Я не твоя собственность-2

2. Далия Фьюри

Я поворачиваю ручку и открываю дверь без стука. В комнате горит всего лишь одна лампа, которая отбрасывает длинную тень. Он сидит одетый в кресле у окна, со скрещены ногами, лежащими на низком стеклянном столике перед ним.

Наши глаза встречаются.

Его светятся в темноте, как у волка. У меня сердце замирает, колени ослабевают. Я закрываю дверь и прислоняюсь к ней.

— Ты не должен был похищать мою сестру. Это подло, — говорю я, наступает гнетущая тишина.

Он не двигается.

— Как бы еще я заставил тебя вернуться ко мне?

— Это не оправдывает тебя. Моя сестра не имеет никакого отношения к нам, а ты заставил ее страдать.

— Если бы все страдания в мире могли бы быть такими же безобидными, — сурово говорит он.

— Моя мать сходила с ума от беспокойства. Она пожилая женщина и не заслужила такого обращения.

— Да? А я не чувствую себя виноватым от твоих слов.

Я вздыхаю. Похоже мы будем препираться еще долго.

— Ты мог бы просто пригласить меня куда-нибудь сходить.

— Я не хотел приглашать тебя, я хотел украсть и владеть тобой. И делать все, что я захочу.

— Почему?

Он отклоняет голову на спинку кресла.

— Не знаю, почему. Просто знал, что хочу тебя, именно с того момента, когда положил на тебя глаз.

— Это не оправдание для того, что ты сделал.

— Это для тебя, поскольку именно ты пытаешься найти приемлемое оправдание для меня. Мне не нужно оправдываться. Я не жду ничьего прощения и разрешения, чтобы получить то, что хочу. Я просто беру. Я хотел тебя и получил. Теперь ты моя, пока я не скажу иначе, и пусть небо поможет нам разобраться, что происходит между нами.

— Ты говоришь так, будто я твоя собственность.

— Так и есть.

— Нет. Я человек, — отвечаю я, но в голосе не слышится ни силы, ни осуждения, я чувствую, как тянусь к чему-то грустному и потерянному в нем. Он похож на большое озеро, полное тайн. Под гладкой, спокойной поверхностью, которого скрывается слишком многое в глубокой темноте. Многое напоминает мне трупы, такие же белые, и они пугают меня. Я хочу этого мужчину так сильно, что мне становится даже больно, как только вспоминаю, что не смогу назвать его своим. Я для него — всего лишь еще одно тело, которым он пользуется в течение месяца.

Он устало закрывает глаза.

— Тебе не понравилась быть моей женщиной, рыбка?

Я сжимаю крепко губы. Боже, во мне борется столько противоречивых чувств, и я так запуталась. Ни один мужчина никогда не заставлял меня испытывать такие чувства.

— Понравилось, — правдиво отвечаю я, — но мне не понравилось то, что ты похитил мою сестру и из-за этого страдала моя мама.

— А где-то в глубине тебя ничего не подсказывало, что это я похитил твою сестру?

Холодок пробегает вверх у меня по позвоночнику, я застываю на месте. Сама идея мне кажется такой отвратительной, шокирующей, уродливой, но знакомой до боли. Мы два волка, не в состоянии ничего скрыть друг от друга, от других да, но не от нас самих. Дикость этого поступка скрыта для всех, кроме меня, и я знала об этом. Да, Господи, да, я всегда знала и чувствовала, но настолько глубоко спрятала это, тем самым оправдываясь и делая то, что мне хотелось больше всего: покориться ему.

Теперь, когда он приоткрыл эту дверь, я не хочу больше ничего обнаруживать за ней, продвигаясь вперед по своему пути. Но существуют вещи, которые мне просто необходимо узнать. У меня имеется свое собственное мнение на этот счет, но не более того. Я не хочу быть страусом, пряча голову в песок при первой же опасности, мне пора взять ситуацию под контроль. Я должна узнать правду, и если она соответствует тому, что мне кажется, и он не готов измениться, я не смогу остаться с ним. Неважно, насколько болезненно это будет для меня, но я все равно уйду. Прокашлявшись я наконец произношу:

— Ты... участвуешь в... торговле людьми?

— Нет.

Я с облегчением выдыхаю.

— Но Дейзи сказала, что в том месте были и другие девушки, они слышали их голоса.

— У них была пленка, чтобы создать реальную картину.

— Понятно. — Еще одна вещь, Далия. Еще одна — последняя вещь. — Ты так или иначе связан с детской порнографией?

Он смотрит на меня с отвращением.

— Никогда. Ни за что на свете.

Я моргаю, поскольку слезы неприкрытой радости, готовы пролиться из глаз. Я никогда не смогу быть в отношениях с мужчиной, который может измываться над детьми подобным образом. Для меня это табу, причем жесткое. Все остальное можно как-то пережить.

Я говорю более мягко.

— Я стала бы твоей, если ты попросишь меня об этом.

Он поворачивает голову.

— Это будет итак, без просьб.

— Что ты имеешь в виду? — шепотом спрашиваю я, глядя в его гипнотизирующие глаза, которые поблескивают жестким светом.

— Докажи мне, что ты принадлежишь мне... сдайся, — говорит он мягко и соблазнительно.

Мое сердце ухает.

— Как?

Его глаза похожи на тлеющие угли, в голосе — чувственная ласка.

— Я хочу, чтобы ты разделась, села передо мной нагая и расчесала свои волосы.

Я с удивлением и любопытством поглядываю на него. Определенно с любопытством.

— Зачем?

Он по-прежнему так же тихо отвечает:

— Потому что я попросил тебя.

У меня сдавливает горло, и я начинаю кашлять.

— А после того, как я расчесу волосы?

— А что ты думаешь будет?

— Мы будем трахаться?

Его глаза светятся неистовым светом и проницательностью, голос игривый, он цокает языком.

— Почему так грубо, рыбка?

Существует множество способов, как я могу это сделать — раздраженно, флиртуя, небрежно, сексуально, бесстрастно и даже неохотно, здесь я решаю, как и что. Почему нет, в конце концов? Мне нравится сама идея, что я могу раздеться и буду расчесывать волосы перед ним, наблюдая за возрастающей похотью в его глазах. Я хочу почувствовать себя красивой, нужной для него.

Зачем делать вид, что он принуждает меня к этому, если я сама отчаянно этого хочу?

Я скидываю туфли, берусь за низ своей майки и снимаю ее через голову. Тело начинает подрагивать от прохладного воздуха, касающегося кожи, футболка падает на пол. Его взгляд жадно проходится по моему телу. Холод отходит, и я чувствую знакомое тепло.

Я расстегиваю джинсы, стягиваю их вниз по ногам, снимаю носки. Резинка от носков оставила след у меня на лодыжках, но он не замечает его. Я расстегиваешь лифчик, и грудь выскакивает наружу. Неосознанно, я вздыхаю с облегчением, что освободилась от сковывающего лифчика. Кружево ласкает вниз руку, с тихим шелестом падая на пол.

Я поддеваю с боков резинку моих трусиков и тяну их вниз по ногам. Я стою перед ним голая, с прямой спиной, пальцы вжались в пушистый ковер, грудь высоко вздымается.

Он убирает ноги с журнального столика.

— Садись, — негромко приглашает он.

Я выдыхаю и подхожу к столику. Обойдя вокруг, сажусь перед ним, упираясь ладонями с обеих сторон, соединив колени вместе. Стеклянная поверхность под задницей холодная, и у меня бегут мурашки по всему телу.

Я поднимаю голову и смотрю ему в глаза.

Не говоря ни слова, он поднимается и идет в ванную комнату, затем возвращается с расческой, которую протягивает мне. Я забираю, и он садится назад в кресло. Я выбираю какую-то точку на занавесках и упираюсь в нее взглядом, медленно и ритмично проводя расческой по волосам. Как только волосы становятся прямыми, блестящими, я кладу расческу рядом с собой на столик и перевожу на него взгляд.

Его глаза завуалированы, но что-то саднящее пульсирует между нами. Он опускает взгляд к моим соскам. От его взгляда я чувствую, будто он прикасается к ним своими теплыми пальцами. Его невидимые пальцы скользят вниз по мне.

— Раздвинь ноги, — говорит он бархатным голосом.

Я раздвигаю ноги и открываю перед ним свои опухшие влажные половые губы.

— Знаешь, твоя киска… трепещет. Твоя мягкая, розовая и готовая киска трепещет для меня?

Я резко выдыхаю, стоило ему лишь протянуть руку, заскользить пальцами между моих ног. Он медленно потирает пальцем мой распухший клитор, и я начинаю задыхаться.

— Наклонись вперед, — бормочет он.

Я резко выдыхаю, догадываясь, что он хочет от меня. Он желает, чтобы я развела, как можно шире ноги и полностью уселась на стекло своей киской.

— Почему ты хочешь, чтобы я делала все эти унизительные вещи?

— Я хочу точно увериться, что у меня над тобой полный тотальный контроль. Если ты до сих пор можешь сказать «нет», значит я еще не полностью твой хозяин.

Чтобы охотиться на змею орел должен летать в подлеске. Я развожу ноги и впечатываюсь разведенными половыми губами в холодное стекло, грудь непроизвольно свешивается вперед.

Он встает с дивана и ложится под стол, точно под открытую киску.

— Теперь начинай тереть свою киску, пока не кончишь, — говорит он.

Я закрываю глаза. Какая-то часть меня хочет подчиниться, хочет совершать эти унизительные вещи, особенно пока он наблюдает. Поэтому я позволяю ему лежать подо мной, бессовестно сама, лаская свою сочащуюся киску, с капающими соками на стекло, пока не кончаю. Несмотря на то, что я испытываю оргазм, я не могу встать и уйти, это не конец. Конец будет, когда его член окажется похоронен глубоко внутри меня... я жду.

Он поднимается с пола передо мной, ни говоря ни слова, его глаза наполнены похотью и триумфом. Мои бессовестные руки сразу же хватаются за ремень его брюк, пытаясь расстегнуть. Его член так напряжен и готов, что выпрыгивает прямиком мне в руку. Он засовывает его мне в рот, и я сосу, через какое-то время слышится животный рык, и он взрывается глубоко внутри моего горла.

Я по-прежнему держу его во рту. Даже не предполагая, что он будет делать дальше. Снова отвернется и уйдет? В эту секунду мы похожи на сцену из книг мастер и его сексуальная рабыня. Он никогда так и не полюбит меня? Моя любовь так навсегда и останется безнадежной и безответной? Он совершает просто то, что хочет. Это безотчетная мысль, настолько мимолетная и такая крошечная, возможно, для кого-то такие вещи не важны, но для меня они имеют большое значение.

Он проходится пальцами по моим волосам.

Всего лишь раз.

Но этого вполне достаточно — он заботится обо мне. Может быть совсем немного, но заботится. Моя бабушка говорила обычно, что даже самый закоренелый преступник имеет в своем сердце самый крошечный кусочек доброты и заботы. Возможно…, хотя это точно невозможно, но этот мужчина ко мне имеет некую слабость в своем сердце.

Я сажусь на корточки на стеклянный стол. Пропахшая сексом, и начинаю медленно подниматься вверх, скользя грудью по его телу, пока соски не дотрагиваются до его лица, я стою теперь во весь рост, возвышаясь над ним на целую голову. Опустив руки ему на твердую грудь, тень скрывает наши лица, но мы находимся в опасной близости друг от друга, разделенные только, словно чугунной решеткой, взаимного недоверия. Его лазурные глаза пристально смотрят на меня.

Напряженные. Красивые. Куда он заглядывает, даже интересно.

Лихорадочно, я беру его лицо в ладони и прижимаю свои губы к нему. Слышится долгий, попавший в ловушку стон. Мы целуемся. Целуется? Нет, он приоткрывает рот, наши языки переплетаются, и мы крепко хватаемся друг за друга, упиваясь поцелуем. Поцелуй такой глубокий, словно мы оба кочевники в пустыне, путешествующие целые недели, чтобы найти родник ледяной воды под землей. Его поцелуй настолько сочный, из него сочится необходимая мне живительная влага.

Мы упиваемся нашим чувством к друг другу, и комната исчезает. Весь мир перестает существовать. Первородное желание пронизывает каждую клеточку моего тела. Это безумие. Это похоже на зависимость и навязчивую идею. Мы растворяемся бесповоротно и бесспорно друг в друге. Время течет, но мы ничего не замечаем. Я поднимаю голову, тяжело дыша, и смотрю ему в глаза, его зрачки расширены, задерживаю дыхание.

— Ты когда-нибудь слышала историю о Скорпионе, который попросил лягушку переправить его через реку? — спрашивает он, голос низкий и непривычный.

Я смотрю в его поблескивающие глаза. Они так блестят, как самый известный бриллиант в мире. Сказочно красивый, но совершенно холодный. Медленно, я отрицательно качаю головой и мои пряди волос щекочут обнаженные плечи.

— Лягушка ответила ему: «Нет». «Ты можешь ужалить меня, пока мы будем на полпути через реку, и я умру». Тогда Скорпион сказал: «Если я ужалю тебя, то тоже умру». Лягушка, поразмыслив над его логикой, ответила: «Хорошо. Забирайся мне на спину, и я переправлю тебя». На середине реки Скорпион ужалил лягушку. Лягушки закричала в пред смертельной агонии. «Ты глупый Скорпион, теперь мы оба умрем. Зачем ты это сделал?» А Скорпион ответил: «А чего ты ожидала от Скорпиона? Я жалю, в этом я весь».

Я чувствую, как спокойствие разливается у меня по всему телу, наверное, даже омывает мою душу. Он не догадывается, что сейчас слишком поздно, чтобы повернуть назад.

— Лягушке следовало бы научиться летать. Ей следовало бы принять бой в воздухе, где Скорпион стал бы беспомощным, — шепчу я сквозь стиснутые зубы.

Он грустно улыбается.

— Из тебя бы получился отличный босс мафии, — говорит он.

— На самом деле это идея Ольги, — отвечаю я.

— Беру свои слова обратно, по поводу босса мафии. Ты слишком честна, чтобы им быть.

— Я же тогда солгала маме.

— Я негодяй и убийца, Далия.

— Трудно дрессирующийся, знаю, — тихо отвечаю я, — но нет ничего не невозможного.

Он стоит неподвижно, напряженно, словно натянутая катапульта.

— Я не хочу переломить тебя.

— Не беспокойся. Я гибкая.

Он поднимает меня со стола, я обхватываю его ногами за талию, и несет меня к кровати. Лежа на спине, я наблюдая, как он сбрасывает с себя одежду, думая: «Ты мой. Ты еще не знаешь этого, но ты мой. Для нас это не мартышкина любовь, а красивая и чистая. Однажды он поймет, что ему кроме животного секса, нужно от меня что-то еще».

Он ложится рядом со мной.

— Ты моя, Далия. Мне принадлежит каждый дюйм тебя, — говорит он мне в плечо.

— Как ты можешь так говорить, если нам осталось меньше месяца?

— Я не отпущу тебя, рыбка.

У меня на лице появляется такая огромная улыбка, как у идиотки. Я открываю рот, чтобы ответить, но он останавливает, положив палец мне на губы.

— Молчи, — говорит он, его глаза наполнены отчаянием, мне становится страшно. Что скрывает этот мужчина? Почему он так страдает?

Я молча смотрю на него. Он ничего не говорит, и в результате я засыпаю в узком кругу его теплых рук.