Захваченные

Глава 20 Рейган

Сан-Антонио, Военный Медицинский Центр, октябрь 2010 г.

Я стою, прижавшись спиной к стене у двери в его комнату, собираю всё своё мужество, всю свою силу. Я могу это сделать. Я могу это сделать.

Я не могу этого сделать.

Но я должна.

Я снова глубоко вдыхаю и выдыхаю. Затем открываю дверь, пытаясь улыбнуться. Он проснулся, сидит на кровати, укрытый до талии простыней. Одетый в чёрную футболку, растянутую на широкой груди и плотно облегающую рукавами мощные бицепсы. Подбородок потемнел от щетины. Волосы немного отросли. Он смотрит спортивный канал, повтор проигрыша «Ковбоев» «Викингам». При звуке открывающейся двери он поднимает голову, видит, что это я, выключает телевизор и бросает пульт на кровать рядом с собой.

Старший сержант Брэдфорд рассказал мне, что случилось. Дерек потерял правую ногу ниже колена, у него сломаны ребра и сотрясение мозга. Есть некоторая потеря слуха, временная, как они считают. Он пробыл в госпитале в Афганистане несколько недель, прежде чем его состояние стабилизировалось, и появилась возможность перевезти его в Штаты. Здесь он всего несколько дней. Дерек позвонил мне, разговор был коротким и напряженным. Всё свелось к тому, что я заверила его, что приеду, и мы положили трубки. Слишком много всего было и есть между нами, чтобы говорить об этом по телефону. Поэтому я собрала сумку и приехала в Сан-Антонио.

Он выглядит здоровым. Великолепным, полным жизни. Но под простынёй... я отчетливо вижу очертания его левой ноги, бедра, колена, пальцев ног. А вот его правая нога, начавшись, резко обрывается. Моё сердце замирает при виде этого.

— Рейган, — голос у него неуверенный, тихий.

— Дерек, — я шепчу, мне трудно говорить. Пересекаю комнату, обхватив себя за талию.

Встаю рядом с кроватью и смотрю на него. Зеленые глаза Дерека вглядываются в мои. Я чувствую наполняющие глаза жгучие слёзы, всё размыто. Наклоняюсь и касаюсь его щеки ладонью. Он обхватывает мою ладонь рукой, резко втягивает воздух, сузив глаза.

Губы шевелятся, сжимаются, затем раскрываются:

— Рейган, я…

Я прикрываю его рот рукой, наклоняюсь к нему и мягко прижимаю его голову к своей груди.

— Ты вернулся, — глажу его челюсть ладонью. Веду ею за ухо, ерошу пальцами волосы, зная, что он это любит. — Это всё, что имеет значение.

— Я вернулся. Чуть было не сорвалось, но у меня получилось, — он долго меня не отпускает. Затем слегка толкает меня локтем, тянет простыню в сторону. — Хочешь посмотреть на мою ногу?

Я не хочу. Действительно не хочу. Но, конечно, посмотрю. Он отпинывает простыню левой ногой. На нём шорты цвета хаки. Левая нога мощная, мускулистая, волосатая. Голые пальцы шевелятся. А правая? Колена нет, только закругленный конец бедра, защемлённый шрамом, зашитый. Я касаюсь его бедра, чуть ниже подола шорт и скольжу пальцами по мышцам и коротким тёмным волоскам. Дотрагиваюсь до культи. Дерек просто наблюдает за мной, шевеля пальцами левой ноги.

Он пытается выглядеть буднично, но я вижу, что он нервничает, его эмоции зашкаливают.

— Забавно. Я шевелю пальцами ног, и мне всё ещё кажется, что я должен видеть, как движется моя правая нога. Я почти чувствую её до сих пор. — Он смотрит на меня. — Довольно некрасиво, правда?

Я сажусь рядом с ним, опускаясь на край кровати. Кладу руку на культю, потом прикасаюсь к его щеке:

— Дерек. Каждая часть тебя прекрасна.

Он просто улыбается. Потом улыбка исчезает с его лица и он смотрит на меня:

— Я прочитал твоё письмо. Как только сел на самолет до Кандагара. Я читал его фигову тучу раз, чёрт возьми.

Моё сердце колотится, бьётся так сильно, что почти больно.

— Да?

Трудно дышать или глотать, не говоря уже о том, чтобы говорить.

— Да. И знаешь, мне показалось, что ты его не закончила. Я приходил к этой мысли после каждого прочтения. Ты хочешь мне что-то рассказать?

Не здесь. Я не хочу делать это здесь.

— Я… да. Я не успела его закончить. Было слишком много... слишком много всего, что я хотела сказать, и... я просто не успела всё это записать.

В палату заходит доктор, у меня появляется небольшая отсрочка. Доктор невысокий, широкий, лысый и шумный, оживлённый важным занятием.

— Капрал Уэст. Или, скорее, я должен сказать, мистер Уэст. Как поживаете?

Дерек пожимает плечами:

— Готов убраться к чёрту из этой больницы, док.

— Я знаю, знаю. Вам нужны месяцы физиотерапии. По сути, вы должны заново научиться ходить, используя протез. Это займет некоторое время.

— Я в курсе. Я научусь. Нельзя ли мне отправиться домой и там найти место поближе, где можно провести терапию?

— Ну, в целом, вы здоровы. Рёбра, кажется, зажили, хотя, я полагаю, всё ещё не дают двигаться и болят?

— Да, ничего страшного. После игры в футбол на базе бывало и хуже.

— Головные боли? Головокружение?

Дерек отрицательно качает головой, а доктор продолжает изучать его карту. Наконец, он кивает и тщательно обследует ногу Дерека.

— Выглядит хорошо. Думаю, вы в приличной форме. Полагаю, физически вы готовы к выписке, если это то, чего вы хотите. У нас есть список физиотерапевтов, которые могут оказать необходимую вам медицинскую помощь.

Дерек кивает:

— Дайте мне его. Мне нужно выбраться отсюда. Не хочу здесь больше находиться.

— Думаю, это можно понять, сынок, — доктор закрывает карту и защёлкивает файл. — Я подготовлю ваши бумаги, и вы в ближайшее время уедете отсюда.

Еще один кивок от Дерека. Доктор уходит, в комнате воцаряется тишина. Наш разговор приостановлен, это похоже на негласное соглашение. Я просто держу его за руку и тру большим пальцем выступающие костяшки.

Спустя пару минут он шевелится, добирается до другой стороны кровати и достаёт протез – одну из тех металлических изогнутых пластин, которые бывают у спортсменов. Дерек обматывает чем-то наподобие носка культю, надевает на неё протез, фиксирует лезвие, чтобы он не болтался. Поворачивается на кровати и ставит ногу на пол, а затем придвигается, чтобы надёжно расположить ступню протеза на кафельном полу. Берёт меня за руку и благодарно улыбается, когда я помогаю ему.

— Я уже немного тренировался. Это тяжело, — Дерек сдвигается вперёд, пытается встать на ноги, отталкиваясь от матраса.

Встаёт, качается, падает обратно. Пытается снова, и у него получается. Дерек стоит, неуверенно балансируя. Я стою перед ним, обе его руки в моих. Дерек делает шаг, хмурясь от сосредоточенности. Ещё один шаг. Нерешительно улыбается мне. «Я делаю это!» — ясно написано на его лице. А потом теряет равновесие и заваливается назад. Я подтягиваю его к себе, помогая поймать баланс.

Теперь Дерек как следует сфокусировался. Шаг, шаг, шаг, пауза, шаг, шаг, шаг. Он потеет, его губы плотно сжаты.

— Дерек, не хочешь присесть отдохнуть? — спрашиваю я.

Он отрицательно мотает головой:

— Я лежал или сидел, блять, полтора месяца. К чёрту. Я хочу походить ногами, — он пробирается в угол комнаты, где к стене прислонена пара костылей. Берёт их, подставляет под руки и снова пытается ходить.

Я следую за ним, шаг в шаг, по комнате, видя в его чертах боль и упорную решимость. Полагаю, он думает, что может научиться ходить прямо здесь и сейчас, и начать физиотерапию через несколько дней. Я внимательно слежу за ним, переживая за каждый его шаг. Дерек отставляет один из костылей в сторону и делает шаг только с одним. Спотыкается, падает. Дерек слишком тяжёлый, чтобы я его удержала. Его падение задерживает стена, Дерек сжимает мою руку сокрушительной хваткой, его здоровая нога отставлена в сторону, протез скользит по полу перед ним. Дерек восстанавливает равновесие, встаёт на ноги. На ноги или на ногу? Не знаю, как точнее.

Падая, он ударился головой об угол прикроватного столика, и теперь у него по щеке течёт кровь.

— Чёрт возьми, Дерек! — я помогаю ему добраться до кровати, выхватываю из коробки салфетку и прижимаю её к разрезу на его скуле.

— Прости, — кряхтит он, опускаясь в лежачие положение, задыхаясь, вспотев. — Тяжелее, чем я думал. Перестарался. Думаю, я хотел произвести на тебя впечатление.

— Ты должен действовать умереннее. Не торопиться.

— Я знаю. Однако сейчас не сдержался, — он вытирает лоб, стирая пот.

— Хорошо, теперь ты знаешь, как надо.

Должно быть, медсестра услышала шум, потому что она вошла в палату, увидела порез Дерека и протез на его ноге:

— Если вы хотите покинуть госпиталь, мистер Уэст, то это не самый лучший способ, — она накладывает на порез пластырь с антисептиком. — Советую в ближайшее время держаться подальше от протеза, если не хотите застрять здесь надолго.

— Понятно, понятно, — рычит Дерек. — Я буду. Чёрт.

Проходят часы. Дерек снова смотрит телевизор, а я сижу рядом с ним, с рукой в его руке, чтобы просто чувствовать близость к нему. В конце концов, медсестра возвращается с документами. Дерек расписывается, берёт папку, полную информационных брошюр и листков, список врачей, физиотерапевтов и групп поддержки. Проходит ещё час, прежде чем я могу подогнать наш пикап к главному входу. Я размещаю костыли и личные вещи Дерека, а потом помогаю загрузиться ему самому.

Я разворачиваю машину в сторону Хьюстона, и мы выезжаем. Дерек крутит ручку радио, и включается «Smoke а Little Smoke» Эрика Чёрча. Мы слушаем молча, Дерек смотрит в окно.

В кабине висит напряжение.

Наконец, он поворачивается ко мне. Уменьшает громкость, приглушая Гэри Аллана.

— Рейган? Незаконченное письмо. Было ли... было ли что-то ещё?

Я продолжаю ехать и не отвечаю. Шмыгаю носом. Прикусываю губу. Небольшая грунтовая второстепенная дорога образует Т-образный перекресток, с широкой обочиной на вершине. Здесь я останавливаюсь. Опускаю окно и вывешиваю наружу руку.

— Моя сумочка. Она рядом с твоими ногами, — говорю я. — Можешь мне её передать?

— Ногой, — бормочет Дерек. — Теперь только с одной.

Он протягивает мне сумочку, я расстёгиваю внутренний карман. Вынимаю сложенный квадрат жёлтой бумаги. Передаю ему. Мои глаза прикованы к его глазам.

— Я люблю тебя, Дерек.

Он возится с краем бумаги, сворачивает его, разворачивает. Затем смотрит в окно, наблюдая, как парит стервятник. После долгого мгновения он поворачивается ко мне:

— Я люблю тебя, Рейган, — моё сердце разбухает в груди от эмоций в его глазах, когда он произносит это. — Когда вертолёт упал, меня вышвырнуло наружу. Я был уверен, что мне не выжить. Моя первая мысль была... — он делает паузу, а потом, — чёрт, у меня в глазах песок. Моей первой мыслью была ты. Что я могу нарушить своё обещание вернуться обратно. Вернуться домой. А другая мысль была: небо в тех горах того же цвета, что и твои глаза.

— Убери песок из глаз, моя ты задница, — я смеюсь и всхлипываю.

Он вытирает салфеткой лицо.

— Отлично, чёрт. Теперь я плачу. Довольна?

— Что ты вернулся – да. Ты жив. Ты возвращаешься домой. Домой, Дерек. Ты дома. Ты сдержал свое обещание. — Я целую его.

Медленно и глубоко.

Наконец, он отстраняется, смотрит на письмо в руках и разворачивает его. Я могу читать свою писанину хоть боком, хоть вверх ногами, потому что я его выучила наизусть. Я переписывала это письмо раз десять, прежде чем смогла написать его, не расплакавшись.

Дерек,

Мой милый и удивительный мужчина. Я была слишком слаба и слишком напугана, чтобы рассказать тебе всё, пока ты был здесь. Я знала, что если расскажу, ты узнаешь, что чувствую я. Я знала, что если выпущу это наружу, у тебя будут проблемы. Ты должен был уйти. Я это знаю. Я знаю, что ты никогда не сможешь рассказать мне, что ты там делал, и я не думаю, что хочу знать. Это не имеет значения. Важно только то, что я люблю тебя.

Что я скучаю по своему сердцу, пока тебя нет.

Каждый раз, когда женщина отправляет любимого на войну, она посылает с ним своё сердце. Она живёт дома в одиночестве, с дырой в груди. Это большая, зияющая, онемевшая рана. Но все равно, когда ты позволяешь себе что-то чувствовать, больно. Я предполагаю, что во многих отношениях это то же самое, что и отправить на войну сына или брата, или лучшего друга. И ничто не может сравниться с болью от отсутствия, потери или страха за жизнь любимого человека, зная, что он может не вернуться домой.

Проклятие. Я избегаю важной темы.

Я должна была тебе кое-что сказать. Я собиралась, но потом зазвонил телефон. Приехал капитан и забрал тебя у меня, и я не смогла сказать тебе. Я не могла написать это в письме. Понимаешь, я очень слабая. Эгоистичная. Как ты скрывал правду от Тома, пока он умирал. Думаю, теперь я понимаю, почему ты ему не рассказал о ребёнке. И я прощаю тебя.

Мне остаётся только надеяться, что я смогу лично вручить тебе это письмо и смотреть, как ты его читаешь.

Позволь мне написать ещё раз: я люблю тебя.

Я, должно быть, самая счастливая женщина в мире, которая нашла любовь такого человека, как Том. А потом, снова – любовь такого человека, как ты. Я также самая невезучая женщина, проводившая вас обоих на войну. Я потеряла Тома, и теперь я не знаю, какова будет твоя судьба.

Во второй раз я доверяю свою правду простому листу бумаги.

Я беременна.

Я не знаю, как ты отреагируешь, когда узнаешь. Или что я буду делать. Что мы будем делать. Я совсем ничего не знаю. Просто... я люблю тебя. И если ты читаешь это, пожалуйста, не бойся. Родить ребёнка – большая честь, Дерек. Иметь часть тебя, растущую внутри меня – это привилегия. Любить тебя – это привилегия.

Я не собираюсь заканчивать и это письмо, потому что нет подходящих слов, чтобы закончить такое письмо.

Разве что, может быть, ещё раз сказать:

Я люблю тебя.

Его руки дрожат, когда он читает ТЕ САМЫЕ слова, и когда он доходит до конца, Дерек кладет бумагу на колени и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Его глаза скользят вниз к моему животу.

— Пока ещё ничего не видно, — говорю я. — Срок небольшой.

Выражение его лица невозможно прочесть.

— Но ты… ты уверена?

Я улыбаюсь. Почему мужчины всегда спрашивают об этом?

— Да. Мне сделали анализ крови.

Ещё одно долгое молчание, во время которого он поочередно пристально смотрит на меня, на письмо, на мой живот, в окно.

— Скажи что-нибудь, Дерек.

— Что? Что мне сказать?

— Что угодно! — мой голос сначала звучит истерически громко, а затем падает до шёпота. — Ты счастлив? Зол? Ты… ты останешься со мной? — я с усилием задаю этот вопрос, настолько велик мой страх, что Дерек уйдёт от меня.

— Останусь ли? — он произносит эти слова медленно, как будто не может понять, что они означают. — Рейган, я люблю тебя. Куда же я денусь?

— Не знаю, — мой голос тонкий, высокий, натянутый как струна. — Куда-нибудь, прочь из этого места…

— Да почему?! Почему бы я вдруг уехал?! Ты носишь моего ребёнка!

Я могу только пожать плечами. Пытаюсь моргнуть и ровно дышать. Мои глаза горят от жгучих слёз, которые я сдерживала с того дня, как Дерек уехал.

— Я не знаю… — слов почти не слышно. Задохнувшиеся рыдания застряли в горле. Плечи трясутся.

Я отстёгиваю ремень безопасности, наклоняюсь вперёд, глубоко дышу, пытаясь сдержаться, но не могу. Не получается. Меня прорывает. Дерек тоже отстёгивается, тянется ко мне, перетягивает к себе. Я заползаю к нему на колени и рыдаю. Вокруг стоит осенняя техасская жара, дует затяжной ветер. Мимо с чириканьем проносится воробей. А я продолжаю рыдать.

Дерек же просто держит меня, прижимая к груди.

— Я здесь, Ри. Я здесь. Я никуда не собираюсь уходить. Я люблю тебя. Я здесь.

Он повторяет эти слова – «я здесь, я люблю тебя, я никуда не денусь» – снова и снова, и, в конце концов, они доходят до меня, я начинаю им верить. Ощущать их всем существом. Он никуда не собирается уходить. Это был мой худший кошмар: когда Дерек узнает, что я беременна, то больше не захочет меня. Испугается и убежит. Он, конечно, лучше, чем я думала, но страх был живуч. Хоть это был и меньший страх, нежели мысль, что Дерек тоже не вернётся, как и Том.

Через пару минут я успокаиваюсь. Хочу встать, но Дерек не отпускает меня. Он вытирает пальцами мои щёки, размазывая солёную влагу. Скользит к моему уху, отводя прядь волос с лица.

— Ри, послушай. Я даже не знаю, что я чувствую. Так много всего… Главным образом, я чертовски напуган. Я не… я ни фига не отец. Я даже не бойфренд. Я был не в себе ещё до того, как вернулся. А теперь? Детка, я даже не знаю, с чего начать и к чему стремиться. Я чёртов калека. Одноногий. Как мне быть? Я не могу помочь тебе на ферме. Пройдут месяцы, прежде чем я смогу ходить самостоятельно. У тебя будет ребёнок и тут я, буду будить тебя криками по ночам, как тот же младенец.

— У нас, — получается довольно резко.

— Что?

Я провожу рукой по его голове, по длинным белокурым кудрям. Снова и снова, наслаждаясь ощущением под пальцами, тем, что он действительно здесь, со мной.

— У нас будет ребёнок. Не «я», а «мы». И ты – отец. Ты – муж. Ты моё всё. И это исчерпывающее знание для меня. У тебя нет ноги. Пусть. У тебя посттравматический стресс и кошмары. Ладно. Тебе нужна физиотерапия, психологическая и эмоциональная терапия. Прекрасно! Чёрт побери, мне тоже! Но знаешь что? Мы можем всё. Просто останься со мной. Хорошо? И я имею в виду не просто физическое пребывание рядом со мной. Я говорю о… я хочу, чтобы ты верил в себя. В меня. В нас.

— Конечно, я верю в тебя. Просто…

— Да? — прерываю я его. — Неужели? Потому что это значит верить в мою способность любить тебя и быть твоей девушкой или любовницей, или твоей женой, или кем бы я ни была либо могла бы быть. Ты должен верить, что я могу и буду любить тебя, могу быть рядом с тобой, и быть тем, кто тебе нужен, независимо от того, насколько всё кошмарно вокруг может стать.

— О… — он втягивает носом воздух, как будто вдыхает запах моих волос. — Это… это сложнее. Я верю в тебя, правда. Но насчёт всего остального сомневаюсь. Если быть честным, я не уверен, что…

— Дерек, — я беру его лицо в свои руки. — Всё, что мне нужно, это чтобы ты отдавал мне всего себя. Целиком себя один раз в день.

Он выдает дрожащий вздох:

— Это я могу.

— Это всё, о чем я прошу.

Дерек кивает, и я забираюсь обратно на водительское сиденье, чтобы мы продолжили путь домой. Тишина теперь не такая напряжённая. Через какое-то время мы начинаем говорить. Он задает вопросы о моём состоянии, и я отвечаю на них. Вообще-то, это забавно: Дерек ничего не знает о беременности. И я ввожу его в курс дела. Утренняя тошнота, которая становится всё сильнее. Первое УЗИ, назначенное на двенадцать недель, и уже не за горами. Тогда мы сможем узнать пол ребёнка, если захотим.

Я понимаю, что он пытается сообразить, как задать один животрепещущий вопрос, и отвечаю ему, избавляя Дерека от мучений:

— И, да, у нас может быть секс, когда мы захотим. Это не повредит ни мне, ни ребёнку, — ухмыляюсь я и беру его за руку. Дерек бросает на меня косой взгляд и выражение облегчения на его лице заставляет меня рассмеяться вслух.