Ангел из авоськи

17.

Опять этот неуемный Казиев и с тем же вопросом:

— Ну как? Ты уже прочла? За ночь можно прочесть!

— Не забывай, я в плохом состоянии, — напомнила ему Улита.

— Ах, да! — с досадой воскликнул он. — Но все же сказать что-то можешь?

— Пока ничего, — отрезала она, — дай мне отлежаться.

— Сколько же ты намерена «отлеживаться»? — еле сдерживаясь, чтобы не заорать, с натужной иронией спросил он.

— Сколько нужно, — бросила она.

— Даю тебе час! — завопил уже он.

Она бросила трубку.

Казиев был уверен, Улитка крутит. Она, конечно, прочла сценарий. И хочет сама договориться со стариком. Каким же идиотом стал он вдруг — он, умница и хитрец, — когда обратился за помощью к Улите! Он все еще считает ее принадлежащей ему сердцем и душой! А она давно думает только о себе. И ее вовсе не греет, что он обещал ей роль, не верит. И правильно делает, усмехнулся ядовито Казиев. Она хочет захапать сценарий, сама найти режиссера и вертеть им, как ей того будет надо.

Большая роль и участие в сценарии, соавторство!.. Они со стариком — два сапога!

Казиев бегал как ошпаренный по квартире. И не знал, что предпринять. Ехать к Улите? И нагло сидеть у нее?.. Нет, так, пожалуй, не пойдет. Может появиться этот ее юный сволоченок, которого почему-то Казиев не слабо побаивается. Почему? А потому что бандит, с красивеньким личиком, кучей адвокатов, вышибал и охраны!

Хорошо же, Улитка! Он засечет время! И ровно через час позвонит, и пусть-ка она попробует отвертеться!

Ведь это он привлек ее, она ж в этом деле — ни мур-мур! И ни хрена бы не узнала! Мало что мог болтать Родя! Его давно нет. Казиев сел с бутылкой джина на тахту и стал ждать.

Улита озверела от того, что ее бывший муж так нагло лезет в общем-то ни с какой стороны, не принадлежащее ему дело! Она поняла, что со стариком у нее будет какой-то серьезный и необычный разговор. Потому он и попросил, чтобы, кроме нее, никого не было. Ей показалось еще вчера, а теперь почти на сто процентов уверена, что старику нужна именно она — Улита Ильина. И ей он нужен, чтобы проверить свои фантастические, однако ей казалось, вполне реальные догадки. В общем — сумбур и страх. Да именно так: ею владели сумбур и страх.

Старик приехал скоро. Сегодня он был более скованным, чем накануне.

Уселся скромно на стул, никаких подношений, никаких цветочков. Она этому удивилась — этот человек не мог забыть, он мог специально не принести, но почему? Скоро она узнает.

— Так как мне вас называть? — спросила она, пытаясь быть ироничной, хотя было не до иронии.

Он посмотрел на нее каким-то собачьим затравленным взглядом и спросил, скорее — попросил:

— Прошу, никто, кроме вас, не должен знать, кто я.

Она ответила серьезно:

— Конечно, никто. Да я и не знаю, кто вы.

— Да, да, я вам полностью доверяю, это так, старые привычки дают себя знать… Зовите меня… — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Андрей Андреевич.

Ее ударило током. В сценарии тот, кто… — Андрэ, Андрей! И Алекс! Алексей! Значит… Возможно ли такое, что все это — документ, а не закрученный умело сценарий?! И на фото — он, этот старик, Андрей Андреевич, и тореро — Алекс-Рафаэль?.. Но тогда?! Она задрожала, и ей захотелось немедленно прогнать старика, пихнуть ему в руки «сценарий» и никогда-никогда этого монстра не видеть! Но надо пройти весь путь. Надо.

Старик внимательно смотрел на нее и видел изменения в ее лице. Когда на нем появился ужас, он вздохнул:

— Я так и знал. Но все равно. Я ждал этого момента всю жизнь. Я должен. Обязан вам все сообщить.

Ей еще страшнее стало от его слов, и она вскрикнула:

— Не надо! Это было так давно! Давайте забудем о сценарии, обо всем!.. Прошу… Забудем… — совсем тихо попросила она.

— Давайте забудем, — согласился спокойно старик, — как скажете. И о вас, и обо всех тех, кто… Страшнее мне. Но как вы захотите. — Поставил он твердую точку и как бы утерял что-то к ней — почитание, что ли, интерес…

— Но мне страшно, — призналась она.

— Так я пойду… — откликнулся он глухо. Встал и потянулся за своей папкой. — Всего вам доброго. Прощайте, Улита Алексеевна.

Она поняла, что если он сейчас уйдет, она никогда себе этого не простит!

— Нет! — закричала она. — Нет! Останьтесь! Простите меня… — слезы вдруг появились у нее на глазах.

— Да, я понимаю… — вздохнул он с каким-то надрывом.

Она довольно неуклюже постаралась сгладить момент:

— Может быть, чаю, кофе?

А хотелось спросить совсем другое: «Это вы приходили к нам, принесли ордена?» Но почему-то испугалась вопроса и главное — ответа.

Он прошелестел:

— Ничего не надо… — Помолчал и спросил: — Может быть, тогда не все рассказывать вам, а прояснить что-то?..

— Нет, нет! — снова вскрикнула Улита. — Все!

— Хорошо, все, — согласился опять спокойно старик.

Она крепко сжала руки.

— Начинается эта давняя история, как начинаются сказки: много, много лет назад жили два сводных брата, младший и старший. Отслужили в армии, и им предложили, как способным, грамотным парням работать в организации, которая находилась на Лубянке. Первым, по идейным соображениям, пошел старший, за ним потянулся и младший, братья любили друг друга и были друзьями. Оба оказались талантливыми в своем деле и быстро пошли в гору. Скоро они работали за границей — нелегалами. Чтобы вам было понятнее, назову их старым героическим словом — разведчики. Братьев разбросали по разным странам, далеко друг от друга. Младший свое самое главное время пробыл в Испании (испанский он знал как свой родной, очень способный был к языкам). Старший был то в Аргентине, то в Канаде и последний год во Франции и Швейцарии… Они были классными шпионами… Асами своего дела. Там все сказано, вы читали. Кстати, это не сценарий и не роман. Записано это все для того, чтобы ничто не было забыто.

Ну и сумасшедший тореро (младший стал знаменитым тореро в Мадриде!) влюбился, нет, вломился, не знаю даже, какое тут подобрать слово самое точное, в «Принцессу Дагмар» — так называли в Испании дочь шведского посланника, весьма ученого и богатого человека. Даг стала его любовницей, красавица Дагмар… — это она на фото. На Валенсийском побережье. Коста Асахар, что означает «берег апельсиновых цветов»… — Старик на секунду замолчал и тут же продолжил: — Даг забеременела. И младший решил на ней жениться, бросить все и уехать с ней в Швецию. Он вызвал старшего из Франции особым, их тайным кодом, но потом, много позже, старший узнал, что этот код знал еще кое-кто, пронюхать — тоже талант в своем деле, — старик усмехнулся и закурил. — Этого нет в записях. Вообще о том человеке не написано. Из всех нас он был самый страшный типаж, хотя и мы не были милашками.

Он замолчал. Молчала и Улита, с бьющимся, как колокол, сердцем.

— Рафаэль (младший брат, это было имя его как тореро) совсем сбрендил. Он сказал о том, что они с Даг любят друг друга… И что он, младший, готов бросить все ради любви и их будущего ребенка! Старший предупредил его, чтобы он не делал эту страшную ошибку, и впрямую сказал, что с этой историей надо кончать, потому что она может иметь слишком высокую цену. Пусть Даг едет к себе в Швецию и… все. В то страшное время их всех втроем и сфотографировал случайно, а, скорее, как раз и не случайно, бродячий фотограф — на берегу моря. Я рассказываю вам все подробно, ведь там, — он кивнул на папку, — многое затемнено специально или написано эзоповым языком, а я хочу, чтобы вы в точности поняли и время, и братьев, и ситуацию, в которую они попали…

— Прошу вас, я слушаю… — прошептала Улита и еще больнее сжала руки.

Старик замял сигарету и сразу же закурил другую.

— Младший на слова старшего отреагировал счастливым смехом, он прямо-таки поглупел от любви… Он сказал, что где надо, там знают и, наоборот, довольны, что он подружился с дочерью господина Бильдта. Старший испугался страшно, именно «благожелательность», значила, что дела младшего плохи. А тот как бы и не помнил уже, что за организация, вернее — организм, винтиками которого они оба были, каковы там правила и какова… расплата. Старший уехал, а в душе его поселилась черная кошка с когтями тигра…

Старик разволновался. Щеки порозовели, глаза раскрылись и оказалось, что они светло-коричневые, довольно большие, и он сразу же стал очень похож на того, с бородкой. Ошибки не было!

Улита онемела, она понимала, что сейчас не сможет вымолвить ни слова, только ждала… Она прочла сценарий, но когда вот так человек рассказывает, кажется, что что-то будет иначе… Вдруг! Как в сказке все окончится счастливо.

Старик глубоко затянулся сигаретой.

— Не буду пересказывать, что вы знаете: как старший прибыл в Москву и получил задание… Сообщили, что Рафаэль раскрылся и стал двойным агентом. Это было вранье. Даже умирая, лежа в крови на арене, он смог сказать только два слова. И сказал их по-испански: «Амор, Даг…» Это уже сверх всех человеческих возможностей. Ни слова по-русски, умирая, в полубреду, корчась от дикой боли, — Хуан разворотил ему весь живот, и сам валялся рядом, с мулетой в холке… Вы не понимаете, но это… — он помолчал, — это очень… большой профессионализм. Именно в таком вот бреду прокалываются даже асы из асов, последнее слово говорят на родном языке, человек уже не контролирует себя, а тут… Дальше вы знаете. Даг родила дочь, и младенца отвезли в деревню, где девочка скоро умерла. Даг была в нервной клинике… Но вот чего нет в записях… — Он замолчал и сказал Улите: — Дайте, мне Ради Христа, выпить, — так и сказал: — Ради Христа…

Улита метнулась к буфету и вытащила бутылку коньяка, которую они же и принесли вчера. Он сделал два больших глотка.

— Так вот, дорогая моя девочка. Дочка Рафаэля и Дагмар не умерла. Ей дали имя — Соледад. Ее вывезли тайком, со страшными сложностями, в Союз. О том, как это все происходило, позвольте умолчать. Привезли к вдове младшего… Привез девочку старший.

Ты смотришь на меня с ужасом, я понимаю. Но ты не знала того времени, дорогая! Если бы то не сделал старший, то кто-то другой обязательно, и тогда уже всех. И Даг… И конечно, старшего. Старшему нет оправданий и… все же они есть, по тем временам.

Он снова выпил. Улита тоже. И подумала вдруг, а может, все-таки лучше было бы ничего не знать?

— А за что же тогда Звезда Героя? Ведь это мой отец?.. — наконец решилась она. — А я…

Старик кивнул:

— Да, Соледад.

Улита содрогнулась, но попыталась взять себя в руки.

— Отец — предатель? По тем временам? Его даже… казнили тайно?

На глазах Улиты закипели горючие слезы, именно горючие, — горячие, почти как кипяток, и жгучие как огонь.

— Нет, — покачал головой старик, — он никого не предал и об этом хорошо знали в сером здании на площади… Ордена настоящие за настоящую беспорочную и верную службу Родине. «Они» знали, на каком языке и что он сказал перед смертью. Мне думается, что и Звезду Героя ему посмертно дали именно за его последние слова, произнесенные на испанском. Потому еще я и должен был быть рядом, чтобы в другом случае прикрыть его… Но прикрывать, оказалось, не надо. А для них «то», — так старик обозначил убийство, — профилактика. Чтобы неповадно было любить. На службе. Спать — да, по необходимости обязательно! Любить — преступление!

— А… мама? — уже впрямую спросила Улита, ей стало обидно за приемную мать, Ольгу Николаевну, которая всю жизнь прожила одиноко бедной учительницей, с чужой девочкой…

Старик понял, о ком говорит Улита, Дагмар как мать для нее еще не существовала. И будет ли?..

— Девочка моя, я должен сказать тебе всю правду. Приемную твою маму младший, я буду называть его по-настоящему — Алексей, Алекс, он никогда не любил. Их поженили, так было надо… А потом что-то у Ольги не сложилось с родственниками и ее сразу отчислили. И брат прекратил с ней всякую связь, даже чисто товарищескую. По приказу. А ордена? Она, твоя мама, их заслужила своей разбитой жизнью, хотя бы… Но ты знай: Даг была замечательной и не ее вина, что она была богата, легкомысленна, ничего не боялась… До определенного времени… — как-то кривовато усмехнулся старик. — Я устал. — Он вытер большим клетчатым платком мокрый лоб. — Самым несчастливым оказался Алексей, твой отец, а потом и я, твой дядя… Боже, я, кажется, сейчас упаду… Так тяжко… Я не думал, что ТАК…

— Ложитесь, — засуетилась Улита, она видела, как старик превращается на глазах в древнюю развалину. Испугалась. И пожалела его: — Полежите здесь на диване… — Помогла ему подняться из кресла и довела до тахты.

— Спасибо, моя девочка, — просипел старик, говорить он уже не мог, — тебе все понятно, — озаботился он вдруг, — кто есть кто?

— И да, и нет… — медленно произнесла Улита, — что такое Родя? Или это — другое?..

— Нет, не другое… — пробормотал старик. — Многое, как у вас в кино говорят, осталось за кадром. Пожалуй, и останется там, так лучше. Но… Родя. Родя — это я. Квартира, фильм, сценарий… Ваша несостоявшаяся женитьба, фиктивная… Наследство… Я понимал, что Родя не то… Но я не должен был показываться из-за кулис, потому что… Потому что не пришло время, один из тех был жив. И, будучи старым, как я, собрал-таки около себя шваль, которая… Ладно, не буду… Но Родя оказался дураком, полным. А я его выбрал не просто так, ведь он дальний твой родственник, не по крови, по Ольге Николаевне… Он этого не знал, но я-то знал все и решил сделать именно так. Лучше все же родственник, чем чужой. Я бы ему рассказал. Но он — трепло, бабник и без царя — уж совсем… Вот так.

— За это не… — Улита не договорила.

Старик усмехнулся, как перекосился:

— Не бойся, я доскажу. Убивают за меньшее.

— Это — вы?.. — Как она смогла это произнести! Ведь старик — ее дядя!

— Не будем пока, времени немного, но еще есть, — вздохнул он, — ты устала, устал я, разговор дальше может не сложиться.

— Да, вы правы, — откликнулась она.

— Кстати, твоя мама, Дагмар, — жива. В Испании. Я — твой дядя, Андрей Андреевич…

Это было последнее, что сказал старик, перед тем как уснуть.

Соледад… Ее имя. И Улита — тоже ее имя. Бедная мама! Бедные все!.. А она говорит с убийцей своего отца и, совестно сказать, не испытывает к нему ненависти, а только жалость вместе с изумлением, каким-то всеобъемлющим изумлением. И еще — ее всю пронизывает ужас. Ее настоящая мать, Дагмар, жива! От всего можно сойти с ума! Ее бедная больная голова не могла все вобрать в себя. И вдруг Улите опять стало обидно за маму, настоящую, как она считала, Ольгу Николаевну Ильину! Не нужна ей Дагмар! И ничего ей не нужно! Зачем? Зачем ей это все на «старости лет»! Потом мысль ее перекинулась на отца, на братьев… Интересно, а если бы полюбил так Андрей, ныне старик, поступил бы с ним так же Алексей, ее отец?.. Возможно и наверное… Штука в том, что ей кажется: с Андреем никогда никакой любви бы не приключилось, он в самом зародыше задавил бы ту любовь, да и «зародыша» бы не было… В этом она почему-то была уверена. А вот о Роде она думать не хотела, не могла. Надо иметь свежую голову и во всем разобраться самой, без подсказки. Боже мой, и нет Макса! Нет и не будет. Для нее. Улита поняла, что если не напьется сию секунду, то свихнется, и соседям придется взламывать дверь и везти ее в психушку, потому что к тому времени она и со стариком что-нибудь сотворит! Она схватила бутылку коньяка и выпила разом полстакана, а через минут пять остальные полстакана. Не только «захорошело», а «поехала крыша». Она пошла на кухню и включила, под настроение, песню Любы Успенской: «Кабриолет». И подпела: «А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь, ты приедешь, меня здесь нет, а уедешь — меня забудь»… И, бухнувшись растрепавшейся головой на стол, зарыдала, а потом сразу обо всем, что было, что случилось, — забыла. Сидя заснула. Так они и спали: он, освободившийся от многолетнего груза своего адского наследия, она, приняв его, нагрузившись ужасными и тяжкими чужими, но получалось, своими, бедами. Улита ощутила на своих слабых плечах будто мешок с камнями, который ей теперь нести до конца дней. Мама оказалась не мама…

Улита всегда чувствовала в маме какую-то холодноватость и не было в ней сумасшествия любящих матерей, нежной ласковости… Не было в ней хотя бы капли Натальи Ашотовны. Были справедливость, строгость, радость, что Улита смышленая и хорошенькая… Ну и, конечно, удовольствие от того, что дочь стала известной актрисой. Вот сейчас, возвратившись на мгновение туда, в годы с мамой, в полусне, она поняла это.

Телефон заходился, как будто сам ощущая нервную напряженность звонившего. Но в квартире Улиты было благостно и тихо. Никто не просыпался. И не проснулись бы до вечера, а то и до поздней ночи, если бы в дверь не стали барабанить кулаком и не скандировать в дверную щель:

— У-ли-та, У-ли-та!

Улита подняла обезумевшую голову и не могла понять, что происходит. Кто-то ее зовет, но где и кто — неизвестно. И день ли, ночь?.. Она встала со стула, ее качнуло, увидела на столе бутылки и стакан, постепенно стало все проясняться, и она застонала. О Господи, как же она с этим со всем будет теперь существовать?.. Мозги еще были расплавлены, но она узнала голос Казиева за дверью, и, чтобы он не переполошил вконец ее соседок-бабулек, крикнула ему хрипло:

— Да подожди ты, сейчас открою!

И, уже освобождаясь от тумана, схватила со стола сценарий и письма и запихнула все в шкаф, а на стол, пометавшись, положила другой сценарий, завалявшийся у нее с давних пор. «Береженого Бог бережет», — подумала она. Потом впустила обезумевшего Казиева, который стал дико оглядывать переднюю, будто Улита за это время пригласила к себе по крайней мере группу ОМОНа для захвата Казиева!

— Да входи же, — раздражилась Улита, — никого, кроме Андрея Андреевича, нет. А он спит.

— Все-таки не Абрам Исмаилович, — бормотнул Казиев и вдруг поморщился, — мать, ты что, напилась, как сапог?

— Напилась, — подтвердила она, — тут не так напьешься…

— А что, что? — застрекотал Казиев.

Она ничего не ответила, слишком глобален ответ, и не для Казиева, а снова повторила:

— Проходи же на кухню.

Он как-то очень осторожно прошел, будто чего-то побаиваясь, и остро глянул на Улиту.

— Видно, сладились без меня?..