Йоркширская роза

Глава 9

Сара Торп подъехала на своем велосипеде к стоянке возле узкого прохода, который вел от Аллертона через лес в долине Челлоу к верхней части Хоуорт-роуд. То было место постоянных встреч Сары и Уильяма, потому что оно находилось ближе всего к уединенному сельскому уголку, принадлежащему Западному Брэдфорду. Двадцать минут приятной прогулки на велосипеде от фабрики, где работала Сара. Потом они с Уильямом медленно шли через лес, а когда с неохотой прощались, дорога Сары к дому в Толлер-лейн все время вела под гору.

Улыбка появилась на губах Сары, едва она слезла с высокого велосипедного седла. Уильям явно ускользнул от партии в теннис, чтобы встретиться с ней, так как он был одет в спортивный блейзер и белые теннисные брюки.

– Привет, милый, ты давно меня ждешь? – спросила она ласково, едва Уильям выступил из тени под деревом, у которого стоял. – Я торопилась как могла, но мне сначала пришлось выполнить одно поручение папы.

Уильям уже спешил к ней и обнял за талию, как только подошел близко.

– Я ждал десять минут, – ответил он, вдыхая запах розовой воды от ее волос и наслаждаясь каждой секундой прикосновения к Саре. – Мне казалось, что прошло десять часов.

Сара прижала ладони к его груди и слегка отклонилась, чтобы видеть его лицо.

– Я должна быть дома к шести, – сказала она, понимая, как он будет разочарован. – Папа сегодня проповедует в Литтл-Хортоне и хочет, чтобы я пошла с ним.

Уильям было подумал, не пойти ли и ему в Литтл-Хортон, чтобы послушать проповедь ее отца, но тотчас отказался от этой мысли. Это могло бы послужить поводом для сплетен, которых они всячески старались избегать, и к тому же вряд ли стоило являться в часовню методистов в костюме для тенниса.

Он неохотно убрал руки с ее талии, зная, что, удержи он Сару на секунду дольше, непременно ее поцелует, а начав целовать, не сможет остановиться.

– Значит, у нас немного времени для разговоров, любимая, – сказал Уильям, беря руку Сары в свою.

Они пошли по узкой тропе, ведя велосипеды свободной рукой.

– А поговорить нам есть о чем, – после недолгого молчания заметил Уильям.

Сара крепче сжала его руку. Она знала, что, если Уильям заговорил таким тоном, как сейчас, его мучит все та же проблема: как рассказать отцу, что он любит Сару и хочет жениться на ней. Легкая тень набежала ей на глаза. Каждая минута, проведенная вместе, была для них драгоценна, и Саре очень не нравилось, что, вместо того чтобы испытывать удовольствие от общения друг с другом, они в конце концов сводили разговор к обсуждению возможной реакции его отца на нее как будущую невестку.

Сара не разделяла этой тревоги. Спокойная и безмятежная по натуре, твердо уверенная в своих силах и способностях, она считала трудности, испытываемые в этом смысле отцом Уильяма, его собственными и больше ничьими.

– Ты говорил, что больше не станешь волноваться по этому поводу, – терпеливо напомнила она. – Ты собирался объясниться с ним, когда тебе исполнится двадцать один год.

– Мне исполнится двадцать один год через четыре недели, – заметил он с кривой усмешкой. – Потому нам и стоит поговорить об этом, Сара. Я хочу, чтобы ты была возле меня, когда я сообщу новость. И хочу познакомить тебя со всеми родственниками до того, как это произойдет.

Сара искоса посмотрела на него широко раскрытыми глазами:

– С твоим братом и сестрой? Но ведь ты говорил, что твоя сестра здесь не помощница. Ей будет ненавистна сама мысль о твоей женитьбе на фабричной девушке.

Легкая улыбка тронула его тонкие, красиво очерченные губы.

– Да, я так говорил, но до того, как в нашу жизнь вошли мои двоюродные сестры и брат. Я говорил тебе, что мои дядя и тетя живут на улице рядом с той, на которой живешь ты. Отец сказал Роуз, моей младшей кузине, что она более чем желанная гостья в Крэг-Сайде, и пригласил ее переехать и жить там, но она ответила на его предложение отказом. Она любит Крэг-Сайд, мало того, я думаю, она любит его больше, чем любой из нас, но она ценит своих друзей с Бексайд-стрит и не спешит покидать их.

– Ну и?.. – поторопила его Сара, которой понравилось упоминание о Роуз Сагден.

– И Лотти относится х Роуз скорее как к родной сестре, чем как к кузине. А так как Роуз живет в фабричном коттедже, Лотти пришлось пересмотреть свои взгляды.

Сара тактично промолчала. Она понимала, что, насколько бы ни изменились взгляды Лотти на «низшие» слои общества, эта перемена не настолько велика, чтобы радоваться романтической дружбе отца с одной из соседок Сагденов.

Колеса велосипедов захрустели по разбросанной на дорожке гальке. Белка, потревоженная шумом, поспешила взобраться на верхушку ближайшего дерева.

Уильям и Сара некоторое время шли молча. Уильям думал о том, как бы познакомить Сару с Гарри, Лотти и Роуз. Сделать ли это до того, как Ноуэл и Нина приедут в Крэг-Сайд по случаю его совершеннолетия? Или подождать до тех пор, пока не соберется все семейство?

Размышления Сары были тоже непростыми. Если у отца Уильяма романтическая дружба с вдовой на Бексайд-стрит, с какой стати ему не одобрять отношения собственного сына с ней, девушкой из предместья? Какая разница, в конце концов, между ней и миссис Уилкинсон? Только возраст. Обе они выросли в рабочем окружении, обе работали на фабрике. При подобных обстоятельствах отец Уильяма скорее поймет чувства сына, чем отнесется к ним с неодобрением.

– Я полагаю, лучше всего устроить в субботу после полудня пикник на Илкли-Мур, – проговорил Уильям, прерывая беспокойный ход своих размышлений. – Гарри привезет туда Лотти и Роуз, а я заеду за тобой на «Минерве».

«Минерва» была марка импортной машины, которую Уильям купил на деньги из оставленного ему дедом наследства. Однако в устах Уильяма это название звучало как имя собственное.

– Мы можем встретиться там же, где сегодня? – спросила Сара.

Она не испытывала особого волнения по случаю знакомства с Гарри, Лотти и Роуз, но «Минерва» вызывала у нее немалое беспокойство. В тех немногих случаях, когда Уильям бывал у них в доме на праздничных ужинах, когда подавали на стол тушеные рубцы с луком или пудинг из ржаной муки с зеленым горошком, он всегда приезжал на велосипеде. В их маленьком тупичке велосипед, пусть и заграничный, не привлекал внимания. А «Минерва» привлекала всеобщее внимание даже на самых богатых улицах Илкли или Харрогита.

Уильям кивнул. Он слишком уважал родителей Сары и не стал бы собирать у их дома зевак, даже если бы решился трястись на «Минерве» по булыжной мостовой.

Мистер и миссис Торп, разумеется, знали, кто он такой, но это не вызывало у них душевного трепета.

– Доброе имя превыше любого богатства, – сказал отец Сары Уильяму, цитируя сборник пословиц, и произнес эти слова в такой проникновенной, вдумчивой манере, которая обеспечивала куда больший успех его проповедям, чем патетические призывы к страху перед адским пламенем, провозглашаемые его коллегами. – В этом доме прежде всего ценятся доброе имя и добрый нрав, юноша, – добавил он с истинно брэдфордской прямотой. – Если ваши намерения такие честные, какими мы их считаем, вы можете ухаживать за Сарой, как и любой другой порядочный молодой мужчина. Если это не так, никакие капиталы не сделают вас желанным гостем в этом доме. Вам лучше уйти отсюда, и поскорей.

Уильям не ушел. Он сел и выпил чашку чаю с ломтиком пирога с мятой и коринкой, испеченного миссис Торп. К тому времени как он собрался уходить, Уильям пришел в состояние невероятного изумления перед широтой самообразования мистера Торпа. Отец Сары ссылался в разговоре на труды доктора Джонсона, поэзию Джона Мильтона, романы Чарлза Диккенса и Джордж Элиот – и все это к месту.

– Как же па может не быть начитанным? – вполне резонно сказала Сара, когда они с Уильямом остались вдвоем. – Он проповедник и свою Библию знает наизусть.

– Да, понятно, именно этого я и ожидал, – возразил Уильям, все еще ошеломленный строчками из «Потерянного рая» Мильтона, процитированными контролером ткацкого цеха. – Но я никак не думал, что он знает наизусть Мильтона!

Сейчас он замедлил шаги и остановился, когда лес поредел и впереди открылась Хоуортроуд.

– Я тебя встречу в субботу в два часа. Еды с собой не бери, я об этом позабочусь.

Сегодня Уильяму особенно не хотелось расставаться с любимой. Сара положила голову ему на плечо, Уильям обнял ее за талию и прижал к себе теснее, чем обычно.

– Я не собираюсь ждать до дня своего рождения, чтобы сказать о тебе отцу, – произнес он решительно. – Скажу ему в субботу вечером за обедом. Хочу, чтобы мы могли объявить о нашей помолвке в день моего рождения, Сара. Хочу, чтобы мы поженились на Рождество.

Сара широко раскрыла темно-голубые с черными ресницами глаза, и у него перехватило дыхание. Как могла вполне обыденная чета Торп произвести на свет такую красавицу? Ее густые каштановые волосы темного оттенка, собранные в свободный высокий узел, казались почти черными. Тонкие, прекрасного рисунка брови, благородный овал лица и свойственное ей невинное выражение делали Сару похожей на мадонн Рафаэля или Перуджино, а не на девушку из Йоркшира, родившуюся в строгой методистской семье.

– Сара…

Желание вспыхнуло в нем, такое жаркое и яростное, что Уильям боялся утратить контроль над собой. Они должны пожениться как можно скорее! Должны! Он больше не в силах держать в узде свое желание обладать ею, не в силах целовать ее только нежно, без страсти.

Прикосновение ее груди, когда она в своей невинной чувственности прильнула к нему, было невыносимо возбуждающим. И Уильям не осмеливался поцеловать Сару на прощанье – он утратил бы над собой всякую власть.

– Сара… – повторил он хрипло. – Сара, я…

Как бы прочитав его мысли, как бы разделяя силу его влечения, она повернулась к нему всем телом и подняла на него глаза, полные великой любви.

Уильям шумно втянул в себя воздух, и на короткое мгновение, когда луч солнца упал на них двоих сквозь листву, показалось, что время остановилось.

– Я люблю тебя, – произнес Уильям глухо, почти не в состоянии воспроизводить звуки речи. – Ты моя крепость и мир мой, Сара, и я буду любить тебя до конца своих дней.

Ее руки обвились вокруг шеи Уильяма.

– Я буду любить тебя дольше, Уильям. Я буду любить тебя всегда.

Это нельзя было вынести и преодолеть. Уильям оттолкнул от себя велосипед, и тот свалился в заросли лилий. Уильям прижал к себе Сару с такой силой и страстью, о которых раньше мог только мечтать. И прильнул губами к ее губам.

Роуз, Дженни и Микки взирали на мир с места своих обычных встреч, то бишь с крыши сарая, который Порриты делили с тремя другими семьями.

– Неужели ты вправду увидишь короля и королеву, когда вы поедете в Лондон? – почти с благоговением спросила Дженни у Роуз. – Вы будете в Вестминстерском аббатстве, когда королю возложат на голову корону?

– Нет, разумеется. – Микки исполнилось семнадцать, и наивность пятнадцатилетней Дженни часто его раздражала. Он выдернул травинку из щели на крыше и сунул в уголок рта, недовольный собой и всем миром. – В аббатстве займут места одни аристократы, – продолжал он, глядя не на Дженни, а на Роуз. – А фабриканты никакие не аристократы. Такой же простой народ, как мы, только сумели деньгу зашибить. А зашибли они деньгу потому, что такие слабоумные, как ты, Дженни, на них вкалывают.

Дженни сидела, обхватив руками колени, и теперь сжала пальцы так, что побелели костяшки. Она терпеть не могла, когда Микки разговаривал с ней как с маленькой девочкой, а еще больше ей не нравилось, что он смотрит на Роуз несчастными глазами. Ну и что из того, что у нее дружба с Риммингтонами? За что Микки их так не переносит?

– Где же мне еще работать, если не на фабрике? – возразила Дженни; ей очень хотелось, чтобы Микки уделил ей хоть частицу того внимания, которое уделял Роуз. – Не все же могут работать возчиками, как ты и твой отец, а кроме того, мне нравится работать у Латте-руорта. Ткать, может, и трудно, но мы часто веселимся, хоть нам и приходится кричать во все горло, чтобы слышать друг друга.

Микки пренебрежительно фыркнул и передвинул травинку в другой угол рта. Он был в ткацкой всего один раз, когда они с отцом брали там шодди – переработанную из старья и восстановленную шерсть. Никакая сила в мире не заставила бы его пойти в тот цех снова. Он привык находиться на свежем воздухе, при лошади и телеге, и терпеть не мог закрытые помещения.

– Мы обязательно увидим короля Георга и королеву Марию, – сказала Роуз, про себя удивляясь, с чего это Микки стал таким раздражительным и вообще сильно изменился. – По Лондону пройдет огромная процессия, и мы будем смотреть на нее со Стрэнда.

Дженни не имела представления о том, что такое Стрэнд, но, по ее мнению, это должно быть чудесное место, раз туда пойдут Риммингтоны. Видения лошадей с разноцветными плюмажами на головах, золоченых карет, знамен и флагов возникли в ее воображении, и она почти забыла о своей обиде на Микки. Там будут солдаты в красивой форме, и не только солдаты, но и конная гвардия, гренадеры, лейб-гвардейцы…

– Мы сами не будем в аббатстве, но там будет один друг Нины, – продолжала Роуз вовсе не затем, чтобы похвастаться, а потому, что хотела сообщить Дженни интересные для нее подробности. – Его зовут Руперт Уинтертон, и Нина чуть не свалилась со стула за завтраком, когда прочитала его имя в «Тайме» в списке почетных гостей. Он самый молодой герцог в Англии, и о нем там поместили статью-с фотографией.

– Ну и что? – воинственно спросил Микки. – Подумаешь, делов-то! Титул не делает его лучше других людей. Он герцог только потому, что его отец был герцогом. И не за-слу-жил право быть герцогом, так или не так?

– Я вовсе не говорила, что он его заслужил! – возмутилась Роуз. – Я просто сообщила факт. Что, по-твоему, ему нельзя быть герцогом и при этом учиться в колледже Сент – Мартин?

Микки ничего не знал об этом колледже и не желал знать. Он отшвырнул изжеванную травинку в сторону. Все переменилось в его отношениях с Роуз, и Микки от этого страдал. Это Риммингтоны виноваты! Пока Уолтер Риммингтон не приезжал в своем авто на Бексайд-стрит, они были не только наилучшими друзьями – они были ровней. А теперь они больше не ровня. Да и может ли быть иначе, ежели Роуз столько времени проводит с людьми, у которых денег немереная уйма, и они не знают, как их истратить?

– На улице будет фейерверк в честь коронации, – сказала Дженни в надежде переменить тему разговора и таким образом прекратить перепалку. – Как это здорово, фейерверк в июне, верно? Мама сделает на кексах полоски из красной, белой и синей глазури, а Герти приготовит бисквиты со взбитыми сливками.

Микки ничего не ответил. Роуз не будет на Бексайд-стрит во время фейерверка. Она будет в Лондоне с Рим-мингтонами.

– Я завтра еду в Торнтон, – заговорил он, свободно обхватив руками колени и скрестив ноги в лодыжках так, что металлические подковки на его деревянных башмаках заблестели на солнце. – Перевожу вдовую леди в коттедж около вересковой пустоши. – Микки зачем-то уставился на свои ноги, на щеке у него билась жилка. – Хотите развлечься? – спросил он самым безразличным тоном. – Это на целый день.

Целый день на лошади в удобной повозке – замечательная прогулка. Дженни так и просияла в радостном предвкушении.

– Поедем с Микки, а, Роуз? – обратилась она к подруге.

Роуз покачала головой, искренне огорченная:

– Я не смогу, Дженни. Обещала быть завтра на семейном пикнике, особом, не таком, как обычно. Мне нельзя отказаться.

Ликующее настроение Дженни мгновенно улетучилось. Если не поедет Роуз, то не может поехать и она. Ее ма, всегда такая покладистая, вдруг становилась непреклонной и не разрешала ей уезжать вместе с Микки, если с ними не было Альберта. А тут поездка на весь день, да еще в субботу, когда дома надо переделать кучу дел… нет, из этого ничего не получится, вопросов нет.

– Я не думаю, что мне удастся поехать, Микки, – неохотно сказала она. – Только что вспомнила, сколько дел надо сделать дома в субботу, ну, сам понимаешь…

Голос у Дженни упал, на лице было написано неимоверное страдание. Но Микки ее и не слушал. Он вскочил на ноги; возле уголков рта обозначились белые линии, в глазах пылали ярость и страдание, не менее сильное, чем у Дженни.

– Ну да, дело ясное, «это будет особый пикник»! – выкрикнул он так громко, что у изумленной Роуз глаза распахнулись чуть ли не во все лицо. – Как не особый, если ты отправляешься на прогулку с Риммингтонами. Ну вот что я тебе скажу, Роуз Сагден: хотел бы я, чтобы твои чертовы Риммингтоны никогда не появлялись на Бексайд-стрит и никто бы о них не слыхал!

Когда Микки был мальчишкой, его волосы вечно торчали во все стороны непослушными вихрами, но теперь они красиво падали на лоб, что Микки очень шло, как отметила про себя Роуз. Высокий и худой, он теперь стал таким широкоплечим и сильным на вид, что любой хорошо бы подумал, прежде чем вступить с ним в драку, а охвативший его приступ неудержимого гнева мог служить доказательством, что Микки не нуждается в серьезном поводе, чтобы ввязаться в драку самому.

– Все было ладно на улице, пока они сюда не заявились, – продолжал он, тяжело дыша и раздувая тонкие ноздри, – и не стали лезть к людям, для них не подходящим. Никому из нас в голову не вступило бы навещать их. Чего они вздумали, будто очень нужны тут?

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду… – начала было Роуз, пытаясь остановить его, далеко, впрочем, не уверенная, что не ответит на его вспышку с такой же горячностью и злостью.

Микки даже не дал ей закончить фразу.

– Это все неправильно! – продолжал он, словно Роуз и не начала говорить. – Они – это они, а мы – это мы, и нечего им прикидываться, будто нет никакой разницы, а она, разница, неизмеримая! Нечего смущать народ. Люди не понимают, на каком они свете, и это им не по нутру. – Микки запустил пятерню в волосы, к его гневу примешалась боль. – От мамы Дженни никто не отшатнулся из-за такого ее приятеля-джентльмена, как мистер Риммингтон, только потому, что он брат твоей матери, Роуз, и это всем известно. И если ты считаешь, что это не смущает женщин, которых твоя мать обшивает, то раскинь еще разок мозгами, да получше!

Роуз тоже вскочила, со страхом думая о том, что должна сейчас чувствовать Дженни.

– Ты гадости болтаешь, Микки Поррит! – выкрикнула она, хватая рукой пряди рыжих волос, которые бросил ей на лицо налетевший порыв ветра. – С какой стати людям сторониться мамы Дженни только из-за того, что она в дружеских отношениях с моим дядей. Он одинок, и она тоже…

– Одиночество тут ни при чем! – Микки с трудом удержался от порыва схватить Роуз за плечи и трясти до тех пор, пока у нее не застучат все зубы. – Он не из ее класса, ты можешь это понять? Такие люди, как твой дядя Уолтер, не должны смешиваться с такими, как мы! На что они нам сдались, спрашивается? Пускай держатся своей компании, а не шастают вынюхивать, чем пахнет там, где они никому не нужны.

Дженни заплакала, но ни Микки, ни Роуз этого не заметили.

– Ты говоришь отвратительные вещи!

Бледная, дрожащая от ярости Роуз подумала, знает ли Микки о том, что дядя Уолтер – не единственный в семье Риммингтон, кто полюбил фабричную работницу. Нет, если бы он знал о связи Уильяма и Сары Торп, он бы проболтался. Она сама не знала об этом, пока Уильям не пригласил ее на субботний пикник и не сообщил, что хочет жениться на девушке, которая работает на фабрике Латтеруорта, а живет на одной из улиц поблизости от Бексайд-стрит. И добавил, что девушка тоже приглашена на пикник.

– Ладно, хватит! – отрезал Микки, понимая, что сказал все, что хотел, и даже переборщил весьма основательно.

Едва Роуз набрала в грудь воздуха, чтобы дать ему достойный ответ, как Микки повернулся к ней спиной.

– Микки…

Он подошел к краю крыши и спрыгнул вниз. Металлические подковки башмаков высекли искры из камней на мостовой.

Как Роуз отнесется к тому, что он ей сказал, это ее дело, но Микки знал, чего он хочет от нее. Он хотел, чтобы она отвернулась от Риммингтонов. Чтобы она захотела быть с ним. Он рассказал бы ей о книге, которую читает. Эту книгу дала ему учительница.

Книга была о Новой Зеландии, с картинками. На картинках изображена была бескрайняя земля, никем не тронутая и такая прекрасная, что дух захватывало. В книге говорилось, что человек может обзавестись там овечьей фермой или работать на такой ферме. Микки родился и вырос в городе, но город находился в Йоркшире, потому Микки знал об овцах все. Работа в Новой Зеландии на овечьей ферме отлично подошла бы ему, но он не хотел ехать туда один. Он хотел, чтобы с ним поехала Роуз. Ей скоро исполнится шестнадцать, а в Брэдфорде многие девушки выходили замуж в шестнадцать лет.

– Микки!

В голосе, окликнувшем его, не было ни огорчения, ни раскаяния. Он звучал сердито, словно Роуз требовала от него извинения.

Не повернув головы, Микки глубоко засунул руки в карманы своих потрепанных брюк, а подойдя к проходу, ведущему на улицу, громко засвистел. Он не собирался просить прощения за свои слова. Он сказал ей чистую правду, от первого до последнего слова, прах его побери!

Роуз от злости топнула ногой по крыше сарая. Если Микки воображает, что она побежит за ним, то он сильно заблуждается. Она за ним не побежит ни сейчас, ни когда-нибудь еще. Никогда!

Плач Дженни уже нельзя было не заметить. Роуз, обиженная на Микки за его дикую выходку и обеспокоенная перспективой завтрашнего пикника больше, чем хотела бы признать, сказала нетерпеливо:

– Перестань хныкать, Дженни. Он разозлился на меня, а не на тебя.

Дженни вздохнула и взглянула на Роуз без малейшего сочувствия, что было ей обычно не свойственно.

Роуз все еще стояла и смотрела на задний двор Пор-ритов, завешанный выстиранным бельем. Была ли в обвинениях Микки хоть крупица правды? Так ли уж неприятны и беспокойны для соседей визиты ее родственников на Бексайд-стрит? Она не могла этому поверить, вспомнив о том, как легко Гарри сошелся здесь со всеми. Быть может, насчет дяди Уолтера Микки отчасти прав… Ну а Уильям? Какой будет реакция обитателей тупичка, где живет Сара Торп, когда они узнают, кто он такой?

Дженни уже утерла слезы подолом своей рабочей юбки, а Роуз все стояла и смотрела на задний двор Пор-ритов, обхватив себя руками и погрузившись в глубокое раздумье. Ветер играл ее растрепавшимися волосами.