Очень грустно, когда тебя никто не встречает в аэропорту… Скольжу по радостным лицам людей, которые высматривают своих родных и близких, и понимаю насколько я одинока.
Я выкатила свой довольно большой чемодан через большие стеклянные двери и очутилась в суете родного города. Увы, я не скучала за ним.
Квартира встречает оглушающей тишиной. Я заплатила фирме, и сейчас она сверкает чистотой. Все чехлы сняты, выстираны и отправлены на хранение. Квартира выглядит точно так же, как в день, когда я ушла из неё, закрыв за собой дверь.
Чемодан брошен прямо у порога. Я сразу иду в кабинет отца. Теперь на его огромном массивном столе стоит его портрет и свадебная фотография родителей. Я усаживаюсь в его кресло, откидываюсь на спинку и скольжу взглядом по кабинету. Всё, как при его жизни. Я ничего не стала менять.
Тяжёлый вздох срывается с губ, когда глаза останавливаются на его фото. Эх, папочка, если бы ты знал, кем я стала…
С удивлением обнаруживаю, что мне не чем заняться. Чемодан давно разобран. Слоняюсь бесцельно по квартире, не понимая, что мне делать. Вот этого я и боялась.
Собираюсь и иду в ближайший супермаркет. Благо, до него минут пятнадцать спокойным шагом. Я отвыкла от наших продуктов. Хожу среди толпы людей, рассматривая забитые вкусностями полки. В меня больно врезается тележка.
— Ой, простите… — испуганно извиняется девушка. И вдруг её голос меняется, — Алсуфьева, ты, что ли?
Мать твою через коромысло… Девушка с финансового. Я её знаю. Со Стасом мы часто бывали на факультетских мероприятиях. Я многих его однокурсников знаю. Эта — тоже одна из элитных семей.
— Какая ты стала… — Карина прищурила глаза и проходится по мне взглядом. — Слышала, тебя давно в городе не было. Уезжала?
— Да, путешествовала… — у меня нет желания продолжать разговор. Но Карина не отступает.
— А мы со Стасом на вечеринку закупаемся. Он в алкогольном спиртным затаривается. Мы ж теперь вместе. Ты не знала? — она улыбается приторно-сладко.
— Я не следила за его жизнью, как и за твоей. — резко прощаюсь. — Извини, я спешу.
Отхожу от Карины. У конца длинных полок оборачиваюсь. Она разговаривает с кем-то по телефону. Я быстро покупаю пельмени, ещё какую-то ерунду на первое время и спешу покинуть супермаркет.
Удивительно… когда-то я любила Стаса… Но сейчас ни одна струнка души не дрогнула от этого «Мы вместе» Карины. Наверное, сейчас я вижу рядом с собой более зрелого мужчину, с положением в обществе. Конечно, однажды и Стас займёт место своего отца, получит положение, заматереет. Без меня.
Утром собираюсь и еду на кладбище. У меня в руках два букета роз — бордовые и нежно-кремовые. Кладбище старое. Деревья, устремляясь к небу, создали прекрасную тенистую аллею. Почему птицы всегда так красиво поют на кладбищах?
Ну, здравствуйте, родные мои… Сразу после вступления в наследство я заказала родителям спаренный памятник. И сейчас они смотрят друг на друга. Мужчина — на свою единственную любовь, женщина — на своего единственного мужчину.
Я ставлю букеты в каменные вазы и сажусь на небольшую скамеечку. Фирма хорошо отрабатывает деньги — всё чисто, красиво, чинно. Поднимаю глаза в небо… «Зачем вы оставили меня одну?» Мне хочется не плакать — выть… Мне хочется выплакать всю тоску, всю боль… Но они навсегда останутся со мной…
Я сильно вздрагиваю, когда в ограду ступает огромная тень. Мужчина кладёт букет жёлтых роз к памятнику и медленно опускается рядом.
— Здравствуй, Агата…
Сердце дёрнулось, но, опомнившись, снова забилось ровно.
— Зачем ты сюда пришёл? Совсем ничего человеческого не осталось? — говорю, не сводя глаз с портрета отца.
— Боюсь, в другом месте ты опять полицию вызовешь… — усмехается Стас.
— Правильно думаешь. Надо было ещё в Париже устроить тебе незабываемый опыт общения с полицией в участке. Их полицейские умеют развлекаться. — усмехаюсь в ответ и, наконец, поворачиваюсь к нему.
Повзрослел, заматерел… Красивый, ухоженный… гадёныш.
— Зачем пришёл? — не отвожу взгляда от его тёмных глаз. Мне всегда было трудно выдерживать его взгляд. Не сейчас.
Он так же жадно, как я его, рассматривает меня.
— Нам надо поговорить, Агата…
— Здесь? — кивком головы указываю на памятник. — Не самое лучшее место. Не находишь?
— Не здесь. Я завтра заеду к тебе. Не возражаешь?
— Возражаю. В мой дом ты больше не войдёшь. — говорю спокойно, взвешивая каждое слово.
Стас сдержанно вздыхает.
— Хорошо. Можешь приехать ко мне. Я такси оплачу.
Тихо смеюсь.
— Спасибо. Мне последнего раза хватило. Боюсь ещё одного я не выдержу.
— Агата… — он вдруг накрывает мою руку своей. Отдёргиваю, будто он калёным железом прикоснулся.
— Не смей меня трогать! Никогда! Понял? Хочешь поговорить? Жду тебя завтра в «Капитошке» в три. Больше никуда не пойду. Теперь оставь меня одну. Имей совесть. Я к родителям пришла. И тебе здесь точно не место.
Стас послушно встаёт. У самой маленькой калиточки ещё раз оборачивается.
— Давай я тебя в машине подожду — довезу до дома.
Какая трогательная забота… Отвечаю усмешкой. Что-то он сегодня растерял свой боевой настрой. Тогда, в Париже, прямо сочился ядом и сарказмом. Что ж изменилось-то?
— Не стоит. Мы, знаешь ли, от хорошего отвыкшие. Нечего и начинать привыкать… Сама доберусь.
— Агата… — он всё ещё пытается что-то сказать, но у меня лопается терпение.
Я взрываюсь:
— Ой, ну что ещё? Уйдёшь ты, в конце концов?! Сколько можно? — обхватываю себя руками, окончательно закрываясь от него.
Наконец, я одна. Долго сижу рядом с родными людьми… Куда мне торопиться? Меня никто не ждёт… Моё место здесь, рядом с ними. И только по какой-то нелепой ошибке я всё ещё дышу, хожу, чувствую…
Пора домой. Я резко поднимаюсь со скамейки и тут же сгибаюсь от боли внизу живота. Что за напасть? Который день меня изводит ноющая, тупая, противная боль. Не сильная, но постоянная… Завтра к врачу. Не нравится мне всё это…