Я просто тебя люблю (СИ)

Глава вторая

Глава вторая

Замужних женщин надо награждать медалью «За победу», женатых мужчин — «За мужество», а холостых — «За оборону»

(Из наблюдений старого холостяка)

Отражение двух свечей рождало иллюзию коридора — длинного-длинного, уходящего в никуда. Смутно белел балдахин кровати, в зеркале кажущийся призраком. И сама Арха как приведение — светлая ночная рубашка, да жёлтые глаза, а всё остальное размыл полумрак и чуть дрожащее свечное пламя. Это завораживало.

Ведунья вздохнула, отложила щётку, с трудом отводя взгляд от собственного отражения. Глянула на часы, убедившись, что она в очередной раз перед зеркалом больше получаса проторчала, успев волосы до потрескивающих искорок расчесать. С ней в последнее время такое частенько случалось: сидела, уставившись в одну точку, прислушиваясь к тишине особняка. На самом-то деле ждала цокота копыт внизу, тарахтения колёс по брусчатке подъездной дорожки, хлопка двери, шагов в коридоре.

Не дождалась. В который раз? На дворе глухая ночь, в кровать давно пора.

Арха открыла маленькую шкатулку — не шкатулку даже, а жестянку из-под печенья, украшенную исцарапанной полустёршейся картинкой диатезно-радостной бесочки. Рядом с тяжёлым серебряным ларцом с виньеткой жемчужин, в которой шпильки с гребнями хранились, коробка выглядела странно.

Но ещё страннее смотрелся кристалл, лежащий в гнезде из лоскута бархата — тускло поблёскивающая неровная стекляшка с округлыми, будто оплывшими гранями, как у осколка винной бутылки, выброшенного на речной берег.

Ведунья замерла, держа пальцы над кристаллом близко, но всё же не дотрагиваясь до него — ничего. Стекляшка — она стекляшка и есть. Ещё разок вздохнула, закрыв крышку, затушила свечи. Постель, взбитая до облачной пышности и предусмотрительно служанкой согретая, не радовала. Но спать надо. И не только для отдыха. Надежда на то, что Мать всё-таки отзовётся, до сих пор ещё не скончалась. Может быть, сегодня повезёт…

Влажно-стылый воздух пах прелой листвой и дровяным дымом. Над голыми ветками корявых, покрытых лишайником старых яблонь висело низкое небо с грязными тряпками облаков — неподвижное, будто замершее в движении. Короткий рваный порыв ветра дунул в лицо, запорошив глаза мелким мусором и тут же пропал. Где-то надсадно орала невидимая галка.

— Что, девонька, небось подумала, что на кладбище снова очутилась? — раздался за спиной голос. Совершенно незнакомый и одновременно до боли узнаваемый: не старый и не молодой, не высокий, и не низкий — шёпот всех женщин, девушек, старух и младенцев, живших давным-давно и ещё не родившихся вместе сплетённый. Вот только доброты в нём и на медяк бы не набралось, лишь злая язвительность. — Гложет тебя, видать, совесть-то, сосёт. А я уж было подумала, от неё и вовсе ничего не осталась. Ошибалась. Ну что ж, и этому порадоваться, пожалуй, стоит.

Арха не стала оборачиваться. Просто опустилась на колени, ткнувшись лбом в сложенные на земле ладони. Пальцы в прелую, склизкую и холодную листву почти полностью ушли.

— Вот и правильно, — похвалила богиня, обходя ведунью, перед ней становясь. Арха её не видела, только слышала, как подол шуршит. Неприятный звук, ползущую змею заставляющий вспомнить. — Так и нужно приветствовать. А то ишь ты, взяли волю со мной как с соседкой лясы точить.

— Чем я прогневала тебя, Мать? — едва слышно пролепетала лекарка.

И ведь ни на йоту не претворялась. Страх такой накатил, что пальцы на ногах поджались, а в позвоночник будто ледяной кол всадили.

— Прогневала? Ты? Меня? — сухой короткий смешок точно старухе принадлежал — седой скрюченной ведьме. — Да что ты, девонька! Мне ль на очередное предательство гневаться? Привыкла уж за столько-то эпох! Меня дети родные живьём похоронили, так что ждать от приблуды шаверской? Бабку свою ни за что продала, чего уж про прародительницу говорить?

— Я не предавала… — только и смогла выдавить.

Язык одеревенел, не желал ворочаться. И во рту мерзко стало, будто бедную монету сосала.

— Ах ты паршивка! Думаешь, если на коленях ко мне приползёшь, то я в любое вранье поверю? — пальцы — жёсткие, будто вовсе неживые — впились в подбородок, заставляя задрать голову, смотреть в лицо, закрытое плотным чёрным покрывалом. — Или рассчитываешь: чуйка у меня совсем пропала? Не настолько я ослабела, чтобы пирожка в твоей печке не углядеть! Чей подарочек? Уж точно не мой! А ну отвечай, чего тебе Тьма посулила за то, чтоб твой рогатый тебя обрюхатил?

Ладонь, Арху удерживающая, сжалась так, что щёки по зубам размазались. Тут не до внятных ответов — не взвыть бы. Да и что отвечать на такое?

— Ишь ты! Матерью Свершителя захотелось стать! Да только знаешь, что я тебе скажу? — головное покрывало, обрисовывающее только нос, оказалось близко-близко. Чужое горячее дыхание, яблоками пахнущее, коснулось лица. — Пророчество штука такая, его вывернуть, что носок. Вы кусков натаскали, сложили, как мозаику и радуетесь: получилось! Но неизвестно ещё, в чью сторону тот Свершитель чашу-то наклонит — ко Тьме или к Свету. А, может, ещё и Равновесию выигрыш достанется. Учитывали бы это, мухлёвшицы! И уж поверь, все силы, что мне детки любимые оставили, приложу, а вам с того прибытку не видать!

— Я не понимаю… — смогла-таки промычать Арха.

Наверное, молчать бы стоило. Тем более что так, как Мать сейчас, её и Тьма не пугала. Даже, пожалуй, в храме шаверов ведунья себя посмелее чувствовала. По крайней мере, тогда желание белье обмочить настолько острым не было.

— Не понимает она! — фыркнула Богиня и отбросила лекарку с такой силой, что она на бок завалилась. — Тварь лживая! Или скажешь, что не брюхата?

— Я не…

— Молчи! Я слова пока не давала! Или закон забыла? Тот, кто жизни другим дарит, сам продолжения не имеет! Равновесие всегда и во всём! Так чей подарочек у тебя в пузе? Может, к Свету на поклон пошла? Впрочем, это мне без разницы. Убирайся к своей госпоже, а меня призывать больше не смей. Помощи тоже не жди! И вот тебе мой подарок напоследок: тот, кто Свершителю вашему дороже жизни станет, к твоей хозяйке и отправиться! Вот тогда и ты, и щенки твои слезами умоетесь.

— Да за что?..

— За что? Ты ещё спрашивать смеешь? — Мать повернулась к лекарке так резко, что подол чёрного платья вздулся колоколом. А под ним ничего — пустота. Только листья взметнулись, словно от порыва ветра. — Равновесие, дитятко! Оно всегда соблюдаться должно. Ты меня по сердцу как ножом резанула. Ну, так пусть и у тебя болит. Мучайся теперь. А как думала? Мол, ласковый телятя от двух маток сразу сосать может? Так ведь я не дойная корова. Прочь пошла!

Мокрый ветер хлестнул по лицу пощёчиной, выжимая слёзы из глаз. Пахнуло горьким, мёртвым. Листья закружились, зашелестели, зашептали угрожающе, вырастая ураганом. Ведунья падала, проваливалась в пустоту, у которой границ не было.

А галка продолжала орать — надсадно, монотонно, будто секунды отсчитывая.

***

Неожиданно по-весеннему радостное солнце купалось в графине с водой, отчего по накрахмаленной до картонной жёсткости скатерти плясали радужные блики. Вот только Арху они не радовали совершенно. Воспалённые от недосыпа глаза слезились, слишком яркий свет колол иголочками. Но отвести взгляд и в голову не приходило. Лекарка будто заворожённая таращилась на блескучий графин.

— Нож, — негромко напомнил Дан.

— Что?

— Говорю, что не стоит размазывать масло пальцем. Для этого нож есть.

Хаш-эд сидел, откинувшись на спинку стула, кофеёк прихлёбывал. Сложенная салфетка рядом с полупустой тарелкой лежала — завтракать лорд Харрат уже закончил, а теперь пристально так за невестой наблюдал. Интересно, давно ли?

Арха опустила голову, послушно нож взяла. И заметила своё отражение в серебряном квадратном кофейнике — размытое, нечёткое, но всё равно различимое. Светлое платье под горлышко, прилизанная строгая причёска, спина прямая, будто палку проглотила. Впрочем, в жёстком, как доспех корсете особо и не ссутулишься.

Желание швырнуть этот проклятый нож, и лучше всего в сверкающий графин, вспыхнуло костром. Пришлось, сцепив зубы, положить его на стол — аккуратно, чтоб не приведи Тьма, не звякнул.

— У тебя что-то случилось? — поинтересовался Дан.

Лекарка глянула на хаш-эда и поспешно глаза опустила. В этот момент она демона почти ненавидела. За его вечную бесстрастность, за безупречность. За бархатный костюм, кружевные манжеты и бриллиант на пальце ненавидела тоже.

В смысле, почти ненавидела.

— Нет, у меня всё в порядке. Просто немного голова болит.

Ответила как надо, как учили. Вот только голосок подвёл, дрогнул истеричной ноткой. Его лордство это, конечно, заметил. Небрежным жестом велел слугам, наизготовку, как статуи стоящим, удалиться. Подождал, пока двери за ними закроются.

— Так в чём дело, котёнок?

Ну да, отвертишься от него! Если уж упёрся, так клещами вытянет.

— Ты сегодня опять поздно будешь? — спросила Арха, деликатно воды из бокала пригубив.

Идеально чистого бокала, словно его специально перед завтраком полировали. Только два пятнышка — следы от её собственных пальцев. Которые тут же захотелось стереть салфеткой. Желание было почти таким же горячим, как и ножами швыряться.

— Скорее всего, — бесстрастно ответил лорд Харрат. — А почему ты спрашиваешь? Разве на сегодняшний вечер мы что-то планировали?

— Мы планировали… — смешок вышел почти истеричным. — Нет, мы ничего не планировали. Наверно мне просто надоело сидеть по ночам у окна, тебя выглядывать.

— А зачем ты сидишь? Много раз тебе говорил: ложись спать. Меня дожидаться нет ни смысла, ни необходимости. Ты прекрасно знаешь, где, с кем и зачем я провожу вечера.

— Я не знаю, — спокойно положить салфетку всё же не получилось — швырнула, угодив в тарелку с ненавистной кашей, выглядящей как сопли тролля. — Ты сказал, что вы с Адашем заседаете, заговоры плетёте. Проверить, так ли это, возможности у меня нет.

— В очередной раз спрашиваю: в чём дело? — температура тона хаш-эда разом упала на пару десятков градусов. — Котёнок, из-за меня сегодня отложили заседание имперского секретариата. Только ради того, чтобы я мог с тобой спокойно позавтракать. Но ты недовольна.

— Странно, правда? И чего это мне недовольной быть? — прошипела лекарка. — Наверное, стоит благодарственную молитву Тьме вознести за то, что из-за меня отложили проклятое заседание драного секретариата! Тебе в ножки не поклониться? Или сразу башмаки облобызать?

— По всей видимости, ты себя просто неважно чувствуешь, — Дан поставил чашку. Встал, даже стулом не скрипнув. — Думаю, что сегодняшний день тебе следует провести в постели. В твоём положении…

— Да провались оно, это положение! — Арха тоже вскочила — ножки её кресла проскрежетали по полу, наверняка оставляя на зеркальном паркете уродливые царапины. — Лучше бы этого всего вообще не было!

— Арха! — теперь голос демона звучал предупреждающе. — Не наговори того, о чём жалеть станешь.

— Я стану жалеть? — а вот не расхохотаться истерично всё-таки получилось. Правда, пришлось щеку до крови прикусить. — Если б ты только знал, как я жалею! Обо всём! А больше всего о том, что мы вообще сюда вернулись! Зачем мне это, а?

Лекарка развела руками, будто приглашая полюбоваться ткаными шпалерами огромной, как бальная зала, столовой, в которой были только они. Да ещё солнце, равнодушно заливающее светящимися лужами медовый паркет.

— Я всё понимаю, тебе сложно и непривычно. Новое всегда пугает. Кроме того, твоё положение только усугубляет ситуацию. Но нужно просто потерпеть.

— Терпеть? И сколько ты мне терпеть прикажешь?

— Наверное, столько же, сколько и мне, — глаза демона сощурились в две полыхнувшие алым бойницы. — Чего тебе не хватает?

— Мне тебя не хватает!

— Тьма возьми, Арха! Поэтому я сейчас и здесь!

— Отложив заседание своего драгоценного совета? Или канцелярии?

Когда он этого хотел, двигался демон очень быстро. Только что по другую сторону стола стоял, а теперь рядом совсем, нависает, как скала, глазищами сверкает.

— Моему терпению тоже есть придел, — прошипел сквозь зубы. — Даже хаш-эдская выдержка небезгранична. Не стоит её испытывать на прочность.

— Я её испытываю?!

Вот интересно, почему так получается: если Харрат начинал почти шептать, Арха голос повышала? Наверное, со стороны это странно слышалось — орёт себе в одиночестве.

— А ты поставь себя на моё место. Работаю столько, сколько ни одному крестьянину не снилось. Сплю по четыре часа в сутки. И домой прихожу лишь затем, чтобы очередной скандал получить.

— Так не работай!

— И что ты мне предлагаешь делать? — зрачки у демона превратились в две щёлки — узкие, как волоски. Лекарка глянула — кулаки сжаты до побелевших костяшек. — Помниться, я тебе обещал сделать мир, в котором ты со своими…, - Дан споткнулся, словно хотел одно выпалить, да в последний момент решил всё-таки другое сказать, — …принципами могла жить спокойно. Я этим и занимаюсь. Миры из постели женщины не меняют. Для этого надо на самый верх влезть. И, поверь, дело это не простое.

— Ну и меняй! Я-то тут при чём?!

Арха и сама кулаки сжала так, что ногти в ладонь впились.

— При том, что ты моя! — совсем уж на едва слышимый шёпот перешёл демон. — И ты должна быть со мной. Хотя, возможно, и в твоих словах правда есть, — лорд Харрат отошёл — обычно, как все нормальные существа ходят. Отвернулся к окну. — Подумай, нужно ли тебе это всё. Пока время есть, подумай. У высшей аристократии разводы не приветствуются. А теперь прошу простить, меня уже ждут в имперском секретариате. К счастью, в канцелярии сегодня ничего не запланировано. Удачного дня, леди Нашкас.

Дан коротко поклонился и вышел, бесшумно за собой дверь прикрыв.

Арха ничего не сказала. Стояла, грызя щеку — только бы не разреветься при нём. У высшей аристократии публичное проявление чувств, а тем более слабости, приветствовались ещё меньше, чем разводы. Это многочисленные наставники, лордом Харратом нанятые, уже успели вдолбить.

***

Темно-серый суконный сюртук того нелепого покроя, который неведомо по какой причине предпочитали секретари и успешные клерки носить, Тхия не шёл совершенно. Да и не смахивал метр Сарреш ни на секретаря, ни на клерка. Сколько не кланяйся, сколько предупредительно двери кареты не открывай перед «хозяином», а на лбу всё равно большими рунами написано: «Лорд!». И ни какой-нибудь избалованный-столичный, а грозный да гордый — северный.

Но кому до этого дело есть, если хотя бы видимость приличий соблюдена? Никто на личного секретаря лорда Харрата и не посмотрит лишний раз. А уж узнавать в нём опального лорда Сарреша и бывшего ректора лучшего университета империи и вовсе невежливо.

Дана такое положение дел бесило.

Впрочем, в данный момент его всё бесило.

— С тобой Ирраш хотел переговорить. Срочно, — занавесившись рыжими волосами и усиленно делая вид, что записи в папке перебирает, пробормотал Тхия.

— Что там ещё? — недовольно отозвался хаш-эд, косясь на арифеда. — Хотя о чём это я? Спорим, что ничего хорошего?

— Даже и не собираюсь спорить, — хмыкнул «секретарь». — У меня жалование маленькое.

Кабинет лорда Харрата по обывательским меркам роскошью не отличался: размером примерно с кровать самого Дана, одно узенькое окно, стол да кресло, посетителям предназначенное. Но тем, кто в иерархических тонкостях разбирался, это помещение о многом сказать могло. Потому что к нему примыкала пусть крошечная, но собственная приёмная да комната отдыха, на чулан смахивающая. А ещё кабинет этот располагался аж на пятом этаже и был защищён не хуже, чем казна короны. Может, даже и лучше. Потому что казну от прослушивания никто не экранировал.

Ирраш, манерами по своему обыкновению пренебрёгший, а попросту наплевавший на них, дожидался хозяина апартаментов в его собственном кресле. Да ещё и не постеснялся ноги в ботфортах, до колен грязью забрызганных, на стол положить. Правда, на самый край. Что не мешало ему концом нагайки присохшую глину раздражённо отколупывать, роняя ошмётки на бумаги.

Шай, беззаботно ногами болтающий, на подоконнике пристроился. Блондин был весел и откровенно пьян. Под наполовину расстёгнутым камзолом белела рубаха со следами помады на воротничке. Точнее, двух помад разных оттенков. Но это красавца, кажется, нисколько не смущало.

И только Адин, занявший кресло для посетителей, выглядел безукоризненно аккуратно. И спокойно.

— Доброе утро! — радостно поприветствовал вошедших Шай. — А вам тут уже места нет! Дан, посмотри на себя: ты же убого живёшь! Не мог выпросить у Адаша что-нибудь приличней этой конуры? Да у леди Нейхрес сортир больше будет.

— Он ещё или уже? — поинтересовался у Адина хаш-эд, плечом к шкафу с бумагами прислоняясь.

Не сделай он этого, Тхия даже войти бы не сумел. Места в кабинете действительно не осталось.

— Вроде бы, ещё, — невозмутимо ответил ивтор. — Помнится, вчера вечером он леди Нейхрес отправился с днём рождения поздравлять.

— И поздравил, прошу заметить, — поиграл бровями блондин. — И её и её сестру. Хотя у малышки именины только через месяц будут. Но я, так сказать, авансом. Потом ещё раз поздравлю. Что мне, жалко, что ли?

— И? — спросил Дан, косясь на перемазанный воротник ивтора.

Кстати, камзол у красавчика не просто расстёгнут был — на одежде пуговиц, с мясом выдранных, не хватало. Видимо, поздравление действительно вышло бурным.

— И ни-че-го! — развёл руками Шай, едва с подоконника не свалившись. — Фрейлин к императрице по-прежнему не пускают. Говорят, больна твоя матушка, Дан. По такому случаю в покои вхожи только личные горничные и её наперсница. Но даже не пытайся меня уговаривать! Ты эту каргу видел? У неё, конечно, тоже день рождение скоро. Но, кажется, трёхсотое. Я, понятно, душой за наше дело болею, но телом страдать не готов. И…

— Заткнись, — бросил хаш-эд. Блондин не только послушно рот закрыл, но ещё и ладонью его зажал. — Просто какое-то мировое поветрие во дворце, все болеют: дядя, императрица, Адаша.

— Ну, тогда моя новость тебя должна порадовать, — хмыкнул Ирраш. — Сестрица твоя, в полном здравии, в данный момент направляется в северные провинции. Без кареты и багажа, в сопровождении только двоих охранников. Сам с ней на постоялом дворе едва не нос к носу столкнулся.

— Я смотрю, нынче пути через Тьму актуальность потеряли, — заметил Адин.

Мог бы и не делать глубокомысленную мину. Без неё понятно: коли хочешь сохранить своё путешествие в полной тайне, то двигайся своим ходом. И то ведь гарантий нет, что не доведётся с кем-нибудь нос к носу столкнуться.

— Она тебя видела? — поинтересовался Дан.

Шавер только молча глянул исподлобья. Правда, взгляд у него вышел весьма красноречивый.

— Тхия, передай своим, чтоб тихо сидели, — распорядился хаш-эд. — Пока не выясним, что этой стерве на севере понадобилось, ничего не предпринимаем.

— Так лорды марок уже выступили…

— Значит, останови! — рыкнул Харрат. — Пусть хоть в землю закапываются! Тьма, как же всё не вовремя-то. Адашу сообщили?

— Нет пока. Он…

— Неважно. Значит, вечером обсудим.

— Дан, увёз бы ты куда-нибудь Арху, — подал голос Адин. — Ю с детьми спрятать легче, их и в столице никто не достанет. Ллил у Ирраша ничего не грозит, а…

— Я твою мысль понял, можешь не развивать. Только если я сейчас заикнусь об отъезде… — Харрат запустил пятерню в шевелюру, но договаривать не стал.

— Опять поругались? — скроив плаксивую мину, сочувственно протянул Шай. — Ладно-ладно, нечего на меня так смотреть. Уже и просто спросить нельзя? Я ж так, поинтересоваться.

— Ирраш, бери эту пьяную рожу и делай что угодно, но через час она мне нужна трезвая и вменяемая.

— Только рожа? — удивился блондин. — Всё остальное не требуется? А, между прочим, кое-кто считает, что у меня и задница ничего. Вы просто не ценители!

— Вменяемости не обещаю, — буркнул шавер, из-за стола выбираясь, — её там сроду не было. Но протрезвить — протрезвлю.

— Дан, вот ты как хочешь, а намечается грандиозная заваруха, — Тхия посторонился, пропуская Ирраша, волочащего за шиворот не слишком успешно отбивающегося Шая. — Как бы нам не опоздать.

— Не каркай, каркун, — лорд Харрат уселся в освободившееся кресло. — И это мы вечером у Адаша обсудим. А сейчас давайте немножко поработаем на благо императора, а не против него. Ну так, для разнообразия. Что там с советом? Ты документы подготовил?

Рыжий, подавая Дану папку, на Адина вопросительно покосился. Тот в ответ лишь головой покачал, мол, не дави. Арифед едва заметно скривился — ему фатализм ивтора не нравился категорически и позиции: «Пусть идёт, как идёт, а там посмотрим, куда вырулит» — он не принимал. Но совету последовал. Нравится или не нравится, а на хаш-эда сейчас и впрямь давить не стоило. И без того как пружина свёрнутая: только тронь и начнёт головы сносить. Лучше уж не провоцировать.

***

Храм Изначальной Тьмы подавлял. Наверное, именно эту цель архитекторы и преследовали, его проектируя. Но Архе он всё равно не нравился. Огромная коробка, казалось, готова была на каждого вошедшего потолок уронить. Вроде бы и высоко он. Полированный базальт отражает такой же чернильный гладкий пол и гигантские колонны, смахивающие на пальмы. А мерещится, что каменные плиты над макушкой висят.

Да и темно, не смотря на то, что храм насквозь крест-накрест коридорами-тоннелями прорезан. А масляные светильники на длинных — в рост лекарки — ножках не разгоняют полумрак, делают его только гуще, плотнее. И традиционный образ богини — неровная дыра, пробитая всё в той же базальтовой плите и задрапированная чёрным, вечно колышущимся муаром, просто жуть нагонял.

Ну а меньше всего ведунье нравились местные служители. Все как на подбор пузатые, плешивые, с сальными глазками. Салились они не на симпатичных прихожанок, а только при виде развязанных кошельков.

— Чем я могу помочь леди? — подлетел лысый колобок, не успела Арха из кареты выйти. — Желаете жертву Великой Тьме принести? Ежели о делах любовных молить станете, то советую сердце ягнёнка. Для богатство хорошо печень идёт, а против врагов мозги.

— Просто мясная лавка, — буркнула лекарка, машинально опираясь на руку, капитаном тахарской стражи поданную.

— Ну что вы, гораздо лучше! — упомянутым ягнёнком заблеял служка — смеялся, наверное, так. — Всё чисто, никакой вам крови и неудобств. Органы для жертвоприношения специально подготовлены: омыты и ароматическими маслами растёрты. Госпоже останется только рядом постоять и пожелания свои высказать. Но если есть нужда, то можем и живого барашка заколоть. Правда, это будет стоить чуть дороже.

— Не стоит, — скривилась ведунья.

Нет, против баранины она ничего не имела. Но исключительно в виде котлет. А вот любоваться, как ягнёнка на алтаре разделывают, не желала. Хотя, наверное, и такой вариант стоило бы рассмотреть.

— Так что леди будет угодно? — не отставал плешивый.

— Ничего, — отрезала Арха. — Леди переводчики не нужны.

И пошла вперёд, зная, что охрана и без её усилий от приставал отделается.

Днём народу в храме немного было. Никакого строгого канона поклонения Тьме не существовало. Но так традиционно сложилось, что к её милости взывали после захода солнца. Немногочисленные молящиеся терялись между ровными рядами колон, почти невидимые и неслышимые. Акустика храма гасила и голоса и звуки шагов, превращая их в невнятный и очень тихий шёпот, который, казалось, со всех сторон доносится.

Жутковато, честно говоря.

— Ты только посмотри на себя! — женщина, с ног до головы закутанная в чёрное, с закрытым покрывалом лицом, просто возникла рядом из ниоткуда — не было её и вот она уже есть. — Ну, просто вправду — леди урождённая. И ни кареты её не смущают, ни охрана — смотреть приятно. Да что ты шарахаешься? — бледная рука, вынырнувшая из-под покрывала, сграбастала Арху под локоть совсем с неженской силой. — И на колени бухаться не надо. Я тут инкогнито. Сама же сказала: тебе переводчики не нужны. Вот и давай поболтаем по дружески. Ну что ты таращишься? Это действительно я. Личико показать?

Богиня отбуксировала онемевшую Арху под тень колонны — та только и смогла, что махнуть охране, приказывая на месте оставаться.

— Глянь, какие жесты освоила! — фыркнула Тьма. — И где там наша заморённая шаверочка? Но в одном ты, безусловно, права: служители никуда не годятся. Пора, пора устроить явление во плоти. А то распоясались! Видела бы, какие тут раньше мальчики прислуживали! Что там гвардейцы! Цыплята они перед старыми жрецами. А эти только мясо палить могут. Знаешь, как горелое мясо воняет? Ужас! Ну, чего? Язык к горлу прилип?

Лекарка только кивнула согласно. А что тут скажешь, если действительно прилип? Одно дело с богами во снах и видениях общаться. Даже если потом и понимаешь, что это въяве было, всё равно ощущение неправды остаётся. И совсем другое, когда Тьма в реальности за руку таскает. Мысли о галлюцинациях и не слишком умных розыгрышах в голову сами лезут.

— Ладно, обойдёмся без диалога, — фыркнула богиня — покрывало колыхнулось, как от живого дыхания. — Про предсказания, судьбы мира и нерождённых героев ничего не скажу. С этой старой стервой нечасто соглашаюсь, но тут вынуждена: смухлевала немножко, больше уже нельзя. И особо губы-то не раскатывай. На спасителей мира ни ты, ни отпрыски твои по-прежнему не тянете. Помнишь, что говорила про маленькие камешки, лавину сдвигающие? Назвать-то можно и пафосно, например, Свершитель или Свершительница — фу, бред какой! — но суть от этого не меняется. Камешек всё равно остаётся ма-аленьким.

Тьма снова выпростала руку, свела указательный и большой пальцы, демонстрируя размер. Получилось чуть поменьше пшеничного зёрнышка.

— Уяснила? — Арха покорно кивнула. — Очень хорошо! Значит, едем дальше. Тебя я не обманывала, тут обвинения не принимаются. Скажешь, не хотела ты ребёнка от своего рогатого? Хотела, даже и не спорь. Ну и получила. А свободу выбора я ни у кого никогда не отбирала и впредь этого делать не собираюсь. Подарок сделан, принимать же его или отказываться — решать тебе.

— Как… отказываться? — промямлила лекарка.

— Мне ведунье объяснять, как от детей отказываться, тем более ещё не рождённых? — хмыкнула богиня. — А, прости, ты же больше не ведунья! Но сути дела это не меняет. Одна небольшая операция, а то и настоечка — и нет ничего. Можешь возвращаться к старой грымзе. Поноешь, поплачешь — она назад и примет. Клянусь: я не обижусь, карать не стану. Мне-то что? Вас, камешков, много. Не ты, так другая найдётся. Просто компания ваша нравится. Да и отношения у нас… особые. В общем, руки не заламывай и меня в подлости не обвиняй. А думай, что тебе надо. Только побыстрее мозгами шевели. Скоро поздно станет. Нет, от подарочка ты избавишься, конечно, в любом случае. Но как бы и самой в Бездну раньше времени не отправится.

Тьма потрепала ледяной ладонью Арху по щеке и отвернулась, явно уходить собравшись. Но притормозила.

— Да, чуть не забыла! Ты Данаша-то своего не спрашивала никогда. И правильно, что не интересовалась. Видать чувствовала, как он ответить может. Ну, так я тебе скажу, чего зря мучиться? Нет, дорогая, никаких детей он не хотел и сейчас не хочет. Наш рогатенький вообще отцом становиться не собирался. Ему эта роль глубоко несимпатична. И про то, что жрицы Жизни бесплодны, знал прекрасно. Я бы на твоём месте задумалась, с чего вы эту тему не обсуждали никогда. Но, к счастью, я не ты.

— А это зачем было? — прошлёпала одеревеневшими губами лекарка.

— Как зачем? Во-первых, Тьма никогда не лжёт — это закон. И, во-вторых, сколько раз тебе повторять: меня забавляют ваши метания и страдания. А развлечений мало и каждое из них драгоценно. Ну всё, сообщишь, как надумаешь. Впрочем, не надо сообщать, сама узнаю.

Тьма по-девчоночьи лукаво хихикнула и растворилась в тени колонн. Была и нету.