Золотой плен

Глава XX

На прохладной притихшей поляне Катье погрузилась в сны. Они вместили в себя образ Бекета во всех его красках, звуках и запахах. И Катье собирала их воедино, в огромный букет воспоминаний, чтобы потом перевязать лентой и вложить в сердце, как пучок пахучих трав в свежее белье.

Сон стал глубже, навеял иные образы. Ей снилась ярость, которую можно загасить только смертью Эль-Мюзира. Она стонала во сне, а сильные руки то и дело успокаивали ее.

Когда, наконец, она очнулась, то обнаружила, что тихонько лежит рядом с Бекетом и прислушивается к его ровному дыханию. Мысль снова обратилась к только что сотворенному ими чуду, к тому, что она испытала, к ее снам.

Катье отодвинулась от него, слегка встревоженная слабостью во всем теле. Медленно, с усилием поднялась, собрала раскиданную одежду и стала одеваться. Нижняя юбка путалась в ногах, шнуровка обматывалась вокруг пальцев. Она помедлила, переводя дух, потом из последних сил затянула корсет.

– Мужчина всегда должен просыпаться при таком зрелище, – услышала она голос Бекета.

Вздрогнув, перевела на него огромные глаза. Он тоже вскочил на ноги и едва не потерял равновесие. Удивленно оглядевшись, запустил пальцы в темную гриву.

– Так и знал! Не надо было спать.

Слова повисли над поляной. Теперь ни у него, ни у нее нет выбора – Бекет отчетливо это сознавал. Не говоря ни слова, он поднял бриджи и натянул их.

– Мне пора, – проговорила она каким-то хриплым голосом и застегнула верхнюю пуговицу жакета.

Он кивнул и встретился с ней взглядом.

– И мне, Катье.

Он по очереди поднимал с земли рубашку, мундир, ботфорты, шпагу и, надевая их, превращался в знакомого ей полковника.

С неотразимой улыбкой он поклонился и подал ей руку – как галантный кавалер.

– Мадам.

– Милорд, – отозвалась Катье и тоже хотела присесть, но поняла, что настоящего реверанса не получится: ноги не держали ее. Хотела опереться на него, но даже такое прикосновение показалось слишком чувственным, поэтому она быстро отдернула руку. – Я... Я... – Катье запнулась и закусила губу, чтобы не закричать.-... Я никогда... не думала, что можно почувствовать... такое.

На лице у Бекета была написана тревога, но он легонько стиснул ее пальцы и поднес их к губам.

– И я не думал.

Взгляд его вдруг сделался мечтательным. Он по одному перецеловал ее пальцы, тыльную сторону ладони, запястье. Она содрогнулась от ощущения влажного горячего языка на своей коже. Потом он прижал ее ладонь к своему приоткрытому рту и закрыл глаза.

Катье стояла неподвижно, прислушиваясь к биению своего сердца. Наконец не выдержала и беспомощно прислонилась к Бекету.

– Катье, – сказал он, лаская ее голосом. Впился губами в теплую мякоть ладони. – Катье... О Боже! – Он уронил ее руку и отшатнулся, мотая головой.

Затем расправил плечи, снова поклонился и молча пошел рядом, не прикасаясь к ней. Ему хотелось побыть с ней подольше, чтобы было за что уцепиться в последний миг. Ведь она сделала ему подарок, какой редкий мужчина получает от женщины, – подарила ему жизнь.

Но слишком поздно.

Она подарила ему жизнь как раз тогда, когда он готов расстаться с жизнью. Он шагал рядом, упрятывая свои чувства к ней на дно сердца. Теперь ему нужны не они, а его ярость, его ненависть, его долг, его клятва.

Перед ними замаячили стены аббатства. Катье снова увидела обвалившийся неф. Вот так и жизнь ее рухнула в глубокую бездну.

Оба невольно замедляли шаг, оттягивая минуту расставания.

Вот и яблоня, у которой привязана гнедая кобыла.

– А когда ты... Нет, я не хочу знать, не хочу! – Она закрыла глаза от страшной правды, но тут же совладала с собой. – Когда ты с ним встретишься?

– Как только сядет солнце. Он ночной зверь и умрет ночью.

Она чувствовала себя, как разобранная на части деревянная кукла. Больше им не суждено свидеться. Он убьет Эль-Мюзира и вернется к своему воинскому долгу.

– Будем прощаться? – спросила она.

Бекет поймал золотистую прядь, выбившуюся из подколотых в спешке волос и поцеловал ее.

– Мы уже простились. – Он поправил прядь и отступил.

– Я... Я буду тосковать по тебе. – Она зажмурилась, не позволяя себе заплакать. – Уж лучше б я тебя не знала...

Ничего подобного, когда он вернется к герцогу Мальборо, у меня, как благословение Божье, останутся мои воспоминания.

Она улыбнулась дрожащими губами.

– А то теперь всякий раз, как я буду проезжать по дороге на Ауденарде, мне вспомнится англичанин в алом мундире. И не только на той дороге, а везде, всегда!

Бекет потрепал ее за подбородок.

– Тебе незачем проезжать по дороге на Ауденарде, сильфида.

– Ну почему? Раз в неделю – в базарный день... Мы с Петером покидаем Геспер-Об и возвращаемся в Сен-Бенуа.

– Катье... – он осекся.

Она удивленно заглянула в синие глаза и увидела там мучительную душевную борьбу.

– Тебе некуда возвращаться, Катье. Я думал, ты знаешь. Замок Сен-Бенуа...

– Что?! – Она помертвела.

Он протянул к ней руку, но опять удержался.

– На исходе сражения Сен-Бенуа был взорван пушечной канонадой.

Катье уставилась на него, чувствуя, что сходит с ума.

– Нет! – прошептала она. – Нет! Не может быть! Я лишилась сестры, всех надежд на будущее Петера, дома... И тебя... – Она вцепилась в лацканы его мундира. – Да, ведь ты скоро вернешься к своему Мальборо, к своему долгу. А мне и моему сыну ничего не остается. Ничего, кроме дядюшки, который упрячет его подальше, как только узнает про... «изъян».

Он перехватил ее дрожащие руки.

– Моя сильфида, ты молода, прекрасна, в твоей жизни еще будет много счастья. Не надо бояться. Маркграф примет твоего сына. Скажи ему – и в душе сразу же поселятся мир и надежда.

– Какая надежда? – Она отстранилась. – Ты бы слышал, как Клод говорил о Петере! Называл его совершенством, уверял, что не терпит даже малейших изъянов. А еще – как они со смехом рассказывают про его деда!

– Катье, ты должна ему сказать. Дед Клода был выживший из ума старик. Маркграф не может так обойтись с шестилетним ребенком.

– Да откуда тебе знать? Думаешь, он поступит так, как на его месте поступил бы ты? Не станет стыдиться Петера из-за такой малости? – Она повернулась к лошади и начала подтягивать подпругу. Глаза жгли слезы. – Ты же его не знаешь!

– Я слишком хорошо его знаю. И все-таки ты должна сказать.

Он посадил ее боком в седло; трясущимися пальцами она расправила юбку. А он накрыл их своей рукой.

– Мне жаль, что все так случилось. Я думал, душа моя давно мертва, но ты... Прости меня, Катье. Если б я мог остаться с тобой навсегда!.. Но моя участь предрешена. Я лишь играю предназначенную мне роль.

Его слова глубоко задели Катье.

– Что ж, играй, – сказала она, вырвав руку. – Иди к дьяволу, англичанин! Ты так хорошо поместил между ним и собой мою жизнь, что от нее камня на камне не осталось. Так и быть, я скажу Клоду. Но если с моим сыном что-нибудь случится, я до конца дней буду проклинать тебя.

Вонзив пятки в бока лошади, она умчалась от его ответа и от него.

Катье глядела на Клода, вольготно развалившегося в обитом парчой кресле зеленой гостиной. Карточные столики убрали, оставили только ковры и ряды стульев вдоль стен. Маркграф наблюдал, как слуги снимают со стены «Трех граций».

Терзаясь гневом и отчаянием, она прискакала в замок и потребовала свидания с Клодом, боясь, что ее решимости надолго не хватит.

– Вы становитесь обузой, Катрин, – произнес Клод, поднимаясь ей навстречу.

– Мне надо с вами поговорить. – Она взглянула на слуг. – С глазу на глаз.

– А куда это вы ездили? К давешнему любовнику?

Катье отвела взгляд. Лучи закатного солнца подчеркивали румянец на ее щеках. Клод ухватил ее двумя пальцами за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

– Ходят слухи, что вы путаетесь с англичанином. Это правда? Неужели Торн спит с вами? Ну, говорите же, бледная мышка! – Он провел пальцами сзади по ее шее и запустил их в волосы. – А может, не такая уж мышка? Торн дикий мужчина. Я знавал его лет десять назад, в Вене. Он был совсем юнец, но уже тогда мы все завидовали его необузданному нраву. Женщины стекались к нему со всех сторон, точно ручейки в бурную реку. Но в той реке было слишком много порогов для этих изнеженных созданий. Я был склонен считать вас одним из них. – Он больно потянул ее за волосы. – Неужели вы и впрямь способны удовлетворить дикого мужчину? Быть может, Филиппа и не стоило жалеть?

Катье бил озноб.

– Прошу вас, Клод, – еле выдавила она, – не трогайте меня. Я пришла поговорить с вами, и только.

– Позже, Катрин. – Он выпустил ее волосы. – Исповеди после обеда так утомляют.

– Но, Клод, мне в самом деле необходимо... Он повелительно махнул рукой лакею.

– Проводите мадам де Сен-Бенуа в ее покои и проследите, чтобы она их не покидала.

Катье опешила.

– Что? Как вы...

– Слушаюсь, Ваше Высочество. – Лакей вытянулся перед ней, скрестил руки на груди; лицо у него было непроницаемое.

– Меня ждет отдых, Катрин.

Она колебалась, и он нетерпеливо взглянул на нее. Храбрость изменила ей.

– Клод, прошу вас! Я хочу... Маркграф брезгливо поморщился.

– Я повинуюсь только своим желаниям, дорогая моя. Зарубите это на своем носике. И если, скажем, я пожелаю преступить закон в отношении своей невестки, то и от церкви можно откупиться. Либо откупиться, либо разрушить ее, как аббатство Святого Криспина. Даже слуги Божьи хорошенько подумают, прежде чем вызвать неудовольствие маркграфа Геспер-Обского. А уж вам тем более не советую.

– Но, Клод...

. – У меня нет времени, – Клод и обшарил глазами ее смятую амазонку. – И приведите себя в порядок, мадам. Пока что вы маленькая грязная мышка. Я приду к вам после и дам вам возможность излить душу. Но я желаю видеть перед собой женщину, а не мышь.

Клод с достоинством удалился.

Катье стиснула зубы, чтобы удержать рвущиеся наружу слова отвращения, гнева, презрения. Она глядела вслед своему деверю. Человеку, с которым связаны все ее надежды. Человеку, в чьи руки она собирается отдать Петера со всеми его изъянами. Она резко повернулась к лакею и последовала за ним в свои комнаты.

Солнце скатилось к горизонту. В стенах аббатства Бекет слушал, как шпага шепчет последнюю клятву точильному камню. Он смазал ее .маслом и насухо вытер.

Все готово. Ярость крепнет с каждым движением. Он надел алый камзол, мундир и перевязь. Спрятал в ножны заточенную шпагу. Подошел к Ахерону и запрыгнул в седло.

Зверь затаился у него внутри. На губах сверкнула улыбка. Теперь уже скоро его можно будет выпустить на волю. Рука его напряглась, как будто пальцы сжимали эфес шпаги, а во всех жилах отдавался звон клинка о клинок.

Он послал Ахерона к замку.

В южной стороне поднималось облако пыли. Конь с седоком в алом мундире во весь опор мчался к нему. Гарри Флад.

Подхлестывая коня, он пытался поравняться с быстрым аллюром Ахерона.

– Дело дрянь, полковник. Французишки, видать, сымаются с места. Найалу оттеда никак не уйтить – прячется у старой няньки. Она ему кой-чего порассказала, навроде как в монастыре-то не одне монахи.

Замок манил Бекета своими темными очертаниями. Но тени подождут до заката. Теперь его зовет другой долг.

– Ну и чего, полковник?

Дыхание Бекета было сдержанным, рассчитанным, питающим внутреннюю ярость.

– Едем к лейтенанту! – решил он и повернул Ахерона на юг, чтобы исполнить последний долг перед своей сильфидой.

Катье расхаживала по комнате. Ее душа металась между отчаянием, гневом и безысходностью. Она послала Клоду записку, но чувствовала, как решимость все больше слабеет. Может, не говорить? Нет, она обещала Бекету!

Выглянула в окно. Солнце садится. Что, если он уже встретился с Эль-Мюзиром?

Она сложила руки в истовой молитве.

– Отче наш, Иже если на небесех... – Рыдания душили ее. – Господи Боже, спаси его и помилуй! Грехи его, не столь тяжки, как мои!

Сесиль поскреблась в дверь и вошла, держа на вытянутых руках облако золотистого шелка.

– Мадам. – Она присела и вытащила из-под облака сложенный листок. – Это для вас.

Катье взяла записку, написанную все тем же паучьим почерком. Руки дрожали, когда она разворачивала ее.

«Ты не пришла, сестренка. Я тобой недоволен. Помни, ты должна привести ко мне своего англичанина». Катье задохнулась и бросила записку на туалетный столик.

Эль-Мюзир. Что он задумал? Катье не отрывала глаз от скомканного листка. Надо сказать Клоду!

Она повела плечами, точно сбрасывая непосильную ношу.

– Сесиль, у меня к тебе два поручения. Скажешь мадам Д'Ажене, что я должна немедленно ее видеть. А еще передашь Его Высочеству... Напомнишь ему о том, что он назначил мне аудиенцию.

Сесиль снова сделала реверанс.

– Боюсь, мадам, одно поручение я не смогу исполнить. Мадам Д'Ажене срочно собралась и уехала. Странно, что вы об этом не знаете.

– Уехала? – Катье закусила губу. – Ну хорошо, тогда пойди к Его Высочеству. Надеюсь, он хотя бы не уехал?

Сесиль хихикнула и, слегка покраснев, натянула на руку золотистое кружево нижней юбки.

– Платье от Его Высочества, мадам.

Катье вспыхнула и отвернулась.

– Успеется.

– Прошу прощения, мадам, но вы...

– Я сказала, успеется. Ступай тотчас же к Его Высочеству!

Служанка испуганно вытаращила глаза, присела и скрылась.

Через несколько минут в дверь для прислуги впорхнуло полдюжины камеристок под предводительством суровой пожилой дамы.

– Его Высочество приказали вам немедленно одеться, – объявила она.

Камеристки стали раскладывать на кровати наряд: платье из шелка и воздушных золотистых кружев и красную бархатную накидку.

Что еще взбрело ему в голову? У Катье все внутри сдавило узлом. Неужели она должна заплатить собой за безопасность сына?

– Я не стану... – начала она.

– Мадам, это приказ Его Высочества. Скоро он сам сюда прибудет.

Суровая дама отдавала распоряжения, называя каждую камеристку по имени, и вскоре Катье подхватил кружевной и шелковый вихрь.

Она безвольно покорилась рукам, стаскивающим с нее платье и чулки. Душу ее точила тревога.

Клод скоро будет здесь. Что, если Петер никогда больше не получит лекарство? Правильно ли она поступает? Она проглотила комок в горле. Бекет прав: нельзя связываться с дьяволом. Придется связаться с Клодом.

Камеристки с двух сторон ухватились за шнуровку корсета, затягивая изо всех сил. Катье взглянула в зеркало. Оттуда на нее уставилось золотоволосое видение. Груди цвета свежих сливок округло и пышно выступали над шелковистой полоской кружев. Сквозь почти прозрачную нижнюю юбку просвечивали тончайшие чулки.

На нее через голову надели шелковое платье. В серых глазах, глядящих на нее из зеркала, отразились грусть и печаль. Если бы Бекет увидел ее такой, какая она сейчас, то, может, позабыл бы о своей охоте на безумного турка и остался с ней?

Ты прекрасна. Катье закрыла глаза, провела пальцами по шелковым рукавам-. Тело жаждет его прикосновений, и сердце томится по нему. О, если бы он вернулся!.. Она покачала головой, зная, что этого не может быть. Наверное, Лиз права. Наверное, любовь всегда уходит.

С треском распахнулась дверь.

– Клод, я... – начала Катье, оборачиваясь.

Пропыленный, как после долгой скачки, Бекет заполнил собой дверной проем. И ботфорты, и мундир покрыты слоем засохшей дорожной грязи.

– Бекет! – выдохнула Катье.

– Все – вон! – приказал он служанкам.

Те взвизгнули и посыпались в дверь для прислуги.

– Мадам! – Пожилая особа неодобрительно поджала губы.

Бекет метнул в нее взгляд.

Вся бравада разом слетела с гордой дамы, и она проворно скрылась за дверью. Бекет захлопнул ее с таким треском, что старое дерево едва не разлетелось в щепки.

Катье вся передернулась и зажала рукой рот. К ней вернулся не любовник, а солдат. На глазах выступили слезы; она вся дрожала.

Он стоял, широко расставив ноги и чуть покачиваясь на пятках.

– Ты сказала Клоду?

От потрясения слова не шли у нее с языка.

Он схватил ее за локти и оторвал от пола, держа перед собой на весу. Заглянул в глаза.

– Ты сказала?

– Да нет же, черт! – выкрикнула она, извиваясь в железной хватке, от которой немели суставы. Она-то уж решила, что он смертельно ранен или мертв, а его необузданный, по выражению Клода, нрав – вот он, здесь, подхватил ее, как бурный поток, и тащит за собой. – Видит Бог, я пыталась! Он обещал встретиться со мной. Я написала ему записку с напоминанием, а он в ответ прислал шелковое платье и этих наседок.

Бекет поставил ее на ноги и опустил руки. Ярость окутывала его, как горячий, знойный ветер, и он напрасно пытался выровнять дыхание. Эль-Мюзир сбежал. Это стало ему известно, как только он въехал в ворота замка.

Будь проклята ее кровь! Дьявол был бы уже мертв, если б не она! Если б не его забота о ней. Господи Иисусе! Он вовсе не хочет о ней заботиться!

– Ну не смотри же на меня так! – Она принялась нервно расхаживать перед окном, а его глаза неотступно следовали за ней. – Ты за этим вернулся? Напомнить мне о моем обещании?

– Черт тебя возьми, женщина! – взревел он, подступая к ней.

Она испуганно отскочила, наткнулась на кровать. Он пинком отшвырнул с дороги стул, и тот раскололся об стену.

– Я почти освободился от него. Уже готов был к черному забвению, которого бы стоила мне его смерть...

Господи Иисусе, в ней моя слабость, и я не могу ее преодолеть!Он потряс кулаками, и манжеты, задравшись, обнажили шрамы у него на запястьях.

– Черт тебя возьми! Ты видишь эти кандалы? Видишь мои новые оковы? Будь я проклят! Я сам себя в них заковал, это цепи моей слабости! И я должен их сбросить.

– Бекет, клянусь, я скажу ему! – Она для поддержки вцепилась в спинку кровати. – Я обещала сказать Клоду, и я ему скажу.

– Что вы мне скажете, дорогая? – раздался из дверного проема голос маркграфа.

Вздрогнув, она повернулась лицом к деверю и спиной к любовнику. Клод стоял в дверях, руки на бедрах, взгляд его оценивающе скользнул по ней, затем по комнате. Остановился на сломанном стуле.

– Как я понимаю, Катрин, у вас семейная сцена. – Он скрестил руки на груди и, приподняв бровь, взглянул на Бекета. – Все-таки это вы, Торн. Я рад, что не попал вам под горячую руку там, в саду.

– Клод, я хотела... – начала Катье.

Бекет схватил ее за плечи и привлек к груди. Она задохнулась и попыталась вырваться.

– Бекет! Полковник Торн!

Он не выпускал ее. Горячим поцелуем впился ей в шею.

– Что вы де...

– Не говори ничего! – прошептал он ей на ухо и скрепил свой приказ поцелуем. – Ни слова!

Клод опешил.

– Простите, Торн, что помешал вашим развлечениям, но за ужином я должен сделать объявление, которое, возможно, заинтересует Катрин. Вам больше не придется заботиться о благосостоянии вашего сына, дорогая моя, решил усыновить Пьера и сделать его своим основным наследником.

– Нет! – вскричала Катье и рванулась к маркграфу, но Бекет крепко держал ее. – Нет, вы не можете этого сделать!

Клод сокрушенно покачал головой, словно бы удивляясь ее непонятливости.

– Ну почему же не могу? Я все могу, милая Катрин, мог бы даже остаться здесь и понаблюдать за развитие событий, но, к сожалению, меня ждут дела. – Он двинулся к выходу, но помедлил в дверях. – Не смущайтесь, дорогая, продолжайте. Вашу исповедь мы отложим до другого раза. Но если вы опоздаете к ужину, боюсь, мне придется сообщить всем, что вас задержало. – Он внимательно оглядел Бекета. – Кстати, как вам больше нравится ваш любовник – в шпорах или без?

Захлопнувшаяся дверь приглушила его смех.

Бекет одновременно выпустил Катье и воздух из легких. Она в бешенстве повернулась к нему.

– Ты что себе позволяешь?!

Он взял ее голову в ладони и страстно поцеловал в губы. Вновь насладился вкусом ее кожи, влажным теплом ее рта, прикосновением пальцев, невольно погружающихся в его взлохмаченные волосы. Даже в гневе она не могла не откликнуться на его ласки.

Поцелуй был весь сосредоточен в настоящем, исчезли воспоминания о былых приступах страсти и все тени будущего раскаяния, когда ему придется снова покинуть ее в погоне за Эль-Мюзиром и лицом к лицу встретить неизбежную смерть.

Катье наконец вывернулась. Ее губы стали темно-вишневыми от его поцелуя.

– Ты с ума сошел! Сперва заставляешь меня признаться Клоду, а теперь сам же не даешь!

Он устало опустился на кровать и потер лицо руками.

– Катье, ты не должна говорить Клоду про Петера, – сказал он, глядя в серые растерянные глаза.

– Но ты же сам этого хотел!

– Найал... – Голос пресекся. Бекет вскочил и подошел к стене, со всей силы ударил в нее ладонями. – Господи Иисусе! Я был так близок! – Он повернулся к ничего не понимающей Катье. – Но меня подстерегала еще одна неожиданность. Еще один удар в спину.

– Неожиданность? – Она в страхе приоткрыла губы. – Что... Это касается Петера? Его недуга?

– Это касается... – Бекет подошел, положил ей руки на плечи, отчаянно желая защитить и не менее отчаянно – прикоснуться, – сына Клода.

Она отшатнулась, затрясла головой, заранее отвергая еще не высказанные слова.

– Он умер. Клод Дени умер. Три года назад. Несчастный случай на охоте.

Бекет стиснул зубы. Раскаяние навалилось на него, как мокрый, тяжелый плащ. Он еще крепче сжал Катье в объятиях.

– Нет, он не умер. Он был только ранен. В голову. Он выжил, но у него начались припадки. И теперь Клод Дени находится под присмотром братьев монастыря Святого Креста в Монтефельтро.

– Нет! – Она пятилась от него, зябко обхватив себя за плечи, точно летняя прохлада вдруг обернулась зимней стужей. – Нет. Он умер. Говорю тебе, он умер. Филипп был на его похоронах. Ты же сам сказал, что Клод не способен сотворить такое с ребенком. Ты же сказал...

Он снова притянул к себе упирающееся тело и ощутил ее боль, как свою.

– Катье...

– Нет, нет, сын Клода умер! – Она замолотила кулаками ему в грудь. – Откуда ты знаешь? Я не верю!

Властные руки стиснули ее так, что она даже головой шевельнуть не могла.

– Это правда, Катье.

– Нет! – Она безутешно зарыдала, потом силы вдруг оставили ее, и тело обмякло у него в руках, как неживое.

Он гладил ее по волосам, шептал ласковые слова, точно они могли оградить ее от сумятицы и грохота жизни. Она выплакала у него на груди весь свой ужас, всю свою страшную усталость.

Наконец пошевелилась, подняла на него подернутые мукой серебристые глаза.

– Что же делать, Бекет? Здесь Петеру быть нельзя... И что мне остается? Ты ведь снова уйдешь, правда? Я по глазам вижу, что ты еще не убил своего дьявола.

Он окаменел.

Катье высвободилась из его объятий, и он ее больше не удерживал.

– Все начинается сызнова, только теперь мне уже некуда идти.

– Я приказал Найалу доставить тебя и мальчика в безопасное место.

– В безопасное? А где это, Бекет? Скажи, англичанин, разве есть на земле безопасное место? – Шатаясь, она подошла к мраморному столику, положила руки на холодную столешницу, и пальцы ее коснулись записки Эль-Мюзира. – Ты хочешь отослать меня к своему герцогу? А зачем? Ведь он тотчас же потребует с Клода выкуп за меня, как в Бленгейме – за жен французских офицеров. Только боюсь, ему придется долго ждать этого выкупа. Кому нужна вдова с больным сыном?

– Ты меня совсем не уважаешь, – сказал Бекет. – Я даю тебе слово офицера английской армии. Мальборо почтет за честь сдержать его даже после моей смерти.

– Что он почтет за честь?! – крикнула она. – То, что я жена одного покойника и любовница другого?

– Катье...

– Я не хочу, чтобы ты умирал! Я делала все, чтобы не допустить этого. – Она уставилась на свои ладони. – Изворачивалась. Лгала. Тебе. Эль-Мюзиру. И вот осталась с пустыми руками. Лиз была права... Уходи. Оставь меня, Бекет. Скачи к своему дьяволу.

Из коридора донесся душераздирающий вопль. Вслед за ним загрохотали мушкеты. Бекет одним прыжком очутился у окна.

– Рулон со своей шайкой! – прорычал он и сжал кулаки. – Лакей Эль-Мюзира прикрывает отход своего господина.

В следующее мгновение он очутился возле нее, закутал в накидку и взвалил себе на плечо, точно куль с зерном.

– Бекет!

– Быть может, мадам, я не оставил вам ничего, кроме жизни. Но ее вы сохраните, клянусь Богом.