Ярмарка невест

Глава 9

– Ты хочешь, чтобы я что?..

Верити улыбнулась, увидев ужас на его лице.

– Я подумала, что было бы неплохо, если б ты пошел со мной раздавать рождественские корзинки с подарками твоим фермерам-арендаторам и в дома Сент-Перрана.

Джеймс уставился на Верити тяжелым взглядом, который он освоил во время службы в армии. Он не будет потакать этим ее глупостям.

– Для этого я тебе не нужен, – сказал он суровым тоном. – Об этом всегда заботились слуги.

– Всегда?

– Да, с тех пор... с тех пор как умерла Ровена. Она следила за такими вещами.

– А теперь ты вместо нее посылаешь слуг?

– Да. – Ему не нравилось, к чему шел разговор. – Ну и что?

Верити подняла одну бровь:

– Ты не думаешь, что это немного... безлично?

– Безлично?

– Да. Я думаю, что было бы правильно, если б кто-то из семьи раздавал подарки и лично желал арендаторам – твоим арендаторам – счастливого Рождества. Я надеялась, миссис Бодинар захочет пойти со мной, но она тоже отказалась.

Джеймс едва сдержал улыбку.

– Ты приглашала Агнес? Ходить по домам Сент-Перрана?

Верити улыбнулась в ответ:

– Да.

– Ха! Ты храбрая женщина, Верити Озборн. Я подозреваю, Агнес не оценила твое приглашение.

– Как видишь, нет. Поэтому я очень надеюсь, что вместо нее со мной пойдешь ты.

Улыбка Джеймса превратилась в недовольную гримасу.

– Нет.

– В конце концов, мы будем раздавать твои подарки.

– Нет.

– Их ценность возрастет, если они будут получены из твоих рук.

– Нет.

– О, Джеймс! Это же Рождество!

Вот так получилось, что в морозный день накануне Рождества Джеймс подъезжал к домам фермеров-арендаторов и к каждому дому на своей земле и раздавал корзинки с подарками, приготовленные Верити и слугами.

Верити не обращала внимания на потрясенные лица взрослых и испуганные детские и вела Джеймса от дома к дому, как будто это было самое естественное событие и происходило чуть ли не каждый день.

– Лорд Харкнесс просит вас принять это от него, – говорила Верити и вкладывала Джеймсу в руки корзинку, чтобы он вручил ее сам.

Это было неуклюже. Это было трудно. Джеймс был уверен, что арендаторам так же неловко, как и ему.

Так было не всегда. Он делал это вместе с матерью, когда был ребенком, потом однажды с Ровеной, когда оказался дома в отпуске. Его жена, однако, всегда держалась надменно, когда они посещали простые каменные дома и жилища фермеров. Может быть, слово «равнодушная» лучше описывало ее манеру держаться, потому что она не была злой. Верити же знала каждого члена семьи по имени, у нее были припасены улыбка и прикосновение для каждого ребенка, особые слова, предназначенные каждому взрослому. Верити дарила особым образом уложенные апельсины, красиво перевязанные мешочки с душистыми травами – нелепая роскошь для простых людей, которой они бурно радовались.

Работа оказалась не такой неприятной, как ожидал Джеймс. Доброе отношение его людей к Верити распространилось и на Джеймса. В каждой семье его благодарили. Тяжело, неуклюже, часто против своей воли, но благодарили в каждом доме. За шесть с лишним лет это были первые вежливые слова, адресованные Джеймсу большинством людей, и, как ни странно, это его радовало.

Рождество прошло, как всегда, спокойно. Джеймс боялся, что Верити в своем стремлении вернуть ему доброе имя будет использовать этот случай, пытаясь возродить старые традиции. Она не стала этого делать. Она спокойно стояла рядом, пока Джеймс неуклюже ухищрялся заставить кого-то другого разжигать рождественский огонь. Юный Дейви Ченхоллз был бы очень рад сам этим заняться, но попросил Верити помочь ему, и, разжигая огонь, они вдвоем держали прошлогоднюю обгоревшую охапку хвороста, пока Джеймс делал все возможное, чтобы стоять к ним спиной. Потом Верити вместе со всеми подняла бокал пунша, послав Джеймсу взгляд, который дал ему понять, что она сознает, каким тяжелым испытанием все это оказалось для хозяина Пендургана.

Рождественским утром Верити пошла в церковь с Агнес и не возражала, когда Джеймс отказался к ним присоединиться. Она даже не упомянула другие праздничные традиции, хотя Джеймс догадывался, что она привыкла к более веселым занятиям в это время года. Он предполагал, что раньше Верити с восторгом следовала ежегодным традициям. Ее естественная душевная щедрость должна была засиять во время празднования Рождества.

Тем не менее Верити даже не пыталась возродить давно утраченные сентиментальные традиции этого несчастного семейства. В этом году она от Джеймса не потребовала ничего, кроме той неуклюжей раздачи корзинок.

Джеймс после этого почувствовал облегчение и небольшое разочарование. Он втайне надеялся, что Верити возродит «ветку поцелуев», хотя, может быть, и к лучшему, что она этого не сделала.

Их неправдоподобная дружба превратилась в спокойные, непринужденные отношения. Верити так и не узнала (Джеймс по крайней мере надеялся, что она не узнала) о страстном влечении, которое он испытывал по отношению к ней, так как он изо всех сил старался сдерживать это влечение. В этом было нечто большее, чем простое желание, но Джеймс знал, что идти по этому пути не имеет смысла. Он был решительно настроен не осквернять ее оставшуюся добродетель. То, что он когда-то намеревался сделать ее своей любовницей, теперь казалось абсурдным. Даже мысль о том, чтобы опять подвергнуть унижению ее чувство собственного достоинства, казалась ему бессовестной.

Верити оставалась верна своему предложению дружбы, удерживая их отношения строго в соответствующих рамках. Несмотря на это, Джеймса влекло к ней, и ему плохо удавалось справляться с этим влечением, которое к тому же было не просто физическим.

Джеймс часто ловил себя на том, что ему невыносимо хочется просто быть рядом с Верити, сидеть с ней в одной комнате, ехать верхом по имению бок о бок с ней, разговаривать с ней, молчать с ней. Может быть, именно поэтому он предложил за нее свою цену в Ганнислоу? Неужели его толкнуло на это только одиночество?

Они ездили вместе верхом, когда позволяла погода. Джеймс брал Верити с собой на вересковую пустошь и, к ее восторгу, показывал каменные круги и другие древние памятники. Когда погода вынуждала их сидеть под крышей, Джеймс водил Верити по дому, по самым старым его частям, которыми никогда не пользовались, объяснял, что в каком веке было построено, рассказывал историю семьи. Во время этих хождений они много разговаривали, в основном о своем детстве, о семьях, о друзьях, о книгах, поэзии и политике. Верити любила слушать корнуэльские сказки, и Джеймс был счастлив ей угодить. Уже много лет он не испытывал удовольствия от такой легкой, непринужденной беседы и теперь наслаждался каждым моментом. Он знал, что ей хочется поговорить об Испании. Ему хотелось поговорить о ее фальшивом замужестве. Однако никто из них не нарушал уговор и не проявлял любопытства.

Верити только один раз подошла вплотную к запретной теме. Однажды прохладным, но солнечным утром они поехали верхом на Хай-Тор. Оставив лошадей внизу, они стали пешком подниматься в гору. Там они забрались на упавший валун и любовались открывшимся видом, пока ледяной ветер не прогнал их. Верити смеялась и прыгала вниз по холму, как девочка. Джеймс был очарован этим зрелищем.

Верити замедлила шаг, только когда оказалась в особенно каменистом месте, и Джеймс взял ее затянутую в перчатку руку, чтобы помочь спуститься по скалистому склону. Хотя не было ничего непристойного в том, чтобы так взять ее за руку, Джеймс ощутил необыкновенное тепло, которое передавалось сквозь кожу ее перчаток. Они переглянулись, и Джеймс понял, что Верити почувствовала то же самое.

Когда Джеймс вывел ее на ровную дорогу, Верити не отпустила его руку и, смеясь, потянула за собой по склону. Подойдя к лошадям, они запыхались, от их дыхания в воздухе клубились белые облачка пара. Улыбка Верити была ослепительна, а сама она выглядела неотразимо. Джеймсу пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не схватить ее за руки и не целовать до самозабвения. Сдерживать злополучное обещание было все труднее.

– Разве ты не любишь это время года? – спросила она. – Воздух чистый до хруста и такой холодный, что щиплет кожу.

– Нет, как ни странно, – ответил Джеймс, – я всегда ненавидел зиму.

«До сегодняшнего дня», – подумал он.

Верити притихла и выпустила его руку.

– Извини, – Капитан Полдреннан говорил мне о...

Верити раскрыла было рот, но тут же прикрыла его рукой, ясно понимая, что зашла на запретную территорию. Но Джеймс в тот момент чувствовал к Верити особое расположение, ему хотелось бы продолжать держать ее руку в своей, и он решил позволить ей немного отступить от уговора.

– Что он тебе говорил? – спросил Джеймс.

Глаза Верити расширились от неожиданности.

– О! – Она некоторое время в замешательстве пристально смотрела на Джеймса, пытаясь понять, действительно ли он разрешил ей продолжать.

Он ободряюще кивнул ей, и, глубоко вздохнув, Верити пробормотала:

– Ну, он рассказывал о той жуткой зиме в Испании, о замерзшей земле, о траншеях, о... обо всем.

– Да, было очень паршиво, – сказал Джеймс, потом поддался своему порыву и поцеловал ее в губы. – А теперь поехали домой, пока и здесь не стало так же паршиво.

Верити улыбнулась, и сердце Джеймса запрыгало в груди. Она не возражала против его поцелуя. В какой-то миг он чуть было не обнял ее и не начал целовать, но сдержался. Он не хотел портить то, что было между ними. Может быть, Верити сочтет этот поцелуй просто дружеским проявлением.

Они сели на лошадей и поскакали в Пендурган в наилучших отношениях.

Добравшись до дома, Джеймс и Верити сняли плащи и шляпы и направились в гостиную, желая побыстрее согреться.

Однако нашли там Агнес. Облаченная, как обычно, в черное Агнес подняла глаза от своего шитья и бросила на Джеймса с Верити холодный и злой взгляд, а потом отложила вышивку, встала и без единого слова вышла из гостиной.

Джеймс привык к приступам раздражительности Агнес, но он чувствовал испуг Верити.

– Иди сюда, – позвал он. – попробуем согреться. Я позвоню и скажу, чтобы принесли чего-нибудь горячего выпить.

Миссис Трегелли пришла почти сразу. Джеймс начал заказывать чай и бисквиты, а когда обернулся, увидел, что Верити подвинула два кресла поближе к огню, повернув одно, как всегда, спинкой к камину. В другое она уже села.

– Спасибо, – сказал Джеймс. – Ты в высшей степени терпима к моей... моей слабости.

Теперь он сам затронул запретную тему. Ему надо быть осторожным. Он ожидал, что Верити будет вести себя так, будто он об этом не говорил.

Однако Верити спросила:

– Это... это опять было? После той ночи?

– Нет.

– Я рада, – сказала она. – Это... это часто бывает?

Джеймсу следовало бы прекратить этот разговор, но ему надоело сопротивляться. Он решил позволить ей попробовать.

– Не так часто, как в прошлые годы, – ответил он. – Но я никогда не знаю, когда этого ожидать. По крайней мере благодаря тебе я стал спокойнее спать. Может быть, провалы в сознании тоже со временем сократятся.

Верити протянула руку и тронула его за рукав.

– Я молюсь, чтобы они совсем пропали, – сказала она.

Миссис Трегелли принесла чай, и разговор стал более общим.

Джеймс привык, что Верити постоянно находится поблизости: он видел ее за обеденным столом, слышал, как она смеется с Дейви в огороде, ощущал знакомый слабый запах лаванды, когда она входила в комнату, ожидал ее появления в библиотеке по вечерам, когда она приносила ему успокоительный напиток. Джеймс начал забывать, насколько безрадостной была его жизнь до ее приезда.

Январь предвещал дождливую зиму. Сразу после Рождества выпало немного снега, но на этом дело и кончилось. Было довольно холодно, и почти каждый день шел дождь.

Самый тягостный для Верити вопрос решился. Она не забеременела.

Когда Джеймс упомянул о такой возможности, Верити была потрясена до глубины души. Она об этом даже не думала. Сама мысль о том, что она способна носить ребенка, как любая другая женщина, была слишком чудесной, чтобы ее осознать.

Всрити солгала, сказав, что знает травы, помогающие в таких делах. В тот день она углубилась в свои травники в поисках нужных ей сведений. Они были неутешительны. Где бы это она нашла гранатовые зерна? В конце концов ничего не понадобилось. Это было хорошо, потому что как бы она объяснила рождение ребенка? Несмотря на это, Верити оплакивала потерянную надежду, когда узнала, что ребенка не будет.

Верити использовала каждое ясное утро для того, чтобы покататься с Джеймсом верхом или чтобы навестить жителей Сент-Перрана. Она стала брать Титанию в деревню с тех пор, как ее прихватил внезапный ливень, а она шла пешком и была вынуждена тащиться по грязи наверх, в Пендурган. К тому же на Титании она могла уезжать дальше от дома.

Однажды в конце января Верити возвращалась с фермы Пеннека, самого большого и самого удаленного арендованного участка в имении Пендурган, когда вдруг заметила Руфуса Баргваната. Верити расстроилась, увидев, как добродушный Марк Пеннек, прислонившись к загородке, болтает с этим ужасным человеком. Верити пришпорила Титанию, послав ее в противоположном направлении, а интуиция предупреждала, что Баргванат готовит ей неприятности.

Она никогда не говорила Джеймсу, что подслушала их ссору в тот день, когда он уволил Баргваната. Это только напомнило бы ей, что действие Джеймса в ее защиту явилось решающим моментом, когда она поняла, что влюблена в Джеймса. Она осмотрительно скрывала эти глупые чувства.

Тропинка от фермы Пеннека увела Верити на юго-восток, в незнакомое ей место. Чтобы не заблудиться, Верити старалась держать в поле зрения похожую на кроличье ухо башню церкви Сент-Перрана, но после нескольких поворотов она вдруг исчезла из виду, и Верити совсем запуталась.

Она придержала Титанию, чтобы осмотреться, как вдруг услышала стук копыт приближающейся лошади. Вскоре она увидела капитана Полдреннана.

– Миссис Озборн! – Капитан натянул поводья и, сняв шляпу, приветствовал Верити. – Какая неожиданность увидеть вас на этой тропинке. Вы, случайно, не навестить ли Босрит собрались?

Верити смущенно огляделась.

– О, Босрит в этой стороне? Я не знала.

Капитан улыбнулся:

– Вы заблудились, миссис Озборн?

– Боюсь, что да. Я потеряла из виду свой ориентир – церковь Сент-Перрана. Или меня водят пикси.

Капитан откинул голову и расхохотался.

– Значит, вас предупредили об этом народце? – сказал он, все еще улыбаясь. – Поезжайте за мной, я провожу вас обратно в Сент-Перран.

Капитан повернул свою лошадь и направил ее по дорожке, которую Верити даже не заметила. Через несколько минут снова стала видна башня церкви.

– Вы ехали в деревню? – спросил капитан.

– Не совсем, – ответила Верити. – Я собиралась возвращаться в Пендурган. Мне не нравятся вон те тучи. Я ехала с фермы Пеннека.

– С фермы Пеннека? В этом направлении? – Капитан опять рассмеялся. – Боже мой! Вы в самом деле заблудились.

– Я просто... я увидела человека, с которым не хотела бы встречаться.

Верити смотрела на дорожку перед собой и недоумевала, почему бывший управляющий ходит вокруг Пендургана. Ей в голову приходили многие объяснения, но ни одно из них ей не нравилось.

Голос капитана прервал ее размышления:

– Вы не будете возражать, если я спрошу, кого вы так старательно избегаете? Я понимаю, что это не мое дело, и, если не хотите, можете не говорить. Но если кто-то досаждает вам...

– Это был Руфус Баргванат.

Верити искоса глянула на капитана и увидела, как он сморщился.

– Баргванат?

– Да, – сказала она. – Я думала, он ушел из этих мест после того, как Джеймс его уволил. Очень неприятный человек.

– Я тоже так думал, – сказал Полдреннан, все еще хмурясь. – И всегда удивлялся, почему Джеймс его у себя держит. Он нашел ему замену?

– Нет еще, – ответила Верити. – Он всю работу делает сам. Он и без того был загружен на руднике, а из-за дождей прибавилось работы с насосами. Сейчас он, бедняга, работает вдвое больше.

Капитан Полдреннан молчал, и Верити, посмотрев на него, заметила любопытство в его серых глазах. Она удивленно приподняла брови, и Полдреннан улыбнулся.

– По-моему, вы вполне освоились в Пендургане, – сказал капитан.

Верити почувствовала, что у нее загорелись щеки, как будто в словах капитана был более глубокий смысл.

– Да, – ответила она, – думаю, что освоилась. Несколько минут они ехали, преодолевая изгибы и повороты тропинки, прежде чем Верити снова заговорила.

– Как выдумаете, почему мистер Баргванат до сих пор здесь? – спросила она.

– Вас это беспокоит?

Верити тщательно подбирала слова:

– Он делал довольно... неприятные намеки в мой адрес.

– А-а...

– Мне бы не хотелось думать, что он распространяет гадкие слухи.

– Думаю, вам не стоит волноваться, – сказал капитан. – Баргванат считает себя обиженным и стремится раздуть скандал. Но злоба его направлена не на вас, а на Джеймса.

«Возможно, так оно и есть, – Верити, – но что мешает ему нападать на Джеймса, обвиняя его в непристойных отношениях со мной?»

– Не знаю никого в округе, кто захотел бы нанять этого человека, – продолжал капитан. – Все знают, что у него отвратительный характер. Большинство людей рады избавиться от него. Скорее всего он уйдет искать работу туда, где его не так хорошо знают.

– Надеюсь, вы окажетесь правы, капитан.

Полдреннан ехал впереди, пока тропинка была узкая, и подождал Верити, чтобы она могла ехать рядом, когда они добрались до широкой дороги, ведущей в Сент-Перран.

– А вон и деревня, – сказал он. – Я не думаю, что злобные пикси куда-то заведут вас, когда впереди виднеется церковь. Они не посмеют.

Верити улыбнулась его поддразниванию. Если бы ее сердце не было уже занято, она влюбилась бы в обходительного капитана. Он сильно отличался от своего сурового друга.

– Капитан, – сказала Верити, – можно вас кое о чем спросить?

Полдреннан усмехнулся:

– Попробую угадать. Вопрос будет опять о Джеймсе?

– В некотором роде. Видите ли, я решила помочь ему восстановить свою репутацию.

Капитан присвистнул и неодобрительно посмотрел на Верити.

– Это несправедливо, – заявила она громким от волнения голосом, – что все считают его таким жестоким из-за того, в чем он вовсе не виноват. Это несправедливо!

Одного взгляда капитана Полдреннана хватило, чтобы Верити поняла, насколько дерзко прозвучали ее слова. Краска смущения опять залила ей щеки, и Верити застенчиво отвела глаза.

– Я понимаю, что вы чувствуете, – кивнул капитан. – И как сильно вам хочется все изменить. Но уже был нанесен такой вред...

– Я знаю, – сказала Верити. – И возможно, я в самом деле ничего не сумею сделать, чтобы восстановить его честное имя. Но я должна попытаться.

Когда они остановились на тропинке, лошади забеспокоились, и капитан Полдреннан погладил свою кобылу по длинной шее. Он не сводил глаз с Верити.

– Да, думаю, должны, – он наконец.

– Я надеялась, что вы каким-то образом сможете мне помочь, – быстро продолжила она, не дожидаясь, пока он возразит. – Все знают, что вы друг Джеймса, и тем не менее ваша репутация от этого не пострадала. Я подумала, что, может быть, среди других ваших знакомых вы могли бы...

Она так и не закончила свою мысль, потому что сама ясно не представляла себе, что мог бы сделать капитан.

– Миссис Озборн, – сказал Полдреннан, – вы ведь хотите склонить на свою сторону не дворян. Они и без того не расположены очернять человека своего круга, или по крайней мере они более склонны прощать. Или не обращать внимания. Какая бы ни была тому причина, Джеймсу не составило бы труда войти в общество, если бы он того захотел. Но я думаю, он этого не хочет. Он изолировал себя на вершине своего холма так давно, что за исключением ближайших соседей мало кто о нем знает.

Верити недовольно поцокала языком.

– Восстановить доброе имя можно только с помощью тех, кто живет и работает на его земле. Надо склонить на свою сторону шахтеров и фермеров. Они люди простые, многие из них суеверны. Труднее всего будет изменить их мнение.

– Я тоже так думаю, – согласилась Верити. – Именно это я и собиралась сделать.

Она рассказала капитану о рождественских корзинках и улыбнулась, заметив его удивление.

– По-моему, они были так же удивлены, как и вы. Вы, конечно, понимаете, что радушного приема никто не оказал. Джеймс был, как всегда, хмурый. Некоторые из тех, к кому мы приходили, выглядели испуганными, но все вели себя вежливо и выражали благодарность, хотя и через силу. Несмотря ни на что, для Джеймса это было тяжелое испытание.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – сказал капитан. – Мало кому будет приятно смотреть на лица мужчин и женщин, которые не скрывают своей ненависти к тебе, хотя, видит Бог, за много лет Джеймс, наверное, уже привык к этому. – Помолчав, капитан Полдреннан покачал головой: – Бедняге Джеймсу перепала часть зла, которым наделяют сказочных великанов и демонов. Или Трегигла, который продал душу дьяволу.

Капитан послал свою лошадь вперед, то же сделала и Верити. Она беспокоилась, как бы дождь не застал ее в дороге.

– Еще хуже было то, – продолжал капитан, – что тот ребенок, сын Клегга, тоже погиб при пожаре в Пендургане. Сказки о злодеяниях Джеймса с годами росли и обрастали всевозможными преувеличениями и откровенными выдумками, но вера в его жестокость оставалась нерушимой. Знаете, мы, корнуэльцы, неохотно освобождаемся от давно устоявшейся догмы, особенно если она связана со злом. Нам нужны злодеи, чтобы держать детей в послушании.

Несмотря на несерьезность этих слов, в голосе капитана прозвучало уныние. Верити слегка отклонилась, прижимаясь коленом к луке седла, и, протянув руку, дотронулась до рукава Полдреннана.

– Я рада, что вы друг Джеймса, – сказала она.

Капитан коротко пожал ей руку, до того как она ее убрала.

– Полагаю, вы ему тоже друг?

– Да, вы правы.

Капитан улыбнулся:

– Он вам нравится, не так ли?

– Да, конечно, – ответила Верити, хотя никогда не показала бы глубину этой симпатии. Признаться в дружеских чувствах было достаточно. – К тому же я не верю, что Джеймс порочный, – продолжала она. – Я видела, что с ним творится при виде огня.

– Вы видели?

– Видела.

Верити не собиралась уточнять. Есть такие подробности, о которых лучше помолчать, даже с друзьями.

– Джеймс болен, а не порочен, он заслуживает сострадания и понимания, но никак не ненависти.

Улыбка капитана стала еще шире, и в серых глазах загорелся огонек.

– Дорогая миссис Озборн, судьба привела вас в Пендурган в счастливый день. Может быть, у старины Джеймса еще раз появится надежда на счастье.

Щеки Верити запылали. Молодые люди уже почти проехали через деревню. Тучи еще больше потемнели и приобрели свинцовый оттенок. У Верити оставалось мало времени, чтобы попросить совет, который ей был нужен, так что она постаралась не обращать внимания на свое пылающее лицо.

– А как мне склонить местных жителей на свою сторону? – спросила она. – Как мне помочь лорду Харкнессу?

– Начните с человека, которому они больше всего доверяют, – без колебаний ответил капитан.

– Бабушка Пескоу?

– Сумейте убедить ее, и другие последуют за ней.

В сырые февральские дни Верити использовала каждую возможность, чтобы съездить в Сент-Перран. Она сидела с бабушкой у очага, болтала и пила чай с другими местными женщинами, которые там собирались. Верити стала приносить свой чай, когда узнала, что он очень дорогой и поэтому чайные листья бабушки завариваются не один раз, так что пить приходилось просто горячую воду.

Иногда Верити приносила травяные смеси, которые готовила сама. Хотя одни смеси получались удачнее других, бабушка и остальные женщины всегда были благодарны за приношение. Один раз Верити принесла настоящий индийский чай из буфетной миссис Ченхоллз. Она попросила разрешения Джеймса вторгнуться в кладовую, объясняя это тем, что не хочет истощать небогатые запасы бабушки, и он не возражал.

– Его милость прислал вам чай и просил передать привет, – заявила Верити, отдавая чудесный индийский чай Кейт Пескоу.

Кейт подозрительно прищурилась.

– Правда? – спросила она, скептически выгнув бровь.

– Как ты смеешь не верить миссис Озборн? – строго осведомилась бабушка. – Она не из тех, кто рассказывает сказки. Вспомни, она привела Джеймса на Рождество.

– Такое не забудешь! – воскликнула Кейт. – Меня чуть удар не хватил.

– Он приходил и к нам на ферму, – сказала своим мягким, робким голосом Борра Нанпин. – Я подумала, что с его стороны было очень мило прийти с вами, мисс Верити. Он никогда раньше этого не делал.

– Он сейчас делает много такого, чего раньше никогда не делал, – вмешалась бабушка.

– Правда, – сказала Хилди Спраггинс. – Я слышала, он в этом году помогал при окоте овец. А брат Ната Джо видел, как он пахал северное поле и сам погонял больших быков.

– Это потому, что у него сейчас нет управляющего, – объяснила Верити. – Но все равно вы, конечно, знаете, что лорд Харкнесс не гнушается тяжелой работы? Он заботится о своей земле. И о руднике. И обо всех вас тоже. И всегда заботился.

Наливая кипящую воду в старый коричневый чайник бабушки, Кейт искоса посмотрела на Верити.

– Я думаю, леди влюбилась в лорда Хартлесса.

Все женщины рассмеялись, а Верити покраснела до корней волос.

Бабушка не смеялась. Уставившись на Верити взглядом, от которого той стало не по себе, бабушка нахмурилась, и морщины у нее между бровей стали глубже. Изменить ее мнение было не так-то просто.

Верити перевела разговор на другое. Ей не хотелось, чтобы стало слишком очевидно, что она пытается изменить мнение женщин. В следующие посещения, когда это позволял ход беседы, она просто продолжала намекать, как много Джеймс работает и какое у него чувстве ответственности. В остальное время она продолжала поддерживать доброе отношение женщин к себе. Если она выиграет и завоюет их доверие, может быть, они легче воспримут и ее мнение о Джеймсе.

Как ни удивительно, это маленькое, очень обособленное общество за четыре месяца приняло ее, «постороннюю». Верити каждый вечер молилась за душу Эдит Литтлтон, потому что, если бы эта прекрасная женщина в свое время не проявила готовности поделиться с ней знаниями о свойствах трав, Верити не приняли бы в Корнуолле так легко и быстро. Ее лекарства помогли многим семьям при простудах, лихорадках и болях в горле. Но больше всего людям понравились подаренные Верити к Рождеству ароматические шарики и сборы душистых трав.

– Сколько я себя помню, мы получали на Рождество корзинку из Пендургана, – сказала Тамсон Пеннек. – Но в ней всегда были продукты: копченое мясо и джемы, пироги и сидр и другое, что помогало нам пережить зиму. Это было на самом деле очень приятно. Но какое удовольствие получить что-то такое, на что радостно посмотреть, что радостно понюхать, – как бы немного сумасбродства. Благодаря этому для меня Рождество было особенным, точно вам говорю.

Так что усилия Верити, которые она приложила, проявляя заботу, окупились. Теперь ее воспринимают почти как хозяйку большого дома. Вот Агнес Бодинар местная, но ее не любят. У Верити сложилось впечатление, что в округе к ней относятся с неприязнью.

Верити нравилось сидеть у очага в доме бабушки вместе с другими женщинами. Она никогда не стремилась к уединению, и ей бывало одиноко в Пендургане в обществе язвительной Агнес, когда Джеймс был занят в имении или на рудниках.

Агнес в последнее время стала особенно раздражительной; она, конечно, не одобряла дружбу между Верити и Джеймсом, поскольку не была особенно против, когда считала Верити любовницей Джеймса. Однако возникшее между ними настоящее чувство представляло угрозу памяти Ровены.

Верити часто хотелось объяснить, что она не сможет захватить место леди Харкнесс. Однако Агнес отказывалась говорить на эту тему. Чаше всего она вообще отказывалась разговаривать. Она молча сидела на краешке стула – с прямой спиной, мрачная, высокомерная, похожая на черную ворону в своем потрепанном траурном платье.

Верити с самого начала подозревала, что Агнес немного психически неустойчива. Она убедилась в этом, когда к концу зимы враждебность старухи стала более явной.

Однажды холодным вечером в середине февраля, когда Верити, как обычно, принесла Джеймсу в библиотеку успокоительный настой, она опять заговорила с ним о помощи жителям деревни. Она спросила, есть ли возможность дать им дров или угля, чтобы топить холодные каменные дома Сент-Перрана.

– Ты очень интересуешься жизнью местных семей, – сказал Джеймс, с любопытством разглядывая ее.

– Я провожу с ними много времени, ты ведь знаешь, – ответила Верити. – Здесь мне нечего делать, к тому же и поговорить не с кем, кроме миссис Бодинар. Мне нравится болтать с местными женщинами. Только я заметила, что у них редко бывают дрова, в основном они жгут торф.

– Им достаточно было бы просто попросить.

– Они не будут, ты прекрасно знаешь.

– Да, – сказал он, – я прекрасно знаю. Значит, они попросили тебя походатайствовать за них?

– Конечно, нет, – ответила Верити. – Это я придумала, не они. Дым торфа ест мне глаза, так что я прошу дров ради себя.

Джеймс понимающе глянул на нее с полуулыбкой, от которой у Верити каждый раз слабели ноги в коленях, как ни старалась она с этим бороться.

– Очень в этом сомневаюсь, – сказал Джеймс. – Но будет так, как ты просишь. Я распоряжусь, чтобы Томас нагрузил подводу и развез дрова по домам.

На какой-то миг Верити погрузилась в синюю глубину его глаз и почти не слышала, что он говорит. Когда она наконец смогла ответить, голос ее прозвучал слишком хрипло...

– Вы очень добры, милорд.

Джеймс долго смотрел ей в глаза, и она спрашивала себя, не думает ли он тоже о том поцелуе в пустоши. Или о поцелуях в библиотеке, до того как он... взял ее.

– О чем ты говоришь? – наконец сказал он. – Просто я беззащитен перед любой твоей просьбой, и ты это знаешь. Я не забыл о Рождестве. Ты упорно сражаешься, если хочешь чего-то добиться, не правда ли? У деревенских будут дрова.

Когда Верити в следующий раз пришла в дом бабушки Пескоу, комнату наполнял сладкий запах горящих дров.

– Подозреваю, что за это мы тоже должны благодарить вас? – спросила Кейт Пескоу.

– О нет, – ответила Верити, садясь рядом с Доркас Маддл и протягивая руку, чтобы погладить по мягкой щечке ее маленького сына. – Вы должны благодарить его милость. Он хотел с пользой израсходовать излишки, которые остались в Пендургане. Это была его идея, уверяю вас.

– Гм! – Кейт насмешливо фыркнула, на лицах других женщин отразилось недоверие.

Стоило заговорить о Джеймсе, как бабушка хмурилась. После еще одного щедрого предложения со стороны Джеймса что-то в упрямом взгляде бабушки заставило Верити возмутиться. Она вскочила на ноги.

– Да что с вами происходит? – Ее голос поднялся почти до крика, она смотрела прямо в глаза каждой из них: бабушке, Кейт Пескоу, Еве Данстан, Хилди Спраггинс, Лиззи Третован, Доркас Маддл. – Почему вы всегда думаете о лорде Харкнессе самое плохое?

– Причина есть: из-за того, что он сделал, – сказала Ева Данстан.

Верити тяжелым взглядом смотрела на Еву.

– А откуда вы можете знаете, что он сделал и чего не сделал? Кроме того, что дал вашему мужу хорошую работу в Уил-Деворане. Или что содержит ваш дом в хорошем состоянии. Или отворачивается, Хилди, когда ваш Нат браконьерствует на земле его милости. Или позволяет задерживать арендную плату, когда бывает бедный урожай зерновых. Да, Лиззи, я знаю и об этом тоже.

Верити поворачивалась и смотрела в лицо каждой женщины, к которой обращалась, и рассекала кулаком воздух. Женщины смотрели на нее как на сумасшедшую.

– Я спрашиваю вас снова: что он сделал? Что?

После довольно долгого молчания Кейт Пескоу прочистила горло.

– Мы вам говорили, – произнесла она нерешительно. – Старый Ник Треско, он раньше был управляющим в Пендургане, он сказал нам.

– Да, я помню, что вы говорили о Нике Треско, – заявила Верити и подбоченясь посмотрела в лицо Кейт. – Но он не видел, как Джеймс поджигал сарай, не так ли? Не видел, как он бросил двоих мальчиков, а потом и свою собственную жену в огонь? Нет, он видел только, как Джеймс стоял и смотрел. Стоял там!

Обессиленная неожиданным взрывом, Верити опять опустилась на стул. Шесть женщин недоверчиво смотрели на нее. Она перевела дыхание, чтобы успокоиться и говорить тише.

– Просто стоял там, – повторила она. – Никому из вас не приходило в голову, что это странно? Даже если бы он сознательно смотрел на огонь, неужели, когда появился свидетель, он не сделал бы вид, что пытается помочь? Чтобы отвести от себя подозрение? Бабушка, вы знаете Джеймса с детства, правда?

Маленькие темные глазки бабушки прищурились.

– Да, – наконец ответила она. – Я знаю его с самого рождения. Все здесь, – она повела рукой вокруг комнаты, – знают его всю свою жизнь.

– Был ли он порочным, злым мальчиком? – спросила Верити.

Бабушка подняла подбородок:

– Нет, не был.

– Тогда каким он был?

Напряжение бабушки немного ослабло. Она сделала глоток чая, потом ответила:

– Он был нормальным мальчиком. Веселым. Они с Аланом Полдреннаном были проказниками, всегда готовыми на какую-нибудь проделку, но злыми их проделки не были. Так, добродушные выходки. Когда повзрослел, он был добрый парень. Хотя я слышала, что он часто ссорился со старым лордом Харкнессом. Говорят, потому он и ушел в армию.

– И только когда вернулся из Испании, – сказала Верити, – он превратился в... во что-то другое?

– Да, он вернулся домой больной и злой, как дьявол, – подтвердила бабушка. – Печально было видеть, что с ним стало, как он испортился.

Другие женщины закивали и пробормотали что-то в знак согласия. Верити сдержала свой гнев.

– Да не испортился он, – сказала она.

Ей ценой огромного труда удавалось говорить ровным голосом.

– Вы все забыли милого мальчика, которого когда-то знали, и сотворили из Джеймса чудовище. Кому-нибудь из вас приходило в голову, что он, возможно, сильно пострадал на войне?

Здесь Верити должна была проявить осторожность. Она хотела добиться их понимания, но не могла открыть все, что знает, не предав тем самым Джеймса, чего он ей никогда не простит.

– Кто-нибудь из вас подумал, что он мог быть ранен так, что вам этого никогда не понять? – продолжала Верити. – И не может ли оказаться, что его заставили чувствовать себя преступником, виновным в том, чего он не совершал?

И опять Кейт нарушила неловкую тишину, повисшую в комнате после того, как Верити замолчала.

– Я думаю, мисс Верити, что этот человек вас околдовал.

– Замолчи, Кейт! – От строгого голоса бабушки у Кейт запылали щеки. – Пусть Верити Озборн выскажется, – продолжала старая женщина. – Так что же ты пытаешься нам сказать?

Верити удалось слабо улыбнуться бабушке.

– Вы говорите, что он был нормальный мальчик, потом приличный молодой человек. Скажите положа руку на сердце, верите ли вы на самом деле, что мальчик, которого вы знали, мог убить любимую женщину, своего ребенка и еще сына Клегга?

Пока бабушка обдумывала ответ, Верити наблюдала за ее лицом. Рот старухи сложился в жесткую складку, узловатый палец постукивал по губам. В комнате стояла тишина. Слышалось только потрескивание дров в очаге да редкое гуканье ребенка Доркас Маддл.

Когда бабушка Пескоу была наконец готова заговорить, она наклонилась, чтобы поставить свою чашку на старый табурет. Потом выпрямилась, положила полные руки на подлокотники кресла и посмотрела на Верити прямым проницательным взглядом.

– Старый Ник Треско был единственным свидетелем пожара, – сказала она. – Он рассказал свою сплетню и ушел из Пендургана с половиной слуг. Джаго и Атвенна Ченхоллз, они и их семья ценят свое место и никогда не разносят сплетни о том, что делается в большом доме. А Мэри Трегелли, та будет верна до могилы. Значит, у нас есть только слова старого Ника о том, что там произошло.

Она немного прищурилась и, казалось, обдумывала свои мысли.

– Скажу честно, – бабушка заговорила вновь и тяжелым взглядом посмотрела на женщин, как будто ожидая, что они начнут возражать ей, – сначала я в это не поверила. Сначала. – Она остановила взгляд на Верити. – Но потом Джеймс повел себя так, как будто сделал это. Никто не видел, чтобы он сожалел. Просто он становился все мрачнее и злее. Он вел себя так, будто был убийцей, вот к нему и относятся как к убийце. Он столько лет никогда не отрицал этого.

Верити без сил откинулась на спинку стула. Ее охватило такое облегчение, что она почувствовала, как на глазах появляются слезы. Успех был у нее в руках, потому что бабушка Пескоу тоже когда-то сомневалась в вине Джеймса.

Верити несколько раз прерывисто вздохнула, стараясь не заплакать и не подтвердить тем самым подозрения Кейт о ее мотивах.

– То, что Джеймс никогда не отрицал этого, – сказала Верити, и голос ее дрожал сильнее, чем ей бы того хотелось, – еще не значит, что он это сделал. Вы говорите, что он стал злым. Вы не подумали, что, может быть, его злобный вид прикрывал боль? Я говорю вам всем, что я знаю – действительно знаю! – что произошло в тот день во время пожара. Я не могу открыть то, что мне известно. Хочу только сказать вам, что его нельзя винить. Он не мог спасти ни мальчиков, ни Ровену. Это было невозможно.

– Как это невозможно? – презрительно усмехнулась Кейт. – Он был там. Прямо там!

– Больше я ничего не могу вам сказать. Только то, что он не moг ничего сделать. Он не мог их спасти, и это мучит его уже почти семь лет.

– Но...

– Кажется, я понимаю, – заявила бабушка, подняв руку, чтобы заставить Кейт замолчать. – Я думаю, вы говорите о том, что на войне с Джеймсом что-то случилось. Что-то пострашнее пули в ноге.

Значит, о ранении в ногу им известно, но неизвестно о том, как это произошло.

– Да, кое-что случилось, но большего я сказать не могу. Просто вспомните мальчика, которого вы знали, и подумайте, возможно ли, чтобы он превратился в чудовище, которое способно было убить своего ребенка и жену.

– Он всегда был гордый, – сказала бабушка. – Не похоже, чтобы Джеймс сознался в какой-то... в какой-то слабости. Я согласна с тобой, девочка.

Старая женщина посмотрела на Верити, и у той возникло чувство, как будто она заглянула ей прямо в сердце. У Верити вспыхнули щеки, и она опустила глаза, пока старая женщина не увидела больше, чем следовало.

– Ну надо же, – усмехнулась бабушка, – Джеймс нашел в тебе прекрасного защитника, Верити Озборн.