Алая роза Тюдоров

Глава 16

Герцог Норфолк наблюдал из окна за тем, как мистрис Дини прибыла во двор замка Ричмонд. Он встал боком, так что если бы она даже подняла голову, то все равно не увидела бы никого в оконном проеме.

Мистрис Дини была оказана честь совершить путешествие из Хемптон-Корта в Ричмонд на королевской барке. Эта маленькая дрянь даже не поняла смысла оказанной ей милости, а ведь прокатиться на этом плавучем помпезно разукрашенном дворце, которому Генрих радовался как дитя, было привилегией самых близких к королю людей. Спина этой простолюдинки опиралась на пышные подушки сиденья, обитые бархатом и тафтой, а ее плебейские ноги попирали богатый ковер с высоким ворсом.

Подумать только, какая-то Дини Бейли! Это Норфолку следовало плыть на королевской барке!

Он ненавидел женщину по имени Бейли, осуждал ее манеры, терпеть не мог улыбку, с которой она поглядывала на Саффолка – этого старого идиота. Тот держал ее за руку с таким видом, будто она была по меньшей мере королевой Шебой!

Да, его глупышка племянница вряд ли сравнится красотой с этой изысканной штучкой, облаченной в темно-малиновое платье. И это приходилось признать.

Неожиданно герцог расплылся в ухмылке.

Мистрис Дини, которую должны были вот-вот поднести на блюдечке королю, словно какое-нибудь кушанье, была одета не в то платье. Ее наряд до последней нитки повторял платье Анны Клевской, в котором ее запечатлела кисть Гольбейна. Этот портрет сослужил королю плохую службу, поскольку ввел того в заблуждение и соответственно вызвал приступ высочайшего гнева.

Что же из этого следует? А вот что: король, увидев свою фаворитку в таком костюме, лишится всякого желания и впадет в ярость.

Герцог отошел от окна и поспешил в покои его величества. Он не мог пропустить подобное зрелище, даже если потом ему пришлось бы отправиться на плаху.

Саффолк, поддерживая мистрис Дини за локоток, величественно шествовал по замковому двору. И он, и Дини прекрасно видели Норфолка, который напрасно думал, что его скрывает толстое неровное стекло.

– С какой стати вы напялили на себя этот балахон? – с улыбкой спросил Саффолк. Он слишком долго пробыл при дворе, чтобы быть куртуазным в разговоре с друзьями.

– А что плохого в моем платье, герцог?

– Не прикидывайтесь, дорогуша. На вас очень примечательное платье, которое действует на короля хуже, чем красная тряпка на быка. Генрих вряд ли будет доволен. Кстати, обдумайте это на досуге.

Дини ничего не ответила. Ее тревожило другое: с того момента, как она ступила на берег, ее не покидало чувство, что за ней следят, хотя внутренний дворик в замке Ричмонд, к ее большому удивлению, пустовал.

– Кит в Тауэре, – прошептала девушка, – и я собираюсь вызволить его оттуда.

Саффолк на мгновение замер, потом осведомился:

– Как, скажи на милость?

– Я собираюсь сыграть с королем в поддавки и быть очень послушной девочкой – его величество это любит.

Тут Дини замолчала и улыбнулась пажу, который материализовался из какого-то коридора. Секундой позже из главных дверей вышел Норфолк и встал, сложив на груди руки. Его наряд, хотя и сшитый из очень дорогой ткани, казался еще более неопрятным, чем всегда.

– А, Саффолк. Приветствую вас. И вас, мистрис Дини, – произнес он величаво. Складывалось впечатление, будто он уже был во дворце полным хозяином. – Позвольте мне…

– Саффолк! – прогремел голос короля, от которого в иные времена вылетали плохо вставленные стекла. – Мистрис Дини! – В проеме дверей появилась гигантская фигура венценосца, лицо которого лучилось гостеприимством, хотя Генрих иногда морщился, наступая на больную ногу. Король был в белых шелковых панталонах, дабы скрыть стягивавшие ногу бинты. Кроме того, он обильно полил себя ароматической водой, чтобы отбить Дурной запах, исходивший от незаживавшей язвы.

Вдруг доброжелательное выражение на лице короля сменилось холодным и замкнутым.

– Что это вы на себя надели? – спросил он, и в его голосе прозвучала плохо скрытая угроза.

– Как мило со стороны его величества, что он обратил внимание на такой пустячок, – неожиданно вылез Саффолк и согнулся в поклоне. – Господи, можно сказать, прошли годы с тех пор, как моя внешность вызвала у вас, ваше величество, удовлетворение!

Глаза короля, сверкавшие словно два кусочка антрацита, внимательно оглядели Саффолка. Норфолк, стоявший рядом, в предвкушении высочайшего гнева позволил себе улыбнуться.

Затем же – к вящему удивлению всех присутствующих – Генрих разразился хохотом:

– Ах, Чарлз, осел ты эдакий! Теперь, когда женщины перестали обращать на тебя внимание, ты решил выяснить, насколько привлекателен, у старого друга? Ха! – Он затрясся от смеха, так что запрыгали драгоценные подвески на королевской шляпе.

Улыбка покинула лицо герцога Норфолка.

– Мистрис Дини, вот теперь я вижу, как нужно носить этот наряд – мне по крайней мере нравится ваша манера носить вещи. Ну давайте наконец войдем внутрь и будем пить вино, есть мясо и веселиться.

– Ваше величество, – суховато произнес Норфолк, – моя племянница присоединится к вам сию же минуту.

– Прекрасно, прекрасно, – сказал король, хотя его лицо свидетельствовало об обратном, и повернулся к Норфолку спиной.

Потом мистрис Дини, герцог Саффолк и разряженный Генрих направились во дворцовые покои. Норфолк следил за ними с плохо скрытой ненавистью.

В десятый раз за день он дал себе клятву, что станет самым могущественным человеком в Англии.

Это его долг, поскольку он единственный, кто этого достоин.

Король, казалось, не обращал внимания на гнетущую атмосферу в трапезной. Он был доволен приятным окружением, поскольку дворец в Ричмонде и в самом деле выглядел мрачновато по сравнению с Хемптон-Кортом. Ричмонд нес на себе отпечаток его строителя и хозяина, отца Генриха, который был суровым властителем, не склонным к простым человеческим радостям.

Потолки высотой в двадцать футов были украшены мозаикой, в узоре которой переплетались инициалы Генриха и роза – герб Тюдоров. Время от времени Дини задирала голову и считала панели с гербами, как когда-то, еще девочкой, пересчитывала вентиляционные отверстия в кабинете дантиста.

Кэтрин Говард хохотала как сумасшедшая и неоднократно шептала что-то на ухо королю, изо всех сил стараясь при этом продемонстрировать венценосцу свою грудь, обтянутую платьем работы Локе. Король довольно кивал и с интересом рассматривал пухлую ручку Кэтрин, которой она прикрывала ротик, чтобы никто в зале, кроме них с королем, не слышал ее слов. Таким образом, король, сам того не замечая, превращался в конфидента племянницы герцога Норфолка. Дядя явно не одобрял поведение девицы, поскольку одним из главнейших женских грехов считал непосредственность. Но король как будто ничего не замечал.

– Мистрис Дини, – неожиданно сказал Генрих, перебивая свою юную конфидентку, – как поживает герцог Гамильтон?

Дини вздрогнула от неожиданности – она как раз дошла до панели номер сорок восемь. И сразу же ее пронзила мысль – не затевает ли король одну из своих довольно жестоких для приближенных игр? Она украдкой взглянула на Саффолка, но у того на лице ясно читалось недоумение, – по-видимому, он был озадачен вопросом короля не менее Дини.

– Благодарю вас за вопрос, государь. Когда я в последний раз видела его – а тому минуло два дня, – он выглядел совершенно здоровым. – Она сопроводила свои слова любезной улыбкой и слегка покрутилась на резном деревянном стуле, устраиваясь поудобнее.

– Известно ли вам его нынешнее местопребывание? – Король разгладил ладонью бороду, не спуская с Дини внимательных глаз.

Услышав вопрос Генриха, Саффолк мгновенно подобрался, а Норфолк даже подался поближе к столу. Только Кэтрин Говард не обратила внимания на затянувшуюся паузу, продолжая с величайшим прилежанием поедать фиги в меду.

– Нет, ваше величество, – храбро выпалила Дини, выдержав взгляд короля, и закончила: – Я надеялась, вам известно, где герцог.

– Мне? – Король изобразил на лице удивление. – С какой это стати я должен знать, где пропадает этот нахал? – Он протянул руку к тарелке с (ригами и словно невзначай коснулся пальцев Кэтрин. – Впрочем, мы постараемся узнать это как можно скорее, а главное – проследить за тем, чтобы ему не нанесли вреда. Так, Норфолк?

Тот вскочил на ноги, услышав свое имя:

– Разумеется, ваше величество.

– Итак, Норфолк. Вы выяснили, где Гамильтон? – Король с трудом скрывал раздражение и потому спрятал лицо, склонившись к блюду с фигами.

Дини прикусила губу, чтобы ненароком не дать понять королю все, что она о нем думает. Ну с какой стати Генрих притворяется? Ведь всем известно, что Кита упрятали в Тауэр. Или у короля так мало удовольствий в жизни, что он решил поиграть судьбами людей?

Неожиданно появился слуга. Он поклонился королю:

– Ваше величество, только что принесли послание для герцога Саффолка.

– Ах, Чарлз! – Король, казалось, позабыл о предыдущем разговоре. – Можешь взять послание. Оно, очевидно, от управляющего, который больше не в силах вести твои запутанные дела.

– Да, ваше величество. Дела у меня идут не блестяще, что и говорить, – с огорчением кивнул Саффолк и взял письмо. На короткий миг его лицо помрачнело, потом же он снова заулыбался. – Все дело в коровах, государь. Они прямо-таки отказываются доиться! Но полагаю, скоро все станет на свои места.

С этими глубокомысленными словами он сложил письмо и спрятал его за отворот камзола.

– Ну и славно, – произнес Генрих и снова обернулся к Дини. – Отчего бы вам не усладить наш слух одной из ваших уэльских песенок, мистрис?

Дини смутилась, словно король попросил ее сделать стойку на руках. Музыка… Когда-то важнее нее для Дини не было ничего на свете, но теперь песни казались девушке лишь слабым отражением настоящих чувств, бушевавших в груди. До того как появился Кит, музыка была ее единственной страстью. Неужели ее жизнь была столь пуста?

– Мистрис Дини, – обратился к ней Саффолк, повысив голос, – король ждет от вас песни.

Она повернулась к Саффолку и вдруг почувствовала ошеломляющую пустоту в груди. Что она делает? Сидит за столом с человеком, который бросил Кита в темницу, изображает невинную овечку, копается пальцами в блюде со сладостями. Нет, только судьба Кита имеет теперь значение.

– Я не могу вспомнить ни одной, – бросила она.

– Ну не упрямьтесь, – сказал Саффолк, многозначительно посмотрев на нее. – Я, к примеру, очень хорошо запомнил вашу песенку о пустой голове.

– Да, – хлопнул в ладоши король в знак согласия. – И еще одну – об утраченных конечностях. Слова показались нам чрезвычайно странными, но пришлись по вкусу.

Слуга, доставивший послание Саффолку, вышел и через несколько минут вернулся с гитарой. Обратная сторона деки была выложена четырехугольниками из ценных пород дерева – светлых и темных, – которые образовывали на диво современный XX веку геометрический узор. К деке и грифу гитары был привязан шнур, что позволяло вешать ее на шею или через плечо.

Гитара принадлежала Киту.

– Как этот инструмент попал сюда? – спросила Дини, нежно поглаживая гриф, словно это был владелец гитары.

– Ее прислали из Хемптона, – сказал Норфолк, который был весьма недоволен, что король сосредоточил все свое внимание на кузине Гамильтона, в то время как его племянница, вместо того чтобы ластиться к его величеству, с интересом изучала зернышки полусъеденной фиги, будто этот плод содержал в себе ответы на все загадки вселенной.

Дини спела две песни, которые требовались, – «Сумасшедшая» и «Я разваливаюсь на кусочки». Впрочем, ее голос звучал несколько заученно, почти не было слышно эмоционального подъема – таким примерно тоном люди заказывают в столовой пиццу. К счастью, слушатели этого не заметили, и король даже принялся ей подпевать. Песня Дини взбудоражила его величество и на глазах короля, как в прошлый раз, даже блеснули слезы.

В конце концов Саффолк и Дини уединились в одном из укромных уголков замка.

– Послание, которое мне принесли, – от вашего кузена, – быстро проговорил он, отбросив всякого рода преамбулы. – Его схватили, но содержат хорошо.

– Где он? – Дини хотелось схватить Саффолка за лацканы камзола и немножечко потрясти, но лацканов в костюме герцога не оказалось. – Когда мы его вызволим?

Саффолку показалось, что мистрис Дини Бейли вот-вот вцепится ему в воротник, и он поспешно взял ее за запястья.

– С ним обращаются хорошо, – наставительно произнес герцог, – он посылает нам свою любовь.

– Что? Любовь? Он что там, с ума сошел? Пишет, как будто посылает открытку из спортивного лагеря! Дайте мне его письмо сейчас же.

– Нет, – сказал Саффолк. Он был рад, что руки девушки у него в плену. – По вполне понятным причинам я уничтожил письмо.

– Черт возьми, Саффолк! Зачем вы это сделали? – Глаза Дини наполнились слезами, ей захотелось кого-нибудь ударить, но герцог держал руки крепко.

– Чем меньше вы знаете, тем безопаснее для вас, – авторитетно заявил Саффолк.

– Только не надо делать из меня дурочку, – взвилась Дини, – что это за отеческий тон! Говорите, где Кит – сейчас же! Он в Тауэре – ведь так?

– Успокойтесь! – Саффолк понизил голос. – Он пишет, что любит вас, как никого на свете. Это все, что требуется знать девушке!

– Я не девушка!

Саффолк покраснел, а Дини продолжила свою страстную речь, стараясь, чтобы голос звучал убедительно.

– Прошу вас, герцог, постарайтесь меня понять.

Мы с Китом должны быть вместе и предпринять путешествие в Хемптон-Корт. Но для того чтобы мы объединились, его необходимо освободить. Я оставлю вас в покое, даю слово, только скажите мне, в какой части Тауэра его камера.

– Да, он написал мне о хемптон-кортском лабиринте.

Дини замерла, не зная, верить Саффолку или нет.

Герцог отпустил ее руки и двинулся прочь. Время от времени он хлопал кулаком своей правой руки по ладони левой в подтверждение собственных мыслей.

– Он просил меня помочь вам – зажечь несколько пороховых зарядов, когда вы будете в середине лабиринта. Он сказал, вы знаете, в какое время это сделать…

– И все это было в письме? Саффолк кивнул.

– Значит, он не слишком уверен в своем освобождении. Нет, скорее всего он в Тауэре. – Тут Дини охватила самая настоящая паника, и она остановилась чтобы перевести дух.

– Он также просил сообщить вам, – продолжал на ходу Саффолк, – что в случае, если он не вернется – это его собственные слова, – во всем довериться мне, а еще забрать его деньги, которые хранятся в замке манора Гамильтон.

– Мне не нужны его деньги! – воскликнула Дини в отчаянии. – Он – вот кто мне нужен.

Саффолк открыл было рот, чтобы сообщить своей нервной знакомой, что Кит и сам не знает, где находится, но потом решил: незнание пойдет ей только на пользу. Пусть уж лучше она считает, что Кит в Тауэре, а не то кинется расспрашивать каждого встречного-поперечного, откуда было доставлено письмо, и тем самым подведет его, Саффолка.

– Я давно знаю Кита, – сказал герцог задумчиво. – Я знал его еще совсем молодым человеком, вспыльчивым, словно порох. А теперь он один из храбрейших и умнейших рыцарей Англии.

Дини вытерла глаза рукавом. Между тем герцог продолжал:

– Одно могу вам сказать, мистрис. Он беззаветно вас любит. Он хочет, чтобы вы были вместе, но, если судьба воспротивится этому, он желает, чтобы вы процветали даже без него. На свете очень мало мужчин, которые желают преуспеяния своим возлюбленным в случае, если им доведется расстаться. – Он приподнял лицо Дини за подбородок и заглянул ей в глаза. – Я по крайней мере к таким мужчинам не отношусь. Поэтому поступайте так, как он говорит. Доверьтесь ему и – в какой-то степени – мне. Уверяю вас, все кончится хорошо.

Она хотела было протестовать, броситься в Тауэр, чтобы освободить Кита, но поняла, что придется изменить тактику. Дини знала, что Саффолк изо всех сил будет стараться освободить Гамильтона. Поэтому, позабыв обвинения и горькие слова в его адрес, наградила герцога самой очаровательной из своих улыбок:

– Спасибо. Я очень постараюсь ничего не испортить.

Впрочем, ни Саффолк, ни она сама не слишком в это верили. Послушание не было сильной чертой характера мистрис Дини Бейли.

Наконец боль в голове утихла.

Тюремщик был настроен весьма доброжелательно и снабдил Кита большим количеством свечей. Это также являлось доказательством того, что он не в Тауэре. Генрих никогда бы не проявил подобную щедрость к одному из своих узников, как бы хорошо ни относился к нему в прошлом.

Кроме того, король не сердился на Гамильтона: он не стал бы скрывать ярость от своей жертвы.

Итак, его держит неизвестный, у которого служит отличный повар.

Кит провел рукой по отросшей щетине. Неприятное чувство, конечно, но вполне терпимо. Он не мигая смотрел на пламя свечи. Он даже не знал, день за стенами тюрьмы или вечер: подземное обиталище было одинаково мрачным в любое время суток.

Его мысли вернулись к Дини, а также к письму: получил Саффолк его послание или нет? Если да, то Дини по крайней мере знает, что с ним обращаются хорошо. Ему очень хотелось побыстрее выбраться из этого погреба, чтобы не позволить ей наделать непоправимых ошибок.

Дини.

Интересно, как она выглядит в изящном вечернем туалете?

Не в том, конечно, что в моде при дворе Генриха Тюдора – уж слишком много в таком платье жестких планок, завязок и прочих неудобных деталей.

Он представил ее себе в шелковом платье с открытой спиной, которое обтягивает тело женщины, словно перчатка. Никаких корсетов, никаких кожаных шнурков…

А как, интересно знать, выглядят ее ноги в чулочках телесного цвета?

Волосы, конечно же, ей надо носить распущенными по плечам – в них искрится настоящее жидкое золото, когда солнце освещает головку девушки. Он мог бы показать ей Лондон, вернее, то, что осталось от некогда гордой столицы. Они бы шли с ней по Ист-Энду, и тусклые глаза напуганных взрывами обывателей зажигались бы при виде ее совершенной красоты.

А еще он мог бы взять ее в кабину самолета и подарить ей великое ощущение парения над землей и единения с небом.

– Герцог, вы не спите? Тут принесли очередную порцию еды для вашей милости.

Его благодушный тюремщик на краткий миг распахнул дверь и втолкнул в погреб очередной поднос, заставленный тарелками.

– Спасибо, – механически поблагодарил Кит, но тут же сказал: – Подождите!

Тюремщик заколебался.

– Мое послание дошло до высокородного Саффолка?

– Не могу вам ответить со всей уверенностью, милорд. – Весельчак поскреб пятерней в голове. – Думаю, что да, поскольку назад мне его не вернули.

– Спасибо, – еще раз поблагодарил Кит, совершенно упустив из виду, что благодарить своего тюремщика просто смешно. – Да, еще один вопрос.

– Слушаю вас, герцог.

Этот вопрос показался Киту тяжелейшей мукой.

– А что, моя кузина, мистрис Дини Бейли, тоже здесь? – Он старался говорить небрежно, хотя внутри все переворачивалось. Кроме того, он боялся, что на этот вопрос его тюремщик отвечать не имеет права.

– Нет! Неужели вы думаете, что мы посадим в подземелье даму? Вы, милорд, об этом даже не думайте…

Добрый малый направился к двери, что-то бормоча под нос.

Это был ответ, о котором Кит мог только мечтать. Парень выглядел не настолько хорошим актером, чтобы так талантливо сыграть возмущение…

Не обращая внимания на еду, которая быстро остывала, Кит улегся на подстилку и, сцепив на затылке руки, погрузился в мечты, главным действующим лицом которых являлась, конечно же, Дини.

Ей удалось избежать выступления за обедом, сославшись на головную боль, что, увы, было чистой правдой.

Перемены блюд сопровождались строжайшим ритуалом, который до смешного напоминал религиозный обряд. Слуги, начиная от смотрителя королевских салфеток и кончая подносчиком зубочисток, двигались как заведенные в весьма сложном и понятном им одним танце.

Король никогда не благодарил эту армию молчаливых теней, хотя их единственной задачей было предугадывать и исполнять желания своего властелина. Впрочем, в этом была своя логика, поскольку, раз начав благодарить, он вместо еды только и делал бы, что говорил «спасибо».

То, что сидящих за столом было на сей раз мало, тоже имело свои преимущества: каждое новое блюдо гостям подавали мгновенно. Король ел много и жадно, не обращая внимания на кусочки пищи, летевшие у него изо рта. Его величество отведал каждое блюдо из весьма обширного меню.

Трапеза завершилась, и дамы – Дини и Кэтрин – были отпущены из-за стола. Судя по всему, Кэтрин не хотелось уходить. Она бросала в сторону его величества пламенные взгляды из-под длинных ресниц. Подумав секунду, король предложил мистрис Говард остаться.

Не дожидаясь аналогичного приглашения, Дини поспешно выскользнула из пиршественного зала. Поскольку король совершенно официально подал женщинам знак удалиться, Дини притворилась, что не замечает хитрых маневров Кэтрин. Уже перед тем как окончательно покинуть зал, она заметила, что на лице Норфолка расплылась довольная улыбка.

Бродить по дворцу в одиночестве было истинным облегчением. По крайней мере не надо было притворно восхищаться изобилием королевского стола и пышностью двора его величества. Наконец-то можно было перестать улыбаться. От неискренних улыбок, расточаемых в адрес Генриха, у Дини болели губы и щеки. Впрочем, король вовсе не был мерзавцем: он просто не понимал, что весь мир жил своей собственной жизнью и вовсе не нуждался в его опеке.

Коридоры и переходы ричмондского дворца поражали не только своей пустотой, но и простотой обстановки. Это был, что называется, старый замок, построенный несколько десятилетий назад, прежде чем распространился новый архитектурный стиль, позволявший создавать залы куда большего объема, где никогда не было душно.

Как ни странно, временами дворец в Ричмонде нравился Дини больше помпезного строения в Хемптон-Корте. Ричмонд мог бы служить домом для семьи, тогда как Хемптон-Корт был обречен на статус дворца.

Девушка переходила из зала в зал с мыслью, в большей степени свойственной людям двадцатого столетия, – она хотела уединиться и подумать. А думать приходилось очень напряженно – ведь она должна была пробиться к Киту, увидеть его. Она была просто обязана его освободить. Не могло быть и речи о возвращении в свою эпоху одной, без него…

Перед ее глазами метнулась какая-то тень, и Дини успела разглядеть, что это не тень, конечно, а человек, одетый в зеленый бархатный костюм. Что-то знакомое…

Ей сразу же вспомнился Хемптон-Корт, ее одинокая прогулка по коридорам в поисках кухни и малоприятное знакомство с Сурреем. Впрочем, она тут же отбросила эту мысль, ведь Суррей остался в Хемптон-Корте. В Ричмонде был только один человек, которого следовало опасаться, – герцог Норфолк. А Норфолк, судя по всему, предпочитал проводить время со своим сюзереном и Кэтрин Говард.

Дини вошла в зал, где ей померещился призрак в зеленом бархате. Она почти уверила себя, что это женщина. Комната оказалась пустой, в ней стояло всего несколько стульев. На том, что находился у окна, были разложены какие-то бумаги.

– Здесь есть кто-нибудь?

Поначалу девушке никто не отвечал, но стоило ей повернуться, чтобы уйти, как из-за массивного стоявшего у стены буфета выступила крошечная человеческая фигурка.

Дини было решила, что перед ней карлица, поскольку эта особа была одета в придворный наряд, но только очень маленького размера. Однако присмотревшись, Дини поняла, что перед ней ребенок, девочка. Как и у придворных дам, на голове девочки красовался четырехугольный головной убор, именовавшийся «французская крыша». Кроме того, она носила очень туго зашнурованный корсаж – словом, все, что полагается.

В строгом соответствии с этикетом малышка присела в придворном поклоне.

– Привет, крошка, – сказала Дини, заговорив с ней голосом, который принят у взрослых в обращении с незнакомым ребенком.

Девочка подняла глаза, и тут Дини поняла, кто перед ней. Несомненно, это рыжеволосое темноглазое существо являлось принцессой Елизаветой и никем иным.

Несмотря на юный возраст, взгляд Елизаветы был суров и сосредоточен. Кроме того, она явно была встревожена.

– Тебя зовут Кэтрин Говард? – вдруг спросила Елизавета, в ее голосе зазвучали властные нотки, столь мало соответствовавшие ее юному возрасту.

– Боюсь, что нет, – улыбнулась Дини, – мое полное имя Вилма Дин Бейли, но ты можешь называть меня просто Дини. Так меня зовут друзья.

– Я слышала, что ты поешь, – сказала Елизавета, и ее лицо прояснилось.

– Неужели? Мне кажется, я тебя раньше не видела. На лице девочки появилась улыбка – чуточку нервозная, как она сама.

– Я пряталась, – прошептала она, но потом ее голос окреп: – Ведь ты никому не скажешь, правда?

– Ну конечно. – Дини строго сдвинула брови. – В жизни не ябедничала.

– Чего ты не делала?

– Я хочу сказать, что буду нема как рыба. Обещаю. Было ясно, что это заверение совершенно успокоило принцессу. Девочка посмотрела на Дини: ее взгляд, умный и понятный, в этот момент очень напоминал взгляд ее отца, короля Генриха.

– Отчего вы так печальны?

Дини решила было возразить, но принцесса продолжала:

– Все ваши песни печальны. Мне лично позволяют петь только религиозные гимны на латинском языке или веселые охотничьи песенки. Но в ваших песнях, хотя они и светские, нет ни капли веселья. Почему?

– Ну, я не знаю ни одного религиозного гимна, равно как и охотничьих песенок. Но в главном ты права – я действительно опечалена.

– Но почему?

Дини кашлянула, чтобы скрыть замешательство.

– Видишь ли, я очень тоскую по одному человеку. Девочка важно кивнула:

– Я догадывалась, что дело именно в этом. В этом мы с тобой схожи. – Потом Елизавета вдруг переменила тему, как это бывает с детьми. Она ткнула на разбросанные на стуле бумажки и сказала: – А я кое-что сегодня нарисовала.

– Правда? Можно посмотреть? Девочка прищурилась:

– Я знаю, почему тебя интересуют мои рисунки – потому, что я принцесса! Разве не так? – Это звучало в устах ребенка как утверждение, но внимательный собеседник легко бы догадался, что Елизавете больше всего на свете хочется, чтобы ей возразили.

– Что ж, – отозвалась Дини, – возможно, в твоих словах есть доля правды, но только доля. Уж лучше я буду заниматься с тобой рисованием, чем зевать со скуки вместе со всеми. Здесь, во дворце, все такие зануды…

От удивления Елизавета раскрыла рот, но тут же опомнилась и прикрыла его ладошкой. После чего она залилась самым настоящим детским смехом. В первый раз с момента их встречи поведение принцессы стало естественным и непринужденным. Она подошла к окну и подняла рисунки, лежавшие на стуле.

Присмотревшись к принцессе, Дини обнаружила, что платьице из зеленого бархата маловато Елизавете. Рукава явно коротки и довольно грубо надставлены кусками ткани, приблизительно подходившей по цвету к платью; пришито все было синими нитками. Но если девочка выросла из платья, то головной убор, наоборот, оказался на пару размеров больше, чем надо, и постоянно сползал. Елизавета привычным жестом поправила его.

«Ну и ну, – возмутилась про себя Дини, – отец, который тратит состояния на свои расшитые золотом и драгоценностями камзолы, боится пожертвовать горстку золотых на приличное платье для дочери!»

Потом Дини занялась рисунками.

– Давай-ка поднесем их поближе к свече, чтобы как следует во всем разобраться, – проговорила она, взяв в руку первый лист из пачки.

Разумеется, Дини не знала, чего ожидать от работ принцессы. Скорее всего они мало отличаются от рисунков других детей, подумала девушка, настраиваясь лицемерно восхвалять неуклюжие изображения собачек и куколок. Но не тут-то было. Ее глазам предстали почти профессионально исполненные пейзажи.

– Не может быть, – ошеломленно произнесла Дини, принимаясь рассматривать одну картинку за другой. Но это было! Удивительный альбом графики с изображениями полян, двориков, замков, рощ, перелесков… Каждая деталь пейзажа, тщательно проработанная, указывала на несомненный талант рисовальщика. На одном рисунке запечатлен кролик, который весьма живописно выглядывал из-за поваленной ели. И шкурка, и усики казались настолько реальными, что зверька невольно хотелось потрогать.

– И все это ты сама? – спросила Дини. На секунду ей показалось, что она так и не закрыла распахнутый от изумления рот. – Но это великолепно – лучшие рисунки, которые я в жизни видела!

Елизавета радостно захлопала в ладоши и утвердительно кивнула. Она даже порозовела от похвалы, потому что тут же поняла своим чутким сердцем, что хвалили ее от всей души.

– Да, да, это мои работы. Я сделала их, когда сидела в этой комнате долгими-предолгими днями, потому что мне не разрешали выходить. Это всего-навсего виды из окна. А кролик показался только раз, поэтому пришлось рисовать его по памяти. Я никак не могла изобразить влажный блеск его носика, а потом получилось!

– Принцесса Елизавета, заверяю тебя, что ты прирожденный художник, – торжественно сообщила Дини. Потом она перевела взгляд на девочку, которая все еще рассматривала свои рисунки. – Да, но что значат твои слова? Неужели тебя не выпускали гулять, даже когда была хорошая погода?

Девочка насторожилась. Казалось, она взвешивала возможные последствия своего ответа. Потом она посмотрела на Дини и, решив, что уже нет смысла опасаться, ответила с обезоруживающей искренностью:

– Да. Мой отец, король Генрих, приехал в Ричмонд неожиданно. Поскольку он никогда не выражал желания меня видеть, я была заперта в этой комнате в отдаленном крыле замка, чтобы он случайно на меня не наткнулся.

– Это мерзко, – ляпнула Дини не подумав. Сначала принцесса пришла от ее слов в ужас, судя по всему, именно так ее учили реагировать на всякого рода ругательства. Но потом Елизавета захихикала, зажимая ладошками рот.

– Ты права, мистрис, – прошептала она. – Думаю, это и в самом деле мерзко.

В дверях появилась толстая дама в черном платье.

– Леди Елизавета, – проговорила она, одарив Дини неприязненным взглядом, – вам давно пора помолиться и лечь спать.

– Благодарю вас, леди Брайан, – мрачно сказала девочка. – Я сию минуту буду.

Женщина ушла, а Дини, пододвинувшись, спросила Елизавету:

– Отчего она не называет тебя «принцесса»?

– Считается, что я потеряла права наследования. – Девочка принялась собирать свои рисунки. – Отец приказал обезглавить мою мать. Потом он женился на королеве Джейн, – тут девочка перекрестилась, – которая сделала все, что было в ее силах, чтобы примирить нас с отцом. Но она, увы, умерла.

– Скажи, а ты помнишь свою мать? Елизавета просияла:

– Помню! Она была такая красивая и носила распущенные по плечам волосы, совсем как ты. Я помню, как мы играли и бегали друг за другом в саду…

Дини протянула руку и коснулась нежной щечки девочки. Сначала Елизавета сжалась – ведь она не привыкла к ласке, но морщинки, набежавшие на ее лобик, тотчас же разгладились.

– Я правда помню маму! – сказала она с чувством.

– Твоя мама гордилась бы тобой, будь она жива.

– Ты в этом уверена?

– Я точно знаю.

Девочка посмотрела на Дини во все глаза. Затем, улыбнувшись, поклонилась, собираясь уходить.

– Подожди минуточку, Елизавета, – попросила Дини.

Та остановилась и посмотрела на свою новую знакомую с неподдельным интересом.

– Можно мне взять несколько твоих рисунков?

Принцесса заколебалась, но потом пожала плечами и протянула Дини всю пачку:

– Они ваши, мистрис Дини. Спасибо за похвалу.

Затем, повернувшись на каблуках, маленькая принцесса величественно вышла из комнаты. Впрочем, оказавшись у самых дверей, она повернулась и помахала на прощание рукой. Этот жест такой по-детски непосредственный, болезненно уколол Дини в сердце.

Она, наоборот, не торопилась уходить и еще некоторое время просидела в комнате, перебирая рисунки принцессы. Она думала о ней, ну и конечно же – о Ките.