Загадочная леди

Глава 11

Стоя у кровати, Клод Адамс наклонился над спящей женой и нежно поцеловал ее в губы. Она что-то пробормотала и вздохнула.

– Я уезжаю по делам, – сказал он. – Успею вернуться к ленчу, а после ленча погуляю с детьми и гостями, как и обещал.

– М-м-м, – пробормотала она, не открывая глаз. Он стоял в нерешительности. Ему очень хотелось уйти, ничего не сказав жене. Но когда живешь с такой женщиной, как Кларисса, то поневоле привыкаешь обо всем ей сообщать. Не промолчал Клод и на сей раз.

– Рекс только что уехал, – сказал он. – Иден и Натаниел уехали вместе с ним.

На мгновение ему показалось, что удастся отделаться простым сообщением. Но тут Кларисса раскрыла глаза.

– Что? – Она нахмурилась, в последние дни она слишком часто хмурилась. – Куда уехал?

– Домой. В Стрэттон. Я не уверен, что все они поехали туда. Иден и Натаниел говорили что-то о поездке в Данбертон – там живет Хэверфорд. Это их друг, четвертый Всадник Апокалипсиса, как вы знаете. – Клод попытался улыбнуться.

Кларисса резко приподнялась. И тотчас же натянула на себя одеяло, хотя под этим самым одеялом супруги лежали нагие всего лишь час назад, причем дважды за ночь занимались любовью.

– Уехал? – Она почти кричала. – В Стрэттон? Уехал, когда к нам съехались гости? И когда он должен ухаживать за Эллен?

– Кларисса, – начал Клод, – вы же знаете…

– И это после того, как он с ней обошелся вчера вечером?

"После вчерашнего вечера брату уже ничего не нужно”, – подумал Клод, подавив вздох. Накануне вечером Клоду пришлось-таки проявить характер, чтобы заставить жену сохранять спокойствие во время бала: раздосадованная исчезновением лорда Роули, она так и порывалась вспылить в присутствии гостей. Клоду с величайшим трудом удалось заставить ее улыбаться и играть роль любезной хозяйки, ведь Рекс так и не появился после ужина, чтобы пригласить Эллен на танец. Кларисса прямо-таки позеленела от злости. Впрочем, и Клод был недоволен – такая нелюбезность просто непростительна, – и он поклялся, что утром непременно по душам поговорит со своим братом-близнецом. К счастью, сама Эллен, похоже, нисколько не расстроилась – пока длился танец, она сидела и болтала с сыном одного из самых процветающих арендаторов.

Гораздо хуже другое… Кларисса, заметив исчезновение миссис Уинтерс, совпавшее с исчезновением Рекса, пришла к выводу, что они куда-то ушли вместе. Клод не имел на сей счет определенного мнения и считал, что дела брата его не касаются. Правда, могла пострадать репутация этой леди, если бы все пришли к тому же выводу, что и Кларисса. А ведь он предупреждал Рекса…

– Ну? – спросила Кларисса, и в голосе ее прозвучали резкие нотки. – Вы собираетесь все утро простоять здесь молча?

– Реке попросил меня принести его извинения Эллен, – сказал Клод. – Он почувствовал себя плохо и лег в постель. Он не хотел ничего говорить нам, чтобы не испортить вечер.

Клод проглотил эту ложь, не задавая никаких вопросов, Рекс знал, что брат ему не поверил, но они поняли друг друга: именно это следует сказать дамам. Вид у Рекса был мрачноватый. Он был зол. Клод не сомневался: произошло нечто ужасное, вот брат и решил уехать так внезапно.

– Так он действительно уехал? – Похоже, Кларисса только теперь начала понимать значение этой новости. – А как же Эллен? Он же бросил ее! Она…

Клод присел на краешек кровати, стараясь проявлять твердость и вместе с тем успокоить жену – задача не из легких. И конечно, еще до того, как ему удалось уйти и с облегчением отправиться в путь, его супруга вспомнила, что Пелхэм и Гаскойн тоже уехали. То есть рухнули все ее планы, связанные с приглашением гостей.

– И во всем виновата эта женщина! – заключила Кларисса. Глаза ее метали молнии. – Клод, если вы не…

– ..Если не выброшу ее из коттеджа и не выгоню из деревни? – подхватил он, теряя терпение. – Я уже сказал вам вчера вечером: миссис Уинтерс не сделала ничего дурного. У нас нет доказательств, что этой ночью Рекс был с ней. Он плохо себя чувствовал и лег в постель. Она, без сомнения, устала и сама нашла дорогу домой, хотя я предпочел бы, чтобы она попросила меня подать экипаж и отправить с ней горничную. Нельзя злиться на нее, Кларисса, только потому, что она хороша собой.

Клод тут же понял, что последние его слова были весьма опрометчивы. Он никогда не сказал бы этого, если бы терпение его не истощилось. Но он слишком устал от споров, к тому же не выспался, и в результате отрицательные эмоции вырвались наружу.

Клариссу, разумеется, задело слово “злиться”. Как мог он предположить, что она руководствуется в своих поступках завистью и злобой? А если он находит миссис Уинтерс такой красивой, то, наверное, жизнь с такой уродливой женой, как она, для него сущее наказание.

Клод обнял ее и крепко поцеловал.

– Хватит об этом, Кларисса, – сказал он. – Наш спор просто смехотворен. Мне нужно успеть сделать кое-что до ленча. Я поехал.

И Клод ушел, хотя она и окликнула его, когда он уже открыл дверь спальни. Заключительные слова тоже неразумны, с грустью думал он, сбегая вниз по лестнице. Ну и пусть. На душе у него совсем не весело. Бог знает, когда он опять увидит Рекса. Всякий раз, когда они расстаются, ему кажется, что он лишился частицы своей души. Но Клариссе этого не объяснишь. Она просто не поймет.

Когда в то утро зашел преподобный Ловеринг, мистера Адамса не оказалось дома. Зато миссис Адамс охотно согласилась принять его. Она хотела задать пастору один очень важный вопрос.

Мистер Ловеринг, отвесив хозяйке поклон, заговорил о погоде, после чего наговорил кучу комплиментов – упомянул о нарциссах, цветущих в парке, о достойном обществе, которым миссис Адамс с мистером Адамсом украсили свой дом, тем самым оказав честь всей деревне, должным образом оценил великолепие бала, в заключение же извинился за то, что пасторские обязанности вынудили его уехать так рано. Кроме того, пастор поинтересовался, заметил ли кто-либо его отсутствие, не омрачил ли он общее настроение, так рано покинув дом.

– Сэр… – внезапно проговорила миссис Адамс, забыв о своей роли любезной хозяйки. – Сэр, когда вы вчера вечером отвозили домой миссис Ловеринг, провожали ли вы также и миссис Уинтерс?

Вот тут-то пастор и пришел в замешательство. То, что он намеревался сообщить, не предназначалось для ушей благородных леди, тем более для такой изящной и чувствительной леди, как миссис Адамс. Но честность побуждала его ответить по крайней мере на один вопрос. В конце концов, если нельзя положиться на то, что священнослужитель говорит правду, то тогда на что же вообще полагаться? Нет, он не провожал миссис Уинтерс домой.

– Это сделал кто-то другой, сударыня, – добавил он. – Возможно, я зайду к вам попозже, чтобы обсудить этот вопрос с мистером Адамсом. Вы хотите побыть наедине с вашими милыми детками, я уверен.

Наконец-то луч света промелькнул перед миссис Адамс в то серое утро. Липтоны, возможно, почувствовав, что злоупотребили гостеприимством хозяев, заявили, что собираются уехать домой в понедельник, то есть послезавтра. Эллен поведала Клариссе, как она рада, что Роули уехал, не сделав ей предложения. Она, дескать, ужасно боялась, что он предложит ей руку и она от страха согласится. Клод же назвал Эллен злобной, уродливой и глупой. Джулиана и Уильям капризничали, а их нянька рассердилась на них, после того как они подрались из-за какой-то кисточки, хотя кисточек в детской было более чем достаточно. Все разваливается. И причина всему – эта женщина. История, рассказанная смущенным и озабоченным пастором Ловерингом, оказалась, таким образом, чем-то вроде семени, упавшего на плодородную почву. Кларисса слушала пастора с живейшим интересом. Скандальное толкование событий она приняла без всякой критики, даже с удовлетворением.

Эта женщина – шлюха!

Кларисса Адамс ликовала. Ликовала, исполненная праведного гнева.

Она велела подать чай, после чего говорила с гостем еще с полчаса. Затем пастор откланялся, восхваляя мудрость и силу духа хозяйки.

Нет, сказала себе Кларисса, его преподобию совершенно незачем возвращаться и беседовать с мистером Адамсом. Она сама все сделает – так же, как он, пастор, в качестве духовного наставника их общины сделает свое дело.

После ухода мистера Ловеринга миссис Адамс вышла из комнаты и направилась прямо к лестнице. Она приказала лакею немедленно прислать к ней горничную и подать экипаж через полчаса.

Кэтрин заставила себя подняться в обычное время, хотя ночью она почти не спала и ей ужасно хотелось подольше поваляться в постели. Казалось, что и вставать-то нет смысла…

От воспоминаний же ей делалось еще хуже. От воспоминаний о том, что подобные чувства она уже испытывала. Ее сын умер. Ее руки пусты. Груди болят, они распухли от молока, ненужного мертвому младенцу. А рядом – никого, некому утешить ее, хотя все равно никто не смог бы этого сделать. Но ни одного слова сочувствия! И очевидно, жить дальше бессмысленно.

Как ей удалось вытащить себя из этого состояния? Она мысленно вернулась в прошлое, пытаясь вспомнить, как именно это произошло.

Как-то раз она добрела до чердака теткиного дома, вошла в пустую каморку, где когда-то жила прислуга. Открыла окно и посмотрела вниз – на мостовую. Падать придется долго. Но она не была уверена, что разобьется при падении. Может быть, только изувечится.

Тут-то она и поняла, что собирается сделать. В первый и единственный раз в жизни мысль о том, чтобы покончить со всем этим, вошла в ее сознание. Но через несколько мгновений Кэтрин поняла, что просто не сможет этого сделать, – как бы низко она ни пала, жизнь все равно остается бесценным даром, от которого невозможно отказаться.

Жить ей не хотелось, но расстаться с ней добровольно она не могла. А если ей все же суждено жить дальше – Кэтрин было всего двадцать лет, – то тогда следовало как-то изменить свою жизнь, сделать так, чтобы жизнь вновь обрела смысл – даже без Брюса и без всего, что ее прежде окружало и что она любила.

Она должна стать другой, должна начать новую жизнь. Да, вот так все и началось. Откуда-то появилась и решимость осуществить все это. Вскоре она перебралась в Боудли.

И была здесь счастлива. Обрела душевный покой. Здесь она снова почувствовала, что жить стоит.

Ну что же, решила Кэтрин, значит, придется проделать все это еще раз – иного выбора у нее нет.

Выбравшись из постели, она выпустила Тоби погулять. Затем умылась, оделась, причесалась и развела огонь. Заставила себя немного поесть и принялась печь кексы, чтобы взять их с собой, – во второй половине дня Кэтрин собиралась навестить трех стариков. Жизнь должна продолжаться. Сегодня она не останется дома. Эти старики привыкли, что Кэтрин навещает их раз в неделю, что всегда приносит кексы и книгу и читает им. Нельзя их огорчать.

В самом деле, ничего же не изменилось.

В дверь постучали, и Кэтрин вздохнула. Она вытерла передником руки и попыталась уговорить Тоби, чтобы тот прекратил лаять, – пес бросился в прихожую и выражал свое неудовольствие, сидя перед входной дверью.

Если это он, подумала Кэтрин, она захлопнет перед ним дверь: пусть идет своей дорогой.

Оказалось, явился лакей из Боудли-Хауса, тот, который обычно объявлял о посещении миссис Адамс. Кэтрин сняла передник, сложила его и приготовилась выйти к калитке. Визит хозяйки поместья – этого ей менее всего хотелось нынешним утром. Кэтрин тяжко вздохнула.

Миссис Адамс же совершила нечто небывалое: она выбралась из экипажа с помощью кучера. Кэтрин осталась стоять в дверях.

– Тише, Тоби, – сказала она.

Но пес по-прежнему ворчал.

Миссис Адамс не задержалась в дверях. Даже не взглянув на Кэтрин, она прошла прямо в гостиную. Кэтрин снова вздохнула и закрыла дверь.

– Доброе утро, – сказала она, заходя в гостиную. И тут же подумала о том, что уже, наверное, полдень. – Ах, Тоби, да замолчи же.

– Уберите вон эту собаку! – потребовала миссис Адамс.

Тон гостьи показался Кэтрин оскорбительным – ведь она у себя дома, как и Тоби. Впрочем, пес действительно мешал. Она подвела терьера к задней двери, и тот выскочил в сад, мгновенно забыв о своем неудовольствии.

Миссис Адамс стояла посреди гостиной и смотрела на дверь.

– Потаскуха! – выпалила она, когда Кэтрин вернулась. Кэтрин невольно вздрогнула. Сердце у нее неприятно забилось, в голове загудело; она надеялась, что это не предвестники обморока. Вскинув подбородок, она взглянула на гостью.

– Что вы сказали? – переспросила она с невозмутимым видом.

– Неужели к вашим порокам следует прибавить еще и глухоту? – осведомилась гостья. – Вы прекрасно слышали, что я сказала, миссис Уинтерс. Вы потаскуха и шлюха! И уберетесь из этого дома к концу следующей недели. И из деревни – также. Слишком долго вас здесь терпели. Вам отныне нет места среди порядочных людей. Надеюсь, я выразилась ясно?

Значит, их видели. Кто-то заметил, как они вместе вышли из дома. Он обнимал ее, прикрыв своим плащом. Кэтрин лихорадочно искала объяснений. Однако в голову совершенно ничего не приходило. Но и малодушно молчать она не собиралась.

– Не совсем ясно, – проговорила Кэтрин, сама удивляясь своему спокойствию. – В чем именно меня обвиняют?

Глаза Клариссы сузились.

– Я не намерена вести с вами долгие беседы. Скажу все сразу. Лорда Роули видели покидающим этот дом – неосвещенный дом – прошедшей ночью. Я же в течение двух недель наблюдала за вашим вызывающим поведением в его присутствии.

– Понятно, – кивнула Кэтрин. Ей казалось, что она как бы раздвоилась. Одна Кэтрин, потрясенная, утратила способность мыслить. Другая же рассуждала вполне здраво и сохраняла спокойствие. – А виконта Роули вы тоже выгнали из вашего дома и из деревни, не так ли?

Грудь миссис Адамс поднялась, ноздри расширились.

– Миссис Уинтерс, – отчеканила она, – да вы просто бесстыдница! У вас есть неделя, чтобы покинуть этот дом и эти места. Будьте благодарны за такую снисходительность. Не доводите меня до крайности. Если к концу следующей недели вы не уберетесь отсюда, можете ожидать посещения констебля и встречу с мировым судьей. Отойдите от двери. Я не желаю прикасаться к вам, выходя из вашего дома.

Кэтрин повернулась и направилась к задней двери. Хотя Тобп и сидел там, дожидаясь, когда его впустят, она не позволила ему войти. Кэтрин вышла в сад и закрыла за собой дверь. Тоби вскочил, отчаянно завилял хвостом и очень обрадовался, потому что хозяйка медленно зашагала по лужайке, направляясь к ручью.

Она старалась ни о чем не думать. Старалась ничего не чувствовать.

Но не думать и не чувствовать – конечно, это невозможно.

Его заметили ночью. Заметили, как он выходил из ее дома. И кто бы это ни был, он тут же сделал соответствующие выводы. Выводы, весьма недалекие от истины. Ее назвали шлюхой и потаскухой.

Не в первый раз.

Как же могло случиться, что это повторилось? Ведь она так старалась…

За прошедшие пять лет ей удалось убедить себя: в том, что случилось с ней тогда, не ее вина, виноват кто-то другой. Но наверное, это все же ее вина. И теперь виновата только она. Должно быть, в ней от рождения заложено что-то порочное.

Ей ведено уехать. Из этого коттеджа и из этой деревни. Придется. Через неделю.

Внезапно, уже у самой воды, она опустилась на колени и судорожно вцепилась в высокую траву. Вцепилась так, словно боялась, что вот-вот лишится чувств.

Она широко раскрыла рот. Она задыхалась.

Она не может уехать. Но это было одним из условий…

Что ей делать?

Куда ей деваться?

Она станет бездомной.

О Боже, о Боже! Склонив голову, Кэтрин отчаянно пыталась молиться. Но кроме слов “О Боже”, ничего не могла произнести.

О Боже!

И все же ей каким-то образом удалось заставить себя отправиться с визитами в то утро. Если она останется дома, думала Кэтрин, то, конечно, сойдет с ума.

– Мистер Кларквелл неважно себя чувствует, – заявила его невестка, приоткрыв дверь; лицо ее пылало, глаза смотрели куда угодно, только не в глаза Кэтрин. – Он в таком состоянии, что не может принимать гостей.

У Саймонсов никто не отозвался на стук, хотя белье, висевшее на веревке, и дым, поднимавшийся из трубы, свидетельствовали о том, что в доме кто-то есть. Кроме того, старая миссис Саймонс никогда не выходит из дома.

От третьей попытки Кэтрин отказалась и вернулась домой. У нее не было сил, чтобы погулять с Тоби, хотя он и поглядывал на хозяйку с надеждой, когда та вошла в дом.

У нее не было сил даже для того, чтобы поставить на огонь котелок. Опустившись в кресло, она сидела, предаваясь грустным раздумьям.

Знают. Все знают. Или думают, что знают. Возвращаясь домой, она встретилась с двумя знакомыми мужчинами. Оба отвернулись.

В дверь постучали.

Кэтрин по-прежнему сидела, прикрыв глаза. Может, визитер – кто бы он ни был – уйдет? Конечно, это не друг. Потому что друзей у нее, наверное, не осталось. Если же это он… Но вряд ли он придет сегодня, когда уже все всем известно. Конечно, его-то никто не осудит. Джентльмену нужно ведь утолить свой голод. Если это…

Стук повторился. На сей раз стучали громко и настойчиво. Слава Богу, Тоби где-то гуляет и не будет лаять. Она поднялась. Зачем ей прятаться? О чем ей еще беспокоиться?

Это оказался преподобный Ловеринг. Кэтрин с трудом удержалась от вздоха облегчения. Сейчас ее хоть немного утешат. Пастор и пасторша всегда были ее друзьями.

– Ваше преподобие, – она попыталась улыбнуться, – входите же.

– Я не переступлю порог этого дома! – торжественно заявил пастор. – Я считаю своим долгом, миссис Уинтерс, предупредить вас: люди, вступившие во внебрачную связь, как и прочие грешники, не будут встречены с радостью, если придут молиться вместе с праведниками в храм, служителем которого я являюсь. Весьма сожалею, что вынужден был посетить вас. Но я никогда не уклоняюсь от выполнения своего долга. Кэтрин улыбнулась:

– Вступившие во внебрачную связь и прочие грешники? Кто же тогда будет посещать церковь, сэр? Пастор сурово взглянул на нее.

– Легкомыслие не соответствует серьезности обстоятельств, миссис Уинтерс, – ответствовал он.

– Значит, вы тоже поверили этим россказням? Вы пришли сюда, чтобы бросить камень вместе с остальными?

– Миссис Уинтерс, – проговорил пастор, сохраняя суровое выражение лица, – я верю тому, что видел собственными глазами. А я видел, как лорд Роули вышел ночью из этого дома. Конечно, его нельзя обвинять. Мужчина, попавшийся в сети Иезавели, заслуживает скорее жалости, нежели осуждения. Его светлость осознал свою вину и покинул Боудли-Хаус.

– Всего доброго, ваше преподобие, – сказала Кэтрин и закрыла дверь.

Она долго стояла, прислонившись к двери, дрожа всем телом. У нее не было сил даже пошевелиться. Наконец она рухнула на пол. И еще долго пролежала на полу. Тоби скребся в заднюю дверь, но Кэтрин не обращала на него внимания – сейчас ей было не до него.

Дафна узнала обо всем, побывав в деревне, когда зашла к миссис Доунз. К ленчу она не пришла. Клод же сказал, что все это весьма удручающе. Всем было не по себе, особенно Клариссе, явно пытавшейся наказать мужа за опрометчивые слова, вырвавшиеся у него утром.

После полудня Дафна нашла его и все ему рассказала. Рассказала о слухах, распространившихся по деревне с быстротой пожара. А также о визите преподобного Ловеринга в Боудли. Поведала и о поездке Клариссы в деревню.

– Может ли это быть правдой, Клод? – спросила она, пристально глядя на него; вид у нее был несчастный. – Я знаю, что Рекс обожает ее. Я его поощряла. Мне и в голову не пришло, что у него могут быть бесчестные намерения. Клейтон часто говорит, что моя наивность опасна. Неужели они вступили в связь?

Клод тяжко вздохнул.

– Даже если и так, – ответил он, – не понимаю, какое нам до этого дело, а, Даф? Хотя я знаю, что люди смотрят на это иначе. Но если это так, если они вели себя столь неосторожно, что их заметили, то виноват только Рекс. Полностью. Он обязан заботиться о ее репутации… Значит, его видели ночью? Черт бы его побрал! Извини, Даф. – Клод сжал кулаки. – А мне, как назло, пришлось утром уехать!

– Почему же тогда он уехал?

– Не знаю, Даф. – Клод снова вздохнул. – Какая дьявольская путаница! Ясно одно: за ним придется послать. Нельзя же, чтобы она осталась одна, когда такое происходит. Ты говоришь, Кларисса побывала там? Пойду-ка узнаю у нее, что именно она ей наговорила. Ты не возражаешь, Даф?

– Нет, – ответила Дафна. – Я пошлю ее к тебе, Клод. Она вышла. Минуту спустя вошла Кларисса. Она взглянула на мужа, и на лице ее появилась торжествующая улыбка.

– Я вижу, вы все знаете, – сказала она. – Возможно, теперь вы согласитесь, что я была права, Клод.

– Что именно сказал вам утром преподобный Ловеринг?

– Что он видел, как Роули выходил из дома миссис Уинтерс прошедшей ночью, а в доме – совершенно темно. Всем ясно, что произошло, Клод.

– Вам, вероятно, ясно. Если только это вас касается…

– Если… – Кларисса пришла в ярость, но Клод, подняв руку, заставил ее замолчать.

– Вы заходили к миссис Уинтерс? – спросил он. – С какой целью, Кларисса?

– Разумеется, чтобы приказать ей убраться из коттеджа и из деревни к концу следующей недели. Нельзя же допустить, чтобы шлюха жила так близко от нас. У нас растут дети…

Клод уперся ладонями в столешницу; лицо его посерело.

– Что вы наделали?! – Но прежде чем Кларисса успела заговорить, он опять поднял руку. – Не надо, я слышал. На каком основании вы это сделали?

Кларисса с недоумением взирала на мужа.

– Вас не было дома, – проговорила она. – А это следовало сделать безотлагательно.

– Вам уже давно хотелось выгнать ее, – сказал Клод, даже, не пытаясь скрыть свой гнев. – И вот наконец вы воспользовались случаем… Меня не было дома, и я не мог вас остановить.

– Но это следовало сделать, – упорствовала Кларисса. – И преподобный Ловеринг согласился со мной.

– Вот как? – Клод обошел стол и подошел к жене. Она взглянула на него с вызовом – и вместе с тем нерешительно. – Кларисса, я очень недоволен вами.

– Вы не можете поверить в то, что о ней говорят, ведь так?! – воскликнула миссис Адамс. – И все потому, что она хороша собой!

– Я очень недоволен вами, – медленно повторил Клод. – Вы злы и жестоки, и вы суете нос не в свои дела. Мне придется как-то все это уладить. Хотя понятия не имею, как именно. Вы все предельно усложнили. Но больше вы не сможете никому навредить. Вы останетесь в этом доме до тех пор, пока не получите от меня дальнейших указаний. Это приказ.

– Клод! – Кларисса уставилась на мужа широко раскрытыми глазами. – Как вы смеете так разговаривать со своей женой?

– Смею именно потому, что вы моя жена, леди. Когда вы выходили за меня замуж, вы дали обет подчиняться мне. Прежде я никогда не требовал от вас подчинения. Теперь же я настаиваю… Мне нужно написать письмо, а потом сделать визит. Оставьте меня.

Она раскрыла рот, чтобы что-то сказать, однако промолчала. И поспешно вышла из комнаты.