Золотой мираж

6

Парикмахерша умело закрепила лаком кокетливую белокурую прядку.

– У вас великолепные волосы, – сказала она. – Густые, послушные, с ними можно делать все, что захочешь!

– За это я должна благодарить мою бабушку-шведку.

Кит сидела в кресле, расслабившись и закрыв глаза, пока сухопарая черноволосая мастерица собирала ее волосы в классический узел на макушке.

– Благодарите ее за цвет волос в таком случае. – Мастерица отошла, чтобы полюбоваться на свою работу. – Кажется, все. Посмотрите сами.

Открыв глаза, Кит взглянула на свое изображение в ярко освещенном зеркале, не замечая бесцветной пластиковой накидки на своих плечах.

– Прекрасно, – кивнула она, одобрив прическу.

Мастерица, развязав тесемки, сняла с нее накидку и вместе с Кит смотрела теперь в зеркало, любуясь клиенткой и своей работой.

– Если бы ваш жених видел вас такой, он не гонялся бы за каждой юбкой, – сказала она, имея в виду жениха Кит в сериале «Ветры судьбы». – Я не пропустила ни одной серии вашего фильма. – Она стала собирать свои инструменты. – Не понимаю, как вы терпите этого жалкого обманщика.

– А что мне делать? Ведь я люблю его, – вполне серьезно промолвила Кит, потянувшись за старинными сережками – рубины с бриллиантами, – которые удалось взять напрокат на этот вечер.

– Я на вашем месте бросила бы его, – продолжала черноволосая парикмахерша. – Он никуда не годится, и вам его не исправить.

– Думаю, что нет, – с улыбкой согласилась Кит, подумав, что на следующей неделе в газетах на все лады будет склоняться ее уход с телевидения. – Возможно, я порву с ним, и на этот раз навсегда...

– Это будет только к лучшему, поверьте мне. – Парикмахерша, перекинув через плечо ремень тяжелой сумки, направилась к выходу. – Желаю приятного вечера.

– Спасибо. – Кит улыбнулась девушке, а та махнула ей рукой на прощание.

Оставшись одна, Кит вдруг почувствовала тревогу, вспомнив, что сегодня вечером ей, очевидно, не избежать встречи с Бенноном. Он и его отец были активными членами Американской ассоциации борьбы с раком. Старый Том стал им в память о погибшей жене. Логично, что он и Беннон будут среди гостей.

За время ее пребывания в Аспене она не сможет избежать встреч с ним, и не только потому, что Беннон живет здесь, но и потому, что он поверенный в делах ее отца. Она знала, что это будет для нее нелегким испытанием, даже спустя десять лет...

Раны зажили, лишь изредка давая о себе знать легким уколом боли. Но она не позволяла себе задумываться о прошлом. Прогнав печальные мысли, Кит подошла к кровати, на которой лежали бледно-золотистая накидка к такому же платью и пара длинных белых перчаток.

Не успела она натянуть одну из них, как в дверь постучали, и голос Джона Тревиса спросил:

– Можно войти, Кит?

– Конечно, входи, – ответила она, беря вторую перчатку, и бросила взгляд на хрустальные часы на столике около кровати – в ее распоряжении еще целых десять минут.

Лишь услышав звук закрывшейся двери, Кит обернулась. Появление Джона вызвало легкое волнение, которое, она заметила, возрастало с каждой встречей наедине. Она с одобрением окинула взглядом его фигуру в черном смокинге, который был ему очень к лицу, ибо подчеркивал золотистый цвет светло-русых волос.

– Ты великолепен, Джон Ти, – сделала она ему комплимент и натянула вторую перчатку. – Смокинг тебе идет.

– Спасибо, – ответил он, легонько склонив голову, и улыбнулся. – Увидев, что парикмахерша покинула твою комнату, я решил зайти.

– В надежде, что я еще не совсем одета? – пошутила Кит. – Тебе не повезло. Ну, как я выгляжу? – Приняв позу манекенщицы, она медленно повернулась перед ним. – Нравится? – спросила она, остановившись.

Она была изысканна и элегантна, спору нет. Подойдя поближе, он увидел золотистые веснушки на переносице, которые на сей раз она даже не потрудилась скрыть под слоем пудры. Он отметил про себя, что из неприступной голливудской красавицы они превратили ее в естественную и прелестную женщину.

Он нарочито долго и придирчиво оглядывал ее критическим оком.

– Знаешь, чего-то не хватает.

– Ты шутишь? – нахмурившись, Кит снова оглядела себя в зеркале со всех сторон. – Платье – просто сказка, сидит безукоризненно... Не вижу никаких недостатков...

– И все же... – Он взял ее за руку. – Не хватает лишь одного...

Он полез в карман и вынул браслет, который тут же застегнул поверх перчатки на ее запястье. Кит с минуту молча смотрела на изящный, из золота и платины, браслет с бриллиантами.

– Какой красивый, – прошептала она и, подняв, залюбовалась блеском прозрачных, с желтым отливом камней.

– Мой подарок тебе.

Кит отрицательно замотала головой.

– Пожалуйста, – настаивал Джон. – Красивые драгоценности создаются для того, чтобы украшать красивых женщин. Таких, как ты, Кит.

Кит улыбнулась и дотронулась рукой до его щеки.

– Мне все равно, даже если ты говоришь это каждой женщине, которую знал. Мне нравится, что ты сказал это мне, и нравится твой подарок.

Она поцеловала его. Джон обнял Кит, не дав ей возможности тут же отстраниться, и крепко прижал к себе, забыв о том, что может нанести урон шикарному платью и косметике. Чувства переполняли его. Она влекла его, будила нетерпеливое желание узнать, что есть в ней такое, что неудержимо притягивает и волнует его.

Но голоса в коридоре вернули их к действительности. Джон отстранился, однако не отпустил ее и смотрел, как Кит медленно открывает глаза.

– Знала бы ты, с каким удовольствием я послал бы к черту этот бал, – прошептал он, хотя прекрасно понимал, что Лесситер не простил бы ему этого.

– Да, соблазнительная мысль, – повторила она, не отрывая взгляда от его губ и следов бледно-розовой помады на них. Она вспомнила его поцелуй. Что ж, она могла бы забыть об осторожности и пойти навстречу, не задумываясь, как сама того хотела... без всякой опаски, но... – Ты прав, – вздохнула она с искренним сожалением. – Нам надо идти, нас ждут.

Она высвободилась из его объятий. Он больше не удерживал ее.

– Пожалуй, тебе следует подправить косметику и прежде всего губы, – вполне спокойно заметил он.

Она отошла к трюмо и вынула из пакета бумажную салфетку.

– Кстати, тебе тоже не мешает стереть помаду с губ, – засмеялась она и повернулась к нему с салфеткой в руках.

Проведя пальцем по губам и убедившись, что на нем следы помады, Джон взял из ее рук салфетку. Лицо его было вполне серьезно, но глаза смеялись.

Пока Кит снова пудрилась и подкрашивала губы, он, поглядывая на нее, старательно тер лицо салфеткой.

В этой комичной сцене было что-то такое, что еще больше сближало их, и ему было приятно. Он как бы отдыхал душой, глядя на Кит, сидящую перед зеркалом, хотя еле удерживался от того, чтобы не коснуться ее обнаженных плеч, прильнуть губами к нежной шее. Пожалуй, он начинает терять голову. Это заходит чересчур далеко, трезво останавливал он себя.

– Ну, вот и все! – воскликнула Кит, удовлетворенно разглядывая себя в зеркале. Поднявшись, она сунула тюбик с помадой в вечернюю сумочку из золотистой ткани и, подойдя к кровати, взяла накидку. – Надеюсь, они подадут гостям шампанское. У меня такое настроение, что хочется пить только шампанское... – почти пропела она.

– Пожалуй, лунный свет – это мечта подростков, Кит. А мы с тобой взрослые живые люди, не так ли?

Кит круто повернулась к нему, медленно сделала выдох и тряхнула головой, словно приходя в себя.

– Ты сердцеед, Джон Ти.

– Сколько раз ты мне это уже говорила? Почему? – Губы его сжались в жестокую линию.

– Чтобы предостеречь себя, должно быть, – ответила Кит и по его глазам поняла, каких усилий ему стоит держать себя в рамках.

В последнее время она все сильнее чувствовала какую-то напряженность в нем. Видимо, судьба фильма беспокоила его. Ему следовало бы отдохнуть, расслабиться, посмеяться вдоволь, почувствовать чью-то заботу и нежность. Она с радостью помогла бы ему, однако знала, что он к этому еще не готов. И, возможно, никогда не будет. Она боялась, что ее чувство снова может быть отвергнуто.

– Предостерегаешь себя от меня? – В глазах его был вопрос и вызов.

Кит взяла накидку и перебросила ее через руку.

– Не надо, Джон Ти. Не станешь же ты утверждать, что я первая женщина, теряющая из-за тебя голову.

Кит видела, как трудно было ему признаться в этом.

– Жизнь полна риска, Джон, – тихо сказала она и взяла его под руку. – Поэтому вознаграждение, если оно последует, всегда кажется счастьем. Пойдем?

Увидев искорки смеха в ее глазах, он не знал, чего ему больше хотелось – нагрубить ей или сжать ее в своих объятиях. Вздохнув, он подчинился.

У себя в спальне Беннон рассеянно застегивал перед зеркалом парадную сорочку. В большом зеркале над комодом была видна почти вся спальня с широкой кроватью, покрытой стеганым лоскутным покрывалом. Некогда яркое, оно со временем выцвело, как и плетеный коврик на полу. У закопченного старинного камина, бывшего когда-то единственным источником тепла, стояло повернутое к нему кресло с высокой спинкой. Это была простая, давно обжитая комната со своей историей, уютом и привлекательностью.

– Привет! – воскликнула Лора, входя в спальню отца. Остановившись у комода, она поставила локти на него и критически оглядела отца, ожидая ответа на свое приветствие. Ее черные волосы падали вдоль щек ровными блестящими влажными прядями.

– Привет, – дружески улыбнулся Беннон, уловив запах лимонного шампуня. – Ты уже готова? Все уложила?

– Да, даже зубную щетку. – Девочка со вниманием следила, как он вдевал запонки в манжеты. Теперь, будучи непоседой, она стояла на одной ноге, а другой болтала в воздухе. – А ты готов?

– Почти, – ответил отец, вдев одну запонку и принимаясь за другую.

– Дед уже одет. Я проходила мимо его комнаты и видела его перед зеркалом, – ответила Лора с таким видом, будто хотела сказать: я же говорила, что дед любит глядеться в зеркало. Она отошла от комода.

– Ты приготовила себе бутерброд? – спросил Беннон, с улыбкой наблюдая в зеркало за дочерью. Он понимал, что ей скучно и она не дождется, когда они наконец поедут.

– Нет, – ответила Лора и, подойдя к кровати, неожиданно плюхнулась в нее. – Мы с Баффи приготовим пиццу, как только я приеду.

Беннон, заправляя рубаху в брюки, прислушивался к протестующему скрипу пружин – Лора слегка подпрыгивала на матраце. Внезапно скрип прекратился, и Беннон, взглянув на Лору, увидел, что она сидит на краю кровати и внимательно смотрит на свадебную фотографию в ореховой рамке, стоящую на ночном столике. Его рука, потянувшаяся за галстуком, замерла в воздухе, когда он услышал голос дочери.

– Я похожа на нее, па? – спросила Лора, взяв фотографию в руки.

– Когда тебе будет девятнадцать, ты будешь копией мамы.

Беннон, передумав, отложил галстук-бабочку и стал повязывать черный шелковый. Отец называл его галстуком для особо важных конференций.

– Когда был сделан этот снимок, твоей маме было девятнадцать.

– Хорошо, когда есть мама, – тихо и печально вздохнула Лора.

Беннон вздрогнул, как от удара. Он понял, как трудно девочке без матери и как она одинока. Он вспомнил, как впервые увидел Диану в тот далекий вечер в баре и как она улыбнулась ему через стол. В ее искрящемся радостью жизни взгляде было все ее естество. Ему было двадцать четыре, а она была темноглазой своенравной красавицей, о которой мечтают все мужчины.

В тот момент Беннону стало нипочем даже то, что Диана была со своим парнем.

Когда он вошел, бар, как всегда, был переполнен шумной толпой лыжников, приезжим людом, ищущим развлечений, и местными завсегдатаями. Все это было чуждо и непривычно для него. Он решил выпить что-нибудь из вежливости и тут же уйти.

Приблизившись вслед за Сондрой к столику с веселой компанией, он увидел черноволосую девушку с живыми глазами и чувственным ртом. Кокетливый и озорной взгляд ее подействовал на него так, будто он коснулся оголенного конца провода. С той минуты он уже не сводил с нее глаз.

Он не помнил, как отодвинул стул и сел, не слышал, что говорили ему спутники, а это было что-то обидное, что должно было заставить его уйти. Он сразу понял, что перед ним типичные сынки деревенской знати, в пуховых свитерах, давно решившие, чего они хотят от жизни, и ведущие себя соответственно.

Беннон сидел, слегка отодвинув стул от стола, не замечая шуток и колкостей в свой адрес и не сводя глаз с Дианы.

Рядом сидевшая Сондра тщетно пыталась разговорить его.

– Как давно вы живете в Аспене, Беннон?

– Я родился здесь.

– Вы местный? – удивилась Диана и улыбнулась. Две очаровательные ямочки появились на ее щеках. – Как странно. – Она движением головы откинула назад волосы и посмотрела ему прямо в глаза. – Сестра сказала, что у вашей семьи ранчо в этих местах.

– «Каменный ручей», к востоку отсюда.

Ему столько хотелось рассказать ей о ранчо и о многом другом, но только не здесь, в этом переполненном чужими ему людьми зале, где многие порядком выпили, а кто-то был совсем пьян и где от всеобщего шума не слышно даже собственного голоса.

– Смотря какое ранчо, – вмешался Дэвид Торнтон, приятель Дианы, иронично скривив губы и с видом собственника обняв девушку за плечи. – Я видел здешние ранчо – жалкие клочки земли в пять-десять акров. Вот у моего дяди ранчо в две тысячи акров, его земли тянутся до самой границы со штатом Вайоминг. Мальчишкой я, бывало, проводил там летние каникулы.

Беннон медленно улыбнулся в свою кружку с пивом и лишь потом посмотрел на говорившего.

– «Каменный ручей» – это всего лишь жалкие четыре тысячи акров.

Ответом на его спокойное замечание были злобный взгляд Торнтона и веселый смех Дианы.

– Заткнись, Диана, – грубо остановил ее Торнтон.

– Это почему же? Ты сам напросился.

Один из компании, отлучившийся по своим надобностям и вернувшийся к столу, полюбопытствовал:

– Чему смеетесь? Я пропустил что-то интересное? – Он окинул всех вопрошающим взором.

– Ты пропустил свой шанс насмешить нас, Эдди.И только.

– Да, я знаю, что вам нравятся мои шутки, – самодовольно заметил Эдди и до половины опорожнил свою кружку с пивом.

– Эй, Эдди, почему бы тебе не плюнуть в кружку? Пена давно осела, пиво выдохлось.

– А, вот наконец и Энди Холмс, – вдруг воскликнул Торнтон и, засунув пальцы в рот, оглушительно свистнул вошедшему лыжнику. Это был один из претендентов на «золото» в прошлогоднем слаломе, однако травма помешала ему участвовать в соревнованиях.

– Энди! – Торнтон вскочил и замахал ему рукой. – Как здорово, что ты здесь. Помнишь, мы встретились в прошлом году на вечеринке у Халстонов? Я – Дэвид Торнтон.

– Привет, Дэвид. Как дела?

– Отлично, садись. Хочешь пива?

– Нет, спасибо. Мне надо... – Вдруг он увидел Беннона. – Эй, привет, друг. Где ты пропадаешь? Почему тебя не было видно на спуске в этом году?

– Был занят.

– Давай как-нибудь встретимся на спуске, потренируемся, прежде чем ты снова засядешь за свою юриспруденцию.

– Ладно.

Беннон чувствовал на себе взгляд Дианы, он притягивал его как магнит. Когда он снова перевел глаза на черноволосую красавицу, ему стало трудно дышать. Лицо ее казалось таким довольным, будто она только что узнала что-то очень приятное.

Что-то убежденно говорил сидевший напротив Торнтон, но Беннон его не слушал.

– Все спешат на парад с факелами, – наконец пояснил Энди Холмс. Видимо, он ответил Дэвиду.

– Я тоже хочу посмотреть парад, – радостно воскликнула Диана, вскочив.

– Зачем? Кучка лыжников с факелами спускается с гор, вот и все, – презрительно возразил Торнтон. – Зрелище для туристов. Не стоит того, чтобы уходить отсюда.

– Тогда, кто не хочет, оставайтесь здесь, – ответила Диана и, обойдя вокруг стола, подошла к Беннону. – А мы с Бенноном пойдем посмотрим парад.

И, рассмеявшись в лицо Дэвиду, она взяла Беннона за руку и потащила за собой к двери. Он шел за ней как зачарованный, чувствуя тепло ее руки.

– Торнтону не понравилось, что ты ушла со мной, – не удержался сказать ей Беннон, когда они вышли на тротуар.

– А мне безразлично, – пожав плечами, беззаботно воскликнула Диана.

Но Беннону не был безразличен собственный поступок – он увел чужую девушку. Разве этому учил его отец?

Он постарался увести Диану от толпы, запрудившей тротуары, в более безопасное место.

– Отсюда нам будет хорошо видно, – наконец остановился он.

– Отлично. Я обожаю парады, а ты? – Она кокетливо склонила голову набок, ее черные, как бархат, волосы слились с темнотой, и белое лицо светилось как драгоценная камея.

Беннон, очарованный мерцанием этой загадочной красоты, испытывал странное чувство. Диана казалась ему тайной, прекрасной и неразгаданной, а весь этот неожиданный вечер – волнующим, почти невероятным приключением, увлекающим его неведомо куда.

Он с усилием оторвал взгляд от Дианы и перевел его на заснеженные вершины гор на фоне темного неба. Вдали вдруг появился колеблющийся огонек.

– Началось, – промолвил он.

– Где?

– Вон там. – Он указал на склон, но Диана недоверчиво покачала головой и, став впереди Беннона, попросила его еще раз показать. Она стояла совсем близко и наконец через секунду почти шепотом сказала:

– Я вижу их.

Рука Беннона, опустившись, легла на ее плечо, и он привлек ее к себе. Диана послушно прислонилась к нему. Аромат ее надушенных волос действовал как дурман.

– Как красиво, – прошептала она.

А ему хотелось сказать ей, как она прекрасна. Но вместо этого он говорил что-то о лыжне и о том, что там происходило. Он мучительно пытался заставить себя думать о чем угодно, но только не о близости Дианы.

– Сто лет назад, когда здесь шла добыча серебра, этот склон по вечерам сверкал огнями, – рассказывал Беннон.

– Почему?

– Каждый вечер в одиннадцать, когда менялась смена, сотни рудокопов спускались назад в поселок, освещая свой путь фонарями, и столько же их поднимались вверх занять свои места в шахтах. Тогда это тоже казалось красочным зрелищем.

– Там наверху были рудники?

Беннону, замечавшему, как менялось лицо слушавшей его девушки, казалось, что она, глядя на факелы на склоне, живо представляет нарисованную им картину.

– Да, и немало: рудник «Аспен», «Эмма», «Дюрант» и многие другие, – перечислил он самые крупные и известные из них. – Была там даже железная дорога для вывоза руды. Та, что обслуживала разрез «Аспен», была длиною в целую милю.

– Правда? – искренне удивилась Диана.

– Да, – подтвердил Беннон и, помолчав, добавил: – Это был самый большой и богатый рудник. Однако самородок серебра весом в тонну был найден в другой шахте. Чтобы поднять его наверх, пришлось разрезать его на три части.

– В целую тонну? – Диана с сомнением покачала головой. – Даже не верится.

– Да, все было именно так. Когда Соединенные Штаты перешли на золотой стандарт, на рынке серебра разразился кризис. Одна за другой закрывались шахты. Входы в штольни заколачивались. Вся земля под нами изрыта штольнями. Возможно, на одной из них мы сейчас стоим.

– Ты шутишь? – Диана испуганно посмотрела на него.

Тем временем процессия лыжников с факелами достигла подножия склона, и они вдруг превратились в темные точки на снегу. Но Беннон видел перед собой лишь обращенное к нему лицо Дианы и ее полуоткрытые губы. Последние преграды стеснительности и контроля над собой рухнули.

Ничто уже не удерживало их радостного влечения друг к другу. Горячие нетерпеливые губы Беннона коснулись ее губ, и Диана отозвалась столь же мгновенно и страстно. Над ними в небе с треском лопались петарды, взрывались огнями ракеты – начался фейерверк.

Этому вечеру суждено было изменить всю жизнь Беннона. Каждое свободное мгновение, час, день он проводил в обществе Дианы. Он показывал ей родной Аспен во всей его красе – горы, снежные спуски, укромные ресторанчики, шумные и многолюдные бары, облюбованные командами усталых, но довольных собой лыжников и шумными туристами, лавки сувениров, модные магазины. Лунные вечера нередко заканчивались романтическими катаниями на санях.

Прошел месяц. Диана не скрывала своих чувств. Однажды, когда они прощались, она попросила Беннона не уходить.

– Я не могу прожить без тебя ни минуты, – призналась она. – А ты? Разве ты не любишь меня, Беннон?

Он остался, а на другой день они сбежали, чтобы пожениться, к отчаянию его отца и к великой радости отца Дианы, который был счастлив сбыть с рук хотя бы одну из дочерей.

Минул еще месяц, и Диана сообщила ему, что ждет ребенка. Безнадежно запущенная учеба в колледже и утренние недомогания Дианы, тяжело переносившей беременность, заставили Беннона решиться на единственное, что он мог в этом случае предпринять: он отвез Диану на ранчо и поручил ее заботам отца и Сэдди Роллинс, их экономки. Через три месяца, получив диплом, он полностью обосновался на ранчо.

К этому времени Диану уже не мучили утренняя тошнота и головокружение, на смену им пришло горькое сознание того, что она навеки заточена в этом отдаленном от города месте, где нет веселых вечеринок, встреч с друзьями и привычных развлечений. Ей порой казалось, что она этого не вынесет.

Как-то летом проездом побывал на ранчо Дэвид Торнтон. Беннон был на сенокосе, недалеко от дома, и увидел, как подъехала машина. Он поспешил домой и, поднявшись на крыльцо, услышал радостный смех Дианы и Дэвида. Лишь тогда он вспомнил, что его жена давно так не смеялась. Это было ударом.

Смех прекратился, как только он появился на пороге.

Обернувшись, Торнтон с ухмылкой посмотрел на него и развязно спросил:

– Как это получилось, что ты так близко оказался от дома, ты не доверяешь своей жене?

Он рассмеялся, и тогда Беннон, не помня себя, ударил его. Испуганная Диана громко закричала, но это не остановило Беннона.

Борьба была короткой. Все кончилось тем, что Диана бросилась помогать поверженному Торнтону. Взгляд ее, когда она посмотрела на мужа, был полон ненависти. Это потрясло Беннона. Глядя на разбитую губу Торнтона и кровоподтек на его скуле, Беннон понял, что, одержав победу над соперником, он проиграл.

В последующие месяцы их совместной жизни Беннон делал все, чтобы восстановить их прежние отношения. Но после рождения дочери, когда он сидел у постели Дианы, бледной и изможденной тяжелыми родами, закончившимися кесаревым сечением, он прочел в ее взгляде свой приговор – любовь ушла.

– Я совершила ошибку, став твоей женой. Мне надо было выйти замуж за Дэвида, – едва слышно прошептала Диана. – Ты не похож на нас, ты совсем другой. – Она умолкла, ее темные глаза были полны горького упрека. – Господи, я ненавижу тебя.

Это были ее последние слова, обращенные к нему. Через несколько часов она умерла. Причина ее смерти осталась неизвестной. Кое-кто винил Беннона. Возможно, справедливо, иногда терзался он.

– Она была очень красивой, не так ли? – прошептала Лора, легонько поглаживая фотографию.

Беннон прогнал воспоминания и вернулся к действительности. Так и не справившись с галстуком, он подошел к Лоре и, сев рядом, обнял ее за худенькие плечи.

Ему не надо было расспрашивать, о чем она думает в эту минуту. Он знал, что в своей головке она хранила созданный ею же образ матери и он должен быть таким же прекрасным, как в сказке.

– Она была красивой, Лора. Очень красивой. У нее были такие же черные волосы, как и у тебя, и такие же темные глаза. Она очень любила нас обоих, – соврал Беннон.

Лора молчала, жадно ловя каждое слово отца и бережно пряча его в своей памяти. Она разрешила ему взять из ее рук фотографию и поставить на место. Он знал, что его слова сделали девочку счастливой. А это было главное.

– Почему бы тебе не снести свои вещички вниз? Я сейчас спущусь.

Он встал и наконец заправил галстук под воротник рубашки.

– Ладно. – Она пошла к двери, все еще продолжая улыбаться.

Беннон повернулся к зеркалу и наконец завязал галстук. С грустью и сожалением он вспомнил себя молодым, жадно любящим жизнь, питающим надежды и пусть туманные, но все же замыслы и планы, которые вселяли веру в себя и желание многое сделать.