Бегство от грез

Глава 21

– Любовь моя, боюсь, у меня плохие новости. Мы в конце концов не едем в Вену.

Ровена, встревожившаяся было при первых словах Тарквина, облегченно расслабилась. Сидя на маленьком пуфе в спальне, она отбросила расческу и протянула мужу руки.

– О, Квин, это чудесно! Мне гораздо больше хочется остаться в Париже.

Тарквин подошел к ней, улыбаясь ее отражению в зеркале напротив и собираясь поцеловать изгиб ее обнаженного плеча. Ему нравилось видеть ее в пеньюаре, хотя сам он был уже давно одет для завтрака с послом и его свитой.

Обычно Ровена не просыпалась так поздно, но свадьба и бурный прием утомили ее, и потом, когда они остались одни в их уютной и теплой комнате, Квин любил ее так пылко и так много, что звезды на небе уже склонились к горизонту, когда они наконец заснули.

– Ты, похоже, не слишком разочарована тем, что мы не едем, – заметил Тарквин.

– Почему я должна быть разочарована? – удивилась, улыбаясь, Ровена. – Должна признаться, что мысль о переключении твоего внимания на красивых австрийских дам внушала мне сильное беспокойство.

Губы Квина восхитительно-медленно поднимались к шее Ровены.

– Скажи, неужели ты думаешь, что теперь я буду смотреть куда-нибудь еще, кроме собственной постели?

– Я начинаю думать, что нет, – согласилась Ровена, так как теперь Квин наклонился над ней, развязывая пояс на ее пеньюаре. – Исмаил ждет нас с завтраком, – попыталась она воспротивиться, когда халат соскользнул на пол.

– Мы поженились только вчера, – заметил Квин, его дыхание согревало ее щеку. – Разумеется, Исмаил должен понимать, что новобрачные не собираются показываться весь день.

– Ты сам не веришь тому, что говоришь. Ты уже несколько часов как на ногах, даже ездил завтракать без меня!

– Ну, я просто хочу снова доказать тебе свою любовь, – сказал Квин со вздохом и, без предупреждения подхватив Ровену с пуфа, положил на кровать, прижав ее к себе так, что ее маленькие ягодицы оказались напротив его бедер.

Вздохнув, Ровена обняла его за шею, и глаза ее сияли как звезды, когда он опустил ее спиной на подушки.

– Неужели, майор, – прошептала она, – вы собираетесь любить меня после того, как прошло всего лишь несколько часов?

Тарквин, усмехнувшись, снял туфли.

– Вы просто должны знать, что вышли замуж за человека с ненасытным аппетитом, моя дорогая.

Наклонив голову, он поцеловал ее, его горячий язык впаивал свежесть ее рта.

Ровена снова вздохнула, ощущая знакомое движение страсти, поднимающееся из глубины ее существа..

Много позже, когда они пили кофе в тепле салона первого этажа, она вспомнила, о чем раньше сказал ей Квин. И в удивлении приподняла брови.

– Почему же мы не едем в Вену? Артур Уэлсли изменил свое мнение о необходимости поста иностранного секретаря?

– Нет, он уезжает туда сегодня, как собирался. Я получил новое назначение.

. Ровена отставила свою чашку в сторону.

– Но не в армию? – протестующим тоном спросила она, затаив дыхание.

– Э... ну, почти...

– О, Квин, нет! Я не позволю этого! Он попытался улыбнуться.

– Не беспокойся так, любовь моя. Я уверяю тебя, что не собираюсь возвращаться в действующую армию.

Он кивнул Исмаилу, собиравшемуся выйти из комнаты.

– Останься, брат. Это будет интересно и для тебя.

Две пары глаз сразу уставились на него, и Тарквину не удалось спрятаться за улыбку.

– Я буду бригадиром девятого кирасирского, – сказал он им. – Веллингтон сообщил мне эту новость сегодня утром.

Наступила тревожная тишина.

– Но ведь это французский полк! – запротестовала Ровена.

– Я знаю. Но Людовик недавно просил конгресс разрешить назначать офицеров союзных войск в его полковые подразделения и...

– И ты будешь одним из них? – холодно спросила Ровена, в то время как Исмаил неодобрительно замычал.

Тарквин хмуро ответил:

– Да, я. В этом есть что-нибудь дурное?

– Конечно, еще бы! Почему Людовик решился на это? Он что, больше не доверяет собственной армии?

– Мэм-саиб мудрая, – пробормотал Исмаил.

– Вы оба видите в этом нечто большее, чем есть на самом деле, – раздраженно сказал Тарквин.

Ровена смотрела на него с озабоченным видом.

– Мы? Когда каждый в Париже согласится с тем, что угроза бонапартистского переворота во французской армии совершенно реальная возможность?

– Девятый кирасирский полк никогда не был частью наполеоновской императорской гвардии, – терпеливо напомнил Квин. – Действительно, все его регулярные части оставались стойкими роялистами, особенно кирасиры, – выражение его лица смягчилось, и он потянулся через стол, чтобы взять руку Ровены. – Уверяю тебя, что это только символическое назначение, масштаб совместных действий будет определяться правительствами стран-союзниц. Никто из нас не будет принимать участия в активных действиях, никому не будет приказано покинуть Париж для маневров. Возможно, я буду проводить время в штабе, просто перекладывая бумаги, как и мои французские коллеги. Ну, теперь это по-прежнему выглядит очень опасным?

– Надеюсь, нет, – ответила, продолжая сомневаться, Ровена.

– Конечно, нет.

Тарквин допил остатки кофе и откинулся на спинку стула:

– Теперь расскажи мне, что ты собираешься делать утром?

– Я собиралась поехать в магазин за муфтами и перчатками с Евгенией Бурбулон, но теперь, когда мы не едем в Вену, я не уверена, что они мне нужны.

– Я должен встретиться с генералом Монтферраном через полчаса, – сказал ей Квин. – Почему бы тебе не назначить встречу где-нибудь еще и затем присоединиться ко мне во время ленча?

Ровена оживилась, начиная видеть хорошие стороны в новом назначении Квина. Вена со всем ее великолепием в действительности никогда не привлекала ее. Она с большим удовольствием предпочитала остаться здесь, в Париже, вблизи Шартро и своей семьи, чем ехать в Австрию. И если описанная Квином деятельность по перекладыванию бумажек соответствовала истине, то на этом новом посту он сможет уделять ей больше времени, чем если бы находился в изменчивом окружении императорского Шёнбрунского дворца.

– Подъехала карета, – сказал Исмаил, глядя в окно.

– Это Евгения, – Ровена встала, зашуршав юбками.

– До встречи, моя любовь, – прошептал Квин, вставая из-за стола, чтобы поцеловать ей руку. – Мы сможем встретиться в два часа у Тортони?

Выпрямившись, он сжал ее пальцы, как будто хотел задержать поцелуй внутри, и, перед тем как выпорхнуть из комнаты, Ровена мило улыбнулась ему.

Когда она вышла, Квин опустился на стул и прижал ладони к глазам.

– Кофе, Исмаил.

Большой патан не двинулся с места. Вместо того чтобы выполнить приказ, он, скрестив руки на груди, хмуро уставился на Квина.

– Почему ты лгал мэм-саиб? – требовательно спросил он.

Тарквин вздохнул.

– Потому, что известие о том, что Наполеон бежал с Эльбы, достигло Парижа прошлой ночью.

Наступила тишина.

– Ты в этом уверен? – спросил, все еще не веря, Исмаил, переходя на пушту.

– Веллингтон получил это известие от короля сегодня утром на рассвете. Кажется, Наполеон бежал с острова на прошлой неделе в маленькой шлюпке.

Исмаил нахмурился.

– Я думал, что его хорошо стерегут британцы и правительственные войска.

Тарквин громко рассмеялся.

– Это показывает, что наши доблестные войска оказались не способны обеспечить его охрану даже в доме, находящемся в Портоферрайо, столице Эльбы, где, как сначала думали, наш пленный будет сидеть с закрытыми глазами. Взамен он развлекается с флорентийской любовницей и пользуется намного большими знаками уважения, чем принято на острове.

– Вах! Это не может быть правдой!

– Верю, Исмаил, боюсь, что это так и есть. Действительно, британский министр лорд Бурджеш сказал мне только вчера, что Кэмпбелл стал навещать пленника так редко, что он собирался нанести визит в Париже, чтобы обсудить ситуацию с Веллингтоном.

– И это показывает, что Наполеон решил воспользоваться продолжающейся беспечностью Кэмпбелла до того, как что-нибудь могло измениться, – раздраженно заметил Исмаил.

– Но не следует винить в этом сэра Нэйла, – устало сказал Квин. – Вина союзников такая же, как и тех, кто не воспринял всерьез намерения Наполеона бежать. К нему не должны были допускать посетителей, которые явно подстрекали его рассказами о возросшей непопулярности Бурбонов и о том, что его собственные солдаты дали ему прозвище Луи-ле-кошон, Людовик-свинья. Этому также способствовало то, что Людовик глупо отказался платить Наполеону обещанное содержание, и то, что он недавно обратился в конгресс с петицией о намерении сослать Наполеона дальше от Европы – на Азорские острова, – Тарквин покачал головой. – Конечно, это должно было вызвать у него панику, когда он услышал об этом.

– О Аллах! И где же он теперь? Тарквин устало потер шею.

– Никто не знает. В то время как Кэмпбелл опять был во Флоренции, он просто уплыл с острова с частью солдат, бывших с ним при Фонтенбло. Возможно, как раз теперь они пробираются вдоль побережья Италии и вскоре высадятся в каком-нибудь маленьком незаметном порту к югу от Ниццы.

– Двенадцать сотен человек, – с издевкой произнес Исмаил. – Конечно, они не испытывают по этому поводу большого беспокойства.

– Согласен, и так же считает Веллингтон. Действительно, новость не вызвала особой тревоги в Париже. И справедливо. Возмущение смутьянов наполеоновского гвардейского корпуса выглядит неубедительно потому, что бегство Наполеона только доказывает его отчаянное фиаско. Он вынужден будет капитулировать перед королевскими войсками задолго до Парижа или будет убит. Хотя в целях предосторожности и для поддержания порядка вызвана национальная гвардия, которой поручено наблюдать и за приграничными дорогами.

– Ах, вот чем объясняется ваше назначение. Армия переходит к активным действиям, и король, сомневающийся в лояльности своих военных, обратился через конгресс к офицерам, которые никогда не присягнут Наполеону Бонапарту, – Исмаил отвернулся и начал собирать тарелки. – Почему вы не рассказали об этом мэм-саиб?

Тонкая морщина пролегла между бровями Тарквина.

– Я не хотел огорчать ее. Не прошло и дня, как мы поженились.

– Она скоро сама услышит об этом.

– Да, но есть надежда, что к тому времени французские военные возьмут Наполеона под стражу и мое назначение окажется безобидной синекурой.

– Если Аллаху так будет угодно, – пробормотал Исмаил. Но выглядел он при этом совсем неуверенно.

Между тем в карете Ровена поведала о своих страхах Евгении, которая, пожав плечами, сочла их не заслуживающими беспокойства.

– В таких назначениях нет ничего необычного, – успокоила она. – Сейчас во французской армии служит много иностранных военных.

– Значит, вы считаете, что это распространенное явление? – спросила Ровена.

– Ну конечно! Я даже знаю, что командир полка вашего брата сам подчинялся иностранцу. Ирландцу.

– Пятый полк легкой пехоты? Вы точно это знаете?

– Да. Моя горничная Клодильда в молодости была у них маркитанткой. Вы никогда об этом не слышали? – спросила она, глядя на озадаченное лицо Ровены. – О, возможно, я не должна удивляться. Для вас, англичанки, это противоестественная идея – посылать женщину на поле битвы. Ах, ба! Не смотрите так шокированно! Маркитантки не сражаются. Они даже не выходят на линию фронта. Они просто отвечают за содержание провизии для раненых солдат, – Евгения наклонилась к Ровене, чтобы похлопать ее по колену. – И не забывайте, дорогая, об одной самой важной вещи: никто во всей французской армии не желает возвращения этого корсиканского людоеда.

– Это правда, – медленно произнесла Ровена. – И Квин довольно часто повторял, что Наполеон никогда не убежит с Эльбы. До тех пор, пока британские войска будут стеречь его.

– Итак, вы видите, что ваши страхи беспочвенны. Ваш красивый майор не обнаружит никакой разницы на своем новом посту. И вы, дорогуша, должны перестать так сильно тревожиться по пустякам. Надо радоваться тому, что вы проведете зиму здесь, а не в Австрии. И я обнаружила новый модный магазин с самыми дорогими шляпками около набережной Лувра. Возможно, мы выберем ту, которая снова очарует вашего мужа, а?

Они улыбнулись друг другу, сразу обо всем забыв, и позже Ровена была вынуждена признать, что действительно у мадам Фонтэн очаровательные шляпки и, возможно, она решится купить одну для обольщения майора Квина. Евгения уговорила ее купить несколько, в том числе маленькую зеленую шляпку, украшенную желтыми перьями, которая так подходила к зеленому рединготу Ровены. Провожаемые улыбками и поклонами мадам Фонтэн, они вернулись в свою карету с покупками и отправились к Тортони.

Несмотря на морозную погоду, обещавшую снег, кафе было заполнено. Они были вынуждены ожидать столик, пока их не заметила Арабелла Гросвенор-Винтон, занимавшая отдельный отсек со своими двумя кузинами, приехавшими из Англии. Было заказано мясо, хотя Ровена отказалась есть, говоря, что она лучше подождет и пообедает со своим мужем.

– Ровена недавно вышла замуж, – сообщила Арабелла своим кузинам. – За бригад-майора британской кавалерии.

– Ваш муж в настоящее время служит в Париже? – спросила одна из них и в ответ на кивок Ровены быстро добавила: – Тогда, наверное, вы сможете рассказать нам что-нибудь о слухах, которые распространились на корабле, когда мы переплывали Па-де-Кале?

– О каких слухах? – заинтересовалась Евгения, прекрасно говорившая по-английски.

Арабелла сделала неопределенный жест рукой.

– Клара слышала какую-то сплетню о Наполеоне Бонапарте, что он, раздраженный Людовиком, отказавшимся присылать ежегодную ренту, обещанную союзниками, грозился пообедать, вторгшись во Францию.

– Это правда, – Клара Гросвенор-Винтон с тревогой обратилась к Ровене. – Они говорят, что у него нет денег и это ему настолько надоело, что он собирается вернуться в Париж и снова провозгласить себя императором.

– Какая глупость, – энергично запротестовала Арабелла. – Так уж он и нуждается, в самом деле! Можете вы объяснить мне, какие расходы могут быть у узника на уединенном острове? Все это ерунда, говорю вам! И, даже если Наполеон решился бежать, он должен быть арестован в тот самый момент, когда ступит на французскую землю. Мне так говорил папа.

– Как вы думаете, миссис Йорк? – спросила младшая сестра Клары, Мэри.

Но раньше чем Ровена смогла ответить, чья-то тень упала на стол, и наглый голос с сильным акцентом произнес по-английски:

– Да здравствует император! Да здравствует Наполеон!

Их испуганные глаза уставились на высокого француза, который вытянулся над ними с неприятной улыбкой, кривившей его губы. Он был одет в темно-синий мундир с золотыми эполетами и коричневые облегающие панталоны. Евгения и Ровена обменялись беспокойными взглядами, узнав форму конного гренадерского полка императорской гвардии.

– Я понял, что вы только что приехали в Париж, – продолжал этот человек на своем отвратительном английском, глядя на Клару и Мэри, которые были очень юными и хорошенькими. Обе смущенно покраснели и уткнулись в свой лимонад. Никем не одернутый, гренадер оперся руками о стол и перевел свой пристальный взгляд с Евгении на Арабеллу. Обе были одеты по последней моде, с глубокими декольте, открывавшими округлые выпуклости их грудей.

– Должен признаться, я начинаю думать, что каждый кусочек английской леди такой же прелестный, как и у французской, – сказал он, придвигаясь ближе. – И вас пятеро. Какая удача! За нашим столом несколько моих друзей горят желанием подружиться с вами. Пойдемте, присоединяйтесь к нам.

– Вы дерзки, сэр, – холодно произнесла Арабелла.

– Я? – его ухмыляющееся лицо было очень близко от нее. – Вы еще увидите, каким дерзким я могу быть, милочка.

Краска прилила к щекам Арабеллы. Евгения стала подниматься. Ровена остановила ее, прикоснувшись ж ее руке, пресекая какой-либо опрометчивый ответ, я на прекрасном французском языке сказала:

– Думаю, вам лучше оставить нас в покое, месье, иначе мы вынуждены будем обратиться за помощью.

Гренадер уставился на нее, затем схватился за голову и засмеялся. Несколько посетителей обернулись на этот звук, но вид синей униформы заставил их быстро отвести взгляд.

– У рыжей надменный язык, – заметил гренадер, когда смог заговорить снова. – Скажи мне, дорогая, – продолжил он, переходя на французский, – где ты выучилась так бойко говорить на нашем языке?

Ровена, сидевшая в углу спиной к стене, смело посмотрела на него. Она не собиралась показывать ему, что боится. Она уже знала после той ночи у Сильва, что солдаты наполеоновского гвардейского корпуса признают только собственные законы. Ровена видела своими глазами, что стычка, подобная этой, могла таить в себе смертельную опасность. Она опасалась, что нахальный гренадер уже изрядно набрался. Не составляло труда заметить, что посетители за соседними столиками незаметно подавали сигналы, чтобы расплатиться, в то время как метрдотель скрывался где-то внутри, делая вид, что не замечает происходящего.

– Ты мне так и не ответила, – мягко сказал гренадер, обращаясь к Ровене на «ты» – неслыханное нарушение этикета, которое сразу возмутило Ровену и Евгению.

Отвечая, Ровена старалась говорить спокойно.

– Боюсь, я забыла вопрос.

Он помахал пальцем перед ее лицом.

– Стыдно, дорогуша. Ты должна была слушать более внимательно, а? Я спросил, как ты сумела так хорошо выучить язык нашего славного императора?

За его спиной раздался приятный голос, который на чистейшем французском языке произнес:

– Возможно, потому, что моя жена родилась и выросла в Шаранте.

Все обернулись, и Арабелла Гросвенор-Винтон громко вскрикнула, увидев майора Йорка, стоящего перед ними в золотой и красно-синей форме французского военного полка.

– Майор Йорк? С какой стати...

Ровена предостерегающе схватила его за запястье, так как никто не должен был заподозрить, что Квин не французский, а на самом деле ненавистный английский офицер.

Гренадер тоже обернулся и оказался лицом к лицу с офицером, одетым в форму девятого кирасирского полка, настолько хорошо известного своей храбростью, что перед теми, кто служил там, преклонялись даже несравненные гвардейцы. Правая рука Тарквина легко опиралась на рукоятку сабли, и гренадер нахмурился, заметив это. Он быстро взглянул в лицо Тарквина, и некоторое время они пристально смотрели друг на друга.

Наконец гренадер улыбнулся и вежливо развел руками.

– Я не хотел вас обидеть, месье. Сначала я принял этих дам за англичанок. Теперь я вижу, что это не так.

Тарквин слегка поклонился, и выражение его лица стало более спокойным, хотя он не убрал руку с эфеса сабли.

– Пойдемте со мной, мой друг, – продолжал гренадер, – сейчас время для праздника, а не для ссоры. Конечно, вы должны были слышать, что наш обожаемый император бежал от своих притеснителей и теперь направляется прямо в Париж!

Тарквин, не выражая никаких эмоций, кивнул.

– И все мы готовы защитить его честь, а? Смерть жирной бурбонской свинье! Да здравствует император Франции!

Щелкнув каблуками, гренадер отправился восвояси. Напряженная тишина, царившая в помещении, казалось, разорвалась, и оживленные разговоры за столиками возобновились.

– Я бы предложил вам сейчас же уехать, – спокойно сказал Квин, обращаясь к напряженно смотревшим на него дамам. – Мадам Бурбулон, не позволите ли нам воспользоваться вашей каретой? Я заметил ее у входа.

– Да, конечно, – нервно ответила Евгения. Квин положил монету на стол и ждал, пока пять молодых женщин, шурша юбками, не покинут свое место. Он проводил их на улицу, где помог каждой сесть в карету. Ровена оказалась последней, но, когда он предложил ей свою руку, она отказалась, с холодным видом заняв свое место и не глядя на него, когда он сел рядом с ней.

– Боже мой! – воскликнула Евгения, прижимая к губам носовой платок, в то время как кучер увозил их прочь.

Никто ничего не сказал, так как все были слишком потрясены, и когда они наконец остановились перед домом Гросвенор-Винтонов, Тарквин молча проводил английских девушек до двери, затем приказал ехать в свои апартаменты.

– Я не могу поверить тому, что сказал этот человек! – наконец воскликнула Евгения. – Неужели Наполеон действительно бежал с Эльбы?

– Да, бежал, – сказав это, Тарквин взглянул на Ровену, но она пристально смотрела в окно, ее лицо было бледным и напряженным.

– Не нужно тревожиться, – добавил он, обращаясь к Евгении, хотя его слова были адресованы жене. – Я не сомневаюсь, что он будет взят в плен, как только коснется французской земли.

– Хорошо, если бы так и получилось! – воскликнула Евгения с заметным облегчением.

Спустя несколько минут кучер остановился перед скромным домом Тарквина на улице Сент-Оноре. Выходя из кареты, Ровена оперлась на мгновение на руку Тарквина, преградившую ей путь, а затем холодно ждала, пока он, обратившись к Евгении, говорил через окно кареты:

– Надеюсь, вы сразу поедете домой, мадам Бурбулон, и в будущем не выезжайте без соответствующей охраны.

Евгения побледнела от страха.

– Но я думала, высказали...

– Хотя я надеюсь, что Наполеон будет отправлен на Азорские острова до конца этой недели, никто не может быть уверен, что его гвардейский корпус не спровоцирует дальнейшие волнения. Разве сцена у Тортони не доказала нам этого слишком хорошо?

– Да, вы правы, – прошептала Евгения. Удовлетворенный беседой, Тарквин подал знак кучеру, и карета съехала с тротуара. Когда она повернула за угол, Ровена выдернула у него свою руку и побежала по ступенькам. Квин бросился за ней, схватил ее и повернул к себе, не обращая внимания на то, что они стояли возле дома и кто угодно мог стать свидетелем их размолвки.

– Ровена, подожди!

При звуке его голоса она перестала дрожать и скрыла слезы.

– Ты лгал мне, Квин, – упрекнула она.

– Нет, – мягко сказал он, становясь ближе. – Я никогда не принял бы этого назначения, если бы имелся хоть один шанс быть вовлеченным в военные действия. Я дал тебе слово, когда мы поженились, что ты никогда не столкнешься с тяготами жизни солдатской вдовы, и я намерен сдержать его. Для меня это административный пост, Ровена, ничего больше.

– Но ты уже знал сегодня утром, что Наполеон бежал. Почему ты не сказал мне об этом?

– Я не хотел пугать тебя, хотя теперь вижу, что это было неправильно с моей стороны, – Тарквин вдруг помрачнел и до боли сжал ее руку. – Я хочу, чтобы ты была теперь осторожной, любовь моя. Очень, очень осторожной.

Ровена, все еще дрожа, улыбнулась ему.

– Ты не должен беспокоиться обо мне, Квин. Я не буду так глупа снова. Я буду сидеть дома до тех пор, пока Наполеон не будет схвачен и его гвардейцы не перестанут вести себя так, как тот, с которым мы столкнулись у Тортони.

Лицо Тарквина смягчилось, и углы рта поползли вверх. Его золотая девочка. Снова ей удалось развеять его опасения и гнев, просто улыбнувшись ему. Он заключил ее в объятия, и Ровена прошептала его имя, когда он наклонил голову и поцеловал ее. Морозный воздух, неустойчивое обледенелое место, здания, окружавшие их, – все перестало существовать и потонуло в страсти этого поцелуя, который никто из них не собирался прерывать, пока не открылась входная дверь.

– Вы зайдете внутрь или подать закуску сюда? – спросил Исмаил без всякого выражения.

Ровена покраснела, а Тарквин засмеялся и осторожно отпустил ее. Впервые с того времени, как они уехали из кафе, напряжение между ними исчезло и он погладил ее по щеке.

– Мне нужно кое-что сделать до того, как я смогу присоединиться к тебе, – сказал он грубовато, – хотя, если ты хочешь, я останусь...

Ровена покачала головой.

– Теперь я чувствую себя прекрасно, Квин, в самом деле.

Он недоверчиво нахмурился, и Ровена весело рассмеялась.

– А правда, Квин, неужели ты думаешь, что приставания этой пьяной гвардейской лошади испугали меня?

Его улыбка поразила ее своим теплом.

– Да, я начинаю так думать. Я не задержусь надолго, обещаю.

– Спасибо, – неожиданно прошептала она. – Спасибо, что ты был там.

Она снова оказалась в его объятиях, прижавшись лицом к его мундиру, и не могла видеть глаз Квина, которые поверх ее головы обменялись длинным тяжелым взглядом с глазами Исмаила. Затем губы Квина коснулись ее, и он пошел, прихрамывая, вниз по ступенькам вызывать коляску.

Хлестнул длинный кнут, и экипаж отъехал от тротуара. Только после того как он исчез в: конце улицы, Ровена бессильно прислонилась ко входной двери, опустив руки.

– Мэм-саиб больна? – спросил, нахмурясь, наблюдавший за ней Исмаил.

Распрямившись, Ровена прошла мимо него в дом. Сняв пелерину и перчатки, она обернулась к нему. Ее глаза горели гневом, и тон был крайне возмущенным.

– Я больше не допущу лжи в моем собственном доме, Исмаил, ни от вас, ни от майора-саиба! Если в будущем он соберется предпринять что-нибудь, грозящее опасностью, я настаиваю, чтобы вы сообщили мне об этом немедленно! Немедленно, вы понимаете?

– Мэм-саиб – воплощение заботы, – прошептал Исмаил.

– Идите к черту! – пробормотала Ровена сквозь зубы. – Перестаньте говорить со мной таким тоном! Вы думаете, я драматизирую? Я люблю его, Исмаил, люблю больше всего на свете, и я не хочу, чтобы вы оба устраивали за моей спиной заговор и держали меня в неведении до тех пор... до тех пор, пока я не потеряю его! И я не позволю вам обращаться со мной как с посторонней или... или как с какой-то беспомощной простушкой, которую нужно во что бы то ни стало оберегать от правды. Усвойте как следует: когда дело касается майора Йорка, я, как любой другой солдат, намерена сражаться со смертью за то, что является моим!

Глубокая тишина воцарилась после ее слов, и долгое время патан стоял, глядя сверху вниз в сверкающие фиолетовые глаза этой молодой тоненькой женщины, которая кричала на него так, как никто никогда не осмеливался.

Он удивленно уставился на нее.

– Мэм-саиб! – сказал он, когда смог говорить. – Вы не должны бояться за него, правда, не должны.

– Почему вы так считаете? – холодно спросила Ровена.

– Потому что я знаю, каким солдатам в городе нужно шепнуть словечко, чтобы майор был в целости и сохранности.

– Ох, Исмаил, вы в самом деле можете сделать это? – вздохнула Ровена.

Он бросил на нее взгляд оскорбленного достоинства.

– Мэм-саиб нет необходимости спрашивать об этом.

Лицо Ровены прояснилось.

– Извините, Исмаил. Я не хотела обидеть вас. Это только потому...

– Пойдемте в гостиную, – грубовато сказал он. – Я приготовил для вас чай. Я сразу должен ехать в гарнизон.

Она кивнула, не глядя на него, и украдкой вытерла глаза. Исмаил стоял, наблюдая за ней, и совершенно неуместная улыбка осветила его мрачное бородатое лицо. Впервые он улыбнулся ей.

– Нет причин не верить мне, мэм-саиб. Я буду охранять его. Я всегда это делаю. Он как брат для меня. И Аллах приказывает, чтобы мы заботились о своих братьях как о самих себе, – его голос стал хриплым. – Я беспокоюсь о нем тоже. Почти так же, как и вы.

Парадная дверь хлопнула, и он исчез.

Однако новости, достигшие Парижа на следующей неделе, были более тревожными, чем предполагал Тарквин. Хотя жестокая снежная буря парализовала город, это не помешало многочисленным шпионам, как роялистам, так и бонапартистам, наводнить осажденную столицу слухами, которые пугали граждан и воодушевляли фанатично преданных императору гвардейцев.

Наполеон и его силы высадились на берегу Канн и совершили марш к Греноблю. Там они столкнулись с войсками его величества, высланными арестовать Наполеона, но вместо этого те живо побросали оружие и бросились обнимать изгнанника. Подобно мэру Гренобля, встретившему Наполеона с распростертыми объятиями.

Более неожиданным было известие о том, что Лион также капитулировал, в то время как силы Бонапарта быстро увеличивались – от одиннадцати сотен до двенадцати тысяч человек, благодаря, главным образом, тому, что дорога, ведущая из Гренобля в Лион, была заполнена французскими войсками, отправленными атаковать Мюрата, короля Неаполя. И хотя эти солдаты считались верными роялистами, они тоже бросали оружие и присягали императору.

Подстрекаемый испуганными министрами, Людовик XVIII быстро послал особый контингент войск под командованием маршала Нея, чтобы арестовать Наполеона. Одновременно были перекрыты все дороги, ведущие в Париж, на тот случай, если Наполеон ускользнет от своих преследователей и двинется на столицу. Фельдмаршалы армии Людовика были посланы к Мальмезону, чтобы обсудить стратегию действий и в случае необходимости остановить продвижение императора силой, хотя маршал Ней, этот закаленный в битвах старый вояка, смеялся над предосторожностями Людовика и клялся, что самолично доставит в Париж «корсиканского людоеда» в железной клетке.

Успокоившись, Людовик удалился в большой замок в Компьене на отдых, в то время как парижане пытались угадать развитие событий. Никто не сомневался, что маршал Ней справится со своей миссией и что достигшее в этом сумасшедшем сезоне пика популярности имя Наполеона быстро исчезнет с языка сплетников, уступив место более обычным – и приятно возбуждающим – местным скандалам.