернутся вновь.

Я закашлялась. Судорожные сотрясания переросли в истерический смех, а после в злой раздирающий горло хохот. Я смеялась и смеялась, до тех пор, пока не охрипла, а из глаз не покатились градом слезы.

Риган все это время наблюдал за мной, согнув колени и сложив на них руки.

— Вернуться вновь? То есть, воскреснуть? — голосом старого шкипера переспросила я. — Ты что, Христос?

Он несколько минут наблюдал за тем, как я надрываюсь то ли от смеха, то ли от слез, а после его рука метнулась ко мне в одно мгновение, оказавшись на шее и крепко сдавив, так, чтобы у меня осталось немного вариантов для выживания.

— Успокойся, — процедил тот, которого я любила и застрелила. — Сейчас не время для истерик. Поэтому либо ты возьмёшь себя под контроль сама, либо это сделаю за тебя я, поняла? Моргни, если поняла.

Я, ощутив все прелести отсутствия возможности дышать, дергано моргнула.

— Молодец, умница, — как-то пугающе искренне похвалил Риган, рассматривая моё лицо с холодной отстранённостью в глазах. — Ты изменилась. Повзрослела. Раньше ты была словно маленький щеночек — наивная, любопытная, пугливая максималистка, которая всеми силами старается быть кем-то, но не собой. А теперь я вижу перед собой женщину, которая почему-то настолько уверена, что ей все ни по чем, что уже ничего не боится.

Я попыталась отрицательно покачать головой, но это привело к тому, что он сжал еще сильнее, едва не заставив меня заскулить от боли.

— Что? Ты хочешь сказать, что это не так? — ласково проведя большим пальцем по моей щеке, переспросил Риган и что-то опасное мелькнуло в его глазах. Он и раньше умел запугивать, но теперь, кажется, и вовсе перешел в высшую лигу. — Тебе страшно?

Он склонился ко мне, к моим волосам, уже успевшим высохнуть и превратиться в спутанное, немного кучерявое гнездо, и глубоко вдохнул.

— Но почему тебе страшно? Ты же знаешь, я никогда не сделаю тебе ничего плохого, — и он разжал руку.

Я громко, со всхлипом и стоном, вздохнула, падая на руки, а потом еще раз и еще раз, пытаясь отдышаться. Когда это получилось, я повернула голову, туда, откуда за мной наблюдал Риган. Или тот, кто пытался выдавать себя за него.

— Кто ты? — выдохнула я, боль от горла распространилась ниже, разливаясь по груди.

— Тот, кого ты любишь, — просто ответил Риган и уголки его губ дернулись вверх, хотя глаза оставались скованны вечными льдами.

— Уверен, что люблю? — переспросила я, прикладывая руку к шее, туда, где кожа еще хранила следы от его пальцев. — Может быть, здесь следует применить прошедшее время? Ты вроде как должен быть мертв. И это я тебя убила.

— Я помню, — ровно, как если бы мы говорили не о его смерти, а о выборе ресторана на вечер ответил Риган. Теперь он явно не походил на того, кто умел ценить хорошую кухню, качественное вино и дорогое шелковое белье. Если это и был он, то, кажется, многие его качества остались в прошлом. И все же, я смотрела и не могла поверить, что вижу его перед собой. Живым, дышащим, настоящим. — Много времени прошло, правда? — его губы изогнулись подобии улыбки. — Ты изменилась, я — изменился. Мир, в котором мы жили — изменился тоже. Но это не важно.

— А что важно? — эхом откликнулась я.

Он встал, легко выпрямившись в полный рост и демонстрируя мне свой странный наряд — коричневая рубашка, черный жилет и коричневые брюки, все сухое и явно не успевшее побывать в воде. Обувь и вовсе отсутствовала.

— Важно, что ты здесь, со мной, — он протянул мне руку, которую я, чуть поколебавшись, приняла и, опираясь на неё, встала. Но едва сделала шаг в сторону, как нога поскользнулась. Упасть мне не дали, крепко вцепившись в руку и заставив выпрямиться. — И я больше не дам тебе уйти.

Прозвучало как угроза, но я сочла за лучшее промолчать.

Наклонившись, Риган ухватился за толстую веревку. Послышался всплеск и с другой стороны в остров ткнулась лодка, больше похожая на старорусскую ладью в миниатюре — с одним продольным парусом, натянутым на установленную посередине небольшую мачту и двумя наборами весел, с одного и с другого конца деревянной плавательной конструкции. Нос и корма лодки были загнуты круто вверх, отчего было непонятно, как в неё садиться.

— И что ты хочешь, чтобы я сделала? — скептично поджала я губы, складывая руки на груди.

— Ничего, — ответил Риган и подхватив меня на руки, понес к лодке. — Я все сделаю сам.

Я сопротивляться не стала. Во-первых, не хотелось вновь оказаться в воде. Во-вторых, не хотелось складываться в крокозябру, чтобы забраться на борт лодки. А Ригану нормально, ноги длинные, до Луны дошагать можно, переступил через бортик — и на месте.

Поставив меня на ноги уже в лодке, он в несколько сильных размашистых движений поднял парус, который тут же натянулся под воздействием резко подувшего не пойми откуда ветра, и направился к корме.

— Предложишь мне тоже налечь на весла? — хмыкнула я, наблюдая за тем, как Риган взялся за деревянные приспособления и начал размашисто грести, уводя лодку от острова.

— Сам справлюсь, — рыкнул Риган, делая широкие гребки веслами. Они гулко ударялись об воду и с плеском поднимались обратно.

— Это да, — закивала я. — Это я не сомневаюсь. Для трупа ты очень бодро выглядишь. И также бодро веслами машешь. Секретом не поделишься?

Лодка, тем временем, уплывала все дальше и дальше, уводимая усилиями Ригана и ветром, надувающим парус в открытое водяное пространство, слишком большое для озера или реки.

— Это морская бухта, — будто прочитав мои мысли, проговорил Риган. — Мы сейчас находимся в Туманном Заливе. Это узкая и изогнутая заводь, где всегда очень туманно и очень переменчивый ветер, а потому плавать крайне затруднительно. Здесь разбилось не одно судно. Туманный залив глубоко вдается в сушу, и соединяет море и пролив. Нам необходимо проплыть вдоль берегов залива и добраться до гавани Цемесс, где мы сможем сойти на сушу.

— А почему мы не можем сделать этого прямо сейчас? Если мы плывем вдоль этих самых берегов? — нахмурилась я. Воздух стал ощутимо холоднее и чем дальше, тем не комфортнее было находиться на продуваемой всеми ветрами утлой лодочке.

— Потому что берега здесь очень скалистые, имеются сильные подводные течения и легко сесть на мель.

— А куда мы плывем? — наконец, сообразила поинтересоваться я. — И вообще, где мы? Я не в локальном, а в глобальном смысле.

— Мы направляемся в мой дворец, — величаво и даже где-то гордо заявил Риган, оглянувшись на меня через плечо.

— Дворец? — икнула я, а после застонала вслух, прикрывая глаза и понимая, что опять вляпалась в какую-то высокородную историю. — Неужели и ты тоже?

— Что значит, и я тоже? — заметно напрягся Риган.

— То и значит, — психанула я. — Знаешь, ты можешь плыть куда захочешь, а лично мне надоело путешествовать по мирам! Я хочу домой!

— И что ты собираешься делать? — не особо заинтересовавшись моим заявлением, лениво протянул Риган, подняв весла из воды.

— Разве не очевидно? — поморщилась я, махнула рукой на прощание и собралась перемахнуть через бортик, сиганув в воду, но не успела.

— Гал был прав, — раздалось прямо за спиной и не успела я моргнуть, как холодные пальцы прикоснулись к затылку. — Надо было погрузить тебя в лодку еще в бесчувственном состоянии, а не заниматься экстренным кормлением практически умирающего суккуба и последующими бесполезными беседами.

И меня утянуло туда, где ярко светит солнце, согревая и тело, и душу.

36.

— Годы идут, привычки не меняются, — проворчала я, едва проснувшись.

Я лежала на чем-то, похожем на гамак, вот только полотно, натянутое меж двух изогнутых деревянных арок было больше раза в три обычного гамака и возвышалось в метрах полтора над землей. С трудом раздирая глаза от липкого сна, я доползла до края и хотела аккуратно выглянуть, а вместо этого…

А вместо этого вывалилась из этого гамака, словно птенчик из гнезда. И самое обидное, что вывалилась головой вниз, а приземлилась почему-то на попу, хорошо, что травяное покрывало, устилавшее землю, оказалось мягким, даже немного пружинящим на ощупь.

— Какая странная трава, — пробормотала я, проводя ладонью по плотным, чуть шершавым травинкам, пропуская их сквозь пальцы.

— Это не трава, — проговорили надо мной. И тут же подхватили подмышки, вынуждая подняться с земли. — Знаешь, даже мне ты иногда кажешься сплошным недоразумением.

— Я тебя удивлю, у меня в отношении самой себя те же безрадостные мысли, — вяло отмахиваясь от Ригана, возвращающего меня обратно в гамак, заявила я.

Полотно качнулось и еще сильнее провисло под немалым весом Ригана, решившего примоститься по соседству, а именно — забраться в гамак с ногами, заложить руки за голову и мечтательно уставиться в лазурно-голубое небо, такое яркое, что на него было больно смотреть.

— Красиво, — выдохнула я восторженно, осматриваясь вокруг. Перед нами открывался вид на холмистую долину, которую укрывали стелящиеся по земле заросли растений с ярко-фиолетовыми цветками. В первое мгновение мне показалось, будто это лаванда, но после, присмотревшись, поняла, что это нечто другое, с кистевидными соцветиями и более похожее на вечнозеленые кустарники. Они слегка покачивались, так как по открытому, ничем не защищенному пространству вольно гуляли ветра и не было ни одного, даже самого хилого деревца. А там, вдали, у горизонта виднелись очертания островерхих горных хребтов. — Что это за место?

— Не знаю, — сдержанно откликнулся Риган, щурясь на солнце. — Предполагаю, что вересковая пустошь.

— В смысле? — подхватилась я тревожно. — Ты не знаешь, куда меня приволок? Это как?

— Ты никогда не умела слушать, — вздохнул он и поднялся. Уже из положения сидя, с укором посмотрел на меня и продолжил: — Я же сказал, то, что ты видишь — не настоящее. Это греза. Древняя магия, которой владел мой народ и которая была практически полностью утрачена. На данный момент, управлять грезой могу лишь я. По сути, греза — это иллюзия, которую можно применить к чему угодно. Даже к человеку. Ты сейчас околдована иллюзией.

Я насупилась, с подозрением глядя на Ригана.

— И зачем понадобилось это делать?

— Потому что прежде, чем ты я сниму наваждение, я хочу, чтобы ты кое-что узнала. Это поможет тебе подготовиться к тому, что ты…увидишь.

— Знаешь, вот обычно такие сумбурные предупреждения и заканчиваются побегами, — начала я, а сама уже начала осторожно поглядывать по сторонам в попытке выработать план сматывания метафорических удочек. Очередной за последние несколько…не знаю, дней? Месяцев? Сколько я провела вдали от родного мира — одному черту рогатому известно.

— Перестань! — вдруг рявкнул Риган.

— Что? — я едва опять не вывались из гамака.

— Перестань сбегать! Неужели ты до сих пор не поняла, что это заранее проигрышная стратегия? Каждый очередной побег провоцирует новый и так по кругу, снова и снова. Ты бежишь, и бежишь, и бежишь. Но однажды тебе придется остановиться.

— Однажды, но не сегодня, — кивнула я. И…осталась сидеть на месте.

Повисло неловкое молчание. Мы оба глядели вдаль и кажется, избегали смотреть друг на друга.

— Если, — начала нерешительно я, но голос дрогнул и оборвался. — Если…это действительно ты…

— Это я, — безапелляционно заявил Риган, а его кулаки сжались.

Я закусила губу, подумала пару минут, а после потребовала:

— Докажи.

Он повернулся ко мне. Его глаза казались одновременно и знакомыми, родными, близкими, и чужими, далекими, холодными. И словно по очереди несли вахту. Это нервировало, сбивало с толку. Желание убедиться, что я не барахтаюсь в очередном сне, не брежу, не борюсь со внушением назойливо маячило на периферии сознания, заставляя сомневаться в нем, в себе, во всем. Хотелось ущипнуть — то ли себя, а то ли его, — удостоверяясь, что мы оба — не привидения, встретившиеся после смерти.

Риган медленно подался ко мне, остановившись уже у самого лица. Я каждой клеточкой своего тела ощущала его будоражащую близость, хотелось прикоснуться, ощутить тяжесть его рук, тепло кожи, и все же, что-то останавливало меня. Может быть, страх получить доказательства, что это не он? И потерять его. Снова.

— Уверена, что хочешь этого? — прошептал он мне в губы, не отрывая пронизывающего насквозь взгляда от моих глаз.

Бросило сразу в жар. А после сразу накатил холод.

Эта тьма в его глазах — соблазняющая, завлекающая, томная и красноречивая, таинственно опасная. Она как будто одновременно обещала и божественное, ни с чем не сравнимое наслаждение, и самые адские муки. Обретя его однажды, я отдала всё взамен, обменяв то, что имела — на него, на те чувства, что нас соединили. Я потеряла в этих чувствах себя — а после обрела себя вновь. Но это была это совсем другая я. А вот он…он всегда оставался собой. Его ничто не могло изменить. По крайней мере, когда-то я в это верила. Я не верила ни в бога, ни в черта, но я верила в него, в его непоколебимость, в его способность выживать в любых условиях, в его незыблемость. В отличии от него, я была и на темной стороне, и на светлой. И лично у меня это замкнутый круг. На светлой — трудно и скучно, но присутствует некое ощущение правильности. На темной — весело и легко, но постоянно где-то там зудит маленькая мыслишка о том, что жизнь проходит и проходит зря, потому что я не делаю то, что должна. А что должна — сама не понимала. И пыталась жить по уму, но потом становилось невыносимо, и я опять срывалась во тьму. И так по кругу, снова и снова. Темные периоды, светлые периоды, темные-светлые, качели вверх-вниз.

А в его мире нет серых полутонов. И не было их никогда. В его сознании либо светло, как днем, либо сплошная тьма, словно глубокой ночью. А у меня нет ни дня, ни ночи — одни солнечные затмения.

— Да, — выдохнула я дрожащим голосом. — Хочу.

И его губы прикоснулись к моим. Сперва мягко, осторожно, словно боясь спугнуть. Словно стремясь напомнить, как это было между нами когда-то. Но уже через несколько секунд нежность прошла, уступая место чему-то другому. Сильному, напористому, требовательному. Это не была страсть, это было что-то более всепоглощающее, более масштабное, словно ураган, который налетает, сбивает тебя с ног и выбивает весь воздух из груди, заставляя одновременно и желать остановиться, и требовать никогда не останавливаться.

Кажется, моё тело выбрало первое.

Оборвав поцелуй, я отпрянула от него, задыхаясь и чувствуя, что горю.

И, кажется, я действительно горела.

Я пылала, словно залитый огнеопасной жидкостью костер, ошеломленно глядя на свои растворяющиеся в огне руки, на тяжелые языки пламени, поднимающиеся от ног выше, на искры, осыпающиеся вниз ярко-алой россыпью. И не могла справиться с собой, с этими чувствами, вновь обрушившимися на меня без предупреждения о нападении.

— Теперь ты поняла, кто я? — раздался внутри меня шепот, отдавшийся вибрацией где-то внизу живота, отчего внутри все натянулось тугим канатом.

А огонь, тем временем, наступал и наступал, все теснее захватывая меня в свои объятия, выжигая из разума все человеческое, все разумное, все, что могло бы этот огонь остановить.

— Кажется, я немного перестарался, — прозвучал в сознании голос и на плечи легли тяжелые руки.

Огонь сразу же начал стихать, уменьшаться, светлеть, а вскоре и вовсе погас.

Я с облегчением выдохнула, ощущая бесконечную слабость во всем теле.

— Что произошло? — кое-как промямлила я.

— Ты сама во всем виновата, — непререкаемо заявил Риган, убирая руки. — Нельзя было так себя запускать и заставлять голодать. Я дважды позволил тебе питаться от меня — первый раз насильно, когда ты уснула на острове, второй раз во время поцелуя, передав тебе часть своей энергии. И твоя сила вышла из-под контроля, словно сорвавшийся с цепи дикий зверь. Почему ты так давно не ела?

Я безразлично пожала плечами, устремляя взгляд вдаль, туда, где клубящиеся, похожие на бутоны распускающихся цветков, облака плыли в сторону горных вершин.

— Наверное, потому что мне все равно. Я не рассчитывала…на выживание.

— Мне казалось, я смог вытравить из тебя эту странную тягу к самовредительству, — сухо произнес Риган.

— Некоторые вещи невозможно изменить, — философски заметила я, ощущая всепоглощающую опустошенность. — Кажется, это одна из таких вещей.

— А что об этом думает Сашка? — ехидно поинтересовался Риган, но присутствовала в его тоне и угроза, едва заметная, и оттого еще сильнее пугающая.

— А при чем здесь он? — я обернулась, наткнувшись на холодный пронзительный взгляд из-под слегка опущенных век, который был мне хорошо знаком. И, более того, этот взгляд не предвещал ничего хорошего. Он предвещал смерть.

— Ты аж побледнела, — заметил Риган с недоброй насмешкой. — Не дергайся. Не трону я его. Пока. Он заслужил своё право еще побороться.

— Чем же? — сглотнула я.

— Тем, что дал мне шанс вернуться.

Несколько минут мне потребовалось на то, чтобы осознать услышанное. Это было так странно, словно каждое приходилось прокручивать в голове по отдельности, а потом складывать их все вместе, как в математическом уравнении.

— Ты имеешь в виду…, - неопределенно начала я.

— Я имею в виду, что твой дружок-блондин прекрасно осведомлен, что я не умер.

Мне многое захотелось вдруг сказать. Огромное скопление слов и еще больше матов роилось в голове зудящим полчищем, но я продолжала молчать, складывая услышанное и так, и эдак, но…оно не складывалось. Что-то во всем этом было очень неправильное, уродливое, исковерканное.

37.

— После того, как ты убила меня, — он произнес это так просто, так естественно, словно так и должно было быть. Словно это нормально — убивать своих любимых. Действительно, когда это любовь становилось преградой для убийства? — Хасан поручил своему самому надежному и верному псу вывезти мое тело подальше от дома и сжечь. Но твой драгоценный напарник, о котором ты так переживаешь, не стал этого делать. Вместо этого он отдал мое тело моим младшим сестрам.

И тут в моей памяти всплыли слова, произнесенные прикованной к батарее ламией в ответ на мой вопрос:

«Кроме тебя и твоей сестры, есть еще такие, как ты?»

«Конечно, и с нашим старшим братом ты уже знакома. И очень близко».

— Две девчонки из странного дома, — просипела я, наконец, начав соображать. — Рита и Рада.

Риган кивнул — то ли одобрительно, то ли утвердительно.

— Мой отец, — начал он отстраненно, — никогда не отличался человеколюбием. На самом деле, он ненавидел всех людей, считал их грязными навозными жуками, поедающими друг друга в смрадном болоте. Для него они все были одинаково ничтожны, но вот чего он не мог изменить, так это своей тяги к человеческим женщинам. Причем страсть эта просыпалась стихийно и проявлялась очень выборочно. К большинству из них он не испытывал ничего, кроме омерзения и презрения, но иногда встречалась та, редкая особь, которая провоцировала такие всеобъемлющие перемены в моем отце, что он не мог себя сдерживать. Не мог контролировать свои порывы, свою тягу к ней. Так случилось с моей матерью, так случилось и с матерью моих младших сестер. Я знаю, что вы с Ританой встречались и мило побеседовали.

— Нууу, — неловко поправила я волосы, — это сложно назвать беседой. Я спрашивала, а она, сидя на полу с удавкой на шее, отвечала.

Послышался отчетливый скрип зубов, скулы Ригана проступили еще резче, окончательно придавая ему облик голодного хищника.

— Что? — безрадостно рассмеялась я, глядя на эти метаморфозы. — Хочешь мне отомстить и защитить честь сестры?

— Плевать мне на нее! — рявкнул он так, что я едва не подскочила мячиком. — Идиотка! От этой её невменяемой любви у неё совсем мозги атрофировались, дура малолетняя!

— Не такая уж малолетняя, — как бы между делом тихо заметила я. — Постарше меня будет.

— Я ей говорил, — яростно сжал Риган кулаки. — Я предупреждал её, чтобы она к тебе не лезла, но эта кретинка не послушала и всё решила делать по-своему. И таких дел наворотила!

— С этим я согласна, — подтвердила я. — Особо выдающимися умственными способностями мадам не обладает, да и руководствуется не теми мотивами. Но вот, что мне любопытно…

— Что? — сердито рявкнул Риган.

— Мы заговорили о Ритане и я припомнила, что она поведала мне в нашу последнюю встречу.

— И?

— Она сказала, что её отец — дракайн или как-то так, — я с сомнением поглядела на собственные руки. — Следовательно, твой тоже.

— Наш отец не просто дракайн, — вздохнул Риган, запрокидывая назад голову. — Он — царь дракайнов.

Я поперхнулась и закашлялась.

Мимолетная улыбка скользнула по его на вид жестким губам, но я знала, помнила, насколько мягкими они умеют быть.

— Дракайны и ифриты с издавна существовали бок о бок друг с другом. При этом и тем, и другим удавалось сохранять свою идентичность на протяжении многих веков не смешиваясь с соседствующим народом, но сотрудничая на взаимовыгодных условиях. Но потом предводителю ифритов захотелось большего и со временем, в то числе, и из-за численного превосходства дракайны превратились в вассалов. Они сохранили своего царя, но он уже не был полностью самостоятельным правителем. Знаешь, что случилось потом?

Я знала, и проговорила это одними губами:

— Война.

— Верно. Ифриты, которые во все времена славились своей ненасытностью, в том числе, по отношению к чужим территориям и имуществу, пошли против человеческих магов, а в арьергарде за ними следовали дракайны. Но никто не мог и представить, что война закончится так, как она закончилась — закрытием проходов между мирами, лишением войск лидера и последовавшей за этим зачисткой как ифритов, так и дракайнов. После того, как порталы закрылись, а высший был усыплен, разгромленное войско мало, что могло противопоставить магам, которые оказались хитрее и могущественнее, чем представляли захватчики. Чтобы выжить пришлось разделиться, и уцелевшие воины разбрелись кто куда, пытаясь скрыться, слиться с местным населением. По прошествии нескольких десятилетий, когда стало очевидно, что вернуться домой, как и вернуть былую мощь практически невозможно, дракайны и ифриты начали привыкать к новой жизни. Через какое-то время у них начали появляться потомки от человеческих женщин.

— Суккубы, — смогла вставить я, хотя даже дышать было трудно. — Демоны. Ламии.

— Да, — не высказал удивления от моей осведомленности Риган. — Профессор рассказал тебе, так?

Я удивленно выгнула бровь.

— Это я отправил его к тебе. А тебя к нему, — чуть снисходительно пояснил Риган, глядя на меня как на любимого питомца — со смесью превосходства и умиления. — Хотел, чтобы ты поняла, что тебя ждет в будущем.

— В следующий раз, — скривилась я, — просто пришли письмо. Желательно по электронной почте.

— У тебя есть электронная почта? — неподдельно удивился Риган. — Мне доносили, что ты выбрала жизнь клошара.

— Вот давай ты не будешь обзывать меня бомжом, да еще и используя французские словечки, — отмахнулась я, а после тихо спросила, отводя глаза в сторону: — Ты следил за мной?

— Я наблюдал за тобой, — с мимолетными ласковыми нотками проговорил Риган, легонько прикасаясь к моей щеке.

— Где ты был? — не поворачиваясь, спросила я, а внутри в этот момент все вопило от боли, потому что теперь было очевидно — когда я умирала от тоски и боли, он это видел, знал, но ничего не делал. Просто смотрел.

— Я всегда был там, где была ты, — просто сказал он.

И повернул мою голову к себе. Я не сдержалась и зажмурилась, пусть я выглядела при этом трусливой и слабой, но я была не готова говорить об этом сейчас. Очень больно.

Слишком больно.

— Ифриты и дракайны, — напомнила я, ощутив, легкое дуновение ветра на щеке. — Мы говорили о них и их жизни среди людей.

Рука Ригана соскользнула с моего затылка, он вздохнул, немного раздраженно, но поддержал возвращение к прежней беседе:

— Да, я помню. Итак, ифриты породили новую расу — суккубов. Но суккубы были не единственными носителями их генов. Демоны — потомки дракайнов и ифритов. На удивление, получилась очень могущественная и плодовитая раса, которую, к сожалению, выкосил один очень могущественный маг. Ему удалось убить не всех, достаточно многие выжили, но стали отчаянно скрываться и прятаться.

— Кто он? — тут же встрепенулась я.

— К этому мы еще вернется, — уклонился от ответа Риган. — В отличии от ифритов, у дракайнов с людьми не очень складывались взаимоотношения. Рождавшиеся от подобного союза гибриды были неспособны к продолжению рода.

— Ламии, — кивнула я. И сообразила: — Погоди, то есть, ты тоже…

— Нет, — с неподражаемыми нотками превосходства хохотнул Риган. — Я был чем-то большим. Я был прототипом самого бога.

— Какой ты пафосный, — скривила губы я в ответ, наблюдая за ним. — А почему был?

— Потому что теперь я и есть бог, — выдал Риган с полной серьезностью.

— Знаешь, — я почесала бровь. — Седой, прежде, чем отправить меня к тебе тогда, в галерею, поведал кое-что из твоей биографии. Я ничего не спрашивала у тебя об этом. Ни когда мы только встретились, ни после, когда уже были вместе. Сначала не спрашивала, потому что надеялась сбежать и волновалась только об этом, потом не спрашивала, потому что…потому что в какой-то момент это перестало иметь значение.

— И что же тебе рассказал наш кочующий по мирам сверкающий мальчик? — поиграл скулами Риган.

— Сверкающий? — переспросила я.

— Так когда-то именовали сидхе — сверкающие.

— Ага, — невнятно промямлила я. — Почему мне слышится зависть в твоих словах?

— Я? Завидую ему? Чему там завидовать? Сидхе всего лишь паразиты, не способные ни на что путное без своей мамочки, которую они так настойчиво пытаются дозваться уже не первое столетие! И знаешь, что будет, когда она вернется? Ничего! Нимфея будет заботиться о своих собственных интересах, но никак не об интересах своих детей! И, несмотря на то, что у нас схожие цели, я не дам этой твари вырваться из бездны!

Наблюдая за тем, как Риган разгорячается с каждым произнесенным словом, становясь все яростнее и злее, я вспомнила слова Сашки. Когда-то на мой вопрос, зачем они взяли к себе необученную никому не нужную девчонку, оказавшуюся на самом дне жизни, он ответил: «Потому что иногда только монстр может победить другого монстра». От этих слов мне стало очень больно, ведь мне прямо в лицо заявили, что я — урод. Но сейчас я поняла, что эти его слова не были оскорблением. Они были комплиментом.

— Что с тобой случилось, Риган? — тихо спросила я, глядя на его идеальный профиль, вырисовывающийся на фоне глубоких синих небес. — Что случилось с тем мальчиком, которому пересадили чужой орган от погибшего ребенка?

Он едва заметно вздрогнул, а после долго-долго всматривался в мои глаза. Не знаю, что он в них видел. Я в его видела разочарование.

— А они неплохо поработали, собирая информацию, да? — прищурился он, подавленно потер щеку и продолжил: — Долгое время я не знал своего отца. Он никогда не отличался тягой к семейной жизни. И на самом деле, не был тем, с кем можно было бы её построить. Все его стремления с давних пор были сосредоточены вокруг побежденного человеческими магами высшего и желания его вернуть. Поэтому он бросил мою мать, едва та узнала, что беременна. Но маму это не остановило, родив, она стала воспитывать меня самостоятельно, изредка прибегая к помощи уже своей матери. Я рос обычным мальчишкой, у меня были мама и бабушка, все было хорошо. До определенного момента. А вернее, пока не наступил подростковый период. Мое тело начало меняться, и я начал меняться вместе с ним. Со мной происходили странные, пугающие вещи, которые обычной, человеческой логикой было не объяснить. Я стал замечать, что могу влиять на людей — на их разум, эмоции. Внушать им разные мысли, подавлять желания, менять воспоминания. Заставлять их делать то, чего они не хотят. То, чего в нормальном состоянии никогда бы не сделали. Первое время это было даже весело. Я мог отомстить своим обидчикам, заставить соседского пацана отдать мне мой велосипед, внушить однокласснице поцеловать меня. Первое время мои силы проявлялись спонтанно и работали хаотично, пугая меня самого до чертиков. Потом я увидел в них выгоду для себя и начал использовать на полную, не особо задумываясь — откуда все это пришло. А потом я понял, что чем больше использую свои способности, тем сильнее становлюсь. И наступил момент, когда я убил человека, сам того не желая. Один из старших ребят в школе попытался отобрать у меня деньги и это так разозлило меня, что я успел лишь мысленно приказать «Сдохни!», как он начал задыхаться, синеть, а вскоре и вовсе перестал дышать, упав мне под ноги большой безмозглой и бездыханной кучей мяса в спортивках. Вскрытие показало, что он умер от асфиксии, подавившись жвачкой. Но я знал, что это случилось по моей воле. Я захотел — и он умер. После того дня я старался быть осторожнее и все же, мне надо было с кем-то поговорить. И я все рассказал маме. Я надеялся, что она меня поймет, поддержит, объяснит, что со мной происходит. Ведь она же мама. Моя мама. Но я ошибался. Мама мне не поверила, более того, в процессе разговора разгорелась ссора и я…я приказал маме взять кухонный нож и приставить его к шее. Она подчинилась, она сделала то, что я ей приказал. И вот, держа нож у своего горла, она смотрела на меня с таким непередаваемым ужасом, словно вместо своего сына она видела чудовище. Она смотрела и видела меня настоящего, дрожа от страха. Когда я отпустил её, нож упал на пол, а моя мама с визгом рванула прочь из дома. Спустя несколько часов она вернулась в сопровождении священника, который решил провести надо мной ритуал экзорцизма. Как будто это могло помочь!

Риган расхохотался, откинув голову назад, но смех его, переполненный болью и печалью, оборвался так же быстро, как и начался.

38.

— Священнику я свернул шею, а матери пригрозил, что если подобное еще раз повториться, то она отправится жить в подвал. И потребовал сказать, кто мой отец, потому что порывшись в её личных бумагах, нашел старое потертое фото человека, похожего на меня как две капли воды, вот только судя по дате на обороте, сделано оно было задолго до моего рождения. Это не могло быть просто совпадением. Мама назвала мне имя отца, но сказала, что не знает, где его искать. Следующие несколько недель мы жили, как чужие люди. Мать шарахалась от меня, как от огня, а я делал вид, будто ничего не случилось. А потом…я оказался в больнице. Она отравила меня. Последние слова, которые я услышал от неё были: «Ты не мой сын». Я оказался в больнице и наверняка не вышел бы уже из неё, потому обе мои почки отказали, если бы не удачное стечение обстоятельств. Мальчишка, идеально подходящий мне по параметрам, попал в автомобильную катастрофу и смог протянуть достаточно долго для изъятия жизнеспособной почки. Выздоравливал я долго и мучительно. Орган плохо приживался, меня пичкали огромными дозами таблеток, которые на мне почему-то срабатывали не так, как должны были. Когда состояние стабилизировалось и меня перевели из интенсивной терапии в обычную палату, я понял, что со мной, с моим силами что-то не так. Но никак не мог понять, что конкретно не так. А ночью пришел он. Старый вампир, который имел на своё потомство определенный виды и был крайне недоволен сложившийся ситуацией.

— Старый вампир? — с недоумением переспросила я и тут же припомнила слова Сашки. — Прадед погибшего пацана?

— Да, — просто кивнул Риган. — За прошедшие годы он значительно продвинулся по иерархической лестнице вампиров и теперь был главой одного из крупнейших вампирских кланов не только в нашей стране, но и в мире. Ему удалось объединить под своим началом тех, кто издавна привыкли существовать по одиночестве, в том числе, и благодаря своим особыми навыкам.

— Белокровие, — прикрывая глаза, указала я свою осведомленность и в этом аспекте. — Неисповедимы пути господни…И хрен там проходимы.

— Да, при жизни старый вампир страдал от мутации крови, что в то же время сделало его крайне могущественным кровососом. До того, как пройти обращение он успел оставить потомство. Загулял с какой-то сельской девкой, которая после одной ночи на сеновале понесла от него. И вынужден был ждать три поколения, пока появится такой, же как он, носитель той же мутации.

— Но дед не успел обратить пацаненка, — с холодным спокойствием заключила я. — Тот задвинул кеды в угол раньше.

— Да, и поэтому он пришел за мой, ощутив зов крови, который теперь шел от меня.

— Он тебя обратил? — ахнула я, поняв очевидное.

— Попытался, — нехотя поправил меня Риган. — Но его укус не сработал, хотя он, покидая мою палату этого не знал. Когда врачи прибежали на вопль медсестры, обнаружившей меня на полу без сознания в луже собственной крови, им пришлось изрядно потрудиться. Они двадцать минут реанимировали моё сердце, пытаясь восстановить пульс. И пока я был без сознания, пока в мой мозг не поступал кислород, я видел странные вещи. Я видел странных существ — крылатых и рогатых, с человеческими головами и туловищами животных. Я видел драконов, парящих в облаках. Я видел похожих на людей существ, которые сжигали Помпеи, закручивали воздух в смерч, поднимали с морского дня острова и наоборот, топили целые континенты. Я видел город, некогда прекрасный и процветающий, а ныне похожий на старую оборванную нищенку, и тех, кто оказался заперт в этом городе, без истинного правителя, без надежды на спасение, без веры в будущее…Придя в себя уже после стабилизации моего состояния, я решил, что бредил, но забыть не смог. И едва только выйдя из больницы, отправился искать отца. К тому моменту он уже долгое время успешно притворялся человеком, владея сомнительной законности бизнесом. Моему появлению он не обрадовался, но ответил на все мои вопросы. На один только не смог.

— На какой же?

— Почему я испытываю тягу к человеческой крови не являясь вампиром. А я им так и не стал, несмотря на полученный укус. Однажды, я не устоял перед искушением, попробовал чужую кровь, а после с изумление обнаружил, что на некоторое время получил облик того, кому принадлежала кровь. Это привело к новым открытиям, в которых я сразу увидел выгоду для себя.

Перед глазами возникла череда фотографий — ушедший на пенсию преподаватель, сёрфингист, успешный предприниматель, знаменитый ресторатор, красавчик, очень похожий на известного актера.

Всех их объединяло одно — они были одновременно и настоящими, и поддельными. Сворованные внешности, сворованные личности. И нет необходимости подделывать фотографии, документы, имена. Зачем? Если можно украсть у человека всю жизнь целиком.

— А что происходило в тех случаях, когда ты выпивал кровь не людей? — сдавленно спросила я. Вопрос прозвучал сухо, но бескомпромиссно. — Тех, кто обладал магией?

И ему пришлось сказать:

— Ты уже знаешь ответ на свой вопрос.

— Ты получал не только их облик, — ровно промолвила я, глядя в одну точку перед собой, но ничего не видя. — Но и их способности. Ты получал весь их мир, до последней капли. Так вот, почему Хасан был так одержим тобой. Сперва он наверняка пытался договориться о сотрудничестве, потом приступил к шантажу, используя то, что ты хотел получить — меня, а когда и это не сработало — отправил своих людей тебя убить, используя, опять же, меня. Интересно, чего он все-таки от тебя хотел?

— Поначалу — помощи в его делах, но мне не улыбалось носиться по миру задрав хвост и выполняя его указания, — лицо Ригана ужесточилось. — Потом он захотел долю в моем бизнесе.

— И что за бизнес? Производство резиновых калош? — фыркнула я рассерженной кошкой.

— Нет, я помогал людям. За деньги, естественно. За очень большие деньги.

— Да ладно! — всплеснула я руками. — Неужели переводил старушек через дорогу и снимал с деревьев котят? За это еще и платят?

— Я продавал людям то, о чем мечтает большинство — полное решение всех их проблем.

— Это как?

— Отбирая жизнь у одних и отдавая её другим, — беспечно пожал плечами Риган. — Помогая менять облик тем, кто хочет скрыться. Давая людям то, о чем они давно мечтали — красивую внешность, семью, карьеру.

— И как это работает с другими? С теми, кто не как ты? С теми, кто обычный человек?