Яркий солнечный полдень, я иду по тротуару, направляясь в Nuu Fine Art, в моей тяжелой сумке-портфеле две картины, которые я взяла, чтобы показать маме Дека, Мойре Уайзман.
После вчерашнего кофе с Деком мы обменялись номерами и разошлись в разные стороны. Я не ожидала получить от него весточку сразу же, но позже в тот же день он написал мне сообщение и сказал, что его мама примет меня сегодня.
Вот тут-то я и запаниковала.
Я одета в черное платье-рубашку, которое заканчивается чуть выше колен и имеет милый бантик, завязывающийся на шее. На ногах симпатичные босоножки бежевого цвета на высоком каблуке. Макияж естественный, волосы распущены и волнистые.
Я хочу произвести хорошее впечатление.
Я дохожу до здания и останавливаюсь снаружи, чтобы посмотреть на него.
Это здание с металлическим и стеклянным фасадом. Легкое и воздушное. Некоторые работы видны из окна. Картины и скульптуры.
Сделав глубокий вдох, я открываю дверь и вхожу внутрь. На заднем плане играет тихая музыка. Я подхожу к стойке администратора.
Симпатичная девушка примерно моего возраста с прямыми, как кочерга, светлыми волосами длиной до плеч и поразительными голубыми глазами, которые на мгновение напомнили мне Ареса, улыбается мне.
— Здравствуйте, могу я вам помочь? — спрашивает она.
— Да. Здравствуйте. Я пришла к Мойре Уайзман. Меня зовут Арианна Петрелли. У меня назначена встреча.
— Конечно. — Она приветливо улыбается мне. — Мойра ждет вас. Следуйте за мной.
Она выходит из-за стойки администратора и ведет меня по галерее, которая оказалась гораздо больше, чем я ожидала. Она открывает дверь и ведет меня в заднюю часть галереи, где сложены бесчисленные картины — некоторые завернуты, некоторые нет. И, наверное, двадцать разнообразных скульптур выстроились в ряд, ожидая доставки клиенту или готовые к показу, как я предполагаю.
Она доходит до двери, стучит один раз и открывает ее.
— Мойра, к тебе пришла Арианна Петрелли.
Мойре Уайзман на вид около пятидесяти лет. У нее короткие черные волосы и удивительно привлекательное лицо.
Она встает со стула и обходит стол, протягивая руку для пожатия моей.
— Арианна, я так рада познакомиться с тобой. Деклан рассказал мне все о тебе.
Я не волнуюсь и не паникую по поводу того, что она знает обо мне, потому что у ее старшего сына тоже есть свои трудности, и Дек сказал мне, что она не судит человека. Только их работу.
Я вложила свою руку в ее и крепко, но дружелюбно пожала ее, сжимая сумку-портфель с несколькими моими картинами.
— Я тоже рада с вами познакомиться, — говорю я ей.
— Хочешь что-нибудь выпить? — спрашивает она меня. — Кофе?
— Кофе — это здорово, — говорю я ей.
— Эбони, принеси нам, пожалуйста, кофе. — Обращается Мойра к девушке с ресепшена.
— Конечно.
Она закрывает дверь, и Мойра велит мне присесть.
Я опускаю свою сумку на пол и прислоняю ее к стулу рядом со мной.
Боже, я так нервничаю, что мои внутренности дрожат, но внешне я стараюсь излучать спокойствие. Но я не уверена, что мне это удается.
— Спасибо, что встретились со мной, — говорю я ей.
— О, никаких проблем. — Она отмахивается от меня. — Деклан был в восторге от твоих картин, и я очень хотела их увидеть. Только я сказала ему: «Если эта девушка так хороша, то какого черта ты не рассказал мне о ней раньше?». — Она смеется, и я тоже. — Мужчины, да? — добавляет она, и я соглашаюсь.
— Ну, я просто рада, что наткнулась на него, — говорю я Мойре.
Она улыбается и кивает.
— Тогда давай не будем терять время, покажи мне те картины, которые принесла.
Я тяжело сглатываю, когда поднимаю свою сумку. Я двигаю ее перед собой, прислоняю к ее столу и открываю молнию на сумке.
Мойра выходит из-за стола и встает рядом со мной.
— Я взяла с собой только две картины, — говорю я ей. — У меня сейчас нет машины, а они довольно тяжелые для переноски.
Я достаю из сумки первую картину и слышу, как она делает резкий вдох.
Черт. Она ее ненавидит.
Это та, где изображены мы с Аресом.
Я поднимаю на нее взгляд и начинаю говорить, что другая картина намного отличается от этой, если эта ей не по вкусу, но выражение ее лица говорит мне, что на самом деле она ее не ненавидит.
— Можно? — она протягивает руку к картине.
— Конечно. — Я передаю ей ее.
Она проходит с ней через всю комнату, ставит ее на пустой мольберт, а затем отступает назад, глядя на нее.
Я двигаюсь, чтобы встать рядом с ней.
— Господи, Ари… она хороша. Действительно хороша. — Она смотрит на меня. — Я думала, что Деклан преувеличивает насчет твоего таланта, но… — Она протягивает руку, пальцем обводит картину, не прикасаясь к ней. — Линии здесь, детали… я чувствую абсолютную страсть в этой картине.
Я чувствую, как в горле встает комок.
— Спасибо, — говорю я ей.
— Полагаю, это по памяти, а не натюрморт? — она снова смотрит на меня, в ее глазах усмешка.
— Это из памяти.
— Но для тебя это личное, да?
— Да, — выдыхаю я.
— И как бы ты себя чувствовала, показывая ее? Я знаю, что все искусство личное, но эта картина глубокая, я могу сказать, — говорит она, снова водя пальцем по картине.
— Я… ну, я бы показала ее, но… она принадлежит кому-то другому, — про себя договариваю вторую часть предложения. Как и мое сердце.
Я не понимала этого до этого момента. Я думала, что смогу расстаться с этой картиной. Но я не могу. Она принадлежит Аресу.
Независимо от того, нужна она ему или нет, пусть он решает, как поступить с ней.
Потому что он вернул ее мне. Это он вернул мне способность рисовать. Вдохновение, в котором я нуждалась. И я в долгу перед ним за это.
Господи, как мне его не хватает.
Я чувствую, как мое горло сжимается от слез. Господи, только не здесь. Возьми себя в руки, Ари.
Мойра поворачивается ко мне лицом и пристально смотрит на меня.
— Если бы я сказала тебе, что хочу видеть эту картину в своей галерее, что бы ты сказала?
Я сглатываю.
— Я бы сказала, что больше всего на свете хотела бы иметь свои картины в вашей галерее. Но я не могу отдать вам эту картину.
— Тогда почему ты принесла ее сегодня?
— Потому что… я думала, что могу.
Она задумчиво смотрит на меня.
— Ты любишь мужчину на этой картине.
Это не вопрос. Но, тем не менее, я отвечаю:
— Да.
— Я тоже когда-то любила мужчину. Полного засранца. Надеюсь, твой мужчина не мудак.
Смех соскальзывает с моих губ.
— Он может им быть. — Не то, чтобы он был моим.
Она тоже смеется.
— Разве не все они иногда такие? Но дело в том, признают ли они, что были ослом, и перестают им быть, или им все равно, и они продолжают жить дальше. Мой был последним вариантом.
Мой — первым.
Она ярко улыбается мне.
— Хорошо. Покажи мне другую картину, которую ты принесла с собой, и давай посмотрим, так ли она хороша, как эта.