Алая роза Тюдоров

Глава 12

Во время вечернего выхода его величество демонстрировал всем собравшимся доброе расположение духа. Его покрасневшее от вина лицо светилось неподдельной веселостью. Хорошее настроение монарха благотворно отразилось на всех – от ничтожнейшего пажа до самого Томаса Говарда, герцога Норфолкского, которого было трудно узнать: Говард, как и его господин, лучился довольством. Многие поговаривали, что Норфолк просто напялил очередную маску, чтобы не отличаться от короля, а что у него в душе на самом деле, не разберет сам Господь Бог – а вернее, дьявол…

Что же касается короля, то ему не испортило настроения даже присутствие Анны Клевской. Впрочем, та вела себя тихо, как мышка, отщипывая понемножку от каждого блюда, изо всех сил стараясь не привлекать к себе внимания.

Кит был утомлен, поэтому говорил мало, а ел еще меньше.

– Тебе необходимо отдохнуть, – прошептала Дини, пока Чарлз Брендон в очередной раз живописал подвиг Кита, побившего молодого Суррея левой рукой.

Кит делал вид, что слушает Саффолка, а сам краешком рта переговаривался с Дини.

– Только не сейчас. Смотри, как нахохлился Кромвель – прямо хищная птица. К тому же я как верный подданный должен оставаться на ногах, пока король не изъявил желания отправиться на покой.

– Я уверена, Генрих все поймет. Он собственными глазами видел, как ты страдал. Перестань, Кит. Я останусь и постараюсь отвлечь внимание от твоего пустующего кресла.

– В этом-то и проблема. – Кит старался говорить как можно тише. – Я боюсь оставлять тебя с королем и Анной Клевской. Один лишь Создатель знает, какие планы ты лелеешь.

– Какие напасти могут обрушиться на меня за пару часов до сна?

– Дини, пожалуйста, не ерепенься. – Кит улыбнулся. – Говорят, король затребовал на сегодняшний вечер актеров. Если они появятся, то я с чистой совестью отправлюсь спать.

– Что, они такие скучные?

Кит приподнял брови, затем привстал, раскланиваясь с дамой, которая сидела на противоположном конце стола и гипнотизировала его взглядом.

– Здешние актеры сообщают слову «скука» дополнительные оттенки.

– А это кто такая? – спросила Дини, кивнув в сторону женщины, не сводившей с Кита глаз.

Тот улыбнулся:

– Ага, наконец-то я разгадал твой план. Ты решила не давать мне спать, постоянно задавая всевозможные вопросы. Хочу поставить тебя в известность, что такого рода пытки противоречат Женевской конвенции.

– Кит, я серьезно. Она смотрит на тебя так, словно готова слопать вашу милость вместе с мечом и сапогами.

– Думаю, я довольно жесткая дичь, – пробурчал он.

Дини была огорошена его ответом и почувствовала под ложечкой неприятную пустоту. Тем временем дама, сидевшая напротив, продолжала разглядывать герцога и так увлеклась своими наблюдениями, что даже приоткрыла рот. «Ну и взгляд, – подумала Дини, – в нем читается самая настоящая похоть!» Раньше она как-то не замечала, какими зовущими взглядами провожали женщины ее Кита. Уж слишком она была занята собой – приглядывалась, принюхивалась, прислушивалась. И упустила из виду одну элементарную вещь. Кит, ее Кит являлся средоточием всех мыслимых мужских достоинств, а значит – центром притяжения для слишком многих придворных дам.

Девушка провела рукой по краю своего корсажа и ощутила под тонким слоем полотна собственное жаркое тело. Подумать только, до чего она разволновалась! А все потому, что приревновала Кита. Дини отнюдь не считала себя роковой красоткой, за которой мужчины пойдут на край света. Что же касается ее тела – что ж, тело, конечно, неплохое, но… Она представила себе, как Кит небрежно обсуждает ее достоинства, фехтуя, скажем, с Саффолком.

«Она сообщает слову «скука» дополнительные оттенки», – вот что этот противный Кит может сказать. Или что-нибудь в том же роде… А Саффолк, без сомнения, понимающе захихикает.

– Дини, ты уверена, что чувствуешь себя нормально?

Дини покраснела как воришка, пойманный с поличным. Кэтрин Говард и Сесилия Гаррисон, внимательно наблюдавшие за этой сценой, только плечами пожали.

– Скажи, ты был уже влюблен? – пролепетала она, стараясь говорить как можно тише.

Как только до Кита дошел смысл заданного вопроса, на его лице появилось озадаченное выражение. Он был крайне удивлен тем причудливым узором, по которому Дини вышивала свои мысли.

– Да, – ответил он коротко и принялся изучать кубок, который держал в руках.

Тут Дини окончательно поняла, что неприятное сосущее чувство под ложечкой означает одно – ревность. Или зависть. Раньше она с удивлением взирала на своих коллег-певиц, зараженных этой болезнью, но сама никогда никому особенно не завидовала. И она уж совсем не думала о том, что пресловутая зависть – или ревность, кто знает? – может появиться в ее жизни, отразиться на отношениях с мужчиной.

И вот это случилось.

– Скажи, у тебя был роман в-о-н с той женщиной, напротив? – торопливо спросила Дини, будучи не в силах сдерживать свои чувства. Ей просто нужно было знать правду – и побыстрее.

– Ты имеешь в виду Бесси Карпентер? Горло перехватило, поэтому она просто кивнула.

– Клянусь Богом, нет.

Девушка сразу же почувствовала облегчение и перевела дух.

– Знаешь, я никогда не верил, что смогу полюбить какую-нибудь даму из здешних. – Кит помахал в воздухе рукой, будто отгоняя от себя эту мысль, как навязчивую муху. – Уж слишком много в этих головках скопилось всякой ерунды: глупых условностей, чванства, беззаветной веры в любую чушь. Боюсь, если бы не ты, мне пришлось бы провести остаток дней при здешнем дворе в полнейшем одиночестве. И продолжать играть навязанную мне роль.

Кита настолько поглотили собственные рассуждения, что он забыл, где находится, и говорил, словно читая монолог:

– В каком-то смысле мне давно бы следовало жениться, создать, что называется, базу для жизни в этом мире. Но стоило мне представить, что я буду вынужден общаться с подобной особой двадцать четыре часа в сутки, как мне делалось страшно. Ты только представь, каких усилий требует подобное существование, если нет самого главного – любви! Нет, это не для меня… – Кит сжал зубы и поиграл желваками. – Я никогда не смог бы влюбиться в здешнюю придворную даму.

– Но кто-то у тебя все-таки был? – с жаром настаивала Дини, хотя внутренний голос советовал ей замолчать.

Сложив на груди руки, Кит некоторое время изучал выражение лица своей подруги, не оставляя без внимания ту настойчивость, с которой она добивалась ответа.

– Это было давно, много лет назад. Особой страсти не было. Скорее это можно назвать увлечением глупого школьника.

У Дини, что называется, от изумления отвалилась челюсть, когда она услышала ответ Кита. Быстренько закрыв рот, она тут же припомнила все, что знала о тех более чем сомнительных любовных утехах, которые практиковались учащимися закрытых элитных английских школ. В том, что Кит закончил такую школу, она не сомневалась. Она достаточно насмотрелась английских пьес и без труда различала правильную речь, свойственную представителям высшего общества. Тем не менее столь откровенное признание ее поразило. Она выпрямила спину и принялась разыгрывать холодность и неприступность.

– Понимаю… Так как же его звали?

Кит повернулся к ней в полнейшем недоумении:

– Что ты имеешь в виду?

– Как звали того школьника, которым вы, по вашим собственным словам, изволили «увлекаться»?

С минуту Кит молчал, но потом до него дошло.

– Так ты, значит, решила, что я…

– Ничего страшного, Кит, – сказала она, положив ему на плечо руку. – В конце концов я – в шоу-бизнесе. Там этим никого не удивишь.

– Дело в том, Дини, что я был обручен. Она была младшей сестрой моего друга. Тогда мы думали, что полюбили на всю жизнь, но боюсь, это не соответствовало действительности.

Что-то в последней его фразе показалось Дини на удивление знакомым, но она не успела над этим задуматься, поскольку многоголосый шум великолепного двора Генриха VIII, где собралось все, что было в Англии знатного и богатого, был на мгновение перекрыт раскатистым и самым чистосердечным на свете смехом герцога Гамильтона.

Идея оказалась настолько простой, что Дини даже испытала чувство стыда, что не додумалась до этого раньше.

Ее осенило сразу же после того, как Кит отсмеялся, перевел дух и объяснил ей, что был влюблен в младшую сестру приятеля, с которым учился в Оксфорде. Причиной же для озарения послужила маленькая сценка.

Дворецкий королевы Энгельберт, с подозрениями следивший за маневрами Кромвеля, который неожиданно покинул пиршественный зал, явился к столу с одной-единственной целью – поднести королеве Анне блюдо с ее любимыми сладостями. В это время король отвернулся от Анны, чтобы поднять тост за здоровье Кэтрин Говард. Однако, унюхав лакомство, Генрих переменил свое намерение и снова явил свой лик королеве для того только, чтобы лично продегустировать работу кондитера. Вывод: король, разумеется, поднимет тост за Кэтрин, но не раньше, чем удовлетворит свою страсть к пирожным.

Пончики!

Король от них просто с ума сойдет. Дини на секунду вообразила, как Генрих величественно заходит в ее пончиковую «Криспи-крим», поднимает к потолку державный палец и заказывает целиком все меню. Шоколадные пончики и пончики с шоколадной подливкой, с фруктовым желе, знаменитые «бисмарки», «завертанцы» и все прочее. Дини была уверена: в «Криспи-крим» король отвел бы душу.

Дини знала, как готовить пончики и была уверена, что Генриху они понравятся. Если же лакомство будет подано руками королевы Анны, то часть восторга, который король, без сомнения, испытает, перепадет и ей. Раз бедной Анне Клевской не суждено покорить королевское сердце, то она в состоянии завладеть хотя бы желудком короля. У Генриха же любовь и пища занимали примерно одно и то же место в списке жизненных радостей.

Король, разумеется, не станет лишать головы человека, который ему эти радости доставляет.

Как только Дини собралась поведать о своем плане Киту, появились актеры и начали выступление.

Лишившись возможности говорить, девушка была вынуждена следить за актерами, которые, в сущности, не играли, а только принимали время от времени некие статичные позы. Они были одеты в яркие костюмы и в маски, полностью скрывавшие лица. В позах, которые принимали актеры, существовала некая система, хотя Дини казалось, что они действуют абсолютно хаотично.

Она бросила в сторону Кита понимающий взгляд, а тот сделал над собой усилие, чтобы не ухмыльнуться. И тут Дини пришла в голову новая, не менее блестящая мысль. Пока все заняты актерами, она может воспользоваться этим и проскользнуть на кухню, где находится Шольценберг, повар королевы Анны. Там, на кухне, она объяснит ему, как испечь пончики. Тесто для них готовится очень просто – примерно так же, как тесто для пирожных, столь любимых Анной. Король в отличном настроении, просто грешно упускать такую возможность.

Она стала медленно подниматься на ноги, отодвигая массивную скамью. Кит попытался было удержать ее за руку и пойти с ней, но Дини отрицательно покачала головой и кивнула в ту сторону, где помещались те самые удобства, куда и король пешком ходит.

В тот момент, когда она выходила из зала, за ней пристально наблюдали три пары внимательных глаз. Первая принадлежала Киту, вторая – королю, который тут же задался вопросом, отчего это дамы столько времени проводят в туалете.

Третья пара глаз принадлежала некоему вельможе, который с некоторых пор взял себе за право следить за каждым шагом Вилмы Дин Бейли. Он был весьма неглуп, этот господин. Пока первые две пары глаз занимались одним наблюдением, означенный господин тоже покинул Большой зал. Правда, он вышел через другую дверь, противоположную той, за которой скрылась Дини.

При этом никто не обратил внимания на его уход.

За три недели пребывания при дворе Генриха Тюдора Дини только-только стала отвыкать от привычки щелкать выключателем, входя в комнату. Как-то раз ее застала за этим занятием Кэтрин Говард, которой пришлось объяснять, что ей, Дини, очень нравится на ощупь гладкая поверхность деревянной обшивки стен, какой, разумеется, не найдешь в провинциальном Уэльсе.

Три недели назад Дини не задумывалась о достоинствах комнат, освещенных ярким электрическим светом. Коридоры и дворцовые покои, освещенные зыбкими огоньками свеч или чадящим пламенем факелов, выглядели загадочно и мрачно, а в темных углах комнат селились еще более темные тени, настраивавшие на мистический лад.

В Большом зале тем временем начали исполнять незнакомую мелодию, и Дини решила, что это скорее всего новейшее сочинение его величества. У короля был отличный слух, но он вряд ли мог бы рассчитывать на успех в Нэшвилле, особенно если бы ему пришлось пользоваться для записи подержанным магнитофоном и беседовать с тупым чиновником от искусства для того, чтобы его музыка нашла слушателя.

Генрих мог сколько угодно требовать, чтобы менеджера послали на эшафот. Тот бы по обыкновению с зевотой отвернулся от короля и посоветовал попытать счастья в другой фирме.

Неожиданно Дини поняла, что заблудилась.

Кругом стояла тишина. Музыканты либо перестали играть, либо она забрела так далеко, что их просто не было слышно. В замке было столько разных помещений, где ей ни разу не доводилось бывать, что теперь, стоя в коридоре, Дини даже представления не имела, в каком крыле дворца очутилась.

Подавив в себе желание позвать на помощь, она вернулась по коридору назад и заглянула в приоткрытую дверь, но не обнаружила ни знакомого гобелена на стене, ни светильника справа от входа.

Тогда она снова двинулась по коридору вперед, причем ее не покидало ощущение, что за ней кто-то крадется. Девушка остановилась и прислушалась, но ничего подозрительного не услышала. Тогда она решила, что все дело в разгулявшемся воображении.

Она еще раз повернула и оказалась в знакомом холле. Здесь она была в той, прошлой жизни, когда они с киношниками бродили по замку с целью ознакомления с местными достопримечательностями. Экскурсия проходила в самом начале съемок. Тогда гид сказал еще, что в этот зал по ночам забредает призрак женщины. Дини, однако, никак не могла вспомнить имени этой женщины-призрака. Черт, ну что ей стоило тогда слушать чуточку внимательнее? Ведь этим призраком может оказаться и она, Дини, и все последующие четыре с половиной столетия бродить по коридорам и переходам дворца!

Она опять остановилась, прислушалась и вдруг уловила тихое шарканье ног за спиной. За ней в самом деле кто-то шел.

– Эй? – негромко позвала она.

Позвала – и сразу же поняла глупость содеянного. Не станет же призрак – если это призрак – разговаривать с ней. А если это какой-нибудь злоумышленник, он тем более вряд ли намерен представляться.

Быстрым шагом Дини направилась к ближайшей арке и свернула в первый попавшийся коридор. Она боялась, что и говорить, но старалась не распускаться. Человек, который крался следом, повторял каждое ее движение: она замедляла шаг – и он замедлял, она ускоряла – неизвестный тоже шел быстрее. Так, с преследователем за спиной, она добралась до большой двустворчатой двери.

Прежде чем она успела дотронуться до большой медной ручки, ей зажала рот рука неизвестного.

– Молчите, мистрис, – произнес незнакомый голос. Человек, стоявший за ее спиной, прижал ее к себе и она почувствовала, насколько он высок ростом и худ.

Размахнувшись, она ударила его в бок локтем. Тот застонал, но продолжал крепко ее держать.

– Это не умно, – произнес незнакомец. Теперь он довольно сильно сжал ее руки и Дини ничего не оставалось, как только изо всех сил укусить ладонь, которой он зажимал ей рот. Незнакомец вполголоса выругался, а Дини, воспользовавшись мгновенным замешательством, вырвалась. В страшной панике она распахнула створки двери и тут же захлопнула за собой. Она пыталась дрожащей рукой нащупать замок, но такового не оказалось.

Тем временем ее преследователь попытался распахнуть двери, и ей пришлось налечь изо всех сил, чтобы тот не смог их открыть. Дини оглянулась в надежде узнать, в чью же комнату она попала, но увидела только стол, накрытый тяжелой скатертью, и рядом стул с высокой спинкой. На столе истекала воском толстая свеча. Все остальное пространство было окутано мраком.

Продолжая держаться за ручку, Дини ногой пододвинула к себе стул и, повернув его спинкой под углом к двери, намертво зажала ручку. Она знала, что стул долго не продержится под напором нападавшего, поэтому сразу кинулась к столу, моля Бога, чтобы это оказался именно стол, а не массивная укладка. Она подняла скатерть, убедилась, что перед ней стол, и залезла под него, снова опустив тяжелую ткань. К счастью, там было достаточно места, чтобы спрятаться. Как только Дини услышала, как стул рухнул на пол, она подобрала подол юбки и затаила дыхание.

– Я знаю, что ты здесь. – В голосе ее преследователя явственно звучали победные нотки. Дини снова попыталась вспомнить, кому из придворных принадлежит этот голос, но не смогла. – Мне думается, наша очаровательная жертва изволит прятаться. – Тут преследователь позволил себе довольно мерзко хохотнуть. – Так где же она? Под стулом? Нет. Там мало места. Может быть, под столом? Пламя свечи все еще трепещет, похоже на то, что стол недавно двигали, а скатерть – поднимали.

Дини собралась было заговорить или даже вылезти из-под стола, не дожидаясь того момента, когда неизвестный начнет тыкать под столом мечом, но стоило ей отодвинуть скатерть, как в комнате зазвучал другой голос:

– Уходи.

Это прозвучало резко, словно команда.

– Кто тут? – задал вопрос неизвестный, но совсем не так уверенно.

– Томас Кромвель, граф Эссекс.

Дини узнала голос раньше, чем вельможа назвал себя. Он слишком часто звучал в ее кошмарных сновидениях.

– Так это молодой Суррей? Ну-ка вложи меч в ножны, щенок.

Дини лихорадочно думала: «Суррей? Кто он? Сын герцога Норфолка и кузен Кэтрин Говард? – Она прислонилась к стене и прижала ладошку ко рту. – С какой стати этот сопляк Суррей решил за ней гоняться?»

– А, Кромвель, – Суррей становился смелее с каждой минутой, – снова прячешься, боишься впасть в немилость? Все истинные пэры внизу, рядом с королем.

– Тогда мне ясно, почему ты здесь, а не с ними. – Кромвель говорил с Сурреем не повышая голоса, точно так же, как он в свое время разговаривал с Дини.

– А ты почему наверху, несчастный выскочка? – Суррей чуть не трясся от злобы. – Да потому что у тебя в венах ни капли благородной крови. Ты… ты…

– Слушаю тебя, Суррей. – Кромвель на секунду затих. – Кажется, у тебя сложности с речью? Избыток голубой крови дурно сказывается и на языке, и на физических способностях. Признаться, ты очень позабавил меня своими успехами в искусстве фехтования.

– Ты не смеешь!

– Тебе, Суррей, лучше идти. И побыстрее. А не то я кликну своих молодцов.

Дини представила себе испуг, проступивший на лице молодого человека. Тем не менее Суррей храбрился.

– Твой конец близок, Кромвель, – бросил он на прощание, и Дини услышала, как захлопнулась дверь. Впрочем, от страха он совершенно забыл про Дини, которая так и осталась сидеть под столом, прислонившись спиной к стене.

Она ждала одного – когда уйдет Кромвель, от всей души надеясь, что тот не знает о ее присутствии. Но у графа Эссекса был хороший слух и он отлично уразумел, к кому обращался Суррей.

– Мистрис Дини, теперь вы можете вылезать. Дини испугалась по-настоящему. Суррея она знать не знала, зато отлично догадывалась, на что способен Кромвель. Он обрек на мучения Кита, подняв один только палец. Поэтому Дини молчала. Конечности отказывались ей повиноваться.

– Прошу вас, мистрис. Бояться нечего.

– Да, хорошо, – пролепетала Дини.

– Вылезайте, а то я позову кого-нибудь из своих людей и вам помогут.

Делать нечего, Дини полезла из-под стола, путаясь в юбках и скатерти. Кромвель, хмыкнув, подошел к столу и приподнял скатерть. Это было похоже на помощь.

Некоторое время министр и придворная дама королевы просто смотрели друг на друга и молчали. Дини при этом думала, что Кромвелю ничего не стоит ее убить. А потом убить Кита, который сидит сейчас в Большом зале. Она молила Бога, чтобы Кит не отправился разыскивать ее, чтобы он не заметил отсутствия в зале Кромвеля.

– Что вы здесь делаете? – поинтересовался Кромвель.

Дини заморгала. Ее поразила будничность этого вопроса. За ней могло скрываться что угодно – и очередная угроза, и новейший коварный план.

– Повторите, пожалуйста, я не расслышала вопроса, – промямлила она, стараясь выиграть время.

– Сейчас в Большом зале, как обычно, идет пир. Как всегда, там находится король. – Кромвель выпрямился. – Возможно, вы забыли, что между нами заключен своего рода договор? Так вот объясните мне, отчего вы не сидите рядом с Генрихом, а крадетесь куда-то по темным дворцовым коридорам?

Дини лихорадочно соображала, что сказать Кромвелю, дабы не подставить себя и Кита под новый удар могущественного министра. И вдруг она решила, что самое лучшее – это сказать правду.

– Я пыталась найти кухню, – сообщила она, потупив глаза.

– Кухню? – Удивлению Кромвеля не было конца. Девушка кивнула:

– Я знаю, как приготовить одно блюдо, которое наверняка понравится королю. Это блюдо называется «пончики».

– А где Гамильтон?

– Внизу. Он следит за игрой этих бездарных актеришек.

– И он позволил вам отправиться на поиски кухни в полнейшем одиночестве?

– Нет. – Дини отрицательно покрутила головой. – Он-то считает, что я в туалете. Дело в том, что эта мысль только что пришла мне в голову. Сидя за столом, я видела, как его величество отвлекся от общества Кэтрин Говард для того, чтобы вкусить сладостей, и подумала, как, должно быть, понравятся королю мои пончики. Поэтому я решила потихоньку пробраться на кухню и рассказать Шольценбергу…

– Шольценбергу?

– Это повар королевы. Так вот, я подумала, что… Кромвель поднял руку:

– Достаточно, я понял. – Он перевел взгляд на одинокую свечу, стоявшую на столе, и так глубоко задумался, что, казалось, забыл о существовании молодой женщины. Некоторое время он, судя по всему, совещался с единственными своими советниками – собственными мыслями.

Дини не слишком понравилось молчание Эссекса. Она отлично понимала, что он размышляет, а размышления Кромвеля всегда бывали чреваты злом.

– Позвольте мне задать вам вопрос, – решилась Дини. Ей хотелось любой ценой прервать зловещее молчание графа.

Кромвель удивился и минуту, которая показалась Дини вечностью, всматривался ей в лицо. Затем, коротко кивнув, разрешил говорить.

– В течение последних нескольких дней вы ослабили свой контроль над нами с Китом, а ведь лишь неделю назад вы едва его не убили…

– Вы что же, желаете, чтобы я завершил начатое? – холодно усмехнувшись, произнес Кромвель.

– Ни за что! – выдохнула Дини. – Просто хотелось бы знать, чего ожидать от вас в дальнейшем. Иначе я сойду с ума…

Кромвель наклонился к Дини поближе, и его черные глаза засверкали. Дини едва не закричала, когда заметила, как Кромвель тянет к ней руку. Впрочем, рука Эссекса благополучно миновала девушку и вцепилась в свечу, стоявшую на столе.

– Пойдемте со мной, мистрис, – велел он.

На этот раз девушка не почувствовала в голосе министра угрозы, которая обычно скрывалась за каждым его словом.

Кромвель повел ее в дальний конец комнаты. Зябкое пламя свечи выхватывало из темноты предметы обстановки – комод, укладку, рабочий стол, покрытый шитым золотом гобеленом и заваленный бумагами. Повинуясь жесту Кромвеля, она посмотрела на тяжелые бронзовые подсвечники, бутылочки с разноцветными чернилами и стаканчик с гусиными перьями. Кроме того, увидела огромную печать, изготовленную из золота или меди. Рядом стояла серебряная коробочка с песком, который использовался как промокашка. Наконец Дини поняла, что она в святая святых Кромвеля – рабочем кабинете.

– Эти документы должны аннулировать брак Генриха с королевой Анной Клевской и одновременно послужить ей пропуском на плаху. В сущности, они почти готовы – недостает всего нескольких подписей, которые, впрочем, легко купить.

Дини не могла произнести ни слова, и Кромвель продолжил свои страшные откровения:

– Дело, однако, в том, что за последние несколько дней отношение короля к этой женщине… скажем так, переменилось. Мои люди донесли, что это произошло после того, как вы, мистрис, наболтали его величеству о чрезвычайной доброте голландки, о том, как она трогательно ухаживала за больным Гамильтоном.

– Да, это правда.

– Она не столь требовательна и капризна, эта голландка, как Екатерина Арагонская и Анна Болейн. – Министр поднял на Дини свои пронзительные глаза. – По большому счету, мне все равно, кто в этой пьесе исполняет роль королевы – до тех, разумеется, пор, пока мое положение ближайшего советника короля остается неизменным.

– Вы хотите сказать, что, пока вы первый министр короля, для вас не играет роли, кто восседает на троне рядом с королем – будь то Анна, Кэтрин Говард или даже я? – Дини старалась говорить спокойно, хотя у нее в душе пели птицы.

– Я ничего похожего не говорил. Если, к примеру, любовницей короля или – того хуже – королевой станет Кэтрин Говард, мне конец. Но помните, если мне будет грозить плаха, я сумею утащить с собой и вас, и Гамильтона, а заодно и королеву Анну. – Он снова испытующе взглянул на Дини. – Итак, договоримся о следующем: если вам удастся убедить короля сменить гнев на милость по отношению к Анне, меня это вполне устроит.

Дини хотела задать еще вопрос, чтобы убедиться, что она поняла Кромвеля правильно, но тот уже жестом предложил ей покинуть кабинет.

– Ступайте. Пока. Поспешите к королю и постарайтесь вести себя с ним более чем любезно.

Что ж, выбирать не приходилось. Дини устремилась к двери, вытянув перед собой руку, чтобы в темноте не наткнуться на что-нибудь из обстановки. У дверей она, впрочем, умерила свою прыть и отважилась еще раз обратиться к Кромвелю:

– Прошу извинить меня, мистер Кромвель!

Тот помолчал, но потом с некоторым недовольством в голосе сказал:

– Слушаю вас.

– Так как же мне все-таки добраться до кухни?

Из темноты до нее донесся звук, которого она никогда прежде не слышала: хриплый, каркающий смех. Дини похолодела – даже смех этого человека внушал ей ужас.

– Идите прямо по коридору, потом налево. Ну а дальше вам подскажет запах.

– Благодарю вас, – торопливо произнесла она. Ответа она дожидаться не стала и помчалась из этой ужасной комнаты со всех ног.

Сесилия Гаррисон вернулась в Большой зал, остановилась, чтобы поклониться королю и королеве, а затем бросилась к герцогу Гамильтону, который с нетерпением ждал ее.

– Вы ее нашли?

Кит находился в чрезвычайно возбужденном состоянии, что в общем-то было ему не свойственно. Тот самый человек, который без страха бросался на немецкие самолеты в грозовом небе Англии, который совсем недавно рисковал репутацией лучшего бойца в схватке с молодым и неопытным – зато вполне здоровым – противником, теперь явно демонстрировал признаки беспокойства. А в чем же причина, спрашивается?

В том, что его кузина на минуточку отлучилась из-за стола и долгое время не возвращалась.

– Нет, не нашла, – ответила Сесилия.

Кит начал подниматься из-за стола, на этот раз не пытаясь казаться приятным ни мистрис Сесилии, ни кому бы то ни было из придворных. Как только он двинулся по проходу между столами, придерживая рукой меч, то почти сразу столкнулся носом к носу с женщиной, которая, казалось, материализовалась из небытия. И первым делом эта женщина окликнула его:

– Кит!

– Господи, Дини, где ты была все это время? Встреча молодых людей в проходе между столами мгновенно послужила темой для шута, который тут же придумал соответствующую сценку и разыграл ее в паре с трехногим медведем.

Кит сильной рукой повлек Дини на место. Как только они снова уселись за стол, Дини посмотрела на него С улыбкой и заговорщицким тоном произнесла:

– Ты в жизни не догадаешься, что сейчас со мной произошло!

– Отчего же, – произнес он, сжав зубы. – Я с большим удовольствием тебе расскажу. Ты едва все не провалила. Я уже бросился из зала вон, не разбирая дороги, – и все для того, чтобы разыскать тебя. Ведь я, кажется, просил: не исчезай, не предупредив меня. Или ты забыла? – Под конец этой грозной речи он начал оттаивать и даже одарил ее взглядом.

Глаза Дини расширились и все ее внимание сосредоточилось на одном только Ките. Стоило ему взглянуть на свою лжекузину, как остатки плохого настроения улетучились. Он вдруг понял, что продолжает как маленький держать ее за руку.

– У тебя на носу что-то белое, – заметил он уже добродушно. Потом вытянул руку и смахнул белую пыльцу с ее носика.

– Это мука, – живо откликнулась Дини и тоже слегка потерла нос. Киту ничего не оставалось, как расплыться в улыбке. – Смотри, скорее смотри на короля! – прошептала девушка. Она хотела было рассказать Киту про свое приключение с Кромвелем, но решила подождать, пока он успокоится окончательно.

– А что?

– Нет, ты смотри…

На возвышении, где восседал король, происходило следующее: дворецкий Энгельберт, неуклюже кланяясь, предлагал Генриху отведать новое лакомство, красовавшееся на большом золотом блюде. Королева, нервно заглядывая через плечо мужа, пыталась определить, что предложил Энгельберт на взыскательный суд государя. Потом Анна, как видно, убедившись, что королю ничего не грозит, перевела свой взгляд на Дини и благодарно ей улыбнулась.

– Это еще что такое? – задал вопрос Генрих. Потом, приглядевшись, венценосец схватил с блюда один из жареных комочков и поднес к лицу. Тщательно обследовав и даже обнюхав предложенное лакомство, Генрих, не откладывая дела в долгий ящик, открыл рот и откусил. Потом быстро-быстро зажевал, перемалывая пищу мелкими, но весьма острыми зубами. Наконец движение высочайших челюстей замедлилось. Дини смотрела на короля, затаив дыхание и что есть силы вцепившись в руку Кита.

Король с набитым ртом, повернулся к королеве и прошамкал:

– Это от тебя? – ткнув ей прямо в грудь пальцем свободной руки, другой он продолжал сжимать питательную субстанцию.

Анна побледнела, но тем не менее утвердительно кивнула:

– Так. Эти есть называются «пончики».

Король, не сводя с жены глаз, снова заработал челюстями. Через минуту его блестящее от масла и меда лицо расплылось в улыбке.

– Моя королева! Это великолепно! – Протянув руку, он сжал в кулаке новый пончик, жестом предлагая всем, кто сидел поблизости, попробовать гастрономическую новинку. Последний пончик он поднес королеве Анне так торжественно, будто это была по меньшей мере шкатулка с драгоценностями.

Энгельберт светился, как начищенный медный чайник.

Кит засмеялся:

– Так ты, значит, готовила пончики для короля Генриха?

Дини кивнула:

– Я хотела приготовить пончики с сахарной глазурью, но, как выяснилось, с нормальным сахаром при дворе трудности. Поэтому пришлось использовать мед.

– Ты бы отлично себя чувствовала среди женщин из вспомогательного корпуса Королевских воздушных сил, – ухмыльнулся Кит, обнимая ее за плечи.

– Среди каких женщин?

– Повторяю: среди женщин из добровольческого вспомогательного корпуса. Они приносили летчикам бисквиты и чай прямо в кабины самолетов. Были, знаешь ли, такие бесшабашные дамы в мое время – они ходили в фартуках, не выпуская сигарету изо рта.

– Понятно. В Штатах такие тоже имеются, – промурлыкала Дини, чувствуя у себя на плечах приятную тяжесть его сильной руки. – Погоди-ка. Ты сказал «не выпуская сигарету изо рта». Так что же ты делал из меня дурочку, когда потребовал описать, что представляет из себя сигарета? Ведь ты отлично сам все знал и скорее всего тоже дымил как паровоз.

Кит взмахнул длинными ресницами и, скромно потупившись, признался:

– Как камин.

– Тогда скажите мне, мистер камин: когда я наконец забуду про эти проклятые сигареты? Я хочу сказать, что уж если нам придется здесь остаться, долго ли мне предстоит страдать от нехватки табака?

Тут как раз Энгельберт принес еще один поднос с пончиками и принялся оделять всех желающих. Кит взял два, причем один сразу протянул Дини.

– Нет, Кит, – не отставала девушка, – ты мне скажи: когда я преодолею эту привычку?

Кит не торопился отвечать. Вместо этого он с большим аппетитом откусил кусочек пончика и кивнул в знак того, что полностью разделяет точку зрения его величества в отношении новейшего лакомства. Затем, покончив с пончиком, он сделал страшное лицо.

– Что касается твоего вопроса, скажу одно: самое трудное – продержаться первые десять лет.

Дини состроила скорбную мину. И тогда – второй раз за вечер, – герцог Гамильтон перекрыл своим хохотом все шумы в Большом зале Хемптон-Корта.