Бессердечный

Глава 31

Айла

Не думала, что он сегодня появится — честно, не думала.

Тренер Харрис сидит во главе стола в конференц-зале «Спартанцев». Я слева. Ретт сидит дальше, где-то в центре, просверливая дыру в моем затылке. Пару раз я оглядывалась на него, и каждый раз его взгляд пронзал меня насквозь. Он не моргал. Челюсть была крепко сжата. Лишь однажды он щелкнул ручкой и сломал ее на две части.

Он ненавидит меня.

Вряд ли тренер Харрис — самый организованный человек по части проведения собраний, потому что мы сидим здесь уже тридцать минут, а он все еще рассказывает о предстоящем сезоне и графиках тренировок. Кажется, чек он припас напоследок. Может, он забыл о нем? Или он один из тех людей, которые много говорят и теряют счет времени.

— Итак, Айла, выйдешь сюда? — спустя несколько минут тренер, наконец, подзывает меня к себе. Мое сердце пускается вскачь, внутри все переворачивается.

Тренер обнимает меня за плечи.

— Ребята, как вы помните, это сестра Брайса, Айла, — говорит он. — Она является президентом недавно созданного благотворительного Фонда имени Брайса Реннера.

Шейн улыбается и кивает мне. Приятно видеть дружеское лицо в толпе.

— Привет. — Я машу всем ребятам, но взгляд останавливаю на Ретте.

Мои глаза опухли от слез, пролитых на этой неделе. Я прикладывала к ним лед, пытаясь снять припухлость, прежде чем идти сюда, но не смогла скрыть красноту и раздражение.

Я не видела его с прошлых выходных, когда пришла к нему в квартиру. Он стоял спиной ко мне. Не двигаясь. Сначала я была в замешательстве, поэтому дала знать, что пришла, но потом увидела дыру в стене и его пронзительный болезненный взгляд.

Мое сердце замерло.

И я все поняла.

— Айла, от имени всех «Спартанцев», — говорит тренер, — мы хотели бы предоставить Фонду имени Брайса Реннера чек на тридцать тысяч долларов.

Ребята неохотно аплодируют — кроме Ретта, и я благодарю их всех, когда беру чек из рук тренера.

— Айла, дай нам знать, если мы тебе понадобимся, в любое время. Мы к твоим услугам, — говорит тренер.

— Благодарю вас. — Я поворачиваюсь к столу, и бросаю взгляд на Ретта. Он смотрит на меня так пристально, что у меня внутри все обрывается. Я бы отдала ему все, только чтобы он смотрел на меня как раньше, до того, как возненавидел меня.

— Хорошо, на этом все. Переодевайтесь. Хочу, чтобы через тридцать минут вы были на льду. На сегодня назначена тренировка на выносливость и силу. Надеюсь, вы, ребята, занимались летом. — Тренер хватает свою тетрадь, и ребята поднимаются со своих мест.

Я в миллионный раз бросаю взгляд на Ретта, который стоит в другом конце комнаты. Не могу перестать смотреть на него. Каждый раз, когда это делаю, я лелею глупую крупицу надежды на то, что он сменит это суровое выражение лица.

Я ищу признаки того, что он жив. Признаки того, что Ретт Карсон, которого я знаю и который мне небезразличен, находится где-то там внутри. Но он остается таким же непоколебимым, а глаза голубыми, как лед. Таким я его еще не видела.

Ребята выходят из конференц-зала — все, кроме Ретта, и я следую за ними. Шейн останавливает меня в коридоре, интересуясь, как у меня дела, и я уверяю его, что все в порядке. Он кивает, улыбаясь, и направляется по коридору в раздевалку.

Я стою в коридоре, поджидая Ретта.

Он все еще там, и это вполне может быть последним шансом сказать ему, как я сожалею о содеянном.

Когда Ретт выходит, его спина неестественно прямая, кулаки сжаты по бокам, а губы образуют прямую линию. Он смотрит в мою сторону, но сквозь меня, будто не замечает.

И я понимаю.

Он не хочет меня видеть.

— Ретт, — говорю я, протягивая руку, когда он проходит мимо. Как ни в чем не бывало он продолжает идти, поэтому я следую за ним. — Удели мне минуту своего времени, и я больше тебя не побеспокою.

Ретт идет широкими, тяжелыми шагами. Мы приближаемся к раздевалке. Я не смогу последовать за ним туда, и, возможно, именно к этому он стремится.

— Прости. Было эгоистично влюбиться в тебя, я думала только о себе, — говорю я, затаив дыхание и прижав ладонь к груди. Если бы он повернулся и посмотрел на меня, тогда, может, увидел бы искренность в моих глазах, потому что, судя по всему, отчаяние в моем тоне не заставит его остановиться и посмотреть на меня.

Я заслужила это.

Знаю.

— Не собираюсь оправдываться за то, что сделала, — говорю я. — Это было неправильно. И я прошу прощение за то, что причинила тебе боль. Но я не жалею об этом, потому что это бы означало, что я жалею о времени, проведенном с тобой. А я ни на что не променяю эти недели. Одни из лучших недель в моей жизни.

Мы в пяти метрах от входа в раздевалку. Ретт не замедляется. У меня на сердце появляется тяжесть, глаза застилают слезы, которые искажают обзор.

Он снова стал холодным — холоднее, чем раньше, и это моя вина.

Я сделала это.

— Прощай, Ретт, — шепчу я, когда он скрывается за дверью раздевалки.

Прошла неделя с тех пор, как я в последний раз видела Ретта на арене «Спартанцев».

Уже в десятый раз за утро я проверяю время своего рейса и, наконец, заказываю такси в аэропорт. Час назад грузчики перенесли последние вещи Брайса в хранилище. Мои чемоданы упакованы. Квартира пуста. Ключи лежат на кухонном столе.

Какая-то часть меня думала, что Ретту требуется время, чтобы остыть; что, по милости Божьей, это утихнет, и он найдет в себе силы выслушать меня. Но меня встретила оглушительная тишина. Его послание предельно ясно.

Это конец.

Итак, я закончила все дела Брайса, заказала билеты домой и отпустила последнюю маленькую нить надежды, за которую цеплялась.

В ожидании такси я сажусь на чемодан посредине пустой гостиной, подперев подбородок руками и в последний раз окидывая взглядом этот великолепный вид из окна.

Сказав Ретту, что ни о чем не жалею, я именно это и имела в виду. Навсегда запомню время, которое мы провели вместе. Запечатлею его в своей памяти, спрячу в крошечных уголочках своего сердца и буду бережно хранить до самой смерти.

Возможно, он никогда и не был моим. Возможно, в глубине души я знала, что всего лишь позаимствовала его. Но моему сердцу было все равно, и от этого боль ничуть не утихала.