Аллочка и строптивый Дед Мороз

ГЛАВА 6. СТРОПТИВЫЙ ДЕД МОРОЗ

Дядя вспомнил о важном деле, и остановился около Самойлова, чтобы обсудить вопрос. Они замерли у запертой двери, буквально измываясь над двумя коллегами, вжатыми друг в друга в узком шкафчике.

— Аллочка, прекрати ерзать! — возмутился Гордеев, раздраженно рыча мне на ухо.

Я была прижата спиной к его груди, и с этого ракурса ситуация выглядела вполне прилично, но стоит сместить фокус ниже, чтобы понять, что моя задница в обтягивающей юбке чувствует слишком много того, что у Гордеева между ног. И, чем больше я дергалась от смущения, тем больше и ощутимее становилось то, о чем и думать было стыдно.

— Гордеев, прекрати! — буркнула я, чувствуя, как срывается дыхание.

— Просто замри, ладно? — судя по голосу, Никите тоже было неловко, но я не могла оставить все как было.

Я постаралась переместиться левее, чтобы встать боком к Гордееву, но ничего не вышло, тогда я попробовала вправо, и тут мужчина нервно рассмеялся.

— Ладно, Аллочка, теперь не останавливайся, мне даже начинает нравиться, — я не могла видеть в темноте его лица, но по звуку поняла, что он облизнул пересохшие губы.

— Ах ты извращенец! — буркнула я и, резко дернувшись, все-таки смогла развернуться.

Правда, не боком, а передом. И теперь бы оказались вплотную прижаты лицом к лицу и…и всем, что ниже.

— Аллочка, твою мать…, — даже не шепотом, а тихим глубоким голосом протянул Гордеев, и это не предвещало ничего хорошего.

Тяжелые горячие ладони легли на мою поясницу, и я не смогла ничего возразить, потому что всем свои телом и разумом была поглощена одним необъятным чувством.

Диким непристойным желанием вцепиться в Гордеева и не выпускать его из этого шкафа, пока он не утолит мою жажду.

— Ты поцеловала меня сегодня, — его низкий голос вибрировал прямо у моего лица.

Я нервно сглотнула и попыталась оправдаться:

— Этот поцелуй был не для тебя, — неуверенно пролепетала я, все острее ощущая жар, нарастающий во всем теле и особенно в нижней его части — там, где пульсирует ширинка Гордеева.

— Ты отдала мне чужой поцелуй? — по голосу слышно, что мужчина хмурится. Невольно представив, как его красивый лоб перечерчивает морщина, я улыбнулась.

— Да, это было для Степанова, — ответила я, признавая, что всего лишь хотела заставить Гришу ревновать.

Гордеев немного помолчал, и я уже подумала, что мы закрыли эту тему, как его руки вдруг скользнули ниже, сильно сжав мои ягодицы.

Я рвано вдохнула, и мой рот тут же накрыло жадным поцелуем. От захлестнувших эмоций у меня подкосило ноги, и, если бы не надежная хватка Гордеева, я кубарем выкатилась бы из шкафчика.

Не имея никаких сил на сопротивление, я подняла руки, обхватив шею Никиты, и всецело отдалась проникновенному поцелую. Если утром инициатива была за мной, а Гордеев вел себя скорее интуитивно, но сейчас в его движениях чувствовалось неподдельное желание доминировать. Его сильные руки гладили мою спину и, опускаясь ниже, пальцами очерчивали округлости ягодиц, сводя меня с ума.

— Считай, что я вернул тебе твой поцелуй, — хриплым голосом прошептал Гордеев, убирая руки с моего тела, — Мне чужого не надо.

Между нами все еще было слишком мало места. Все еще слишком сильное притяжение и разгоряченный воздух. Все еще много недосказанности и скрытых помыслов.

И по-хорошему врезать бы Никите коленом по его причиндалам, да именно в этот момент в кабинет все же вошел Самойлов.

Мы с Гордеевым притихли, вслушиваясь в звуки за пределами шкафа. Послышались мерные гудки, словно Артем кому-то звонил. Наконец ему ответили, и мужчина нервно забормотал:

— У меня мало времени. Говори, что делать.

Скрипнуло дядиного кресло, и пальцы резво застучали по клавишам. Самойлов делал что-то в дядином компьютере, и Гордееву такая приближенность к генеральному директору не понравилась.

Я ощутила, как сжались кулаки на его красивых руках, и инстинктивно, желая успокоить, прижалась губами к его коже — там, где на шее сходились ключицы.

Над моей головой раздался удивленный вздох. В эту же секунду стук клавиш прекратился. И еще через мгновение случилось то, чего вполне можно было ожидать.

Самойлов распахнул дверь шкафчика.

— И почему я не удивлен, Гордеев? — с неприязнью процедил он, будто меня в шкафу и вовсе не было.

Я нехотя обернулась и виновато улыбнулась Артему, которого наша возня отвлекла от решения рабочей задачи. А еще я боялась смотреть на Никиту. Ведь теперь в руках его конкурента был очень весомый компромат. На меня в том числе.

Мы с Гордеевым молча вылезли из шкафа и встали перед Самойловым в ожидании насмешек, но тот, явно озабоченный чем-то другим, указал пальцем на дверь и властным голосом скомандовал:

— Пошли вон! Если уложитесь в десять секунд, я сделаю вид, что вас тут не было.

Забыв про слова Самойлова, я зацепилась взглядом за ярко-оранжевую флешку, вставленную в дядин компьютер. Я собралась задать заместителю вопрос, который по должности мне не позволено задавать, но Гордеев подхватил меня на руки, как картонную копию какой-нибудь популярной певицы, и вынес за дверь.

В коридоре он опустил меня на пол и, не дав вставить ни слова, за руку потянул к своему кабинету.

Оказавшись в безопасности от глаз коллег, Никита наконец отпустил меня и с шумом раскрыл окно, впуская в комнату прохладный воздух. Я не очень люблю холод, но сейчас я была ему очень рада. После случившегося в шкафу нам обоим стоило немного освежить мозги.

— Тебе не показалось странным…, — начала я, но Гордеев меня перебил.

— Прости, я не должен был так себя вести.

Наши глаза встретились, и я поняла, что Никита сожалеет о поцелуе — чрезмерно интимном для наших ненастоящих отношений.

— Я про Самойлова, — я поспешила сменить тему, чтобы избежать неловкости.

Хотя сама понятия не имею, как перестать вспоминать руки Гордеева на своем теле.

— А что с ним? — не понял Никита.

— Он не показался тебе подозрительным? — я позволила себе присесть на край стола, за что тут же удостоилась чрезмерно долгого взгляда. — Один в дядином кабинете. За его компьютером.

Гордеев усмехнулся и скрестил руки на груди.

— Я догадывался, что Самойлов любимчик твоего дяди. Видимо, он допускает его ближе, чем мне казалось, — хмыкнул он.

— А флешка?

— Какая флешка? — Гордеев нахмурился.

— Как ты мог ее не заметить? — удивилась я, — Она неоновая, оранжевая.

— Я был увлечен другим, — Гордеев отвел взгляд, и я поняла, что он имеет ввиду.

— Ты был слишком напуган, что Артем сдаст тебя дяде? — уточнила я.

Тут Гордеев разочарованно цокнул языком.

— Да, мне стоило бы опасаться этого, — признал он, — Но я переживал, что тебе не захочется предстать перед дядей в таком свете.

Я удивленно вскинула брови.

— Ты переживал из-за меня?

— Представь себе, я не такой подлец, каким все меня считают, — Гордеев покачал головой и захлопнул окно — как раз вовремя, ведь в комнате стало слишком холодно.

— Возможно, все сменят гнев на милость, когда увидят тебя в шубе Деда Мороза, — я не удержалась и хихикнула, глядя на то, как Никита сурово хмурит свои черные брови.

Он поднял на меня глаза и одарил таким взглядом, будто совершенно забыл, что тридцать первого декабря его ждет новый невероятный опыт — детский утренник.

— Ты всерьез думаешь, что я выряжусь и буду скакать у елки, как клоун? — скептически уточнил он, и улыбка сползла с моего лица.

— Как клоун не надо, — пробормотала я, вспомнив, какой комичный Дед Мороз получился из электрика Василия Григорьевича. Такого мы больше не переживем.

— Аллочка, твою мать, — прошипел Гордеев, бросая на меня то ли гневные, то ли жаждущие взгляды. — Подыщи себе другого Деда Мороза, ясно? Я не гожусь для этой роли.

И тут его высокомерие пробило крышку, которая так долго удерживала копившуюся во мне злость.

— Знаешь, что, Гордеев! — крикнула я, вскочив со стола, — Если сегодня вечером ты не явишься в большой зал на репетицию, можешь искать другую дурочку, которая продвинет тебя по карьерной лестнице!

Мужчина молча наблюдал за мной, и только трепещущие ноздри и резко очерченные желваки выдавали его истинные чувства. Чтобы поставить точку в разговоре, я с силой ударила ладонью по его столу и выкрикнула:

— Сценарий пришлю на почту!

Разорвав нить, связывающую наши злющие взгляды, я вышла из кабинета и едва не взвыла от боли в руке. Пожалуй, с хлопком по столу я погорячилась.

— Аллочка, — тихо пробормотал Гриша, выходя из тени здоровой пальмы, чей горшок занимал лютую долю зоны отдыха.

Я резко обернулась на парня и, все еще красная от злости и несброшенного возбуждения (и это злило еще больше!) кинула в его сторону:

— Не сейчас!

И, не став выяснять, что Степанов делал напротив Гордеевского кабинета, я фурией метнулась на первый этаж.

Ромашковый чай. Мне нужен ромашковый чай. Три пакетика и валерьянка вместо сахара.

К черту Гордеева! Влез тут со своими чертовыми амбициями и перевернул с ног на голову мою жизнь. Перед самым Новым годом! Когда нужно заканчивать прежние дела, избавляться от всего лишнего, и обновленной вступать в следующий марафон длиной в триста шестьдесят пять дней.

А что сделала я? Сказала “согласна” человеку, которого на дух не переношу, и теперь вынуждена дрожащими руками, стуча носиком чайника о керамическую чашку, плескать крепко заваренный успокоительный отвар.

Мне не ромашковый чай нужен. Мне нужно зелье! Отворотно-поворотное! Чтобы ноги Гордеева в моей голове больше не было! Лишь руки… Его нежные наощупь ладони, действующие с выверенной жесткостью, словно стремящиеся схватить добычу, чья виляющая попка так кстати промелькнула совсем близко.

Одно воспоминание о пальцах Гордеева, очерчивающих контур моих ягодиц, и я разочарованно простонала прямо в чашку с кипятком. Я не должна была позволять ему это делать. И плевать, что на самом деле я не хотела позволять ему остановиться.

Тело, истосковавшееся по ласке, готово принять ее от кого угодно — даже от мерзкого Гордеева! И от этого я чувствую себя предательницей по отношению к своим же принципам.

Ничего, Аллочка, успокойся. Дыши ровно, мелкими глоточками потягивай ромашковый чай и просто жди. Скоро этот кошмар закончится, и вездесущий Гордеев уедет издеваться над другими людьми. Над другой Аллочкой.

И почему на этой мысли я с шумом отставила чашку в сторону, нечаянно выплеснув половину содержимого? Не могу же я в самом деле ревновать Гордеева?

Рабочий день закончился, и сотрудники, наспех покидав личные вещи в сумки, потекли к выходу. Один за другим пищали автомобильные брелоки, сообщая о том, что карета подогрета и готова выдвигаться в сторону дома.

Сегодня мне не хотелось по привычке улыбаться коллегам, провожая их взглядом. Я слишком устала. Мой эмоциональный резерв близился к нулю. Пробки выбило, провода выгорели, ток убежал из моих розеток в неизвестном направлении. Кто знает, сколько еще метафор, связанных с электрикой, я придумала бы, если бы не Гриша, нависший над моей стойкой.

— Аллочка, — примирительно позвал он, и я подняла на него погасший взгляд, — Давай сходим куда-нибудь?

Я усмехнулась, не зная, как еще реагировать на такую внезапную смену романтической политики Степанова. Разве его уже не смущает, что у меня за спиной маячит Гордеев?

— Я занята, — двусмысленно ответила я, расстраиваясь из-за того, что долгожданные шаги со стороны Гриши не принесли мне удовлетворения. Более того, я не хочу идти ему навстречу.

— Я слышал, как ты послала Гордеева, — признался парень, и я отвела взгляд, чтобы он не заметил печаль в моих глазах.

— Что еще ты слышал? — тихо уточнила я.

— Что ваши отношения ненастоящие, — добавил Гриша, и я невесело рассмеялась над словом “отношения”, — Но я и не верил, что ты с ним. Думал, что хочешь заставить меня ревновать, а оказалось, он втянул тебя в игры из-за повышения. Как это гадко — лезть к Забелину через тебя.

Я покачала головой и облизнула губы, как это обычно делает Никита. Угрюмо глянула на себя в маленькое зеркальце, злясь из-за того, что снова о нем думаю. Когда я наконец подняла глаза на Степанова, тот улыбался мне своей классической широкой улыбкой. А за ней — ничего. Будто он снимается в рекламе курорта, где, судя по его светлым кудрям, ребята лихо обкатывают серфы на высоких волнах, и только бриз треплет их мокрые разноцветные шорты.

— Никому не говори, — коротко ответила я, не реагируя на флирт Степанова, — Гордеев скоро уедет, и у нас станет спокойнее.

Только станет ли спокойнее у меня на сердце? Он еще не уехал, а я уже чувствую, как в приоткрытую дверцу жмутся кошки, которые вот-вот начнут скрести у меня на душе.

— Так мы с тобой увидимся? — улыбка сползла с лица парня, превращая его в недоумевающего подростка, который по паспорту уже вроде бы взрослый мужчина, а на деле — лишь вечно веселящийся мальчишка в широких джинсах.

— Конечно, увидимся, — я натянула на губы мимолетную улыбку, чтобы хоть как-то сгладить отказ, — Завтра в восемь утра на рабочем месте. Не опаздывай.

Гриша озадаченно кивнул и, не попрощавшись, покинул офис.

А я осталась совсем одна.

Не спеша прибрала бумаги со стола. На всякий случай перепроверила последние письма, с которыми в пылу эмоций могла наделать ошибок, и выключила компьютер. Подхватила сумочку и направилась в гардеробную как раз в тот момент, когда позади меня в пустом офисе заиграла всеми любимая “В лесу родилась елочка”.

Я обернулась и увидела, как посреди оупенспейса стоит Гордеев с накладной белесой бородой и в красной шапке от костюма Деда Мороза. Он скрестил руки на груди, буравя меня испытующим взглядом. И я не сдержалась и рассмеялась.

— Какая идиотская шапка, — пробормотала я, отставляя сумку на стойку.

Взгляд невольно привязался к Гордееву, и я ничего не могла с собой поделать. Не смотреть на него всегда было сложной задачей. Даже в те дни, когда он метал гром и молнии, кидаясь в сотрудников правками, я не могла оторвать от него глаз, потому что он был удивительно хорош как в гневе, так и в новогоднем костюме.

— Возможно, дело не в шапке, а во мне, — самокритично ответил Дед Мороз, стаскивая с себя шапку и бороду, — Вообще-то ты уже на пятнадцать минут опоздываешь на репетицию.

— Я совсем забыла, — виновато пробормотала я, следуя за Гордеевым в большой переговорный зал, где из года в год проводилась праздничная елка. На самом деле я и не думала, что он сам придет.

— Аллочка, твою мать, — добродушно усмехнулся Никита, — Нельзя назначить встречу и не прийти на нее. Это непрофессионально.

— Мне есть чему у тебя поучиться, — согласилась я, с некоторым волнением глядя на костюмы, висящие на вешалке в переговорке.

Заметив мой взгляд, Никита удовлетворенно произнес:

— Отличные костюмы. Не зря я так долго торговался с теми актерами.

Удивленно раскрыв рот, я уставилась на мужчину.

— Это ты их выкупил?

Тот закатил глаза, словно говоря: “Опять ты меня демонизируешь, Аллочка!”.

— Да. Мы долго бодались, потому что, как оказалось, эти костюмы из областного ТЮЗа, — Гордеев сел в кресло, закинув ногу на ногу, и стал листать распечатанный сценарий.

— Ты лишил театр костюмов? — возмутилась я.

— Да, — коротко ответил он, не глядя на меня, — Потому что их хотела ты.

Я прикрыла глаза, вспоминая тот день. Моя первая елка, организованная в этом офисе. Я ощущала такой прилив адреналина от проделанной работы. Столько усердного труда было вложено в организацию, и все — абсолютно все! — могло пойти крахом из-за двух взбесившихся актеров. Мне действительно нужны были те костюмы. Иначе моя первая елка прогорела бы. Иначе я потеряла бы веру в свои силы.

— Спасибо, — шепнула я, с благодарностью глядя на мужчину, аккуратно листающего страницы.

— Давай займемся делом, — он сменил тему, словно смутился моей благодарности, — Я распечатал тебе сценарий и внес правки.

— Ну конечно, ты внес правки, — я закатила глаза и, прихватив ровно скрепленные листы, села в соседнее кресло.

Следующий час мы вычитывали реплики и шутили над детскими стишками, будто между нами не было пропасти с бурлящим внизу потоком странных невыясненных отношений. И вновь на слове “отношения” мне захотелось горько усмехнуться.

Под конец, когда я уже начала собираться домой, Никита озадаченно пробормотал себе под нос:

— Думаю, это была плохая идея — провести корпоратив в саму новогоднюю ночь, да еще и с семьями сотрудников.

Я не могла не вступиться за дядю:

— Возможно, ты не заметил, но на протяжении всего года дядя старался максимально сплотить команду. Он помешан на семейных ценностях. А мы здесь — тоже как семья, понимаешь? — я кинула на Гордеева вдохновленный взгляд, — Мы проводим вместе столько, сколько не проводят муж с женой. Большая часть жизни проходит на работе, и дядя хочет, чтобы наш небольшой коллектив был настоящей семьей.

Я отложила сумку, прекратив сборы, и продолжила:

— А ты знаешь, что у бухгалтера Валентины Игоревны родился внук с особенностями? Дядя полностью оплатил его операцию. Когда у Вики Князевой сгорела квартира, она полгода жила у Тоси Марченко. А ведь они даже не подруги. Я всегда беру к себе кошку Регины, когда та едет в отпуск. Мы тут постоянно помогаем друг другу переживать веселые и грустные моменты жизни. Спасаем друг друга и вдохновляем на свершения, — чувства, переполнявшие меня, вылились в ручейки слез, — Это все не просто работа, Гордеев. Это нечто большее. Поэтому в эту новогоднюю ночь дядя хочет собрать сотрудников и их семьи в шикарном ресторане и воздать честь семье, которая стоит за каждым из нас.

Я утерла слезы бумажным платком из бокового кармана сумочки и глянула на Гордеева, который смотрел на меня с печальной задумчивостью.

— Но в эту ночь не будет твоей семьи, — тихо произнес он, — И не будет моей.

Я устало вздохнула и снова села в кресло, решив все-таки рассказать ему свою историю.

— Моя мама была певичкой, — начала я, — Она сбежала от папы к какому-то продюсеру в малиновом пиджаке. А я осталась с папой и дядиной семьей.

— Где твой отец сейчас? — серые глаза смотрели на меня с тревогой, словно Гордеев переживал, что заставляет меня вскрывать старые раны.

Но ни одна из этих царапин не болела. Только благодаря той любви, которой меня окружили дядя, тетя Нина и их буйные Макар и Кирюха.

— Папа не хотел строить бизнес с дядей. Он все пытался сам чего-то добиться. В итоге влез в мутную историю, и его подставили, — спокойно рассказала я, — Папе грозил срок, так что дядя помог ему улететь в Америку. А потом, когда все улеглось, он просто не вернулся.

Я постаралась вспомнить, когда последний раз разговаривала с отцом, но не смогла. Только в голове звучал его вечно веселый голос, когда, широко улыбаясь, он выдавал очередную невероятную идею. Может, Гриша, в чем-то похожий на моего отца, потому мне и приглянулся?

Потому что все эти годы я неосознанно тосковала по папиной легкости и непосредственности. Ведь дядя более спокойный и прагматичный. Рассудительный и справедливый. Он не делает ничего, не взвесив и не обдумав. Он скучный. Как и я.

Я снова посмотрела на Гордеева и поняла, что он в самом деле похож на моего дядю. Возможно, в молодости и Геннадий Петрович раздавал словесные подзатыльники сотрудникам и крыл всех “твоюматерями”. Пока не нашел людей, которым сможет довериться.

— Тебе нужно научиться доверять, — выпалила я, и Гордеев на удивление мягко улыбнулся.

— Это сложно, Аллочка, — коротко отмахнулся он.

— Почему твоей семьи не будет на празднике? — осторожно спросила я, совершенно ничего не зная о происхождении Гордеева.

— Даже не стал их звать, — он покачал головой и перевел потухший взгляд на установленную в центре зала елку, — Я величайшее разочарование своих родителей.

— Не может быть! — искренне удивилась я и зачем-то в шутку ляпнула: Ты и их довел?

— Очень смешно, Аллочка! — в прищуренных серых глазах мелькнула озорная искорка, и я не смогла сдержать улыбки, — Мой отец военный, мама всю жизнь моталась за ним по гарнизонам. А я…Меня кидали из одного интерната в другой, потому что папе все казалось, что меня недостаточно строго воспитывают, — мужчина горько усмехнулся и взъерошил черные с проседью волосы, — И, видимо, так и было, раз мне не удалось воспылать любовью к военной форме.

— Мне так жаль, — с неприкрытой нежностью в голосе произнесла я, в порыве накрыв своей ладонью ладонь Гордеева.

Тот вздрогнул, но руки не убрал.

— Не переживай, папа отыгрался на моих младших братьях, — губы Гордеева снова скривились в ухмылке, — Они оба стали офицерами. А я просто вышел из этой гонки за родительской любовью.

Я промолчала, переваривая услышанное. Отчасти мне стало понятно, почему Гордеев такой, какой он есть. Строгий, дисциплинированный, сдержанный, требовательный к себе и другим, не способный доверять.

Избегающий любви.

Одинокий.

Меня вдруг охватило такой нежностью, что я подалась вперед, чтобы обнять Гордеева, но тот отстранился и холодно произнес:

— Оставь это Степанову. Я заметил, что вы помирились.

Резко выдохнув, я поднялась с кресла и крепко ухватилась за сумочку, снова передавая в нее заряд нерастраченных эмоций.

— Гриша знает, что мы на самом деле не вместе, — выдала я.

— Отлично, значит совсем скоро вы воссоединитесь, — саркастически процедил Никита, — Прямо в новогоднюю ночь.

— Гордеев…, — устало произнесла я, вкладывая в эту фамилию слишком много чувств: раздражение, печаль, сожаление, скрытую симпатию и, черт знает, что еще. — Твою мать!

Поставив точку любимыми словами самого Гордеева, я вышла из зала, оставив строптивого Деда Мороза наедине с ненаряженной елкой и своим плохим поведением.

На душе было больно. Ведь я знала, что наша история близится к концу.