Альбина

Это было в один из очаровательных вечеров, которые мы проводили в продолжение зимы 1841 года у княгини Г**, во Флоренции. В этот вечер было положено, чтобы каждый рассказывал свою историю. Разумеется, эти истории были фантастические; каждый в свою очередь придумывал какой-нибудь рассказ; оставался один только граф Элим, который не исполнил еще общего долга.

Граф Элим был прекрасный молодой человек, белокурый, бледный, с меланхоличным выражением в лице. Каждый раз, когда заходила речь о привидениях и спрашивали его мнение, он отвечал решительным тоном: «Я верю этому». Никто не предлагал ему вопроса, почему он верит, но по его тону все были убеждены в искренности его признания. Когда дошла до него очередь, он попросил позволения рассказать одно приключение из собственной жизни.

— Три года тому назад, — сказал он, — я путешествовал по Германии; рекомендательные письма помогли мне воспользоваться гостеприимством одного франкфуртского негоцианта. Как-то раз мой радушный хозяин предложил мне отправиться на охоту с его старшим сыном. Я, как страстный охотник, с радостью принял это предложение. Наше общество состояло из восьми человек; то были: сын моего хозяина, его профессор, пятеро приятелей и я. Прежде чем отправились на охоту, мы отзавтракали на прекрасной ферме нашего хозяина. Во время завтрака я успел подружиться с умным профессором. Было уже за полдень, когда мы оставили ферму; я пошел вместе со своим новым знакомым, но, по какому-то случаю, мы разлучились; я потерял его из виду и один бродил по лесу. К своему удовольствию, я скоро увидел стаю куропаток; два выстрела доставили мне две победы, но этого было мало; я с ожесточением преследовал свои жертвы и не замечал, что на небо набегали темные облака и предвещали страшную бурю. Вдруг раскат грома заставил меня опомниться. Я стоял в глубине долины; кругом поднимались горы, поросшие густым лесом.

Тучи все более и более застилали небо, гром грохотал, и крупные капля дождя стучали о пожелтевшие листья, которые при каждом порыве ветра вихрились в воздухе, словно стая испуганных птиц. Не теряя времени, я решил выбраться из этой трущобы и пошел по прямой линии в надежде, что найду хоть тропинку, которая приведет меня к какому-нибудь пристанищу. Между тем лес становился гуще и гуще, небо темнело более и более. Вдобавок я начинал чувствовать голод. Наконец я добрался до одной тропинки. Куда теперь идти — спрашивал я сам себя. Направо или налево? Для решения этого вопроса не было никакого ответа; надо было предаться произволу случая. Я повернул направо и последовал за своею собакою, которая побежала впереди меня в эту сторону.

Если бы я мог укрыться под каким-нибудь навесом, в какой-нибудь пещере, я не налюбовался бы великолепным зрелищем, которое открылось перед моими глазами. Молния почти беспрерывно сверкала в тучах, обливая лес самым фантастическим светом; гром раскатывался от одного конца долины до другого; по временам порывистый ветер мчался по вершинам деревьев и сгибал вековые дубы и гигантские сосны, как майский ветерок гнет молодые колосья. Деревья хрустели, и на неистовство урагана лес отвечал продолжительным жалобным воем. Но мне было не до поэтической мечтательности: лил дождь; я промок до костей и чувствовал сильный голод.

Между тем я шел дальше; тропинка становилась шире; я был уверен, что скоро добреду до какого-нибудь жилья. В самом деле, через полчаса я заметил при блеске молнии небольшую хижину. Я ускорил шаги в надежде на гостеприимство жителей этой хижины и через несколько минут стоял у вожделенного приюта. Но, к своему разочарованию, я не заметил ни малейшей искры приветного огонька. Было еще не так поздно, чтобы хозяин домика мог лечь спать. По всему было видно, что этот домик не был необитаемым; можно было заметить следы руки человеческой: вдоль стен был рассажен виноград; розовые кусты, на которых раскачивались запоздалые цветы, украшали аллеи небольшого садика. Я постучался, но мой стук не произвел никакого движения внутри хижины; я начал просить защиты от бури, но на мой голос никто не ответил.

Признаюсь, я готов был силою войти в это убежище, по крепкие запоры разрушили все мои попытки. Между тем меня утешила одна мысль: очевидно, этот маленький домик был построен вблизи какой-нибудь деревни либо замка. Действительно, сделав двести или триста шагов, я наткнулся на какую-то стену и тотчас стал искать ворота, но, заметив в одном месте пролом, оставил дальнейшие поиски, перелез через стену и очутился в одном из тех великолепных парков, которые до сих пор встречаются в Германии. Но этот парк — сколько я мог рассмотреть его в те минуты, когда небо несколько прояснялось и из-за облаков выглядывала луна, — представлял вид горестного запустения. Опрокинутые ветром или свалившиеся от дряхлости деревья загромоздили собою все аллеи; дорожки заросли дикою травою. Этот вид совершенно разрушил мою надежду отыскать хоть одно живое существо в замке, к которому вели мрачные, запустелые аллеи.

Искра света, блеснувшего вдали, подала мне новую надежду. Правда, этот свет, похожий на падучую звезду, тотчас угас, но я пошел по указанному им направлению и через несколько минут выбрался из парка. Передо мной поднималась какая-то темная громада, окруженная деревьями, — это был старинный германский замок. Десять или двенадцать окон выходили на его фасад, но ни одно из них не было освещено. Хотя три окна были закрыты ставнями, но один из них имел большую трещину, а между тем и здесь не сквозило никакого огонька. Очевидно, что и эта комната, так же как и другая, не была освещена. Я обошел весь фасад, желая открыть какой-нибудь вход, чтобы проникнуть во внутренность замка, и наконец на углу здания между двух башенок нашел дверь, которая, уступив первому моему усилию, растворилась настежь. Я переступил через порог и очутился под мрачными сводами. Проходя по темным длинным коридорам, я вдруг заметил сквозь тусклые стекла тот приветный огонек, который начинал уже считать за призрак моего воображения. Приблизившись к окну, я мог рассмотреть, что в комнате возле лампы сидели какие-то старик и старуха; я решился войти в комнату и тотчас отворил дверь, которая была возле окна. Старуха вскрикнула от испуга. Я поспешил рассеять страх, который против своего желания навел на этих добрых людей.

— Не бойтесь, мои друзья, — сказал я, — вы видите заблудившегося охотника; я устал, меня мучат голод и жажда; я пришел попросить у вас стакан воды, кусок хлеба и угол для ночлега.

— Извините испуг моей жены, — сказал старик, встав со своего места, — этот замок в такой глуши, что разве только по необыкновенному случаю может забрести сюда какой-нибудь путешественник. Неудивительно, что, вдруг увидев вооруженного человека, моя бедная Берта перепугалась, хотя, благодаря Богу, нам нечего бояться воров ни за себя, ни за своего господина.

— Во всяком случае, мои друзья, будьте спокойны, — сказал я, — я граф Элим. Конечно, вы не знаете меня, но вы должны знать господина Р., у которого я живу и с которым охотился нынче в ваших лесах.

— Нет, сударь, — отвечал старик, между тем как его жена все осматривала меня с любопытством, — мы не знаем никого в городе; кажется, уж более двадцати лет ни я, ни моя жена не бывали в городе, но вы уже довольно сказали о себе, и мы не требуем от вас более никаких объяснений. Вы чувствуете голод, говорите вы, — мы сейчас приготовим вам ужин. Что до вашего ночлега, — прибавил старик, переглянувшись с женою, — тут есть небольшие затруднения, а впрочем, мы увидим.

— Какую-нибудь часть вашего ужина, мои друзья, и кресло в каком-нибудь углу замка — вот все, чего я прошу у вас.

— Предоставьте нам позаботиться об этом, сударь, — сказала старуха, — вы между тем обсушитесь и обогрейтесь, а мы устроим все как следует.

Этот совет обсушиться и обогреться был небесполезен: я промок до костей, мои зубы щелкали от холода. Предполагая, что ужин этих добрых людей будет не очень лакомым, я предоставил в их распоряжение настрелянную дичь.

— Клянусь, сударь, — сказал старик, взяв несколько куропаток и одного кролика, — это чудо как кстати, иначе вам пришлось бы разделить убогий наш ужин.

Старики переговорили что-то шепотом, жена принялась щипать куропаток, а муж вышел из комнаты. Я подошел к очагу и начал сушить на себе свое платье. Но минут через десять старик возвратился.

— Не угодно ли вам, сударь, — сказал он, — пожаловать в столовую, там затоплен камин, и вам будет получше, чем здесь.

Я исполнил его совет; моя собака, которая тоже обогревалась у очага, последовала за мною. Войдя в столовую, я с удовольствием уселся у гигантского камина и принялся осматривать новую комнату. Первый мой взгляд упал на стол, накрытый чудесною скатертью и уставленный богатою посудою. Эта неожиданная роскошь пробудила мое любопытство. Я подошел к столу и с удивлением заметил на каждом предмете изображение графской короны и оружия. Через некоторое время слуга в богатой ливрее подал на стол суп в серебряной миске. Я взглянул на новое лицо — и узнал доброго старика.

— Но, мой друг, к чему столько церемоний? — сказал я.

— Мы знаем, сударь, как следует принять графа, — отвечал старик. — Да, если бы было иначе, граф Эверард не простил бы нам этого.

Надо было уступить. Я хотел сесть на стул, но старик подал большое кресло, украшенное графским гербом. Я занял место и с большим аппетитом принялся за ужин. Все кушанья были изготовлены с отменным вкусом; на столе стояли лучшие бордоские, бургундские и рейнские вина.

Любопытно было мне узнать, кто был владельцем замка и где он живет. Я спросил об этом старика.

— Мой господин, — сказал он, — граф Эверард фон Эппштейн, последний из потомков своей фамилии. Он живет в замке, которого не покидает почти двадцать пять лет, но болезнь одной особы отозвала его в Вену. Вот уже шесть дней, как он уехал от нас, и мы не знаем, скоро ли он возвратится.

— Но, — продолжал я, — что это за домик, который я заметил за четверть мили отсюда?

— Это и есть настоящее жилище графа, — отвечал старик. — Он проводит там каждый день и только ночует иногда в замке. Наш бедный замок давно уже запустел, и теперь в нем кроме красной комнаты нет ни одного жилого покоя.

— Что это за красная комната?

— Да та, в которой жили все графы фон Эппштейн; в ней они родились, в ней и умирали, начиная с графини Элеоноры до графа Максимилиана.

Произнося эти слова, старик понизил голос и с тревожным видом озирался кругом. Впрочем, я не задал еще никакого вопроса; меня заняла мысль о странном поведении графа Эверарда, который жил отшельником в своем разваливающемся замке.

После ужина меня стало клонить ко сну. Я попросил старика указать мне мою спальню. Эта просьба, казалось, смутила его; он пробормотал какое-то извинение, но, оправившись от замешательства, сказал:

— Пойдемте, господин граф.

Я последовал за стариком. Мой Фидо заворчал и бросился вслед за нами. Старик привел меня в прежнюю комнату, в которой я в первый раз заметил огонь.

— Вы хотите уступить мне собственную вашу комнату? — сказал я.

— Извините, господин граф, — отвечал старик, не поняв смысла моих слов, — в целом замке нет больше ни одной жилой комнаты.

— Где же вы найдете место для себя?

— Мы ночуем в столовой.

— Этого я не позволю, — вскричал я. — Я ночую в столовой, или вы отведете мне какую-нибудь другую комнату.

— Но я имел честь доложить господину графу, что в целом замке нет более жилой комнаты, кроме той…

— Кроме той? — повторил я.

— Кроме красной комнаты.

— Но ты знаешь, что в этой комнате нельзя ночевать господину графу, — с живостью возразила старуха.

Я пристально посмотрел на обоих. Они, с заметным смущением, потупили глаза. Это затронуло мое любопытство.

— Почему же невозможно? — спросил я. — Разве это запрещено владельцем замка?

— Нет, господин граф.

— Так какое же вы находите препятствие? И что такое в этой таинственной красной комнате, о которой вы говорите с каким-то страхом?

— Есть кое-что, милостивый государь… — Старик остановился и взглянул на свою жену, которая пожала плечами.

— Есть кое-что! — повторил я. — Скажите, что такое?

— Там являются привидения, — сказала жена. — Вот что, сударь.

— Привидения! — вскричал я. — Если так, то мне ужасно хочется повидаться с мертвецами. Объявляю вам, что я непременно хочу ночевать в этой страшной комнате.

— Прежде всего подумайте, сударь.

— Думать не о чем. Повторяю вам, что мне хочется взглянуть на привидения.

— Это не даром прошло графу Максимилиану, — пробормотала старуха.

— Быть может, граф Максимилиан имел причины бояться мертвых, а мне нечего опасаться.

— Делать нечего, если так угодно графу, — сказал старик, обращаясь к жене, — надобно приготовить постель.

— Хорошо, — отвечала жена, — но с условием, чтобы ты проводил меня. Ни за что на свете я не пойду туда одна.

— Пожалуй, — сказал старик.

Старики вышли из комнаты. Я в задумчивости прислонился к очагу. В своей молодости я слышал тысячу рассказов о странных приключениях в старинных замках и всегда принимал их за фантастические вымыслы, а теперь я сам должен был сделаться героем подобного приключения. Мне казалось, что я начинаю бредить, и, чтобы освежить свои мысли, вышел на чистый воздух. Небо прояснилось, луна серебрила башни замка. Все было глухо, мертво, тишина ночи лишь изредка нарушалась пронзительным криком совы, притаившейся под ветвями дерева, которое угрюмо стояло в углу двора. Уверившись в своем бодром состоянии, я возвратился в комнату. Старая женщина была уже тут, но ее муж еще хлопотал в моей спальне. Вдруг зазвенел колокольчик. Я невольно вздрогнул.

— Что это значит? — спросил я.

— Ничего, — отвечала старуха. — Это зазвонил мой муж, значит, все готово. Я провожу вас до лестницы.

— Идем, — сказал я, желая поскорее увидеть таинственную комнату.

Старуха пошла вперед, освещая мне путь восковою свечою. Я последовал за нею, а за мною побежал и Фидо, который решительно ничего не понимал в наших переселениях. На всякий случай я захватил с собою ружье. Когда я вошел в красную комнату, старик тотчас удалился. Я слышал, что он запер дверь с наружной стороны и медленными шагами побрел по коридору. Кругом меня воцарилось молчание, лишь резвый огонек трещал в камине. Я взял свечу и обошел свою спальню, которая получила название красной комнаты от старинных обоев, в которых преобладал этот цвет. Фидо следовал за мною, но вдруг у изголовья моей постели он остановился, подошел к стене и с заметною тревогою начал обнюхивать обои. Это привлекло мое внимание, и я со всею точностью осмотрел подозрительную часть стены, предполагая, что тут была какая-нибудь тайная пружина. Но после бесполезного осмотра я пошел дальше, Фидо последовал моему примеру, но беспрестанно повертывал назад голову, как будто желая обратить мое внимание на какое-то непонятное открытие.

Было уже два часа, но, несмотря на усталость, я не мог предаться сну; какое-то тревожное чувство овладело мною; я не знал, что случится, но ожидал чего-то необыкновенного. С полчаса просидел я в креслах, но, не дождавшись ничего нового, решился лечь в постель, оставив на камине зажженную свечу. Фидо приютился возле меня. Я сомкнул глаза, но едва только забывался в приятном сне, как какой-нибудь легкий шум выводил меня из забытья; я открывал глаза и с беспокойством озирал всю комнату. Наконец мои мысли начали путаться, фигуры, изображенные на обоях, казалось, задвигались; свет от камина и от свечи заструился фантастическими полосами по стенам; я заснул.

Не знаю, сколько времени продолжался мой сон, только я пробудился от какого-то непонятного чувства страха. Открываю глаза: свеча погасла, огонь в камине потух, кругом страшная темнота, только бледный луч луны чуть пробивался в трещину одного ставня. Я приподнял голову. В эту минуту завыл мой Фидо, и его жалобный стон бросил меня в дрожь.

— Фидо! — проговорил я. — Фидо, что с тобой?

Бедная собака забилась под кровать и снова завыла. Послышался какой-то шум, как будто потаенная дверь заскрипела на ржавых петлях, и у изголовья моей кровати зашевелились обои. Какая-то белая, воздушная, прозрачная фигура скользнула в комнату и без малейшего шума, как будто не касаясь пола, направила свои шаги к моей постели. У меня дыбом поднялись волосы, холодный пот выступил на моем лице. Я подвинулся к самой стене. Тень приблизилась к моей кровати, взглянула на меня и покачала головою, как будто говоря: это не он. Потом она испустила вздох, отошла прочь, еще раз взглянула на меня, еще раз вздохнула, покачала головой и исчезла за обоями; дверь скрипнула — и все смолкло. Признаюсь, я как будто лишился всех сил, только мое сердце билось чрезвычайно сильно. Через минуту Фидо выполз из своего убежища, стал на задние лапы, а передними оперся на мою постель. Бедное животное дрожало всем телом. Итак, это была не мечта расстроенного воображения, но привидение, тень, призрак. Эта комната, без сомнения, была театром какого-нибудь ужасного, таинственного приключения. Что случилось тут? Эти мысли мучили меня до самого рассвета; я не мог уже заснуть снова. При первом блеске зари я встал с постели и оделся. Вскоре послышались в коридоре человеческие шаги и кто-то остановился у дверей.

— Войдите, — сказал я.

В комнату вошел старик.

— Я все беспокоился, сударь, об вас, — сказал он, — и пришел осведомиться о вашем здоровье.

— Как видите, — сказал я, — я здоров как нельзя лучше.

— Каково изволили почивать?

— Превосходно!

Старик, казалось, не верил этому.

— И никто не нарушал вашего сна? — прибавил он.

— Никто.

— Тем лучше. Теперь не угодно ли вам приказать что-нибудь?

— Приготовьте мне завтрак.

— Через четверть часа все будет готово, — сказал старик и ушел.

Пользуясь этим временем, я хотел открыть потаенную дверь; но после безрезультатных поисков должен был отказаться от своей попытки. Меня позвали завтракать, и я, бросив взгляд на таинственные обои, оставил красную комнату. Как ни любопытно было мне проникнуть в тайну ночного приключения, но я не заводил о ней речи; я знал, что верный слуга замка не откроет мне таинственной истории. Окончив завтрак, я поблагодарил добрых стариков за радушное гостеприимство и попросил указать мне дорогу в город. Старик вызвался проводить меня до большой дороги. Часа через три я был во Франкфурте.

Переменив свой костюм, я поспешил увидеться с профессором, с которым подружился на ферме моего хозяина. Он чрезвычайно беспокоился о моем отсутствии.

— Наконец вы явились! — сказал он, когда я вошел к нему в комнату. — Где вы провели ночь?

— В замке Эппштейн, — отвечал я.

— В замке Эппштейн! — вскричал он. — Где именно?

— В комнате графа Эверарда, который теперь живет в Вене.

— В красной комнате?

— Да.

— Вы не видели ничего? — спросил профессор с видом любопытства и сомнения.

— Сказать правду, я видел призрак, — отвечал я.

— Да, — проговорил он, — это тень графини Альбины.

— Кто это графиня Альбина? — спросил я.

— О, это ужасная, невероятная история, которой вы не захотели бы и верить, если бы не ночевали в красной комнате.

— Но теперь я поверю всему, клянусь вам. Вы можете рассказать мне эту историю и будьте уверены, любезный профессор, что у вас никогда не было и не будет такого внимательного слушателя.

Профессор согласился на мою просьбу и рассказал мне необыкновенную историю красной комнаты.

— Что это за история? — спросили мы все, в один голос, графа Элима.

— Из этой истории я сделал толстую и прескучную книгу, и, если вам угодно, я принесу завтра свою рукопись и прочитаю вам ее как можно скорее.

На другой день граф Элим явился со своею рукописью и прочитал историю, которой с нетерпением ожидали все посетители, снова собравшиеся на вечере у княгини Г ***.