Бесстыжее лето

16 глава. Москва — Питер

Когда я последний раз была в городе на Неве? Кажется, совсем недавно: полгода или месяцев семь назад… Но исключительно по работе. Прилетела — отработала — улетела. Пулково — такси — гостиница — такси — работа — такси — гостиница — такси — Пулково. Увлекательный маршрут и купола Казанского через заляпанное чужими пальцами стекло автомобиля. А чтобы погулять по Невскому, особенно летней белой ночью, когда солнце не закатывается за горизонт, сходить на экскурсию по крышам, погреться вместе с питерскими котами на металлических настилах с видами на Неву и Петропавловку, позавтракать круассанами с чашкой кофе, пообедать шавермой, поужинать в уютном дорогом ресторанчике — нет, такого давно не было. Со времен «бурной» студенческой юности, когда выбраться в Санкт-Петербург было вопросом короткого диалога с подругами.

— Может, в Питер в субботу?

— В «Акакао» будет отличный концерт местной группы. Ребята — просто улет!

— Снимем снова тот номер на Гончарной… или лучше на Черняховского?

— А я просто соскучилась по шаверме на Лиговке. И томатный суп у них классный.

— Я куплю билеты на всех.

Мы всегда ездили «Сапсаном» — поезда у нас были в большем почете, чем самолеты. Приятно было наблюдать жизнь за окнами и видеть, как меняется индустриальный пейзаж между двумя столицами. Было время поболтать, посмеяться, а на обратном пути, ночным поездом, — и подремать.

Но бухгалтерия купила нам с придурком билеты на самолет. Оно и не удивительно: в данный момент это и было дешевле, и быстрее. Не считая, конечно, того дерьмового факта, что на вокзал всегда можно было приехать за полчаса до отправления поезда, а в аэропорт пришлось приезжать сильно заранее — за два часа. Шереметьево — огромное, даже найти свою стойку регистрации — уже квест…

Минут за пятнадцать до начала посадки, прогулявшись по дьюти-фри и купив морковные чипсы, я нахожу свой гейт и, изучая пространство вокруг в поисках свободного места, замечаю Артема. Мне ужасно не хочется контактировать с ним раньше времени. Первое мое желание — спрятаться за угол, скрыться в первом попавшемся магазинчике, лишь бы он меня не увидел. Но он, кажется, слишком увлечен происходящим на экране своего смартфона, чтобы смотреть по сторонам. В итоге я сажусь довольно близко к нему — всего в нескольких метрах, боком. Если он поднимет глаза и начнет оглядываться, непременно заметит. Но какая уже разница? Нам все равно лететь на соседних креслах.

Посадку задерживают на пять минут, но меня это не слишком беспокоит, у меня с собой электронная читалка с массой полезных книг: художественных, по психологии, даже какой-то научно-популярный бестселлер о черных дырах в космосе. Увлекательное чтиво. Когда наконец объявляют посадку, к гейту выстраивается длинная очередь, а я сижу до последнего. А когда прохожу в самолет и нахожу наши с придурком места, оказывается, что он устроился около иллюминатора, а мне оставил место посередине ряда.

— Привет, — он вытаскивает из уха наушник и даже не называет меня козой. Странности.

— Ага, — отзываюсь я, закидывая сумку на полку над собой. Ближайшее к проходу место почему-то до сих пор свободно, так что я быстро оказываюсь в своем кресле.

— Хочешь поменяться? — спрашивает Артем. Я аж бровь поднимаю. Мне не послышалось? Что у него сегодня за джентльменские замашки? Хочет пропустить даму к окошку?

— Нет, спасибо, — отвечаю я сухо и собираюсь было снова погрузиться в чтение, когда появляется третий пассажир нашего ряда. Я смотрю на него снизу вверх, и он говорит мне:

— Здрасьте!

— Здрасьте, — выдавливаю я в ответ, уже предчувствуя «приятный» полет. Это огромный грузный дядька лет за шестьдесят или шестьдесят пять. На нем пестрая гавайская рубашка, на спине и подмышками растекаются пятна пота, он вытирает влагу с лица, суетится, с трудом поднимая на багажную полку свой чемоданчик на колесах, а потом с усилием впихивается между подлокотниками своего кресла, невольно прижимаясь ко мне влажным плечом. Видимо, мчался с гейту на всех парах и влетел в самолет в последний момент перед окончанием посадки. Тоскливо. Лучше бы он не успел. Я слышу, как скрипит под весом его тела кресло. Меня аж передергивает. Не могу сказать, что я очень брезгливая, но блять… серьезно? Почему именно сегодня? Почему именно со мной? Неужели недостаточно одного Артема? Почему я должна терпеть липкий тактильный контакт с чужим человеком полтора часа полета?

Придурок теперь кажется меньшим из зол, и я оборачиваюсь к нему в надежде:

— Я передумала, давай поменяемся.

— Я тоже передумал, — мужчина усмехается, а потом подмигивает: — Сочувствую тебе, козочка. Но поверь мне, это ты пока не осознаешь всех масштабов катастрофы. Он отрубится еще на этапе руления, запрокинет голову и будет храпеть, как будто ему в горло вставили нож.

Я закатываю глаза. Пиздец.

Артем оказывается прав. Как только в салоне гасят свет, и самолет выруливает на взлетное поле, мужчина прикрывает глаза, и дыхание его с каждым вздохом становится все более и более хриплым. Я слышу это даже через наушники: чтобы заглушить своего соседа, мне нужно включить плеер на полную громкость, и желательно, чтобы там был какой-нибудь лютый рокешник.

Чтобы хоть немного отвлечься, я пытаюсь выглянуть в иллюминатор, но через сидение там можно разглядеть только мелькающие огни аэродрома и кусок крыла. Самолет останавливается на взлетной полосе, и я устраиваюсь в кресле поудобнее. Что ж, придется немного потерпеть.

Наш самолет набирает скорость — быстро, вжимая пассажиров в спинки кресел, — и отрывается от земли. Это неожиданно возникающее чувство секундной невесомости ни с чем не спутаешь. Одновременно с этим мой сосед сладко всхрапывает и причмокивает губами, явно не испытывая никаких перегрузок. Еще бы: они для него — чертова повседневность.