Забери мою душу

Глава 3

Элина

Звук будильника раздражает, вызывая приступ режущей головной боли. Нащупываю на тумбе телефон, отключая его. Переворачиваюсь на живот и со стоном утыкаюсь лицом в подушки. Кажется, я никогда не высплюсь. Ощущение тумана в голове не покидает. Переворачиваюсь, перевожу взгляд на тумбу, всматриваясь в зелёные глаза Димки на фото.

– Доброе утро. Не подскажешь, каким сегодня будет мой день? Тебе же там видней.

Молчит с застывшей полуулыбкой. Да, он умел так улыбаться, что мурашки пробирали. Встаю с кровати и обнаженная иду в душ. У меня бзик. Не могу спать в одежде, мне все мешает и раздражает. Любая одежда в постели вызывает дискомфорт. Уснуть невозможно. Мое тело и кожа должны отдыхать.

Принимаю душ, прокручивая в голове планы на сегодняшний день. Практика, нужно немного поработать над дипломной, а вечером помочь Ярику в клубе. Он очень просил, как всегда, не могла отказать моему влюблённому ангелу-хранителю.

Наношу на кожу молочко, пахнущее кокосом, рассматривая своё тело в большое зеркало ванной. Вдеваю в пупок новую золотую сережку с рубином. Красиво. Хочу ещё тату на ключицу. Стихи Димы. Точнее, строчки из его текстов для меня.

– Я не отпущу тебя. Никогда. Чтобы ты по этому поводу ни думал, – говорю его фотографии, смотрящей на меня с тумбы, и прохожу в комнату к шкафу. – Достала я тебя? Терпи, нужно было меня с собой забирать.

Со стороны мой диалог может показаться сумасшествием. Хотя почему «может показаться»? Так и есть, я в какой-то степени невменяема и не пытаюсь скрыть это от общества. Живите с этим, господа! А я, побывавшая одной ногой в могиле, могу позволить себе жить, как хочу, а не по придуманным кем-то стереотипам.

– Это или это? – показываю Димке два комплекта белья, кружевное и простое. Ему, как ни странно, всегда нравилось простое, однотонное. Надеваю простое чёрное. – Извини, сегодня я опять в черном. Траур продолжается, – надеваю черные кожаные обтягивающие брюки, черную полупрозрачную блузку с высоким воротником и ботильоны на высоком каблуке. Собираю волосы вверх в небрежный пучок, крашу ресницы и губы матово-бордовым. – Не нравится? – оглядываясь на Димку. – Ты всегда любил милых девочек. Терпи. Сам виноват.

Подмигиваю себе в зеркало и наношу несколько капель духов на шею.

– Не скучай, – кидаю Димке и переворачиваю его фотографию. Подхватываю сумку и спускаюсь вниз.

Дед, как всегда, уже завтракает в столовой, читая новости на планшете. Рядом с ними накрыто ещё одно место для меня. Всегда накрыто. Но я почти никогда не составляю ему компанию.

– Доброе утро, – здоровается, сегодня он выглядит не очень. Болезнь его съедает, но деньги помогают продлить жизнь, и он цепляется за каждую возможность. Как же ему хочется жить.

– Доброе, – киваю, хватаю со стола пару кусочков сыра, грушу и бегу в холл.

– Стой! Удели мне несколько минут, поешь нормально.

– Извини, некогда, – кидаю ему я, продолжая свой путь, стуча каблуками по паркету.

– Элина! – рявкает, хрипя. – Я сегодня улетаю на лечение и, возможно, не вернусь!

Ненавижу, когда он давит на жалость. Внутри всегда что-то сжимается. Больно. Горло дерет, и дышать трудно. Разворачиваюсь, возвращаюсь к столу, сажусь, кидая сумку на соседний стул.

– Приятного полёта. Надеюсь, медицина в Израиле такая же волшебная, как о ней рассказывают, и ты протянешь ещё несколько лет.

Он сжимает губы, отставляя от себя свою диетическую кашу на воде.

За что я так с больным стариком?

Есть за что.

Он вспомнил о моем существовании, только когда понял, что жизнь не вечна. А умирать в одиночестве среди роскоши и денег, в особняке со своим куском леса и озером ему не хочется. Только поздно уже. Где он находился, когда был мне нужен? Его не интересовало, как живёт его внучка с отцом-наркоманом. Его не интересовало, что я кушаю и в чем нуждаюсь. Он вычеркнул из жизни сына, считая меня нагулянным ребенком от шлюхи. А теперь пытается замазать грехи. Окей, я принимаю его деньги, он очень много задолжал. А любви ему никто не обещал. За деньги этого не купишь.

Но жалость…

Я не могу это контролировать. После смерти Димки моя сердечная мышца не выдерживает и даёт сбой в виде вспышек сентиментальности. Но и смерти я деду не желаю, и огромного наследства – тоже, только возможность на обучение и перспективу. А то, что он мне отписал, я уже мысленно пожертвовала больным детям.

– Спасибо, – сдержанно произносит дед. Ко мне подходит Лида и, поглаживая по спине, наливает кофе со сливками и ванилью, как я люблю.

– Не холодно в такой тоненькой кофточке?

– У меня пальто теплое.

– Ой, застудишься, – возмущается она, качая головой. – Запеканку попробуй, – указывает на стол.

– Нет, спасибо, я только кофе.

– Я хочу, чтобы ты присутствовала сегодня на обеде. Надо тебя кое с кем познакомить перед отъездом.

– Это обязательно? Мне нужно работать над дипломной.

– Обязательно. Сделай мне одолжение. Я много не прошу. Потом улечу и избавлю тебя от своего общества.

– Не преувеличивай. Я не желаю тебе ничего плохого, – отпиваю кофе.

– Тогда сделай одолжение, выдели для меня это время.

– Хорошо? Это все просьбы? – делаю ещё несколько глотков кофе.

– Да, – улыбается он.

Иногда, особенно вот в такие моменты, меня начинает грызть совесть за свое поведение с дедом. Но быстро отпускает, когда я понимаю, что ему с моего рождения было на меня плевать. Мало того, он и рождения моего не хотел. Настаивал на аборте, даже угрожал матери, апеллирую тем, что в его семье не нужны уроды. Так чего же он хочет от дочери наркомана и шлюхи?!

– Тогда я пошла, – подхватываю сумку и покидаю этот огромный холодный особняк.

Мании величества моему деду не занимать. Огромный особняк, вычурная мебель ручной работы, гектар земли, конюшня, озеро, крепостных не хватает. Хотя обслуга, охрана и его подчинённые пресмыкаются перед ним со страхом в глазах. Милохин в свое время заработал репутацию страшного человека, который сколотил себе состояние на костях и крови. А сейчас – с виду импозантный дедушка с ярко-седой шевелюрой и стильной бородой.

Быстро добегаю до машины, погода мерзкая, осень выдалась холодной, ветреной и дождливой. Всю ночь лило как из ведра, огромные лужи почти затопили город. Ураган повалил деревья, создавая небольшой Армагеддон.

Заочно в этом году я заканчиваю менеджмент. А очно прохожу курсы кондитера-пекаря. Моя детская мечта – открыть небольшую кофейню и создавать выпечку и сладости своими руками трансформировалась в цель, которую я поставила, и я к ней иду.

У меня началась практика в пекарни, и я кайфую от процесса. Здесь пахнет свежей сдобой, корицей и ванилью, и я дышу этими ароматами, вдохновляясь на создание моих шедевров. Сейчас это, наверное, единственное место, где я чувствую себя свободно, отстраняясь от всего внутри меня.

– Элия, доброе утро, – наш кондитер-француз неправильно произносит мое имя, но мне нравится.

– Доброе утро Эдуардо, – целую его в щеку, вдыхая запах. Это единственный мужчина, от которого пахнет карамелью. Эдуардо смущается, всегда приходя в лёгкий ступор от моих вольностей, иногда даже краснеет, а мне нравится его немножечко дразнить и тискать. Он такой милашка. И руки у него золотые, я в экстазе от его шедевров.

– Что у нас сегодня? – надевая фартук и перчатки, спрашиваю я, рассматривая стол и миски с продуктами.

– Сroquembouche, – взмахивает руками Эдуардо.

– Ммм, говори ещё по-французски, ты же знаешь, я кончаю от твоего голоса и произношения.

– Элия! – пытается быть строгим. У него не выходит, он все равно милый, но я замолкаю из уважения. – Внимание! – А ещё меня всегда заводит его акцент, и я кусаю губы, сдерживая улыбку. – Сroquembouche – это… – начинает рассказывать рецепт, и я впитываю его слова, оставляя кокетство и шутки.

Эдуардо гениальный кондитер, и я спешу вникнуть во все, что он может дать. Наверное, только в этой кондитерской я настоящая. А там, за ее стенами, не могу подобрать для себя определения. Я никто. Девушка без души и лица, такая, каких тысячи, и одновременно никто. Я зависла там, в моменте клинической смерти. Вся моя жизнь – сплошной коматоз и рефлексия.

В обед выхожу из пекарни, сажусь в машину, но домой не спешу. Открываю бардачок, достаю блистер с таблетками и кручу их в руках. После аварии мои вечные спутники – боль в шее и головная боль. Таблетки уже мало помогают, если только в тройных дозах. Но алкоголь пока справляется.

Закидывают в рот четыре таблетки, разжевываю, морщась от противного вкуса, откидываюсь на сиденье и жду, когда боль притупится, чтобы я могла функционировать дальше.

Перевожу взгляд на боковое окно, рассматривая витрину детского магазина: яркие игрушки пестрят красками. Маленький мальчик останавливается возле витрины и складывает губки буквой «О», рассматривая игрушки. Забавный такой, года два, в клетчатой курточке и шапке с бубоном. Моему ребенку могло быть столько же. Нет официального подтверждения, кто это был, но я уверена, что это мальчик. Он мне иногда снится: его зелёные глазки, курносый носик и улыбка.

Закрываю глаза, на затылок давит, голова тяжёлая.

Дышу.

Ещё этот обед. Ладно, нужно удовлетворить потребность деда на прощание. Завожу двигатель, еду домой.

На самом деле мне очень страшно за рулём на оживленных трассах. Я еще не преодолела этот психологический барьер. Но каждая поездка – выброс адреналина, и я ловлю от этого ненормальный кайф, забывая о головной боли.

Паркую машину под навесом возле гаражей, рядом с чужим внедорожником. Агрессивный тёмно-синий мерин. На улице слякоть и грязь, а машина чистая, как будто только помыли. Кто у нас такая чистюля? Медленно иду к дому по мозаичной дорожке. Не очень хочется знакомиться с дедовыми людьми. Но я уже пообещала.

Останавливаюсь, ищу в сумке звонящий телефон, переворачивая содержимое. Это Ярослав. Мой Пьеро. Не могу ему не ответить. Его любовь настолько болезненна, что задевает и резонирует со мной. Нет, он ничего не требует, он сам себя ненавидит за свою слабость, но все равно страдает.

– Добрый день, мой друг, – улыбаюсь в трубку. Искренне я дарю улыбки только ему.

– Эля, – вдыхает.

– Ммм? – вопросительно тяну я и останавливаюсь на открытой веранде, не заходя в дом.

– Как ты?

– Терпимо… Все хорошо.

– Ты выручишь меня сегодня?

– Да, я же обещала.

– Тогда я жду к семи?

– Конечно, жди, погоняю твой персонал, попрактикуюсь в управлении, – усмехаюсь я.

– И ни в чем себе не отказывай.

– Какой щедрый. До вечера, – сбрасываю звонок и прохожу в дом.

Снимаю в прихожей пальто, бросаю сумку на тумбу и заглядываю в зеркало. Помада размазалась. Подкрашиваю губы, всматриваюсь себе в глаза – немного мутные от таблеток, словно я пьяная.

– Эля! Федор Сергеевич просит тебя в гостиную, – сообщает мне Лида и убегает на кухню. Вдыхаю и направляюсь в заданном направлении.

В гостиной на креслах через журнальный столик сидят дед и мужчина лет сорока. Мужчина рассматривает какие-то бумаги, что-то тихо обсуждая. Иду к бару, вожу пальцами по бутылкам и наливаю себе бокал вина.

– Элечка, – дед замечает меня, приходя в себя от звона бокалов. Киваю, проводя пальцем по длинной ножке бокала. – Познакомься, это Захар Доронин, очень успешный адвокат. Я бы сказал, знаменитость, – подчеркивает дед.

– Ну тебе-то, конечно, нужны такие одаренности, – язвлю я, а сама рассматриваю адвоката.

Мужчина сидит в кресле с высокой спинкой, поза уверенная, открытая, ноги расставлены. На нем идеальный костюм, ни одной складки. Не классика, что-то стильное, подобранное со вкусом, и белоснежная рубашка – аж глаза слепит. А в туфлях, кажется, вообще можно увидеть отражение. Ммм, и кто у нас такой педант? И зачем нам знакомиться? Что ты задумал, дед? Адвокат. Так я вроде не нуждаюсь пока.

– Добрый день, Элина, рад познакомиться, – кивает мне мужчина. Холодный. Голос низкий, спокойный, уверенный. Взгляд тяжёлый, давящий, властный, пронзительный. Хочется отвести свой взгляд и не поддаваться на провокации. Но мне интересен этот вызов, и я не подчинюсь, смотря в его серые глаза. Черты лица четкие, немного грубые, волевые. Давит взглядом, в уголках глаз появляются мимические морщинки, иронично ухмыляется. Но холодно, словно скрывается под маской. Глубокий. Ценю такие качества. Не зря дед им восхищается, тут сложный, многоуровневый характер и толстая броня, которую не пробить. Ммм, как интересно. Даже боль и напряжение в шее отпускают.