Безлюдный зал без окон и звенящая тишина. Насколько тихо, что слышно, как жужжат светодиодные подсветки под потолком. Стулья подняты на круглые столики и задраны ножками вверх. Подиумы с шестами пусты, а споты у барной зоны возле витрины с алкоголем окрашивают помещение в интимный полумрак.
Прикольно. Я в таких местах в принципе-то прежде не бывала, а уж во время закрытия…
– Ну а что? Всегда хотела попробовать, – убеждаю саму себя, и пока никто не видит запрыгиваю на узкую сценку.
Холодный металл вертикальной балки приветливо обжигает ладонь. И как стриптизёрши на нём крутятся? Да ещё так пластично и сексуально. Некоторые такое выделывают, что диву даёшься. Красиво преподать себя ведь уметь надо. Не каждой дано.
Мне так точно. По грациозности меня перещеголяет и беременная бегемотиха. Ржу сама с себя, заканчивая тупые попытки повыделываться.
– Не, это явно не моя т… – замолкаю, натыкаясь взглядом на не пойми откуда взявшегося Демьяна. Ой. Что-то он быстро вернулся. Стоит, таращится на меня. Н-неловкость. – А я тут это… ну, типа, плюшками балуюсь…
Молчит. Молчит и продолжает смотреть. Пристально, непонятно, безэмоционально. Чего ждать, фиг поймёшь. То ли опять стебать начнёт, то ли снова поцелует. С ним вообще не угадаешь на какую реакцию рассчитывать.
И это бесит.
Дорого бы я отдала за возможность хотя бы пять минут поковыряться в этой странной голове. Особенно в том отделе чертогов разума, на котором висит ярлычок с моим именем.
Вжимаюсь спиной в прохладную поверхность шеста, когда он резво запрыгивает на подиум и оказывается настолько близко, что мы сталкиваемся нос к носу. Почти. Всё же я сильно ниже.
Невольно задерживаю дыхание, заглядывая в потемневшие голубые глаза. Обычное светлые, в эту секунду они обещают разразиться грозовым фронтом.
Чувствую, как меня накрывает этот взгляд вместе с остаточным шлейфом сигарет. До слабости в коленках. Мы в прохладном помещении с работающим кондиционером, а я в летнем платье, однако мне становится жарко.
Невыносимо жарко.
Тут есть лёд? Даёшь ванную!
Исходящие от Демьяна импульсы передаются мне, пронзая электрическим разрядом. По телу пробегает табун мурашек стоит ему коснуться меня. Он всего лишь невинно убирает рассыпавшиеся по плечу волосы, а меня подкашивает окончательно.
Непременно бы грохнулась, не подхвати он меня.
– Ты ведь не интересуешься малолетками. Сам говорил, – шепчу я неуверенно то, что вертится столько дней на повороте в мыслях, безропотно позволяя его рукам скользить вдоль моего тела, тормозя на бёдрах. Удерживая и не только.
Чувствую, как пальцы жадно впиваются в кожу…
– Я интересуюсь тобой. Другие меня не волнуют.
И что это должно значить? Что я ему… нравлюсь? Или что он тупо меня хочет? Он же сам буквально несколько часов назад дал чётко понять, что не прочь меня трахнуть. Но и он же говорил ещё кое-что. Нечто куда более важное…
Блин. Вечно скажет так, что нихрена не понятно. Додумывай сама, называется, в меру своих испорченных фантазий. Подробностей всё равно не светит. Пояснительная бригада к таким немногословным персонажам не выезжает. Нервы бережёт и бензин.
– За совращение не боишься сесть? – за это до сих пор обидно, между прочим. Шесть лет – не такая уж большая разница в возрасте.
Ноздри Демьяна сердито раздуваются. Ой, батюшки. Сердится, вы только гляньте.
– Можешь хоть сейчас не язвить?
– Могу. Наверное… – его губы приближаются. Такие манящие, такие… Такие… Снова нервно сглатываю. – Не уверена, что нам стоит…
Не уверена? Да я знаю это! На сто процентов.
Мы не просто разные, мы из разных миров. Что из этого может получиться? Мне нужна постоянная движуха, он бы отгородился от людей титановым забором, будь у него возможность. Я – разбешайка, его спокойствию позавидуют Тибетские монахи. Я говорливый Какаду, он – молчаливый удав.
А удав может и сожрать птичку.
Если проголодается.
Или если она ему вдруг надоест своей трескотнёй.
– А ты не думай. Оставь это мне, – он без особого труда закидывает меня на себя и куда-то несёт. А я…
А я не сопротивляюсь, послушно разрешая себе не думать и ни в чём не сомневаться.