Площадь перед концентром залом оккупировали многочисленные палатки и лотки. Город праздновал свой день рождения с размахом, и организованная здесь выставка-ярмарка была не единственным крупным мероприятием. Среди клумб и фонтанчиков расположились мастера гончарного дела, изготовители всевозможных поделок из дерева, кожи, меха, бисера и камня, а целую аллею заняли художники со своими работами, превратив площадь в музей под открытым небом.
Погода не то, чтобы способствовала рассматриванию пейзажей и натюрмортов. Солнце добросовестно светило с вышины, как главный распорядитель торжества, однако резкие порывы холодного ветра заставляли как продавцов, так и потенциальных покупателей прятать руки в перчатки, а носы – за воротник или под защиту шарфа. Для особенно чувствительных граждан работало несколько палаток с горячими блюдами и напитками.
Лере тоже хотелось есть, а еще – в туалет. Она то и дело поглядывала на заветную голубую будочку, очередь перед которой не уступала толпе перед торговой точкой с календарями и открытками. Она дернула стоящего рядом мужа за рукав, вынуждая его переключить внимание с набора городских видов на нее.
– Я отойду, – Лера кивнула в сторону будки.
– Хорошо, подожду тебя здесь, – согласился Слава. – Обещаю, что без твоего разрешения не куплю даже булавку.
– Да ну тебя, – покачала женщина головой.
Они уже успели несколько раз повздорить за это утро. Причиной как всегда стала ее бережливость. Да-да, именно бережливость, а не скопидомство. И теперь муж то и дело сыпал своими низкопробными шуточками. Это и раздражало, и умиляло одновременно. Лера и сама не знала, что испытывает больше – досаду, что ей никак не удается перевоспитать Доброслава, или гордость за его несгибаемость.
Вот и опять, ко времени ее возвращения, Слава держал в каждой руке по набору с коллекционными рисунками.
– Вот думаю, какой взять, – задумчиво произнес он. – Тебе больше нравятся осенние виды или цветочные мотивы?
Стоящий за прилавком мужчина с интересом посматривал на Леру, тоже ожидал ее решения. А ей было все равно. Она не любила подобные бесполезные вещицы. Их можно было посылать в качестве сувенира или прилеплять на холодильник, но у Леры не было такого количества знакомых в других городах, а на холодильнике и так висело слишком много разных магнитиков, фотографий и прочей ерунды. Поэтому женщина ответили в привычной уже манере:
– Мне все нравится, но брать мы ничего не будем.
– Хотите, я покажу другие наборы? – словно не слыша последнюю реплику, влез продавец. – Как раз к юбилею города наша типография выпустила каталог работ Леха Сандерса – нашего прославленного земляка. Вы не увлекаетесь его творчеством? Вот, посмотрите, все работы были отсняты в специальной студии, фотографии прекрасного качества, на обратной стороне описание работы от самого автора и цитаты критиков.
Мужчина нырнул куда-то под прилавок, потом вытащил деревянную шкатулку, красиво украшенную в технике декупажа[30]. Внутри лежало несколько карточек на плотной белой бумаге. Что-что, а насчет качества продавец не слукавил. Лера бросила взгляд на снимки работ и не удержалась от гадливой мины:
– Уберите. Я знать не знаю, кто этот Сандерс. И тем более, не собираюсь платить почти пятьсот рублей за такую гадость. Пусть меня обвинят в отсутствии вкуса, но вот те картинки и то намного симпатичнее. – Лера ткнула куда-то за спину продавца.
– Какие, женщина? Вот эти?
– Нет, правее. Чуть ниже… Третий ряд сверху. Да, вот эти, – наконец, смогла объяснить она.
Теперь и Слава присмотрелся к указанному набору. Оформлен тот был гораздо беднее. Обычная картонная коробочка, даже не запечатанная пленкой. На задней стороне шел мелкий текст, на фронтальной разместилась картинка следующего содержания: лесная тропинка, по которой бодро шагает семья из трех человек – мамы, папы и ребенка не старше шести лет. Рисунок напомнил Лере другой, некоторое время стоящий у нее на мониторе в качестве заставки. Напомнил не столько техникой или палитрой, сколько атмосферой – довольного спокойствия. О чем она и сообщила мужчинам.
– Да-да, знаю-знаю, что вы имеете в виду, – активно закивал продавец. – Леонид Афремов[31], убийственно ярко и невыносимо скучно, хотя пользуется огромной популярностью. Такие картины я называю аналогом американской пиццы только в искусстве. Красиво, сытно, но к настоящей неаполитанской пицце не имеет никакого отношения. Импрессионизм для бедных.
– Зря вы так, – неожиданно вступился за работы Афремова Слава. – У него есть свой узнаваемый стиль, это уже о чем-то говорит.
– В любом случае, это не он. Это… это, – продавец надел очки, которые до того были сдвинуты на лоб, точнее, на серую вязанную шапочку. – Какой-то Роман Александров. Ничего не могу сказать об этом художнике. Может, здесь есть информация? Эх, глаза мои, глаза… Так… Изготовлено на типографии, мелованный картон, матовый… Нет, никакой информации.
– Ну и ладно, – пока мужчина разглядывал мелкий шрифт, Лера перебирала вытряхнутые работы. Все они отличались как по сюжету, так и по нарисованным на них персонажам.
Вот группа детей, стоящая рядом с железнодорожными путями. В середине группы девочка в джинсовой курточке, остальные дети окружили ее, словно с чем-то поздравляя. А за детьми проноситься товарняк. На другом рисунке мужчина, прижимающий к себе большущего серого кота. Всего Лера насчитала двенадцать подобных сюжетов, самых обыденных, но почему-то очень уютных.
– Странные картины… – раздался над ее ухом голос мужа. – Такое впечатление, что у автора дальтонизм. Зеленые, синие тона, но желтый напрочь отсутствует. Скажите, а это не может быть ошибка при печати?
– Что вы, что вы! У нас все товары качественные. Видимо, это тоже «стиль», – заметно поморщился продавец.
Его презрение отчего-то только подстегнуло в Лере дух противоречия. Она не любила таких доморощенных специалистов, которые бросались на каждую модную вещицу. У нее была знакомая, дальняя родственница Славы, которая вечно слушала умные передачи, а потом, как попугай повторяла: «Нет, нет, ты не так делаешь! Что ты, что ты, выкинь это на помойку, сейчас такое не носят! Погоди, погоди, ты не читала эту книгу?! Да ее же все читают!», – и так далее, и тому подобное с обязательным повторением слов на начале предложения.
Последний раз они расстались злейшими врагами из-за того, что Валерия насыпала сахар в свой зеленый чай. Ну, не могла она иначе пить эту расхваленную траву! Глаза родственницы стали такими же большими, как блюдца, на которых стояли их чашки. Сервировку Жанна тоже раскритиковала, сказав, что в такой посуде можно подавать только «Принцессу Нури» и остальную пыль дорог Индии». После этого Лера еще и лимон в чай сунула, окончательно перебив «оттенки пшеничных лепешек, лесных орешков и морского тёплого ветра», что стало жесточайшим ударом по изысканным манерам родственницы.
Но если у Жанки, как ни странно, был врожденный вкус в одежде, так что та выглядела под стать своим речам, то продавец карточек больше смахивал на водопроводчика, чем на художественного критика. Вязанная шапочка (не самая новая) едва прикрывала уши, ветровка тоже выглядела как экспонат музея старины, да и сам мужичок был каким-то помятым, небритым, да еще то и дело подтягивал сопли. Нет-нет, такому доверять Лера не собиралась. А потому с улыбкой сказала:
– Беру.
– Ты же говорила, что такая ерунда тебе не нужна? – не вовремя подковырнул ее муж.
– А мне понравилось, – ощерилась Лера, вытаскивая кошелек. Больше Слава спорить не стал. Упаковка с картонками была положена в его сумку, а женщина снова вздохнула. Иногда она так легко поддавалась на провокации…
Супруги обошли еще несколько палаток, полюбовались на скатерти ручной работы с вышивками, деревья из поделочных камешков и различные украшения из дорогущего янтаря. Валерию так и подмывало спросить бойкую продавщицу, нахвалившую товар: «А что, янтарь тоже местный?», – но на сегодня лимит желчности был исчерпан. К тому же с наглой ложью ее примерило два обстоятельства: ветер стих, а они со Славой теперь поедали вкуснейшие блинчики с начинками. Их испекли тут же, при покупаелях, сунув в дополнение несколько салфеток и пару рекламок какой-то закусочной.
Так, жуя и перешучиваясь, пара дошла до двух девушек-музыкантов. Одна из них самозабвенно, как-то даже нервно, пиликала на скрипке, а вторая, прикрыв глаза, подыгрывала подруге на виолончели. Лера с трудом узнал в этих переливах старенький хит БГ «Город золотой». Ни Гребенщиков, ни песня женщине никогда особо не нравились. Какая-то она была непонятная. Заунывные нотки в голосе исполнителя и самой мелодии не сочетались с текстом, таким сказочно-романтичным. Но она доверяла Славе, уверявшим, что все это очень даже сочетается, особенно в контексте «Ассы»[32], которую муж смотрел раз семь, а вот Валерия – ни разу. Но сейчас, слушая этих двух молоденьких исполнительниц, перед которыми лежал раскрытый футляр для скрипки, Лера почувствовала, что хочет заплакать.
Чистое октябрьское небо, удивительно высокое. Хрустальный воздух, прохладный и, одновременно, согретый солнцем, наполнял все нутро. Горячие вкусные блинчики, блики света, зелень газонной травы и золото висящей на ветвях листвы, ладонь Славы, гомон людей, полированный бок виолончели – десятки слюдяных кусочков собрались в единый витраж. Вот он, импрессионизм в высшем своем выражении, когда остается только чувство, а разум затыкается.
– Ты чего? Плачешь, что ли? – тихонько спросил Доброслав.
– Я? – Лера с изумлением отерла со щеки каплю. – Не знаю.
– По-моему, эти девочки не так уж плохо играют, – попытался пошутить мужчина.
– Отлично играют. Просто… просто я так счастлива!
– И поэтому плачешь? Логично, ничего не скажешь.
– Ну, – попыталась объяснить Валерия, – все настолько хорошо, просто идеально. Сейчас, здесь, как в каком-нибудь дешевом фильме о первой любви. И ощущение, что вот-вот пойдут титры. И… и… я знаю, что ничего этого не повторить. Через час, полчаса, через секунду все прекратиться, перестанет быть таким потрясающим. И от этого так больно… невыносимо.
– Ох, Лерик… – вздохнул Слава. Он уже покончил с блинчиком, вытер руку о салфетку и обнял ее. – Ты просто восхитительна в своей противоречивости. Я и не знал, что моя дорогая, вечно бухтящая женушка окажется таким безнадежным романтиком!
– Не правда, – улыбнулась сквозь слезы женщина, – я не бухчу.
«Город золотой» закончился. Собравшиеся вокруг исполнительниц зрители жидко поаплодировали. Скрипачка поклонилась, виолончелистка открыла-таки глаза, и они зарядили что-то неизвестное ни Лере, ни Доброславу.
Парочка продолжила свой поход. Слава затребовал развлечений, так что пришлось свернуть к другой части площади. Тут стояли несколько палаток со всевозможными играми. В одной соревновались в меткости, забрасывая на колышки разнокалиберные кольца, в другой смуглый мальчуган лет пятнадцати облапошивал народ с помощью наперстков, в третьей продавались лотерейные билетики.
– Давай купим. Всего двадцать рублей, а выиграть можно в сто раз больше, – подначивал жену Доброслав.
– Розыгрыш пройдет в девять вечера, я столько тут торчать не намерена, – взглянув на часы, ответила Лера.
– Да уж. А там что?
– Опять какой-то лохотрон, наверное.
Они подошли поближе к столу, застеленному черно-красной скатертью. За ним сидела молодая дама, перетасовывая колоду карт. Темные кудри, длинная цветастая юбка. Валерия потянула мужа в сторону. Цыганам она не доверяла, да и гаданиям не верила.
– Эй, красавица, вижу, чураешься ты нашего ремесла?
– Нет, просто считаю, что точность предсказаний зависит от степени внушаемости клиента, – честно ответила Лера.
– Что ж, спорить не буду. В твоей жизни, видимо, не попадалось ни одного настоящего провидца, – ответила цыганка.
– Началось, – буркнула женщина. – Пойдем, Слава, с ними бесполезно спорить.
Она уже развернулась от стола, но тут услышала задорный мужской голос, приковавший ее к месту:
– А мне погадаете, госпожа?
«Вот чудик, – подумалось Валерии, – какая она тебе госпожа? Ее муж какой-нибудь наркоторговец, а нищим прикидывается. Работать не хотят, только бы и знали, что воровством или попрошайничеством заниматься»
Подошедший зевака на полоумного не походил. Высокий гражданин, одетый в приличный костюм. На носу очки с темно-синими стеклами, в руках дорогой телефон. Наверное, неподалеку припаркован его лексус или какой-нибудь навороченный мерседес. Таким клиентам всегда улыбаются несколько шире, уговаривают их чуть дольше, а расстаются, лишь вытащив всю наличность.
– Тебе погадать? – сощурилась цыганка. – Ты, милый, и так свою судьбу наперед знаешь. Перед тобой карты раскидывать, только позориться. Нет уж, не стану я тебе гадать.
Вот этого Лера никак не ожидала услышать. Богатый дурак, сам напросился, чтобы его, как грушу отрясли, и тут – отказ.
– Жаль, – развел руками клиент. – Опять ты мне отказываешь, Лала.
– И сто раз просить будешь – все одно. Знаешь же, я тебе еще десять лет назад сказала: такому скаженному пророчить не буду, – довольно зло вскричала гадалка.
– Тогда дай колоду, – вытянул ладонь богатей, почему-то косясь при этом на Леру с мужем.
– Что задумал, ирод? – голос цыганки смягчился, хотя смоляные брови все еще были сдвинуты к переносице. – Я свою колоду никому не отдам. На вот, чистую, если так тебе хочется.
Она поднялась с места, оправляя платок на голове и повторяя себе под нос: «Выучила на свою беду! Скаженный, меченный… ай, беда одна с тобой», – добавив еще пару слов, которых Лера не поняла. А гражданин прохожий уселся на ее место, зубами надорвал упаковку новеньких игральных карт и обратился к супругам с совсем уж невообразимым предложением:
– Лала, сходи, купи бутылку минералки без газа. – Цыганка тут же испарилась, словно только ждала приказа. – Моя дорогая подружка ушла, так что никто не вытащит втихаря ваши денежки из заднего кармана. Значит, по-вашему, все зависит от внушаемости? Хорошо. Тогда вам нечего опасаться.
– Вы что, предлагаете нам погадать? Вы? – искренне рассмеялась Лера. – Это же смешно!
– Почему?
Богатей снял свои очки, теперь она могла посмотреть ему прямо в глаза, что и сделала. Приблизилась, плюхнулась на табурет, поставленный перед столом, и с вызовом уставилась на «меченного». Голубые глаза, славянское лицо, ничего общего с грязными оборванцами, предлагающими позолотить ручку. Слава стал рядышком, готовый в любой момент вступиться за жену.
– А какая разница, кто раскладывает карты, если вы не верите в то, что они говорят? – продолжал незнакомец. – Это всего лишь шутка, ничего большего. Дальняя дорога, казенный дом… День выходной, времени полно, так почему бы не уделить пять минут и не выслушать их рассказ?
– Ваш рассказ, хотите сказать, – вступил в разговор Доброслав.
– Или мой, – легко согласился мужчина.
Теперь Валерии стало любопытно. Это уже не походило на простой развод. Во всяком случае, во взгляде предсказателя не было ни намека на торжество. Он вообще ничего не выражал. Мужчина замер, глаза его стали какими-то пьяными, расфокусированными, а лицо на секунду превратилось в скорбную маску.
– Что такое? – забеспокоился Слава. – вам не хорошо?
– Нет-нет, – тут же заморгал незнакомец. – Все нормально. Это спазм… да, мышечный спазм. Не обращайте внимание. Именно поэтому Лала зовет меня проклятым. Уф! Так я начинаю свой рассказ?
– Да, – выдавила Лера. Если их и пытались надуть, то делали это весьма оригинальным образом.
Удовлетворенный реакцией супругов, друг Лалы собрал своих королей и дам, чтобы снова приняться за тасовку. Мужчина не предложил ни сдвинуть часть колоды, ни сосредоточиться мысленно на вопросе. Просто разложил на скатерти несколько верхних карт и без промедления начал предсказание:
– Вам предстоит нелегкое испытание. Я не пугаю, просто предостерегаю, по-дружески. Каждый из вас, пройдя его, измениться, станет совершенно другим человеком. Возможно, даже откажется от своих убеждений. Вы, – обращение к Лере, – очень храбрая женщина. Вы даже не знаете, насколько. И… вы правы. Счастье подобно облакам, которые всегда сдуваются ветром. Но, несмотря на это оно ждет вас. Огромное, тихое счастье, как на той картине.
– О чем вы? – забеспокоилась Лера.
Это вовсе не походило на стандартные речи гадалок. Какой-то бред. «Уж не сумасшедший ли этот богатей, – решила она. – Или он под кайфом, вот и несет какую-то околесицу». Но мужчина вдруг резко поднялся с места, надевая на свой довольно выдающийся нос очки. Она так не дождалась ответа. К ним уже спешила Лала с бутылкой «Аква-минерале».
– На, – сунула она минералку скаженному, но тот лишь коротко бросил: «Им».
А после, не прощаясь, зашагал прочь. При этом походка его была какой-то неуверенной, а спина согнулась, как если бы не Слава с Лерой, а он сам услышал весть о страшном горе. Лала зацокала языком:
– Ох, теперь придется освящать тут все! Нет ему, бедняге покоя, – и снова добавила несколько фраз на своем певучем языке. – Идите и не придавайте слишком большое значение его словам. Черные крылья – дурные вести. Вот и он, как ворон. Только каркать и горазд. Идите, идите.
На этот раз Леру не нужно было уговаривать. Она немедленно встала со своего места и, молча выложив на стол три последние сотни, устремилась прочь.
– До свиданья, – попытался смягчить неловкость Слава.
Жену он догнал уже в конце дорожки. Щеки у нее были красными, а пальцы мелко дрожали. Никогда прежде Доброслав не видел супругу в таком бешенстве. Она скомкала вытащенную из кармана рекламку и запулила разноцветным комочком в ближайшую урну.
– Да ладно тебе. Триста рублей – не такие большие деньги по нашим временам…
– Да причем здесь это?! – развернулась Лера к мужу. – Ты понимаешь, что он сделал? Что этот засранец в дорогом костюме сотворил? Все было так правильно, так хорошо, а он со своими картами, со своим «нелегким испытанием»!
– Ты что, поверила? Погоди, ты расстроилась из-за какой-то… чуши, взятой с потолка. Спорю, они с Лалой уже не один десяток так провели. Перестань, Лерик.
– Не поверила… – начала остывать женщина. – Но настроение теперь испорчено окончательно. Так что давай-ка домой. Лучше завтра сходим куда-нибудь. Или съездим. Ты же предлагал в «Парк пионеров», вот и все, решено. Завтра рано проснемся и поедем туда, и не на машине, а как в студенческие годы – на трамвае.
Слава не стал возражать. В таком состоянии супругу лучше было не трогать и ей не перечить. Так что он просто предложил ей свой локоть, за который Лера тут же схватилась. Путь их пролегал теперь вдалеке от шумных торговых рядов. Они еще полюбовались на радуги у фонтана, который с некоторой периодичностью выпускал из форсунок не струи воды, а мелкие капельки. Лера первая спустилась с лесенки, ожидая, что муж идет следом. Но тот почему-то остался стоять на верхней ступеньке.
– Ты чего, Слав? – пришлось снова подняться. Тот беспомощно глядел под ноги, не делая ни единого движения.
– Я… я не знаю.
– Что? Мы что-то пропустили?
– Я не знаю, как спуститься, – сглотнул Доброслав. – Просто не знаю, как.
Волоски на шеи Леры встали дыбом, она и сама не поняла отчего: от слов мужа, его тона или то, как он смотрел на нее. Так иногда смотрели на нее несчастные двоечники у доски, ожидающие подсказки, как написать «подскользнуться» или «поскользнуться»?
– В каком смысле? Ступеньки не узкие, в чем проблема, я не понимаю.
– Проблема в том, что я не-знаю-как-спуститься! – теперь начал кипятиться Слава. – Вот в чем. Такое впечатление, что голова забыла, какие команды отдаются телу.
– Так, успокойся. Опусти левую ногу, – собралась с мыслями Валерия. Муж послушно, как марионетка, повторил. – Теперь правую.
Слава двинул правой ногой, слишком резко перенося вес тела, и едва не зашатался. Пришлось его поддержать, продолжая командовать. Еще шаг, и еще, пока мужчина не вырвал свою руку и не стал сам повторять заученные с раннего детства движения. Тут только Лера заметила, что его всего трясет.
– Давай присядем, – предложила она, помогая Славе уместиться на последней ступеньке.
Ее мало волновало, какой слой грязи и песка на ней лежит. Из сумки торчала зеленая пластиковая крышечка. «Аква-минерале». Она по инерции сунула туда купленную Лалой бутылку, но теперь нежданный бонус от гадалки и ее подельника пришелся как нельзя кстати. Пока Доброслав жадно пил, его жена пыталась хоть как-то уместить произошедшее в голове. Пока не спросила:
– Как твое ухо? Булькает все также?
Он не жаловался, но Валерия и без слов понимала, что проблема со слухом никуда не делась. Слава теперь всегда держал голову чуть наклоненной налево и все чаще просил повторить сказанное.
– Нет. Не булькает, – еле разборчиво произнес он. – Я не слышу им… совсем ничего не слышу.
Книга
Символ не зависит от руки. Другое название – «тайна», «закрытое событие». Символ обозначает некое происшествие, вытесненное из памяти, но хранящееся в подсознании, либо некий факт, событие, которое человек старается не вспоминать из-за его постыдности, страха или по иной причине, но влияющее на его личность. Никогда не пишется холодными синим и фиолетовым.