Bad idea

Глава 15. Майя

Злость постепенно отходит на второй план и окончательно проигрывает битву с разумом, на время исчезая из моего тела. Вместо желания крушить всё на своем пути и выяснять отношения с Хардом, появляется новое чувство, требующее немедленного удовлетворения и претворения в жизнь: спокойствие.

Естественно британец забил на отбывание наказание в стенах университетской библиотеки. Просиживать свою надменную задницу и перебирать коробки с книгами – не королевское это занятие. И уж тем более не соответствует статусу Харда альфа-самца. Но проблема в том, что данное положение обязывает самовлюбленного говнюка трахать всё, что движется, а он уже вторую неделю отирается в постели одной девушки, зажимается с ней по темным углам университета и ловит дикий кайф от наших встреч. Именно поэтому нельзя усугублять положение и торчать каждый вечер, перекладывая книги из коробки на полки в компании девушки, которые тревожит всё твоё мужское естество.

Хард может хорошо сдерживаться, если постарается. Но товарищ в его штанах такой податливый.

Улыбаюсь как дурочка диким мыслям в своей голове. Всё резко отошло на второй план. Даже моё наказание и занесение выговора в личное дело. Одна ошибка – это не конец света, а опыт, показывающий, что я не бесчувственный робот и тоже имею права на ошибку.

После грандиозного скандала в столовой отношение студентов ко мне резко изменилось: кажется, они стали побаиваться меня. Всегда тихая и незаметная Майя, вдруг вышла из тени, как внезапно обрушившийся штор на город. И свой проступок я начала расценивать как возможность еще больше выделиться. Но одно дело заниматься любимым делом в библиотеке, в тишине и приятном одиночестве, и совсем другое, писать за Харда курсовую. Плевать! Он может вообще не помогать мне, но задействовать свои мозги в места члена, я его заставлю. Самое противное, что небольшую часть своей работы я добросовестно выполнила…

«Ты не исправима!»

– Домом ошиблась, Майя? – пренебрежительное отношение Харда к моей персоне, как перчинка в ядреном блюде, придает нашим лживым отношениям остроты, но уже порядком приелась.

– Любимая девушка пришла к своему любимому парню и разрешение ей для этого не нужно, – сталкиваю руку брюнета с косяка, которой он преграждает мне путь в дом и захожу внутрь, не обращая внимания на раздражительность парня, чей авторитет окончательно подорван девчонкой. Не задумываясь, подхожу к Харду и целую его в ямочку за левым ухом, чувствуя кончиками губ, как напрягаются вены на его шеи, а кожа покрывается мелкими мурашками. Никто не смотрит и некому оценить мои старания, но мне просто хочется покрыть поцелуями каждый участок его тела и поглядывать за реакцией брюнета, который отчаянно сражается с приятными ощущениями, что он испытывает всякий раз, стоит мне прикоснуться к нему.

Интересно, Томас думает о том, каким образом я узнала где он живет?

Улыбаюсь британцу в шею и отхожу от него на несколько шагов, позволяя ему свободно подышать и восстановить свою неприступность, которую он выстраивал годами.

Хард со злостью захлопывает дверь, словно она – проклятая деревяшка, виновата во всех его бедах. Я непроизвольно вздрагиваю, косясь и разглядывая нахального британца, очарование которого усиливается отсутствием футболки и серыми спальными штанами, безобразно державшимися на святом духе. Кубики пресса слегка подрагивают от спокойного и ровного дыхания кареглазого. Я чувствую, что моё присутствие в доме Харда – это новое испытание, в первую очередь для меня. По неоспоримым причинам, в которых я не смею признаться себе, мою грудь сдавливает и мне кажется, что я задыхаюсь от нехватки кислорода в легких. Но интерес ко мне Том не проявляет. Он сосредоточен на своем телефоне, периодически бросая на меня взгляды.

Миссис Болм любезно сообщила мне адрес этого подонка, надеясь, что мне удастся воззвать к его совести и привлечь к работе в библиотеке. У меня аж под ложечкой засосало, когда я поняла, что Хард живет от меня в шаговой доступности. Жестокая насмешка судьбы!

– Скажи спасибо, что я вообще впустил тебя после своего сегодняшнего унижения в университете, которое ты на меня навлекла. – Томас убирает телефон в карман штанов и складывает руки на груди, и бицепсы его напрягаются, отчего проявляются вены под кожей.

– Не моя вина в том, что у тебя стоит на каждую девку в вузе. – Поправляю съехавшую лямку рюкзака на плече, одновременно снимаю кроссовки и на несколько секунд выпадаю из реальности, потому что еще с детства мне никогда не удавалось снять обувь с первого раза. Особенно сильно меня бесили шнурки.

– Уже не на каждую… – поглощенная процессом снятия обуви, я пропускаю мимо ушей фразу Харда, но успеваю заметить, как он взъерошивает пятерней свои кудряшки и нервно оглядывается по сторонам, словно сболтнул лишнего и теперь надеется, что никто его не услышал.

– Что? – резко выпрямляюсь и Том стоящий близко ко мне, попадает под обстрел мимолетных прикосновений моих волос. Кончики прядей касаются его пресса, и он отшатывается, словно оголенные провода коснулись его кожи, пропуская импульс тока по телу.

– Ничего, – брюнет находит свое спасение в телефоне, возвращаясь к своему типичному пренебрежению.

– Скажи спасибо, что я не заставила тебя разбирать книжные коробки и по доброте своей душевной позволила свалить домой, – нежно поглаживаю костяшками пальцев щеку британца, отрывисто дыша ему в грудь. На гладкой коже рассыпаются мурашки, а грудь замирает без дыхания и смотрит Томас на меня тяжелым взглядом исподлобья. Моя близость его волнует!

– У тебя и так сегодня был большой стресс, Том, – требовательно вжимаюсь в напряженную грудь брюнета, вышибая остатки спасительного кислорода. – Но раз ты халтуришь, отказываясь помогать мне, побудь хотя бы сейчас нормальным и заботливым парнем. Хоть раз, – пальцами приподнимаю его лицо за подбородок и встречаюсь с бушующим штормом в карих омутах, который сначала меня пугает, а потом заставляет трепетать от осознания того, что моё легкое прикосновение вызывает у него бурю эмоций. – И приготовь мне поесть. – Мои слова обжигает приоткрытые губы Томаса. А прищур из-за спадающих непослушных кудряшек на глаза, пробирает до дрожи.

Я обрываю наш зрительный контакт, не встречая большого сопротивления со стороны Харда, и поднимаюсь на второй этаж, направляясь в его спальню. Мне удается с первого раза попасть в нужную комнату, потому что двери остальных спален заперты.

В апартаментах Харда приглушен свет. Доминируют темные цвета и мне становится жутко неуютно и отвратительный назойливый страх пробегает по телу. Постель Тома не заправлена. Одеяло сбито и лежит на самом краю. Две подушки лежат в изголовье и одна из них, с левой стороны, примята. Хард спит по левую сторону! Важная деталь, потому что я тоже сплю исключительно на левой стороне кровати! И решить эту проблему почти невозможно! От одной мысли, что мне придется провести ночь в доме британца, у меня кружится голова, а чувство страха усиливается. Я боюсь не остаться, боюсь, что буду бороться с желанием снова и снова возвращаться в его дом.

Минуточку, стоп! Я собираюсь ночевать в доме Харда?

Дневное освещение придает жизни его спальне, но мне боязно ступить на чужую территорию, как некогда ранее Хард боязливо осматривался в моей комнате.

– Сначала я трахаю девчонок в этой спальне, а потом убиваю их, – от низкого и горячего шепота Тома около моей шеи, сердце подскакивает в груди и лихорадочно бьётся о грудную клетку. – Шутка! – не замечаю, как затаила дыхание на время пребывания брюнета за моей спиной.

Британец включает свет в спальне, и она уже не кажется мне такой таинственной и мрачной. Он ставит на стол тарелку с фруктами и сэндвичами. С ума сойти! Хард серьезно выполнил мою просьбу и принес мне поесть? Хотя это больше похоже на внезапное озарение и проявление любви к своему питомцу, которого нужно подкармливать.

Ставлю свой рюкзак на постель, расстегиваю молнию и достаю тетрадь, которая повидала ни одну письменную работу, и аккуратно кладу на постель вместе с ручкой и карандашом. Наблюдая за моей тщательной подготовкой, Хард брезгливо фыркает, не понимая, как можно столь щепетильно относиться к учебе. Вечер обещает быть напряженным и непростым, но я не собираюсь спускать Тома с короткого поводка, на который он до сих пор подцеплен.

Я расстегиваю пуговицу на джинсах, молнию и снимаю брюки, повернувшись задницей к окну, которое выходит на проезжую улицу и открывает прекрасный вид соседу в доме напротив, принадлежащий Брэду. Конечно, я знаю об этом! Хард настолько был неразлучен со своими корешами, что буквально со скандалом потребовал у отца купить ему дом в одном из престижных районов. По крайней мере, такие сплетни ходят по универу, которые я всегда слушаю и для разнообразия жизни своей, просто запоминаю.

– Ты что, блять, делаешь? – Том вскакивает с кровати и закрывает собой окно, руша все мои попытки сверкнуть своей пятой точкой.

– Девушка разделась у своего парня, потому что они в отношениях и всё должно быть естественно, – оставшись в одной футболке и трусиках, на один шаг ближе подхожу к Харду. – Твои друзья должны знать, что я провожу у тебя время.

– И ты решила покрутить своей задницей перед окном, чтобы Брэд заметил? – голос Тома срывается на имени друга, и он кидает яростные взгляд через плечо на злосчастное окно.

– Всё верно, Хард!

– Хватит! Ему и так удалось внимательно разглядеть твою задницу сегодня!

– Что это, Том? – прижимаюсь животом к его прессу и кожей чувствую, как всё в нем напрягается, а тонкая ткань спальных штанов слегка натягивается в паху. – Попахивает ревностью?

– Что? – нервный смешок вырывается из груди брюнета и он стыдливо отводит взгляд, боясь, что я разоблачу его.

– Ты можешь обманывать себя, но дружок в твоих штанах знает правду, – игриво улыбаюсь, склонив голову на бок, низом живота чувствуя нарастающее давление в штанах Харда, который, пылая от стыда, прячет от меня свои карие глаза. Мысленно ликуя своей маленькой победе, укрепляя борозды своего правления, я отхожу от Тома и забираюсь с ногами на свободную половину постели, обложившись тарелками с едой и вооружившись тетрадью и ручкой, морально готовясь к написанию курсовой работы.

Брюнет ложится рядом, прикрывает своё возбуждение маленькой декоративной подушкой и кладет поверх руки, скрывая свой конфуз.

– Неудобное и болезненное состояние, а снять напряжение ты не можешь, потому что тебе нужно разрешение, – откусываю кусочек сэндвича и заправляю выбившую прядь волос из хвоста за ухо, замечаю, как руки Тома сжимаются в кулаки. Еще бы, полураздетая девчонка в его постели, но не под ним!

– Заткнись, Майя. – Он подавляет в себе желание наорать на меня и поставить на место, но от его хорошего поведения зависит успешность защиты нашей работы, вторую часть которого я не собираюсь писать без участия кареглазого.

– Для этого существует ноутбук, – Хард акцентирует внимание на быстром движение моей руки, которая строчит предложения за предложениями на листочке в клеточку.

– Мысли лучше ложатся на бумагу. – Доедаю один сэндвич и дописываю еще одну страницу своей части. – Свои мысли можешь напечатать.

– В смысле? – Хард привстает и занимает сидячее положение, продолжая прижимать подушку к паху. – Курсовую пишешь ты.

– Я пишу свою часть. А ты, будешь писать свою, самостоятельно. – Колкий и саркастичный ответ рвется наружу, но я не собираюсь опускаться до уровня Тома и блистать своими пошлыми шуточками перед каждым встречным. Брови Харда соединяются на переносице, а желваки на лице ходят ходуном от тихой злобы. Неприемлемо, чтобы девчонка брала вверх над самовлюбленным ловеласом.

– Я похож на человека, который будет писать какую-то курсовую?

– Ты похож на парня, привыкшего получать всё, не прикладывая никаких усилий. Но не со мной, Хард, – в подтверждении своих слов, закрываю тетрадь, ставя точку не только в конце предложения, но в нашем разговоре. Том скептически следит за моими движениями, отказываясь воспринимать меня и моё решение всерьёз.

– Нужно особое приглашение, Хард? – откидываюсь на подушку и сгибаю ноги в колени, доедая второй сэндвич, наблюдаю за замешательством Томаса. Он сидит, скрестив ноги, а маленькая подушечка, прикрывавшая его пах, бережливое охраняет его секрет. Руки спокойно лежат на ногах и только незначительное подёргивание кончиков пальцев выдает его желание прибить меня прямо в постели. Но подавляя свой порыв поставить меня на место, он садится в изголовье постели на свою сторону и ставит на подушку ноутбук, которая продолжает скрывать его возбуждение.

– Написание исследовательских работ – не моя сильная сторона. – Голубоватый свет от экрана освещает его лицо.

– У тебя вообще нет сильных сторон в учебе, Том! Поэтому хоть раз в жизни задействуй свой мозг, а не член и сделай что-то сам! – кареглазый лентяй, привыкшей, что каждая девчонка за одну ночь с ним исполнит все его прихоти, доводит меня и я опускаюсь до его уровня, используя пошлые словечки.

– Всё, что я знаю о нашей совместной работе – это название темы. – Британец не оставляет попыток перекинуть ответственность за написание второй половины на меня, нехотя открывая вордовский документ.

– Правильно сформулированная тема – это уже половина работы! – не сдаю позиций и не уступаю Тому, продолжая стоять на своём. – Всё, что от тебя требуется – это сравнительный анализ произведения искусства и немного своих мыслей, в качестве рассуждений. А уровень твоих исторических знаний ограничивается названием картины, автором и годом написания, всё, – как маленькая упрямая девчонка, насупившись смотрю в одну точку прямо перед собой.

Конечно, это далеко не всё. Но не стоит пугать неопытного студента тяжелым и скрупулёзным созданием по-настоящему достойной работы.

– Венера и Амур5, – британец задумчиво склоняет голову на бок и его непослушные кудряшки слегка прикрывают лоб. На губах играет дикая, шальная и пошлая улыбка. – Картина мне определенно нравится, – вызывающе поигрывает бровями.

– Кто бы сомневался? – закатываю глаза и скрещиваю руки на груди.

– А мои мысли очень своеобразные… – как послушный мальчик Хард печатает название курсовой и задумчиво делает наброски вводной части.

– Ты хотел сказать грязные? Пошлые? Вульгарные? – вызывающе смотрю на Тома, в качестве ответа получаю высокомерную ухмылку и уже два напечатанных абзаца. Периодически Томас переключает вкладки, изучая и подмечая тонкие черты картины, доступные лишь его взору, и возвращается к тесту, спеша записать замеченные им расхождения. Мне страстно хочется установить в спальне Харда скрытые камеры и похвастаться перед всеми тем, что нахальный и самовлюбленный павлин, распушивший хвост, бывает покладистым и ручным. И хочется верить, что за мной одной закреплено сие достижение.

– Ты не сильно возражала против моих, – Томас выдерживает выбешиваюшую фразу и копируя интонацию моего голоса, продолжает: – грязных, пошлых, вульгарных мыслей, притворенных в жизнь… Все вы девчонки правильные и стыдливые, до первого нормального секса в вашей жизни. – Пальцы Тома стучат по клавиатуре, записывая его весьма неплохие мысли для человека, который думает всегда одним место и прямо сейчас пытается не только подколоть меня, но и заставить чувствовать свою уязвимость. Будем откровенны, я – самая неопытная из всех девушек, которые были у Харда и ему нравится издеваться надо мной, пользуясь моей скромностью и неспособностью ответить на его извращенские подколы.

– Кто тебе сказал, что мне стыдно? – он резко поворачивает голову в мою сторону, натыкаясь на моей спокойный и даже расслабленный взгляд. – Я сказала, что твои мысли, иногда, бывают крайне… вызывающими. Но всё то, что следуют за ними в реальность, мне нравится. – Зачесываю пальцами его буйную шевелюру назад, и насильно разворачиваю его голову в сторону горящего экрана ноутбука, замечая, как мысли относительно курсовой потихоньку гаснут во взгляде Харда, выталкиваемые думами о моих словах. Томас целую вечность таращится в ноутбук, вспоминая цель своего занятия. Руки его неподвижно покоятся на клавиатуре.

– Ты ведь жил в Англии и учился в Оксфорде, почему переехал?

Мне отчаянно хочется узнать обо всем из жизни Томаса и в первую очередь, то, что будет неизвестно никому кроме. Это странное чувство в области груди, усиливающее тепло и яркое эмоциональное желание быть во всем первой рядом с Хардом.

– Отец основал новую компанию и переезд был делом времени. А Оксфорд… – британец отвечает лениво, вспоминая давно позабытое прошло без эмоций.

– Не хватило мозгов, чтобы там учиться или выгнали за неуспеваемость? – кареглазый черт становится мрачнее тучи и таранит взглядом голубой экран ноутбуку. – Ой, прости, – задорно хихикаю, – это же одно и тоже.

– Я тебя плохо трахаю, поэтому ты такая сука, – внутри всё обрывается от такого хамского обращения, но вовсе не от злости, а от поганого, постоянного возбуждения, что этот подонок вызывает во мне.

– Ты спрашиваешь или утверждаешь, Хард? – оборачивается на мой ласковый лепет, сжигая полыхающими омутами. Доводить его – такой кайф!

– Ладно, – облизывает губы и переводит взгляд на мигающий курсор в документе. – Давай по-честному. Ты могла бы написать курсовую за меня, избавив себя от роли моего надзирателя. – Я фыркаю, предпочтительно не обращая на него внимания. – Ты ведь умная! И всё знаешь! – в ушах начинает нещадно звенеть, а пульсация давит на барабанные перепонки. Сердце глухо стучит в области горла. Слова Харда гудят в голове, но звучат голосом отца, который снова и снова повторяет «ты моя умная девочка… ты всё знаешь… ты умная…», а потом за красивыми фразами следует звонкий шлепок кожаного ремня, соприкасающегося с тонкой кожей на теле.

Я вскакиваю с постели, прижимая ладонь к горящему от боли боку, словно меня только что ударили и красный след от удара пульсирует на коже.

Тарелка с крошками от сэндвичей переворачивается на кровати и крошки высыпаются на простыни. Переключаю свое внимание на устроенный мной беспорядок и схватив тарелку, аккуратно стряхивала крошки обратно в посуду.

– Майя, ты в порядке? – мое поведение пугает Харда, и я слышу это в его настороженном голосе и опасливых движениях, с которыми он откидывает маленькую подушку в сторону, ставит ноутбук на стол и подходит ко мне. Я неподвижно стою на месте с тарелкой в руках, рассматривая хлебные крошки на белой поверхности, пытаясь избавиться от металлического звона бляшки ремня и пронзительного острого звона плоских ударов.

– Эй, – Томас крепко сжимает мои запястья, а я еще сильнее сжимаю тарелку, глядя прямо перед собой и не видя ничего вокруг, только моменты далекого прошлого, которые клеймом впечатались в сознание.

Отец всегда поднимал на меня руку. Но одно дело в детстве получить шлепок по попе за провинность или шалость, совсем другое терпеть регулярные побои, скрывать синяки и шрамы, и бояться лишний раз вздохнуть, потому что любое незначительное движение причиняет простреливающую боль. Со смертью матери отец обозлился еще сильнее, потому что я всегда была её маленькой версией. Когда мамы не стало, отец словно хотел выбить из меня сходство с матерью ударами своего ремня. Но я нашла способ угождать ему и даже радовать, заставляя отца гордиться дочерью, которая блистает в учебе. Отец всегда восхищался моим умом и сообразительностью, но, когда понял, что я лишаю его причин бить меня, он избрал стратегию дополнительных мотивирующих наказаний. Хвалил меня, а потом бил. Говорил, что я умная и снова бил…

– Куда ты опять спряталась, Майя?

Голос отца звучит так громко и в то же время кажется недосягаемым. Не проникает в моё безопасное место. Достаточно маленькая, чтобы спрятаться под кроватью. И переждать. Я научилась прятаться и ждать. Ждать, когда голос папы смолкнет и утихнут шаги на кухне. Ждать, когда ему надоест охотиться за мной, выискивая по углам. Ждать, когда папа перестанет бить меня за плохие оценки

– Я ведь учил тебя, что нужно нести ответственность за плохое поведение, Майя!

А голос отца только усиливается. Становится громче. И слышится отчетливее. Ближе. Перемешивается со скрипом пола и звуков открывавшейся двери в мою комнатку. Из-под покрывала на кровати, скрывавшего меня от монстра в обличии родного человека, вижу его темно-коричневые ботинки тяжело ступающие по чистому полу. Зажмуриваю глаза и считаю до десяти, но шаги слишком отчетливые и досягаемые, чтобы их не замечать. Пугливо вжимаюсь в пол, поджав кулачки и перестаю дышать. Дыхание выдаст меня, и монстр нападет…

Тарелка раскалывается на две равные половинки, и я неосознанно смотрю на испорченную посуду, не понимая, как смогла разломить блюдце. Я разжимаю руки и два осколка падают на пол вместе с хлебными крошками.

– Майя? – обеспокоенный тон Харда возвращает меня к реальности. Он грубо и требовательно встряхивает меня за плечи, а потом хватает за шею, заставляя посмотреть ему в глаза. И что-то в моем взгляде так пугает Тома, наводя давящую тоску, что он отпускает меня и просто стоит рядом.

– Я хочу кое-что попробовать, – упираюсь лбом в горячий лоб британца и подушечками пальцев полосую спину, дыша в его приоткрытые губы. Двигаясь по кругу, перешагивая разбитую тарелку, Хард оказывается на моем месте и легким движением руки я толкаю его на постель. Сначала он оседает на самом краю кровати, а потом добровольно поддается моему стремление затащить его в постель и ложится. Томас с растерянностью и заинтересованностью, наблюдает за мной, пытаясь понять, пока я удобнее усаживаюсь на нем, как на своем личном кресле.

Я снимаю футболку и остаюсь в одном нижнем белье, ерзая и удобнее устраиваясь на кареглазом, чуть выше паха.

Вытеснить плохие воспоминания, причиняющие отравляющую боль, сексом с помощью самого привлекательного парня, лучшее, на что способен мой гениальный ум.

– Потрогай меня… – Хард с трудом сглатывает, а на лбу выступают капельки пота. Я беру его правую руку и устраиваю у себя между ног. Томно и тяжело выдыхаю, когда пальцы Томаса начинают ласкать меня через ткань трусиков, позволяя расслабиться и раствориться в приятных ощущениях. Британец шумно вздыхает, наблюдая за моей реакцией. Я подмахиваю бедрами, пытаясь ускорить его движения, вместе с тем мечтая, чтобы рука Тома навсегда осталась у меня между ног. Ткань трусиков становится мокрой, и я снова беру брюнета за запястье, останавливая его. Хард непонимающе смотрит на меня, нахмурив брови, но как не странно помалкивает.

Занимаю позицию у Харда между ног и приспускаю спальные штаны, из которых наружу вырывается давно перевозбужденный член Томаса. Он облизывает губы и тыльной стороной ладони вытирает пот с верхней губы и цепляется за простыни, хотя я к нему еще даже не прикоснулась.

Кончиками губ обхватываю головку, слегка посасывая и причмокивая, пробуя на вкус. Тяжелый свист слетает с пересохших губ британца и положение его становится катастрофически непосильным, когда я слегка начинаю двигать головой, подключая для остроты ощущений зубы, нарочно задевая вздувшиеся вены.

– Блять… – Томас сдержанно контролирует свои позывы трахнуть мой ротик, но его бедра непослушно двигаются, глубже проталкивая член. Не сейчас Хард, не сейчас…

Когда до оргазма остается одно движение, я прекращаю свои ласки и выпрямляюсь, встречаясь с пылающими от похоти и злости карими омутами Харда.

– Черт… – ругательства срываются с губ Томаса и действуют на меня опьяняюще. Я спускаюсь и трусь промежностью о член Харда, дразня и соблазняя, заставляя самого желанного парня извиваться под моими пытливыми ласками.

– Не… – впиваюсь в сухие губы британца, затыкая его пошлый рот поцелуем, яростно зачесывая его шевелюру назад, продолжая скользит по напряженной плоти.

– Займи свой рот делом, Хард… – он быстро проводит рукой по лицу и приподняв голову, прикусывает набухший сосок, заставляя меня прогнуться в пояснице. Теперь Томас может официально заявить, что отыскал мое слабое место и имело пользуется им. Губы Харда, по которым иногда так хочется треснуть, ласкают светлые ореольчики моей груди, прикусывая кончиками зубов и сжимая подушечками пальцев.

– Майя… – британец недовольно противится моему отстранению и отчаяние в его голосе сотрясает моё тело. Я придерживаю колом стоящий член Харда и опускаюсь на него, медленно и… до самого основания.

– Блять… – моя теснота плотно обхватывает пульсирующую плоть Томаса и мне почти больно от постороннего давления. – Ты же не…

– Расслабься, Хард, – шлепаю его по животу, – я принимаю противозачаточные. Стать отцом тебе не грозит, – в моем ответе слышится ехидство и Тому оно не нравится. Но что он может сделать?

Неприятная боль уступает месту горячей истоме, и я двигаюсь круговыми дразнящими движениями, чувствуя, как член Харда готов излиться во мне.

– Ускорься… – тихие стоны задыхающегося Харда кружат мне голову. Британец сжимает мои ягодицы и насильно ускоряет движения моих бедер, но я хватаю его за запястья, возвращая себе контроль.

– Нет, – целую проступившие от напряжения вены на его левой руке. – Я хочу медленно, – обхватываю губами большой палец Харда и сладко посасываю, кусая подушечку. Кареглазый обольститель девичьих сердец позволяет мне делать с ним всё, чего желает моя израненная душа, заглушая боль внутри.

Ладони Харда накрывают мою грудь и с силой оттягивают соски. Затаив дыхание, рассыпаюсь от прикосновений британца, утирая ладонью выступившие капли пота на шее. Кровь в жилах превращается в бурлящую лаву, готовая к извержению и моему уничтожению. Прогибаюсь в спине, закидывая назад голову и мучительными пытливыми движениями приподнимаюсь и плавно опускаюсь на член Томаса, который ненавидит меня за пытки и страстно желает, оставляя красные отметины, шлепая по заднице. Напряженные кубики пресса хаотично подрагивают, а кожа блестит от пота. Руки Харда повсюду на моем теле: сдавливают мои бедра, бережно придерживают за талию и растирают капли пота по дрожащему животу. Упираюсь в грудь британца, сильнее прогибаясь в пояснице. Грязно и ритмично и с агрессивным стремлением столкнуть нас в пропасть, насаживаюсь на член британца.

– Хард… – выбившие пряди прилипают к мокрому лицу, и я выгибаюсь как кошка в немом стоне, уткнувшись лбом в вспотевшую грудь Томаса. Брюнет заключает меня в крепкие объятья и с глухим рыком в мою шею, изливается, постанывая и с закрытыми глазами находит мои губы, увлекая в поцелуй, нуждаясь… во мне. С неохотой разрываю поцелуй и томным взглядом изучаю спокойные черты лица Томаса, обычно которые вечно сосредоточенны и напряжены. Британец смотрит на меня из-под опушенных ресниц, но не улыбается. Я вытираю ладонью пот с его лба, накручивая влажные кудряшки на палец. Том недовольно кряхтит, предупреждая, что его настроение уже изменилось и лишнего мне себе лучше не позволять.

Я выпрямляюсь и слезаю с Харда, падая на левую сторону постели. Укрываюсь простыней и поворачиваюсь к британцу задницей, прежде чем он успевает воспротивиться и выгнать меня со своей налёжанной половины кровати…

– Я сплю с этой стороны, – матрас деформируется, когда кареглазый встает на локоть и заглядывает мне через плечо.

– Не сегодня Хард, не сегодня…