Я не такая

9

— Интересно, почему Ваня перешел в нашу школу, — вслух размышляла Аня. — Ему ведь теперь так далеко ездить?

Аня часто думала о нем, старалась представить себе его жизнь, ей казалось, что так он становится ближе. Она изводила Иру бесконечными разговорами о Ване, но Ира была хорошей подругой, поэтому терпеливо слушала эти излияния.

— Да, может, у него там отношения не сложились, — отвечала она. — Или у него там была несчастная любовь. Уверяю тебя — какая-нибудь глупость…

Но Аня не думала, что это глупость, и разные мысли не давали ей покоя.

Таких, как Волков, любят всегда и везде. Любят с самого детства и до глубокой старости. И не потому, что они хотят нравиться, просто им на роду написано вызывать симпатию.

В старой школе все очень хорошо относились к Ване, он был первым в любом деле — будь то учеба, спорт или развлечения. Но больше всех его любила Оля — маленькая, щуплая девочка, которая выглядела младше своих лет. Они очень смешно смотрелись рядом — широкоплечий, могучий Ваня и его хрупкая спутница, которая покупала всю одежду в отделе детских товаров.

Он нес до дома ее сумку, потому что любая сумка была слишком велика и тяжела для нее. Но к ней домой он не заходил никогда. В любой момент могла вернуться с работы Олина мама, а она не любила незваных гостей. Ванины чары действовали на кого угодно, только не на нее, ей была неприятна сама мысль о том, что у ее единственной дочери, у ее маленькой девочки появился ухажер.

У Оли были большие карие глаза и вечно потрескавшиеся губы. Ваня покупал для нее гигиеническую помаду, но губы трескались все равно.

Они могли часами разговаривать по телефону, но Оля бросала трубку всякий раз, когда в комнату заходила мама;

— Почему ты так ее боишься? — спрашивал Ваня. — Она что, тебя съест?

Оля смотрела на него с тоской и вымученно улыбалась.

— Ты не понимаешь, — говорила она. — У нее ведь, кроме меня, никого нет. Я не хочу ее обижать.

На дальнейшие расспросы Оля не отвечала, а Ваня не хотел лишний раз причинять ей боль и ни о чем больше не спрашивал.

Но однажды она не появилась в школе, а ее телефон не отвечал, и тогда Ваня набрался смелости и пошел к ней домой. Дверь открыла Олина мама. Он никогда не видел ее раньше и был поражен — до чего же они похожи. Маленькая, сухая женщина с огромными карими глазами. Только в этих глазах не было нежности и теплоты, как у Оли. Наоборот, в них светилась ненависть и затаенный страх.

— Добрый день, — начал он, — меня зовут Ваня. Иван Волков. Оли не было на занятиях, я стал беспокоиться… Могу я ее увидеть?

Олина мама не двигалась с места и не сводила с Вани блестящих глаз.

— Нет, — только и сказала она. Ваня испугался не на шутку.

— Что с ней случилось? — с тревогой в голосе спросил он. — Где она?

— Она здесь, дома. Где ей и полагается быть, злобно сказала женщина. — А вот тебе лучше отсюда уйти, потому что никогда — ты слышишь? — никогда моя дочь не будет встречаться с жалким приемышем!

Ваня посмотрел на нее со страхом и жалостью, как обычно смотрят на умалишенных. Но какой-то въедливый, неугомонный червячок уже начал подтачивать его сердце. Ваня внезапно почувствовал, что в словах этой женщины есть доля правды.

— Вы это о чем? — спросил он, хотя больше всего ему хотелось развернуться и убежать от этих горящих глаз, от этих страшных слов.

— Ты действительно не понимаешь или просто прикидываешься? А вот мне люди добрые рассказали, глаза открыли… Родители-то у тебя не родные. Взяли тебя из Дома ребенка еще в младенчестве… Так что лучше иди отсюда. Не могу я позволить тебе встречаться с моей дочерью. Откуда нам знать, какая там у тебя наследственность? Может, твои настоящие родители были наркоманами или психами?

— Мама не надо! — Из дальней комнаты выбежала Оля и кинулась между матерью и Ваней, как будто хотела защитить их друг от друга. У нее были заплаканные глаза, и она все время хлюпала носом. — Ваня, не слушай ее!

— Ага, — с непонятным торжеством прокричала ее мать, — значит, заступаешься за него? Хочешь, чтобы он искалечил тебе жизнь также, как мне твои отец? Да он же подкидыш, жалкий подкидыш.

— Это правда? — спросил Ваня у Оли упавшим голосом. — Правда то, что она говорит?

Оля хотела сказать, что нет, неправда. Она набрала в легкие побольше воздуха, потому что для вранья нужно очень много кислорода, посмотрела ему в глаза, но не выдержала и отвела взгляд. Этого оказалось достаточно, чтобы Ваня понял все.

— Значит, это правда, — сказал он, глядя в пол. — Это правда.

— Но для меня это ничего не значит, — прокричала ему Оля но он ее почти не слышал. — Это все мамины предрассудки, а я тебя не оставлю.

Она хотела его коснуться, но Ваня отдернул руку.

Ему казалось, что у него обожжено все тело и любое прикосновение могло причинить мучительную боль.

— Ой, сердце! — на выдохе произнесла Олина мама и скорчилась, как от приступа. — Оля, дочка, отойди от этого человека!

— Мама, мамочка, что с тобой? — Оля кинул ась к матери, поддерживая ее за плечи.

— Сердце, — хрипела та, — помоги мне лечь… Глядя на эту сцену, Ваня вспомнил, как Оля рассказывала, что с мамой часто случаются такие приступы и что странным образом они совпадают с Олиными попытками проявить самостоятельность. Было очевидно, что все эти приступы не более чем притворство, но так же очевидно было и то, что Оля, скованная страхом и долгом, всегда и во всем будет слушать свою мать.

Он вышел из их квартиры, плотно притворив за собой дверь. Теперь, когда он остался наедине со своими мыслями, ему стало действительно страшно. Он подумал о своих родителях, которые оказались приемными, и чуть не заплакал. Он мысленно листал альбом с семейными фотографиями — вот они на пляже в Сочи, такие счастливые, и он, маленький, загорелый, несет песок в ведерке. Или зимой, во дворе дома, он сидит на качелях и покрикивает: «Выше, еще, еще!» а папа раскачивает его изо всех сил. Как много всего было — хорошего и плохого, но хорошего, конечно, в тысячу раз больше, и вдруг в его уютный, тихий мир врывается какая-то женщина с безумными глазами и говорит: «Это все не принадлежит тебе, потому что ты — приемыш! Это не твои родители, не твои качели и не твое ведерко с песком!» Разве можно с этим смириться и не сойти с ума.

Ваня пришел домой, закрылся в своей комнате и попытался читать. Но строчки плыли перед глазами, он не понимал смысла, а только тупо смотрел на страницу. В комнату зашла мама и позвала его ужинать. Он пристально посмотрел на нее, и ему показалось странным, что чужая женщина о нем заботится, ласково с ним говорит и готовит для него ужин.

— Спасибо, что-то не хочется, — сказал он, отводя глаза.

— Ты не заболел? — Она коснулась его лба, и он почувствовал, какая у нее прохладная, мягкая рука. — Говорят, сейчас эпидемия гриппа…

— Нет, все в порядке. — Ему не хотелось ее расстраивать. Он никогда не покажет, что ему все известно.

— Ты поссорился с Олей?

— Можно сказать и так, — кивнул он и захлопнул книгу. — Мам, а когда я только родился, я был очень противным?

— Нет, — мама улыбнулась и покачала головой. — Ты был не такой, как все дети. Ты сразу был красивым. Я полюбила тебя с первого взгляда.

Ваня изучающе смотрел на нее, пытаясь понять, что она чувствует. В ее голосе не было ни одной фальшивой ноты, а лицо было счастливым и искренним. Она сама верила своим словам. Нет, он никогда не сможет признаться ей, что тайна его рождения для него уже не тайна.

— Я тебя люблю, — неожиданно для себя самого сказал Ваня.

Никогда раньше он не говорил маме этих слов. Ее лицо прояснилось, она потрепала его по голове и сказала:

— Как же иначе, ведь ты мой сын.

— Кстати, а что у нас на ужин? — спросил Ваня, чтобы не заплакать.

— Пельмени, — сказала мама. — Ведь ты же любишь?

«Дурные вести не лежат на месте», — говорят в народе. Или так: «Все тайное становится явным». Почему-то всегда находятся доброжелатели, которые вытаскивают на свет чужие секреты и тайны. Так случилось и с Ваниной семьей. Через неделю вся школа знала, что он — приемный сын, а его биологические родители неизвестны.

Все отнеслись к этой новости по-разному. Кто-то проявлял дурацкое любопытство, пытаясь разузнать как можно больше деталей, кто-то пытался вести себя, как прежде, но от Вани не ускользали сочувственные или заинтригованные взгляды. Он чувствовал себя, как молодой боец под обстрелом, ему хотелось вжать голову в плечи и заткнуть уши, что бы не слышать зловещего шепота за спиной или бестактных вопросов.

— Ваня. — Оля несмело подергала его за рукав: — Можно с тобой поговорить?

Он посмотрел на нее и как будто увидел впервые.

Она была такой маленькой и беззащитной, что каждому, у кого есть сердце, хотелось взять ее под свою опеку. Каждому, но только не Ване. Он как будто окаменел, и его больше не трогало ни то, что она такая крошечная, ни то, что так любит его.

Они отошли в сторону, И она взяла его руки в свои.

— Пожалуйста, прости ее, — сказала Оля, заглядывая ему в глаза. — Она очень несчастный и больной человек. А с тех пор, как они разошлись с отцом, всех мужчин невзлюбила. Считает, что все зло на свете только от них…

Ваня не знал, что он должен сказать. В голове и на сердце была такая пустота, что он не мог произнести ни слова. Он смотрел на ее руки, и они напоминали ему куриные лапки, которые мама часто приносила с рынка, — такие же тонкие и прозрачные.

— Может, ты не будешь мне звонить какое-то время? — спросила Оля. — Пускай она немного придет в себя… А потом все будет по-прежнему, обещаю.

Ваня знал, что эти слова ничего не стоят, потому что по-прежнему не будет больше никогда. Он не знал, любит ли он Олю. Раньше — любил, но раньше он был Иваном Волковым, сыном своих родителей, а теперь? Теперь он — подкидыш, сын наркоманов или психов, как сказала Олина мама. Может ли такой кого-нибудь любить и вообще — имеет ли он право на любовь?

— Ничего страшного, — сказал Ваня. — Я это переживу.

Он развернулся и пошел прочь, а Оля еще долго смотрела ему вслед, понимая, что теряет его навсегда.

Ваня несколько дней не ходил в школу. Утром он как обычно завтракал, собирался и выходил из дома в положенное время, но вместо того, чтобы идти в ставшую ненавистной школу, садился в метро и катался по кольцевой линии.

Одна за другой мелькали станции; сменяли друг друга пассажиры, но Ваня смотрел на грязный пол перед собой и ничего не замечал. Под стук колес лучше думалось, а подумать Ване надо было о многом. Он представлял себе своих настоящих родителей: кем они были и почему так поступили с ним? Может быть, их толкнула на это нужда, а может быть, молодость и глупость?

Потом Ваня думал о своих маме и папе, о тех, кто его вырастил. Они молчали все это время, и их можно понять. Не всякая правда нужна, и Ваня предпочел бы никогда ее не узнать.

«Невозможно, чтобы я был неродным, — в сотый раз говорил себе он. — У меня ведь такая же походка, как у папы, вразвалку. У меня глаза голубые мамины…» Но он понимал, что эти мысли — всего лишь жалкие попытки зацепиться за прежнюю жизнь, которая закончил ась навсегда.

Когда пошла вторая неделя его отсутствия в школе, классный руководитель позвонил домой, чтобы выяснить, что с ним случилось.

— Он здоров… — растерянно отвечала мама. — Он не пропустил ни одного дня…

Она положила трубку, вытерла мокрые руки о передник и устало опустилась на стул. Ею овладело нехорошее предчувствие. Что-то должно случиться, что-то, что навсегда исковеркает их жизнь. «Где он может быть?» — спрашивала она себя и не находила ответа. Она позвонила мужу на работу и рассказала о том, что случилось.

— Я немедленно выезжаю, — сказал он. — Мы должны во всем разобраться.

А ей не хотелось ни в чем разбираться. Она до смерти боялась этих звонков из школы, ей было нужно только одно — чтобы все оставили их в покое.

Ваня пришел домой в обычное время, кинул сумку в прихожей и прошел в свою комнату. К его удивлению, и мама, и папа были дома, они сидели на диване и как будто ждали его возвращения.

— Привет всем, — с наигранной веселостью сказал Ваня. — Тебя сегодня раньше отпустили? — обратился он к папе.

Но тот не ответил, снял очки и стал нервно их протирать.

— Звонили из школы, — тихо сказала мама. — Говорят, что ты туда не ходишь целую неделю.

Ваня подошел к окну и посмотрел во двор. Проехала машина и обдала грязью прохожего, а тот сердился, что-то кричал и размахивал портфелем. Ваня невольно улыбнулся, наблюдая за этой сценой.

— Сынок, что случилось? — с тревогой спросила мама. Ей не нравилось ни его молчание, ни эта странная, неуместная улыбка. — Тебя кто-то обидел?

— Нет, все в порядке, — ответил Ваня.

Он с детства знал, что мужчина должен быть сильным и терпеливым, должен не хныкать и не подавать виду, что ему трудно.

— Где ты был эту неделю? — спросил папа. — Зачем нас обманывал?

— Я катался в метро. По кольцу, — признался Ваня. — Не хотелось идти в школу. Я… не мог.

— Так бы и сказал, — строго проговорил папа. — Если у тебя трудности с учителями или с ребятами, мы бы разрешили тебе остаться дома, да еще бы записку написали, что ты болен. Зачем лгать, тем более нам с мамой?

И тут, неожиданно для самого себя, Ваня сказал:

— А кто сейчас не лжет? — Он почувствовал, что должен остановиться, но уже не Мог. — Разве вы не обманывали меня все эти годы?

Родители переглянулись. В глазах у мамы был страх, а папа снова надел очки. Наверное, так он чувствовал себя более защищенным.

— Что… что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Не надо, я все знаю, — сказал Ваня и снова посмотрел в окно.

Незадачливый прохожий пытался отчистить свой бежевый плащ, когда другая машина снова обдала его из лужи.

— Так я и знала, — тихо сказала мама. — Знала, что когда-нибудь это должно случиться.

Она закрыла лицо руками и заплакала, но никто не бросился ее утешать. Больно было всем, и жгучее страдание отделяло их друг от друга, превращая из дружной семьи в троих одиноких, несчастных людей.

— Откуда ты узнал? — спросил папа, не глядя на сына. — Кто посмел…

— Это неважно, — перебил его Ваня. — Теперь вся школа только об этом и говорит. Поэтому мне не хотелось туда ходить.

— Какие мерзавцы! — Папа нервно заходил по комнате. — И почему всегда находится такой доброжелатель, у которого чешется язык? Душил бы таких собственными руками!

Ваня представил, как его интеллигентный; вежливый отец душит Олину мать. Ему стало смешно, и он опять заулыбался.

— Бедный мой мальчик! — сказала мама, поднимая на них заплаканное лицо. — Я не смогла тебя защитить…

— Зря вы мне сами не рассказали, было бы проще, — сказал Ваня.

— Мы не хотели…

— Делать мне больно? — иронично продолжил Ваня. — Вы хотели, чтобы это сделали чужие, недобрые люди в самый неподходящий момент?

Родители Вани молчали, понимая всю справедливость и всю жестокость его слов.

— И что теперь? — спросил его отец. — Хочешь разыскать своих биологических родителей?

Конечно, Ваня думал об этом. С тех пор как он узнал, что не знаком со своими настоящими родителями, он тысячу раз представлял себе, как разыщет их, встретится и скажет: «Вот и я, ваш сын!» Но какой прием его ждет? И о чем он будет с ними говорить, с чужими, незнакомыми людьми, которые четырнадцать лет назад бросили его на произвол судьбы? Он где-то читал о том, что существует голос крови, который неумолимо влечет друг к другу родных людей, но сам он не слышал призывов этого голоса.

— Нет, не хочу, — искренне сказал он. — Не вижу в этом смысла.

Ему показалось, что мама облегченно вздохнула, а папа снял очки и снова принялся их протирать. Ваня посмотрел на них обоих и впервые за все это время задумался о том, что должны чувствовать его приемные родители— отдавшие ему всю любовь и заботу, на которую были способны.

— Ты мой сын, только мой, — раскачиваясь из стороны в сторону, как заговор, повторяла его мать. — Ты — мой сын, мой мальчик…

Ваня сел перед нею на корточки, взял ее за руки, чего никогда не делал раньше, и сказал:

— Не надо, пожалуйста, перестань. — В его голосе было столько заботы и мягкости, как будто он говорил с кем-то, кто намного младше его. — Никто не помнит, как его рожали, и я тоже не помню. Но зато я помню, как болел, а ты сидела со мной рядом всю ночь.

— Это когда у тебя была свинка? — мама перестала раскачиваться и стала слушать.

— Да, и когда свинка — тоже. Или как меня кусал соседский Коля, а ты узнала и пригрозила ему, что если он не прекратит, то ты сама его укусишь…

Мама заулыбалась и посмотрела на него с благодарностью.

Они стали говорить, перебивая друг друга, и каждый их рассказ начинался со слов: «А помнишь, как…» Они стали смеяться, сначала несколько истерично, еще не оправившись от пережитого волнения, а потом все веселее и радостнее, и вместе с этим смехом в их дом возвращался мир и покой.

— Видишь, как много есть, чего вспомнить, сказал Ваня.

— Да, очень много, — согласилась мама.

— Мы должны перевести тебя в другую школу, сказал папа. Он никогда не забывал о практической стороне дела. — Так будет лучше.

Именно поэтому Иван Волков посреди учебного года перевелся в школу, расположенную в другом районе. Он никому не рассказывал правду о, причине своего перехода и надеялся, что она никогда не откроется. Не то чтобы он стыдился своего происхождения, просто есть вещи, о которых лучше молчать.

Но, к сожалению, многие считают иначе.