Злые компаньоны

Глава одиннадцатая Признание в любви

— Сказать «Я люблю тебя» — все равно что зацепится ртом за чью-либо молнию, — говаривал я Энн после того, как это случилось много раз. Занимаясь другими делами, я задумывался о том, что сказать ей, и не мог понять, та ли это любовь, о которой она говорила. Энн была единственным человеком, которому я произносил нечто большее, чем непристойности и сексуальные команды. Черт, все было так сложно, и к тому же никто не понимал меня.

Случилось так, что, проведя две ночи оборотнем, пока Энн еще не вернулась (по мне, пусть эта сука Полетт совокупляется), я, пританцовывал, шел по Боуэри. Стоял прохладный вечер, в воздухе пахло дождем. Я закутался в накидку, а в бумажном пакете нес бутылку ржаного виски. Из наушников на ультракороткой волне лился рок, а мои ноги пританцовывали. «Я просто зашел посмотреть, в какой форме мой страдалец» — пел голос, когда я переходил 6-ю Западную улицу и переступал лужу, в которой валялись остатки еды. Я хотел посмотреть, к чему может привести кварта виски — сколько энергии затаилось в этой маленькой бутылке янтарного цвета, поскольку верил, что каждый объект действует в определенном радиусе, что мне захотелось проверить. Муравьи захватывают в рабство, бутылки побуждают мужчин бросаться вниз с высоты.

— Эй, чемпион, ты принес нам подарок?

Два старожила, державшиеся друг за друга, подковыляли ко мне и уставились на пакет. Я мигом обошел их и побежал через улицу, уклоняясь от едущих в южном направлении грузовиков. На другой стороне народу оказалось меньше — там было больше гостиниц и меньше забегаловок, — но не успел я пройти и квартала, как раздался знакомый голос:

— Эй, приятель, что у тебя там?

За этими словами прозвучал сдавленный смешок. Это был Даниель, который стоял, прислонившись к фасаду бара «Эйс». Сбоку одной брючины ползла коричневая полоса, в том месте, где он описался, а высохшая блевотина и кровь заляпали перед тонкого пиджака из «Орлона». На его голове среди рыжих волос зияла глубокая рана. Он широко улыбнулся мне.

— Это я, ты не ошибся. Видишь, ты не убил меня, а всего лишь выстрелил в промежность. Меня не раз били в это место.

— Что ты здесь делаешь?

— И ты меня спрашиваешь? Ты только посмотри на себя. Тебя надо держать на поводке, ты чертовски зарос. — Он смеялся над моей растительностью, и у него из раны потекла кровь. — Можно глотнуть немного?

Я передал ему бутылку, и он высосал ее на четверть, прежде чем мне удалось отнять ее. Он расхихикался, будто играл в «не подходи ко мне».

— Ты хороший парень, — сказал он. Конечно, к этому времени на запах виски из бара «Эйс» высыпало с десятка завсегдатаев.

— Не отнимай у него бутылку, — крикнул один из них мне. — Он мой хороший приятель.

Он потянулся к бутылке, а другой протянул руку, чтобы не дать ему такой возможности. Бутылку выбили из моей руки, та разбилась со звоном, и жидкость разлилась по тротуару. Все смотрели с ужасом, Даниель хотел было облизнуть сухие губы языком и сумел выдавить несколько слов:

— Черт, приятель, тебе не следовало этого делать.

Всему виной его южный акцент. Остальные зеваки исчезли в баре, немного протрезвевшие и опечаленные. Мое состояние ухудшилось. Я сказал об этом Даниелю.

— Как там дела с твоей сукой? — спросил он.

— Она совсем недавно ушла с Гадюками.

— Я видел ее вчера вечером. — Он посмотрел на меня, и я собрался с силами, чтобы выслушать остальное. — Я тоже добрался до ее кусачей щели. Знаешь, та великолепна. К тому же она меня отсосала.

Это был удар в промежность. Я пытался улыбнуться.

— Откуда у тебя эта зарубка на голове? — спросил я, указывая на рану посреди волос.

— Это дело рук этого возбужденного, который живет с ней.

— Мертвая Голова.

— Да. Похоже, его так зовут.

— Где они?

— Я тебя отведу. Уходим отсюда.

Я взял Даниеля под руку, он свернул за угол и вел меня два квартала мимо Вашингтон-сквер. Показалось высокое здание, какие бывают в «Астор-плейс», а перед ним тротуар и обочину заполонило два десятка мотоциклов, в основном маленьких.

— Проклятые Гадюки, — сказал я Даниелю.

— Да, это мерзкие типы, — согласился он.

Пока мы поднимались, наверху лестницы моргал красный свет. Казалось, что взбираешься на пирамиду, на вершине которой непременно совершится жертвоприношение. Сверху доносилось много шума — музыка, крики и знакомые звуки со всех сторон: шла мастурбация по кругу. Затем наверху показались глаза и быстро устремились к нам — прожектора катящегося вниз мотоцикла без наездника.

— Берегись! — крикнул я и прижался к Стене. Мотоцикл отскочил от стены прямо над нами и покатился в нашу сторону со скоростью гигантской биты, грохоча бензиновым двигателем, и обдал мое колено своим горячим дыханием, пока продолжал свой путь, прыгая вниз по ступеням.

— Черт, здесь они выращивают эти штуки большими, верно? — сострил Даниель, пока мы взбирались по лестнице.

Наверху собралась самая большая компания шарлатанов, чокнутых и педерастов, какую я вряд ли встречал: от одной кожи казалось, что ты попал в заповедник гестапо, но цепи, защитные шлемы, подрезанные «Левайсы», футболки и бороды создавали всему и страшный, и комичный эффект. Я почувствовал свою причастность ко всему этому. Здесь шел бал, устроенный исключительно ради меня, в опухших посреди ночи мозгах танцевали развратный менуэт.

— Парень, эта сцена мне по душе, — сказал я, засунув большие пальцы за пояс и раскрывая свою накидку, чтобы произвести впечатление. Даниель прижался к стене, особенно после того, как все уставились на нас, но я выстоял. Какой-то парень в одной черной футболке, лишенный другой одежды, подошел и воткнул своим почерневшим от масла пальцем мне в грудь. Он напоминал викинга древних времен и вонял тем, что источает туалетная бумага.

— Ищешь приключений? — спросил он, сощурив глаза.

— Ищу Мертвую Голову, — ответил я.

— Зачем?

Я наивно развел руками и улыбнулся:

— Он мой старый приятель.

— Он не околачивается вместе с битниками. Я правильно говорю, Джин?

Любовница пряталась за его спиной. Он вытолкнул ее вперед, вцепившись в трусики. На ней больше ничего не было, если не считать губную помаду на животе и чулок, повязанный вокруг шеи. Джин не захотела разговаривать. Она лишь стояла, дрожа, как молодая самка из Теннесси, ее маленькие сиськи величиной с пенни были покусаны и кровоточили. Когда Джина не ответила, викинг сделал пол-оборота и тыльной стороной руки двинул ей по зубам. У бедняжки не хватало сил даже заплакать — так она была напугана. Однако это обстоятельство, похоже, уладило наш конфликт; он утащил Джину прочь, и мы оказались преданы самим себе — нам бросили вызов и обнаружили, что от нас не исходит опасность.

По огромной мансарде разбрелось, похоже, человек тридцать или сорок, большинство из них разбились на маленькие группы. А каждая группа представляла собой живописную картину. Я оставил Даниеля, который прижимался к стене у двери, и прошелся по помещению. Напротив, у стены со стороны улицы, между двумя огромными окнами, шло распятие на кресте. Я приблизился и остановился напротив окна, чтобы понаблюдать за этой церемонией. Двое Гадюк осторожно подняли безжизненное тело молодого бородатого хиппи; три девушки наперебой омывали его руку вином и разрисовывали ее губной помадой; они аккуратно забивали гвозди в его руки и ноги.

Я поинтересовался у девушки, сидевшей на полу рядом со мной, больно ли это.

— А, он все равно пребывает в состоянии эйфории. Он в своей стихии. Он попросил их сделать это.

Мы стали ждать, когда забьют последний гвоздь в его правую лодыжку. Оказавшись наверху, он открыл глаза и закатил их так, что показались белки, и тихо простонал, на его лице мелькнула глупая улыбка. Одна из девушек стянула с него трусы и прильнула к его яичкам, в то же время потягивая его безжизненный пенис, словно собираясь оторвать этот кусок плоти.

— Боль такая надоедливая штука, — сказала мне девушка, сидевшая на полу.

Я согласно кивнул и пошел дальше. В нескольких ярдах от этого места около пяти Гадюк встали кругом, держа руками свои члены. Они писали, и их целью стала Полетт — я услышал ее голос на несколько октав выше обычного — она лежала на полу в луже мочи. Полетт была пьяна, у нее текло из обоих концов. Она громко просила еще и дразнила их. Как дети, те каждый раз немного отступали и соревновались, чья струя выстрелит дальше.

— Я ныряю глубоко в море! — кричала Полетт, удостоившись очередной волны янтарной жидкости. Она устроила большую игру. Рядом с ней стоял Заклинатель, которым занималась черномазая цыпочка, пока он сам поглаживал свою змею. Пока я наблюдал, стараясь не встречать его взгляда, он оттолкнул цыпочку от себя, подошел и изо всей силы ударил Полетт в лицо.

— Тоскливо смотреть на это дерьмовое зрелище, — сказал я одному из парней, стоявших в кругу. Он бросил на меня убийственный взгляд и сердито пригрозил своим членом, поэтому я удалился.

Все были заняты тем, что совокуплялись, пили или избивали кого-то, так что я оставался почти незамеченным. Мои глаза привыкли к тусклому свету, и я начал различать тех, которые разбрелись по углам. В одном из них, вдали от всех остальных, в полном одиночестве сидела Энн, в ее руке торчала игла. Глаза Энн были мертвы, она находились на дне моря; комок подступил у меня к горлу, я приблизился и инстинктивно обошел ее кругом, как зверь, приближающийся к мертвому сородичу. Энн похудела, она грубо укоротила волосы и еще больше походила на мальчика. На ее щеке появился новый шрам, очень маленький, вырезанный, скорее всего, бритвой: неровная свастика. Дело рук Мертвой Головы. На ней были старые джинсы «Левайс», одна кеда и грязная мужская вельветовая рубашка.

Я влепил ей оплеуху, и ее рот раскрылся, обнажая окровавленные зубы. Через некоторое время она поперхнулась, пришла в себя, бормоча:

— Да. Это ты. Мухи. Тараканы. Ужасные инстинкты — насекомые. Жучки. Сейчас ты обладаешь мною. Можно я сейчас схожу в туалет? У меня болит живот.

Я вытащил иглу из ее руки, поднял ее и положил на чей-то лежавший на полу пиджак. Затем я пошел за водой и полотенцами. Когда я вернулся, Мертвая Голова трогал ее носком.

— Парень, она, похоже, приняла сверхдозу наркотика, — сказал он холодно и деловито. Я прошел мимо него и стал энергично растирать ее.

— Ее надо заставить пройтись. Вот что надо сделать, — сказал он, возвышаясь надо мной и разглядывая нас.

— Что ты с ней сделал?

— Использовал. Для чего же еще созданы девицы? Использовал ее как суповую миску.

— Ты купил наркотик?

— За наркотик она выложила свою щель. Я с такими делами не связываюсь. Но я тебе говорю, чудак, что ее надо заставить пройтись.

— Хорошо. Помоги поднять ее.

К моему удивлению, он помог мне поднять ее, и мы начали ходить с ней туда и сюда, заставляя ее кровь изгонять наркотических демонов. Поддерживая ее, мы весьма дружелюбно разговорились о ее теле, знакомом нам обоим.

— Она прекрасная девица. Но извращенная, испорченная, я хочу сказать, когда берет в рот! — заметил он.

— Да. Но с ней весело.

— Ты трахал ее в зад? Он очень узкий.

— Он неплох, — согласился я. Ведя столь бессмысленный непринужденный разговор, я раздумывал о сумасшедших побуждениях, ощущениях, которые раздирали меня изнутри. Раньше я и не думал снизойти до того, чтобы хоть одним пальцем помочь ей. А тут я напрягал целую руку и проявлял полное участие. Что-то подсказывало, что мне надо держаться с ней вместе, что она мне еще кое-что покажет, если я не буду отставать от нее.

Мы прогуливали Энн минут пятнадцать, и она начала приходить в себя. Это проявилось в том, что она рванула в сторону от нас. Я снова схватил ее.

— Сейчас с тобой все в порядке, — успокаивал я.

— Со мной ничего не произошло, любопытный. Как ты здесь оказался?

— Даниель.

— Тебе лучше уйти.

— Да перестань. Мне все равно. — Я уже сделал пять шагов к выходу, когда она позвала меня голосом, холодным как лед:

— Не смей уходить, пока я тебе не разрешу! — Я повернулся и захромал назад. — Я хочу, чтобы ты кое-что увидел, затем мы пойдем домой, — сказала она.

Энн вернулась к Мертвой Голове, наблюдавшим за нами обоими с веселым огоньком в глазах.

— Ударь меня, — приказала она ему.

Тот взглянул на нее, и его рыбье лицо расплылось в широкой улыбке, напоминая треснувшую тарелку. Открытой ладонью он сбил ее с ног. Пока Энн лежала на полу, Мертвая Голова ждал, когда она подползет к нему. Собралась толпа — почему бы и нет? Происходившее напоминало балет. Энн подползла к его ботинкам, и он отступал, дразня ее. Наконец она ухватилась за ноги Мертвой Головы и держала его, пока языком чистила ему ботинки. У него вырвался вздох. Закончив, Энн поднялась, держась за его ноги, и расстегнула ему молнию. Брюки Мертвой Головы упали на пол, и язык Энн засверкал на его промежности. Однажды она остановилась, чтобы посмотреть на меня, словно выделяя важный момент в лекции. Он опустился на колени, и она начала вылизывать ущелье между его ягодиц. По состоянию его члена было видно, что тот готов к бою. Энн снова подошла к Мертвой Голове спереди и встала, на мгновение скрыв его из вида. Вдруг раздался звук, похожий то ли на вопль, то ли на лай, и показалось, будто под колесами поезда умирала собака. Тут Энни вскочила. Она вонзила ему в горло иголку, которая раньше торчала у нее из руки. Я стоял, держась за пустой карман рубашки. Вопли следовали за нами все время, пока мы спускались по лестнице.