Зависима по Фрейду

Глава 25

Обычно Мартин следил за тем, чтобы я вовремя пила таблетки. Утром перед работой он давал их сам, в обед клал на видное место вместе с запиской-напоминалкой на ярко-розовой бумаге, а вечером снова давал мне их сам за ужином.

Под псевдозаботой скрывалось что-то ещё, но я никак не могла уловить, что же он от меня хочет. Быть может, он просто такой человек со странностями и нездоровыми наклонностями?

Мне стало вдруг так стыдно за себя, что я проигнорировала его напористость в самом начале нашего знакомства. Почему его действия не оттолкнули меня от него? Почему я покорно его слушалась все это время? Ведь были же тревожные звоночки, но я в упор их не слышала.

Теперь я точно знала, что нужно сделать в первую очередь, чтобы вырваться из сладко-опасного плена своего психотерапевта.

Нужно всего-то перестать пить таблетки. Да, всего-то. И пусть он снова вышибет мне мозги о стену.

Внутренний голос был настроен не очень оптимистично. Я чувствовала, что если облажаюсь — попаду в положение печальнее этого.

Может, я вообще потом не вспомню кто я из-за этих препаратов?

Кстати, о препаратах.

Я бросилась в гардеробную, чтобы ещё раз взглянуть на коробку с психотропными лекарствами, но коробки там не было, как и тех кроссовок, рядом с которыми она стояла.

А была ли она там вообще? — подозрительно прозвучал голос.

Конечно, была. Я это точно помню.

12 апреля 2019 г

Мартин поставил передо мной небольшую крафтовую коробку. Я с сомнением оглядела ее, а потом перевела недоуменный взгляд на Мартина.

— Что это?

— Личные вещи твоего отца. Точнее то, что от них осталось. Мне позвонили с клиники и сказали, что из-за ремонта, забросили коробку в подсобку и совсем про нее забыли.

— Они делают ремонт? — поинтересовалась я.

— Да, еще в прошлом месяце начали.

— Понятно.

— Я заглянул, там ничего ценного. Но подумал, вдруг ты захочешь что-нибудь оставить на память, — он поцеловал меня в макушку, — Дэн попросил отвезти его сына в пригород к тете. Меня до завтра не будет, нужно заодно заехать к дочкам. Я им обещал.

— Ты не мог бы оставить ключи? Я бы хотела сходить в магазин, купить что-нибудь вкусненькое. Холодильник почти пустой.

— Ох, извини. Совсем вылетело из головы, — видимо тут до него дошло, что он забыл закупиться продуктами в прошлые выходные. — Хорошо, я оставлю ключи на тумбе. Не забывай, пожалуйста, принимать таблетки, хорошо?

Он озабоченно взглянул мне в глаза, и, увидев в них покорность и согласие, довольно кивнул.

— Отлично. Надеюсь, утром я буду уже дома.

— Я тоже. Без тебя будет тоскливо.

— Не волнуйся, мы будем созваниваться. Я ведь тоже за тебя переживаю. Будь осторожна, сходишь в магазин и сразу домой, в твоем состоянии лучше лишний раз по улицам не шарахаться, — последнюю фразу он будто сказал сам себе. А спустя пару минут молчания, продолжил — Может попросить Дэна присмотреть за тобой?

— Не думаю, что это хорошая идея. Я схожу в магазин, заодно подышу воздухом и сразу домой. Поужинаю и лягу спать. Мне не нужна нянька-психолог, — слабо улыбнулась я.

— Тоже верно, — он прижался ко мне, обволакивая своим опьяняющим запахом.

Мне показалось, что идея оставить меня со своим другом ему тоже не очень понравилась.

В голове мелькнули сомнения. Но лишь на пару секунд. Когда он отстранился, я уже точно знала, что сделаю.

— Я люблю тебя, Клэр, — сказал он на прощанье, брякнув ключами о деревянную поверхность дубовой тумбы.

Передо мной на кровати лежала коробка. Я неохотно открыла ее, зная, что меня там ожидает. Вещей у отца при себе было немного, в некоторых из них его хоронили, а другие я раздала нищим после похорон. Из коробки пахнУло папиным ароматом вперемешку с запахом старых вещей. Его темно-коричневая куртка, которая пережила ни один тяжелый год: уличные драки с приятелями-алкоголиками, неоднократный ремонт молнии и заштопанные рукава, за которые его часто дергали, чтобы вышвырнуть из какого-нибудь бара. Теперь это просто вещь, а ведь раньше она была второй кожей своего владельца, принимала вместе с ним удары судьбы и пинки презирающих людей.

Теперь это просто вещь — никому не нужная, старая и безобразная. И только у меня при взгляде на нее наворачивались слезы.

Я ведь его больше никогда не увижу.

Смерть близких — это то, что мы никогда не сможем принять. Человек будто куда-то ушел, но не навсегда. Он где-то рядом, и все же где-то очень далеко.

Рядом с курткой лежала знакомая фарфоровая фигурка. Я дрожащими руками взяла ее и поцеловала — мой последний подарок отцу. Что он чувствовал, когда смотрел на нее перед сном? Винил меня, ненавидел? Или же понимал, что я желаю для него только лучшего? Мне никогда не получить ответы на свои вопросы.

Ангела я пристроила на полке, рядом с его фотографией в серебристой прямоугольной рамке. Остальные вещи, хранить не было смысла, они были в не очень хорошем состоянии, да и зачем они мне, если их больше ни разу не наденут?

Отдам нищим, либо выброшу. Мартин был прав — ничего ценного, не считая ангела.

Когда уйду отсюда навсегда — заберу его.

Я снова схватила куртку, прикидывая, стоит ли ее кому-то отдавать. Проверила карманы — пусто. Чего и следовало ожидать.

Внутренний карман был слегка оттопырен, я запустила туда руку, он оказался довольно глубоким. В кармане лежал лист бумаги, сложенный в два раза. Мне очень не нравилась неизвестность, а ведь там, в этом слегка помятом листе могло быть что-то неожиданное, неприятное.

Пришлось побороть себя и развернуть его. Это оказались личные записи. Почерк отца — такой же быстрый с сильным наклоном вправо.

«Терапия очень сильно влияет на меня. Я вспоминаю из-за чего и из-за кого я стал таким и это невыносимо. Никогда не прощу себе то, что сделал. Именно из-за меня погибла Аманда. Если бы не мой гнусный поступок — этого бы не случилось, мы жили бы счастливо, и Клэр не пришлось бы страдать.

Я виноват. То, что я сделал непростительно.

Ужаснейший грех, который погубил всех нас и Клэр в первую очередь».

Запись обрывается, но через большой отступ возобновляется. Будто писали в разные дни.

«Клэр не простит меня, когда узнает.

Но это больше не может продолжаться. Нет, только не так. Я не позволю загубить и ее жизнь.

Пора с этим покончить».

Я медленно положила записку на кровать. Дрожь в руках усилилась, на лбу проступили капли пота.

Мама умерла?

Мне потребовалось время, чтобы вспомнить, как дышать.

Холодная вода в ванной резко столкнулась с лицом и затуманенными глазами. Мне необходимо было скорее прийти в себя, но из-за резкой отмены препаратов, самочувствие было, мягко говоря, не важным.

Вскоре к вегетативным признакам добавилась и мигрень. Она мешала думать и сосредоточится на письме. Пришлось выпить таблетку кеторола, чтобы стало легче.

Я всю жизнь винила ее в том, что она нас бросила, а она на самом деле умерла? И к этому как-то причастен папа? Боже, это какое-то безумие.

Через 2 часа

— Клэр? — Джулс смотрела на меня не моргающим взглядом. — Господи, что с тобой? Ты плачешь?

Она ухватила меня за плечо и впихнула в квартиру. Ее руки легли на мокрое от слез лицо, она встревоженно и отчаянно всматривалась куда-то в глубину души, будто могла сама найти все ответы.

— Мне больше некуда пойти, — нижнюю губу била дрожь, а глаза заволокло от соленой влаги.

Прежде чем прийти к двери Джулс, я какое-то время просто бродила по улицам — бесцельно, потерянно. Из вещей у меня была только сумка с документами, телефоном и рамкой с фото отца, в руке — фигурка ангела. Я не нашла в себе силы собрать вещи, да и какой в них смысл? Я уже итак была уничтожена и разбита.

— Дурная моя, — она с силой прижала меня к себе, так что безвольно болтавшиеся руки стянуло крепким жгутом ее объятий, — пойдем на кухню, я сделаю нам успокаивающий чай, и ты мне все расскажешь.

Кухня располагалась на солнечной стороне дома, и была вся выкрашена в светло-желтый цвет. От света глазные яблоки отозвались резкой болью, и пришлось на короткое время зажмуриться. Белые глянцевые шкафчики и столешницы выглядели идеально чистыми, и прямо так сверкали, отражая настырные солнечные лучи. Множество скляночек с приправами и соусами говорили о том, что хозяйка этого дома очень любит готовить пряную пищу и чувствовать ее насыщенный вкус. На холодильнике в ряд расположились магниты с ракушками и иллюстрациями диких побережий. Джулс обожала путешествовать и тащить воплощенные в сувениры воспоминания к себе в дом.

Она была яркой девушкой, с пышными бедрами, но достаточно тонкой талией. Волнистые темные волосы свисали ниже плеч, небрежно рассыпаясь по всей спине.

Я часто ловила себя на мысли, что украдкой любуюсь ей. Недаром говорят, что нас притягивает к красивым людям. А Джулс тот человек, в котором красота внешняя и душевная образовали собой приятное комбо.

Она разлила душистый чай по двум прозрачным кружкам. Чай пах ромашкой и мелиссой. Осторожно отхлебнув, чтобы не обжечься, я сказала:

— Я ушла от Мартина.

Она будто ждала этих слов и была совсем не удивлена. Тогда я начала рассказывать ей все, что со мной произошло за последние месяцы. Я поделилась и новостью о смерти отца, и о содержимом записки, и о том, как Мартин со мной обращался и как изолировал от всего мира.

Разговор плавно перешел в рыдания. Джулс тоже не смогла сдержать слез, так ей было больно за меня. Я неразборчиво шептала ей извинения, а она с пониманием кивала и обнимала меня. Тепло ее рук успокаивало и дарило покой. Я точно знала, что с ней я в безопасности.

После душевного разговора мы перебрались в гостиную, где она расстелила мне диван и уложила спать.

На следующий день я воспользовалась ее телефонным справочником — стала искать номер и адрес своей тети, с которой мы уже давным-давно не общались.

Я должна выяснить, что случилось с мамой, и почему отец считал себя виноватым.