Грейсон тоже одевался для выхода.
– Почти готово, сэр, – заверил Джейкобс.
Он пытался завязать сложный узел. В конце концов, Грейсон опустил голову:
– Обязательно меня душить?
Джейкобс пожал плечами:
– Это галстук, сэр. Его нужно привести в порядок.
– Последний раз меня не покидало сходное чувство, когда Ардмор пытался меня повесить. Бесполезная тряпка...
Джейкобс – первый лейтенант, офицер на борту «Мэджести» и человек, которому Грейсон доверял больше всего, несмотря на его сравнительно молодой возраст, – не выказал ни малейшего сочувствия.
– Такова мода, сэр. Чтобы пойти в клуб, следует одеться. Разве вы не носили в юности шейные платки?
– Это было двадцать три года назад.
Джейкобс собрал оставшиеся платки и передал их Оливеру, наблюдавшему за происходящим загадочными темными глазами. Грейсон с раздражением поправил узел. Семья Джейкобса всегда следила за модой, поэтому-то ему и было поручено придать Грейсону вид джентльмена, одетого по моде. Как хорошо, что это ненадолго!
– Сен-Клер это оценит, – мрачно заметил он. Герцог Сен-Клер предложил встретиться в клубе «Уайтс» – сам он член этого клуба, а Грейсон должен им непременно стать. Осталось лишь пройти голосование. Старый виконт был членом клуба, так что, как сказал Сен-Клер, новый виконт станет им без особых осложнений. На самом же деле сегодня Сен-Клер хотел обсудить, как идут поиски короля Франции. Он сказал, что каперское свидетельство составлено задним числом, Грейсону прощается пиратское прошлое, но морское министерство выдаст свидетельство только тогда, когда Грейсон выполнит задание. В противном случае его ожидает виселица. Сен-Клер никогда не разъяснял, должен Грейсон доставить короля или указать его местонахождение. Он лишь цинично предполагал, что морское министерство решит этот вопрос.
Он согласился встретиться с Сен-Клером, хотя сведений было немного. Сеть его агентов распространилась по всем городам, связанным с Ла-Маншем, – Гринвичу, Блэкуэллу, Грейвсенду. Его ушей достигли кое-какие любопытные слухи. Например, начальник дока в Блэкуэлле примет в качестве взяток ром, табак, рабов и, что странно, булавки, а любовница лорд-канцлера беременна, но возможно, не от него. Но о короле Франции не знал никто. Грейсон не нашел пока ни одного свидетельства того, что короля перевозили по Темзе.
Однако и во Франции монарх не появился. У Сен-Клера были и свои шпионы, доносившие, что ни требований выкупа, ни ликования республики по поводу того, что обезглавлен еще один Бурбон, не было. Со слов Сен-Клера Грейсон понял, что англичане предоставляют убежище Людовику Французскому и его сторонникам в ожидании того дня, когда Наполеон будет свергнут. Но положение Наполеона было таково, что Грейсон не ожидал скорых перемен.
Странно взирать на политические битвы из-за океана. Война с Наполеоном заставила понервничать английский флот в Карибском море, не говоря уже о пролитой крови. Они были готовы обстрелять почти каждый встречный корабль, а число показательных повешений взлетело до астрономических цифр. Они с Джейкобсом дважды встречались в тавернах с английскими моряками-вербовщиками и оба раза решительно отвечали, что заняты.
Американские каперы бороздили воды и атаковали одиночные корабли английского флота, осложняя положение еще больше. А еще там были пираты, И Ардмор.
Таким образом, поиски французского короля – прогулка в парке по сравнению с прорывом через блокады и игрой в прятки с сумасшедшим по имени Джеймс Ардмор. Побег от Ардмора означал бы расставание с Мэгги, а на это Грейсон никогда не пойдет.
Он отчетливо помнил жесткий настил палубы корабля Ардмора под коленями, веревку, обжигающую шею, холодную саблю, приставленную к горлу. Кожу на запястьях содрали веревки, тело покрывали шрамы – его избил Ардмор с лейтенантами. «Финли, а почему бы мне не убить тебя? Почему не повесить на самой высокой нок-рее?»
Грейсон помнил свой голос – хриплый и полный отчаяния: «Потому что меня будет не хватать дочери».
Джейкобс пригладил черный сюртук на плечах Грейсона, вернув того к реальности.
– Они уехали в театр?
– Да, капитан, в карете миссис Аластер. Неплохая пара.
Грейсон прищурился:
– С охраной?
– С Пристли, сэр.
– Хорошо.
Он представил себе, как запылали от ярости глаза миссис Аластер, когда та обнаружила, что с ней послан его человек. Нет, он ни за что не позволит ей разъезжать с Мэгги в одиночестве, особенно когда Берчард на свободе.
Выяснилось, что якобы мертвый пират живет на Сент-Джеймс, что дом его – жилище респектабельного джентльмена небольшого достатка. Грейсон отправил одного из офицеров посидеть в кофейнях квартала и последить за домом. Самого Берчарда Грейсон не видел, но инстинкт подсказывал, что это именно он.
С улицы послышался шум кареты, потом кто-то постучал в дверь. Грейсон перешел в переднюю и выглянул в окно. Но Йен О'Малли еще не вернулся. Это оказался наемный экипаж, а тот, кто стучал в дверь, обернулся и помог выйти из кареты какой-то женщине.
– Гувернантка! Я и забыл о ней.
– Не желаете ли, чтобы с ней поговорил я, сэр? – предложил Джейкобс.
Он имел в виду, что знает, как общаться со слугами типа гувернантки, а Грейсон умеет лишь командовать пиратами. Грейсон нахмурился:
– Я сам с ней поговорю. Она приехала, чтобы учить мою дочь.
Оливер уже спустился отворить дверь. Грейсон последовал за ним. Джейкобс замыкал шествие.
Послышались низкие нотки женского голоса. Оливер проводил гувернантку в слабо освещенную прихожую и отправился за багажом. Она начала снимать перчатки и подняла голову.
– Ваше сиятельство? Я миссис Ферчайлд, меня прислала миссис Аластер.
Грейсон застыл на месте. Господи, да это она была гувернанткой Александры! Александра написала вежливое письмо, в котором объяснила, что эта женщина учила ее и прекрасно подойдет Мэгги. Грейсон ожидал лицезреть седую полную женщину, похожую на бабушку. Увидел же он почти ровесницу с черными волосами, точеными чертами лица и глазами, словно полночь. Красные губы сложились в вежливую улыбку, а собольи ресницы опустились под его испытующим взглядом.
Ладная фигура могла бы заинтересовать мужчину, ведущего даже монашеский образ жизни. Платье было серое, как у гувернантки, но под ним угадывались изящные линии и длинные ноги красивой формы.
Вот женщина, сделавшая Александру такой, какая она сейчас. Интересно.
Грейсон улыбнулся и протянул руку.
– Миссис Ферчайлд.
Она вежливо пожала руку, взглянула мимо него и вдруг изменилась в лице.
Грейсон смотрел на нее, не понимая, в чем дело. У гувернантки перехватило дыхание. Грейсон отпустил руку и оглянулся.
Она не сводила глаз с Джейкобса. Тот, мертвенно-бледный, стоял на третьей ступеньке лестницы, вцепившись в перила.
Грейсон сложил руки на груди и прислонился к стойке перил. Никто не двинулся с места даже тогда, когда мимо прошел Оливер и понес багаж вверх по лестнице.
– Вы знакомы?
Джейкобс дернул головой. Кадык его ходил ходуном, будто ему было трудно глотать.
– Нет, сэр. Конечно, нет. – Джейкобс отвернулся.
Явная ложь. Очевидно, что и миссис Ферчайлд узнала Джейкобса. Дело становилось интереснее с каждой минутой.
– Миссис Ферчайлд, сегодня Мэгги уехала в театр с миссис Аластер. Вы можете пока устроиться в комнатах. Я ухожу. Если вам понадобится чай или что-нибудь еще, позвоните Оливеру.
– Конечно, милорд, – ответила она, с трудом переводя дыхание.
– Хорошо, мы поговорим завтра. Доброго вечера, миссис Ферчайлд.
В глубине красивых темных глаз сверкнула искра страдания и страха. Грейсону очень хотелось узнать, в чем дело, но нужно было встретиться с Сен-Клером и модными денди. Придется поинтересоваться частной жизнью лейтенанта и гувернантки дочери несколько позднее. Он схватил шляпу и вышел.
В театре давали веселую комедию о двух сестрах, одной плохой, другой хорошей, и их родителях-крестьянах. Хорошая сестра обрела любовь аристократа и вышла замуж, а плохая была опозорена. В конце она плакала и умоляла престарелых родителей о прощении, и в семье наступало примирение. Мэгги наблюдала за всем с неподдельным интересом.
Конечно, большую часть происходящего на сцене заглушали возгласы зрителей – они разговаривали, кричали друг другу, обращались к актерам. Группа молодежи явно предпочитала плохую сестру и предлагала ей соблазнить аристократа и сбежать с ним, заодно показав им хорошенькие ножки. Лорд и леди Федерстон присоединились к ним; ложа была уютно обставлена креслами и низким столиком, на котором можно было разместить ридикюли, веера и чашки с чаем. Лорд Федерстон пил чай и, хмурясь, наблюдал за действием на сцене. Время от времени Александра замечала страстные взгляды, которыми он одаривал леди Федерстон, а один раз, когда освещение почти погасло, лорд взял ее за руку. Александра почувствовала себя одинокой. После первого отделения сцена опять осветилась, несколько акробатов принялись танцевать. Мэгги повернулась к Александре с сияющими глазами:
– Миссионеры говорили, что театр – это грех. Но что же здесь предосудительного?
Лорд Федерстон сильно удивился:
– Что они говорили?
Мэгги подперла рукой подбородок.
– Но я ведь тоже грешница, так что, может быть, просто этого не замечаю.
Александра снова возмутилась:
– Мэгги, ты не грешница.
Федерстоны обменялись взглядами.
– Конечно, нет, – проговорил лорд Федерстон.
Мэгги не стала спорить. Она наблюдала за танцем. И, держа в руке лорнет Александры, поднимала его, чтобы оглядеть театр.
Лорд Федерстон отправился навестить знакомых и вернулся с мистером Берчардом. У Александры остановилось сердце. Именно мистера Берчарда виконт так решительно вычеркнул из списка. Она не рассказала об этом леди Федерстон, не зная, как поступить.
Этот человек не мог быть тем ужасным негодяем, каким его назвал Грейсон. Наверное, он говорил о другом Захарии Берчарде. Мистеру Берчарду было около сорока лет, его виски слегка посеребрила седина, он был гибким и высоким, хотя и ниже Грейсона. Взгляд его темных глаз был спокоен и вежлив. Леди Федерстон не выяснила о нем ничего предосудительного, хотя и ожидала кое-каких сведений о его кузинах из Йоркшира.
Он поклонился Александре и леди Федерстон, с любопытством взглянул на Мэгги и присел. Лорд Федерстон представил Мэгги как мисс Финли, дочь виконта Стоука.
Мистер Берчард замер. Или Александре это лишь показалось?
Завязался разговор. Мистер Берчард относился к леди Федерстон с почтением, а к Александре с вниманием, но без малейшего намека на флирт. Мэгги сосредоточилась на спектакле, а мистер Берчард, похоже, не проявил к ней никакого интереса.
На гладком лице мистера Берчарда не было и тени беспокойства. Может, он был слишком невозмутим? Александра внутренне встряхнулась. Это все игра воображения. На свете должен быть не один Захария Берчард. Лорд Федерстон говорил мало, наверное потому, что леди Федерстон занялась расспросами. Она выяснила у мистера Берчарда, что у того нет ни братьев, ни сестер, что отец оставил ему в наследство дом неподалеку от Скарборо, что он планирует созывать туда гостей в этом году, и будет рассылать приглашения на охоту.
Леди Федерстон взглядом предоставила Александре возможность продолжить расспросы. Александра дотронулась языком до верхней губы.
– Э-э... мистер Берчард, вы когда-нибудь были на море?
В этот раз ей не показалось. Он привстал и снова опустился на сиденье. Конечно, вопрос был в высшей степени необычным. Леди Федерстон с недоумением посмотрела на Александру.
– На море? – Берчард беспомощно, как рыба, вытащенная из воды, открывал и закрывал рот.
Лорд Федерстон спас ситуацию.
– Я часто бываю на море, сейчас это модно.
Леди Федерстон одобрительно рассмеялась, Александра растянула губы в вымученной улыбке. Леди Федерстон недовольно взглянула на нее, но успокоилась, взглянув на мужа. Мэгги перегнулась через перила:
– Смотрите, мистер Хендерсон!
Александра быстро взглянула туда, куда указала девочка. Это был и правда тот самый блондин, который так дерзко обошелся с ней неделю назад. Сердце глухо застучало.
Леди Федерстон не видела, как этот человек грубо поцеловал Александру перед ее собственным домом, а Александра не рассказала то, что узнала потом от Грейсона. Леди Федерстон продолжала говорить, не предчувствуя ничего дурного.
Но реакция мистера Берчарда была очевидной и молниеносной. Лицо его стало белым как мел, потом болезненно-зеленым. Он взглянул на Александру, и его спокойный взгляд стал встревоженным и подозрительным. Он понял: она знает, что сидит в ложе с пиратом, которого вот уже несколько месяцев считают умершим ужасной смертью. О Господи!