Бессердечный

Глава 35

Айла

Команда Ретта выиграла.

Я десятки раз пересматривала ролики с лучшими моментами Ретта на льду, но ни разу не видела его таким. Такое ощущение, что его подпитывал коктейль из гнева и адреналина. Он был самым быстрым, его удары были агрессивнее и точнее, чем чьи-либо. В какой-то момент он вступил в бой со «Спартанцем», и они оба были отправлены на скамейку штрафников.

Но, как мне сказали, у «Спартанцев» принято праздновать хорошую игру, так что теперь мы сидим в баре «У Шотски».

Сет на седьмом небе от счастья, находясь в окружении игроков команды. Десять минут назад мы закончили второй раунд с «Ягер-бомб». Все изумляются знаниям Сета об игре, потому что он выражается больше как ученик Пруста, чем как любитель хоккея, но в этом весь Сет. (Примеч.: Марсель Пруст — французский писатель, новеллист и критик, представитель модернизма в литературе).

Ходячее противоречие с золотым сердцем.

— У тебя все хорошо? — спрашивает Шейн, занимая пустое место рядом со мной.

— Почему все спрашивают меня об этом? — смеясь, отвечаю я вопросом на вопрос.

Он пожимает плечами.

— Ну, просто ты исчезла. Получила на собрании чек и пропала. Я даже приезжал на квартиру Брайса через пару недель после этого, чтобы проверить, как ты, потому что ты не отвечала на мои сообщения, но владелец сказал, что ты съехала.

— Прости. — Я делаю глоток старомодного напитка. — Это был действительно... странный период в моей жизни.

— Это было как-то связано с Реттом? — Его вопрос застает меня врасплох, и я почти выплевываю свой напиток. Наши взгляды встречаются, и я сразу понимаю, что он все знает.

— Почему ты так решил?

— Один из парней видел, как вы ночью шли в отель, — говорит он. — После того, как ты пропала, Ретт стал... холоднее... если понимаешь, о чем я. Мы сложили дважды два.

— Шейн, скажи правду, я плохой человек? — Эти слова сказаны с нетерпением, но я должна знать. Мне нужно объективное мнение кого-то, кто знает нас обоих.

— Ты не плохой человек, — отвечает он, и я выдыхаю. — Но я понимаю, почему Ретт так отреагировал. Ты понравилась ему. Но предала его. Как Дамиана.

Шейн вздрагивает, качает головой, а затем делает глоток пива.

— После этого он уже не был таким, как прежде, — говорит он. — Не знаю, как человек может справиться с двумя такими потрясениями, следующими одно за другим.

— Вы общаетесь? — спрашиваю я, приподняв брови. — Как у него дела? Он счастлив? Встречается с кем-нибудь?

Шейн осматривает помещение, и я вижу, что он хочет мне что-то сказать, но не знает, как это сделать.

— Общаемся, — признается он, делая еще один глоток.

— И?

— Ты должна отпустить его, — осторожно произносит он, прежде чем положить руку мне на плечо и по-дружески сжать. — Прошло уже больше года. Разве тебе не кажется, что пришло время двигаться дальше?

— Как он?

— Это имеет значение? — Шейн хмурит брови. — Ты не можешь изменить произошедшее, и, думаю, будет несправедливо рассчитывать на то, что он захочет дать тебе второй шанс. Разве нет?

На глаза наворачиваются слезы, и я пытаюсь их сморгнуть. В своих бредовых иллюзиях я никогда не задумывалась о том, как было бы справедливо, ведь любовь по своей сути несправедлива. Она требует жертв. Любовь — это медаль, у которой две стороны: радость и боль. И ты никогда не знаешь, какой стороной она повернется в следующий раз.

У справедливости и любви нет ничего общего.

— Вероятно, я должен тебе сказать, — говорит Шейн, наклонившись ближе. — Один из парней пригласил его сегодня выпить, как в старые добрые времена.

Мои глаза округляются.

— Не знаю, появится ли он. Может, «Железные короли» устроили свое празднование, и он будет с ними. Я просто подумал, ты должна знать, что его пригласили, — говорит он.

Я оглядываюсь, как всегда высматривая его, но не вижу. Делая огромный глоток, я смотрю на Сета, который сидит в углу с ребятами. У него сейчас самый лучший момент в его жизни, и в ближайшее время он не захочет уходить отсюда.

Схватив телефон, я пишу Бостин. Сегодня суббота, почти ночь, и я уверена, что она сейчас где-то в городе пьяная в хлам. Вчера она пришла на мою автограф-сессию в качестве моей «ассистентки» и помогала успокоить некоторых слишком рьяных фанатов, которые так сильно фанатели, что едва могли сдерживать себя, будь они неладны.

Она не отвечает.

Шейн извиняется и снова подходит к стойке бара, и внезапно я оказываюсь в одиночестве. Сейчас это как нельзя лучше характеризует мою жизнь.

Исследуя указательным пальцем ободок стакана, я уношусь мыслями далеко-далеко. Шумный бар отходит на задний план, и я погружаюсь в свои мысли, пока какой-то мужчина не натыкается на меня, облив мою блузку пивом.

— Ох, черт, извините. — Он чертовски пьян, и я знаю, что это было случайно, но все равно злюсь. Он смеется и исчезает в толпе, а я встаю с места и направляюсь к женскому туалету. Мне повезет, если там будет сушилка. А если нет, мне конец.

Там меня ждет очередь из трех женщин, и, судя по виду, который открывается, каждый раз, когда дверь распахивается, там всего одна кабинка.

Кто ставит одну кабинку в женском туалете в баре, который находится в городе с не одним миллионом жителей?!

Я проверяю телефон — ответа от Бостин все еще нет — и скрещиваю руки на груди, ненавидя прикосновения влажной ткани, прилипающей к коже.

— Я охренеть как ненавижу, что ты его сестра.

Этот голос.

Я поворачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с ним.

— Ретт, — говорю я, впитывая его в себя. Он примерно в двух шагах от меня, и знакомые пряные нотки его одеколона Viktor & Rolf будоражат поток воспоминаний, которые так хороши, что я готова расплакаться.

Он протягивает мне серую футболку с логотипом бара. Должно быть, он видел, что произошло, и купил ее в баре. Обычный жест доброты, который дает мне больше надежды, чем я хотела бы признать.

— Я не в силах это изменить, Ретт, — наконец говорю я. — К тому же, не нам выбирать себе родственников.

Сотни раз я представляла себе, как натыкаюсь на него, и каждый сценарий немного отличался от предыдущего. Но ни один из них не смог подготовить меня к тому, что я почувствую сейчас — я готова упасть на колени, обнимать его ноги, молить о прощении и клясться сделать все возможное, чтобы завоевать его доверие. У меня не осталось гордости.

Очередь движется вперед, и две девушки заходят в туалет вместе.

Его присутствие заполняет то небольшое пространство, которое нас разделяет, а взгляд впивается в меня.

— Я скучала по тебе, — говорю я, губы немеют и дрожат, когда я улыбаюсь. Я хотела сказать ему об этом сто раз, даже если он уже это знает. — Так сильно скучала.

Ретт ничего не говорит в ответ.

— Значит, ты сейчас в Филадельфии? — Ох, я не умею вести светские беседы, но и он не очень-то помогает мне.

Девушки покидают уборную, а женщина передо мной заходит.

Он всматривается в мои глаза, и я понимаю, что отдала бы все, чтобы узнать, о чем он думает. Но я не могу прочитать его мысли. Его непроницаемое, безразличное выражение лица нервирует меня, и в помещении внезапно становится на двадцать градусов жарче.

Через несколько минут открывается дверь в туалет. Я следующая.

— Спасибо за это. — Я поднимаю футболку и вхожу, только не ожидаю, что он присоединится ко мне, заперев за собой дверь.

— Что ты делаешь? — Я нервно смеюсь, расстегивая пуговицы своей блузки. Он видел меня голой и раньше, но это было тогда. Переодевание перед ним сейчас, с этим неумолимым взглядом, направленным в мою сторону, сбивает мое дыхание и поднимает волну тревожных бабочек в животе. Расстегнув последнюю пуговку, я бросаю блузку в мусорную корзину и в рекордные сроки просовываю руки в рукава футболки, но Ретт хватает и оттаскивает ее, рассматривая меня.

Я никогда не чувствовала себя более уязвимой.

Он осматривает меня сверху вниз снова и снова, так, будто видит мое тело в первый раз. Дольше всего его глаза задерживаются на моей груди. Его дыхание тяжелое, грудь поднимается и опадает. Грудь и плечи Ретта массивны, больше, чем раньше, а вены на руках выпирают, когда он напрягается.

Хотелось бы, чтобы он сказал хоть что-то.

— Ты счастлив, Ретт? — задаю я вопрос, на который хотела узнать ответ уже долгое время.

— Я выгляжу счастливым? — Он смотрит на мои губы, и внезапно я понимаю, что не могу дышать.

Я хочу, чтобы он поцеловал меня.

Поцеловал так, как никто и никогда не целовал меня за всю мою жизнь.

— Ты скучал по мне? — спрашиваю я, сопровождая свой вопрос привычной ухмылкой. Притворившись, что дразню его, мне будет не так больно, если он скажет «нет».

Несколько секунд Ретт кусает свою нижнюю губу.

— Да? Нет? — дразню я. Нам нужно немного разрядить обстановку, потому что атмосфера и так слишком накалилась.

— Это твой парень там? — спрашивает он.

Я хмурюсь.

— Кто? Сет? Нет, нет, нет. Мы просто друзья.

Ретт кивает, изучая меня.

— Почему он прикасается к тебе?

Я смеюсь.

— Ты пошел за мной сюда, чтобы устроить допрос?

— Твоя личная жизнь меня не касается, Айла. Это был простой вопрос.

— Тогда что...

Он впивается в мои губы в бешеном порыве, который выбивает весь воздух из моих легких. Ретт проводит руками по внешней стороне моих бедер, обхватывает мою задницу и, подняв меня к стене, прижимается ко мне, когда я обхватываю его ногами.

Не знаю, что это значит или почему он это делает, но буду проклята, если спрошу, потому что не хочу, чтобы он останавливался.

Сцепляю пальцы у него на затылке. Его поцелуй причиняет боль, но я не возражаю, потому что поцелуй, который приносит боль, лучше, чем поцелуй, которого нет вообще. Его язык касается моего, и я улыбаюсь, когда понимаю, что на вкус он точно такой же, как и раньше.

Кто-то стучит в дверь, но мы не останавливаемся.

— Скорее! Мне нужно в туалет, — кричит женщина. — Если вы не выйдете сейчас же, за дверью вас будет ждать лужа!

Ну как после этого не любить Нью-Йорк.

Ретт стонет, и его хватка слабеет. Он отпускает меня, а потом бросает мне футболку. Я надеваю ее через голову, и, прежде чем понимаю, что происходит, он берет меня за руку, и мы выбегаем через заднюю дверь бара, мчимся по переулку и переходим дорогу по пешеходному переходу, направляясь к гостинице du Glace.

Когда мы едем в лифте, и его тело так сильно вжимает меня в стену, что я не могу дышать, и когда он кусает мою губу, а я чувствую вкус крови на языке...

...я понимаю, что он совсем не скучал по мне.

Он просто хочет меня наказать.