Агония

Глава 4

Я работаю здесь уже неделю, и мне так и не удалось поговорить с Аресом. Парень избегает меня. Серьезно. Несколько дней назад он увидел меня в коридоре. Он только что вышел из раздевалки, а я шла в ту сторону.

Я направлялась в спортзал, чтобы отнести Гектору, центровому-ветерану, специальный протеиновый коктейль, который он пьет каждый день и который готовит постоянный шеф-повар «Гигантов» Пьер. Бонус работы здесь: еда потрясающая. Пьер просто великолепен. Ему около тридцати, очень красивый, родом из Франции. Его акцент просто божественен. Он переехал сюда десять лет назад, чтобы быть со своим мужем Эриком. Они познакомились, когда Эрик был во Франции по делам.

Пьер каждый день заворачивал мне еду, чтобы я забирала ее домой, так что в последнюю неделю я была сыта.

Так или иначе, Арес увидел меня и развернулся. Ни хрена себе. Он увидел меня, выражение его лица потемнело как гром, а потом он просто развернулся и пошел обратно в раздевалку.

Признаюсь, это было неприятно.

Никто не хочет, чтобы его недолюбливали. Особенно когда я ничего ему не сделала. Ну, разве что показала ему свой лифчик. Но я бы не сказала, что это преступление, достойное ненависти.

Мне действительно нужно разобраться с ним, потому что это становится глупым.

Я не хочу, чтобы у него были проблемы со мной, и я не хочу их иметь с ним. Но то, как он ведет себя по отношению ко мне, вызывает у меня неприязнь.

Поэтому я решаю не позволять этому затягиваться дольше и собираюсь загнать его в угол при первой же возможности.

И это, должно быть, мой счастливый день, потому что Арес только что вошел в комнату для просмотра игр, где я сейчас настраиваю ноутбук с игрой, которую мой отец хочет, чтобы игроки смотрели на проекционном экране размером с кинотеатр.

— Э-э… — он замер на месте, увидев меня, и оглядел пустую комнату. — Где все?

— Все еще на поле. Тренировка только закончилась. А тебя там не было?

— Нет. — Он больше ничего не говорит, а я не спрашиваю.

— Когда они будут здесь?

— Думаю, минут через десять.

— Верно. Ну, я… — еще один шаг к двери, — Пойду и сделаю… да. — Он поворачивается к двери.

— Подожди, — говорю я, мой голос звучит слишком пискляво, слишком отчаянно.

Он останавливается и оглядывается на меня через плечо. Однако он не поворачивается и не отпускает ручку двери.

Я обхожу столик с ноутбуком и подхожу к нему чуть ближе.

— Слушай, я… надеялась, что мы сможем… прояснить ситуацию.

Он отпускает ручку двери и поворачивается ко мне лицом, но ничего не говорит.

— Хорошо, — выдохнула я, — Итак, я знаю, что ты не очень… высокого мнения обо мне. Полагаю, что большинство твоих мнений основано на том, что ты услышал или увидел про меня…

Он обрывает меня смехом, только это не веселый смех, и это заставляет мои глаза сузиться.

— Что? — огрызаюсь я.

Он складывает руки на своей мамонтовой груди.

— Я просто думаю, что это забавно, что ты полагаешь, что именно так я сформировал свое мнение о тебе.

— Разве нет?

— Нет.

Наступило молчание. Мы оба смотрим, никто не говорит.

Естественно, я первой нарушаю его.

— Ты собираешься рассказать об этом подробнее?

— Я не уверен, что ты хочешь услышать то, что я хочу сказать.

— Не щади мои чувства. Я большая девочка. Я могу это вынести.

Он вздыхает, заставляя меня чувствовать себя неудобством. Как будто разговор со мной отнимает слишком много драгоценных минут его времени, когда он мог бы, не знаю, смотреться в зеркало, говоря себе, какой он замечательный.

— Ладно, — говорит он, глядя мне прямо в глаза. — Мне не нравятся такие люди, как ты.

— Такие, как я?

— Алкоголики.

Хорошо.

— А есть какая-то особая причина, по которой тебе не нравятся алкоголики? Помимо очевидных.

Его губы сжаты вместе, тело напряжено, и совершенно ясно, что он не собирается отвечать на мой вопрос.

— Хорошо. Значит, ответа не последует. Тогда могу я спросить… тебе не нравятся только алкоголики, или человек в процессе выздоровления может получить отсрочку? Я уже шесть месяцев трезвая. — Ну, шесть месяцев, две недели и три дня, но кто считает?

Он смеется, и это насмешливо. Это заставляет меня чувствовать себя меньше, чем я есть на самом деле.

— И что ты хочешь, медаль? — холодно говорит он.

Вот это да. Он действительно ненавидит алкоголиков.

Мне хватает ума понять, что в его жизни был кто-то, у кого были проблемы с алкоголем, и я очень стараюсь не принимать его отношение близко к сердцу, но это трудно. Особенно когда его яд в данный момент направлен прямо на меня.

— Обычно это жетоны. Их выдают в ассоциации АА. Я только недавно получила свой шестимесячный жетон. Он темно-синий. Сейчас я работаю над девятимесячным. Он фиолетовый. Но если ты хочешь вручить мне медаль, я не против. — Я пожимаю плечами и широко улыбаюсь, хотя внутри меня плещется боль, но не хочу, чтобы он знал об этом.

Я думаю, если он узнает, что причинил мне боль, он выиграет, а я не позволю ему выиграть.

— Конечно. Займусь этим, — качает он головой.

— Это не обязательно должно быть так, и было бы намного проще, если бы мы могли поладить. Я работаю на тебя — напрямую. А плохая атмосфера просто никому не принесет пользы. Лично тебе я ничего не сделала. И я понимаю, что тебе не нравятся такие люди, как я. — Я показываю на себя. Не знаю, зачем я это делаю. С таким же успехом я могла бы превратиться в настоящую идиотку и процитировать эти слова. — Но я стараюсь, и с твоей стороны очень несправедливо ненавидеть меня, основываясь на общем представлении о «таких людях, как я». — В этот раз я действительно процитировала. Господи Иисусе.

Он снова смеется этим пустым смехом, и это заставляет мою кожу дрожать.

— Я не ненавижу тебя. Я ничего не ненавижу. Я просто не доверяю алкоголикам. И трезвенникам в том числе.

— Почему? — я слышу мольбу в своем тоне и ненавижу ее, и не понимаю. Почему я не могу просто отпустить это? Почему я хочу ему понравиться?

— Послушай, уголовница… — Его руки опускаются с груди на вздохе.

Мои глаза расширяются.

— Как ты только что меня назвал?

— Ты точно слышала, как я тебя назвал, так почему ты просишь меня повторить это?

— Потому что я не могу поверить, что ты назвал меня… уголовницей. Я не сидела в тюрьме! — Я чувствую, как начинаю дрожать от его колкости.

Его выражение лица стает более прищуренным, злым.

— Да, ну, ты должна была после того, что сделала. Залезла в машину, пьяная в стельку. — Он качает головой с отвращением. — Ты могла кого-нибудь убить.

Стыд охватывает меня, как зимний мороз. Я ничего не говорю, потому что… что я могу сказать? Он прав.

— Я знаю пьяниц, и знаю, что им нельзя доверять. Единственное, чему они верны — это бутылка.

Я хочу поспорить с этим. Сказать ему, что он обобщает. Но и здесь он не ошибается.

В большинстве случаев это правда, что алкоголиков волнует только то, где они выпьют следующую рюмку. Когда я проходила через детоксикацию, я поняла, что это было верно и для меня. Тогда были моменты, когда я была готова буквально на все ради выпивки.

Но сейчас я не такая.

— Ты уверена? — шепчет голос в глубине моего сознания.

— Я не такая, — говорю и не знаю, с кем я говорю в этот момент — с ним или с собой. — Я трезва и намерена оставаться такой.

Его плечи поднимаются.

— Я надеюсь, что у тебя все получится. Но статистика довольно хреновая. Но надеюсь, что ты останешься трезвой, ради твоего отца. Он хороший человек, и ему не нужно, чтобы ты заставляла его проходить через такое дерьмо, через которое ты протянула его в начале этого года.

Мой отец что-то ему сказал?

— И нет никаких причин для того, чтобы мы с тобой поладили. Мы оба знаем, что тренер придумал для тебя эту работу, потому что хочет убедиться, что у тебя не будет рецидива. Я это понимаю, как и вся команда. Но ты должна знать, что на самом деле нам от тебя ничего не нужно. Все покрывается персоналом, который уже здесь работал. А у некоторых ребят есть свои помощники. Ты получаешь задания от некоторых ребят только потому, что мы уважаем тренера, и он попросил нас сделать так, чтобы ты чувствовала себя полезной. И, как бы я ни любил тренера, я решил этого не делать, по своей собственной причине. Нам не нужно общаться. Значит, у нас нет причин для общения. Нет причин для чего-либо. Я предлагаю просто не мешать друг другу в обозримом будущем. Хорошо?

Твою мать.

Мое сердце колотится. Во рту пересохло. Лицо горит. Глаза жжет.

Я не могу говорить, потому что, если я это сделаю, то разрыдаюсь.

Дверь открывается, и в комнату врывается шквал голосов, когда она начинает заполняться игроками.

Я отворачиваюсь, возвращаясь к ноутбуку.

Не плачь. Не плачь. Не плачь.

Я нажимаю кнопку «Воспроизвести» на видео, которое хотел мой отец, а затем, используя свои волосы как занавес, чтобы закрыть лицо, я тихонько выскальзываю за дверь.

Я быстро иду в туалет. Захожу в кабинку.

И рыдаю.