Замок снов

9

Джон безрезультатно пытался дозвониться до Тэсс вот уже третий день. Сотовый отключен. По номеру «Белой долины» на его звонки отвечала какая-то солидная леди и сообщала неизменно, что «мисс Тереза в данный момент не может подойти к телефону». Опять этот кошмар, опять у Тэсс депрессия…

Что с ней стряслось? Зачем она снова сорвалась с места и поехала в эту глушь, которую так недавно ненавидела? Я никогда не пойму, почему она поступает так или иначе, ни-ког-да!

Джон пытался больше работать, но мысли его все время возвращались к Тэсс: как она там? Плачет, наверное… Дуреха. Еле дождавшись выходных, Джон собрал вещи и поехал возвращать беглянку.

Надо показать ее врачам. Определенно. А не то совсем крыша съедет. А может, остаться с ней на ферме хотя бы до завтра? Погуляем на свежем воздухе…

В общем, всю дорогу до «Белой долины» Джон был занят изобретением планов по развлечению своей ненормальной невесты. Благо, дорога была длинной, так что даже в условиях отсутствия цивилизации (театров, кино, баров, дискотек) вблизи «Белой долины» Джон сумел придумать целую программу. Иногда, правда, ему надоедало заниматься такими интеллектуальными извращениями и он просто досадовал и грозился про себя запереть Тэсс в клинику. Нервишки поправить.

Выехал Джон очень рано утром, так что после обеда уже подъехал к старому дому. Позвонил. Тишина. Потом дверь распахнулась и – о чудо! – Джон увидел Тэсс. Она была прекрасна, как никогда. Живой блеск в глазах, румянец на посвежевшем лице, необыкновенная томная грация во всех движениях.

– Ты? – выдохнула она.

Джон был крайне изумлен, заметив, что она неприятно поражена его появлением: глаза широко распахнулись, лицо слегка побледнело. Если бы Джон был внимательнее, он заметил бы, как задрожали и нервно сцепились тонкие пальцы.

Ох, рано или поздно это должно было произойти… Не следовало так оставлять его, исчезать, не говоря ни слова! Бедный Джон. Но какое же счастье, что Грегори нет дома!

– Привет, малышка! Ты как? Неужели не рада меня видеть?

Я скажу. Так надо.

Тэсс сделала над собой усилие (все же это страшно – причинить боль человеку) и покачала головой.

Джон стоял как громом пораженный.

– Мы слишком разные, Джон. Я не хочу делить с тобой жизнь, – медленно проговорила Тэсс. Сглотнула и продолжила: – Мне жаль обижать тебя, Джон. Ты хороший парень. Но…

В этот момент раздался громогласный голос Мэри:

– Мисс Тереза! – Экономка показалась за спиной у Тэсс. Увидев Джона, она, очевидно, испытала такие эмоции, которые не сулили ничего хорошего молодому человеку. Видно было, как она, сдерживая свой пыл, старается не навешать ему тумаков. – Мисс Тереза, у вас там что-то на плите кипит! – сакраментальным тоном произнесла Мэри и буквально втащила Тэсс в дом. Никому не отдам! А то Грегори приедет – что ему тогда скажу?! Жених, жених…

Тэсс медленно поднялась наверх. Она тихо плакала. Знать, что ни за что обидел человека, не самое легкое переживание.

Джон постоял еще несколько мгновений, пытаясь оправиться от потрясения, а потом бросился к машине. Он так резко надавил на педаль газа, что машина издала что-то вроде обиженного визга и гравий несколькими тяжелыми брызгами вылетел из-под колес.

Да что ты о себе понимаешь, дорогая? – вертелось у него в голове. Обида и злоба душили его, не давали думать спокойно, не давали расслабиться и отвлечься. Жгучая досада, переходящая в гнев, расползалась в груди Джона.

Значит, так? Ты все уже решила, Тэсс Гринхилл? Хочешь остаться в своей «Белой долине»? Черт бы подрал ее, тебя и эту проклятую дорогу!

Джон прибавил к свому гневному монологу еще длинное крепкое ругательство. Нельзя сказать, чтобы он очень уж злоупотреблял такими вещами, но это была самая непосредственная реакция на встречу с достопамятной выбоиной на повороте к «Белой долине». То есть в данном случае – на повороте на Лидс. Джон был так поглощен своими гневными мыслями, что на этот раз совсем забыл про нее. Хорошо еще, что его «форд» куда лучше машины Тэсс. Прыжок закончился вполне благополучно. Подумаешь, тряхнуло. Правда, Джону в его взвинченном состоянии и эта встряска была вовсе ни к чему. И так все нервы напряжены до предела.

Нельзя ехать в таком состоянии. Точно врежусь. И буду счастлив, черт возьми, испортить кому-нибудь жизнь!

Он притормозил у обочины, вышел из машины, яростно хлопнув дверцей. От полноты переживаний сильно пнул заднее колесо. Удар отозвался в ноге тупой сильной болью, но так даже лучше.

Пусть ноет нога. Может, это оттянет боль от сердца.

По счастью, никакой живности поблизости не было. А то я оттянулся бы, еще как оттянулся! Тьфу, черт, что я несу?! Никакая Тэсс Гринхилл не стоит того, чтобы из-за нее мучить животных. Эх, сейчас бы в спортклуб, размять кулаки о боксерскую грушу…

Джон достал сигареты и нервно закурил. Дымок сизым облачком выплывал изо рта, из ноздрей и растворялся в таком же бесцветном и мутноватом воздухе, не в силах подняться к тоже сизому невзрачному небу.

Она не хочет меня видеть. Как такое возможно?! Зачем четыре года спать с человеком, если после всего этого ты не хочешь его видеть?! Господи, ты свидетель, я терпел очень долго, терпел все эти выходки, истерики, затяжные депрессии! Разве я ее не любил?! Тогда почему эта дура так со мной обращается?! Психопатка чертова!

Но, Господи, я же ее люблю, эту ненормальную!

Что ж, человек на самом деле не виноват в том, что его не любят, что у одной женщины или одного мужчины не может быть двух вторых половинок. Джон называл любовью одно из самых хороших чувств в своей жизни, но это еще не значит, что это и была любовь. А любовь лишь тогда в полном смысле слова любовь, когда она взаимна. Не может быть, чтобы твой человек не открыл сердце навстречу тебе.

Джон этого не знал.

Он выбросил окурок. Красноватая искорка на какое-то мгновение вспыхнула ярче, потом зашипела на мокром асфальте и погасла.

Вот так, Джон, и тебя выбросили: выкурили и выбросили. Ногой не растерли – и на том спасибо. Ох, Тэсс… Ну разве это ненормально, если я хочу, чтобы любимая женщина была рядом со мной, чтобы каждый раз, когда я прихожу, открывала мне дверь, целовала и улыбалась. Неужели это слишком много?

В таких и еще более невеселых размышлениях Джон добрался-таки до Лондона. Он ни разу даже не остановился в попадавшихся по дороге кафе: не хотелось есть, не хотелось пить. Только взять и проснуться – чтобы этого дня никогда не было в моей жизни…

Дома – тишина и пустота, только едва слышно работает холодильник. Не зажег света – зачем? В баре начатая бутылка виски – отлично! Запер дверь, отключил телефон – точнее, грубо и резко выдернул из розетки. Сотовый – а ну его! Упал на диван как был, в ботинках, жадно приник губами к холодному горлышку бутылки. Нет, пить, как алкоголик, я не согласен! Достал стакан. А разбавлять не стану. Прохладная жидкость мгновенно обожгла язык и горло. Хорошо! Тогда не так сильно горит в груди. Эх, Тереза, видела бы ты меня сейчас!

Джон Мотт, перспективный, подающий большие надежды менеджер компании «Юнитек», проводил вечер за тем занятием, которое всегда презирал. Надо сказать, не без подленькой мысли о том, что Тэсс здорово замучила бы совесть, если бы она его сейчас увидела, и с непреодолимым желанием предстать перед ней в таком вот виде. Если бы Джон обладал большей степенью рефлексии, он понял бы, что это элементарное желание сыграть на женской жалости и чувстве вины.

Правда, сейчас, пока мозг еще не до конца был затуманен алкоголем, мысль Джона активно работала в стратегическом направлении. Ах эти чертовы лошади тебе дороже меня?! Любишь свою «Белую долину»? Что ж, посмотрим, что или кого ты, Тэсс, будешь любить, если эту самую ферму у тебя отнять. Джон с довольной улыбкой отшвырнул пробку от бутылки. Та тихонько стукнулась об пол и закатилась под стол.

Слава богу – воскресенье! Утро выдалось не из легких: голова раскалывалась на сотню маленьких острых кусочков, невозможно тяжелых и пульсировавших каждый в своем ритме. Джон побрел в ванную и сунул голову под струю ледяной воды – полегчало. Кофе почти совсем вернул его к жизни. Но главным образом этому процессу оживания способствовало то, что у него была надежда и оформившийся план по ее осуществлению.

Джон бодро вышел на улицу и купил несколько рекламных газет. Потом долго сидел на кровати в спальне и рисовал на сероватых страницах какие-то тайные знаки синим фломастером. Черт, ну почему сегодня воскресенье?! Придется ждать до завтра… Однако вечер Джон все равно провел в приподнятом настроении – сходил с друзьями поиграть на бильярде, много шутил и громко смеялся чужим шуткам.

На следующий день Джон несказанно удивил своего начальника просьбой отпустить его днем на пару часов по важному делу. По возвращении Джон вдохновенно изучал прайс-листы и оформлял заказы до восьми часов вечера.

В четверг утром на дисплее мобильника Джона высветился номер, который заставил его сделать совсем уж американский жест, сопровождающий восклицание «yes!».

В час дня Джон открыл дверь маленького офиса в шестиэтажном здании на Бейкен-роуд. Дверь была гладкая, темного дерева. Рядом – скромная, но со вкусом оформленная блестящая табличка: «Хью Беркли. Частный сыск».

Между двумя столами (один был завален бумагами, на другом мерцал включенный монитор компьютера) во вращающемся кресле с чашкой кофе в руках сидел детектив Беркли – статный мужчина лет пятидесяти, седой, с аккуратно подстриженными усами и бородой. Предельно благородный вид несколько не соответствовал затаившейся в глазах хитринке.

– Добрый день, мистер Мотт! Присаживайтесь!

– Благодарю, мистер Беркли. – Джон сел к письменному столу. Беркли оттолкнулся ногой и подъехал туда же, чтобы смотреть собеседнику в глаза. Было в этом жесте что-то неуловимо детское и игривое.

– Хорошие новости по вашему делу, мистер Мотт. Найти законную наследницу мистера Селти оказалось не слишком сложно. Миссис Норма Белнеп, его троюродная племянница, живет в Бирмингеме. Адрес… – Беркли протянул Джону небольшой листок бумаги.

Джон накрыл его ладонью. Ему хотелось плясать.

Как-то Селти позабыл про свою родственницу, когда завещал «Белую долину» тебе, Тереза Гринхилл! Но теперь-то кто поверит словам какого-то управляющего без всяких документов! Не таков у нас закон, Тэсс… Придется тебе снова любить меня!..

Начальник Джона сидел в своем кресле и предавался философским размышлениям на тему непредсказуемости человека. Мотт взял отпуск! Без причины! Мотт попросил отпуск… Это надо же!

Поезд на Бирмингем отходил в пятнадцать тринадцать. Джон ждал его на вокзале и тихонько мурлыкал себе под нос какую-то веселую песенку без слов, очевидно только что сочиненную. Он вправду верил в то, что сможет добиться любви Тэсс, отняв у нее дело, ради которого, как ему казалось, она его бросила. А уж если получится отыграть эту партию до конца… Я буду героем для Тэсс! Царь и бог Терезы Гринхилл!

– Мисс Тереза! Мисс Тереза! – Мэри барабанила в дверь, забыв о всякой деликатности и благовоспитанности, полагающихся почтенной пожилой экономке.

Тэсс отвлеклась от работы, испуганно обернулась к двери.

– Входи, Мэри! Что стряслось? – с тревогой спросила она, увидев отражение негодования на лице Мэри.

– Мисс Тереза, к вам гостья! – объявила Мэри с таким видом, будто факт приезда гостьи был для нее личным оскорблением.

– Кто? Я никого не жду, – растерялась Тэсс.

– Я бы тоже ее здесь не ждала, мисс Тереза! – фыркнула Мэри. – Я, может, и позволяю себе лишнее, но все-таки скажу: да кто она такая, чтоб обследовать каминную полку на предмет наличия пыли?! Да кто ей позволял лапать коллекцию трубок мистера Селти?! И с каких это пор приличные дамы, приходя в гости, приподнимают гобелены на стенах?!

Тэсс стояла напротив нее и оторопело хлопала ресницами.

– Ну, Мэри, не кипятись! Если это моя знакомая, я призову ее к порядку! – Вот только что-то не припомню в кругу своих знакомых особ с подобными замашками… – Успокойся, дорогая, я сейчас спущусь и посмотрю, кто там хозяйничает.

Мэри еще раз фыркнула и удалилась, с грохотом прикрыв за собой дверь – не дерзко, нет, просто под наплывом эмоций. Тэсс причесалась и спустилась. Войдя в гостиную, она не поверила своим глазам: на диване сидела дамочка лет на десять-пятнадцать ее старше и с выражением полного восторга на сильно накрашенном лице вертела в руках старинный серебряный подсвечник, который, как поняла Тэсс, успела цапнуть с каминной полки. Кроме пестрой палитры красок на лице, дамочка была примечательна ярко-красным костюмом и облаком обесцвеченных волос.

– Добрый день, миссис?.. – М-да, какие оригинальные люди попадаются иногда среди любителей лошадей – никем другим, кажется, эта леди быть не может. Что ж, тем лучше, значит, дело с ней будет иметь Грегори…

– Белнеп. Норма Белнеп, – произнесла дама с достоинством, явно наигранным. – А вы, я понимаю, мисс Гринхилл?

– Совершенно верно. Чем могу…

– О, – гостья театрально закатила глаза, – боюсь, мой визит не принесет вам радости… Тем хуже для вас, мисс Гринхилл. – Миссис Белнеп перестала манерничать и как-то машинально сжала крепче подсвечник, будто собиралась использовать его не совсем по назначению. Хотя так использовать можно любой тяжелый предмет. – Я, мисс Гринхилл, родственница покойного мистера Селти. Бедный дядюшка… – Миссис Белнеп достала носовой платок и провела по глазам. Тэсс почему-то показалось, что она просто забыла имя драгоценного дядюшки.

– Джонатан, – вставила Тэсс спокойно. – Вашего дядюшку звали Джонатан.

– Конечно… – опешила Норма. Потом снова собралась. – Так вот. Я единственная из его родственников, оставшихся в живых. И… – миссис Белнеп стала произносить слова по слогам, будто чеканя их, – по за-ко-ну все е-го и-му-щест-во долж-на на-сле-до-вать я.

– Что? – Тэсс слегка наклонила голову, будто не расслышав. Да что за чушь она тут несет?!

– Я, а не вы, мисс Гринхилл, законная наследница мистера Селти. И «Белая долина» принадлежит мне.

– Он завещал его мне. – Идиотизм какой-то!

– А завещание есть?! – торжествующе поинтересовалась Норма.

Тэсс открыла было рот, но ответить действительно было нечего.

– Юристы, которые позволили вам, мисс, вступить во владение «Белой долиной», не знали о моем существовании и поэтому руководствовались только словами какого-то управляющего. Но теперь-то есть я! – объявила миссис Белнеп. – И, боюсь, вам скоро придется вернуться в свой Лондон, – резюмировала она.

Тэсс сидела ошеломленная, оглушенная этой новостью, этой наглостью и, что хуже всего, возможной правотой своей собеседницы.

– Что ж, мисс Гринхилл, мне пора. Думаю, следующее свидание состоится в суде Карлайла. – Норма Белнеп поднялась и направилась к выходу. Тэсс обдала волна тяжелого сладкого запаха каких-то старушечьих духов.

– Подсвечник, – напомнила она с таким спокойствием, какое бывает только у человека перед впадением в ярость.

– Что-о? – округлила губы гостья.

– Не забудьте поставить подсвечник на место.

Норма Белнеп обратила внимание на то, что подсвечник все еще у нее в руке, и каким-то искусственным жестом поставила его на столик – то ли ей не хотелось с ним расставаться, то ли она все еще безуспешно пыталась изображать благородную леди. Тэсс сама закрыла за ней дверь, растянув губы в улыбке.

– До свидания.

– До свидания.

Прошуршала машина. Тэсс не выглянула полюбопытствовать, что за марка. Она постояла, прислонившись спиной к холодной надежной двери. Потом распахнула дверь, прошла вдоль стены дома в направлении конюшен и сорвалась на крик:

– Грегори!..

Наверное, все на свете здания суда в маленьких провинциальных городках такие – невзрачные, неприятные. Тэсс это всегда поражало: будто здесь не справедливость защищают, а только безуспешно пытаются разнимать всякие мелкие склоки. Вот интересно, их дело – это справедливость или мелкая склока? Кажется, ни то ни другое. И вообще, какая теперь разница!

Тэсс и Грегори сидели в коридоре: он обнимал ее за плечи, она откинулась назад и прижалась затылком к его плечу. Тэсс чувствовала, как легкая дрожь пробегает по его телу. Говорить не хотелось. Что может сказать человек, которого вышвыривают из дому? Что сказать ему? Почему и как эта чужая женщина осмелилась пойти против воли своего покойного родственника? Кто она такая? Седьмая вода на киселе…

И все же: «закон суров, но это закон».

Тэсс отстранилась от Грегори, обернулась, посмотрела в его глаза.

– Любимый, мы все равно будем вместе.

Грегори с болью посмотрел на Тэсс и покачал головой.

– Я не знаю, что будет дальше. Я ничего не умею, только заботиться о лошадях. Только этим я могу зарабатывать. А ты не можешь быть женой конюха, Тэсс, ты, бывшая владелица «Белой долины»! – Грегори горько усмехнулся.

Тэсс хотела ему ответить, сказать, что любит его, что ей безразлично все остальное, что она все равно останется с ним – «в горе и в радости», но в этот момент в дверях зала заседаний показалась миссис Норма Белнеп. Макияж был такой же вызывающий, как и в первый раз, когда ее увидела Тэсс, только платье другое, пурпурное. Пурпур – цвет королей. Она и выплыла из зала суда, преисполненная сознанием собственного величия – как-никак теперь хозяйка конезавода. Ах да, уговор с Моттом…

Тэсс и Грегори старались не замечать дамочки в пурпурном платье, но она специально остановилась возле скамьи, на которой они сидели.

– Мисс Гринхилл?

Тэсс устало подняла на нее глаза.

– Поздравляю, миссис Белнеп.

– Да, спасибо. Собственно говоря, я вижу, как вы и господин управляющий огорчены… – Между прочим, мужчина очень даже ничего! Хотя Мотт моложе, приятнее. Вот и пойми, что ей нужно. – Так вот. Я, знаете ли, не большая любительница лошадей. Все равно буду конезавод продавать, куплю себе какой-нибудь магазинчик, мне это ближе. Ну вы понимаете. И, если хотите, я могу продать «Белую долину» вам за…

Тэсс внутренне взвыла, услышав сумму. Грегори побледнел.

– Извините, миссис Белнеп, нас вряд ли заинтересует ваше предложение. Но вы очень любезны, – металлическим тоном произнесла Тэсс.

– Как знаете. Если что, у вас еще есть время. До Рождества я не хочу связываться с этими хлопотами…

– До свидания, миссис Белнеп. – Тэсс закрыла глаза. Она услышала удаляющиеся тяжелые шаги и прерывистый вздох Грегори прямо над ухом.

– Закончу дела в «Белой долине». Поеду в Лондон вместе с тобой. Как думаешь, из меня выйдет тренер по конкуру?

– Да, любимый. – Тэсс очень хотелось плакать. Ее любимый человек собирался ломать свою жизнь, чтобы быть рядом с ней. А она ничего не могла сделать, чтобы сохранить то, что он всю жизнь считал своим домашним очагом. Любить – это почти всегда чем-то жертвовать. Но любить – значит еще и чувствовать боль чужой жертвы.