Бегство от грез

Глава 15

В салоне, выходившем в бальный зал дворца Тюильри, стоял король Франции Людовик XVIII, Людовик Подагрический, как окрестил его лорд Байрон. Король опирался на трость с золотым наконечником, вглядываясь в длинный коридор, откуда доносился голос церемониймейстера, стоявшего перед бальным залом и объявлявшего имена прибывающих гостей. Близилось время для выхода его величества.

Людовик двигался довольно неуклюже, стараясь облегчить давление тела на ноги. Его колени, скрытые под белыми шелковыми панталонами, распухли и имели ужасный вид. Ни один доктор ни в Англии, где он провел долгие годы в изгнании, ни во Франции не мог помочь ему избавиться от водянки. Тихий смех раздался у него за спиной. Людовик повернул голову и увидел своего брата, графа д'Артуа, которого называли «Большим господином». Понизив голос, он разговаривал со шведским канцлером в углу комнаты. На нем был старомодный парик, и в одном глазу он держал лорнет. Он выглядел ужасно, его лицо было бледным, жирным, обрюзгшим. Зрелище было не из приятных, и Людовик быстро отвернулся.

– Генерал и мадам Жюно, – услышал он монотонный голос церемониймейстера.

Людовик нахмурился. Кто пригласил их? У него нет желания принимать таких незначительных лиц, теперь Лаура Жюно, жена генерала, будет на конгрессе в Вене играть роль светской дамы при французской императрице Марии-Луизе? Ах да, конгресс. Вот где все они соберутся: Талейран, Рошфуко, Ля Беснадьер, принц де Линь... Людовик вспомнил, что кто-то, кажется, герцог де Коленкур, рассказывал ему, что на прошлой неделе на открытом балу в императорской резиденции в Шенбурне было около десяти тысяч гостей. Казалось, все съехались в Вену.

Неудивительно, что бальный зал Тюильри был в эту ночь заполнен незнакомыми лицами – их собралось две тысячи, если быть точным.

Людовик смотрел, наблюдая, совершенно усталый и скучающий, словно обдумывал другой торжественный бал. И да помогут ему небеса через несколько часов.

– Ваше величество?

– Что такое? – раздраженно спросил Людовик своего лакея..

– Настало время, ваше величество.

– Да, да, конечно.

Как болели ноги!

Между тем в бальном зале собравшиеся гости разговаривали и смеялись, восхищаясь собой и друг другом, не обращая внимания на музыкантов в оркестре, настраивавших свои инструменты. Ночь стояла холодная, а высокие окна были открыты и гуляющий ветер колыхал синие и белые шторы и свет свечей в огромных хрустальных канделябрах.

Наконец оркестр заиграл торжественную мелодию. Еще год назад подобные собрания должны были начинаться с исполнения «Марсельезы», но теперь она была запрещена, хотя, казалось, никто не обратил внимания на музыку. Все глаза устремились на растворяемые двумя ливрейными лакеями двери в дальнем конце широкой комнаты. Дамы зашумели юбками, приседая в поклонах.

– Вы видите его? – прошептала Мадлон Карно.

– Тише, – ответила тетя Софи, склоняясь в реверансе рядом с ней.

Церемониймейстер называл имена гостей, удостоившихся чести быть лично представленными королю. Людовик кивал и тихо произносил каждому слова приветствия. Среди удостоившихся такой высокой чести была и Мадлон. Накануне она не могла съесть свой завтрак от волнения при мысли о предстоящем вечере, что заставило тетю Софи отправить ее в постель. Жюсси не была приглашена. В свои шестнадцать лет ей было слишком рано посещать придворные балы, и поэтому она осталась дома.

– Господи, – восторженно прошептала Мадлон, – какой он толстый!

– Мадлон! – зашипела тетя Софи, делая глубокий реверанс.

– Танцы начнутся немедленно, – донесся дребезжащий голос Людовика из толпы сверкающих платьев, мундиров и сюртуков.

Оркестр по просьбе его величества начал с торжественного полонеза в честь только что открывшегося мирного конгресса в Вене. Это заставило шептавшихся между собой гостей вытянуться в длинную вереницу за герцогом Висентом и его партнершей герцогиней Ангулемской, которые должны были открыть бал. Все знали, что его величество не любил делать такие политические жесты. Он не верил, что на конгрессе можно будет достичь чего-либо для Франции, к тому же он совершенно не доверял Талейрану, министру иностранных дел, которому поручил вести переговоры с величайшей неохотой.

Но были и другие, более интригующие слухи, которые занимали гостей: недавние возмущения в Англии, показавшие, каким зловредным может быть северный сосед Франции: скандальное поведение принца и принцессы Уэльских: вызывающее присутствие на сегодняшнем вечере жены принца де Беневента, который строго запретил ей сопровождать его в Вену. Говорили, что ее укоризненные стенания можно было слышать на всем пути от площади Согласия до улицы Святого Флорентина, где располагался роскошный отель Талейрана. О, бал обещал быть великолепным, и гости сразу забыли о своем старом подагрическом короле, который, прихрамывая, удалился незамеченным, чтобы переговорить со своими министрами. Дюжина гибких танцоров из Парижского балета исполнила дивертисмент: прекрасная герцогиня Дюра и неотразимая Аглая Ней, жена бывшего наполеоновского маршала, находились в центре внимания, потому что все знали, что обе они претендовали на честь стать «главной дамой» виконта де Шатобриана. Кроме того, в саду были устроены фейерверки, в каждой комнате – буфеты. Оживленные гости смеялись, флиртовали и пили шампанское в промежутках между танцами.

– Здесь все, о чем можно только мечтать, – сказала Мадлон Карно своей кузине, когда они очутились перед огромным столом, уставленным множеством блюд, поражающих своим разнообразием. Говоря это, Мадлон, поддев вилкой кусок ростбифа, повернулась к Ровене, но наткнулась на ее неприязненный взгляд.

– Мне кажется, что ты недовольна собой. Каждый кавалер мечтает потанцевать с тобой, но ты многим отказываешь, даже привлекательному принцу де Курсону. Что с тобой, дорогая? Ты себя плохо чувствуешь? Может быть, ты схватила простуду?

– Нет, я чувствую себя прекрасно, – заверила ее Ровена и, взяв тарелку и вилку, решила доказать Мадлон, что по крайней мере с аппетитом у нее все в порядке. В душе она разозлилась на себя. Если уж Мадлон решила сделать ей замечание по поводу ее поведения, то это могли заметить и другие. Ровена не собиралась ни в малейшей степени дать кому-либо понять, что она чем-то обеспокоена здесь, этой великолепной ночью, на этом грандиозном балу с присутствием самого короля. Конечно, такое событие может стать самым ярким воспоминанием в жизни любой молодой девушки. Но Ровена не могла чувствовать себя спокойной, несмотря на перспективу прекрасного бала: она готова была поклясться, что в толпе гостей узнала Джейми Йорка. Ровена ожидала увидеть его на балу, но всякий раз, когда она думала, зачем он здесь, ее охватывал навязчивый страх.

Только утром дядя Анри пришел к мысли, что конгресс в Вене не улучшит политической обстановки: она настолько плоха, что достаточно незначительной инициативы, чтобы Европа была снова втянута в войну.

– Я не буду думать об этом, – упрямо сказала себе Ровена. – Джейми не допустит, чтобы что-нибудь случилось с герцогом. Попытаюсь-ка развлечься, как советует Мадлон.

В конце концов она успокоилась, решив, что Квина здесь нет и она сдержит данное Джейми обещание, так как она и Квин не смогут даже поговорить друг с другом.

Она считала, что между ней и Тарквином Йорком все кончено, и теперь намеревалась как следует распробовать эту великолепную еду, танцевать до упаду и флиртовать напропалую. И пропади они пропадом, эти Йорки! Они не заслуживали того, чтобы о них беспокоиться.

Доедая порцию патэ, Ровена безмятежно улыбнулась, но в следующий же момент ее спина словно одеревенела: дверь в салон отворилась, и вошел Тарквин Йорк. Он оживленно беседовал с герцогом Веллингтоном и герцогом де Винсентом, смеясь тому, что говорил Веллингтон. На этот раз Тарквин выглядел очень спокойным, безмятежным и молодым.

Ровена быстро отвернулась к столу, ощущая сердце в самом горле. Что, черт возьми, теперь она может сделать? Она должна была допустить, что он может приехать позже, чтобы принять участие в открывшемся празднике. Кусая губы, она взглянула назад и увидела Квина, остановившегося в дверях салона и беседующего с герцогом де Винсентом. Она была вынуждена признать, что в своем мундире он выглядел очень привлекательно. Несколько англичанок и француженок обступили его, пытаясь привлечь его внимание своими чрезмерно откровенными декольте.

– И как только его угораздило родиться с таким дьявольским обаянием? – сердито подумала Ровена.

В этот момент Тарквин поднял голову и через всю комнату его глаза встретились с глазами Ровены. Она увидела, что он нахмурился, но от чего? От досады? От неожиданности? Было очевидно, что он не ожидал увидеть ее здесь, и она кивнула ему как только могла холодно, снова повернувшись к столу. Как она могла дать это обещание Джейми, когда Тарквин так волнует ее!

– Мисс де Бернар!

Вдруг он оказался рядом с ней, и внутри у Ровены все задрожало, хотя она не собиралась показывать, как он действует на нее.

– Добрый вечер, майор Йорк.

Она продолжала опустошать свою тарелку. Тарквин наблюдал за ней, не произнося ни слова, но через минуту разразился искренним смехом. Молча он взял из ее рук тарелку и поставил рядом с горой еды, на которую она только что взирала с таким вожделением.

– Это придворный бал, мадемуазель, а не праздник урожая в нагорьях Швейцарии. Даме полагается есть совсем немного.

Ровена уже собиралась сказать что-нибудь уничижительное, но слова замерли у нее на губах, когда она взглянула ему в лицо. Она ощутила, что от него исходит какая-то волнующая сила, и все ее попытки отчуждения от Квина не имеют ни малейшего значения. По-видимому, эти чувства были ясно написаны на ее лице. Оркестр начал играть кадриль, но вместо того чтобы пригласить ее танцевать, как она ожидала, он повлек ее за собой вниз по лестнице в дворцовый сад. Ночь была ясная и очень холодная, и Ровена задрожала, потому что ее тонкая шаль и платье гораздо больше подходили для хорошо нагретого бального зала. Она задрожала еще сильнее, когда Квин положил руку ей на талию и повел по аккуратной, обсаженной ровными деревьями аллее мимо искрящихся фонтанов и белеющих в темноте статуй. От холода или от волнения никто из них не произносил ни слова.

Наконец Тарквин остановился под сводчатыми ветвями большого каштана и молча повернул Ровену к себе. Откинув в сторону ее рыжие локоны, он взял Ровену за подбородок, приподняв ее лицо. От поцелуя, длительного, желанного и неожиданного, у нее захватило дыхание.

Когда Квин наконец оторвался, Ровена взглянула на него с удивлением.

– Значит ли это, что вы больше не сердитесь на меня?

Не дав ей договорить, Квин прервал ее слова новым поцелуем, и Ровена поняла, что его сердце смягчилось. Она не могла поверить, что он простил ее так легко, забыл ту оскорбительную сцену перед домом дяди. Она чувствовала, что и сама сейчас уже простила ему ту вспышку ревности.

– Я только хотел убедиться, что вы не забыли, как заставить меня целовать вас.

– Черт вас побери, – прошептала Ровена, – вы всегда такой отвратительный?

– Пойдемте, – настаивал Тарквин, – забудем о прошлом!

Глаза Ровены озорно заблестели.

– Обо всем? Он засмеялся.

– Нет, конечно. В вас есть то, Ровена де Бернар, что мужчина не может легко забыть.

Он накрыл ее ладони своими и увлек в липовую аллею, откуда вскоре донесся звук их голосов и смех. Очарование этой ночи в королевском дворце охватывало их все больше, и Ровена снова ощутила то глубокое счастье, которое, казалось, была способна принести ей только близость Тарквина.

– Вы никогда не говорили мне, почему вы не уехали в Америку? – заговорила она, когда они брели в темноте, взявшись за руки. – Я знала об этом вашем оригинальном намерении, когда вы покинули Шартро, перед тем как Веллингтон предложил вам пост в посольстве. Что заставило вас изменить планы?

– Я не мог ехать, – ответил Тарквин, пожав плечами. – Я был слишком болен.

Она обернулась, не веря ему.

– Вы были больны летом?

– Через два дня после отъезда из Шартро я подцепил лихорадку, – ответил он с гримасой отвращения. – Было ясно, что я не могу оставаться в Тулузе, и Исмаил отправил меня домой в Лонг-бурн. Я провел там почти шесть недель, выздоравливая, и к тому времени, когда я уже мог снова приступить к активной службе, последние воинские формирования уже отбыли в Америку. У меня не было другого выбора, как вернуться во Францию.

– Жаль, что я не знала об этом, – тихо сказала Ровена. Глаза у нее защипало от слез при воспоминании о том, какими тяжелыми были для нее эти летние месяцы, и как легко Квин мог бы положить конец ее переживаниям, если бы просто написал ей. Она взглянула на него, рассматривая казавшиеся тяжелыми в темноте черты его лица, и подумала, что не имеет права упрекать его за это, поскольку Квин никогда не давал ей никаких обещаний. Как ей хотелось думать, что он остался в Париже из-за нее. Но она сама разрушила эту иллюзию, пожелав узнать причину из его собственных уст.

– Исмаил подал в отставку, когда я присоединился к свите Веллингтона, – сказал Тарквин, заметив ее молчание. – Без меня армия потеряла для Исмаила свою притягательность, что очень огорчало его. Хотите верьте, хотите нет, но теперь он мой секретарь и слуга, хотя я неясно представляю себе, как это будет выглядеть реально.

– Значит, он тоже в Париже?

– В настоящее время да. Хотя я не знаю, придется ли ему по вкусу гражданская жизнь... или он ей. Боюсь, Исмаил рожден быть солдатом, это у него в крови. И не думаю, что он когда-либо уклонялся от этого.

– Как и ты, – подумала Ровена, и ее тонкие пальцы инстинктивно вцепились в его руку. Квин с улыбкой повернул к ней голову, и теплота в его взгляде придала Ровене смелости спросить:

– А как насчет вас? Вы не испытываете желания в один прекрасный день вернуться к службе в армии?

Он улыбнулся ей.

– Откуда такие опасения, моя любовь? Война окончена, что означает, что военный атташе Веллингтона не будет заниматься никакой другой работой, кроме административной.

Он с удовольствием рассмеялся, увидев выражение лица Ровены.

– Вы удовлетворены?

– Да, – прошептала она.

Внезапно его лицо изменилось, губы плотно сжались, и он отвернулся. Он честно пытался забыть Ровену де Бернар, когда покинул Францию прошлой весной, сознавая, что у них никогда не может быть будущего. Он считал, что просто не годится на роль мужа. И даже если бы это и было так, он никогда не женился бы на девушке, чья национальность могла бы повредить его дипломатической карьере: брак с француженкой сделал бы его навсегда отверженным в высшем обществе.

Ровена тоже не стала бы счастливой из-за бесконечных светских обязанностей, из-за необходимости жить в больших городах: Париже, Лондоне, возможно, Вене – всюду, куда правительство решит направить герцога Веллингтона и его свиту. Ей это в конце концов надоест, и, без сомнения, она оставит его. А ему вовсе не улыбалось закончить жизнь брошенным мужем, чья жена проводит свои дни в деревне, дистиллируя коньяк, в то время как он, толстый и седой, развлекается в Париже с размалеванными любовницами.

Это одна, причем скучная картина. Но возможна и другая: в один прекрасный день он вернется в армию. Тарквин догадывался, что может произойти, если горячие головы лидеров Венского конгресса перессорятся друг с другом: в случае объявления войны Великобритания окажется в центре событий. А он вовсе не хотел, чтобы Ровена осталась вдовой. Нет, его образ жизни никогда не сделает Ровену счастливой.

Поэтому он решил не мешать Ровене. Пусть она обратит свое внимание на кого-нибудь, например, на того, с кем она встречалась на площади Согласия. Вначале эта мысль показалась Тарквину оскорбительной, но постепенно он осознал, что для Ровены будет лучше влюбиться в кого-нибудь еще. Она юна, невинна, полна жизни. Она достойна лучшей участи, чем та, которую он может предложить ей. И больше чем когда-либо он желал ей счастья.

Это были, конечно, благородные мысли. Они занимали Квина задолго до того, как он увидел Ровену здесь, в Тюильрийском дворце, одетую в белое бальное платье, с расшитой цветами атласной шалью, спускавшейся вдоль ее рук с гладких обнаженных плеч. Украшение из белых перьев замечательно шло к ее волосам, к этим прекрасным огненно-рыжим волосам, которые при блеске свечей сияли как золото, обрамляя ее лицо очаровательными локонами. Та девушка в выцветшем пледе, которую он встретил в горах Шотландии, исчезла навсегда.

– Что касается меня?.. – переспросил он, останавливаясь и привлекая Ровену к себе. – Что делает вас такой непохожей на других женщин?

Ровена улыбнулась, черты ее лица смягчились. Какой же он глупый! Разве он не понимает, что ее отличает от других только то, что он немного влюблен в нее? Ее руки в перчатках скользнули вверх по лацканам его пиджака, и она приподнялась на цыпочки, вытянув шею так, что ее рот почти касался его губ.

– Поцелуйте меня, Квин, – прошептала она.

«Бесстыдница», – подумал Тарквин. Не следовало бы этого делать, но, видит Бог, устоять было невозможно. Он наклонил к ней голову. Прикосновение его губ было горячим и неожиданно долгим. Ровена вздохнула и теснее прижалась к нему, прильнув бедрами. Их языки соприкоснулись, и она застонала, ощущая его пальцы на лифе платья. В соответствии с принятой модой, декольте было глубоким, и Тарквину не составило труда обнажить ее груди, сжимая и лаская их.

Внезапно тонкая материя разорвалась под его руками, и этот звук отчетливо прозвучал в тишине. Тарквин сразу же отпустил ее и отступил. Его кровь кипела, и он вынужден был глубоко вздохнуть. Он испугался, что потерял над собой контроль. Неужели в действительности он был рядом с полураздетой Ровеной, стоял на холодной сырой земле здесь, в саду Тюильри?

– Пойдемте, – сказал он. – Нам лучше вернуться.

Ровена безмолвно накинула на плечи шаль, чтобы прикрыть разорванную часть лифа, и они вернулись в бальный зал. Он вел ее с таким выражением лица, которое должно было отбить охоту у любого, кто захотел бы пригласить ее на танец. Они прошли мимо позолоченных дверей в дальний конец зала и остановились перед большой лестницей, по бокам которой стояли два лакея.

– На втором этаже есть специальная комната, – сказал ей Тарквин, – где вы найдете несколько девушек для услуг дамам. Одна из них починит вам платье.

Ровена была смущена, ее глаза скользнули по шумной и тесной толпе приглашенных. Пробираясь сквозь них, она почему-то вдруг вспомнила о Джейми Йорке. Было непохоже на то, что он находился среди танцующих, но уверенности в этом у нее не было.

– Вы подождете меня здесь? – спросила она. Выражение лица Тарквина смягчилось.

– Вы этого хотите?

С трудом сглотнув, она кивнула.

Ей претило обманывать его, хотя бы из лучших побуждений, и на минуту она почувствовала поднимающуюся волну гнева на Джейми. В смятении Ровена быстро побежала по ступенькам. Когда она была уже на верху лестницу, в конце длинного коридора открылась дверь, и она улыбнулась, увидев герцога Веллингтона, идущего ей навстречу с несколькими офицерами. Узнав ее, он подошел ближе и, расплывшись в улыбке, взял ее руки в свои.

– Добрый вечер, мадемуазель де Бернар, – как обычно обратился он к ней на превосходном французском языке. – Рад видеть вас снова.

– Кажется, мы имеем обыкновение встречать друг друга неожиданно, не так ли, герцог? – смеясь, спросила Ровена.

Его глаза сверкнули.

– Я сделаю все возможное, чтобы сделать наши встречи более непринужденными в будущем. Могу я иметь честь пригласить вас на танец, когда вы вернетесь?

Ровена заверила его, что будет счастлива.

Он поклонился ей, высокий, серьезный, блистательный джентльмен, в красном мундире, украшенном орденами и медалями.

– Наверное, нам следует спускаться вниз, ваше превосходительство, – один из офицеров сделал движение по направлению к ступенькам, и Веллингтон кивнул Ровене.

– Я увижу вас вскоре?

– Да, конечно.

Она прошла мимо него, сияя, и уже дошла до двери салона, когда внезапно услышала за спиной странный звук. Он напомнил Ровене хлопок открывающейся бутылки шампанского. На этот звук она раньше не обратила бы внимания, если бы не так давно не слышала его в ту страшную ночь у Сильва.

С бьющимся сердцем Ровена побежала обратно. Как в полусне она увидела пошатнувшегося Веллингтона, заметила озабоченное выражение на лицах людей, столпившихся вокруг него, и поднимавшийся над ними тоненький дымок от разряженного пистолета. Какой-то человек в черном плаще бросился по направлению к тому месту, где застыла Ровена, и в наступившей тишине она услышала его тяжелое дыхание.

– Остановите его! Остановите этого человека! Он должен был пробежать мимо и уже был так близко, что его плащ коснулся ее платья. Ее сердце забилось, Ровена высунула ногу и подставила ему подножку. Он споткнулся, но сумел удержать равновесие и, обнаруживая удивительное проворство, выскочил в соседнюю дверь. Кто-то бросился за ним в погоню.

Ни о чем не думая, Ровена, приподняв юбки, побежала следом. Комната была маленькой и очень темной. Только проникавший из коридора свет освещал позолоту мебели и фриз вдоль потолка. Когда глаза Ровены стали способны различать в темноте, она увидела две фигуры, боровшиеся перед служебной дверью, ведшей в полуподвальное помещение. Ровена высунула голову в коридор и закричала:

– Скорее! Они здесь!

Двое мужчин ворвались в комнату и, бросившись на предполагаемого убийцу, скрутили ему руки.

– Уведите его отсюда, – приказал первый мужчина, отступая назад и откидывая от глаз волосы.

– Да здравствует Наполеон! Да здравствует император! – кричал нападавший, когда его уводили прочь.

Затем комната опустела и погрузилась в такую тишину, что Ровена могла слышать свое неровное дыхание. Она прислонилась к двери, никем не замечаемая, всеми покинутая, ее грудь бурно вздымалась и опускалась, и сердце билось так сильно, что она боялась упасть в обморок.

Вдруг кто-то схватил ее за руку и она пронзительно закричала от ужаса.

– Успокойтесь, прошу вас!

Она с .удивлением взглянула на сердитое лицо Джейми Йорка. Он тоже тяжело дышал, и его темные волосы были растрепаны. Неожиданно она подумала, что это, должно быть, он первым бросился на убийцу. Выдернув руку, Ровена толкнула Джейми к двери.

– Квин внизу, на лестнице. Вы должны уйти до того, как он увидит вас.

– Я знаю. Я только хотел убедиться, что вы не пострадали.

Ровена покачала головой.

– Я в порядке. Пожалуйста, уходите.

Но Джейми хмуро смотрел на нее. Однако недовольство его улетучилось, когда он заметил, как бледна девушка.

– Боже мой, Ровена, вы могли погибнуть из-за своего вмешательства!

– Знаю. Я не думала об этом.

– Я начинаю убеждаться, что вы никогда не думаете!

– Пожалуйста, не кричите, Джейми. Я только попыталась помочь, – голос Ровены задрожал. – Насколько серьезно пострадал посол?

– Выстрел лишь слегка задел его, слава Богу. Сейчас, я думаю, он возвращается в посольство, где будет сообщено о том, что он стал жертвой покушения на этом балу. И не смотрите на меня с таким нетерпением. Квин, без сомнения, уехал с ним.

– Да, – тихо сказала Ровена. – Я не подумала об этом. Конечно, герцог взял его с собой.

Джейми криво усмехнулся, но лицо его смягчилось, когда он взглянул на нее. Ему пришло в голову, что она совершила очень смелый поступок и что предполагаемый террорист, покушавшийся на Веллингтона, мог бы скрыться, если бы не ее вмешательство. И хотя она была все еще немного бледна и ее нижняя губа слегка вздрагивала, как у ребенка, старающегося не заплакать, она не впала в истерику и не лишилась сознания, как сделала бы, возможно, на ее месте другая женщина.

Странное чувство нежности охватило его, он притянул ее за руки и поцеловал в висок.

– Спускайтесь вниз, – произнес он. – Постарайтесь не думать обо всем этом, Ровена. Все прошло.

Она робко улыбнулась ему.

– Да, вы правы. Должна признаться, я никогда не предполагала, что шпион может быть таким...

– О, какая очаровательная сцена! – раздался неприветливый голос из двери позади них. – Я думал, что послал вас починить платье, Ровена, а не кокетничать в салоне его величества.

В вышедшем из тени человеке Ровена не сразу узнала Тарквина – так сильно гнев и ревность исказили его черты и голос. Джейми резко отпустил ее и бросился бежать по лестнице. Квин прыгнул вслед за ним, но Ровена быстро преградила ему путь. Они столкнулись, и Ровена едва устояла на ногах. В смятении они неподвижно смотрели друг на друга до тех пор, пока на лестнице не замолкли тяжелые шаги убегавшего.

После некоторого молчания . Квин медленно произнес:

– Ваш любовник, мадемуазель, не только не осторожен, но он еще и трус.

Ровена ничего не ответила. Тарквин продолжал безмолвно смотреть на нее, чувствуя такую злость, какой он еще никогда не испытывал в своей жизни. Боже мой, сначала он торчал внизу, напрасно ожидая ее, и ничего не сделал для герцога Веллингтона, а только помог ему сесть в карету, справившись о случившемся. Затем сломя голову помчался по лестнице через две ступеньки, не обращая внимания на боль в ноге, чтобы удостовериться, что с Ровеной ничего не случилось, желая успокоить ее, если она напугана стрельбой или, Боже избави, ранена? Он несся по коридору как сумасшедший, ворвался в салон и стал свидетелем вот этого!

Никогда он не чувствовал себя так ужасно.

Что же с ним, черт возьми, происходит? Разве он только что не убеждал себя, что Ровене будет лучше с другим?

Ровена взглянула на Квина как можно тверже. В душе она была совершенно подавлена от стольких свалившихся на нее неприятностей: покушение на жизнь посла, бегство Джейми, а теперь этот взгляд Квина, словно готового задушить ее собственными руками. Она не могла выносить этот ненавидящий взгляд!

– Извините, – сказала она, сдерживая подступающие к горлу рыдания, – я должна идти.

Но когда она собралась пройти мимо, он схватил ее за запястье и прижал к себе.

– Это было явной ошибкой – попытаться помириться с вами, Ровена де Бернар, – сказал Тарквин с холодной решимостью. – Как бы там ни было, можете идти, если хотите. Я уверен, ваш любовник с нетерпением ожидает вашего возвращения и уже пришел в себя после своего скоропалительного бегства.

Он отшвырнул ее от себя с такой силой, что она, не удержав равновесия, ударилась о дверь.

Беззвучные рыдания душили ее, когда она бросилась прочь. Тарквин мог слышать шелест ее платья, исчезающего в коридоре, пока стоял там, где она оставила его, – в темноте, тяжело опиравшегося на спинку стула. Спустя некоторое время он выпрямился и тоже покинул салон, двигаясь медленно и утомленно, как человек, в голове которого созрел важный план.