Закон мести

13.

Утром, сразу после завтрака, Рефухио и его люди отправились в город, чтобы выяснить, где живет дон Эстебан и что собой представляет его жилище, В то же время им нужно было больше узнать о городе, как он охраняется, часто ли бывают патрули на главных улицах. Важна была любая мелочь. От нее мог зависеть успех всего предприятия.

Примерно через час после того, как ушли мужчины, было получено письмо от губернатора колонии, Эстебана Миро, предписывающее вдове Эльгесабаль и ее гостям явиться в губернаторский дом. Об их прибытии в город уведомил капитан каботажного судна. Они должны будут подвергнуться расспросам, чтобы губернатор мог убедиться в их благонадежности и дать свое разрешение на их проживание в Луизиане на определенный срок. И потом, им необходимо познакомиться с рядом правил, которым они обязаны будут следовать, пока будут находиться в городе. Это была простая формальность, но ни один человек не смел уклониться от ее исполнения.

По настоянию Пилар донья Луиза села писать ответ губернатору, в котором сообщила о времени, когда они предстанут перед губернаторскими очами. Это должно было произвести на старика благоприятное впечатление, и у него не будет повода посылать за ними стражу. Если время, назначенное Луизой, не устроит Рефухио, он сможет изменить его.

Мужчины вернулись около полудня. Они выяснили, что Новый Орлеан, хотя его и населяют более шести тысяч жителей, больше напоминает французскую деревушку. Это было беспорядочное скопление однообразных зданий, большинство из которых были деревянными или глинобитными, но некоторые здания, казавшиеся поновее, были сложены из обожженного кирпича и украшены чугунными завитушками, привезенными из Испании. Такие дома были с внутренними двориками и в целом выглядели довольно вычурно. Внутри городской стены было распланировано шестьдесят шесть кварталов, из которых жилыми считались не более половины. Дома по большей части располагались вдоль реки или же поблизости от Пласа-де-Армас, Оружейной площади, на ней же находились городские достопримечательности: тюрьма, караульное помещение и рядышком с ними — церковь Сен-Луи. По одну сторону от церкви стоял Дом отцов капуцинов, а по другую — казармы, построенные в стиле величественного французского барокко.

Новый Орлеан, как и большинство тропических портов, здоровым климатом не отличался. За стеной города находилась местность, называемая «землей прокаженных», потому что эти несчастные действительно содержались там под надзором. О них заботился персонал благотворительной лечебницы, куда свозили умирать всех неимущих. Улицы города постоянно были затоплены водой, потому что выкопать сточные канавы не догадались, хотя это могло решить многие проблемы. Городские власти также забыли установить фонари на улицах, поэтому с наступлением ночи Новый Орлеан погружался в кромешную тьму. Многие муниципальные службы, такие, например, как пожарная охрана, отсутствовали вообще. Полицейские патрули крайне редко выходили оберегать покой мирных граждан. Все это доставляло массу хлопот жителям Нового Орлеана, но было на руку Рефухио и его людям.

Они выяснили, что дон Эстебан занимает здание, находящееся недалеко от резиденции губернатора, на Шартрской улице. Этот дом выглядел довольно внушительно. Наружная дверь выходила прямо на улицу, жилые комнаты находились на передней половине дома, а спальни — на задней. Кухня представляла собой отдельное помещение, стоящее в глубине большого сада. Дом охранялся довольно небрежно. Сразу было видно, что дон Эстебан не ожидал непрошеных гостей.

Им не удалось повидать Висенте, но они слышали, как йовар называл своего подручного этим именем, переиначив его на французский лад. Из обрывка разговора, подслушанного в кабачке, они узнали, что у дона Эстебана есть молодой невольник, который прислуживает ему за обедом.

Когда Рефухио рассказали о полученном приказе явиться к губернатору, он не был удивлен, так как хозяин кабака уже успел просветить его насчет городских порядков. Оказалось, губернатор Миро слыл человеком строгим, но справедливым, придающим огромное значение выполнению всякого рода правил и предписаний, хотя иногда, чтобы пустить пыль в глаза, он позволял себе широкие «отцовские» жесты по отношению к своим подопечным. В официальном порядке Миро постановил, что жительницы Нового Орлеана не должны злоупотреблять украшениями в своих нарядах, а цветным женщинам вообще было запрещено носить драгоценности и шляпки с перьями. Вместо этого им полагались странные головные уборы в виде тюрбанов — что-то вроде знака их низкого общественного положения. Что касается процедуры допроса, через которую должны были пройти все новоприбывшие, то это действительно была простая формальность. Губернатор уже много лет занимал свой пост, и за это время никто из допрашиваемых, даже те, которые отвечали совсем уж путано и сбивчиво, серьезно не пострадал. Все были отпущены с миром.

Получив эти сведения, они перестали беспокоиться по поводу визита к Миро. Рефухио решил, что нужно сделать так: донья Луиза одна отправится в губернаторскую резиденцию, извинившись при этом за своих гостей. Если она использует все свое природное обаяние, ей непременно удастся убедить старика назначить другой день для приема Рефухио и его людей. Но прежде чем этот день наступит, они успеют выполнить свою задачу и исчезнут из города.

Интересно было бы узнать, скрыл ли дон Эстебан от губернатора присутствие в своем доме Висенте, а если нет, то как он представил его. Не исключено, что донье Луизе удастся это выяснить, окольными путями, конечно.

За обеденным столом развернулась целая дискуссия на тему, как освободить Висенте. Каждый предлагал свой способ. Балтазар ратовал за открытый штурм дома дона Эстебана, но это было чревато опасностью для Висенте, поэтому идею Бал-тазара не приняли. Кроме того, наверняка не обошлось бы без шума, а это привлекло бы внимание властей. Энрике предлагал пробраться в дом под покровом ночи и выкрасть юношу. Однако, если верить слухам, Висенте на ночь приковывали цепью к стене. Вдобавок ночью охрана дома усиливалась, так что план Энрике был отвергнут. Чарро был за то, чтобы проникнуть в помещение днем, застав дона Эстебана врасплох, возможно даже, во время обеда, когда Висенте будет прислуживать хозяину за столом, Последнее предложение показалось Рефухио вполне приемлемым. Однако как осуществить этот план? Как попасть в дом дона Эстебана и при этом не привлечь внимание охранников?

— Мы можем прикинуться уличными комедиантами, — осторожно заметил Энрике, — и упросить охранников пропустить нас, чтобы мы могли дать представление для хозяина.

— Или же подкупить солдат гарнизона и позаимствовать у них форму на пару часов, — добавил Балтазар. — Переодевшись, мы сможем явиться к дону Эстебану под любым предлогом, скажем, для проверки разрешения на проживание в городе. При этом можно сочинить какую-нибудь басню. Например, что в Новом Орлеане, по слухам, объявилась шайка разбойников и теперь у всех жителей по приказу властей проверяют документы.

Исабель, ковыряя ложкой десерт — хлебный пудинг под винно-ореховым соусом, — задумчиво прошептала:

— Все это опасно, слишком опасно.

Рефухио кивал в ответ на каждое предложение, но сам не высказывался. Неподвижно глядя в одну точку, он как будто отрешился от всего земного. Куда только подавалась его обычная бодрость духа? Казалось, страх за судьбу младшего брата убил в нем все остальные чувства.

За столом воцарилось долгое молчание. Когда Пилар заговорила, звук ее голоса будто взорвал эту мертвую тишину.

— Сегодня одна старуха торговка приходила сюда. Она была с тележкой и предлагала свежие овощи, зелень — петрушку, зеленый лук и все такое — и еще разные лечебные травы. Когда повар позвал ее, она направилась прямиком на кухню и провела там около часа, потягивая ром. И она была не единственной, кто приходил сюда сегодня.

Балтазар и Энрике удивленно переглянулись. Действительно, слова Пилар как-то не вязались с ситуацией. Чарро уставился в свою тарелку, пытаясь зубчиком вилки раскрошить кусочек хлеба. Исабель смотрела на Пилар в полном замешательстве.

Донья Луиза повернулась в сторону Пилар:

— Правда, дорогуша? Я ничего такого не заметила.

— Дай ей закончить, — оборвал Луизу Рефухио и устремил на Пилар внимательный взгляд.

— Я только подумала, что уличные торговцы здесь не слишком стесняются заходить в любые дома. Они все время приходили и уходили, предлагая всякую всячину вроде молока, яиц; овощей, свежего хлеба. Некоторые посетители покупали ветошь, точили ножи и ножницы, лудили посуду. Кто-то, конечно, приносил с собой свои товары на лотках, но другие катили тележки, достаточно вместительные, чтобы в них мог спрятаться человек, а то и двое.

Она кончила говорить и встретилась глазами с Рефухио. Они долго смотрели друг на друга, затем улыбка чуть тронула его губы. Обращаясь только к ней, он заметил:

— Сейчас в нашем распоряжении нет хнычущего младенца.

— Действительно, — согласилась Пилар, — но я могу сделать такую куклу, что будет как живая.

— Нет.

Она боялась этого отказа.

— Но почему нет? — спросила Пилар, уже годовая взбунтоваться. — Я ведь была полезной в Кордове.

— Несомненно. Но здесь тебе не Кордова. Дон Эстебан не отдаст Висенте просто так, даже если напасть на него неожиданно. Это будет очень опасно.

— В Кордове тоже было опасно.

— Я это прекрасно помню. Именно поэтому меня совершенно не прельщает перспектива постоянно следить, чтобы с тобой, не дай бог, чего не случилось, или разрываться между тобой и Висенте.

— Я вовсе не прошу тебя об этом!

— Тем не менее я считаю себя обязанным это делать.

— В самом деле, Пилар, — вступила в разговор донья Луиза, — не будь такой настырной и самонадеянной. Мужчины сами во всем разберутся.

— Я так же заинтересована в этом, как и все остальные, — буркнула Пилар себе под нос.

— Не совсем так, — ответил Рефухио. — Даже совсем не так. Так что давай закроем эту тему.

— Выходит, я должна сидеть сложа руки? Ты что, думаешь, что, после того как вы вырвете Висенте из лап дона Эстебана, мой отчим встретит меня с распростертыми объятиями и безропотно вручит мне мое приданое, когда я его потребую?

— Мы сумеем позаботиться о твоем приданом так же, как и о Висенте.

— Твоя доброта не знает границ. Но ты же не станешь отрицать, что золото для тебя будет стоять на втором плане. Впрочем, я и не жду другого отношения. А я бы вполне могла отправиться на поиски спрятанных сокровищ, пока вы все будете заняты освобождением твоего брата.

— Это исключено.

Чарро прочистил горло. Он выглядел немного встревоженным.

— Почему бы Пилар не пойти вместе с нами? Она уже не раз доказывала и свою преданность общему делу, и то, что вполне способна постоять за себя.

Рефухио медленно обернулся к нему:

— Как я сказал, так и будет. Я ваш предводитель, и мои приказы обсуждению не подлежат. Но у меня есть подозрение, что ты метишь на мое место.

Внезапно в комнате стало очень тихо. Молчание было зловещим. Чарро долго смотрел на Рефухио. Кровь прилила к его худощавому лицу. Не выдержав, он отвел взгляд.

С Чарро Рефухио разговаривал совсем по-другому, чем с Пилар, гораздо более резким тоном. С ней он был очень терпеливым, но она не считала, что должна быть ему за это благодарна. Пилар не отрываясь смотрела на Рефухио. У нее стучало в висках, руки крепко сжали подлокотники кресла.

Наконец она выдавила:

— Но ты ведь не будешь возражать, если я все же сама схожу в разведку?

— Под видом торговки зеленью?

— Я говорю совершенно серьезно!

— А ты не задумывалась о том, что если ты попадешься на глаза дону Эстебану и он узнает тебя, то непременно примет меры предосторожности. В частности, усилит охрану дома. И это сорвет все наши планы относительно освобождения Висенте.

— Все Висенте да Висенте. А как же я? Мне вообще не на что будет жить, если я не получу от дона Эстебана все, что мне причитается.

— Но все это время ты прекрасно обходилась без своих денег.

— Я жила на твоем иждивении, — возразила Пилар. — Но так же не может продолжаться вечно.

— А почему бы нет?

Пилар сделала вид, что не слышала этого вопроса.

— В конце концов, дело не только в деньгах.. Отчим отнял у меня все — мой дом, всех, кого я любила. Он искалечил мне жизнь. Я никогда не смогу простить ему этого и не допущу, чтобы он свободно всем пользовался. Я хочу всего лишь вернуть то, что по праву принадлежит мне.

— И тебе все равно, что станет с Висенте? — Голос Рефухио звучал холодно.

Исабель горестно вздохнула, но остальные молчали и не подавали виду, что прислушиваются к разговору между Рефухио и Пилар.

— Конечно, мне не все равно, — вспылила Пилар, — но ведь должен же быть какой-то выход из положения. Ты просто обязан взять меня с собой.

В солнечном свете, проходящем через огромные окна столовой, лицо Рефухио казалось похожим на маску из чеканной бронзы.

— Я уже ответил тебе.

— Я тоже все тебе сказала.

— Тогда, к моему глубокому сожалению, вынужден буду применить силу, — чтобы удержать тебя от этого безрассудного поступка. Ты меня знаешь, я ни перед чем не остановлюсь.

Пилар вскочила на ноги, резко отодвинув кресло:

— Тогда ты горько пожалеешь об этом. Мне следовало предполагать, что от разбойника с большой дороги нельзя ждать ничего хорошего. Но я не думала, что бандитские замашки укоренились в тебе так глубоко.

Эта колкость больно задела его, но он не собирался уступать и не сделал попытки остановить девушку.

Пилар выбежала на веранду, не в силах больше спорить с Рефухио. День был теплый, дул ласковый южный ветерок. Жимолость оплетала деревянные колонны дома, сгибаясь под тяжестью маленьких бело-желтых соцветий. Воздух был напоен их ароматом. Во дворе копошилась пестрая курочка, окруженная кучей цыплят, похожих на желтенькие одуванчики. Они сновали туда-сюда между островками буйной весенней зелени, повсюду пробивавшейся из земли. Пилар долго вдыхала полной грудью сладковатый запах, пытаясь успокоиться и прислушиваясь, как гулко стучит ее сердце.

Внезапно что-то изменилось в мирной картине, за которой наблюдала Пилар. На землю упала тень ястреба, стрелой пронесшегося над двором. Наседка встревоженно закудахтала, а цыплята побежали под защиту ее крыльев. Она припала к земле и замерла, только перышки шевелились на ветру. Хищник долго кружил над домом, высматривая добычу, но все же улетел ни с чем. Пилар стояла, вцепившись в перила, окружавшие веранду, и провожала глазами ястреба, пока он не скрылся за верхушками деревьев. Немного погодя она вернулась в дом и направилась в свою комнату.

Рефухио не привел в исполнение свою угрозу посадить Пилар под замок. Вместе с остальными он еще около часа сидел в столовой, обсуждая план предстоящей вылазки. Звук их голосов доносился до Пилар и был похож на глухой рокот. Пилар уже начала сожалеть о том, что не сдержалась и в запальчивости убежала оттуда, упустив самую важную часть разговора.

Ну почему Рефухио не хочет взять ее с собой? Она ведь наверняка пригодилась бы. Может, он просто притворяется, что его волнует ее безопасность, а на самом деле не хочет, чтобы она стояла на его пути?

Она столько наговорила Рефухио, даже обозвала его разбойником. Пожалуй, этого делать не следовало. Но он казался таким самоуверенным и надменным. Он считает себя вправе приказывать всем остальным и распоряжаться их судьбой. Это могло взбесить кого угодно. То обстоятельство, что она спит с Рефухио, еще не делает его ее полновластным хозяином. Она не собирается быть игрушкой в его руках и будет поступать как ей заблагорассудится. Она ни от кого не желает зависеть.

Ближе к вечеру мужчины покинули дом. Пилар услышала, как Исабель возится в своей комнате, и отправилась к ней. Пилар и Исабель подружились за время долгого путешествия и привязались друг к другу. Но сейчас Пилар двигало корыстное желание кое-что выведать у девушки. Оказалось, Исабель знала не много. Она ушла из столовой вскоре после Пилар и отправилась на кухню вместе с доньей Луизой заниматься хозяйственными делами. Исабель поведала, что Рефухио дал Энрике задание слоняться вокруг таверн и питейных заведений, расположенных возле реки, чтобы из разговоров посетителей узнать, когда отплывает ближайший корабль в Испанию. Он также должен был установить контакт с местными контрабандистами, которые, как поговаривали, активно промышляли в этом районе, поставляя товары в Новый Орлеан и не платя при этом пошлины. Последнее было очень важно. Помощь этих господ, которые были не в ладу с законом, могла понадобиться, если после освобождения Висенте придется срочно покидать город. Ведь губернатор Миро вряд ли оставит без внимания нападение на дом своего нового рехидора, особенно если дон Эстебан расскажет ему, кто такой Рефухио.

Рефухио и прочие вернулись, когда уже совсем стемнело. Их появление сопровождалось скрипом несмазанных колес телеги и ревом мулов. Пилар с мрачным удовлетворением убедилась, что они еще ничего не предприняли для спасения Висенте. Она лежала, слушая, как мужчины покрикивают на животных, пытаясь загнать их в стойло. Затем все стихло.

Дверь спальни, слегка скрипнув, приотворилась. Рефухио скользнул в комнату. Он не принес с собой свечи, но и в темноте двигался быстро и уверенно. Пошуршав немного одеждой, он лег, и кровать прогнулась под его весом.

Пилар лежала не шевелясь, отодвинувшись к самому краю постели. Она крепко зажмурила глаза и старалась дышать медленно и ровно — вдох, выдох, вдох, выдох. Она хотела только одного — чтобы ее оставили в покое, и Рефухио, как бы повинуясь ее желанию, даже не придвинулся к ней. Через несколько минут его собственное дыхание стало глубоким и спокойным. Пилар почувствовала громадное облегчение и наконец расслабилась. Скоро она заснула.

Проснувшись утром, Пилар обнаружила, что Рефухио рядом с ней уже нет.

Трудно было поверить, что Пасха была совсем близко. Во время их морского путешествия время, казалось, застыло на месте. А теперь, получается, зима уже позади. И сегодня Страстная пятница. Донья Луиза собиралась на утреннюю службу в церковь Сен-Луи, после того как посетит губернатора. Слегка потрепанный кабриолет отыскался на заднем дворе за хлевом. А рядом с еще одним сараем-развалюхой обнаружили одиноко пасшуюся лошадь. Словом, донья Луиза могла с шиком прокатиться до города и предложила Пилар составить ей компанию.

Пилар с радостью ухватилась за эту возможность вырваться из дома. Она очень тщательно оделась, выбрав серое платье с белым корсажем и накинув на голову белую мантилью. Когда она забралась в двухместный экипаж и уселась рядом с доньей Луизой, ее лицо выражало отчаянную решимость.

По традиции церковная служба в этот день не сопровождалась колокольным звоном. В церкви царила благочестивая тишина. Пилар с подобающим доброй католичке жаром произнесла несколько молитв, но мысли ее были далеко отсюда, и думать о спасении души было некогда. Она почти не слушала того, что говорил священник, и не замечала убогого убранства церкви. Правда, на миг ее внимание привлекли несколько деревянных фигур святых. Но они были так аляповато раскрашены и так чрезмерно облиты позолотой, что невольно наводили на размышления о мирской суете.

Когда женщины вышли из церкви, Пилар оставила донью Луизу одну, объяснив, что у нее остались кое-какие дела в городе. Такой поворот событий пришелся Луизе совершенно не по вкусу. Она ни за что не хотела отпускать Пилар, пока та не скажет определенно, куда собралась. Не обращая внимания на протесты вдовы, Пилар умчалась от нее в приподнятом настроении.

Наконец-то она доберется до отчима. Правда, она чувствовала себя немного странно. Цель была близка, но это одновременно радовало и пугало. Однако Пилар старалась убедить себя, что не боится встречи с отчимом. Да, он совершил много преступлений и стал причиной несчастий для многих людей. Но саму Пилар ему не удалось ни сломить, ни подчинить своей воле. Не то чтоб этот орешек был ему не по зубам, просто Пилар всегда была очень осмотрительной и осторожной. Дон Эстебан предпочитал, чтобы другие исполняли за него черную работу, требующую значительных усилий, а сам он при этом оставался в стороне. Не в его привычках было подвергать свою жизнь опасности, и потом, он всегда очень ловко заметал следы. Ни одна живая душа не должна была узнать, что именно он стоит за всеми этими преступлениями. Даже тень подозрения могла положить конец его карьере. Вот почему ему так мешала Пилар и все те, кто догадывался, что смерть ее матери была насильственной, и мог это доказать. Но у Пилар хватило ума не подавать виду, что она в чем-то подозревает отчима. И только поэтому она осталась в живых, она это точно знала.

Дом дона Эстебана, который показал ей какой-то прохожий, в точности соответствовал описанию Рефухио: выбеленные стены, деревянная крыша, потемневшая от времени, оконные переплеты и ставни выкрашены в зеленый цвет. Участок улицы перед домом напоминал небольшое болотце. Посреди него, там, где было поглубже, плескалась вода, смешанная с помоями. В общем, картина была довольно унылая. Изнутри не доносилось ни звука, ставни были закрыты. Похоже, хозяина не было дома.

Не зная, чем заняться, Пилар неторопливо прохаживалась по дощатому тротуару и обдумывала дальнейший план действий. Нужно было вести себя очень осторожно. Она вовсе не хотела подвергать опасности жизнь Висенте, хотя Рефухио и обвинил ее в этом.

В дверях соседнего дома показался мужчина. Сразу было заметно, что это какой-то крупный городской чиновник. Он держался с достоинством, в руках у него была трость с золотым набалдашником — все говорило о том, что человек этот был небедный. Он обернулся и сказал, что-то женщине, вышедшей из дома следом за ним. Она была одета в бархатное платье и кокетливую кружевную шляпку. Пухленькие пальцы были унизаны кольцами. Наверняка это была его жена. Супружеская пара свернула вправо, туда, где стояла небольшая домашняя часовня, внутри которой находился алтарь, украшенный по случаю праздника кружевным покровом. Горели длинные восковые свечи в серебряных подсвечниках. На стене висело великолепное резное распятие. Сразу было видно, что часовня находилась в зажиточной части города.

На этой же стороне улицы располагалась аптека, на витрине были выставлены баночки и скляночки с разными снадобьями. Пилар миновала аптеку и побрела дальше. Ей пришлось обогнуть подгулявшую компанию, которая высыпала из кабачка. Там, у стойки, выстроилась целая батарея бутылок. Здесь было и каталонское вино, и кубинский ром, который называли «агуардьенте», и французское бренди, широко известное как «живая вода». Сразу за питейным домом находилась ювелирная лавка.

Пилар зашла туда и начала разглядывать побрякушки, лежащие на прилавке. Это были застежки из золота и слоновой кости, веера с костяными ручками, кольца и сережки с драгоценными камешками. Продавец клялся, что все это привезено из самой Фракии. Тут были и тончайшие кружева ручной работы, и тросточки с золотыми набалдашниками. Большинство продавцов жили при магазине, поэтому воздух то и дело оглашался плачем младенцев и руганью их матерей. Между домами были разбиты небольшие садики, где деревья тянули к солнцу свои зеленые ветви, радовали глаз яркие цветочные клумбы и красовались высаженные на грядках овощи, которые росли как на дрожжах в этой плодородной почве.

Повсюду слышалась французская речь. Испанская звучала очень редко. Названия магазинов были написаны по-французски, уличные музыканты наигрывали французские мелодии. Еда, которая готовилась на кухнях, источала французский аромат. Испанского здесь было очень мало. И нетрудно понять почему. Три четверти населения Луизианы были французами по происхождению, несмотря на то что уже двадцать пять лет эта земля была испанской колонией. Большинство тех, в чьих жилах текла испанская кровь, были мужчины, которые, прибыв сюда, брали в жены француженок. Даже сам губернатор не был исключением. Дети с колыбели слышали французский язык, ели французскую пищу, в школах их обучали учителя-французы. Но испанское правительство это ничуть не беспокоило. Новый Орлеан был важным стратегическим пунктом, поэтому необходимо было сделать его жителей счастливыми и довольными жизнью. И если они не желали привыкать к испанским порядкам — значит, так тому и быть. Вот поэтому-то Новый Орлеан и не был похож на другие колониальные города, и в особенности на Гавану.

Пилар добралась до конца улицы, именуемой Шартрской, и огляделась по сторонам. Отсюда одна дорога вела к пороховому складу, другая — к обычному жилому дому. Прямо виднелся частокол — стена, окружавшая город с трех сторон, оставляя открытым только выход к реке. Улица, которую Пилар собиралась пересечь, была сплошь покрыта липкой жидкой грязью. Она помедлила немного, наслаждаясь благодатным теплом этого весеннего дня. Порывистый южный ветер обдувал лицо, заставляя дрожать ее ресницы, теребил непокорные завитки волос, выбившиеся из тугого пучка. Дуновения ветра одновременно несли с собой и волшебный запах цветов, и ядовитые испарения с болот, окружавших город. Все здесь было незнакомым, непривычным. Пилар сделала глубокий вдох.

Нет смысла продолжать путь, решила она. Сегодня она и так достаточно увидела. Пилар повернулась и пошла обратно той же дорогой. Когда она поравнялась с домом того самого крупного чиновника, она заметила впереди знакомую фигуру. Это был ее отчим, одетый в черную мантию, с обильно напудренным париком на голове. Пуговицы камзола и пряжки на туфлях у него были серебряными и слабо поблескивали в лучах солнца. Он шагал размашисто, на лице застыло суровое и надменное выражение. Он мог заметить ее в любую секунду.

Пилар растерялась. Сколько раз она представляла себе встречу с отчимом, а теперь совершенно не знала, как вести себя. Страх перед надвигающейся опасностью пригвоздил Пилар к земле. Катастрофа была неминуемой. С трудом Пилар стряхнула с себя оцепенение. Нужно было немедленно уходить отсюда. Впереди был перекресток, сразу за ним находился квартал, где стоял дом дона Эстебана. Стараясь не бежать, чтобы не привлечь к себе внимание, Пилар свернула налево и быстро зашагала прочь. Кажется, пронесло. Пилар облегченно вздохнула и тыльной стороной ладони вытерла испарину, выступившую на лбу. Однако следовало спешить. Сейчас дон Эстебан пересечет улицу и может случайно взглянуть в сторону Пилар. Подобрав юбки, она припустилась бежать. Если она доберется до следующей улицы или обнаружиг между домами проход, где можно будет спрятаться и переждать, все будет в порядке.

Она посмотрела назад через плечо. Сейчас из-за поворота покажется ее отчим. Стоит ему сделать еще несколько шагов, и Пилар окажется в поле его зрения. Еще совсем чуть-чуть. Вот и он!

Чья-то рука схватила ее за запястье. Неведомая сила развернула ее и втиснула в узкое пространство между домами. Пилар так стукнулась головой о кирпичную стену, что из глаз посыпались искры. Она готова была закричать, но рот ей зажала крепкая ладонь. Мужское тело тесно прижалось к ней.

— Вот теперь можешь выругаться, если хочешь, только не очень громко, — шепнул ей на ухо Рефухио, — а потом я сделаю то же самое.