Бегство от грез

Глава 8

Двадцатого марта прекратились боевые действия между англо-португальской армией под командованием лорда Веллингтона и частями французской армии под началом фельдмаршала Сульта. Французские части в спешке отступали от Тарба. Восемь тысяч солдат двигались в направлении Тулузы, вступая в частые стычки.

На возвышенности, расположенной далеко за пределами города Тарба, повернувшись спиной к покрытым снежными шапками горным вершинам, на своем жеребце по кличке Кобенхейвен сидел Артур Уэлсли Веллингтон. Его обычная серая униформа была скрыта плащом из плотной материи, и только его глаза и кончик длинного носа виднелись из-под шерстяной шали: лорд Веллингтон сильно простудился несколько дней тому назад в продуваемых ветрами горных перевалах близ Вик-Бигорры. Сейчас его сопровождали личный адъютант лорд Чарльз Маннерс и майор Тарквин Йорк.

– Трудно поверить, что ему снова удалось выпутаться из сложного положения, – заметил лорд Веллингтон, имея в виду маршала Сульта.

– Только что, – согласился его адъютант, направляя свой телескоп на беспорядочно движущиеся по всей долине колонны в красном, голубом и белом.

– Упрямый человек этот наш месье ле женераль, – продолжал лорд Веллингтон. – Но зато у него растет счет в банке, несмотря на то, что Французская империя рушится у него на глазах, а его люди умирают с голоду. Он не бросит свою казну или не упустит шанса стать королем Испании, признав поражение. Попомни мое слово: он окопается где-нибудь еще и повернет против нас снова.

– В Тулузе? – внезапно спросил Тарквин.

Этот вопрос, по-видимому, привел лорда Веллингтона в хорошее расположение духа.

– Я забыл, майор, о вашей поразительной способности угадывать мои мысли. Мне от этого становится как-то неуютно. Нет, извиняться не нужно. Вы, конечно, правы. Этим местом должна стать Тулуза.

Лорд Маннерс, казалось, был очень удивлен.

– Вы в этом уверены, сэр?

– Вполне уверен, Чарльз. Пиктон и Хоуп смогут мобилизовать свое воинство в течение часа, а генерал Гилль способен отразить любую вылазку из Байонны. Нам нужно сконцентрировать значительные силы в Тулузе, чтобы рассеять их ряды, и ваша задача, майор Йорк, добывать и передавать достоверные сведения.

– За этим дело не станет, сэр, – заверил его Тарквин.

Лорд Веллингтон внимательно посмотрел на него.

– Да, я верю, что вы сможете организовать получение и передачу достоверных сообщений. Может быть, теперь у нас появится возможность сконцентрировать все силы для нанесения последнего удара, который принесет нам победу. И тогда мы сможем возвратиться в Англию еще до того, как расцветут нарциссы.

Развернув лошадь, лорд Веллингтон поскакал к деревьям, где его ожидали офицеры. Тарквин медленно следовал сзади. Солнце светило ярко: человек и лошадь отбрасывали на землю длинные тени. Тарквин смотрел не на долину и не на отступающие части противника, а на выжженные солнцем холмистые равнины Юго-Западной Франции. Дальше к северу, затерянные в туманной дымке, раскинулись виноградарские районы Бордо и Ангулема и винокуренные заводы Коньяка. Прекрасные ландшафты в долине реки Шаранты пленяли взор многочисленными виноградниками, развалинами средневековых замков и чарующими своей прелестью готическими церквами. Армия союзников, судя по последним донесениям, двигалась в направлении к Парижу, оставляя позади сонные деревушки и старинные городки, в которых и не помышляли о сопротивлении продвигавшимся частям. Тарквин не питал каких-либо иллюзий относительно того, что может случиться, если лорд Веллингтон отдаст приказ о нанесении последнего, завершающего удара по потрепанной испанской армии и если не остановит свой стремительный бег к Парижу колесница Джаггернаута, управляемая объединенными армиями Пруссии, Австрии и России. (***Джаггернаут– одна из форм Вишну В один из культовых праздников идол Джаггернаута вывозится на огромной – колесной колеснице и многие верующие бросаются под нее, принося себя в жертву. Образно говоря, колесница Джаггернаута – колесница смерти, погребающая под собой множество жертв. )

В затянувшейся безжалостной и бессмысленной войне, которой, казалось, не будет конца, теперь наступил перелом. И хотя французское правительство продолжало вести военную пропаганду, по всем провинциям с быстротой лесного пожара распространилась весть о том, что находившийся в изгнании Людовик XVIII пересек Ла-Манш и что французский сенат тайно проголосовал за избрание его королем.

В небольшом селении Шартро-сюр-Шарант, расположенном в нескольких милях от Коньяка, стали оживленно поговаривать о том, что в Бордо и в других уголках Франции разбушевавшиеся толпы торжествующих граждан сокрушали бюсты императора и сбросили в грязь священного наполеоновского орла.

Эта новость действительно была утешительной и позволяла предположить, что конец войны близок.

Симон де Бернар слушал эти разговоры с горящими глазами и какой-то легкостью в сердце. Он одобрял действия толпы. Тетушка Софи, которая была старше и прагматичней, заявила, что не верит ни единому слову простолюдинов и не станет размахивать белыми флагами и носить белую кокарду – белый цвет был цветом рода Бурбонов, – пока Наполеон не промарширует в колоннах через деревенский сквер. Она сама должна увидеть это собственными глазами.

Выслушав ее тираду, племянник от души рассмеялся.

– Вы, дорогая тетушка, заблуждаетесь, такого никогда не случится. Если Наполеон примет условия капитуляции и отречется, то .союзники будут заинтересованы в том, чтобы покончить с этим делом как можно быстрее и без широкой огласки. Я думаю, публичных спектаклей устраивать не станут, чтобы не раздражать и не озлоблять людей напоминанием, что мы – нация, проигравшая войну.

– Возможно, ты прав, – медленно выговорила тетя Софи. – Ох, только бы поскорее дождаться этого! Когда я начинаю думать о Феликсе, который вместе со своим подразделением войдет в Париж...

Ее голос задрожал, а милое лицо побледнело, и в этот момент Симон ей искренне сочувствовал. Всех их как громом поразило известие о том, что Наполеон собирает новую армию и что призыву подлежат даже такие юноши, как Феликс, а ему едва исполнилось пятнадцать.

Этих мальчишек, не получивших оружия и не прошедших начальный курс военной подготовки, в прошлом месяце подвергли медицинскому осмотру и в спешке увели куда-то строем. На их худенькие плечи взвалили тяжелое бремя ответственности за дальнейшую судьбу Франции, так как император еще тешил себя надеждой на новые победы.

«О Господи, – думал Симон с внутренним волнением, – только бы с Феликсом ничего плохого не случилось, только бы его не ранило!»

Он отогнал от себя неприятные мысли и отвернулся, чтобы тетушка не заметила на его лице страха. Рывком дернув на себя дверь, он быстро вышел из гостиной, даже не заметив в коридоре сестру.

Поняв по выражению лица, что брат сильно обеспокоен, Ровена не остановила его. Она уже знала, что почти все свое время Симон предпочитает проводить в одиночестве. Даже с ней он не хотел делиться своими мыслями. Она видела, что Симон очень переживает из-за призыва Феликса на военную службу и винит в этом себя, хотя понятно, что предотвратить случившееся он не мог. Многие мужчины в их семье были призваны на войну и не вернулись: их отец, бессмысленно сложивший голову под Эйлау: Тьес – этот всегда ухмылявшийся чистильщик сапог, ее закадычнейший дружок детства, умерший мучительной смертью в жестокие зимние холода во время бесславного отступления Наполеона из России: молох войны не пощадил также мужа и двух юных сыновей Агнесы Штольц, домоуправительницы тети Софи, и многих других.

Ровена содрогнулась, вспомнив страшную нищету и запустение в разоренных и разграбленных деревнях к северу от Байонны, через которые они проезжали в карете. Она видела полусожженные сараи и фруктовые сады с поломанными и высохшими деревьями, невозделанные поля, которые могли оставаться в таком состоянии еще многие годы, так как не было мужчин-работников. В пути их часто окружали стайки женщин, просивших что-нибудь из продуктов. Не было видно ни маленьких детей, ни ребятишек старше двенадцати лет, одни только женщины с тонкими, худыми лицами, состарившимися от лишений и горя. Неужели Симон не понимает бессмысленность попытки уберечь Феликса от призыва в армию Наполеона? Ведь императору, поглощенному безумной идеей завоевания всей Европы, нужны были все новые и новые люди для осуществления его планов.

«О, эта трижды проклятая война! – все чаще думала Ровена, с тех пор как собственными глазами увидела бедствия и страдания людей, их искореженные войной судьбы. – Это кровавая, мерзкая и ненавистная война!» Ее возвращение домой, как и предсказывал Тарквин, да и сама она смутно об этом догадывалась, оказалось не слишком-то радостным. Мучили беспокойные мысли о Феликсе, о дяде Анри, который слишком долго задерживался по делам в Берлине, – так долго, что его семья не на шутку начинала беспокоиться. Очевидным было и то, что дочери тети Софи стали чужими для Ровены. Теперь они уже ничем не напоминали тех робких, боязливых девчушек в украшенных оборками длинных детских панталонах, которые играли с нею после возвращения из школы в далеком прошлом. Старшая, двадцатилетняя Мадлон, совершенно не скрывала своей антипатии к этой недавно прибывшей «англичанке», тогда как младшенькая, Жюстина, слишком мягкосердечная, чтобы высокомерно относиться к своей кузине, будучи существом робким, не осмеливалась подавать голос против открытой неприязни старшей сестры к их кузине.

В день приезда Ровены Жюстина помогала ей распаковывать чемоданы и обе девушки единодушно решили, что английская мода очень сильно отстала от французской. Но удивляться этому не приходилось, поскольку за последние двадцать лет Франция и Англия не поддерживали никаких отношений, кроме военных. Жюстина, как девочка вежливая, сделала вид, что не замечает старомодных туалетов кузины. Совсем иной была реакция Мадлон, которая, увидев распакованные вещи, прямо с порога язвительно и бесцеремонно заявила:

– Как безнадежно устарели ваши платья, Ровена! Очень напоминают те забавные вещицы, которые носила двоюродная бабушка Анна-Мария!

В ответ на это замечание Ровена только рассмеялась.

Самым неприятным для Ровены, да и для всякого другого жителя Шартро, было ощущение постоянного, невысказанного страха при мысли, что военное счастье может снова улыбнуться Наполеону и победа над объединенными армиями союзников в последнюю минуту, о которой он так грезил, может упасть ему в руки. Вчера было получено известие, что армия Веллингтона готовится к наступлению на Тулузу с целью окружения и разгрома испанской армии.

Узнав эту новость, Ровена изменилась в лице.

– Лорд Веллингтон ставит свою армию в крайне невыгодное положение. Как же его усталые солдаты, преодолевшие занесенные снегом Пиренеи, смогут сражаться с хорошо отдохнувшими вражескими полками в далекой Тулузе?

Враг... Противник... В сердце Ровены слова эти отдавались болью. О людях, сражающихся в армии маршала Сульта, она уже не могла думать как о свирепых каннибалах, жаждущих крови молодых английских парней, ведь там были такие же юноши, как Тьес и Феликс, как Андре и Пьер Дегу. Она не могла желать им поражения, так же как и не могла представить себе, что Тарквин может принять смерть от рук одного из ее соотечественников.

Усилием воли Ровена отогнала эти мысли. Она стала думать о Шартро – усадьбе, которая в конечном счете не предала ее и не обманула. Несмотря на трудности военной поры, длившейся уже почти двадцать лет, тут почти ничего не изменилось и не утратило своего очарования. Может быть, только фасад каменной кладки выветрился чуть сильнее, чем раньше, да четырехугольные полоски земли во внутреннем дворике, прежде засеянные травой и подстриженные, заросли буйными сорняками. Этим некому было заниматься с тех пор, как садовник Луис был убит в битве при Сьюдад-Родриго. Однако лебеди до сих пор плавают среди кувшинок у запруды, перегородившей узкий рукав реки Шаранты. Все это сделал еще ее дед. Фруктовые сады до сих пор приносили щедрые дары, из которых делались варенья и джемы, а погребки были заполнены бочонками с винами марки Бордо, вишневыми и сливовыми наливками. Жители селения и владельцы солидных вилл называли усадьбу просто – Большой дом. «Просторный, уютный, красивый, обжитой с детства дом, – с теплотой думала Ровена. – Полная противоположность мрачному, холодному замку Лесли» Отвернувшись от окна, она медленно побрела в гостиную, где тетя Софи рассеянно с ней поздоровалась и пробормотала что-то насчет обеда.

– Бедняжка маман, – заметила Жюстина, вошедшая вслед за кузиной. – Она вечно забывает, что подкрепиться у нас особенно нечем, а посему и не имеет смысла планировать меню.

– Но ведь она всегда находит для себя занятия, не правда ли?

– То же самое можно сказать и о вас, – заметила Жюстина с мягкой улыбкой. – Вы такая же неугомонная, как Симон и маман. Но, мне кажется, это не так уж и плохо в наше беспокойное время, – добавила она, заметив, как краска смущения появилась на щеках Ровены. – Симону, несомненно, требуется ваша помощь на винокурне, а вы ведь вовсе не чуждаетесь тяжелой работы, не так ли? Я не думаю, чтобы вы серьезно относились к мнению маман, полагающей, что девушке не подобает работать.

– Конечно же, мое мнение расходится с мнением твоей мамы, – согласилась Ровена, и обе рассмеялись.

Подобно своей сестре Мадлене, Жюстина была стройной и загадочно красивой. У нее были карие глаза, большие и влажные, как у лани, и каштановые волосы, образующие вокруг ее маленькой головки чудесный ореол. Даже Ровена время от времени любовалась ими с тайной завистью.

– Знаешь, Жюсси, – внезапно обратилась она к кузине, – я думаю, что Симону вовсе ни к чему винить себя за войну, развязанную Наполеоном, и за его просчеты. Не в его силах было изменить ход событий. Тете Софи тоже не следовало бы терзаться напрасной виной. Наше положение все же не так безнадежно, как положение тех крестьянских женщин, которые потеряли все!

– Думаю, вы правы, – грустно согласилась Жюстина, – и мне хотелось бы, чтобы и Симон понял это...

– Симон однажды предупредил меня, что жизнь в Шартро сильно изменилась по сравнению с тем, какой она была прежде, – начала она медленно. – Конечно же, изменилась. Но это вовсе не значит, что мы покорно и безропотно должны мириться с нашей судьбой и сидеть сложа руки.

Взять, например, Симона. Кстати, куда это он исчез как раз перед самым обедом?

– Я думаю, он на винокурне, – сказала Жюстина, подходя к окну.

– Но ведь он ушел туда с раннего утра! – недовольно сказала Ровена. – Когда это все кончится?

– Не знаю, – беспомощно ответила Жюстина. Ровена поджала губы.

– В таком случае придется вмешаться мне. Через некоторое время Симона и Ровену де Бернар можно было видеть вместе: они ехали по направлению к парку. Думая, что он угодил сестре, согласившись прокатиться с ней на лошадях, Симон растерялся, когда Ровена стала упрекать его в скрытности, убеждая доверить ей хотя бы часть его забот.

К удивлению Ровены, Симон не стал сопротивляться. Вероятно, он внутренне уже был готов поделиться с сестрой своими мыслями и проблемами, поэтому стал говорить обо всем подряд, перескакивая с одной темы на другую.

– У тети Софи, конечно же, добрые намерения, и она старается ради нас, – в частности, сетовал он, – но меня раздражает, что она не хочет видеть и признавать тех изменений, которые произошли в Шартро. Взять, к примеру, обед. Конечно, того изобилия продуктов, которое было раньше, нет и в помине. Однако сервировка стола осталась прежней. Блюда подаются на изящной фарфоровой посуде, к ним – соответствующие марки вин. Белье должно быть свежим, выглаженным и меняться каждую неделю. Столовое серебро даже при малейшем намеке на пятнышко должно очищаться до блеска. Бедной фрау Штольц приходится трудиться как пчелке!

– Тетя Софи живет в прошлом, – сказала Ровена. – Все ее воспоминания сводятся к роскошным балам и вечерам, которые устраивались в Шартро, когда еще были живы папа и мама.

– А о том, что нам прислуживала целая армия горничных и ливрейных лакеев, тетя забывает. Как она не хочет понять, что те времена прошли и не вернутся, что теперь нужно думать о том, как жить дальше, чтобы выжить!

– И ты, работая с такой самоотдачей на винокурне, хочешь показать тете, как нужно бороться за выживание?

– Тебе бы только зубоскалить! Поневоле сдают нервы, когда видишь, что работе конца краю не предвидится!

– Симон, я все понимаю и верю в тебя.

– Это правда? – он с признательностью крепко сжал ей руку. – Ты действительно веришь в меня?

– Почему же я не должна верить? Разве ты не из рода де Бернаров?

Симон улыбнулся Ровене, и в дружественном молчании они повернули на тропу, ведущую к виноградникам. Аккуратные ряды виноградной лозы змейками извивались вверх и вниз по склону. За виноградниками, там, где низкие холмы сползали в долину, лениво текла заросшая водорослями речка, на берегу которой была выстроена каменная церковь со шпилем и виднелись выложенные из красной черепицы крыши домов Шарт-ро-сюр-Шаранта. В глазах Симона появился горячий блеск, когда он окинул взглядом землю своих предков.

– В настоящий момент эта земля принадлежит дяде Анри, – сказал он Ровене. – Он был назначен опекуном, когда отец умер. Но через два года мне исполнится двадцать один год и я войду во владение имением.

– И у тебя есть планы в отношении усадьбы? – спросила Ровена с улыбкой.

– Да, – сказал он мягко. – У меня есть несколько собственных идей.

– Расскажи мне о бабушке, – попросила Ровена. – Была ли ее кончина мучительной?

– Не думаю. Перед тем как слечь в постель, она несколько дней чувствовала себя очень усталой, но ни на какие боли не жаловалась. Мне кажется, что она просто устала от жизни.

– По-видимому, она чувствовала себя очень одинокой. Ведь она вдовствовала столько лет! И рано потеряла свою любимую дочь...

– Тетя Софи с точки зрения бабушки никогда не была способна заменить маму, – согласился Симон, – хотя бабушка первой предложила ей остаться жить в доме после маминой смерти. Я думаю, что тетя Софи только перестала ее раздражать. Хотя я и люблю ее нежно, однако следует признать, что она временами становится ужасно пустоголовой. Что же касается Мадлон... – он засмеялся. – У дяди Анри голова идет кругом, и я не удивляюсь, что он так часто находится в отъезде, ведь от нее рехнуться можно. Бабушка имела обыкновение говорить, что воспитывать и поднимать на ноги девочек неизмеримо труднее, чем мальчиков.

– Неужели? – лукаво спросила Ровена.

– Знаешь, – сказал Симон с улыбкой, положив свою теплую ладонь на ее руку, – я невероятно рад, что ты вернулась домой. Мне хотелось сегодня побыть вместе с тобой, но я начал сомневаться, правильно ли поступлю, если пошлю за тобой, но я думал... я надеялся... – неожиданно к его глазам подступили слезы. – Ровена, ты поможешь мне? Я так боюсь потерять это все, я сроднился с этим домом, привык к работе на винокурне и полюбил ее.

Он умолк и быстро отвернулся.

– Дядя Анри по мере возможности помогает деньгами, – подвел он итог после непродолжительного молчания. – Вот почему он так долго отсутствует. Дядя не может пустить свое дело на самотек, хотя доходы, по правде говоря, не ахти какие. А Дьепп, занимавшийся сбытом вина, умер в декабре, и теперь мне помогает только рабочий, ответственный за хранение нашей продукции в винном подвале. Конечно, ему далеко до Дьеппа, который отлично разбирался во всех тонкостях купажирования. Вот почему я решил написать тебе и попросить тебя вернуться домой.

– Ты меня просишь? – удивленно спросила Ровена.

На ее вопрос он ответил тоже вопросом.

– Мне, наверное, не следовало этого делать?

– Ты поступил правильно, обратившись ко мне.

Он улыбнулся в ответ.

– Пойдем, я покажу тебе наше хозяйство.

До небольшой группы каменных домиков, расположенных на полпути между – земельным участком де Бернаров и окраиной Шартро-сюр-Шаранта, можно было доехать легким галопом через недавно вспаханные поля. Накрапывал мелкий дождик, щекотавший щеки Ровены, и она была довольна ездой и искусством брата управлять лошадью. Навострив уши, раздув ноздри, длинноногое животное, казалось, наслаждалось быстрым движением так же, как и наездники.

– Почему мы остановились здесь? – спросила Ровена, переводя дыхание, когда Симон придержал лошадь у маленькой часовни, стоявшей на покрытой густой травой опушке. Одинокий аист что-то выискивал на мелководье среди кувшинок. Журчание медленно текущей воды не нарушало мирной тишины.

– Я думал, что тебе хочется прийти к бабушке, постоять у ее могилки, – объяснил Симон, слезая с лошади. – И мама тоже здесь покоится, вон там, в нише.

Он указал направление.

Пройдя по мокрой траве, Ровена медленно толкнула кованые железные воротца.

– Мне трудно было примириться с ее утратой, – искренне и чистосердечно признался Симон, входя внутрь ограды вслед за Ровеной и показывая на холмик земли, под которым покоилась бабушка. – Она и сама умела и нас учила относиться к неприятностям легко, даже с чувством юмора. Не помню, говорил ли я тебе о том, что это она выходила меня, помогла мне сохранить здоровье после возвращения с фронта. Много раз бабушка советовала мне усвоить, что мои раны или безнадежны или... омерзительны...

Он повернул голову и посмотрел на Ровену, тихо стоявшую возле него.

– Она часто говорила и вспоминала о тебе.

Бабушка тебя любила. Но я ни на минуту не позволю себе усомниться в том, будто она сожалела, что мама отправила тебя в Шотландию А ты что об этом думаешь?

Уголки рта у Ровены приподнялись.

– Я здесь, и, наверное, не так уж важно.

– Месье де Бернар! Мадемуазель!

Брат и сестра обернулись на зов, и Ровена увидела маленькую фигурку, спешащую к ним с вершины травянистого холма.

– Кто это?

Фердинанд, сын Луиса. Наверное, что-то случилось, раз он здесь.

Симон подошел к воротам и взял запыхавшегося мальчика за плечо.

– В чем дело, Фердинанд?

– Меня послали за вами! Возвратился месье Карно!

Ровена и Симон обменялись недоверчивыми взглядами.

– Это правда, месье. Я сам видел. С ним прибыл еще один человек, иностранец! Они просили, чтобы вы сразу же шли домой!

Не говоря ни слова, Симон посадил мальчика на лошадь впереди себя, Ровена устроилась сзади, и через несколько минут они уже взъезжали во двор конюшни, где старый конюх смывал грязь с огромной кареты. Приемная была заставлена багажом, и Жюстина, стоявшая на нижней ступеньке, смотрела на их приближение с видом хозяйки.

Ну вот, наконец-то вы пришли! Я сомневалась, что Фердинанд сможет вас найти. Подумать только, папа вернулся! Вместе с ним приехал еще один человек, немец. Пойдемте, они в гостиной.

Гостиная, по-видимому, была единственной комнатой в доме, отвечавшей своему назначению: в ней принимали гостей. Принимали с соблюдением всех необходимых в таких случаях формальностей. Принимали по случаю крестин, каникул, дней рождения.

В данный момент, впрочем, как и всегда при такого рода событиях, комната была наполнена запахом срезанных в теплице роз, стоявших в вазах на столах и каминных полках.

Сводчатые стены были расписаны готическими рисунками кисти швейцарского художника Луи Аугуста Брюна. Ближе к краю стены в атласной чалме и шелковом платье немыслимого бирюзового цвета стояла Софи Карно. Она держала под руку джентльмена маленького роста, круглого как бочонок, одетого в жилетку кармазинного цвета. Он волновался, словно школьник, и каждый раз густо краснел, когда обращался к ней.

Анри Карно, краснолицый и веселый, тепло поцеловал Ровену и с удовольствием объявил, что она превратилась в красивую молодую женщину и что он смотрит на нее, как на одну из своих дочерей. Он немного порассуждал о том, что у Ровены удивительный цвет волос, ни у кого из членов семьи такого нет. Может быть, кто-нибудь из давно забытых предков Лесли имел такие кудри?

Затем Анри спросил Ровену, как прошло время ее длительной ссылки на этом мрачном острове, расположенном за Ла-Маншем, и узнав, что она не испытывала лишений, остался весьма доволен.

– Рад тебя видеть, Симон, – сказал приветливо дядя Анри племяннику и пожал ему руку.

– А теперь, Ровена, хочу тебе сообщить, что буду весьма рад, если ты примешь участие в моем деле, станешь моим компаньоном. Я думаю, что тебе потребуется не так уж много времени, чтобы войти в курс дела и приобрести необходимый опыт. Й тогда ты сможешь заведовать оптовым магазином Карно в Берлине. Человеку моего возраста противопоказано петлять словно зайцу через линию фронта для того только, чтобы удостовериться, что служащие не спалили магазин дотла или не промотали мои денежки, пока я отсутствовал. Да и тетя твоя останется очень довольной, если мои отлучки не будут столь частыми.

Он ущипнул тетю Софи за щеку и повел Ровену к дальнему окну, где его дочь Мадлон, стройная и красивая, в чудесном платье из зеленого муарового шелка, разговаривала с человеком, которого они видели со спины. Его темные волосы завивались колечками на затылке, что-то очень знакомое почудилось Ровене в движениях его головы, заставив ее остановиться.

– Бог ты мой, – прошептала она – Тарквин!

Мужчина повернулся к ней, на его лице блуждала улыбка.

– Простите, мадемуазель?

– О, извините меня, – вымолвила Ровена. – Я по ошибке приняла вас за другого человека.

Дядя Анри по-отечески взял ее за руку.

– Фридрих, рад тебе представить мою племянницу Ровену де Бернар. Ровена, это господин Вольмар.

– Здравствуйте, – пробормотала Ровена, протягивая руку.

Господин Вольмар поклонился и посмотрел на нее долгим, оценивающим взглядом. Его глаза, серые как у Тарквина, глядели прямо и испытующе. После вежливого обмена шутками он отвернулся, чтобы представиться Симону, а Ровена села на стоявшую в углу кушетку, обитую атласом. Она испытывала волнение, несмотря на то что быстро осознала свою ошибку. Обменявшись с господином Вольмаром всего лишь несколькими словами, она поняла, что его сходство с Тарквином не такое уж большое, как показалось сначала.

Тем не менее Ровене было трудно отвести глаза от этого лица с такими знакомыми тонкими чертами, и она внимательно наблюдала за безобидным флиртом между ним и Мадлон, пока не почувствовала, что она не единственная, кто с интересом внимает разговору. Посмотрев в другой угол комнаты, она встретилась с тоскливым взглядом кузины Жюстины, и в сердце Ровены вспыхнула жалость к ней. Бедная Жюсси! Несмотря на то что обе сестры были красивы, преобладающая доля мужского внимания всегда доставалась Мадлон. Как все же несправедливо распорядилась судьба, наградив одну из них смелым и веселым характером, а другую – невероятно робким и застенчивым, с которым очень трудно жить на свете. Ровена не сомневалась, что Жюсси имеет полное право на внимание гостя. Фридрих Вольмар, по-видимому, попал под сильное обаяние броской внешности и яркого темперамента Мадлон. Бесстыдно подслушивая разговор кузины с Фридрихом, Ровена узнала о нем массу вещей: ему было двадцать четыре года, сестер и братьев у него не было, и большую часть своей жизни он провел в Берлине. Если не считать непродолжительного времени ученичества на одной из фабрик по производству шелковых тканей в Лионе – этому он обязан отличному знанию французского языка, – он редко покидал страну Четыре года службы в германской армии окончились для него трагически. Всего лишь через месяц после призыва его лошадь поскользнулась и упала вместе с седоком, придавив его Фридрих получил сильный перелом ноги, и это положило коней его военной карьере.

Хотя мне не следует жаловаться на это, – заметил господин Вольмар с усмешкой – Мне повезло, что кости срослись нормально, и я полностью освобожден от военной службы.

Он сказал это так искренне и весело, что все рассмеялись. Воспользовавшись тем, что никто в комнате не обращает на нее внимания, Ровена тихо и незаметно выскользнула из комнаты. В облике Фридриха Вольмара было нечто такое, что продолжало беспокоить Ровену. Те скудные сведения о его прошлом, которые ей удалось узнать, не устранили гложущих сомнений. Торопливо поднимаясь вверх по лестнице, она распахнула дверь в голубую комнату, отведенную для гостей Здесь господину Вольмару предстояло прожить несколько дней. Лампы уже были зажжены и бросали мягкий свет на мебель, обитую выцветшей узорчатой тканью, на широкую кровать с пологом и на фрау Штольц, стоявшую у шкафа и распаковывавшую чемодан. Когда Ровена вошла, фрау Штольц повернулась к ней и спросила:

– О наверное уже пришло время ужина, либхен?

– Еще нет Дядя Анри хочет показать господину Вольмару библиотеку. Я подумала, что, пока они заняты осмотром, я смогу помочь вам по хозяйству.

Суровые черты, лица фрау Штольц разгладились.

– Благодарю за желание помочь, но господин Вольмар привез с собой немного вещей, всего один чемодан. С ним никаких хлопот – и она затолкала чемодан под кровать.

– А что сегодня будет на ужин, снова вареное мясо? спросила Ровена, выходя вслед за фрау Штольц из комнаты. – Или ты сотворишь кулинарное чудо, способное ввести в заблуждение вкусовые ощущения нашего гостя?

– Я подам на ужин картофельный суп, – сказала экономка с гордостью. – И капусту, тушеную с соленой свининой. Это традиционное блюдо в стране Вольмара и в моей стране, поэтому я уверена, что он останется доволен и не подумает, что такая пища подается на стол только у самых захудалых бедняков.

А ведь обнищание Шартро все еще продолжает оставаться тщательно охраняемой тайной – заметила Ровена лукаво. Обе рассмеялись.

Через полчаса, когда фрау Штольц стала накрывать на стол, а Симон де Бернар спустился в погребок, чтобы взять там пару бутылочек аперитива, решетчатая дверь беседки в саду медленно отворилась и закутанная в плащ фигура незаметно проскользнула внутрь. Быстрые зимние сумерки опускались на землю, подул холодный ветерок, шевеля листву на холодном каменном полу. Ровена де Бернар зябко поежилась и стала потирать руки. Вечер был промозглый, а она оделась слишком легко. Услышав, что дверь беседки скрипнула, Ровена быстро обернулась и увидела Фридриха Вольмара, стоявшего в полумраке позади нее. Он поклонился кивком головы, когда их взгляды встретились.

Благодарю, что пришли, сказала Ровена. С моей стороны было бы невежливо игнорировать просьбу дамы Что вы мне хотели сказать, мадемуазель?

В присущей для нее манере Ровена заговорила без обиняков.

– Я знаю, что вы не тот, за кого себя выдаете, господин Вольмар. Ваша реакция, когда я обратилась к вам в гостиной, выдала вас.

Он вовсе не выглядел смущенным.

– Значит, я не тот, за кого себя выдаю? В таком случае должен вам заметить, что у вас необыкновенно развито воображение, мадемуазель де Бернар. Никто, кроме вас, не заметил никакого подвоха.

– Значит, вы отрицаете? Господин Вольмар улыбнулся.

– Но что же я отрицаю, мадемуазель Ровена холодно оглядела его.

– Имя Тарквин Йорк вам, по-видимому, неизвестно.

– Не слышал такого.

Ее губы сомкнулись в тонкую полоску.

– Если бы оно вам было неизвестно, то и реакция ваша была бы совершенно другой, когда я назвала его.

Ровена замолчала, к молчание это было многозначительным. Но и господин Вольмар не произносил ни слова и смотрел на Ровену, скрестив руки на груди.

Наконец она снова заговорила.

– Не могли бы вы мне сказать, откуда вы его знаете И почему у вас такое поразительное сходство с ним?

– Извините, мадемуазель, но у вас сверхактивное воображение.

Ровена нетерпеливо прервала его на середине фразы. – О, перестаньте со мной разговаривать в таком пренебрежительном тоне! Я, слава Богу, не безглазая! И миссис Синклер видела вас сегодня утром из окна. Она настолько была введена в заблуждение вашей внешностью, что сначала приняла вас за капитана Йорка. О, я знаю, что сходство не является полным. Мой брат вообще ничего не заметил, хотя видел капитана Йорка в Байонне менее месяца тому назад. Но тогда было темно, и встреча продолжалась надолго.

– И все же должен вам заметить, вы обманываетесь в своих выводах, – резко сказал господин Вольмар. – Если бы я знал, что вы хотите встретиться со мной для того только, чтобы предъявить мне столь дикие и необоснованные обвинения...

– По-видимому, вы полностью проигнорировали мои слова. Или не захотели услышать то, что я намеревалась вам сказать, господин Вольмар, – от Ровены не ускользнуло раздраженное выражение, появившееся на его лице. – Капитан Йорк сейчас во Франции. У него еще не зажила рана, полученная им прошлым летом в битве под Виторией, и этим объясняется его затянувшийся отпуск в Дорсете. Французский штык проник ему глубоко в бедро. Он был на грани смерти.

Господин Вольмар внезапно поднялся. Долгое время он молча смотрел в продуваемую ветром темноту. Наконец он хрипло сказал:

– Как произошло ваше знакомство?

Ровена глубоко вздохнула, подошла к господину Вольмару и стала рядом с ним, смотря в погруженный в темноту сад. В скупых словах она поведала о своей предыстории и о том, как Тарквину Йорку было поручено сопровождать ее в поездке из Шотландии во Францию.

Ровена задумалась, будто пыталась что-то вспомнить, а затем продолжала:

– Из Байонны мы должны были выехать уже без капитана Йорка. Это было около трех недель тому назад. У меня такое предчувствие, что сейчас он находится на марше в направлении к Тулузе. Симон считает, что там начнется сражение, жаркое и кровопролитное.

Ровена умолкла, и господин Вольмар неожиданно и резко спросил:

– Вы его любите?

Ровена ничего не ответила, но он заметил, что лицо ее побледнело. Господин Вольмар смягчился.

– Простите меня. Я не имел права спрашивать вас об этом. Но если вас интересует, кто я такой, то мой вопрос был задан не случайно.

Ровена повернула голову в его сторону.

– И кто же вы на самом деле, месье? Уголки рта господина Вольмара приподнялись в усмешке, которая показалась Ровене знакомой.

– Я Джейми, брат Тарквина.

– Но ведь вас считают погибшим! Вы были убиты в битве под Лейпцигом!

– На поле боя я лежал без сознания среди мертвых. Но меня обнаружила команда, хоронившая убитых. Когда я стал шевелиться, меня заметили и быстро доставили в госпиталь. Но к этому времени мое имя уже было включено в список потерь личного состава.

В глазах Ровены полыхнули искры гнева.

– Тогда почему же вы устраиваете этот маскарад, выдавая себя за представителя германской нации и за протеже дяди Анри? А вдруг вы шпион? Капитан Йорк рассказывал мне, что у союзников огромная сеть шпионов.

Ровена прервала поток речи и посмотрела на его застывшее как маска лицо.

– Теперь мне понятно, почему вы имитировали свою смерть! А что вы делаете здесь? Не думаю, что, выдавая себя за купца, сбывающего шелковые товары, вы сослужите союзникам полезную службу. Все это только фасад.

– Видит Бог – сказал Джейми раздраженно, – хлопот Квину вы доставили, наверное, премного!

– А вы думали, что любовь была нашей спутницей! – с издевкой заметила Ровена.

– Как бы вы ни пытались скрыть чувства, связывающие вас и Квина, утаить это невозможно. Вас выдают ваши слова, ваш тон, даже интонации вашего голоса, когда вы произносите его имя.

– Я думаю, у нас есть более важные темы для обсуждения, нежели мои предполагаемые чувства к вашему брату, – сказала Ровена бесстрастно. – Чтобы о вашей тайне никто, кроме нас двоих, ничего не знал, вы должны убедить меня, что ваше дело послужит на пользу союзникам и не причинит вреда моей семье.

– Вы хотите сказать, что у вас есть желание помочь мне? – спросил Джейми недоверчиво.

– Да.

Вольмар пристально посмотрел на Ровену.

– Никогда не встречал женщину, подобную вам. Квин просил вас выйти за него замуж?

– Ваш брат считает меня ветреницей и придирой.

– Я вовсе не удивляюсь этому.

Ровена насупилась и поджала губы. Однако не прошло и нескольких минут, как она повернула к нему голову и улыбнулась своей обворожительной улыбкой, которой невозможно было противостоять Джейми не мог знать, что его брат так же однажды подвергся чарам этой улыбки в темных коридорах древнего замка, расположенного в сотнях миль отсюда.

Он сказал ей спокойным, ровным голосом.

– Присядьте, пожалуйста, мадемуазель де Бернар. Мне хотелось бы поговорить с вами кое о чем. Но это разговор обстоятельный, не терпящий спешки.

Ровена опустилась на скамейку, ее глаза были широко открыты. Она спросила:

– Знает ли мой дядя, кто вы на самом деле?

– Конечно, знает. Он был одним из тех, кто привлек меня к нынешнему занятию. После того как я вышел из госпиталя, ваш дядя позаботился о том, чтобы устроить меня на службу. По-видимому, вы не догадываетесь, какое активное участие принимает господин Анри в подготовке свержения Наполеона. То обстоятельство, что он женат на француженке и что его дальний родственник, Лазар Карно, был инициатором разработки и осуществления планов ведения войны между Францией и Италией, ставит его в глазах наполеоновского правительства вне подозрений и позволяет ему беспрепятственно пересекать границы и встречаться с кем ему заблагорассудится. Я предполагаю, что это ему первому пришла в голову идея предложить мне роль протеже, когда мне потребовалось перейти на нелегальное положение. С тех пор у меня появилась возможность часто использовать его апартаменты в Берлине, чтобы встречаться с людьми, которые не могут появиться в этом городе, не вызвав подозрений. Трудно даже представить, каким надежным прикрытием для нас были эти комнаты!

– Никогда не ожидала, что он способен на такое, – задумчиво сказала Ровена.

– О, людей, подобных ему, много, – заверил Ровену Джейми. – Некоторые из них обладают значительной властью во французском правительстве. Среди них выделяется Шарль Морис Талейран-Перигор, министр иностранных дел вашей страны, и герцог де Коленкур, один из самых преданных советников Наполеона. Имеется неисчислимое множество других, не столь именитых людей, чья поддержка не менее существенна и чьи услуги включают, в частности, организацию сети шпионов, добывающих жизненно важную информацию для объединенной коалиции и для лорда Веллингтона на юге Франции.

– Людей, подобных вам? – полувопросительно обронила Ровена.

Джейми ухмыльнулся.

– Я не стремился к этому, уверяю вас. Мне хотелось стать военным так же, как и мой брат Помню, какую гордость я испытывал, став корнетом двадцать девятого пехотного полка, когда мы готовились принять участие в параде на Уимблдонском плацу вместе с другими частями, смотр которым устраивал принц-регент. На следующее утро мы уже плыли в сторону континента, чтобы принять участие в войне против тирана-разрушителя.

– Для вас эта кампания закончилась на поле сражения под Лейпцигом.

– Я думаю, что это скорее было начало и семь месяцев, проведенных мною в прусском госпитале, многому меня научили. К тому времени я уже бегло научился объясняться по-немецки, и поскольку я официально был занесен в список погибших, то нетрудно было взять себе другое имя и другую национальность. Таким вот образом произошло рождение Фридриха Вольмара. Должен признаться, я сжился со своей ролью и она мне нравится, но, к сожалению, время моего пребывания в компании вашего дядюшки подходит к концу. Мне предложили работать в Баварии, куда я должен отправиться в конце месяца.

Тогда зачем вам нужно было появляться здесь, в Шартро?

Моя драгоценная мисс де Бернар, даже шпионам необходимо время от времени устраивать себе каникулы.

Ровена засмеялась, а Джейми, глядя на нее, подумал, что доверил ей слишком много, и сам удивился, почему он это сделал. Конечно, ему не следовало притворяться, что он не знаком с Тарквином Йорком Само собой разумеется, он не раскрыл ей всех карт Было маловероятным, что Ровена когда-нибудь случайно опознает в нем связного британского министра иностранных дел лорда Каслри. Он принял все меры предосторожности и считал, что племянница Анри Карно его не выдаст.

– Мне следовало бы подробней расспросить вашего дядю о его родственниках в Шотландии, – сожалеюще заметил Джейми. – В конце концов он никогда не скрывал тот факт, что половина родственников его жены – шотландцы. Но что сделано, то сделано, как говаривали латиняне после свершившегося факта.

Ровена согласно кивнула, и они улыбнулись друг другу.

Вам, наверное, нелегко будет все время держаться в напряжении, чтобы не проговориться обо мне вашей тете и кузинам? – спросил Джейми тоном предостережения.

У Ровены удивленно приподнялась бровь.

– В отношении этого вы можете быть совершенно спокойны, господин Вольмар. Вам в первую очередь нужно побеспокоиться о самом себе!

Натянув на голову капюшон пледа, Ровена кивнула ему на прощание, и Джейми видел, как она пересекла освещенную лунным светом лужайку и направилась к дому.

Нет, успокоенно решил он, ему не следует терзаться сомнениями У Ровены де Бернар сильный характер, она умеет держать свое слово Жаль, что его брат Квин не пожелал этого заметить.