Берегись, Ангел!

Глава 9

Данияр

Теряю счет времени, находясь рядом с ней.

Так происходит периодически. Когда становится совсем тошно, и сил сдерживаться больше нет.

Я не разговариваю. Слова не произношу. Разве есть смысл?

Под слоем земли находится шикарный деревянный гроб, а в нем лежит моя сестричка, точнее ее тело, ибо в загробную жизнь я не верю.

Какой смысл сотрясать воздух?

Вот так просто. Один день, и человека больше нет рядом. Я не смогу больше ее обнять, сказать, какая она дуреха, и защитить не смогу, ведь защищать некого. Разве что могу прогнать птиц, которые нагло гадят на памятник.

Тушу сигарету и провожу рукой по лицу, понимая, что злость утихла, но только из-за отсутствия поблизости раздражителя.

Не хочу подниматься с лавочки и уходить, хотя небо темнеет еще сильнее, и небольшие капли изредка попадают на лицо.

Медленно выдыхаю, чувствуя гадкий привкус сигарет во рту, но даже он не перебивает горечь.

Падение капель с неба ускоряется, и я подставляю лицо, напитываясь мнимым спокойствием.

Буйный Дан притихает. Плачет внутри. Бесшумно, чтобы никто не слышал и не видел слабости.

Слишком дорогое удовольствие, которым все пользуются.

Сам не замечаю, что сижу под проливным дождем и не ощущаю холода.

Тело горит. Душа полыхает. Разве можно при этом чувствовать холод вокруг?

Поднимаюсь, когда телефон снова начинает разрываться от входящих. Не смотрю, кому я понадобился.

Провожу по памятнику рукой, стараясь поймать привычную волну хладнокровия, и вроде получается, но лишь до того момента, пока нога не ступает на порог дома.

Даже воздух в нем пропитан напряжением.

— Где ты был, Данияр? — Отец сидит в гостиной и смотрит на меня, вертя в руках стакан с янтарной жидкостью.

Галстук развязан, пуговицы на воротнике расстегнуты, нога закинута на ногу, а в глазах чернота.

Никогда не мог понять, что он чувствует. Наверное, ничего. Поступки кричат об этом.

— Тебя это не должно касаться. — Цежу сквозь зубы и направляюсь к лестнице.

— Меня это будет касаться, пока ты живешь в моем доме, Данияр. — Великий Аристов старший поднимается и отпивает из стакана. — Почему я каждый раз должен оправдывать твое поведение? Неужели нельзя, — он прищуривается, засовывая одну руку в карман брюк и преграждая мне путь, — хоть раз, — Александр Алексеевич шагает ко мне, — повести себя достойно. Ты не маленький мальчик и можешь контролировать свои эмоции. В такой день ты мог проявить каплю уважения к покойной сестре, почтить ее память, но вместо этого ты уходишь. — Отец усмехнулся, а я сжал кулаки, теряя самообладание, ведь он знал, на какие точки нужно надавить, чтобы я вышел из себя. — И смотри, — он усмехается мне в лицо, тыча при этом указательным пальцем в грудную клетку, — на кого ты похож?

— А на кого ты похож? — Смотрю в его глаза без отрыва, пытаясь найти хоть какую-то долю страданий, но, увы, их там нет. — У тебя ребенок умер, а ты делаешь из этого показательное шоу!

— Не устраивай истерик, Данияр. — Отец кривится и отступает, словно ему неприятно находится рядом со мной. — Приведи себя в порядок. Смотреть противно.

Он поворачивается ко мне спиной и пьет, показывая, что тема закрыта. Им закрыта. Как всегда, дал указания и ждет их выполнения.

— Это все, Александр Алексеевич? Или еще пожелания будут?

— Прекрати паясничать. И возьми себя в руки. В конце недели банкет, и ты там обязан присутствовать. Хотя бы создай видимость нормального человека, — отец повернулся и окинул меня презрительным взглядом, — а не вот этого… — Он повертел рукой со стаканом в воздухе и фыркнул. — …подобия моего сына.

Снова внутри поднимается волна еле контролируемой ярости, но я лишь скриплю зубами. Набить ему морду я смогу и в другой день, который обязательно наступит. Без слов ухожу наверх, где сталкиваюсь с его куклой.

— Ох, Данияр, что-то случилось? — Пищит своим противным голосом, но я прохожу мимо, намеренно задев ее плечом.

Охает для показухи, чтобы папочка кинулся на защиту ее добродетели, которой там и не пахнет.

Несколько шагов по коридору на втором этаже, и я уже в своей комнате. Здесь стены не давят, и нет этих двоих.

Слышу свое шумное дыхание, а грудную клетку будто лавой поливают. Закрываю дверь на замок и падаю на кровать. В комнате темно, но я вижу фотографию на полке.

Наплевать, что я промок до нитки. Не хочу двигаться и пялюсь на фотку.

Воспоминания снова врываются в голову, и я рычу, сжав подушку.

А ведь во всем доме теперь нет ни одной рамки со снимками Алиски и матери. Он уничтожил все, что о них напоминало. Заткнул рты баблом, которого куры не клюют.

Не прошло и полугода, как в доме появилась она. Его новая жена, которую тащит за собой, показывая, что жизнь удалась.

Нервно отбрасываю подушку в сторону, подскакиваю с постели и измеряю комнату шагами. В глаза снова бросается фото, и я останавливаюсь, всматриваясь в счастливые лица. Веселая неразлучная троица.

Сглатываю и беру в руки рамку. Провожу большим пальцем по ее лицу и перевожу взгляд на человека, который стоит рядом.

Ненависть берет верх. Сжимаю хлипкое изделие с такой силой, что стекло хрустит и впивается в кожу. Боли не чувствую, и расслабляю хватку, когда вижу, как кровь течет по лицам троицы — моему, Алискиному и…

С рыком кидаю рамку в стену, от чего она разлетается на мелкие частицы. Сердце стучит часто, а я не могу избавиться от картинки перед глазами.

Как же я тебя ненавижу!

Друг…