Берк. Оборотни сторожевых крепостей

12. Первый подарок

Он ждал. Не в лагере, не у костра, а возле вчерашней телеги. Увидел девушку издалека и махнул рукой, подзывая.

— Иди сюда. — Не пригласил, а потребовал.

Она послушно пошла, торопясь, чтобы не разозлить, а дыхание замирало от счастья. Неуверенность, душившая все это время, отступила. Он не забыл, думал о ней, сдержал слово. Значит понравилось то жаркое, что было между ними под пологом. Запомнил. Мысль придала смелости, и Бёрк подошла совсем близко, чтобы сразу прикоснутся к оборотню. Чтобы сомнение и брезгливость, читавшиеся в его взгляде, отступили под натиском ее запаха.

— Привет, Бёрк, — с усмешкой кивнул оборотень.

— Здравствуйте, — чопорно, с уважением, ответила орчанка и немного поклонилась, коснувшись головой его груди. Так она здоровалась с хозяином гостиницы, когда была в добром настроении.

— Говори мне «здравствуй, Гелиодор». Повтори, — велел двуликий и жадно с надеждой принюхался Нет. Не выхворалась, кровь все еще отчетливо чувствовалась в сладком плетении девичьего аромата. Жаль.

— Здравствуй, Гелиодор.

Его взгляд дезориентировал, не дав места даже намеку на возмущение. Такой красивый. Такой огромный. Оборотень.

Гелиодор кашлянул, и Бёрк очнулась. Оказывается, она уставилась на него, словно завороженный истукан. А как иначе? Зачаровал омутом желтеющих глаз.

— Я вот, захватил… — Гел отодвинул полог и указал на сверток.

— Что это? — удивилась и, не сдержав любопытства, сделала шаг к телеге.

— Разверни, и узнаешь.

Аккуратно развязала тканный узелок и нашла вчерашнюю тарелку из серебра. Наверное, его личная. Накрыта вместо крышки другой — плоской, но тоже серебряной.

— Ну смелее, поднимай, — нетерпеливо подтолкнул.

Бёрк открыла и в лицо пахнуло ароматным паром. Каша. Белая. Рис с орехами, на молоке. Гел молча сунул ей ложку и, легко подхватив, посадил на край телеги. Тарелка посередине, он с другой стороны.

— Что?.. Почему?!

— Завтракать будем, — и жадно зачерпнул, подавая пример.

Отправил в рот ложку, наполненную с горкой. Красиво, по-мужски и очень аппетитно.

Ах вот оно что! Он не успел поесть. А ведь Бёрк специально пришла попозже, а не как вчера. Услышала на подступах к лагерю звон кухонного гонга и остановилась. Потом ходила по зарослям туда-сюда минут десять, чтобы наверняка не появиться в самый разгар завтрака, и только потом, подпрыгивая от нетерпения, пошла на свидание. А он все равно не успел поесть.

Или он нарочно?

— Пробуй, не бойся. — С набитым ртом, Гел кивнул на кушанье. — Это вкусно.

Решил, что она боится есть незнакомую еду. А орчанка просто стеснялась. Кроме Адуляра, ее никто за стол не усаживал.

— Не нужно было… — промямлила Бёрк. — Не нужно беспокоиться обо мне…

— Ешь. — Припечатал с раздражением.

Орчанка резко загребла каши и, даже не подув, сунула в рот. «Глупая, опять делаешь не то. Ведь он не случайно оказался здесь с запасом еды. Значит решил позаботиться, накормить, а ты нос воротишь. Ешь скорей да нахваливай, благодари. Иначе и твой запах не поможет», — подумала Бёрк и испуганно заработала челюстями. Хорошо, что каша остыла до приятного тепла. Сладкая. Вкусная.

— М-м-м, — не сдержалась орчанка и замычала от удовольствия.

Оборотень подобрел. Взгляд налился самодовольством. Угодила. Значит, правильно поняла и выбрала правильную тактику. С приглянувшимся зверем так и нужно: хвалить, соглашаться, радовать.

— Как вкус? Непривычный для тебя?

— Необычно, — согласилась Бёрк.

— Там топленое масло и разные орехи, — стал объяснять оборотень, не переставая работать ложкой. — Мы любим, чтобы посытней. Для сладости поливаем медом.

Да, мед сразу растекся по языку. Редкое для орчанки лакомство.

— Вкусно, — поддакнула Бёрк.

— Обычно в кормильнях добавляют только изюм и молоко.

Она слушала и кивала. Черпала маленькими порциями, старалась выглядеть поприличней и не чавкать от удовольствия. С чего бы? Ведь она орк. Но рядом не зеленый великан, а желтоглазый красавчик, и сейчас его глаза карие, и только золотые крапины вспыхивают в темных радужках. Значит нужно повторять за ним, перенимать повадки.

Оборотень отложил ложку и сыто потянулся. Но на дне тарелки еще осталась горка каши.

— Доедай, — приказал не терпящим возражений тоном. Покопался в телеге и достал еще один сверток. Разворачивал сам. Чайник. Закопченный, походный. — Чай. Пьешь чай?

— Да.

Бёрк торопливо черпала и запихивала в себя остатки каши. Она уже наелась, и приятная сытость, редко посещавшая ее тело, растеклась по животу. Но не выбрасывать же?

Откуда-то появилась высокая кружка, скорее чарка. Большая, праздничная. Тоже серебряная. У них что, вся посуда из серебра сделана? Бёрк обратила внимание на ложку, что держала в руках — ведь это настоящее произведение искусства! Как раньше не заметила? Ручка в виде волчьей морды, тяжелая.

— Красивый рисунок, — сказала вслух.

— Филигрань.

— Сами делаете? — предположила, разглядывая морду зверя на серебре.

Гелиодор фыркнул, разбрызгав немного чая.

— Гномы, — и поморщился, давая понять, что на низкорослый народ смотрит свысока. — Мы воины. Стражи.

От давно забытого слова повеяло старой славой и забытой жизнью.

Гел мотнул головой, отгоняя странную тоску, и протянул Бёрк кружку.

— На. Пей, а то остывает.

Напиток, тоже сдобренный медом, был необычным на вкус. В кормильне заваривали смесь трав, собранных на лугах и в лесу, а тут чувствовалось что-то фруктовое.

— Жасмин и абрикосы, — ответил оборотень на немой вопрос девушки. И как у него получается ее понимать? Всего второй день знакомы, а он будто мысли ее считывал. — У тебя лицо, — Гелиодор обвел в воздухе круг, — выразительное. — Будто подтверждая свои слова, стал рассматривать ее. Внимательно, с интересом. Прошелся ото лба к носу, опустил взгляд на губы. — Иди сюда. — И, торопливо оттолкнув пустую тарелку, потащил Бёрк в темноту укрытия.

Мельком девушка успела заметить, что ворох соломы стал пышней и опрятней. Сверху уже лежала не пыльная тряпка, а чистое покрывало. Увлекая вниз, Гелиодор аккуратно уложил Бёрк на свежее ложе. Бархатное, почувствовала, притронувшись рукой. Приятное и теплое, словно летний день. А губы оборотня были горячими и сегодня особенно нетерпеливыми.

— Когда ты думаешь, они так и ходят, — зашептал, оглаживая ее брови. — Радуешься — расходятся, сердишься — почти соединяются, а когда удивлена — взлетают вверх и смахивают на крышу домика.

Гелиодор то ли привык, то ли оголодал, но сегодня орочья девка не казалась уже такой страшной, как вчера, с похмелья. Скорее она была необычной. Мелкой, худой и ужасно одетой. Опять напялила этот жуткий платок. Нужно будет изорвать его или сжечь. Представив, как уничтожает ядреную тряпку, оборотень ухмыльнулся и прижался ртом к тухлым губам смески. Стащил с ее головы платок и сунул незаметно в свой карман.

Бёрк вспыхнула. Как же действует на нее его голос! И от губ сразу загорелось внутри, словно положила в рот стручок жгучего перца, но это было приятно. Оборотень дохнул сладким жасмином и свежестью чего-то лесного, поднял ее руки и закинул на себя, намекая — обнимай.

— Когда ты близко, голова не слушается. Ничего не соображаю. Как думаешь, почему?

Зачем спрашивает? Неужели считает, что Бёрк знает ответ? Не знает. И сама постоянно задается вопросом — почему? Почему он с ней, а не с… Полли, например?

Рука оборотня уверенно поползла по телу затрепетавшей жертвы. От лица вниз, к потрепанной курточке, обошла пуговицы, почувствовав, как напряглась орчанка, стоило только прикоснуться к деревянному кругляшу. Хорошо, не сейчас. Дальше. Холмик. Небольшой, приятный, упругий. Как хотелось мять его голеньким, без всех преград, и увидеть, наконец, форму и цвет сосков. Но пусть пока так. Иначе Гел не сдержится и возьмет свое, забыв про бабскую хворь. Сегодня будет просто изучать — осознано, трезво.

Губы распаляли, и Бёрк снова поплыла, перестав следить за перемещением бесстыдных рук. А они лапали нагло, по-хозяйски. Опытный кобель знал, что поглаживать. И пусть. От этого так сладко замирало в животе. И пробудилась смелость. Не только языком Бёрк повторяла движения мастера. Ладонями орчанка прошлась по широким плечам и с удивлением поняла, что от своих прикосновений к оборотню испытывает удовольствие не меньшее, чем от его ласк. Как приятно трогать твердый рельеф мышц, скрытых под рубашкой. Такая мощь. И твердый, как камень, пресс. Увлеклась. Забылась и пропустила момент, когда его пальцы пробрались под рубашку.

Нашел все-таки слабое местечко. Внизу под курточкой. Потихоньку развязал хитро затянутый шнурок на штанах и вытащил край рубашки. Сунул руку, и девчонка подскочила как ошпаренная. Сразу очнулась от морока возбуждения.

— Нет-нет-нет… — забормотала и замотала головой, уворачиваясь от поцелуев. — Нет, пожалуйста, не надо.

Уперлась руками ему в грудь и отталкивала. Гелиодор перехватил тонкие ладони и припечатал к покрывалу над головой. Хищник внутри жадно облизнулся — любил, когда добычу нужно изловить, ведь на все согласные овечки не так интересны. Хватило силы держать одной рукой. Второй юркнул обратно под куртку и навалился сверху.

— Не надо, — продолжала просить Бёрк — вот-вот заплачет. — Пожалуйста, я ведь заболею.

— Тише, — беспроигрышный прием — шептать на ушко и ждать, пока устанет сопротивляться. Сдастся. — Я немного… Хочу только дотронуться… — И нежно проложил дорожку поцелуев от виска к губам.

Он не задирал куртку. Только гладил горячими пальцами живот, трогал пупок, обводил его неспешно по кругу, ласкал. И Бёрк выдохнула с облегчением. Кажется, оборотень не станет ее раздевать. И смотреть на голое тело тоже не будет. Только потрогает. Тогда пусть, это приятно.

Обеденный гонг нарушил сказочную напряженность. Гелиодор откинулся на спину, и пара словно распалась. Бёрк сразу ухватилась за край рубашки и стала лихорадочно ее заправлять. Шнурки на поясе оказались развязаны. Когда успел? И так незаметно. Она только успела поправить одежду, а оборотень уже расставлял на краю телеги полные тарелки. Сегодня не просто мясной гуляш, а еще и порезанный сыр, и ломти копченого окорока. Мешочек с орехами?!

Бёрк ела смелее. И не забывала хвалить и описывать вкусовые ощущения.

— Мясо другое, — заметила, тщательно пережевывая кусочек.

— Кабан. Зоран любит охотится на кабанов.

— Зоран — сегодняшний дежурный? — посчитала нужным поинтересоваться.

Гел кивнул.

— Говорит, в округе полно кабанов. Ваши что, не охотятся?

— Неа, — мотнула головой. — Некому. У отца нога больная, он быстро не может бегать, я маленькая, Татимиру лень. Остальные старые.

— А рудокопы?

— Им некогда. Дешевле мешок муки и крупы купить. И солонину с собой привозят.

— Фу-у-у, — сморщил нос оборотень. — Ненавижу солонину. Мертвая еда. Гадость.

Бёрк неопределенно пожала плечами. Может, ему, привыкшему каждый день есть свежее мясо, и гадость, а вот им с отцом, когда щедро подарили остатки засоленных запасов, было очень даже ням!

Когда доели, Бёрк осенило:

— Давай посуду помою! — горячо предложила и схватилась за пустые тарелки.

— Не нужно, есть дежурный, это его работа.

— Но он дежурит в стае, — чуждое слово непривычно легло на язык. Что оно значит? Семья или команда? — А я…

— А ты ела со мной из одной тарелки, так что работы не прибавила.

— Я вот что еще хотела предложить… — Бёрк замялась, не зная, как об этом говорить. Обычно за свои услуги она брала деньги, но Гелиодора она обстирает бесплатно. — Я ведь прачка.

— Знаю, — кивнул самодовольно. Он уже все знал о ней: чем зарабатывает, кто родня.

— Есть что постирать, зашить?

Обед прошел, и отец вот-вот приедет, а Бёрк все никак не могла заставить себя развернуться и уйти. Тянула время.

— Посмотрю. Завтра приходи, если что отыщется, я отдам.

Отвечал коротко. Намекал, встреча окончена.

Бёрк сделала шаг к хутору. Как тяжело он дался. Хотелось вернуться, и чтобы Гелиодор снова обнял. Запнулась, растерянно схватилась за косу, затеребила ее, не зная, что еще спросить.

— Платок! Ты не видел платок? Я все осмотрела и не нашла. Не жалко… но уже холодно, — она сжалась от налетевшего ветерка. — Я заболею.

— Видел. Вот. Держи. — Гелиодор вытащил из кармана свернутую ткань. Встряхнул и сложил квадрат надвое и накрыл ее плечи, как шалью.

— О-о-о! — хлопая глазами, выдохнула девушка. — Какая красота! — и боязливо погладила пальцами.

Платок цвета индиго из тонкой шерстяной ткани был больше потерянного и в десятки, нет — сотни раз дороже. Серебряная вышивка по всему краю, на углах особенно много. На них узор сходился и перетекал в серебристые кисточки.

— Спасибо, но… Это не мой, — завороженно выговорила Бёрк.

— Теперь твой. Взамен того, что… — хотел сказать: «того что я изорвал и бросил в костер. Того, что чуть не взорвал глаза всей стае», но сказал: — того, что выпачкался.

— Как выпачкался? — удивилась орчанка.

В телеге чисто, не мог он вымазаться так, что пришлось нести другой.

— Упал на землю, я наступил, он выпачкался.

Гелиодор отвечал неохотно. Он не очень любил врать.

— Можно постирать.

— И порвался.

— Можно зашить.

— Можно забыть, — прервал и, чтобы отвлечь, поднял платок и накрыл ее голову. — Тебе так этот идет… Взгляд словно сияет. — И совсем не соврал. Густой оттенок синего подчеркнул её глаза, делал их бездонные, словно чистые глубокие озера.

Бёрк забыла, о чем спорила. Оборотень так смотрел. «Какой платок? О чем ты говоришь? Благодари, дурочка».

— Спасибо, — смущенно пробормотала.

Надо же, какая благодарная, и за что? За тряпку. А вот Элириданна отказалась. Нежная эльфийка повертела вещицу в руках и отбросила. Они только начинали встречаться тогда. «Он не подходит ни к одному из моих нарядов, — капризно объявила красавица. — И портит цвет моей кожи. Да и платки я не ношу».

Да, она не носила платки. Диадемы, ожерелья, кольца и браслеты — вот чем украшала она свое безупречное тело. И охотно принимала их в качестве подарков. С того раза оборотень никогда не покупал ей вещи. Только украшения. Из камней — бриллианты или так любимые ею изумруды. К глазам эльфийки они невероятно шли…

Сейчас оборотень порадовался, что задавил в себе злость и не выбросил тогда этот платок. Пожалел уплаченных за него десять серебряных монет. Вот и хорошо, что пожалел, он сейчас пригодился. Теперь можно крутить задобренную девчонку на большее.

— Завтра приходи, — пригласил Гелиодор и первый пошел в сторону палаточного лагеря.

За ними наблюдали. Зоран как бы между делом прохаживался возле крайней палатки, остальные сгрудились у костра. Гелиодор остановился рядом с дежурным и протянул ему грязную посуду:

— Держи. Пустая.

— Сейчас, сейчас все вымою! — радостно ответил Зоран, а сам не удержался и принюхался, наклонив немного голову к руке вожака.

Что хотел узнать? По веселой морде товарища Гелиодор понял: сговорились. И наверняка поспорили, сделали ставки. Вот только на что и на кого?

Бёрк догнала, притормозила, словно хотела еще что-то сказать, но, увидев нахмуренные брови Гела, пошла дальше, к хутору. Зоран проводил ее любопытным взглядом. В нем сквозил интерес, по его затрепетавшим ноздрям было видно — почуял ее сладкий влекущий аромат. И он Зорану понравился, у него глаза так и загорелись. Это взбесило. Яркая вспышка агрессии — и Гелиодор, неожиданно для себя, низко предупреждающе зарычал.

— Что пялишься? — грубо рявкнул на побратима. — Ступай, работа ждет!

— Просто. Занятная… — Зоран, не испугался альфы, но глаза потупил.

Никому не хотелось получить вызов от самого сильного оборотня. А повод был — Зоран пялился на чужую самку. Нехорошо это. Но веселые морщинки, залегшие у глаз Зорана, не пропали: «Ишь как кинулся, значит, запал. На страшилку запал». Стая спорила все это время: что с командиром? Но тот говорил, мол, просто любопытство. Необычная она, ради интереса решил попробовать. Но сейчас стало ясно, что вожак имел на девку серьезные виды и стерег ее как свою собственность. Значит, у них не просто интрижка, девка чем-то зацепила альфу. И не дает. Вот это было очень забавно. Такая страшила, что последние гномы не зарятся на неё, а альфе не дает. Это точно — не было на Гелиодоре запаха соития.

Гел понял, что его провал унюхали, и разозлился еще больше. Не любил выглядеть идиотом перед стаей. Да, он не драл орчанку. Кормил, охаживал, но не драл — и что с того? Не каждая ведь сразу соглашается. Нужно иногда и усилия приложить. А вот то, что на ней нет его запаха — плохо. Сейчас каждый из Стаи мог попробовать ее увести. Эх, если бы до завтра прошли ее недуги. Оборотень сглотнул. Тогда дорога была бы открыта. Он скрутит ее, подавит сопротивление и возьмет. А Стая пусть облизывается и даже не мечтает. «Моя! Никому не отдам!»

— А пахнет хорошо… — не затыкался Тумит.

— Хорошо. — Глаза Гелиодора недобро подёрнулись желтой дымкой. — Только не для тебя. — Он обернулся и громко объявил, неожиданно даже для самого себя: — Моя! Все слышали? Моя! — проорал так, что услышали и на хуторе. Полурык-полукрик спугнул даже птиц с веток.

Гелиодор бешено огляделся вокруг и осекся. Никогда раньше он не воспринимал братьев как соперников. А сейчас смотрел, как на врагов, даже на Тумита. Хотя знал: на его добычу никто не претендует. И все равно бесился. Что изменилось и когда? Во всем виноват запах странной самки. И голод. Тело хочет спариться, вот и бесится внутренний зверь. Надо взять ее побыстрей и закончить с этими соплями.

Злость схлынула. Гелиодор мирно хлопнул брата по плечу и, отойдя к краю лагеря, перекинулся. Все беды от безделья. Хорошая охота вернет мозги на место.