Алая роза Тюдоров

Глава 21

Впервые с тех пор, как она стала выступать на сцене, Дини испугалась толпы. Даже за кулисы долетал рокот, сдобренный неоновыми всполохами. Тысячи голосов на едином дыхании скандировали ее имя:

– Ди-ни! Ди-ни!

Шум нарастал. Зрители топали от нетерпения ногами и отбивали ладони.

Как деятель шоу-бизнеса с солидным уже стажем, Дини решила поступить чисто интуитивно – то есть просто-напросто сбежать.

– Ну, ну, – успокаивал певицу Натан Бернс, взяв ее за руку. – Они орут, вызывая тебя, только потому, что любят. И вовсе они не хотят тебе навредить. В сущности…

Дини на него не сердилась. С тех пор как Натан прошел курс интенсивной психотерапии в клинике Бетти Форд, он заметно изменился к лучшему – стал добрее и мудрее, что ли.

Теперь он не носил костюм Эрика фон Штрогейма и забросил свой знаменитый стек. По общему мнению, Натан стал человеком стабильным и основательным, хотя и не без причуд. С тех пор как Дини надумала вернуться на сцену, другого менеджера для себя она не представляла. В свое время Натан напивался и психовал, а Дини просто психовала, не напиваясь. В конце концов они пришли к соглашению больше никого не задействовать, работать только вдвоем.

– Я хорошо выгляжу? – спросила Дини, будто облитая голубым шелковым платьем. Прошло уже около года с тех пор, как она в последний раз выступала перед публикой, и сердце у нее стучало как бешеное – в полном соответствии с гулом зала.

– Просто великолепно, Дини. Как твой новый менеджер, я хочу сказать, что ты поступила чрезвычайно разумно, начав свое турне с Уэмбли. Твои последние четыре хита заставили Баки Ли позеленеть от зависти. Что и говорить – теперь ты настоящая звезда.

Толпа так кричала и хлопала, что подмостки содрогались.

– Слышишь? Они простили тебе несостоявшийся концерт, дорогуша, и твое временное помешательство, – продолжал Натан, не обращая внимания на рев публики. – Надеюсь, твой портрет заменит портрет принцессы Дианы на обложке «Миррор».

– Бедная принцесса, – только и сказала Дини с улыбкой.

Но вот огни погасли, и зрители как по мановению волшебной палочки затихли. Можно было подумать, что весь многотысячный зал завернули в толстое мягкое одеяло.

Тем временем объявляли ее выступление. Самой Дини ее имя, тысячекратно усиленное динамиками, показалось именем какого-то другого человека. Стоило ей появиться на сцене, как зажглись голубые огни софитов, мгновенно напомнившие ей другие голубые огни в совершенно другом месте.

Только не сейчас. Сейчас совсем не время о нем думать…

Натан в последний раз сжал ей руку, и Дини отправилась в путешествие по сцене.

Неужели все это происходит с ней? Неужели все эти люди, хлопавшие в ладоши и топавшие от нетерпения ногами, собрались здесь, чтобы послушать ее песни?

Свет прожекторов ослепил ее, и Дини застыла в центре площадки, беззащитная и потрясенная до самой глубины существа. Но спрашивается, что с ней не так? Ведь она сотни раз появлялась перед публикой.

Впрочем, это было давно. Еще до того, как она стала испытывать страх перед пустым гостиничным номером. До того, как поняла, что любовь публики, по сути, лишь жалкая имитация настоящей, человеческой любви. До того, как она встретилась с Китом.

Бас-гитарист протянул ей ее любимый инструмент. Она повесила гитару себе на шею. На стадионе наступила абсолютная тишина. Теперь зрители следили за каждым ее движением. Дини удалось расслышать даже тихий шелест видео– и кинокамер.

– Эй! обратилась она к публике и тут же мысленно себя обругала – голос звучал слишком тихо, даже испуганно. – Я очень рада, что вернулась в Англию!

Зал снова разразился шквалом аплодисментов.

– Хочу сказать, что некоторые из моих лучших друзей – англичане, – добавила она.

Стадион ревел, как Ниагарский водопад.

Про себя же Дини произнесла: «Мой лучший друг – англичанин».

Потом, не дожидаясь, когда стихнет аудитория, она махнула рукой музыкантам. Те мгновенно заиграли вступление, так, однако, чтобы не заглушить мягких переборов ее гитары.

Все шло просто великолепно. Можно было подумать, что Дини чуть ли не ежедневно выступает перед более чем сорокатысячной аудиторией. Контакт со зрительным залом установился сразу. Она чувствовала, что ее песни нравятся слушателям, а голос редко звучал так хорошо, как в этот раз. Группа тоже была на высоте – музыканты не просто подыгрывали Дини, но придавали каждой ноте глубоко своеобразное звучание, акцентируя нюансы, которые немыслимо было заучить – их можно было только чувствовать. Словом, музыка звучала божественно.

Вот тогда и случилось странное.

В перерыве между двумя песнями Дини потянулась к стакану с водой, который стоял рядом на стуле. Потягивая воду, она глядела на зрителей, стараясь рассмотреть лица людей, которые попадали в луч прожектора, беспорядочно шаривший по залу. Она видела то, что обычно видят со сцены, – устремленные на нее бинокли, блеск драгоценностей в свете прожектора, свернутые в трубочку программки, которыми сидящие обмахивались, как веерами.

И вот она увидела Кита, сидевшего рядом с проходом.

Она закашлялась и едва не захлебнулась. Бас-гитарист вытянул руку и похлопал ее по спине, но певица никак не могла остановиться.

– Не пей здешнюю воду! – крикнул кто-то из публики. – Это небезопасно!

Боже мой! Дини едва не застонала в голос. Неужели она съехала с катушек прямо на сцене?

Она взглянула на то место, где заметила человека, похожего на Кита, но никого не увидела. Тот мужчина пропал. Скорее всего она просто уверила себя, что тот человек похож на Кита, как раньше выдумала самого Кита. Так по крайней мере ей говорила доктор Хаулер.

– Думаю, что моя следующая песня, – сказала певица в микрофон, – подойдет для данного момента как нельзя лучше, уверена, что вы со мной согласитесь.

И Дини запела чрезвычайно удачный вариант старинного боевика Пэтси Кляйн под названием «Сумасшедшая».

Шоу продолжалось еще часа два. Успех был бешеный. Времени никто не чувствовал, поскольку и аудитория, и исполнители превратились в единое поющее целое. После трех вызовов на «бис» публика отпустила наконец певицу и падавших с ног от усталости, но от этого не менее счастливых музыкантов.

Натан сунулся к ней с неуклюжим, но на удивление нежным поцелуем, а представитель звукозаписывающей компании объявил, что ее выступление записывалось на пленку и целиком войдет в следующий альбом.

Руки незнакомых людей похлопывали Дини по спине, прикасались к ее одежде. Наконец перед ее глазами запестрело целое море блокнотов, открыток и программок, обладатели которых хотели получить ее автограф. И она, хотя и падала от усталости, подписала их всем до последнего. Блики вспышек фотоаппаратов повергали ее в дрожь, перед глазами еще долго стояли радужные пятна.

Натан освободил ее от пресс-конференции, он сам отвечал на все вопросы журналистов и рассказывал о ее планах на будущее.

Постепенно Дини стала охватывать тихая паника, и она поняла, что необходимо побыть в одиночестве.

Ее гримерная, которую устроили в одной из трибун, в прямом смысле ломилась от цветов. Некоторые даже не успели извлечь из коробок, но в основном их приносили в виде огромных букетов, а еще точнее – связок. Здесь шум был приглушенным. К крикам толпы добавились клацающие металлические звуки, означавшие, что за дело принялись уборщики.

Сияющий как именинник, Натан Бернс прошел в комнату вслед за Дини. В руках он держал бутылку шампанского и один-единственный бокал.

– Вот, Дини, – произнес он, откупоривая бутылку. – Давай выпьем за твое здоровье.

Дини приняла бокал нетвердой от усталости рукой и принялась следить за пузырьками газа, поднимавшимися на поверхность. Некоторые из них сбивались в бешено вращавшиеся хороводики, напоминая девушке авиационные пропеллеры. От пропеллеров ее мысли переключились на Кита, который так любил самолеты и небо…

Стоп. О Ките думать нельзя – это запретная тема. Доктор Хаулер неоднократно напоминала ей, что человеческое сознание способно на удивительные вещи – к примеру, особым образом настроившиеся люди в состоянии ходить по раскаленным углям или исцелить неизлечимую болезнь. В ее случае необходимо было излечиться от одиночества. Вот она и придумала себе Кита.

Тогда почему я знаю и понимаю эпоху Тюдоров?

Откуда мне известно о герцоге Гамильтоне? Почему у меня дома на столе стоит портрет молодого английского летчика, вставленный в рамку?

Впрочем, у доктора Хаулер были заготовлены объяснения, казалось, на все случаи жизни. Она считала, например, что информацию Дини получила во время поездки в Англию. Логично: ведь Дини и в самом деле была в Хемптон-Корте, где их группа снимала клип, более того, обошла весь дворец и даже купила путеводитель. Она также познакомилась с Невиллом Уильямсоном, который поведал ей удивительную историю о почти нереальной, волшебной любви.

Под влиянием путешествия, разного рода стрессов, а также из опасения за свою карьеру, которое появилось после конфликта с Баки Ли Дентоном, она, Дини, ушла в себя, в вымышленный мир, где чувствовала себя более или менее комфортно.

Тогда-то Дини и выдумала Кита – бравого английского герцога. Он превратился в главное действующее лицо ее фантазий – спасал ее от смерти, преданно любил и ухаживал за ней, как не стал бы ухаживать ни один мужчина во плоти. Она наградила придуманного ею Кита всеми мыслимыми доблестями, которые хотела бы видеть в любимом человеке. Она даже не позабыла о маленьких недостатках – и все для того, чтобы идеальный герцог приобрел черты живого человека.

А потом ей на глаза попалась фотография столь же симпатичного, но, увы, погибшего пилота Королевских воздушных сил, и два этих образа соединились в сознании Дини. Из объяснений доктора Хаулер следовало, что стоило ей увидеть фотографию летчика, как у нее мгновенно начался сдвиг в сознании.

Дини ухватилась за бокал с шампанским двумя руками и одним глотком выпила половину. Железная логика доктора Хаулер никак не могла объяснить, однако, происхождение вполне реального платья, относившегося, без сомнения, к эпохе Тюдоров, равно как и тот факт, что у нее, Дини, в течение нескольких минут волосы отросли на несколько дюймов.

Что же касается придуманного ею Кита, то скажите, каким образом она смогла столь отчетливо представить себе теплоту и силу его рук и один-единственный кривой зуб, пробуждавший в ней особенную нежность? А ведь ее руки помнили даже шелковистость его волос, а глаза – то, как сверкает на солнце невидимая для чужих седая прядка…

В дверь постучали, и Дини вскочила, отчего платье из легчайшего голубого шелка взлетело вместе с ней.

– Войдите, – сказала она автоматически, хотя, по правде сказать, ей никого не хотелось видеть.

Вежливый охранник просунул голову в дверь и сморщил нос от непривычно сильного запаха цветов.

– Извините, мисс Бейли, но тут один человек очень хочет вас видеть. Говорит, он ваш старый друг.

Дини вздохнула и отпила глоток шампанского. Ей меньше всего хотелось сейчас беседовать с так называемым «старым другом», который скорее всего учился когда-то вместе с ней в школе.

Натан посмотрел на нее, потом перевел взгляд на стоявшего в дверях охранника:

– Извините, но об этом не может быть и речи. Скажите ему, что певица очень устала. Передайте также, что если он оставит свой точный адрес и имя, то может рассчитывать на фотографию певицы с ее автографом.

– Ладно, я так и сделаю, – откликнулся охранник, но вдруг замешкался. – Да, чуть не забыл. Он просил меня передать этот конверт. Сказал, что если она заглянет в него, то сразу поймет, от кого это послание.

Натан с сомнением покачал головой, посмотрел на Дини, увидел, что она тоже не горит энтузиазмом, но конверт все-таки взял.

– Благодарю вас, – сказала Дини и, улыбнувшись, отобрала конверт у Натана. На нем крупным четким почерком значилось:

«Мистрис Дини».

У девушки сжалось сердце. Между тем Натан завел разговор о том, как им следует поступить с таким неимоверным количеством цветов. Но у нее в ушах шумело, и Дини не разобрала ни слова. Дрожащими пальцами она вскрыла конверт.

Внутри лежал небольшой кусочек белой ткани. Она знала, что это такое, еще до того, как перевернула его на лицевую сторону. Как она и думала, это была очень грубая вышивка цветными нитками, местами испачканная кровью. Для стороннего наблюдателя эта вышивка изображала некое тело с прикрепленными к нему крыльями – то ли птицу, то ли жука.

Или даже самолет.

Дини чуть слышно застонала и задела рукой хрустальный бокал, который упал на пол и разлетелся вдребезги.

– Дини, ты пролила драгоценный «Дом Периньон». Несколько месяцев назад я бы его языком с пола слизал! – Натан поднял глаза, заметил, что Дини страшно побледнела, и торопливо спросил: – Что случилось?

Дини шевелила губами, но из ее горла вырывался один только свист. Наконец ей удалось выдавить из себя:

– Эй, охранник… – Потом она повторила то же самое, но уже чуточку громче и яснее: – Эй, охранник…

Тот с готовностью возвратился:

– Слушаю вас, мисс Бейли.

– Прошу вас, очень прошу вас – пропустите его, – произнесла она шелестящим голосом.

Охранник кивнул и скрылся за дверью. У Дини сразу же ослабли колени, и она не просто села, а рухнула в кресло.

– Это невозможно, – твердила она себе. – Кита не существует. Я его выдумала.

В дверь постучали. Дини повернулась лицом к двери и замерла. Сердце просто-напросто отказывалось биться, и на короткий момент сама ее жизнь оказалась под угрозой. Казалось, организм Дини решал: жить ему дальше или прекратить бессмысленное существование.

Дверь медленно отворилась. На пороге стоял Кит.

Из уст Дини вырвался сдавленный крик, а сердце, словно опомнившись, заколотилось как бешеное.

– Кит, – не сказала, а выдохнула она.

Он вошел и мгновенно заполнил своим присутствием всю комнату. Да, это был Кит – ее Кит, широкоплечий, величественный, гордый. Только сейчас вместо камзола на нем был твидовый пиджак, полотняные брюки цвета хаки и слегка помятая рубашка с пуговичками на воротнике. Она заметила, как он перевел от волнения дух и впился в ее лицо загоревшимися глазами.

– Я думал, ты погибла, – произнес он странным, чуть ли не рыдающим голосом.

– И я тоже, – артикулируя каждое слово, медленно сказала она – язык отказывался повиноваться.

Натан Бернс, который, как в лесу, был скрыт от них огромными связками цветов, между тем продолжал рассуждать вслух:

– Черт, эти англичашки, наверное, решили, что попали на свои любимые скачки. – Он высунулся из-за очередной цветочной груды и обратился непосредственно к Дини: – Что, сделаем как обычно? Поделим цветочки между детской больницей и роддомом?

Дини не ответила, поскольку во все глаза смотрела на высокого темноволосого мужчину, стоявшего в дверном проеме.

– Что случилось? – спросила Дини. Она явно впала в прострацию и обращалась исключительно к незнакомцу. Натана Бернса для нее в тот момент не существовало.

– Думаю, мы совершили переход одновременно, но по отдельности. Все, что мы задумали, получилось. – Кит говорил короткими, рублеными фразами – похоже, его постигла та же напасть, что и Дини, и говорить ему тоже было трудно.

– Почему… Где… – Она закрыла глаза, потому что не могла как следует сформулировать мысль. Как всегда, в непосредственной близости от Кита ее охватило оцепенение. Она видела его потемневшую от загара кожу, завитки волос на груди, выглядывавшие из распахнутого ворота рубашки. Она мгновенно вспомнила его запах – запах сильного, чистоплотного мужчины, долгое время занимавшегося своим телом.

Она молитвенно сложила на груди руки:

– Где же ты был? Почему не дал о себе знать? Боже, Кит, ведь я и в самом деле думала, что…

– Я пытался, Дини, – начал он. В его произношении по-прежнему чувствовался акцент, да и интонации относились скорее к эпохе Тюдоров. – Я очень старался повидаться с тобой до твоего отъезда, но мне не дали. И должен сказать, что никого не могу за это винить.

Тут он улыбнулся, и она снова увидела знакомые ямочки на щеках, единственный несовершенный зуб, окруженный белоснежным великолепием своих собратьев, и морщинки, собиравшиеся у краешков глаз, когда он смеялся.

– До тех пор, пока я не выразил непоколебимое желание войти к тебе в номер, меня держали в общем-то за нормального человека. Видишь ли, как только в гостинице упомянули твое имя, я мигом превратился из незлобивого актера-неудачника в буйнопомешанного насильника.

Дини от удивления приоткрыла рот. Кит тем временем продолжал:

– Я, видишь ли, очень старался разыскать тебя, но Лондон так переменился… Пожалуй, за последние пятьдесят лет в нем произошло больше перемен, чем за пять предшествующих второй мировой войне веков.

Натан Бернс громко сопел, слушая всю эту галиматью, но на него не обращали внимания.

– О, Кит, но мне никто не сказал, что ты меня разыскиваешь. А что же случилось потом?

– Потом? Когда я пытался разыскать тебя и бегал по Лондону, то почувствовал себя – хм – несколько странно. Ну а после того, как я попытался штурмом взять гостиницу, где ты остановилась, мне предоставили очень милую комнатку в… Приют для душевнобольных, так, кажется, называется это место? – Он рассмеялся, но смех прозвучал совсем невесело. – Со мной вместе находился один забавный молодой человек, который был искренне убежден, что он – Бетт Дэвис.

– Бетт Дэвис?

– Он был весьма мил, этот парень. Плохо только одно – все норовил изображать сцены из последних фильмов с ее участием и постоянно орал: пристегните ремни, нас ожидает весьма трясучая ночь… Хотя, черт меня побери, если я понимаю, что он хотел этим сказать. Еще он вечно гасил воображаемые сигареты и уверял, что в комнате очень накурено.

– Боже, – только и могла выговорить Дини.

– Так вот, они пичкали меня очень полезными таблетками и записывали слово в слово то, что я говорил, а я, признаться, любил тогда поболтать. Кроме того, мне задавали вопросы, на которые я не знал, что ответить. К примеру, меня спрашивали, не был ли я лунатиком или не представлял ли я себя в качестве Джуди Фостер.

– Кит… Он напрягся.

– Ты была великолепна сегодня, Дини. Признаться, я и представления не имел, что ты… Я просто не понимал. Ты мне пыталась объяснить, а я не понимал.

Дини промолчала. Ей хотелось сообщить ему столько всего, что она просто не знала, с чего начать.

– Что это я снова разболтался, – сказал Кит, помрачнев. – Не смею вас больше задерживать своим присутствием, мисс Бейли. У вас есть все – слава, богатство, любимая работа. Зачем вам человек, который одним фактом своего существования будет напоминать вам о тех временах, когда вы столкнулись с настоящим бедствием, едва не стоившим вам жизни? Позвольте мне откланяться и отпустить вас к… вашим поклонникам.

Он отвесил ей короткий поклон и, повернувшись на каблуках, взялся за дверную ручку.

– Кит!

Он помедлил, продолжая стоять к ней спиной.

– Да?

– Куда ты? Где ты живешь сейчас?

Кит безвольно уронил голову на грудь. Казалось, он очень, очень устал.

– Я еду к своей сестре, – ответил он бесстрастно. – Теперь ее зовут леди Каролина Дейтон и она уже слишком взрослая дама, чтобы я мог называть ее «крошка Сис», как бывало когда-то. Ей, знаете ли, далеко за восемьдесят.

Дини все еще собиралась с силами, чтобы заговорить. Кит тем временем кашлянул, будто не знал, продолжать ему или нет.

– А ведь сегодня мой день рождения.

– О Кит, – едва слышно прошептала она.

– Мне исполнилось четыреста семьдесят девять лет.

– Поздравляю тебя, – нежно произнесла Дини и неожиданно для себя улыбнулась.

– Конечно, я не настаиваю на этой цифре. Это дело вкуса. Если хочешь, считай, что мне семьдесят девять. – Тут он снова повернулся к ней лицом. – Или тридцать пять.

Их глаза встретились. Во взгляде Кита читалось понимание и почти осязаемая ласка.

– Ладно, приятель, – решил вставить веское слово Натан Бернс, – пора тебе отсюда двигать. Я на своем веку насмотрелся на наркоманов и алкоголиков и боюсь, что ты один из них.

Дини машинально схватила бутылку – единственный подвернувшийся ей под руку предмет – и строго сказала:

– Прекрати, Натан.

Тот, однако, не послушался и положил руку на широкое плечо Кита. Положил и замер – такую несокрушимую силу ощутил он в мускулистом и поджаром теле незнакомца.

Кит и пальцем не пошевелил.

Он смотрел на тонкие пальцы Дини, сжимавшие горлышко бутылки. Но потом его внимание привлек один чрезвычайно любопытный предмет – на столе, за которым сидела Дини, стоял вставленный в серебряную рамку портрет молодого человека в форме Королевских вооруженных сил. У летчика были утомленные и потерянные глаза, а в руке он держал большую кружку с чаем.

– Дини, – произнес Кит хриплым от волнения голосом, – как же я тебя люблю!

Тяжелая бутылка из-под шампанского выскользнула из ослабевших пальцев Дини, а сама она оказалась в теплых и надежных объятиях Кита. Она вглядывалась в его лицо и видела, как серьезность постепенно сменилась выражением неодолимого желания. Дрожащей рукой она провела по его лицу и коснулась пальцем выпуклой, чувственной нижней губы. Она никак не могла избавиться от страха, что он выйдет вот сейчас за дверь – и уже больше не вернется. Никогда…

Но Кит не был призраком, наоборот – она собственной грудью, крепко-накрепко прижатой к его торсу, чувствовала, как сильно и ритмично бьется его сердце. Дини спрятала голову у него на груди и омочила слезами довольно-таки мятую рубашку. Неожиданно Кит заговорил, будто отвечая на невысказанные мысли Дини:

– Если это – сумасшествие, то пусть оно продолжается как можно дольше. – И он приник к ее устам страстным, влажным и столь долго ожидаемым Дини поцелуем, заслонившим от нее весь остальной мир.

Под столом суетился Натан Бернс. С осколков бутылки натекла лужица шампанского, он смачивал пальцы в этом напитке богов и облизывал их.

Натан Бернс давненько не пробовал шампанского!

Завтрак на сервировочном столике оставался почти нетронутым. Только кофейные чашки стояли пустые. На белоснежной льняной салфетке, красовавшейся рядом с прибором, лежала свежая алая роза.

Простыни на кровати были смяты и сбиты в сторону. Две большие подушки в льняных наволочках с эмблемой дорчестерского отеля валялись на полу. Дини вздохнула и поудобнее устроилась на груди Кита. На ней был алый шелковый халат, на Ките – только простыня.

– Мне все еще кажется, что я сплю, – сообщила она и поцеловала его в грудь. – Нет, это лучше любого сна. – Дини поняла, что к Киту снова вернулось чувство юмора. – Лично мне и присниться не могло, что у нас с тобой будут настоящий туалет и ванная.

– Очень романтично.

Он засмеялся, но потом снова замолчал.

Дини почувствовала, как его рука, покоившаяся на ее плече, напряглась, и с любопытством подняла голову, чтобы выяснить, что с ним происходит.

Кит спокойно лежал со всклокоченными после бурной ночи волосами и смотрел поверх ее головы ничего не выражавшим взглядом.

– Ты знаешь, что произошло там после нашего, с позволения сказать, отъезда?

Дини ничего не надо было объяснять. Она слишком хорошо поняла, к чему он клонит.

– Я прочитала уйму книг об этом, Кит. Смешно сказать, но я пыталась в этих сухих исторических трудах найти следы твоего пребывания в эпохе Тюдоров.

– А ведь ты спасла ей жизнь, Дини. Об этом тебе известно? По всем тогдашним законам она должна была лишиться головы, но ты ее спасла. – В голосе Кита звучало удивление.

– Ты в самом деле так думаешь?

– Уверен в этом, любовь моя. Кромвель собрал бы все нужные бумаги, а Генрих бы просто-напросто утвердил его решение. После твоего вмешательства королева Анна получила от Генриха титул «достопочтенной сестры короля» и жила себе припеваючи в Ричмонде. Из всех его жен она оказалась самой удачливой.

– Бедная Кэтрин Говард, – сочувственно вздохнула Дини. – Конечно, умной ее не назовешь, но ведь нельзя из-за этого рубить человеку голову. Ей бы в колледж поступить, а не в королевы. Дядюшка использовал ее – и в этом все дело.

– В этой жизни всех так или иначе используют, правда, по-разному и на разных уровнях. – Голос Кита зазвучал раздраженно. – Возьми, к примеру, Суррея, сына Норфолка. Ведь тоже погиб ни за грош, а все из-за амбиций папаши. Кстати, единственное, что спасло морщинистую шею Норфолка от плахи, – это скоропостижная смерть самого Генриха.

Они оба замолчали и погрузились в размышления о том, как мало стоила человеческая жизнь во времена Генриха Тюдора.

– По крайней мере Саффолк умер своей смертью, – задумчиво вставила Дини, – и, как нам говорят источники, король Генрих был весьма опечален его кончиной.

– Думаю, так оно и было. К тому времени Генрих превратился в настоящего старика – так его доконала измена Кэтрин. А ведь он просто хотел любить и быть любимым. И вот любовь убила его самого…

– Я читала о внучке Саффолка, леди Джейн Грей. Как хорошо, что он не узнал о том, что ее казнили за участие в заговоре. Уверена, что она была не более виновна, чем Суррей и Кэтрин Говард. И ее тоже использовали. А потом выбросили как ненужную вещь.

Дини неожиданно вспомнила колючую щетину Саффолка, его грубые, но веселые шутки и неуклюжие попытки ее поцеловать.

– Мне нравился Саффолк, – сказала она после короткой паузы.

– И он тебя очень любил, Дини. Он даже пошел на риск, чтобы укрыть меня от королевского гнева. И сделал это, кстати, не только для меня, но и для тебя.

– Я бы назвала его романтиком-переростком, – улыбнулась Дини, но потом посерьезнела. – А как же Кромвель? Мне до сих пор трудно поверить, что король решился отправить на плаху своего бывшего друга. По идее, он должен был сгнить в Тауэре.

Кит покачал головой:

– Увы, ему отрубили голову в тот самый день, когда Генрих женился на Кэтрин. Кто-то очень торопился с ним разделаться, но думаю, что Генрих здесь ни при чем.

Кстати, ты читала письма Кромвеля к королю, где он просит сохранить ему жизнь? Хотя у меня есть свои причины, чтобы ненавидеть Кромвеля, должен признать, что его послания тронули мое сердце.

– Думаешь, Генрих их читал?

– Уверен, что Норфолк приложил все силы, чтобы этого не случилось. Разумеется, он прикрывался понятиями долга, хотя думал только о собственной выгоде.

– Вот ужас, правда, Кит?

В ответ он поцеловал ее в лоб.

– Зато малышка Елизавета с честью вышла из всех испытаний.

– Да, не так ли? – Дини с трудом верилось, что та маленькая девочка, которую она встретила в Ричмонде, стала величайшей королевой в истории Англии.

Они некоторое время лежали в полном молчании. Дини собралась было позвонить и потребовать в номер обед или по крайней мере съесть уже остывший завтрак, но появившееся на лице Кита отстраненное выражение мгновенно вызвало в ее сердце чувство тревоги.

– Что случилось, Кит?

Он взглянул на нее затуманившимся от печали взором:

– Я должен уехать.

– Что? – Тревога мгновенно превратилась в панику. – Ты, наверное, шутишь? Ты же не можешь просто взять и уехать?

– Могу, Дини. Но прежде выслушай меня. Остановившимся взглядом она наблюдала, как он встал с кровати и принялся натягивать на себя брюки цвета хаки. В комнате снова установилось молчание – на этот раз тягостное.

– Послушай, Дини, – начал он, – дело в том, что мне нужно найти свое собственное место в жизни.

– Свое место в жизни? О чем ты, скажи на милость?

– Не хочу становиться медалью у тебя на шее. Со временем она наберет вес, который может пригнуть тебя к земле. Нет, выслушай меня, – сказал он, заметив, что девушка хочет ему возразить.

Дини утвердительно кивнула со слезами на глазах. Кит снова заговорил:

– Видишь ли, девочка, все, что я когда-либо знал, и все, чему научился, устарело. Да, моя сестра все еще жива и – хвала Господу, ты тоже благополучно здравствуешь, но все остальное ушло безвозвратно. Я вырос в совсем другом мире. Не знаю, поймешь ли ты меня, но тем не менее скажу, что те ценности, в которые я верил, нынче полностью девальвированы или – что одно и то же – признаны ошибочными или ложными.

– Ты говоришь о временах Генриха VIII или о предвоенной эпохе?

– Какая разница? – Он посмотрел на потолок, будто надеясь отыскать ответы на свои вопросы там. – Один раз я смог приспособиться к новым временам, хотя и это далось с дьявольским трудом. Но начать приспосабливаться снова, заново переосмысливать свое существование я пока не в силах. Здесь, в этой комнате, я чувствую себя великолепно, но стоит из нее выйти… Нет, Дини, в настоящий момент я расколот на части, и мне потребуется время, чтобы собрать себя воедино.

– Но разве я не в силах тебе помочь? – Дини протянула ему руку, и он с благодарностью ее пожал. – Ведь ты помогал мне, Кит. Без твоей помощи меня бы наверняка уже не было в живых. Позволь и мне помочь тебе.

– Нет, Дини, – стараясь не смотреть ей в глаза, он поднес ее руку к губам и поцеловал. – Ты даже не представляешь себе, как я рад, что ты жива. Одно это помогло мне сохранить рассудок. И еще: только это позволит мне наполнить свою жизнь смыслом.

– Я все еще тебя не до конца понимаю.

– У тебя есть дело, талант. Причем талант большой, я бы сказал, уникальный. Нет, не перебивай. Так вот, мне бы не хотелось становиться помехой твоему творчеству.

– Но этот мир ни черта не стоит, если рядом не будет тебя!

– Неправда! Он дорогого стоит, как ты не понимаешь? Каждый из нас сам должен научиться быть сильным. Только тогда мы сможем соединить свои судьбы. Ты выполнила свою задачу и вчера вечером это доказала. Теперь моя очередь.

– Но разве ты не сильный человек?

Кит расхохотался и придвинулся к ней поближе.

– Мы добрались до сути, девочка. Мне необходимо найти себе занятие в этом мире, что-нибудь такое, что бы сделало мое существование осмысленным. Вспомни мою биографию, Дини. У меня есть университетское образование – и это само по себе уже хорошо. Кроме того, я умею летать на винтовых самолетах и даже сбрасывать бомбы на Берлин. В свое время это кое-что значило, но теперь на этом вряд ли сделаешь карьеру. И я, возможно, лучший турнирный боец в этой стране. Боже, не только в этой стране – во всем мире! К сожалению, здесь не устраивают турниров – вот уже четыре века.

Попробуем выяснить, что я умею еще? Рискуя показаться нескромным, смею утверждать, что я способен подавить мятеж на шотландской границе или разрушить планы претендентов на корону. Я хорошо воспитан, бывал при дворе, владею искусством стрельбы из лука – как из большого, так и из малого…

Дини потянулась к нему губами и запечатлела на его щеке поцелуй.

– Я не понимаю тебя, – прошептала она ему на ухо.

– Прекрасно. Подытоживая все сказанное, хочу подчеркнуть, что я пока не нашел себе занятия по душе. В сущности, сейчас я не более чем ходячий анахронизм, так сказать, передвижная лавка древностей. – Кит откинулся на подушки. – Из меня получился бы отличный служащий Виндзорского замка, но там – увы – все места заняты.

– Знаешь, Кит, я не уверена, что смогу без тебя жить, – задумчиво произнесла Дини, запахиваясь в халат.

На его губах появилась едва заметная улыбка.

– А тебе и не придется. Мне нужно несколько недель, Дини, в крайнем случае – месяцев. До встречи с тобой я не знал, хватит ли мне сил, чтобы начать все сначала. Но теперь, когда ты снова со мной, я готов своротить горы. Теперь я способен на все!

– Неужели на все? – лукаво спросила она.

– На все, – повторил он без тени улыбки. А затем он поцеловал ее, и поцелуй этот явился залогом их будущего, тех самых маленьких семейных радостей, на которые они рассчитывали в самом скором времени.