Я все время слышу приглушенные голоса, но я не могу им ответить, потому что сплю или не сплю, не могу понять. Потом мне кажется, что мне говорят почти на ухо. Я почти играюче и без всякого контроля вхожу в свои воспоминания или сны, то мне кажется, что окружена огненными шарами, то я снова ребенок и гуляю по лугу.
Иногда чувствую, как тело перемещается на кровати.
Периодически опять слышу голоса людей, которых люблю. Я понимаю все, что они говорят, и я хочу ответить, ох, я так сильно хочу им ответить, но я похожа на безголосое дерево, одеревеневшая и заиндевевшая, потому что самостоятельно не в состоянии пошевелить своими конечностями.
Я знаю, что сегодня великий день.
Зейн будет давать концерт с Андре Рейе. Я так горжусь им. Несмотря ни на что, я не могу пропустить такое зрелище. Я изо всех сил пытаюсь открыть веки и мне удается приоткрыть глаза. Свет настолько яркий, что вызывает такую резь в глазах, болью отдаваясь у меня в мозгу, слепя, что я тут же их закрываю. Я слышу какое-то движение, шуршание занавесок, я снова с большим усилием пытаюсь открыть глаза на этот раз полностью. В полумраке комнаты я смутно вижу очертание фигуры, которая приближается ко мне.
— О, моя дорогая, моя дорогая девочка, ты очнулась! — говорит размытое очертание чуть ли не плача.
Ольга. Этот голос принадлежит Ольге.
— Удивительно. Ты проснулась сегодня. Я чувствовала, что ты проснешься. Сегодня Зейн играет на концерте. Он уже находится в концертном зале. Я позвоню ему. Он так будет счастлив. Это чудо.
Я медленно отвожу глаза в сторону, а потом опять возвращаю к ней, она хмурится.
— Ты не хочешь, чтобы я звонила Зейну?
Я пытаюсь подвигать бровями и мигаю.
Некоторое время она молча смотрит на меня, потом вдруг говорит:
— Ты тоже хочешь пойти на концерт, ты хочешь его удивить?
У меня в глазах собираются слезы, стекающие вниз по вискам. Я опять двигаю бровями и снова моргаю.
Она начинает плакать.
— Ты на самом деле научилась летать, не так ли? — задыхаясь спрашивает она. — Ладно, я позвоню Ною и Стелле. Они знают, что нужно сделать. Стелла тебя красиво принарядит, а Ной транспортирует в Альберт-Холл. Не волнуйся, мы доставим тебя туда.
Я приподнимаю брови. Кажется, мне удалось более легко это движение, выполнить его оказалось намного легче, чем первоначальное. В этот момент я чувствую, как меня опять накрывает сон, но я почему-то полностью уверена, что они смогут разбудить меня к началу концерта.
Стелла просто орет мне на ухо, и я просыпаюсь. Уже без труда открываю глаза, в комнате царит полумрак, открываю рот и вылетает единственное слово:
— Кебаб, — звук пронзительный и странный, даже для моих ушей.
— О, ты такая идиотка, знаешь ли? — восклицает она, с улюлюканьем и смехом. Она обнимает мое лицо руками и целует меня в губы.
— Я люблю тебя, Далия. Я люблю тебя, — нараспев произносит она.
Я улыбаюсь ей.
— Я позвонила Молли, — говорит она, — она вот-вот привезет тебе одежду. На два размера меньше. Боюсь, что ты превратилась в одну из тех тощих сук, — весело щебечет она.
— Я... не... хочу... одевать... брю... ки, — тихо, почти шепотом говорю я.
— Согласна, на концерте будет выглядеть не очень, — ухмыляется она.
Ольга приносит подушки и подкладывает их мне под голову, я оказываюсь в полу лежачем положении. Медленно по крупицам, я начинаю произносить слова, которые выходят из моего хриплого, давно не практиковавшегося рта. Стелла звонит маме и Дейзи, они обе рыдают от счастья. Дейзи заявляет, что это чудо, но я знаю, что это совсем другое — любовь. Большая и сильная любовь Зейна протянула руку и прикоснулась ко мне, пока я все время находилась в том, белом мире. Я всегда его ждала. Всегда.
После разговора с мамой и сестрой, я в оцепенении наблюдаю за Стеллой, делающей мне маникюр и педикюр, теперь ногти покрашены в перламутрово-розовый цвет.
— Марк, — говорю я.
И ее глаза тут же загораются.
— Ах, Далия. Мне кажется я в него влюбилась.
Я улыбаюсь от счастья.
— Правда?
— Да. Он такой замечательный, — восклицает она.
— Я так рада за тебя, — говорю я.
В этот момент прибывает Молли с платьем.
— Я расскажу тебе все завтра, — обещает Стелла.
— Хорошо.
Платье очень красивое: бархатное, с высоким воротником, темно-зеленое, длинное. Они обе помогают мне одеться, потом Ной нежно, словно я что-то очень дорогое и хрупкое, поднимает меня с кровати, сажая в инвалидное кресло, которое по-видимому Зейн заказал почти год назад.
Я смотрю на всех них с любовью и благодарностью.
— Я так вас всех люблю, — шепчу я.
Со своего места в ложе я наблюдаю, как музыканты выходят на сцену и занимают свои места. Сердце оголтело стучит в ожидании пианиста. Наконец, он появляется. О! Вау! Насколько он красив: в черном фраке, белой рубашке с бабочкой.
Это мой мужчина.
Я так его люблю, что все мое тело начинает дрожать. Он поворачивается к залу и натянуто улыбается, публика продолжает рукоплескать.
Затем, словно против воли, его глаза, как бы мимолетом проходятся по моей ложе. Он отводит взгляд, потом возвращает, мы смотрим друг на друга, и весь рукоплескающий зал отходит на второй план — только наши глаза, встретившиеся друг с другом. Он качает головой, будто не верит себе.
Я улыбаюсь ему.
Зейн открывает рот, желая что-то сказать, с недоверием поднимает вверх руку. Он переводит взгляд на Ноя, видно Ной кивает ему в ответ, потом опять возвращает на меня свой взгляд. Какой-то музыкант дотрагивается до его руки, он не понимающим взглядом смотрит на мужчину. Он что-то отвечает ему и тут же поворачивается ко мне, словно боится, что я мираж и могу исчезнуть в один миг. На его лице отображается радость и любовь, он делает шаг вперед, словно собирается пойти ко мне, но я слегка качаю головой. Он останавливается.
«Сыграй для меня, Александр Маленков», — шепчу я одними губами, улыбаясь ему.
Он медленно кивает и садится за сверкающий рояль, поднимая на меня глаза и не на минуту не отрывает. Андре Рейе выходит на сцену, его встречают овации.
К моему удивлению он начинает рассказывать обо мне!
Он говорит о женщине, которая тайно сделала ксерокс нот своего парня-музыканта. Он смешно рассказывает, упоминая массажистку.
— Это сказка о великой любви, о храброй женщине, которая своей жизнью пыталась спасти музыканта, впав от несчастного случая на целый год в кому. Врачи думали, что она не сможет вернуться к нормальной жизни, но вопреки всему — сегодня она здесь с нами. Пожалуйста, давайте поприветствуем Далию Фьюри.
Он поднимает правую руку и указывает на мою ложу. Все поворачивают головы, с любопытством рассматривая меня, встают и хлопают.
Я краснею, краска заливает мне шею и лицо. Откуда, черт побери, Андре Рейе узнал, что я буду сегодня здесь? С замешательством и смущением, я перевожу взгляд на Зейна. Он улыбается, его сердце переполняется гордостью. Я поворачиваю голову и смотрю на Ноя, и вдруг мне становится все ясно. О, Ной. Молчаливый, сильный и верный до мозга и костей Ной, это он обо всем сообщил Андре Рейе.
— А сейчас... впервые ... дебютное выступление, дамы и господа, Александр Маленков, —
зал взрывается аплодисментами.
Произведение Зейна настолько красиво, не передать словами, но мне оно очень знакомо, я уже слышала его тысячу раз. Я изо всех сил на середине концерта борюсь со сном, и на самом деле засыпаю. Я даже не понимаю, как оказываюсь дома.
Я просыпаюсь, еще сонная и вижу Зейна, сидящего рядом со мной на нашей кровати.
— Ты проснулась, — говорит он так, словно я до этого не проспала целый год. У меня такое чувство, будто все произошло только вчера — я взяла его ноты, отсерокопировала и отправилась к Эллиоту, разве нет? Остальное помню совсем нечетко. Я вспоминаю, как бегу, быстро, чуть ли не падая, а потом взрыв. Огненный шар, который поднял меня в воздух и заставил лететь... чернота. Я напрягаюсь, пытаясь вспомнить.
— Что? — спрашивает он.
— Кто-то пытался тебя убить, — шепчу я.
Он кивает.
— Кто?
— Теперь это не важно, все уже давно в прошлом. О чем я действительно жалею, так это о том, что случилось с тобой, потому что бомба предназначалась мне, и от этого становится еще тяжелее.
— Нет, все не так плохо. Но мне необходимо узнать — кто это был?
Он вздыхает.
— Ленни.
— О, мой Бог. Я никогда не доверяла ему. А вдруг он попытается предпринять что-то снова? — обеспокоенно спрашиваю я.
Он смотрит на меня, и я вижу в его глазах жесткость.
— Больше он никогда не сможет обидеть не тебя, никого-то еще. Я отошел от дел. Ты все, что мне нужно. Благодаря твоей изобретательности и храбрости, сейчас — я музыкант.
— Сегодня ты просто был великолепен, — шепчу я. — Я всегда знала, что ты великолепный пианист.
Он отрицательно качает головой.
— Нет, это ты великолепна.
— Мне жаль, что я не дослушала твой концерт до конца.
— О, детка, не думай об этом. Я люблю тебя.
— Я знаю, — отвечаю я ему с улыбкой.
Он с восхищением дотрагивается до моего лица.
— Знаешь?
Я улыбаюсь ему в ответ.
— Да. Я слышала, как ты разговаривал со мной, пока я спала.
— Отлично, тогда ты точно слышала, насколько никчемна моя жизнь без тебя и как сильно я скучал по тебе?
— Может слышала, а может и нет. Но если ты все повторишь, я не буду против.
— Я хочу показать тебе, как сильно я скучал, но все еще боюсь прикоснуться.
— Почему?
— Что если ты опять заснешь на середине действия? Я никогда не смогу оправиться от такой обиды.
Я смеюсь в ответ.
— О, Зейн. Мне так повезло с тобой.
Он вздыхает.
— Мы будем заниматься сексом сегодня?
— Мы будем бесконечно заниматься любовью, поскольку я собираюсь исследовать и вернуть контроль над каждым сантиметром твоего тела, но только не сегодня. Сначала пусть тебя завтра осмотрит врач.
— Тогда чем мы займемся сегодня ночью? Мне кажется, я уже не захочу спать.
Он ухмыляется, как мальчишка, выглядя при этом таким красивым и неотразимым.
— У меня много всего накопилось, чтобы показать и рассказать. Ты пропустила целый год.
— Да, и что же я пропустила?
Он достает из кармана свой телефон.
— Ну, думаю стоит начаться с того, как однажды ночью, пока ты спала, лиса со своим потомством пришла к тебе в гости. Давай, я тебе все покажу.
Я наблюдаю как он скролит все видео, которые специально сделал для меня, и точно знаю, что у нас все будет хорошо.