Золотой сон

ГЛАВА 9

Наутро Кельвин проснулся не сразу, некоторое время он пребывал в полудреме, из которой его вытащили дети, требовавшие заслуженного внимания. Кельвин с удовольствием повозился с детьми после завтрака, а потом, оставив детей с нанятой нянькой по имени Эйлин, ушел с Грейс к старому замку на холме у берега моря, долго ходил с ней вокруг старинных башен у спокойного озера и рассказывал жене о смутных ощущениях нового, бродивших в его голове под впечатлением от встречи с Мистралем. Он чувствовал необходимость обновления, ухода от ставших привычными успеха, почитания – он был очень доволен тем, что приехал сюда, и даже не вспомнил ни разу, что ехал по совсем другому поводу.

– Но, дорогой, что тебя не устраивает в тех романах, которые ты сейчас пишешь? – недоуменно спросила Грейс.

– Да то, что никакой пользы для людей от этих романов я не вижу, то есть мне казалось, что я – мудрый, я все знаю, а оказалось, что этого мало.

И знаешь, что, я думаю, мне надо уехать на время, разобраться и в себе, и в своих отношениях с окружающими – тут он краем глаза увидел, как жена нахмурилась, но ничем этому помочь не мог.

– Если ты так считаешь, то, конечно, я не могу тебя отговаривать, – заметила Грейс, но если этот твой Замысел вдруг окажется не тем, что ты о нем думаешь, ты не будешь жалеть, что даром потратил время?

– Нет, – твердо ответил Кельвин, – не буду.

Проведя ночь в Розхэвене, Кельвин с утра уехал поездом в Колдминстер, а оттуда, едва успев позвонить Григ и сказать ей, что его примерно неделю не будет, уехал в Лондон, а оттуда катером на маленький пустынный остров Крок Бэй, где поселился в единственной на острове гостинице. Первые два дня Кельвин приходил в себя, принципиально не работал, только ходил по холмам, которых было на острове в изобилии, распугивая чаек, считавших эти места своей вотчиной. Постепенно он почувствовал, как напряжение последних недель выходит из него, он обрел способность размышлять спокойно, лицо Григ уже не виделось ему в каждом женском лице, поэтому Кельвин принялся за детальную разработку того замысла, который в общих чертах задумал в разговоре с Адрианом Мистралем.

Его очень заботила проблема Пространства и Времени, особенно после разговора с Кристофером, когда ему показалось, что за его словами стоит что-то огромное, непознанное, но тем не менее очень важное, и не только для него, но и для всего человечества.

На этом безлюдном острове он вдруг более, чем где бы то ни было ощутил себя частью огромной человеческой семьи, населяющей планету – он много думал об эволюции людских рас, даже нашел в маленькой местной библиотеке несколько томов исследований по проблемам антропологии, и пришел к выводу, что все войны, столкновения и конфликты, которыми сопровождалась вся мировая история, происходят от неумения и неспособности людей объяснить суть переживаемых ими проблем, от недалекости правителей и покорности подданных.

И судьбу свою он теперь видел в воплощении своего Замысла, в том, чтобы объяснить людям природу их бед, в том, чтобы раскрыть перед ними тайны противоречий, раздирающих испокон веков все народы.

Больше десяти дней потребовалось ему на то, чтобы окончательно установить очередность следования элементов его Работы, и основные черты каждого раздела. Когда наконец, он сложил вместе все разрозненные страницы, то с облегчением откинулся на спинку кресла и, увидев перед собой внушительную пачку мелко исписанных листов бумаги, вдруг понял, что обрек себя на каторжный труд до конца дней своих. Подумав, Кельвин решил, что, даже если ему не суждено выполнить весь объем работы, и лишь часть Великого, как он теперь понимал, замысла, ляжет на бумагу, его существование на Земле уже будет оправдано. Он аккуратно сложил листы в чемодан и набрал номер порта. Ближайшим катером он приехал в Лондон, откуда, ни минуты не задерживаясь, поспешил в Колдминстер.

Добравшись до пансиона, он первым делом позвонил Григ, и, узнав, что она еще не вернулась из Дорсета, погрустнел, но, быстро совладав с собой, набрал номер Розхэвена. Подошедшая к телефону Эйлин сказала, что Грейс подойдет через минуту – пока Кельвин ждал ответа Грейс, он сгорал от нетерпения. Наконец Грейс ответила своим нежным голосом:

– Алло, Грейс Спринг слушает.

– Здравствуй, моя милая, я уже вернулся.

– Очень рада, надеюсь, ты не зря провел время в Крок Бэй.

– Что ты, конечно не зря, я столько всего придумал нового, мне теперь работы хватит до конца жизни.

– Тогда возьми машину и скорее приезжай.

– Мне еще надо здесь кое-что сделать.

– Тогда зайди прямо сейчас к миссис Гэррик, тебя ждет сюрприз.

– Что ты говоришь? – радостно воскликнул Кельвин.

Повесив трубку, он спустился к миссис Гэррик – она молча ушла в свою комнату и скоро вернулась с папкой из отличной кожи, на обложке которой была прикреплена медная пластинка – на ней изящными буквами было выведено: ЗАМЫСЕЛ.

Кельвин тут же кинулся наверх, набрал номер Грейс и, задыхаясь от любви, прокричал: «Спасибо тебе, я тебя люблю. Еду прямо сейчас.»

По пути в Розхэвен он радостно мечтал о встрече, и вдруг странное ощущение кольнуло его в бок – он вспомнил про локон волос, достал его из кармана и повертел на летнем солнце. Как странно, ведь эти волосы никогда не поседеют, не рассыплются, не потеряют красоты и блеска. Удивляясь тому, что делает, он покрыл волосы поцелуями – то, что сказал ему Кристофер, больше не было тайной. Он бережно вложил прядь в записную книжку. Он уже понял, что прядь – неизмеримо больше, чем просто талисман, это символ, значение которого он только что понял, и он поведет его по дороге любви и красоты. Он посмотрел в окно на солнце. Его больше не страшило время, которое отбивало свой такт в смятенных сердцах местных жителей и меряло жизненный ход по воскресным колоколам.

На побережье он всего себя посвятил детям, так в забавах и веселье незаметно пролетели четыре дня, но однажды детей уже уложили спать, а Кельвин сидел у окна и неспешно разговаривал с Грейс, которая лежала на кушетке под тонким пледом.

– Дай мне, пожалуйста, сигарету, – попросила Грейс.

Он зажег сигарету и передал ее жене – курила она очень редко.

– Мы за сегодня ничего полезного не сделали. Он вздохнул: «Да, иногда так приятно полениться вволю. Какой вечер сегодня. Вот бы поселиться в этих местах навсегда.» Он надолго замолчал. «Мне надо уехать на время в Колдминстер, привести мысли в порядок.»

Жена заговорила тихим, умиротворенным голосом:

– Рано или поздно это должно было случиться, и я рада, что ты об этом заговорил.

Мне нужно попробовать себя понять, во мне что-то в последнее время творится, а я не могу понять, что именно. Там все очень просто, так что там мысли должны в голову хрустальные приходить.

– Я как чувствовала, что ты именно туда поедешь. Я бы с тобой съездила, хоть на денек. Ты когда поедешь?

– Я бы поехал прямо сейчас, только мне сначала надо понять, что я могу тебя здесь оставить и больше не волноваться.

– Все будет в порядке.

– А ты что будешь делать – здесь останешься?

– Нет, я тоже куда-нибудь поеду. Наверное, в Касси, или еще куда-нибудь, поработаю, хочу закончить несколько картин. Если я хоть на неделю оставлю мозг без работы, я немедленно постарею. Возьму детей, снимем дом, наймем француженку в няни, пусть дети учатся говорить по-французски. Мне так хочется измазать руки краской в солнечный и ветреный день, ты же знаешь, как я это люблю.

– Да, я знаю. – Он помолчал. – Краски – это плоть, а разум – это кость. Сейчас мне нужны кости, надежный скелет и побольше гранита для фундамента, тут он вздохнул – и тогда саму пирамиду можно начинать. Он уронил голову в ладони. Я и так уже все непозволительно затянул.

– Не волнуйся, – она погладила его руку: «Все у тебя получится. На такие серьезные вещи не один год уходит». Она взвешивала каждую фразу: «А все остальное – приложится. Тебе действительно надо уехать и начать строить свою пирамиду на пустом месте, и если она у тебя получится, бог с ним, разобьешь ты нам сердца, или нет, да хоть сто сердец разбей – главное – дело сделать». Он попытался заглянуть ей в глаза, но она упрямо смотрела в окно, на закат.

– Так что – когда ты едешь – завтра?

– Наверное, в четверг.

– А сейчас, пора наверное, спать ложиться? Попроси Эйлин зайти.

Он заметил, как она покраснела при этих словах. Эйлин помогла помочь Грейс раздеться. Потом он зашел и посмотрел на спящих детей. Майкл, как всегда во сне, улыбался какой-то загадочной улыбкой, как будто знал что-то такое, чего никто больше не знал. Розмери как и многие дети, выглядела совершенно чужой в этом грязном мире, с невинной складкой на лбу. Кельвин наклонился и нежно поцеловал спящих детей, потом пошел в свою комнату, переоделся в пижаму и прокрался в комнату Грейс пожелать ей спокойной ночи. Она еще не заснула, он сел на край ее постели и они немного поговорили о семейных мелочах.

Немного подумав, она сказала: «Мне очень неловко, что я такая.»

Он не ответил, тогда она ласково коснулась рукой его тела.

Когда он выходил из ее спальни, в горле у него стоял комок, а на глаза навернулись слезы. Что за женщина, как сильно, преданно и нежно она его любит! Ей известно, в чем кроется истинная сила каждой женщины.