Юлия, дочь Цезаря

Глава 6

После того, как раб-веларий[38] отодвинул занавес, отделявший атрий от других покоев дома, взору Помпея открылся внутренний дворик, с крытой колоннадой, беломраморными статуями и изящной — на эллинский манер — мебелью. Яркий солнечный свет проникал через квадратное отверстие в крыше, и его лучи преломлялись на водной глади бассейна — имплювия, обсаженного цветами. На длинной скамье под сенью плюща и дикого винограда сидели сыновья Помпея: Гней и Секст; оба были взволнованы и о чём-то горячо спорили.

Первым отца заметил Секст и, вскочив, стал перед ним навытяжку, как воин в переднем ряду легиона. Пожимая ему руку, Помпей невольно задержал его ладонь в своей руке. Секст, младший в семье, год назад посвятил свою претексту[39] домашним Ларам[40], но, несмотря на свой юный возраст, выказывал необычайную силу и выносливость, как закалённый в битвах боец.

Приветствуя отца, навстречу ему поднялся и Гней — высокий, крупный, с выражением непоколебимой учтивости на полном красивом лице и чуть настороженным взором прищуренных тёмных глаз.

Помпей, согретый глубокой радостью, был полон удовлетворения и гордости за своих сыновей. Сейчас он был способен на любой, самый добрый порыв, если б его пыл не гасило неожиданно сдержанное поведение обоих сыновей.

— Отец, ты женишься на дочери Цезаря? — Напрямик спросил его Секст; его по-мальчишечьи звонкий голос дрожал от негодования.

Помпей нахмурился: предстоящий разговор с сыновьями не сулил, как он понял, приятных волнений.

— Да, это правда, — твёрдо проговорил он и, взглянув поочерёдно в их лица, прибавил: — И я не вижу в этом ничего предосудительного…

Секст тут же перебил его:

— Но, отец, не по твоим годам столь юная жена! — Нетерпение его возрастало. — Бесспорно, происхождение её безупречно; она прелестна и прекрасно образованна… Но по возрасту, отец, Юлии скорее подходит быть невестой Гнея…

Он бросил в сторону брата быстрый, но довольно красноречивый взгляд и тут же, покраснев, прибавил смущённо:

— Или даже… моей невестой.

— Юный возраст жениха и невесты не обязательно залог благополучного супружества, — возразил, вступая в разговор, старший сын Помпея. — Целомудренная юная жена и зрелый умудрённый жизнью муж — такая пара добродетельна и достойна уважения.

Помпей одарил Гнея благодарным взглядом: старший сын был на его стороне, как и тогда, когда он объявил детям о своём разводе с их матерью.

— Но, Гней, ведь речь идёт о нашем отце! — возмутился Секст, вскидываясь на брата. — Это ему, а не какому-нибудь герою греческой трагедии, жить с непорочной, как ты говоришь, девой, которая годится ему в дочери!

— И большим людям присущи маленькие слабости.

Услышав голос за своей спиной, Помпей быстро обернулся: на пороге перистиля стояла Помпея, его единственная дочь. Не сходя с места, она прибавила с усмешкой, в которой, как и в её словах, угадывалось некое сожаление пополам с лёгким презрением:

— Слабостью нашего отца, тщеславием его и утехой всегда были молоденькие девушки.

Она умолкла, пытливо глядя Помпею в глаза, и плотно сжала рот — так, что по краям губ проступила бескровная полоска.

Какое поразительное сходство! И эти губы, их выражение… и это бледное тонкое лицо, обрамлённое такими же чёрными волосами, — в который раз удивился Помпей.

— …и разве ты не знаешь, Секст, что мы должны быть терпимы к слабостям наших близких? — Этими словами, которые он прежде слышал от своей бывшей жены Муции, Помпея прервала затянувшееся молчание и медленно подошла к скамье, где недавно сидели её братья.

Сходство в облике, сходство в речах — ничего удивительного: мать и дочь, — подумал Помпей, прощая дочери её ироничное высказывание. И разве он мог сердиться на неё?.. Дочь, обделённая лаской отца, который души не чаял в сыновьях, — она сама нуждалась в сочувствии, и в колкостях её было не столько дерзости, сколько невысказанной обиды.

— Я рад, что ты пришла, — мягко проговорил Помпей, — и коль вы собрались все вместе, хочу сказать вам, что женюсь на Юлии не из-за слабости либо тщеславия, а по любви.

— Браки по любви не всегда бывают счастливыми, — с задумчивым видом вставил старший сын Помпея, — чаще — всё же по рассудку.

— Все мои предыдущие браки были по рассудку, но счастья мне не принесли, — возразил Помпей, хмуря лоб. Затем, стараясь сохранять хотя бы внешнее спокойствие, прибавил: — А я хочу быть по-настоящему счастливым. И думаю, что имею на это право.

Он умолк, словно задумался на мгновение, а, когда заговорил снова, голос его обрёл уверенность:

— Когда-то, в молодости, я мечтал лишь о славе. Мечтал ниспровергнуть и покорить великие царства, мечтал стать новым Александром Великим… И слава пришла ко мне, и власть; я ощутил своё могущество в полной мере… Что и говорить, на упоительном пиру славы мне досталась львиная доля! Но с меня довольно; славой я сыт по горло, я больше ничего не хочу получать. Теперь я хотел бы давать — и чтобы мои дары принимали; я ещё должен — и могу! — отдать самого себя. Хочу дарить любовь своей единственной, избранной сердцем женщине…

— А мы?! — вскричал, перебивая его, Секст. — Как же мы, твои дети, твоя семья?

— Вы уже выросли. — Помпей широко улыбнулся. — В скором будущем у вас появятся семьи — и вы будете заботиться о своих жёнах, о своих детях… Я же хочу заботиться о своей любимой жене.

— Что ж, если только в этом ты видишь своё счастье, мы не станем тебе препятствовать, — сказал Секст с готовностью, правда, без воодушевления, и вдруг куда-то заторопился.

Гней, первенец Помпея, положил руку на сердце, с выражением столь присущей ему учтивости произнёс: «Я искренне желаю тебе счастья!» — и, кивнув на прощание, последовал за братом.

Помпей взглянул на дочь. Она, казалось, была занята весьма важным для неё делом: то складывала ладони рук, то разнимала, складывала — разнимала. Сейчас, когда они остались наедине, её словно подменили: с опущенной головой, притихшая, она держалась скромно, почти застенчиво. А между тем Помпей почти физически ощущал возникшую между ними напряжённость и в её смиренной позе угадывал тревожное неминуемое ожидание.

Согласится ли она? Может, не говорить ей сейчас? — Помпей задумался на мгновение. — Или…

— О чём ты хотел поговорить со мной? Ведь не для того же, чтобы обсудить свои чувства к дочери Цезаря, ты посылал за мной? — первой подала голос Помпея, и он наконец решился.

— Мы можем сыграть две свадьбы сразу… или — одну за другой. Ты только представь, две грандиозные свадьбы — на весь Рим!

Ему показалось, будто Помпея вздрогнула и побледнела ещё больше. Он знал, как неприятен ей этот разговор, но ему также хотелось, чтобы между ними наконец возникло взаимопонимание.

— Разве не пора Гименею[41] войти в наш дом? — Помпей не знал, с какой стороны подступить к дочери, и начал с намёка на её затянувшееся девичество. — Ты же не давала обет безбрачия…

— Я хочу выйти замуж только раз — как моя бабка, унивира: чтобы один муж на всю жизнь. Ты знаешь, я не одобряю разводы. — После этих слов девушка поджала губы, и они превратились в одну бесцветную полоску.

Помпей невольно передёрнул плечами: хотела она того или нет, но напомнила ему о недавних столь неприятных для него событиях.

Возвращаясь в поход с такой славой, какой не стяжал до него ни один римлянин, Помпей страстно желал, чтобы его семья встретила его с такими же радостными чувствами, какие он испытывал сам. Однако счастливое возвращение было испорчено слухами о том, что Муция в его отсутствие нарушила супружескую верность. И Помпей был вынужден послать ей разводное письмо…

Мать и дочь… Оказывается, при внешнем сходстве их взгляды на жизнь не совпадали, и он, Помпей, веривший, что понимает людей, сумел разглядеть это только сейчас!

— Уж лучше сразу наложить на себя руки, чем весь век жить с нелюбимым мужем. — Услышав голос дочери, Помпей встрепенулся.

— Оставим этот спор, carissima[42]! Я не навязываю тебе мужа насильно: не хочешь идти замуж — не выходи! Я только очень сожалею, что не сумел верно устроить твою судьбу и, когда ты была ребёнком, не отдал тебя на воспитание жрицам Весты[43].

Помпея снова опустила голову и сложила на коленях крепко стиснутые ладони.

— Я уже говорила тебе, что не люблю Фавста Суллу, — с тихой злостью сказала она. — И что не хочу быть его женой, ты тоже знал. Знал и обручил меня с ним… Сын всемогущего, пусть даже ныне усопшего диктатора Рима — чем не выгодный жених?! Имя, богатство, знатность — всё при нём… Говоришь о своей любви к Юлии, а о моих чувствах ты подумал?!

Выслушав дочь, Помпей решил прекратить спор, пока между ними не вспыхнула ссора. Он видел, что ей этот разговор ничего, кроме боли и огорчения, не принёс. Да и ему тоже.

— Что ж, не выходи за Фавста, не выходи за Цепиона, ни за кого не выходи, если не хочешь…

Тут он с удивлением заметил, как Помпея вдруг переменилась в лице. Ему показалось, что при упоминании имени Цепиона она сразу покраснела.

— Для чего ты заговорил о Цепионе? — спросила она робко и вместе с тем с какой-то надеждой.

Такую же надежду Помпей прочёл и в её взгляде — и понял, что совсем ничего не знает о своей дочери. Неужели она влюблена?

— Так ты пойдёшь за Цепиона, если я расторгну твою помолвку с Фавстом? — спросил он, не сводя с неё внимательных глаз.

Какое-то время девушка молчала, и на лице её отражалась борьба между девической стыдливостью и желанием ответить, — и, видимо, это желание победило:

— А он согласится… согласится взять меня в жёны? — наконец, запинаясь от смущения, пролепетала Помпея и потупилась.