Я вяло тыкала в одно и то же электронное письмо, открывая и закрывая его. В правом нижнем углу монитора маячила дата — тридцатое декабря. Жизнь в офисе бурлила, словно все мы варились в огромном чане с вермишелью из мишуры.
Коллеги шутили, подливали друг другу коньячок в кофе, перекладывали задачи на девятое января и, подумав получше, переставляли их же на десятое, ведь ни один уважающий себя русский не станет по-настоящему работать в первый день после новогодних каникул.
Я изо всех сил старалась откопать в себе праздничное настроение, но эти потуги выглядели нелепо. Наш зверинец шептался:
— Аллочка загрустила без Гордеева.
— Он что, ее бросил?
— Ох, Аллочка…
Хотела бы я знать, что на самом деле произошло. Гордеев пропал. Не являлся на работу, игнорировал репетиции и совершенно ничего не писал мне. Ни на корпоративную связь, ни на личную.
Неужели он заметил, что я стала иначе смотреть на него? Что заигралась в фальшивые отношения? Конечно, он не был к этому готов. Гордеев начал этот «проект» только для того, чтобы получить назначение в новый филиал. Ему ни к чему балласт в виде скучной Аллочки.
И мне тоже ни к чему такая проблема, как Гордеев!
Впрочем, было и разумное объяснение его исчезновению. Дядя и Самойлов тоже напрочь позабыли про головной офис. Говорят, что оставшееся перед Новым годом время руководство проводит на производстве, у клиентов, у партнеров — в общем, везде, где дядя мог бы внимательно оценить работу своих заместителей и выбрать из них одного для повышения.
Мне так хотелось, чтобы он разглядел потенциал Гордеева. Я знаю, при всех своих тараканах он действительно лучший сотрудник. Никто в офисе не знает таких мелочей, которые известны Никите Дмитриевичу.
Но, с другой стороны, я боялась того, что он уедет. Что никто не будет летать по офису, раздавая разгильдяям вербальных люлей. Разве Самойлов хоть раз порадовал нас своим присутствием? Нет. Вероятно, ему просто было все равно, как у нас обстоят дела.
И не было ни одной сферы деятельности нашей компании, на которую Гордееву было бы все равно.
Хлопнула дверь, и я машинально вскочила с места, чтобы увидеть, кто пришел. Спокойной уверенной походкой ко мне направлялся Геннадий Петрович, а за ним, хмурясь, следовал Самойлов. Сколько бы я ни всматривалась в двери за их спинами, Гордеев не появился.
— Аллочка, как поживает офис? — бодро поинтересовался дядя.
Самойлов, не удостоив взглядом никого из коллег, сразу прошел на второй этаж. Я проводила его подозрительным взглядом и, едва его ноги скрылись на верхних ступенях лестницы, улыбнулась дяде.
— Без происшествий, капитан, — отчиталась я.
Дядя кивнул и собрался идти в свой кабинет, но я ухватила его за локоть и снова притянула к стойке.
— Геннадий Петрович, я хотела узнать…, — неловко оглядываясь, начала я, и дядя, хитро подмигнув, закончил за меня:
— Никита работает. Я устроил ему большую проверку, — с нескрываемой гордостью в голосе ответил он.
— И как? — уточнила я с замиранием сердца. — Справляется?
Дядя кивнул и перевел задумчивый взгляд на снегопад за огромным окном.
— Оказывается, я его сильно недооценивал, — произнес он ровным тоном, — Думал, что он еще слишком молод для большой работы.
— Он лучше всех, дядя! — прошептала я, повиснув на руке любимого родственника, заменившего мне отца.
Пусть мои слова звучали слишком наивно и несерьезно для работы, которую проделывал сейчас Никита, но мне искренне хотелось поддержать его и по возможности замолвить словечко перед дядей. Если мне удастся как-то повлиять на исполнение мечты Гордеева, я встречу этот Новый год более счастливой, чем прежде. Но такой же одинокой.
— Аллочка, — ласково протянул дядя, улыбаясь сквозь седую бороду, — Ну что мне с вами делать? Ты тут тоскуешь, он — там. А мне, между прочим, нужно принять решение.
Все, что дядя говорил дальше, я не слушала. В моем мозге, расплывшемся среди цветущего оазиса новых чувств, крутилась лишь одна мысль — Гордеев по мне тоскует.
— Думаешь, ему меня не хватает? — кокетливо похлопав ресницами, спросила я, и дядя раскатисто рассмеялся.
— Ой, лиса! — воскликнул он, чем, конечно же, привлек к себе внимание всего офиса. Дальше дядя склонился чуть ниже и уже тихим голосом произнес слова, предназначенные только для моих ушей: Дай ему время, Аллочка. Вам, женщинам, проще решиться на чувства. Вы рождены для этого. Вы в этом расцветаете.
С легкой улыбкой на тонких губах дядя провел шершавым пальцем по моей розовой щеке.
— Но мужчины, — продолжил он, — Особенно такие деловые, как мы, всегда пугаются любви.
— Почему? — затаив дыхание, спросила я.
Прежде я никогда не стала бы произносить в одном предложении слова «Гордеев» и «любовь», но за последние дни что-то во мне перевернулось, и теперь я уже не могла отделить одно от другого. Гордеев и любовь стали постоянными поводами для размышлений.
— Потому что она мешает работе, — серьезно подытожил дядя, — А работать мы тоже любим. И это то, для чего Бог создал нас.
Я отпустила дядину руку и погрузилась в свои мысли. Дядя притянул мое лицо за подбородок и сухо чмокнул мой лоб.
— Ты ведь знаешь, что правило «никакой работы дома» придумала Ниночка? — с теплотой в голосе спросил он, — Я с трудом согласился. Но много лет назад я уже чуть не потерял ее из-за бизнеса, и теперь семья — мой непоколебимый приоритет.
Понимающе кивнув, я благодарно улыбнулась дяде. Тот направился к лестнице, но на полпути обернулся и громко произнес:
— Дай ему время, Аллочка! — коллеги притихли, и дядя, задорно хохотнув, воскликнул: Твою мать!
Следом за генеральным директором рассмеялся и весь офис. Да, все-таки Гордеев был частью нашей команды, и мне жаль, что он никогда по-настоящему этого не осознавал.
И еще мне вдруг захотелось сделать то, чего я так долго избегала.
Я прихватила стопку клеевых стикеров розового цвета, яркий маркер и направилась к кабинету Гордеева.
Последние приготовления к праздничной елке были завершены. Дети уже собрались в зале в ожидании главной парочки года, а от парочки была только я — одинокая и растерянная Аллочка с накладной косой, торчащей из-под синего кокошника.
Гордеев не явился, и мне нужно было срочно придумывать, как выкручиваться перед детьми. Самое обидное, что и костюма Деда Мороза на месте не было. Ни за что бы не подумала, что Никита может меня так подставить!
Из большой переговорной вернулись мои помощники — тройка коллег, сыгравших лесных зверей. Дальше вести праздник должны были мы с Гордеевым.
— Дед Мороз! Снегурочка! — скандировала детвора за приоткрытой дверью.
Обтерев влажные от волнения ладошки о бумажное полотенце, я медленно выдохнула и вошла в зал с широкой улыбкой на лице.
— Здравствуйте, дети! — киношным голосом произнесла я, широко разводя руками в приветствии. — Как же долго я до вас добиралась! Наш дорогой Дедушка попал в страшный буран и немного задерживается.
Малышня смотрела на меня с неприкрытым восторгом, детки постарше подозрительно переглядывались, а подростки и вовсе закатывали глаза, не переставая усмехаться.
На мгновение мой голос дрогнул от переживаний, но я взяла себя в руки и продолжила:
— Давайте встанем в большой хоровод вокруг нашей прекрасной елочки и…, — тут я осеклась, ведь за спиной раздался раскатистый мужской голос.
— Разве ж это елочка, внученька? А ну, братцы, заносите настоящую лесную красавицу!
Я обернулась и увидела, как на самом входе стоит Гордеев в полном праздничном обмундировании. Щеки алели румянцем, брови и ресницы были подкрашены белой тушью, от чего Никита казался гораздо старше своего возраста. Его шуба и шапка поблескивали от снега, будто он действительно только-только выехал на своих санях их непроходимой вьюги.
Дед Мороз ударил посохом о пол, и под волшебную музыку, внезапно заигравшую на фоне, через широко распахнутые двери в зал внесли огромную заснеженную ель.
Даже не знаю, что меня удивило больше: здоровая живая елка, из ниоткуда появившаяся в офисе, или сотрудники в костюмах снеговиков, которые эту красавицу тащили. Одним из снеговиков, кстати, был Гриша Степанов, и я не понимаю, откуда он тут взялся, ведь в сценарии ничего подобного не было.
Под шумный восторг ребятни снеговики сняли с пьедестала средних размеров искусственную ель и установили настоящую. Запах хвои и морозного леса окутал все помещение, и даже мне показалось, что я попала в сказку. Волшебство творилось на моих глазах. И в моей душе.
Дед Мороз быстро включил малышей в игру, привлекая их к украшению елки. Не сдержались даже подростки — побежали обматывать ароматную ель гирляндой, пока младшие ребятки развешивали шарики и сосульки. Снеговики задорно прыгали вокруг, то и дело залезая на стул, чтобы украсить верхушку ели.
И только я замерла с одним алым шариком в руках и никак не могла отвести глаз от сияющего Дедушки. Как ему это удается? Заставлять сомневаться, переживать, метаться от симпатии к ненависти и вдруг одним фееричным появлением остановить весь мир вокруг меня.
Наконец наши глаза встретились, и я поняла, что смотрю на Гордеева с открытым восхищением, а он — с робкой нежностью и в то же время некоторым покровительством, ведь Гордеев все еще оставался главным волшебником России — сказочным Дедом Морозом. А я была его маленькой внученькой Снегурочкой.
Он протянул мне руку в красной варежке, и я, окрыленная охватившими меня чувствами, приняла ее и крепко сжала в своей ладони. Весь зал хором прокричал: «Раз-два-три — елочка гори!», и под звуки вальса в полумраке зала засияли разноцветные огоньки.
— Это просто невероятно, — шепнула я, любуясь искорками на изумрудной ели.
— Я же сказал, что внес правки, — тихо ответил Никита, загадочно улыбаясь сквозь искусственную бороду.
— Спасибо тебе, Дедушка Мороз, — не сдержавшись, я прильнула к нему в теплом объятии, словно внучка, сильно скучающая по своему волшебному дедушке.
К нам тут же кинулась ребятня, и вот мы уже стояли в одном большом объятии. Тепло праздника, яркие блики гирлянды и музыка — прекрасная музыка! — растрогали мое сердце, и мне хотелось плакать и смеяться. А еще танцевать! Водить хороводы! И не отпускать руку своего строптивого Дедушки Мороза.
Праздник удался на славу — таких в этой компании еще не делали. Мы прослушали целый сборник детских стишков, вручили подарки, сделали несметное количество фотографий и только после всего этого аншлага смогли наконец остаться в импровизированной гримерке вдвоем.
— Я думала, ты не придешь, — призналась я, стягивая кокошник с накладной косой.
Гордеев снял шапку, стянул бороду и отер влажной салфеткой румяна с щек. Улыбнувшись, он протянул мне стикер, который я приклеила к двери его кабинета вчера вечером.
«Снегурочке нужен ее Дед Мороз!» — значилось на бумажке, и я залилась краской, будто написала нечто слишком интимное.
— Разве я мог не прийти? — ответил Гордеев.
Между нами повисла тишина, и только где-то на фоне переговаривались «снеговики» и, кажется, звучал голос дяди. Но это все было неважно. Была только я. И Гордеев. И мы смотрели друг на друга так, будто впервые по-настоящему встретились.
— Аллочка…
— Гордеев…
Никита в два широких шага приблизился ко мне, и я уже приготовилась к тому, что наши тела вот-вот соприкоснуться, как в комнатку вошел дядя, и Дедушка Мороз остановился в нескольких сантиметрах от меня.
— Какое чудесное представление, — почему-то невесело произнес дядя, пожимая Никите руку. — Кто бы мог подумать, что у вас получится устроить такой праздник на простой офисной елке.
— Никита Дмитриевич все делает на высшем уровне, — с улыбкой на губах произнесла я. Да, сегодня он покорил и меня тоже. И я не знаю, что буду делать, когда он уедет.
Дядя посмотрел сначала на меня, а потом на Никиту. И была в его глазах странная грусть.
— Что-то случилось? — тихо спросила я.
— Я все знаю, — честно признался Забелин, — Гриша Степанов мне рассказал, что вы решили поиграть в чувства за моей спиной.
Гордеев отвел глаза, а я с сожалением прошептала:
— Дядя, я все объясню.
— Не утруждайтесь, — отрезал он, — Лучше собирайтесь. Мероприятие в ресторане начнется через три часа.
Не улыбнувшись, дядя вышел из кабинета, а Гордеев, тут же забыв про меня, помчался за своей карьерой.
— Геннадий Петрович, нам нужно поговорить! — уверенно произнес он.
Я видела, как они направились к дядиному кабинету, но не пошла следом. Этот разговор меня не касался. Моя работа была выполнена, и мужчина, которого я неожиданно обрела, вдруг слился с горизонта. И ведь я знала, что так будет. Я знала, что все это затевалось именно для того, чтобы Гордеев мог уехать.
И теперь я не хотела его отпускать.
— Аллочка, ты, оказывается, вообще не скучная! — с задором заявил Гриша, появившийся в дверном проеме. — Поехали со мной за город второго января? Будут друзья, банька, лыжи, хаски в упряжках…
От одного вида кудрявого болтуна меня передернуло от негодования.
— Катись-ка ты отсюда, — пробормотала я, отвернувшись от Гриши, — Хоть на лыжах, хоть на хаски.
— Алла, но я думал…
— Ты мне правда нравился, Степанов, — призналась я, поворачиваясь к недоумевающему парню, — Но полюбила я другого.
Не дожидаясь реакции Гриши, я демонстративно закрыла перед ним дверь. Пора снять костюм восторженной Снегурочки и готовиться к шикарному вечеру в элегантном платье. И не забыть прихватить свое тоскующее сердце.
За что я любила дядю, так это за его умение сплотить вокруг себя людей. В огромном зале ресторана, оформленного в классическом белом стиле, собрались семьи наших сотрудников. Сложно передать словами, как это было необычно и в то же время вдохновляюще.
Изо дня в день ты смотришь на одни и те же лица, впускаешь в свою жизнь людей с разными характерами. И вот теперь ты можешь видеть семьи своих коллег, и только успеваешь поражаться, как они все похожи.
Как чудесно видеть мам и бабушек в нарядных платьях, взрослых и старых мужчин в строгих костюмах, жен, мужей, детей. И даже Регина, отменившая отпуск на эту ночь, явилась со своей кошечкой на леопардовой шлейке.
Это был грандиозный вечер, посвященный семье.
Перед тем, как подойти к столику, за которым сидела тетя Нина, Макар и Кирилл, я еще раз осмотрела свое отражение в окне. Собранные в высокую прическу рыжие волосы, алое платье с открытыми плечами гладило подолом пол, на хрупкой шее поблескивало перламутром жемчужное ожерелье. Я напоминала себе чудесную принцессу, и от этого становилось еще тоскливее. Ведь у принцесс в сказках все заканчивается долгим поцелуем и «жили они долго и счастливо», а что ждет меня?
Даже думать об этом не хочу.
— Не понимаю, зачем мы сюда пришли, — за спиной раздался строгий мужской голос и, обернувшись, я увидела статного мужчину примерно дядиных лет.
Одного взгляда на него и двух сыновей за спиной хватило, чтобы понять, что передо мной Гордеевы.
— Чтобы поддержать сына, — уверенно произнесла я, сдержанно улыбнувшись мужчинам.
— Димочка, ну не ворчи, — запричитала миловидная женщина, вынырнувшая из-за спины самого младшего сына.
— Вы знаете Никиту? — мужчина прищурился, осматривая меня с недоверием.
Я кивнула и пригласительным жестом махнула на зал:
— Ваш столик седьмой. Это у сцены, — произнесла я, запомнив важную для меня фамилию в рассадке гостей, — Вы удивитесь, насколько ваш сын важен для этой компании. И не только для компании.
Одарив меня сдержанной улыбкой, семья Гордеевых прошла на свои места, и только тогда я смогла взволнованно выдохнуть. Они пришли! Никита все-таки их позвал. А, значит, и он понял, какое место в его жизни должна занимать семья.
— Дорогие друзья! — на сцене появился дядя в роскошном смокинге, и он со своей седой бородой сам выглядел, как брутальный Дедушка Мороз.
Я поспешила к своему столику, не переставая глазами выискивать Никиту. Пока дядя произносил праздничную речь, в которой особо чувствовались слова тети Нины, в зале появился Гордеев.
Осторожно минуя ряды круглых столиков, он опустился на стул рядом со своей мамой и перевел глаза на дядю.
Голос Забелина вдруг переменился и с праздничного стал каким-то разочарованным.
— Вчера мне пришлось открыть для себя страшную тайну, которая подорвала мое доверие к одному человеку, — спокойным голосом поведал дядя, будто рассказывал притчу. Он говорил о нас с Гордеевым.
На этих словах я посмотрела на Никиту. Он тоже смотрел на меня. С сочувствием. Будто он был виноват. Хотя, конечно, все это началось именно из-за него. Но разве я жалею? Нет! И пусть дядя говорит про нас все, что угодно, — он не знает, что на самом деле происходит между нами. Я и сама не знаю! Только это окрыляет меня и лишает страха.
Я поднялась со своего места и вышла вперед. На меня тут же опустился свет прожектора, так что мне пришлось прищуриться, чтобы привыкнуть к такому яркому вниманию.
— Геннадий Петрович, подождите! — встряла я, и тут же около меня в луже света оказался Гордеев.
— Это я виноват, — заявил он, обращаясь к дяде.
— Нет, это я! — перебила я, — Я собиралась прыгнуть с моста, но Никита меня спас, и тогда мы…
— Ты хотела прыгнуть с моста?! — ужаснулся дядя со сцены, и вместе с ним охнул весь зал. Кто бы мог подумать, что Аллочка такая сумасшедшая?
— И лучше бы я прыгнула, — чуть тише произнесла я, поворачиваясь к Никите, — Может, тогда мне сейчас не было бы так больно.
— Я никогда не позволю тебе совершать такие глупости, — ответил он, не спуская с меня настороженного серого взгляда.
— Ты — моя величайшая глупость, — выпалила я и тут же, ощутив вину за свои слова, приблизилась к Гордееву, — Я знала, что ты делаешь все это из-за работы! Ведь ты на сто процентов состоишь из нее!
В моем тоне звучала обида. Гордеев осторожно коснулся моей руки и с легкой улыбкой на губах поправил меня:
— На девяносто восемь. Оставшиеся два процента я трачу на мучительные попытки не думать о тебе, — с нежностью в голосе произнес он, — Ведь ты и есть та самая причина, по которой я так люблю эту работу. Ты занимаешь все эти девяносто восемь процентов, Аллочка.
— Что? — с моих губ сорвался удивленный вздох, и я подняла на Гордеева большие глаза, полные восхищения.
— Я думал, что смогу не думать о тебе, если сбегу в новый филиал, — объяснил он, — Но, сблизившись с тобой, я понял, что лучше уж я буду наблюдать, как ты строишь глазки Степанову, чем сходить с ума вдали от тебя.
— Гордеев…, — шепнула я, бросаясь на шею любимому мужчине.
Тот подхватил меня и прижал к себе в тесном объятии. Забыв, что на нас пялится весь зал, мы уже готовы были перейти к финальному поцелую, как на сцене раздался добрый смех Забелина.
— Вообще-то я говорил об Артеме Самойлове, который, как оказалось, сливает конкурентам важную информацию, — дядя помахал нам со сцены маленьким диктофоном и добавил: Если бы не этот любопытный аппарат, оставленный в моем кабинете таинственным незнакомцем, я так и не узнал бы, почему мы теряем важных клиентов.
Дядя с благодарностью посмотрел на нас и добавил:
— А ты, Никита, убедил меня в своей надежности, и теперь я вижу, что только тебя могу сделать руководителем нового филиала! — провозгласил дядя.
Раздались фанфары, с потолка посыпалось конфетти, зааплодировал зал. И только мы с Никитой стояли в свете прожектора, крепко прижавшись друг у другу.
— Собирай чемоданы, Гордеев, — поздравил дядя, — Ты едешь во Владивосток!
— Владивосток?! — одновременно воскликнули мы с Никитой.
И тут до меня дошло. Весь год дядя старался выстраивать отношения с азиатскими партнерами. Вот для чего нам нужны были внештатные переводчики китайского и японского.
Все это время мы готовили к открытию филиал на другом конце страны!
— Я не могу, — пробормотал Гордеев, пронзая меня глубоким серым взглядом. Он готов отказаться от работы ради меня. Он выстроил приоритеты.
— Дядя, — громко заявила я, — Думаю, Никите Дмитриевичу нужна будет толковая помощница в новом офисе.
— Ты поедешь со мной? — изумился Никита, крепче сжимая пальцы на моей талии. — Но почему?
— Потому что влюбилась, Гордеев, — я пожала голыми плечами и погладила ладонями мужскую шею.
— Аллочка, твою мать, — пробормотал он, касаясь лбом моего лба, — Я должен был первый это сказать.
Никита обхватил холодной ладонью мою шею и, ласково погладив тонкую кожу, притянул к себе мое лицо.
— Я влюблен в тебя, Аллочка, — шепнул он, касаясь губами моих губ, — На все сто процентов.
Наши губы соединились в поцелуе, и в зале снова загремели фанфары, а дядя торжественно заявил со сцены:
— С наступающим, друзья! С Новым годом!
И сердце билось в такт музыке, пока любимый мужчина кружил меня в танце. Наша история только начинается. А дальше только одно:
И жили они долго и счастливо.
Больше книг на сайте — Knigoed.net