Заморозь мне «Маргариту»

Глава четырнадцатая

– Надо вызвать полицию, – твердо сказала я. Фиалка, повиснув на Хьюго, издавала стоны, раздражавшие меня все сильнее. – Давайте уйдем отсюда. Я отведу Фиалку в кабинет Марджери, а ты зайдешь в соседний кабинет и позвонишь в полицию. И проследи, чтобы никто не входил сюда до приезда полиции.

Хьюго с сомнением посмотрел на темные локоны Фиалки, разметавшиеся на его руке:

– Ты считаешь… то есть, я должен…

– Предоставь это женщине, – решительно заявила я, обняла Фиалку за талию и оттащила ее от Хьюго. – Ты с этим не справишься.

– Хорошо, – согласился Хьюго, хотя я его, судя по всему, не убедила.

Хоть меня и одолела ревность (что мне крайне несвойственно) при виде Фиалки, которая, подобно грешной жене, под занавес спектакля возвратившейся к великодушному супругу, упала в объятия Хьюго, я оторвала их друг от друга только ради того, чтобы освободить Хьюго руки и дать ему возможность позвонить. Увы, я видела такое количество насильственных смертей, что немного опасалась вызывать фараонов и радостно сообщать, что имею касательство – пусть и косвенное – еще к одной.

Теперь очередь Хьюго. Конечно, я вполне способна на нечеловеческое великодушие, но только не в тех случаях, когда ему на грудь падают эффектные актрисы. Хьюго вполне, может разыграть гостеприимного хозяина, так что пусть пригласит милых полицейских полюбоваться пейзажем в кабинете Филипа Кэнтли – покойный худрук театра большего предложить теперь не в силах. Я отвела Фиалку в кабинет Марджери, усадила на диван и громко позвала Лерча. К счастью, я знала, что он внизу – чинит один из стульев, который сломал Фрэнсис, старый пьянчужка и сластолюбец в грязных носках.

Лерч выскочил на лестницу и задрал голову:

– Что случилось, Сэм?

– Разыщи ММ и скажи ей, что Филип Кэнтли умер, а Фиалка в шоке, потому что обнаружила тело. Хьюго сейчас вызовет полицию, так что пусть никто не дергается. Да, и еще, пришли, пожалуйста, Софи, хорошо?

Слишком тяжелое бремя для щуплых подростковых плеч. Лерч широко раскрыл глаза, челюсть у него медленно отвисла. Его лошадиное лицо стало похоже на могильный камень.

– Давай шевелись! – жестко приказала я. – Беги же, Лерч, не стой столбом! – Иногда я скучаю по своей прежней работе инструктора по аэробике. На самом деле я обожаю командовать. – Вот так, молодец.

Лерч – по-прежнему с отвисшей челюстью – тяжело затопал вверх по лестнице. Когда он поравнялся со мной, я рукой водворила его челюсть на место.

– Так гораздо лучше. Поверь мне.

Я проводила Лерча взглядом, размышляя, насколько он все перепутает, передавая мои слова Мелани. Но я недооценила мальчишку – уже через пять минут появилась Софи, полностью проинформированная. Она недавно вымыла голову и походила на сестру Шейнид О'Коннор, только моложе и еще красивее. Глаза Софи, и без того не маленькие, стали неправдоподобно большими, как у героини японских комиксов. На ней были расклешенные джинсы, крохотный топ и очередные гигантские уродливые кроссовки. Я вздохнула.

Слова рвались из Софи, как пена из бутылки с лимонадом.

– Сэм? Лерч сказал, что ты сидишь здесь с Фиалкой. Где Марджери? – Она огляделась, точно предполагая, что Марджери может выпрыгнуть из-под стола. – Что случилось с Филипом? Говорят, он умер? Не могу в это поверить. Но я уже видела Хьюго, и он все подтвердил.

– Где он? Я имею в виду – Хьюго…

– Стоит у кабинета Филипа и никого туда не пускает.

– Хорошо.

– Где Марджери? – снова спросила Софи, уже настойчивее. Странно.

– Она давным-давно ушла домой. Уже почти восемь. Я позвала тебя, потому что Фиалка в ужасном состоянии, а ты – ее подруга.

– Господи, уже почти восемь! – в ужасе воскликнула Софи. – А у нас еще столько работы. То есть… – Она осеклась и пристыженно взглянула на меня. – Я вовсе не это хотела сказать. Такая неразбериха. Что случилось с Фиалкой?

Фиалка, лежавшая на диване Марджери, пошевелилась и слабым голосом спросила:

– Софи? Это ты?

– Фиалка! Что случилось? – Софи опустилась на колени у дивана.

Я не очень верила в обморок Фиалки, зная по опыту, что те, кто склонен устраивать сцены по мелочам, часто оказываются самыми собранными и хладнокровными в кризисные минуты. Интересно, в какой степени реакция Фиалки вызвана искренним потрясением, а в какой – чистое притворство?

В отличие от меня, Софи относилась к речам Фиалки, как к Евангелию. Она нежно взяла одной рукой маленькие белые ладони подруги, а другой ласково коснулась волос.

– Ну, что случилось? – успокаивающе бормотала Софи. – Филип, да? Ты нашла его? Представляю, как это ужасно.

Если Софи и переживала по поводу смерти Филипа Кэнтли, то все ее эмоции перекрыла тревога за Фиалку. Это и понятно: Филип Кэнтли был не самым симпатичным человеком. А Фиалка, несмотря на редкую способность доводить коллег до белого каления, обладала очарованием – таким же сильным, как духи восьмидесятых годов.

– Я зашла к нему поговорить о пьесе, – слабо, но вполне внятно проговорила Фиалка, четко выговаривая каждое слово. У нее это здорово получалось. Софи убрала с ее лица волосы. Гладкий белый лоб блестел, как перламутр под заботливой рукой полировщика. – Не об этой, а о «Кукольном доме». Я хотела, чтобы ты шила к нему костюмы. Ты придумала такой чудесный костюм для Шекспира, ты так понимаешь мою фигуру…

Я уселась в кресло и вытянула ноги. На то, чтобы привести Фиалку в себя, явно уйдет не одна минута. Софи сияла от гордости. Никто не мог бы упрекнуть Фиалку в излишней утонченности, но, как правило, актерская техника позволяла ей попадать в яблочко.

– Значит, ты зашла к Филипу и…

– Он был уже… он лежал в такой позе… ох, это было ужасно, я сразу поняла, что он умер…

– Но как ты сумела это понять? – не удержалась я. – Ведь с ним мог случиться, например, сердечный приступ.

Софи подняла голову и сердито посмотрела на меня: не смей расстраивать Фиалку! Но было поздно. Фиалка уже погрузилась в свои страдания.

– Иглы! – взвыла она. – Я увидела иглы и поняла… О, как мог он быть таким глупым! Я говорила ему, говорила… Софи, я обещала тебе, что буду осторожной, и я была очень осторожной! Но он сделал по меньшей мере три укола! Я была в ужасе, я просто не знала, что делать, я не могла пошевельнуться…

Моего участия в беседе не требовалось. Софи целиком сосредоточилась на Фиалке, словно та признавалась в убийстве Филипа Кэнтли и, для полного счастья, – Ширли Лоуэлл.

– Ты хочешь сказать, что дала ему ампулы? Инсулин? – Софи спросила это с непередаваемым ужасом, и Фиалка быстро прикрыла лицо рукой. Сообразив, что это слишком хлипкая защита, она вырвала у Софи вторую руку и тоже поднесла ее к лицу. А после этого пробормотала сквозь пальцы:

– Знаю, знаю. Но я думала, что буду осторожной, правда. Филип был таким… дисциплинированным, таким серьезным. Вот чего я не могу понять. Что случилось? Это не может быть несчастным случаем. То есть…

Она уронила руки на грудь и уставилась на нас с Софи расширившимися от страха фиалковыми глазами:

– Вы думаете…

– Давай вернемся чуть-чуть назад, – предложила я своим самым добрым голосом. Мол, мне ты можешь рассказать все, я ведь скульптор. – Фиалка, по каким-то причинам ты потребляла инсулин. Разве инсулин «потребляют»? – задумалась я вслух. – Впрочем, давайте от бесплодных разговоров о терминологии перейдем к более насущному вопросу: Фиалка, какого хрена ты вообще ширялась этой дрянью?

– Инсулин не вводят в вену, – чуть ли не радостно воскликнула Фиалка. – Все гораздо проще. Дозы отмерены в маленьких ампулах, которые выписывают диабетикам. Инсулин вводят внутримышечно, это совершенно не больно.

– По-моему, мы немного отошли от сценария, – заметила я. – Мне все-таки хотелось бы выяснить причины твоего пристрастия к инсулину. Я уверена, что они у тебя были. Ты не показалась мне человеком с причудами…

– Хотела избавиться от лишнего веса! – сказала Фиалка так, будто ничего проще не было. Она оживилась. – Инсулин повышает уровень метаболизма, разрушает углеводы и жиры гораздо быстрее, чем это делает организм, – объяснила она с видом новообращенного сайентолога, вещающего о странных принципах своей организации. – Ты можешь есть все, что нравится, а потом сделать укол. В одной ампуле содержится необходимая доза, поэтому передозировка невозможна.

– Если только не вколоть в себя три ампулы подряд, – заметила я, вспомнив об иглах, валявшихся у стола Филипа.

– Зачем он это сделал? – простонала Фиалка, возвращаясь из ласкового мира диетических секретов в жестокую реальность. – Я не понимаю…

Ее голос звучал неестественно. Я внимательно посмотрела на нее. Осознав, что передозировка входила в планы Кэнтли, Фиалка была искренне потрясена, но не очень удивлена. Видимо, у нее имелись какие-то догадки.

– Фиалка, – медленно сказала я, – мне кажется, ты знаешь, почему Филип покончил с собой.

– Сэм! – сердито вскрикнула Софи. – Прекрати! Зачем ты на нее давишь?

– Так или иначе, правда всплывет наружу, – ответила я. – Полицейские умеют допрашивать. Они все из нее вытянут. Фиалке не мешает попрактиковаться перед встречей с полицией. Кроме того, по-моему, я и так знаю, в чем дело.

– Ты уверена, что полиции нужно это знать? – спросила Фиалка, бледнея.

Я пожала плечами:

– А тебе какая разница? Филип мертв. И ничего не может с тобой сделать. Почему бы тебе не поделиться с нами своими соображениями?

Фиалка кивнула. Она была мертвенно-бледна.

– В чем дело? – ревниво спросила Софи. Ей не нравилось, что мы с Фиалкой так долго переговариваемся поверх ее головы. – О чем вы?

Мы с Фиалкой переглянулись.

– Фиалка считает, – просто сказала я. – что Филип Кэнтли убил ту девушку, труп которой мы нашли в погребе. Ширли Лоуэлл.

Софи обмерла.

– О господи, – прошептала она. – О господи. Ее всю трясло. Похоже, с ней вот-вот случится сердечный приступ. Признаться, я не ожидала такой реакции. Кем в конце концов был для Софи Филип Кэнтли? Она заплакала.

– Он мог бы убить тебя! – сказала она сквозь слезы. – Он мог бы и тебя убить! О Фиалка, если бы с тобой что-нибудь случилось, я бы никогда себе не простила – я бы убила его, если бы он хоть пальцем тебя тронул. О боже, это невозможно, я просто не…

Софи вытянула руку и, прежде чем Фиалка успела ее остановить, дернула за шарф на шее актрисы. Шарф сдвинулся – чуть-чуть, но вполне достаточно, чтобы мы увидели синяки над нежной ключицей. Софи забилась в неистовых рыданиях:

– Посмотри, что он с тобой сделал, подонок! Если бы он был жив, я бы сама его убила!

В дверь постучали. Софи вздрогнула; Фиалка быстро прикрыла шею и вжалась в диван, запрокинув голову, как Грета Гарбо перед расстрелом в «Мате Хари»[70]. Я же вполне обыденным тоном осведомилась:

– Кто там?

Ведь должен кто-то из нас осмысленно отреагировать на стук.

– Хьюго. – В дверь просунулась голова. – Полиция приехала. Они хотят поговорить с Фиалкой, если ей лучше.

На то, чтобы справиться с последовавшей бурей чувств, ушло примерно четверть часа.

– То есть ты считаешь, что он покончил с собой? – спросил Хоукинс.

– Понятия не имею. Я его почти не знала. Пару раз он рыкнул на меня, когда мы столкнулись в коридоре, – вот на таком уровне мы и общались. Он на всех рычал, не только на меня. В последнее время Филип был очень нервным – после того как нашли тело в погребе. Причем, обрати внимание, никто не понимал почему.

– Это лишь гипотеза, – отметил Хоукинс. – Даже несмотря на заявление Фиалки Трэнтер. Черт возьми, говорят, что всякий, кто знакомится с актерами в реальной жизни, разочаровывается. О ней этого не скажешь. Половина нашего участка выстроилась в очередь, чтобы взглянуть на Фиалку.

– Ты, полагаю, тоже своего не упустил, – сухо сказала я. – Дело-то ведешь не ты.

– Ну, может, разок и посмотрел, – признался Хоукинс. – Маленькая такая.

– Трудно заподозрить ее в том, что она задушила человека, – согласилась я. – А вот воткнуть иглу с инсулином в любовника – это раз плюнуть. Филип Кэнтли ведь не оставил записки, так? Я ничего не видела у него на столе.

Хоукинс покачал головой:

– Они и в его компьютере посмотрели на тот случай, если он там что-нибудь оставил. Сейчас так довольно часто делают. Но ничего не нашли. Филип Кэнтли обедал с агентом, уже проверили. Возможно, за едой они изрядно поддали. Кэнтли мог напиться и, вернувшись в театр, ширнуться… Честно говоря, ничего глупее этой версии я не слыхал. Не хотелось бы мне рассказывать такие истории в суде. Трудно объяснить подобный идиотизм. По одной из гипотез, Кэнтли, решив, что перестарался с обедом, по пьяни подумал, что одного укола будет недостаточно и догнал еще парочкой. Звучит не очень правдоподобно.

Я скептически смотрела на него:

– Фиалка утверждает, что Филип был очень дисциплинированным. Трудно представить, что он способен на подобную глупость.

– Согласен. Значит, либо это самоубийство, либо кто-то его убил.

– Самоубийство, потому что он убил Ширли Лоуэлл и понял, что полиция догадалась?

– У нас не было никаких доказательств его причастности к смерти этой девушки. И до сих пор нет, кроме того, что, будучи художественным руководителем театра, именно Филип общался со всеми кандидатками. Ну, и есть еще заявление Фиалки Трэнтер о том, что Филип Кэнтли любил рискованные постельные игры и несколько раз до смерти напугал ее. Вряд ли это можно назвать задержанием с поличным. И Филип должен был это понимать. Три года – слишком долгий срок, чтобы можно было собрать доказательства. Говорили, что у Ширли Лоуэлл появился новый приятель, но никто не знает, кто именно, или все притворяются, что не знают. Версия о суициде казалась настолько очевидной, что никто особо не ставил ее под сомнение. Она была поклонницей «Мэник Стрит Причерз» и очень переживала, когда их гитарист Ричи якобы покончил с собой. Они нашли ее машину в том же месте, где он оставил свою. В магнитофоне была кассета с записью «Маньяков». Все знали, что у Ширли депрессия.

– Вызванная, возможно, романом с человеком, который любил душить ее в постели. Ширли наверняка боялась его бросить, поскольку он мог не дать ей роль в следующем спектакле.

– Похоже, Кэнтли практиковал такое постоянно, – сказал Хоукинс. – Фиалке он дал главную роль в своем спектакле. Около месяца назад они вместе ездили отдыхать. В Венецию. Она говорит, что именно там он пообещал ей эту роль.

– Теперь понятно, почему она не очень хотела обсуждать поездку в Гоа, – заметила я. – И что теперь?

Хоукинс пожал плечами:

– Нет никаких доказательств, что Кэнтли убил девушку. Записки он не оставил. Убийца Ширли Лоуэлл мог убить и Филипа Кэнтли, чтобы повесить на него новое убийство. Дело очень запутанное. Хорошо, что его дали не мне. Слушай, Сэм. – Он наклонился вперед. Мы почти касались друг друга коленями. – Давай на минуту забудем о трупах. На самом деле я пришел поговорить обо всей этой ситуации с Дафной. Не хочу, чтобы ты думала, будто я повел себя как сволочь. Я просто запутался…

Тут позвонили в дверь. Момент был выбран настолько удачно, что я не сомневалась – прибыл Хьюго.

– Привет, – сказал он, быстро поцеловал меня в губы и прошел в студию. – Почему у твоих дверей припаркована полицейская машина? Кстати говоря, ничего болезненнее этих дверей я в жизни не видел… Боже, какой бардак! Похоже на фотографию «До ремонта» в «Строительном обозрении».

– Вполне чисто, – пробурчала я. – Просто слишком много вещей.

– Можно и так сказать, – согласился Хьюго и, взглянув на мобили, добавил: – Хм, интересно.

Хоукинс встал и оценивающе уставился на Хьюго, сложив руки на груди и расставив ноги, – можно было подумать, что Хьюго вызвали на допрос и Хоукинс вознамерился выбить его из равновесия. Но эффект был несколько смазан, поскольку вывести Хьюго из равновесия невозможно в принципе. Кроме того, до его прихода мы сидели под высокой платформой, на которой я сплю, так что Хоукинс находился в тени.

– Хоукинс, познакомься, это Хьюго Филдинг. Он актер, играет в спектакле, для которого я делаю мобили. Хьюго, это инспектор Хоукинс, мой друг.

– Твой друг? – Хьюго вздернул бровь. – Инспектор Хоукинс, общаясь с этой юной дегенераткой, вы ставите себя в щекотливое положение. Впрочем, вы наверняка жаждете наставить ее на путь истинный. А о твоих вкусах, Сэм, я умолчу, ибо еще не изучил их досконально.

Он шагнул к Хоукинсу и протянул руку, которую тот неохотно пожал. Я с ужасом заметила, что Хьюго до сих пор не избавился от лака для ногтей «Жиголо».

Трудно было отыскать более противоположных друг другу людей. Хоукинс – крупный, грузный, в дешевых штанах из универмага «Марк и Спенсер» и акриловом свитере – выглядел именно так, как полагается выглядеть полицейскому, подружку которого зовут Дафной. Хьюго – высокий, стройный, если не сказать тощий, щеголеватый, в пижонских полосатых брюках, свободной шелковой рубашке с кружевами и куртке ржавого цвета, чуть прихваченной на талии, – походил на аристократическую рок-звезду. Если говорить о фактах, Хьюго родился и вырос в маленьком, домике в Сербитоне, но фигура и длинный нос, не говоря о манерной речи, создавали впечатление ленивого аристократа, развлекающегося самовыражением.

– Ты не забыла, что мы договорились о рандеву, дорогая? – спросил Хьюго, повернувшись ко мне спиной. – Тебе, кстати, не стоило одеваться, – добавил он, бросив равнодушный взгляд на мои легинсы с черепом и костями и короткий черный свитерок.

– Я как раз собирался уходить, – сквозь зубы процедил Хоукинс.

– Не позволяйте мне вас задерживать, – сладчайшим голосом пропел Хьюго. – Сколь интересными ни казались бы мои речи.

Я, прищурившись, наблюдала за Хьюго: если бы даже он обежал вокруг меня, пометив территорию, то вряд ли выразил бы свои чувства более откровенно. Хоукинс схватил свою кожаную куртку и свирепо забросил на плечо.

– Вы непременно должны порекомендовать мне вашего портного, – продолжал Хьюго.

Скрипнув зубами, Хоукинс подошел ко мне и обнял, чего, как правило, никогда не делал – тем паче при свидетелях.

– Увидимся, – буркнул он. – Когда ты будешь одна.

Злобно глянув на Хьюго, он протопал к дверям, поскрежетал металлическим засовом и сказал:

– Не забудь запереть, когда он уйдет. Осторожность не помешает.

– Я непременно напомню ей об этом завтра утром, инспектор, – пропел Хьюго. – Простите, я не понял, что вы – местный участковый, а то завалил бы вас вопросами. Безопасность жилищ неимоверно волнует меня.

Хоукинс яростно хлопнул дверью. Впрочем, он всегда так делал. Я повернулась к Хьюго, не зная, хохотать мне или кинуть в него чем-нибудь тяжелым.

– Поразительная грубость, – сердито сказала я. – В жизни не видела более откровенной демонстрации ревности и собственнических инстинктов.

– Ага, вспомни, как ты вчера отдирала от меня Фиалку, – пробурчал он. – Я бы не удивился, если бы ты запела: «Джолин, молю тебя, не забирай моего мужчину».

Хьюго присел на кухонный стол, достал из кармана пачку сигарет и склочно поинтересовался:

– Кто это такой все-таки? И не говори, что просто знакомый.

– А кто такая Фиалка, раз ты сам о ней заговорил? – отрезала я, сама удивившись своей реакции и поразившись тому, что громы и молнии Хьюго мне приятны. Обычно к вспышкам ревности своих любовников я отношусь как к сифилису. – По-моему, она недолго колебалась, прежде чем пасть в твои объятья. А еще ты почему-то в курсе ее интрижки с Филипом.

– У нас с Фиалкой, – Хьюго прикурил, – случился роман в театральной школе, с тех пор мы добрые друзья. Она доверяет мне свои секреты. Но я – не мужчина ее мечты. Фиалке нравится, когда ею командуют, а мне не хватает энергии делать это двадцать четыре часа в сутки. Мне больше нравится валять дурака и отпускать остроты. Как ты наверняка уже заметила. Твоя очередь, дорогуша моя.

Он явно повеселел.

– Мы с Хоукинсом, – безропотно ответила я, – то ссоримся, то миримся. Он живет с женщиной по имени Дафна. Они собираются пожениться, и бедный Хоукинс вконец запутался. Но у нас в любом случае ничего не вышло бы, и мы оба прекрасно это понимаем.

– Безнадежная любовь, – довольно проговорил Хьюго. – Художница и инспектор полиции. Я так понимаю, ты заявишься на их свадьбу с ног до головы в черном, с маленькой вуалеткой, встанешь в углу церкви и не будешь ни с кем разговаривать. Люди спросят у него, кто ты, а он, сглотнув скупую мужскую слезу, ответит: «Печалью навсегда уста свело. Перо выводит: «Все иначе быть могло»…»[71]

Я вытащила у него изо рта сигарету, затушила ее и сказала:

– Стой, рот тебе зажму я, – и поцеловала его.

– Я могу считать это окончательным решением? – спросил он через несколько секунд, уже без куртки, в одной расстегнутой рубашке. – Мне бы не хотелось, чтобы ты использовала меня как микстуру от страданий по сержанту Пролу. Если хочешь, можем взять напрокат полицейскую форму. Она пойдет мне больше, чем ему. У него не то телосложение.

– Хьюго. Заткнись! – Я вцепилась ему в волосы.

Он смотрел на меня с покорностью, но в глазах тлела шкодливая искра:

– Что такое, дорогуша моя?

Я взвыла от досады и начала остервенело расстегивать ему штаны. Существовал лишь один надежный способ заставить Хьюго замолчать.