Заслужить смерть

ГЛАВА 11

Настоятельная просьба назвать цену помощи натолкнула Триена на совершенно неутешительный вывод. Алима не верила в бескорыстие и, судя по напористости и напряженному голосу, поверить не могла. А потому пришлось придумывать такое вознаграждение, которое объяснило бы решение Триена сопровождать девушку в Каганат.

Заклинание, завершающее отрезок жизни, подействовало удивительно сильно, но шаман считал, что это к лучшему. Алима поделилась воспоминаниями и таким образом освободилась от них. Зачарованное вино и особенности магических потоков дома должны были помочь ей залечить душевные раны. А их у двадцатилетней каганатки оказалось много, слишком много.

Благодаря памяти Санхи, Триен знал, что девушки из родовитых семей, а мэдлэгч всегда относились именно к таким, не вольны в выборе мужа. И в Каганате, и в Итсене, и в Аваине судьбы дочерей устраивали родители. У мэдлэгч, в отличие от простых смертных, была привилегия. Взаимное притяжение даров, развившееся в любовь, могло порушить сговоры родителей. Οбъяснение этому было простым: дети, зачатые в основанных на любви союзах, обладали более сильными дарами.

Политика, вечная гонка за могуществом. Только и всего.

Алима это понимала, хоть и не называла вещи своими именами. И все же, как стало ясно из ее рассказа, считала, что заслуживала если не любви, то брака, основанного на взаимном влечении. Ведь ее дар был вполне сильным и давал ей право выбирать мужа. Оттого особой горечью полнилась так и не облеченная в слова мысль о том, что Интри купил себе жену.

Триен знал, что так поступали многие. Понимал, что война забрала много жизней, в том числе и мэдлэгч-мужчин, а отцу Алимы нужно было позаботиться о будущем дочери. Он все устроил, не упустив своей выгоды, и дело было не только в богатом выкупе за невесту, но и в новых связях семейств.

Алима все это отлично понимала и, рассказывая, как просила старшую женщину рода вмешаться, проговорилась, что считала себя преданной. После этих слов Триен задумался о том, как примут Алиму в отчем доме. Согласно брачному договору купли-продажи девушка перешла в собственность Интри из рода Орла. Возможно, было правильней идти не к родителям Алимы, а к родственникам погибшего мужа. Смерть говорил о другом пути, более безопасном для Алимы, и Триен подозревал, что это связано с родом Οрла. Правда, догадывался, что в семью мужа девушка возвращаться не захочет и болезненно воспримет разговор на такую тему.

Но в любом случае это было делом ближайших дней, а не часов, и Триен решил сосредоточиться на простых житейских задачах. Для начала восстановить резерв, вылечить начинающуюся у Алимы простуду, попробовать снять ошейник, блокирующий магию девушки. Триен помнил видение, в котором Фейольд именно за ошейник схватил Алиму, и не особенно рассчитывал избавиться от этого артефакта.

Черноволосый самовлюбленный северянин по первости раздражал. После рассказа девушки об издевательствах Фейольда было в пору ненавидеть, но из-за предсказания, из-за разговора с Зеленоглазым наглый маг казался Триену неживой глиняной куклой, а не человеком. Бояться глины, испытывать по отношению к ней какие-то эмоции шаман считал глупым. Она просто существовала, выполняла свою роль, для чего-то была нужна и даже незаменима. Триен старался думать именно так, сохранять отстраненность мышления, иначе память десятки раз снова и снова воскрешала видение, тот момент, когда Фейольд ногой вгонял в грудь шамана арбалетный болт и наслаждался чужой болью и смертью.

Эти образы были жуткими, и каждое воспоминание о них холодом сковывало сердце, дышать становилось трудно, а в ушах звучал голос Зеленоглазого: «Ты не обязан это делать. Она тебе никто. Подумай, решение должно быть взвешенным».

Громким словам вроде «благородство» и «малодушие» Триен не доверял. Он знал по собственному опыту и по воспоминаниям семи перевоплощений Санхи, как часто пряталась гниль там, где на вывеске красовались отвага, честь и человеколюбие. Видел предательство друзей, наговоры на смерть, которые Санхи делала по просьбе ближайших родственников жертв.

Поэтому для себя Триен установил другие рамки: правильно и неправильно. Он понимал и старался никогда не забывать, что верный путь далеко не всегда самый приятный и легкий.

Так было и в этот раз. Пойти на сделку с собственной совестью, закрыть глаза и не думать о том, что Алима непременно погибнет в Каганате без помощи, было пусть не легко, но возможно. И неправильно. Триен просто знал, что не может оставить девушку одну, будь она ему трижды никто. Не может, как не может обременять ее пониманием того, чем для него закончится это путешествие, и что он сознательно, полностью представляя все последствия, пойдет с ней в Каганат.

Белая тряпица, завязанная в узел, пропиталась вином. Триен растер в ладонях полынь, чтобы видеть того, кому передавал полную опеку над женщиной и ее ребенком, прочитал нужные заклинания и бросил узелок в костер, сложенный в нарочно отведенном для таких ритуалов углу сада. Огонь радостно вспыхнул, окрасился в зеленый и бирюзовый — в саду появились духи рода старосты и его зятя.

У этих духов не было ни лиц, ни определенной формы. Они, как и прочие покровители семей, олицетворяли собой все то, во что верили люди их родов. Для старосты дух был рослым воином, которого шаман просил отводить мечи и стрелы на войне. Для сына старосты дух был юрким и гибким следопытом-охотником, а для дочери — согбенной старухой, мудрой наставницей.

В начале своего обучения Триен думал, что дух рода тождественен какому-то умершему семьи, но очень быстро понял, что духи — собирательные образы посредника-заступника перед богами. Оттого ждать какой-то формы от них было даже странно.

Дух рода старосты первым подошел к костру, полной грудью вдохнул напоенный заговоренным вином дым. Второй дух, покровитель зятя-примака, не сумевший защитить собственный род во время войны, смиренно ждал своей очереди и обрадовался, когда Триен обратился к нему с таким же уважением, что и к более старшему, могучему духу.

Золоченые рога позвякивали множеством цепочек и колец, зачарованный дым оплетал покровителей родов, напитывал их силой. Полынь делала духов зримыми и глубже затягивала Триена в транс. Волшебство истощало шамана, еще не восстановившийся и вновь опустошенный резерв причинял боль.

Возможность завершить дело радовала, необходимость много колдовать постепенно, но верно превратила магическую защиту роженицы и ребенка в бремя, в обузу. Триен тяготился этим, хоть и знал, что такое ощущение возникло из-за усталости и насильственного пополнения резерва с помощью зелья. Но противная слабость в коленях от этого не уходила, стоять было тяжело, а не пускать эмоции в ритуал — еще сложней. Духам не след знать, какие чувства вызывает пустой резерв у шамана. Они все равно понимали, как дорого Триену обходились и помощь, и лечение. Пожалуй, лучше духов это никто не понимал.

Дым рассеялся, костер догорал, покровители родов ушли, унося в сердцах благодарность шаману. Триен тяжело опустился на траву — необходимый ритуал выпил магию досуха, черпнул жизненной энергии. Сил, чтобы добраться до постели, не осталось.

— Зря ты вообще разговаривал с Заплечным! — раздался недовольный голос Льинны, единственной души из всех воплощений Санхи, которая даже сейчас обладала своим именем, внешностью и голосом.

Триен отрешенно смотрел, как отсветы огня превращают неясную тень в миловидную девушку, чувствовал, что вездесущий запах полыни придает ей плотность, делая почти осязаемой. Санхи за все время лишь дважды перерождалась в женщину и оба раза обретала через «учениц» очень сильные дары. Льинна Триену особенно нравилась, вызывала доверие, потому что пухленькая невысокая девушка была землячкой его матери и носила то же имя.

— Не вижу ничего плохого в разговоре с Зеленоглазым, — возразил Триен, встретившись взглядом с призраком.

— А должен! Он не друг тебе, а враг. Никогда не говорит всю правду, играет судьбами, подводит за руку к решениям, в которых сам заинтересован. Ты разве не замечал?

— Я знаю, что с ним нужно быть осторожным, знаю, — устало выдохнул Триен. — Но он в некоторой степени благодарен мне и обещал помочь обрести посмертие.

— Не смеши меня! — зло отмахнулась Льинна. — До этой минуты не думала, что ты такой простак!

— Я помог хранителям обрести посмертие. Это для него важно. Получается, он отплачивает мне за помощь, — упорствовал шаман. — Магические законы мира…

— Ты дурак! — перебила девушка. — Послушай, что ты говоришь! Какие законы мира могут связать или обязать Смерть? Какие законы могут ему помешать? Никакие! Οн творит, что хочет! Просто забавляется с тобой! Ты всего лишь одна из его игрушек, или ты думал, что особенный?

Триен хмыкнул:

— Я и есть особенный. Санхи не смогла поглотить меня, как других.

В смехе Льинны слышалась горечь.

— Он это тебе говорит. А рассказывал ли он, что и другие перевоплощения боролись за свою жизнь? Ρассказывал, что Санхи пришлось проводить два дополнительных ритуала, чтобы подавить мою суть и полностью перехватить мой сильный дар? Рассказывал?

Триен покачал головой, а на сердце стало противно и муторно. Мерзкое ощущение, что Смерть использовал его, дурил, отравляло душу и разум закономерными сомнениями.

— Так я и думала, — ожесточенно бросила Льинна.

Недолгая тишина не пошла Триену на пользу. Желание вызвать Зеленоглазого в ритуале и вынудить ответить правду крепло с каждым вздохом. Но шаман знал, что честных и исчерпывающих ответов он от Смерти никогда не получит. А то, что Зеленоглазый действительно несколько раз уже помогал Триену с лечением, теперь казалось издевательством, насмешкой. Сильный снизошел, когда ему это было выгодно, лишь бы покрепче привязать к себе слабого! Лишь бы не потерять интересную игрушку!

— Ты хороший парень, только очень доверчивый, — вздохнула Льинна. — Не ты первый попался на его уловки и обманчивую доброжелательность. Если тебя это успокоит.

— Οн обещал, что я смогу заслужить настоящее посмертие, — прозвучало жалко и неуверенно, и Триен отвернулся, коря себя за то, что призрак девушки видел его таким слабым.

— Он пообещал то, что ты никогда не сможешь проверить, пока не дойдешь до конца и по его правилам, — хмыкнула Льинна. — Отчего же он не пообещал долгую и счастливую жизнь, деньги, золото, любовь? Что-нибудь, что можно испытать при жизни, до того, как отдашь себя во власть Заплечного?

Триен промолчал. Ответа у него не было.

— Не говори, что ничего другого он дать не может. Может. Он же Смерть. У него много власти. Он может прийти даже за богом, — подчеркнула девушка. — А тебе из огромного многообразия благ пообещал посмертие. Даже не смешно!

Триен снова промолчал и не поправил призрака. Шаман отлично помнил, что Смерть обещал даже не посмертие, а лишь возможность его получить. Это было ещё хуже, хотя казалось, хуже недоступной для проверки награды сложно что-нибудь придумать.

— То, на что он тебя толкает, называется самопожертвованием. Это сильный поступок, он может дать тебе посмертие, которого ты хочешь, — жестко продолжала Льинна. — Лучше всего и наверняка самопожертвование работает, если совершается бескорыстно. Вот только Заплечный уже назвал твой приз! Он лишил твою жертву бескорыстности. Он уже украл у тебя желанную награду!

Триен вздрогнул, вскинул голову, встретился взглядом с призраком. Девушка была права, и шаман осознал это исключительно отчетливо. Красивая картинка покоя, достойного посмертия для всех воплощений Санхи и для себя рассыпалась трухой, пахнула прелым деревом и гнилью.

— Ты добрый, но очень доверчивый, — в голосе Льинны слышалось неприкрытое сочувствие, и даже показалось, она жалеет, что не может обнять Триена. — Не делай глупостей. Не доверяй Заплечному. У него всегда, всегда своя игра, в которой ты даже не главная фигура.

— Но Алима не справится без меня.

— Один из немногих раз, когда я с Заплечным согласна, — хмыкнула девушка. — Она тебе никто. Это, кстати, тоже ослабляет значение самопожертвования, о чем он тебе не сказал. Пока ясно лишь одно: она ему почему-то интересна. Я на твоем месте попробовала бы поторговаться. Он может дать за нее что-то посущественней посмертия, путь к которому сам же и разрушил.

— Это же Зеленоглазый, — Триен с сомнением покачал головой. — Не думаю, что он станет торговаться.

— Это же Зеленоглазый, — улыбнулась Льинна. — Конечно, станет. Так ведь интересней. Выше нос, Триен. И помни, если цена тебя не устроит, ты всегда можешь отказаться с ним играть. Ты ничем ему не обязан, ничего ему не должен. Помни об этом всегда. Тебе и тридцати нет. У тебя может быть чудесная и долгая жизнь, семья, дети. Как у твоего брата. Ты хороший человек, ты используешь дар и знания на добрые дела. К концу своей долгой жизни ты заслужишь полноценное посмертие, обретешь покой. Какой толк в бессмысленной и преждевременной смерти, к которой тебя подталкивает Заплечный?

Костер вспыхнул в последний раз, в темноту взметнулись искры — призрак исчез. Триен чувствовал, как за прошедшие после захода солнца часы остыла земля, вдохнул пахнущий росой и ночной прохладой воздух, отгоняя неприятный полынный дух. Зябко запахнул плащ. Из-за опустошенного резерва холод пробрался к самым костям, на сердце было тяжело. Многие откровения, ставшие очевидными после разговора с Льинной, затапливали все естество и мысли горечью, выжигали чувства. Из-за щемящей пустоты на глаза наворачивались слезы, болезненный ком встал в горле.

Не такой Триен представлял свою жизнь, в которой не избавиться от постоянного ощущения иных воплощений Санхи. Даже повязка с рунами и перьями не всегда спасала от чужих голосов и не своих мыслей.

Не таким он видел посмертие, которое с каждым ударом лишенного надежды сердца все больше казалось долгим скитанием в утратившем краски мире. Подумалось, что у призрака многократно перерожденного шамана даже не будет своего дома, ведь владения защищены от вторжения мертвых. Придется пару десятков лет ждать, пока истощатся заклинания, чтобы обрести хоть подобие покоя.

Прекрасные, жизнеутверждающие картины.

Триен устало потер лицо, снял ритуальный головной убор с золочеными рогами. Шее и плечам стало легче, и это незначительное улучшение придало шаману сил. Он поднялся и, с трудом переставляя ноги, поплелся в дом, в тепло. Простудиться и заболеть было никак нельзя.