Замкнутый круг

XXII. Алексей Блонский «Замкнутый круг» Глава 14. Замкнутый круг

Окончательно изнуренный, не чувствующий ни одной из четырех конечностей, я собирался домой в скверном расположении духа. Мало того, что я занимался абсолютно бесполезной работой, так еще Макс закидывал меня сообщениями по типу: «Ну что, как продвигается?». Никак. Мне нечего ответить ему. Никаких новостей — ничего, что могло бы пролить свет на мои дальнейшие действия. Будто меня закатали в банку с древесной смолой, которая постепенно высыхала, обездвиживая.

Перед выходом я окинул взглядом помещение, преобразившееся до неузнаваемости — выкрашенные в коричнево-бежевый стены, гармонирующие с бордовыми кулисами на сцене, поблескивающий в приглушенном желтом свете паркет, деревянные балки на потолке, закрывающие неприглядные вентиляционные трубы, рельефная стена, имитирующая кирпичную кладку, давшаяся мне с таким трудом… Я все думал — сколько денег потрачено на такой ремонт, ведь закупаемые материалы были довольно качественные? Та часть денег, ушедшая на работу парней — какой процент от общей суммы она составляет? И эти меркантильные мысли в конечном итоге сводились к неожиданному итогу — моему отторжению к Плешецкой. И чем больше я размышлял в этом направлении, тем тяжелее становилось на сердце. Ведь я снова влюбился в женщину, зацикленной на материальном. Как ни странно, то самое отторжение никак не препятствовало моим чувствам к Лике. Казалось, они растут в пропорции — чем выше уровень отторжения, тем сильнее чувства.

Ловушка держала меня изо всех сил, не давая даже надежды на освобождение.

Я уже взялся за ручку входной двери, как услышал, нет, скорее почувствовал, грохот, растянувшийся по полу дрожащими волнами. Парни уже ушли, я остался в кафе один, не считая его владелицы. И звук исходил явно из ее кабинета. В голове пронеслись образы ее недовольного лица, и чувство той злобы, которую она испытывала ко мне последнее время. В тот момент я подумал, что не стану узнавать в чем дело. Я и так порядком ей надоел. Разумнее было бы оставаться в выжидательной позиции, не касаясь ее внутренних переживаний. Хотелось наконец-то выбраться из этой непроглядной пучины, в которую я сам себя затянул.

Тишина давила на уши, я слышал, как кровь переливается по венам, разгоняя краску по моему лицу. Глупо, но я отступил. Отступил назад, развернулся, двинулся в сторону ее кабинета. Просто не мог иначе. Задержав дыхание, я прислушался, прислонившись к холодной деревянной двери. Тихо. Пальцы на руках стали нервно перетирать поледеневшую кожу. Мысленно я решал уравнение — я, плюс личное пространство Лики, равно ссора. Где-то в этой математической задачке таился подвох, и я чувствовал его.

Неуверенно и медленно я открыл разделявшую нас дверь. Лика сидела на полу перед разбросанными бумажками. Присмотревшись, я различил среди них договор подряда, заключенный с ребятами, план ремонта главного зала, договор аренды помещения, и прочие рабочие документы. Лика склонилась над ними, опираясь на вытянутые руки, и безмолвно плакала. Заметив мое появление, она резко махнула рукой по бумагам, собирая их в кучу, но неловкое движение только разбросало документы пуще прежнего. Она вытерла слезы тыльной стороной кисти и отвернулась, шмыгая носом. Я сжал челюсти до того сильно, что заныли зубы, и опустился рядом с ней на колени.

— Не надо, я сама все уберу, — прошептала она севшим голосом, когда я принялся разгребать беспорядок.

— Мне не сложно.

Лика не поднимала на меня взгляд. Уткнувшись в пол, она утягивала поводья на своих чувствах, снова обращая их под контроль.

— Нет, серьезно, — она положила свою руку поверх моей, как бы говоря этим жестом, чтобы я прекратил. От этого горячего и мягкого прикосновения я растерял все мысли и застыл. — Жизнь подкидывает мне препятствия, потому что я никогда ничего не делала самостоятельно.

— Это всего лишь бумажки…

Она подняла глаза вверх, избегая моего лица, чтобы накатившие слезы вернулись обратно.

— Я обзвонила сегодня все, что только можно было, и ни одна компания или какой-нибудь простой человек с авито не смогут собрать всю эту мебель к завтрашнему дню. Я просто уверена, что не могла заказать ее без сборки! Это же так… тупо! — она закрыла лицо руками, желая провалиться под землю.

Холодный порыв воздуха коснулся того места на моей кисти, где только что была ее горячая рука, и на сердце повисла тоска. Мне непременно хотелось вернуть все как было — чувствовать ее прикосновение, ощущать тепло, окутывающее онемевшие кончики пальцев.

— Я все соберу сам, — выпалил я.

— Нет, — мотнула она головой.

— Сколько там столиков? Десять? И мягкие уголки, по-моему, два? Делов-то!

— На всю ночь…

— Я не устал.

— Конечно, — саркастично кинула она, поднимаясь с пола.

— Ты не обязана справляться со всем в одиночку.

— Но я и есть одна, как же мне справляться по-твоему?

Не осознавая, что делаю, я взял ее за руку, поворачивая к себе. Лика чуть дрогнула, испугавшись, но не отстранилась.

— А я на что? — глухой шепот сошел с моих губ.

Она снова заплакала.

Наваждение.

Реальность сделалась неощутимой. Словно в вакууме собственных чувств я смотрел как слезы непрерывными ручьями прокладывали пути по ее припухшим щекам. Беззащитная, невинная, одинокая. Она сжалась в моих руках, стала меньше в два раза.

— Не хочу, чтобы ты еще когда-нибудь плакала… — шепнул я в ее макушку. Мой нос утонул в каштановых волосах.

Ответом мне был очередной всхлип.

Мы просидели так еще долго. Казалось, я впитываю часть ее горя, часть боли. В какой-то момент Лика перестала дрожать, подняла голову, и наконец наши взгляды встретились: ее — красный, тяжелый и мой — успокаивающий, понимающий. Слезы еще текли, но уже не ручьями, а огромными редкими каплями.

Все мои внутренности сжались в тугой комок, а сердце, клянусь, перестало стучать. Я поймал губами одну ее соленую слезу. Лика застыла. Дрожа мои губы продолжили собирать слезы сначала из уголков глаз, потом с кончика носа. Я спускался все ниже и с каждым поцелуем ее щеки наливались краской. По плечам пробежали мурашки, я осмелился перехватить руками ее лицо, запустив в волосы пальцы. Лика все еще не двигалась, только изучала меня в те моменты, когда я ненадолго отстранялся для того, чтобы поймать новую слезу.

Мой взгляд скользнул по ее губам. Пухлым, персиковым. Какие они на вкус? Я потянулся машинально, без мыслей, без сомнений, и (возможно, мне показалось) Лика подалась мне навстречу. Мягкие, соленые. Я забыл, как дышать. Сквозь приоткрытые веки было видно, как Лика смотрит на соединение наших губ, не веря в произошедшее. Убедившись, что все это реально, она тоже обхватила мое лицо. Я вздрогнул, и это движение углубило поцелуй до сих пор неуверенный, робкий. Я чувствовал жар, исходивший от ее тела, скомканное дыхание.

Мне стало страшно.

Страшно, что все может закончиться.

Движимый желанием избавиться от этого страха, я стал целовать ее с жадностью — горячо, пылко, страстно.

Нет.

Это не я.

Она.

Она схватилась за мою шею, точно боялась потерять равновесие. Она прикусила мою нижнюю губу. Она издала тихий грудной стон.

Вдруг мои губы оторвались и стали исследовать ее лицо. Переместившись к тоненькой коже за ухом, я спустился в ямку под его мочкой и вниз к ключицам. Лика сжала пальцы в моих волосах, откинула голову назад, подставив теплую шею, и от каждого прикосновения выпускала приглушенный выдох.

Внезапно непонятный звук ворвался в наши сознания, напоминая о том, что время извне все еще течет. Кто-то на улице заводил машину, а через открытое окно под потолком был слышен звук мотора. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Я вспомнил, где и с кем нахожусь. Еще не расцепив объятья, мы с Ликой посмотрели друг на друга, словно впервые встретились, и я резко отскочил назад, убрав руки за спину. Она, ошарашенная и смущенная, обняла себя за плечи и отвела взгляд.

— Это было неправильно, — сказала она севшим голосом, поднимаясь на ноги.

— Не знаю, что это… Я… Прости, — слова путались на языке, не остывшем от поцелуя. Не было сил посмотреть ей в глаза.

«Беги! Беги, глупец!» — вопило подсознание. Но каким бы я был мужчиной, если бы поддался ему? Ответственность лежала на мне. Я просто обязан исправить ситуацию, но как? Как отмотать время назад, взять себя в руки? Как не откликнуться на собственное желание? Даже если бы путешествия во времени существовали, я не был уверен, что не поцеловал бы ее еще раз. Да я прямо сейчас стою и мечтаю об этом!

Все же, я пытался понять, жалею ли о произошедшем? Меня наняли, чтобы изобличить любовника, а вместо этого я сам стал любовником! Не менее растерянная и смущенная, Лика обдумывала собственные недоступные мне мысли. Но она видела лишь одну грань — ту, где замужняя женщина целует другого мужчину. Да, это ужасно. Но вторая грань, которую видел я, делала ситуацию просто безвыходной. Теперь я должен донести на себя?

Замкнутый круг.

Из моей груди выскочил нервный смешок. Недоумевающая Лика посмотрела на меня как на придурка. Следом вышел второй смешок, и я уже не мог удержаться.

— Что смешного?

— Ничего, — выдавил я.

Лика стала серьезной. Действительно, ничего смешного, но истерика охватила меня с головы до ног.

— Просто уму непостижимо… — выдавил я, усмирив смех.

Она посмотрела на часы, и, сделав вид, будто ничего не произошло, сказала:

— Уже почти девять вечера. Если мы хотим, чтобы к завтрашнему дню все было готово, то стоит уже начать.

И вышла из кабинета, прихватив с полки коробку с инструментами.

Я тоже выстроил невозмутимость на лице, хотя далась она мне с огромным усилием.

Всю ночь мы разгребали метры картона и строительной пленки, вынимали новую мебель, источающую аромат дерева и лака. Я собирал столы, это оказалось не так сложно, как я себе представлял. А может быть, я обязан своим успехом парням, научившим меня держать в руках инструмент. Лика расставляла стулья, протирала собранные столы от пыли, гладила скатерти и наводила уют.

За это время мы ни разу не заговорили о поцелуе. Вначале было неловкое молчание, смущенные переглядки, от которых мои нервы кололи кожу миллионами невидимых иголок. Затем я спросил ее:

— Ты поешь?

— В смысле? — опешила она, не ожидая, что я решу заговорить. Она растянулась в неуклюжей позе — наклонилась, чтобы срезать упаковку со стула, и голова ее была ниже пятой точки. Так она посмотрела на меня ошарашенными глазами, выглядывая между собственных ног.

А я усмехнулся и повторил вопрос, кивнув на аппаратуру, стоявшую около сцены.

— Извини, я слышал твой разговор с подругами, ты сказала, у тебя диплом по… как там?

— Концертному исполнительству.

— Точно. Вот я и подумал — наверное, она поет, раз решила открыть такое необычное место…

— Ну да… Вообще, я ни разу не пела на публику. То есть, конечно, у нас были экзамены и все такое, но, чтобы выступать перед незнакомыми людьми, — никогда.

— Почему? — ляпнул я, а потом заметил ее каменное лицо.

— Как-то не приходилось, — увильнула она от прямого ответа. — Послезавтра выступлю, — уголки ее губ неуверенно потянулись наверх.

— Переживаешь?

Она смерила меня нарочито вопросительным взглядом, мол, сам догадайся, раз в полночь мы вдвоем тут собираем мебель.

— Да я не об этом. Может быть, у тебя боязнь сцены, я слышал штука не из приятных.

Лика чуть задумалась, уперевшись руками о спинку стула.

— Знаешь, наверное, нет. Я не боюсь самой сцены и выступления. Скорее, я переживаю как пройдет открытие, ведь от него зависит вообще все…

— Что все?

Она умолкла, и я понял по выражению ее лица, что Лика сболтнула лишнего.

— Это дело очень важно для меня. Все не просто — открыла, прогорела — ну и ладно. Нет. Если у меня ничего в итоге не выйдет, это будет… — она нервно усмехнулась, — …конец света.

Я почувствовал, что она отбрасывается общими фразами, потому что не готова раскрыть передо мной душу, и не стал продолжать эту тему.

— А твой… муж… — голос сел именно на этом слове! Я привык думать о нем, как о своем заказчике, а не как о ее муже. — Что он скажет, когда ты не вернешься сегодня домой?

— Он в другом городе. Уехал сегодня днем по каким-то рабочим моментам.

Несмотря на все, Лика была в приподнятом настроении. Морально истощенная, сонная, но все же сияющая она ловко орудовала отпаривателем, выпрямляя складки на красных скатертях, расставляла небольшие стеклянные вазочки на столы. Я возился с мягким уголком, поглядывая на ее розовые губы, и чувствовал на языке вкус недавнего поцелуя. Сердце замирало от счастья, но в следующее мгновение я встряхивал себя, вспоминая, что, во-первых, она замужем, во-вторых, она водит непонятную дружбу с Терентьевым. То есть, по сути, я третий мужчина в ее списке… Все равно, я не мог унять дрожь — словно школьник, на которого обратила внимание самая популярная девчонка, витал в облаках, в сотый раз перематывая в памяти ее запах, горячие прикосновения рук…

— Ты когда-нибудь играл сам с собой в шахматы? — спросила она внезапно.

— Нет.

— Я вот играла, и это заставило меня задуматься — как я могу быть одновременно выигравшей и проигравшей? То есть, все зависит от случая? От моего собственного выбора?

— Думаю, с какой стороны ты решишь посмотреть на ситуацию — с выигрышной или проигрышной. Словом, да, наверное, все зависит от твоего выбора.

— Тогда как понять, когда он будет считаться правильным, а когда нет? С одной стороны, я пошла путем, который привел меня к поражению. Но ведь он же привел меня и к победе.

— Очень мудрая метафора для полпервого ночи.

Не переглядываясь и не сговариваясь, мы одновременно посмеялись. А я задумался, что она имеет ввиду? Что она так зашифровала, и какая цепочка мыслей привела ее к этому суждению?

— Ты голодный? — спохватилась она. — У меня есть только батончик на перекус… Могу заварить чай! Если хочешь…

— Чай — неплохая идея. Можно заказать что-нибудь, а то работы еще вагон… Что ты будешь?

— Без разницы! Тогда ты закажи, а я пойду поставлю чайник.

Через час мы уже организовали небольшой ужин за только что собранным столом. Мы ели пиццу, прихлебывая сладким чаем, и по очереди сонно потирали глаза.

— Придется заплатить тебе сверхурочные за работу в ночное время, — усмехнулась Лика.

— Не надо, это на добровольных началах.

— Нет, так не пойдет. Ты не обязан все это собирать и тратить свое время… Как твоя семья к этому отнесется?

Выдавив улыбку через полный рот пиццы, я с усилием проглотил и сказал:

— Мне ничего не скажут. Просто некому.

— Как… Погоди, а сколько тебе лет?

— Я что, так старо выгляжу? — посмеялся я.

Она чуть смутилась, опустив глаза вниз, и улыбнулась.

— Нет, просто обычно мужчины в твоем возрасте уже с семьями.

— В моем почетном возрасте, это сколько, семьдесят?

— Я не говорила «в почетном»! — с упреком крикнула она, ткнув меня локтем. — Так сколько тебе? Тридцать?

— Тридцать два.

— А мне сколько дашь?

Хотя я и так знал ее возраст, не стал пугать своим ясновидением, дабы не попасть в киношную ситуацию, когда преследователь забывается и прокалывается на какой-нибудь глупой оплошности.

— Хм-м, дай подумать… Раз у тебя есть диплом, и ты закончила школу в восемнадцать, а на учебу уходит плюс-минус четыре года… К тому же я не вижу на твоем лице морщин, хотя от усталости вот эта уже немного проглядывает…

— Где!? — она схватилась за телефон, пытаясь что-то разглядеть в черном экране.

— Шутка, — посмеялся я.

Она сжала губы, испепеляя меня шутливо-злобным взглядом.

— Если я правильно посчитал, то тебе где-то пятьдесят. Два.

— Очень смешно! — кинула она саркастически, но все же удерживала смех изо всех сил. В миг она посерьезнела, и я не на шутку испугался. — Нет, все же я должна как-то тебя отблагодарить.

— Забей.

— Иногда мне кажется, что я нравлюсь людям, только когда им это выгодно.

Она ковырялась в куске пиццы, вытаскивая помидоры, но я знал, что она ждет реакцию на неожиданное откровение. В тот момент она казалась мне маленькой обиженной девочкой, которая искала утешения хоть где-нибудь и тянулась к любому теплому отношению к ней. Осознанная часть ее одергивала, и заставляла закрываться от внешнего мира, но все же, все мы люди, и всем нам хочется понимая и доброты. У нее не было подруг, с которыми можно было бы поделиться переживаниями и услышать в ответ поддержку. Она держала в секрете свои проблемы от матери, которая считала, что у ее дочери счастливый брак и великое будущее. А дома ее ждал муж, которому и повода не нужно, чтобы поднять на нее руку.

И тогда я понял, зачем ей этот Терентьев. Он создавал ощущение нужности. Он давал деньги, поддерживал и помогал. Хотя и делал он все это наверняка ради собственной выгоды, рядом с ним Лика не чувствовала себя предметом интерьера.

— Мне ты нравишься без условий… Как человек! — поторопился вставить я прежде, чем она подумает что-то лишнее.

Лика замерла, перестав мучить несчастный кусок пиццы, и, не посмотрев на меня, сказала:

— Спасибо.

Мы закончили в четвертом часу утра. Закрутив последний винтик на мягком диванчике, я плюхнулся на него, истратив все силы. Лика села рядом, мы прикрыли глаза на пару минут, а открыли их, когда зазвонил ее будильник в семь часов. Ее голова лежала на спинке в опасной близости от моего плеча. От резкого звука я вздрогнул, и случайно ударил ее в висок. Лика неохотно разлепила глаза, и ужаснулась, осознав, что наступил последний день перед открытием.