Беверли-Хиллз

Глава 12

– О какой экономии ты ведешь речь, если решила снабдить все номера постельным бельем от Протези! – Кристина искренне ужаснулась.

– Деньги вернутся, и очень быстро. Люди будут платить за престиж. Постояльцы обновленного «Сансет-отеля» должны знать, что их обслуживают по высшему классу, иначе они переметнутся в другие места. Если ты спишь на простыне стоимостью в триста долларов за штуку, то уже и сам начинаешь высоко оценивать себя. И за это ты готов раскошелиться. Неважно, во сколько нам обойдутся ковры от Уилтона, шторы, расшитые Садлерсами из Пимлико, кушетки и стулья работы Эвери Бордмана, но мы обязаны держать марку и убедить постояльцев, что они получают все самое лучшее и подобного нигде больше не найдут!

Однако Пауле никак не удавалось заразить Кристину своим фанатизмом. Некая преграда постоянно мешала им достичь взаимопонимания. Возможно, Кристине не хватало просто воображения. Паула пыталась ликвидировать этот недостаток.

После случайной встречи в кинотеатре в Вествуде девушки подружились. Кристина восхищалась талантом Паулы, и, когда она проявила интерес к дизайну, Паула мгновенно предложила ей сотрудничество в переделке интерьеров «Сансет-отеля». Кристина с радостью ухватилась за такую возможность, а Роберт и Уинтроп дали на это согласие.

Паула склонилась над кроватью, приподняла край простыни.

– Попробуй, какая она мягкая, Кристина. И будет еще мягче с каждой стиркой. И послужит вчетверо дольше, чем любая другая простыня. В конце концов мы на этом выгадываем.

– Я все-таки сомневаюсь, что папа пойдет на такие затраты.

– Твой отец хочет, чтобы «Сансет» стал восьмым чудом света. И он своего добьется, – убежденно сказала Паула.

– О'кей, я согласна насчет простыней. Ты права. Кутить так кутить! Во сколько же нам это обойдется? По три на каждый комплект и двадцать процентов резерв. – Кристина взялась за калькулятор. – Боже, получается что-то около ста восьмидесяти тысяч только на одни простыни!

– Это только начало, – засмеялась Паула. – Еще нужны наволочки, покрывала, пододеяльники и полотенца. Придется выложить не меньше двух миллионов только на постельное белье. А может, и больше.

Обновленная обстановка комнат не имела ничего общего с интерьером гостиничного номера. Комната, работа над которой была близка к завершению, выглядела уже так, как будто она принадлежала какому-то конкретному человеку, носила отпечаток его личности. Казалось, что вы остановились не в отеле, а ночуете в доме гостеприимного хозяина, обладающего отменным вкусом. Такие обязательные атрибуты гостиничного номера, как холодильник, телевизор в ванной или стенной сейф, конечно, присутствовали, но не лезли нагло в глаза. Даже содержимое мини-бара было далеким от стандартного набора. В наше время слово «роскошь» стало почти оскорбительным, вызывая ассоциации с безвкусицей, но «Сансет-отель» возвращал этому слову его подлинный смысл.

Энтузиазм светился в глазах Паулы.

– Страшно подумать, что натворила бы здесь эта мерзкая Киркегард!

Кристина в этот момент стояла у окна и глядела на голубую воду бассейна внизу.

– Не смей так говорить о ней, – сказала она, не оборачиваясь.

– Кристина! Как ты можешь! Она же чудовище!

Теперь Кристина уже смотрела прямо в лицо подруге.

– Я перед ней преклоняюсь. В ней сосредоточена такая сила… Люди боятся ее, потому что она одухотворена свыше, из-за того, что она мудрее их и существует во множестве ипостасей.

– Все это бред, Кристина. Сплошной обман. Она фальшива насквозь, от нее исходит зло! Вспомни, что она пыталась проделать с беднягой Ливингстоном. Если бы не Роберт, Франсиско непременно бы отдал концы, опозоренным на склоне лет. Я не могу поверить, что ты говоришь искренне.

– Для тебя все только белое и черное, Паула. А есть еще и то, что лежит за пределами твоего и моего понимания. В жизни нет ничего очевидного, все только лишь кажущееся нам. Я считаю Каролин выдающейся личностью. Вопреки всем, кто старался потопить ее, она выплыла и возродилась в новой жизни. И папа, и ты, да и все вокруг клевещут на нее. Что плохого в том, что она хотела приобрести этот отель? Мой отец тоже хотел… Почему Каролин не имела права бороться с ним за «Сансет»?

Кристина чувствовала, что наговорила много лишнего, но не жалела об этом. Несмотря на то, что отец и Паула рассказали ей о попытке шантажа, она отказывалась принимать их доводы и решительно отвергала все обвинения в адрес Каролин.

– Я не знала, что ты приверженница Движения, – Паула нахмурилась.

– Я не вступала в Движение. Я просто считаю, что Каролин взялась за благое дело и открыла нам путь в неизведанное. – По тону Кристины можно было понять, что она не прочь сменить тему.

Паула прошла в ванную комнату. Более чем где-либо в других помещениях, здесь разгулялась фантазия дизайнеров. Кроме самой ванны, предусматривалась вдобавок отдельная душевая кабина для сухой и влажной сауны. В мраморные стены кабины были вмонтированы разнообразные приспособления для водного массажа.

Над ванной в мраморном алькове, словно в волшебной пещере, хранилась парфюмерия ведущих мировых фирм, а в изящные углубления в мраморе заливалось жидкое мыло от Диора.

– Во сколько нам обошлось оформление этого номера, Кристина?

– Почти в семьдесят пять тысяч.

– Пока он выглядит на эти деньги. Подготовимся к тому, что набежит еще двести двадцать тысяч, – сказала Паула.

– Вряд ли кое-кто найдет время провести здесь медовый месяц, несмотря на такие затраты, – вдруг высказалась Кристина с явным намеком.

Паула невольно покраснела. Прошли три мучительно долгих дня с тех пор, как Роберт одарил ее поцелуем, и больше она не услышала от него ни слова. Его молчание доводило ее чуть ли не до безумия, но она не собиралась признаваться в этом Кристине.

– Запомни хорошенько, Кристина: мы с твоим отцом просто друзья. – Паула постаралась выдать свою самую открытую улыбку. – Но не думай, что Америка позволит ему замотать свой медовый месяц, если он, конечно, когда-нибудь женится. Начнется настоящая революция, – тут Паула искренне засмеялась, – и я ее возглавлю…

Кристина присела на кровать и несколько раз подпрыгнула, пробуя ее мягкость.

– О'кей. Скажи мне правду. Каков он… в деле?

– Кристина!

– Ответь! Мы ведь подруги.

Кристина оживилась, предвкушая услышать что-нибудь пикантное.

– Кристина, ты просто невозможна! Речь идет о твоем отце! – Паула делала вид, что не относится к разговору всерьез, и смехом прикрывала смущение.

– Все-таки в чем же суть дела? В количестве или в качестве? – Кристина хихикнула, как школьница.

Паула угрожающе замахнулась на нее подушкой.

– Или качество не так важно, как размеры? – давясь хохотом, Кристина перекатилась через кровать, уклоняясь от прицельного удара.

За считанные секунды образцовый порядок в комнате сменился хаосом. Сражение на подушках достигло наивысшего накала.

Появление Роберта Хартфорда в нью-йоркском «Карлайл-отеле» напомнило Пауле по какой-то необъяснимой причине об испанской инквизиции. Лимузин, в котором она сидела, был так вытянут в длину, что казалось, будто его долгие часы пытали на дыбе, а облаченные в зеленую униформу швейцары нависали над ними и походили на церковных служителей, занятых в некоей, исполненной глубочайшего смысла религиозной церемонии. Они проделывали какие-то указующие, но благоговейно-почтительные жесты, пока лимузин еще двигался, и пятились от него, потом опять устремлялись к нему, чтобы ухватиться за дверные ручки именно в тот самый миг, когда автомобиль окончательно остановится.

Расположившийся рядом с ней на заднем сиденье Роберт своей позой как бы подтверждал тезис о слитности человека с его средством передвижения, но тут же опроверг его дальнейшим поведением, едва лимузин припарковался к бордюру тротуара. Он мгновенно улетучился из машины вперед Паулы, благо сидел ближе к распахнувшейся дверце. Он пронесся над широким тротуаром с опущенной головой, избегая любопытных взглядов. Его короткое кашемировое пальто было расстегнуто, и полы метались за ним в вихре, поднятом стремительным его движением. Совершенное его лицо было скрыто полями низко надвинутой темно-коричневой шляпы, массивными фирменными очками в черепаховой оправе и складками шарфа.

Паула следовала за ним, стараясь не слишком отставать, ступая решительно и твердо на непривычно высоких каблуках, хотя ощущала дрожь в ногах и во всем теле, и горячие волны возбуждения заливали ее.

– Привет, Питер, – бросил на ходу Роберт, обращаясь, как к старому знакомому, к швейцару, которого на самом деле звали Фрэнк, и повторил то же самое, приветствуя второго швейцара по имени Джой.

Он уже достиг отполированных бронзовых дверей «Карлайла», однако Паула успела перехватить его. Она поинтересовалась:

– А как же багаж?

Совсем было необязательно задавать такой вопрос. Ей просто хотелось услышать его голос. Ей хотелось напомнить ему о еще раз о своем присутствии, о том, как ей дорога каждая секунда пребывания с ним рядом.

– Багаж сам найдет нас, – ответил с легкой усмешкой Роберт, небрежно взмахнув рукой, затянутой в черную замшевую перчатку. Он все-таки приостановился, пропуская девушку вперед через уже пришедшие в движение вращающиеся двери.

Вестибюль отеля открылся перед нею и мгновенно получил ее оценку. Четыре с плюсом по пятибалльной шкале, разработанной Уинтропом.

Черно-белый мрамор не блистал новизной, а, наоборот, казалось, выдержал многократные испытания дурной погодой. Везде были цветы, но не в чрезмерном количестве, и это были не претенциозные орхидеи, а белые азалии и гортензии. Никакой меди. Никакой хитроумной подсветки. Зеркала в скромных позолоченных рамах, французские портьеры, фландрские ковры и все прочие предметы вполне могли найти себе достойное пристанище в доме Асторов на Парк-авеню.

Затянутый в элегантный сюртук мужчина поспешил навстречу вновь прибывшим.

– Добро пожаловать, мистер Хартфорд. Рад, что вы снова здесь, у нас в отеле.

Помощник портье проявлял не просто дружелюбие и радость по поводу встречи. Роберт уже почти семь лет владел частью земли под «Карлайл-отелем» и принимал участие постольку-поскольку в управлении сложным хозяйством, но теперь он уже несколько дней пребывал не только в ранге кинозвезды, но и владельца «Сансет-отеля», в некотором роде брата-близнеца аристократического «Карлайла». Это внушало легкое беспокойство – не попытается ли он переманить к себе лучший гостиничный персонал Америки?

– Салливан, позволь представить тебе мисс Хоуп. Она остановится со мной.

Он рассеянно отвечал на традиционные вопросы лифтера о своем самочувствии, но мысли его были уже заняты совсем другим. Ведь с ним была Паула.

Она находилась совсем близко, высокая, стройная, красивая, с достоинством взирающая на непривычное для нее великолепие. И, как ни странно, она прекрасно вписывалась в обстановку своим одеянием – черное как смоль платье от Аззадин Алайя, облегающее не только все изгибы, но и каждую клеточку ее восхитительного тела.

Его ладонь коснулась ее ладони.

– Я так счастлив, что мы здесь вместе. К черту дела! Я приехал сюда только ради тебя. И ты это знаешь.

Да, она это знала, хотя ее разум с трудом воспринимал все происходящее.

Их поцелуй перевернул все – но только на то время, пока он длился. Позднее, расставшись с Робертом, она вновь поддалась сомнениям, тяжким и почти безысходным. Что значит какой-то поцелуй для мистера Хартфорда?

Время шло. Дни тянулись долго, как годы, но от него не поступало никакого сигнала. Впервые в жизни Паула познала на себе пытку молчащим телефоном. Она спешила в свой номер, боясь пропустить звонок, врывалась в комнату и усаживалась возле аппарата. Она надоедала портье, беспрестанно интересуясь, не оставляли ли для нее послания и не могло ли оно по нелепой случайности затеряться или попасть в мусорную корзину. Спасением стала работа, которая хоть как-то могла отвлечь ее. Как раз когда боль стала терять остроту и воспоминания о поцелуе слегка потускнели, телефон ожил и принес ей то, что она никак не ожидала и даже, может быть, уже и не хотела.

– Паула? Это Роберт.

– Привет, Роберт.

– Я торчал в монтажной все эти дни и ночи напролет.

– Надеюсь, что ты добился, чего хотел?

– Пока нет.

Очаровательная двусмысленность. Паула догадалась, что он имеет в виду совсем не новый фильм.

– Послушай, Паула, я узнал от Уинти, что вы с ним на будущей неделе собираетесь податься в Нью-Йорк посмотреть какие-то интерьеры.

– Да. Я там никогда не была. Мне так интересно…

– Отлично… – Роберт сделал паузу, ожидая ответной реакции Паулы, но она молчала. – У меня там есть собственный уголок, куда я давно не заглядывал, и было бы неплохо… – опять пауза, от которой сердце то плавилось в огне, то холодело, – если бы ты согласилась, так сказать, погостить у меня, и я бы смог показать тебе Нью-Йорк.

– Я в восторге. – Слова вырвались у Паулы сами по себе.

И вот теперь они уже у входа в его апартаменты. Лифт мягко ушел вниз, и Роберт, бесшумно повернув ключ в замке, отворил дверь в свое королевство.

Апартаменты занимали пентхауз на крыше «Карлайла», и казалось, что ты паришь в воздухе над пространством Центрального парка. Паула окинула помещение профессиональным взглядом.

– Как здесь красиво, Роберт. Я подразумеваю, вид отсюда…

Само помещение не производило особого впечатления. Невыразительная мебель из черного дерева, поднадоевшие аккермановские гравюры, изображавшие морские сражения времен Наполеона, обивочный ситец с преобладанием коричнево-красного оттенка. Телевизор «Сони», пожалуй, был единственным предметом из двадцатого столетия в этом интерьере, досконально выдержанном в стиле короля Георга. Обстановка была нейтральной и безликой, чтобы, не дай бог, не отвлечь внимание от персоны самого хозяина. Возможно, так и было задумано.

– Я рад, что тебе понравилось хотя бы это. – Роберт опустился в кресло и стал изучать ее взглядом, в то время как она изучала его обитель. – Как тебе вообще Нью-Йорк?

– Я думаю, что его жители самые счастливые люди на земле. Как им повезло! Все эти лимузины, частные самолеты, квартиры с видом на Центральный парк.

Она рассмеялась, выдавая, что дразнит его, а он, ненавидящий обычно, когда над ним посмеивались, улыбнулся в ответ.

– Ты увидишь другой Нью-Йорк, настоящий… Обещаю.

– Когда?

– Когда захочешь.

– Знаешь, о чем я всегда мечтала?

– Представления не имею.

– Покататься на коньках.

– Нет проблем. А ты сможешь?

Она присела напротив него.

– Ты о моей ноге?

– Нет. Я просто… умеешь ли ты кататься?…

– Вот и нет, у тебя по-прежнему не идет из головы мое увечье. Роберт! Неужели это так ужасно? А я с ним уже свыклась. В тот вечер на «черном» балу ты отшатнулся от меня, как от прокаженной.

Роберт явно желал уйти от неприятного разговора.

– Да нет… не так… Я лишь сказал, что необязательно с этим мириться. Почему не исправить этот дефект? Ведь это возможно? – Он внезапно разволновался, словно демон, которого он старался усыпить, вновь вступил с ним в борьбу. – Что с тобой произошло, Паула?

– В детстве со мной случилось несчастье. У меня нога попала между пирсом и лодкой, и треснула кость. Когда она срослась, левая нога оказалась немного короче правой. Чтобы это исправить, требовалась дорогостоящая операция, а у нас, конечно, не было таких денег. Я сжилась с этим, привыкла, и все вокруг тоже. Я могу двигаться свободно, как захочу. И, разумеется, смогу кататься на коньках.

Роберт сочувственно кивнул и вернулся к объяснениям:

– Я знаю, что это нелепо, но я обозлился невесть на что, на саму природу, которая испортила такое совершенство, как ты. Если дело лишь в деньгах, то я буду только рад…

– Устранить то, что тебя раздражает?

Ее ирония задела Роберта.

– Прости меня, Паула. Я не мог справиться с собой. Такой уж я есть – сумасшедший в некоторых вещах.

Он обожал женщин, пленялся их красотой, и каждый малейший изъян в их внешности воспринимал как нарушение естественного порядка вещей и как оскорбление лично ему. Но как он мог излить все это ей и не показаться при этом безумцем?

– Ты не можешь любить меня такой, какая я есть? Я должна измениться?

– Я ничего не хочу менять в тебе, Паула.

– Тогда скажи, что ты хочешь от меня.

Она встала, сделала шаг к нему. И еще шаг.

Дыхание покинуло его незаметно, как вор, скрывшийся в ночи. Ему еще столько надо было ей сказать, но тело уже заговорило вместо него.

Паула застыла на месте между его расставленных ног, коленка ее касалась его колена, ее аромат проникал ему в ноздри. Она приблизилась именно за тем, чтобы до нее дотронулись. Она этого ждала, она этого хотела. Разрешение он прочел в ее глазах. И приглашение.

Какую-то секунду Роберт еще медлил. В прошлом в подобных ситуациях он даже не задумывался. Им управлял инстинкт. Сейчас, в чужом для себя мире, название которому была Любовь, он испугался ответственности.

Его руки легли на ее бедра, и он притянул ее к себе. Паула опустилась ниже, удерживая взглядом его взгляд. Край платья пополз вверх, обнажая полоску загорелой кожи над черными чулками.

Вместе они пересекли опасную черту, за которой начиналась область интимности. Он гладил ее волосы, чувствуя пальцами исходящее от них тепло, и тихо постанывал в предвкушении еще большего наслаждения.

Паула улыбалась ему отрешенно и загадочно, а пальцы ее совершали работу, отыскивая и расстегивая пуговицы и освобождая его от одежды. Роберт закрыл глаза и услышал ее вздох, когда она добралась до его напряженной плоти. Она принялась подвергать Роберта нежной пытке, сначала лишь легко касаясь кончиками пальцев, потом становясь все более настойчивой, по мере того как дурман чудесных ощущений заполнял ее мозг.

Пальцы ее проникали в укромные уголки его тела, метались, словно хищники, застигнутые лесным пожаром, иногда замирая, иногда отплясывая бешеный танец, и непредсказуемы были их движения, но в результате его охватила дрожь, и при каждом прикосновении Роберт испытывал поистине танталовы муки. Однако, лишь только Паула переставала дразнить его, тело и разум требовали, чтобы мучения продолжались.

– Паула… Паула… – шептал он, сжимая ее в объятиях и словно умоляя принять его в себя, распорядиться его жизнью так, как она того пожелает.

Сила, пришедшая извне, заставила его медленно приподняться, выпрямиться, будто готовясь к полету, и она сделала то же самое, зная теперь наверняка, что он возьмет ее с собой. Так они и стояли, почти неподвижно, может быть, с минуту, тесно прильнув друг к другу, пока ее рука не пробудилась вновь и его плоть немедленно не откликнулась на это.

Губы ее раздвинулись, обнажая белоснежный ряд влажных зубов. Языком она провела змеящийся след по его шее, а внизу рукой добилась того, что его плоть от возбуждения вздыбилась. На несколько мгновений она застыла, запрокинув голову и глядя ему прямо в глаза, высказывая безмолвно всю ту правду, которую так давно прятала в себе. Он услышал ее, и его ответное послание, выраженное тоже без слов, а лишь приглушенным стоном, побудило Паулу действовать еще решительнее. Приподнявшись на цыпочках, она подалась вперед, еще теснее прижимаясь к нему.

Жизнь, пульсирующая в его напряженной плоти, вызывала в ней беспредельный восторг. Она водила его членом по тугому эластику своих крохотных трусиков, за которыми просвечивало ее увлажнившееся лоно. Она все еще играла с ним, то приближая, то отталкивая от себя уже распаленный мужской орган, и ритм этой игры все ускорялся.

– Паула, как я люблю тебя! – ворвался в ауру, окружавшую ее, прерывистый шепот Роберта.

Она тотчас приникла ртом к его рту и трепетом губ и дыханием, азбукой, понятной только им двоим, передала ему в ответ свое признание в любви.

Он, начав с кончика подбородка, принялся осыпать поцелуями обращенное к нему лицо. Губы его не оставили без внимания ни одной мельчайшей детали этого воплощения одушевленной красоты, созданной самой природой. Роберт пропутешествовал к ее рту и обласкал языком ее зубы и язык, насладился теплым дуновением из ее изящных ноздрей. Исследование очертаний ее носика заняло немало времени – так ей показалось, а затем принялся за нежную кожу ее прикрытых век. Щеки и лоб наконец тоже дождались ласки, и Паула отозвалась протяжным вздохом наслаждения.

К моменту, когда Роберт вновь вернулся к ее губам, она уже превратилась из новичка в опытного бойца на ристалище любви.

Взаимный жар двух тел обращает их в один сплав. Она хотела, чтобы он наполнил ее до краев своей любовью и тем самым убедил в истинности своих чувств к ней, потому что любые слова могут быть лживы, и лишь в прямом действии содержится правда. Паула выгнулась дугой, откинувшись назад и еще плотнее прижавшись к нему бедрами. Резко сдернув вниз трусики, она ощутила давление его упругой плоти и помогла отыскать вход в себя, полностью готовая наконец-то преподнести ему подарок, который давно уже ждал его. Внутри нее пульсировало пустое пространство, вакуум, жаждущий заполнения, а нежная плоть, как розовые лепестки, трепетала от желания, как истомленная засухой листва в предчувствии надвигающегося ливня.

Паула еще больше вытянулась, чтобы ему было удобнее войти, а он слегка согнул колени, и все стало на свое место – ее лоно сомкнулось вокруг его плоти, заманивая обещаниями несказанного блаженства, таящегося в бархатистой глубине. Он нанизывал ее на себя, ее округлые ягодицы разместились на его могучих ладонях, и она ощущала себя легкой пушинкой. Негромко вскрикнув, Паула оторвала ноги от пола и очутилась в воздушном пространстве. Она обняла ногами стан мужчины, понукая его смелее идти вперед. Приблизившись вплотную к последней преграде, Роберт приостановился, и несколько мгновений они пребывали в обоюдном наслаждении, предвкушая скорый подъем на самую вершину страсти.

Затем он, не отпуская Паулу, осторожно ступая, перенес свою драгоценную живую ношу в спальню и опустил на кровать. Даже еще до того, как Роберт нашел правильный ритм, она уже знала, что не сможет сдержать приближающийся оргазм. Паула больше не распоряжалась собою. Лоно ее наполнилось влагой, острый мускусный запах женского нетерпения пропитал воздух.

Она боялась опередить его и из-за этого проиграть все, что было поставлено на карту, получить наслаждение самой и не доставить его Роберту. Подстегивая его, она принялась двигаться навстречу ему в ритме, совпадающим с его ритмом.

«Я люблю тебя, люблю, люблю…» – твердила Паула не языкам, не губами, а движением тела, биением сердца, и добилась своего. Он упал на нее и, вздрогнув, оросил жаждущее его влаги лоно. В этот заключительный акт он вложил все, что копилось не только в его плоти, но и в сердце, в мозгу, и рвалось с языка, однако не воплощалось в слова, а передавалось телепатической связью, всегда существующей между влюбленными. Постепенно затихая, отбушевавший шторм оставил их словно выброшенными на песчаный берег, куда лишь изредка накатывались ленивые волны. Роберт склонился к ее вспотевшему личику, нашел губами мягкие, на удивление прохладные губы и запечатлел на них нежный поцелуй.

Паула ответила ему тем же. Они были счастливы, пребывая в уверенности, что то, что свершилось, совсем не конец, а только начало.